Хозяйка "Волшебной флейты". В бегах

Глава 1. Отмазываюсь

В арестантской было холодно.

Трубин, гад такой, привёз меня в полицейское управление в одном лишь платье, не дав даже времени накинуть пальто. Девицы мои выли мне вслед, Авдотья плакала навзрыд, а гости стояли, обескураженные. Бедные, не повезло им… Надеюсь, Аглая додумалась всех успокоить и продолжить вечер.

Обняв плечи руками, я села на шконке так, чтобы не касаться спиной холодной стены. Когда же уже меня отсюда выпустят?

Графа Черемсинова убили в подворотне. Кто? Зачем? Нет, не так. За что? Впрочем, зная этого подлеца, думаю, он не только мне успел подгадить в жизни. Слава богу, что Лиза, княжна Потоцкая, отказалась от мысли выйти за него замуж! Ведь она для него собиралась заложить в ломбард своё ожерелье немыслимой стоимости! Этот подлец напел бедной девушке, что у него карточный долг, который он никак не может выплатить, потому что не хочет продавать своих крестьян…

Я фыркнула презрительно. Говнюк! Не мужик! Обманывать женщин некомильфо. И почему только не он был убит на дуэли, а мой любимый Платон?

Лязг двери заставил меня встрепенуться. В приёмную вошли двое городовых. Обоих я знала. Даже фамилию вспомнила и позвала:

- Васильев!

Он обернулся, а я обрадовалась:

- Голубчик, Васильев, не знаю, как вас по имени-отчеству, а скажите, когда меня выпустят отсюда?

Городовой переглянулся с товарищем и покачал головой, ответил:

- Эх, госпожа Кленовская, госпожа Кленовская… Вас отсюда не выпустят уж.

- Как это?

- Так по этапу пойдёте. Уж простите… В суд до тюрьмы, а после уж на каторгу, ежели судья решит. А нет – в Алексбург повезут казнить.

- Как казнить… - растерянно переспросила я. – Но ведь я не убивала! Я совершенно не виновата!

- Господин Трубин не арестовал бы вас, ежели бы невиновны были, уж простите.

Вскочив, я воскликнула с негодованием:

- Разумеется! Господин Трубин вообще ангел! А меня он арестовывает каждый раз просто потому что влюбился, так? Я не убивала графа Черемсинова, зачем мне это?

Городовые переглянулись, потом Васильев осторожно заметил:

- Так ведь господин граф застрелил на дуэли нашего начальника, господина Городищева. А вы с ним… того… этого… ну в общем…

- Какого того? Какого этого?! – я даже к решётке припала, руку вытянула сквозь прутья, чтобы схватить идиота за форму и хорошенько потрясти. Но, к сожалению, не достала. – Да, мы были влюблены! Но я не убивала Черемсинова! У меня и свидетели есть!

- Этого мы не знаем, уж простите, - извинился Васильев. – На это следователи есть, вот господин Трубин придёт и будет расследовать.

Я закатила глаза. Да уж, Трубин нарасследует… Мне нужно поскорее выбраться из этой клетки и искать настоящего убийцу, потому что никто за меня это не сделает. Трубин уже уверен в моей вине. Платоша, конечно же, решительно отмёл бы идиотские подозрения в мой адрес, но Платоша умер. Он погиб, защищая мою честь… И больше никто на всём белом свете не вспомнит обо мне.

Поражённая этой идеей, я попятилась и с размаху села на шконку. Васильев ещё раз окинул меня жалостливым взглядом и, качая головой, удалился куда-то в глубины полицейского управления. А мне осталось только сидеть и ждать Трубина, палача своего.

Но следующим на сцене появился не Трубин. Дверь снова распахнулась, и городовой протащил за шкирку упирающегося и голосящего благим матом паренька лет этак шестнадцати. Тот цеплялся за мебель, своротил пару стульев, но был водворён в клетку рядом со мной. Я слегка прифигела, потому что парнишка выглядел уж очень неадекватно, и забилась в самый угол шконки. А мой новый сосед принялся трясти прутья, как обезьяна, и орать:

- Свободу! Свободу требую, свободу! Незаконное задержание! Я на вас в суд подам!

- А ну! – городовой замахнулся на него, но парнишка резво отскочил. Городовой проверил замок и пригрозил: - Будешь безобразничать, закрою в холодной.

- Сатрапы, - с достоинством ответил сосед. Городовой покачал головой и ушёл. Парнишка обнял прутья и засвистел какой-то весёлый мотивчик. Я заметила осторожно:

- Не свисти, денег не будет.

Он резко обернулся. На меня глянули голубые глаза, окружённые веером светлых ресниц. Парень растянул губы в улыбке и сказал:

- О, а я тебя знаю. Это ж ты Демиду локоть вышибла?

Расценив его оскал как одобрение, ответила:

- Допустим, я. А что?

- Ничего. Ловко ты. Научишь?

Я фыркнула. Тоже мне, прогрессорство! Учить гопников девятнадцатого века приёмчикам самообороны из двадцать первого! Так, стоп. Он был в том трактире. Значит, из братии Дмитрия Полуяныча. Значит…

- Научу, если поможешь мне отсюда выбраться, - сказала я ему, прищурившись. Оценивающе. Думаю, такой парнишка нигде не пропадёт, а уж из полицейского участка сбежать ему раз плюнуть.

Он тоже окинул меня взглядом, но уже слегка подозрительным, потом плюхнулся на шконку и спросил:

- А тебя за что загребли?

- За убийство.

Сказала просто, не добавив, что я невиновна. Зато мой сосед впечатлился. Бровки его светлые взлетели на лоб, глазки голубые вытаращились на меня, рот округлился трубочкой, и парень ответил:

- Ого! Я-то думал, жёлтый билет не выправлен…

- Здравствуйте, меня зовут Татьяна, и я не проститутка, - пошутила. – У меня музыкальный салон, а не увеселительное заведение.

- Здрасьте, а я Гордей, - представился он. Минутное удивление уже прошло. Гордей поинтересовался: - И кого ж ты кокнула?

- Никого. Так поможешь?

- Ежели ты не приметила, свет-Татьяна, я и сам сижу по ту же сторону решётки, что и ты, - хитро прищурился он. – Как же ты хочешь, чтоб я тебе помог?

- Только не говори, что у тебя нет никаких уловок.

Он снова широко улыбнулся и забрался с ногами на шконку, подтянувшись до окошка, забранного прутьями. Толкнул раму, махнул кому-то снаружи, свистнул. Потом сиплым шёпотом бросил:

- Беги к Полуяну, скажи: его зазнобу загребли на каторгу, выручать надобно!

Глава 2. Осторожничаю

Первым моим побуждением было поблагодарить этого обаятельного стервеца за поистине царский подарок. Но потом здравый смысл поднял голову. Я же не даром проработала несколько лет в профессии, я же на эти грабли уже наступала!

Подарок я могла бы принять только от Городищева. Потому что знала: в ответ он не попросит ничего. А Полуяну веры нет, Полуян не только попросит – он ещё и потребовать горазд. Так что нет, спасибо, плавали-знаем.

Я мило улыбнулась и ответила:

- Спасибо за доброе намерение, однако подарок принять не могу. Посижу ещё в шубе, погреюсь, а потом верну, если не возражаете.

- Танечка, душа моя, грех моими подарками разбрасываться!

Полуян шагнул ко мне, обдав запахом дешёвого табака и яблочной ватрушки с маком, угрожающе глянул в глаза. Прищурился. Его зрачки затопили радужку, как у злого кота. Настоящий бандит, первостатейный! А только мне бояться нечего. Дважды он мне помог, долг отдам, а большего не надо.

- Я, Дмитрий Полуянович, женщина независимая и свободная. Вы предложили – я отказалась. Именно так это и работает. Если для вас всё работает по-другому – не быть нам друзьями, к сожалению.

Он раздул ноздри в гневе, стукнул кулаком по столу. Думал, наверное, что это произведёт на меня впечатление.

Ошибся.

«Разве это сад? Видала я такие сады…»

Вспомнился Гешефт, тоже первостатейный бандит. Была у него отвратительная привычка – чуть что орать и кидаться в девушек бокалами и пепельницами. Очень уж ему нравилось, когда девчонки пугаются и ломятся на выход. В меня он швырнул тамблером ровно один раз, потому что я увернулась, подобрала тяжёлый бокал и вернула Гешефту комплимент. Прямо в его чугунную бошку, даже бровь рассекла. Бандит тогда опешил, взоржал и велел тащить аптечку, лечить его…

Уступать Полуяну я тоже не собиралась, поэтому сказала устало:

- Вы, Дмитрий Полуянович, на меня не гневайтесь, гневаться я и сама умею. И фыркать, и ножкой топать… Должной быть не желаю, а отдариться мне нечем. Уж поймите и не сердитесь.

Он ещё немного посверкал очами, а потом расслабился и улыбнулся, снова показав гусиные лапки:

- Ладно, забудь. Садись-ка, Татьяна, за стол, отужинай со мной, коли голодна.

- Голодна, - призналась я, вздохнув с облегчением. За спиной кашлянул отмерший Йосип:

- Так я, это… Полуян, пойду я иль что?

- Побудь тут, - распорядился бандит. – Лошадку распряги да спать заваливайся, Глашка тебе чаю нальёт. А ты, Татьяна Ивановна, вот сюда садись, на красное место. Водки будешь?

Я махнула рукой. Водка так водка. Мне бы сейчас просто поесть чего-нибудь, не важно чего. Желудок уже к позвоночнику прилип, я ведь волновалась, с утра ничего не ела. Как там мои девчонки? Наверное, в панике…

Горница Полуяна была тёплой и маленькой. Печь грела её одним боком – дебелая, дородная, выпирающая, как русская баба, а в красном углу, над лавкой, покрытой какими-то мохнатыми тулупами, чадила лампадка. Вместо лика Иисуса на иконе был строгий лик женщины в чёрном. Она смотрела в душу своими тёмными большими глазами, поджав узкие губы, словно была недовольна мною.

- Так вот ты какая, Богиня, - пробормотала я, садясь. – Уж не сердись хоть ты…

- Это Чёрная Богиня, - сказал, услышав, Полуян. – Покровительница воров и проституток.

Он сел напротив меня, навалился грудью на стол и спросил серьёзно:

- Ты мне скажи, Татьяна, за что тебя в арестантскую запрятали?

- За убийство, - я мотнула головой. Снова объясняй, снова клянись…

- И кого ж ты чикнула, красавица? – несказанно удивился Полуян. В его глазах даже искры любопытства зажглись. Но я отказалась горячо и быстро:

- Никого!

- Правильно. Так всем и говори, стой на своём. Но мне можешь правду сказать, я могила.

Ну вот, что и требовалось доказать. Никто мне не верит. Городищев поверил бы…

- Я правда никого не убивала, меня подставили, - со вздохом ответила и подумала: а ведь точно подставили. Платье золотое, серьга моя… Минут пятнадцать меня не было в зале – надо было привести лицо в порядок, не выходить же заплаканной к гостям! И как раз в этот промежуток времени Черемсинова убили недалеко от салона.

Значит, кто-то был там и воспользовался моментом.

Но кто?

- А кого, кого убили-то?

- Графа Черемсинова.

- Ого! – поднял бровь Полуян, но ничего сказать больше не успел, потому что появилась женщина, которая открывала мне дверь. В руках она несла большой пузатый самовар, дымящийся сверху. Невысокая, худенькая, вся какая-то остренькая, она была одета в деревенский сарафан и коротенькую расстегаечку на меху. Платок, завязанный по шее, плотно обнимал её лицо, скрывая волосы. Серые глаза сердито зыркнули на меня, а потом женщина велела Полуяну:

- Посторонись-ко, Мить.

Он убрал локти со стола, откинулся на спинку стула, а она водрузила между нами самовар, развернулась, взметнув юбкой:

- Щей подавать?

- Давай щи, давай мясо, всё давай, - нетерпеливо откликнулся Полуян. – Татьяна, чем же тебе граф не угодил?

- Та дерьмо он собачье, - в сердцах бросила женщина. – Сам знаешь ведь.

Он фыркнул в её сторону:

- Глашка, молчи, дура!

Она покачала головой, но ничего не ответила, отошла за печь, загремела чугунками. Я выпрямилась, поправила сползающую с плеч шубу и сказала твёрдо:

- Я не убивала, запомните это, Дмитрий Полуянович. Кто убил – не знаю. Но его надо найти, пока меня на каторгу не отправили.

- Ну, на каторгу – это мы ещё посмотрим, - он прищурился. – Невиновная, значится… Что ж, Танечка, тут тебя никто не найдёт, а убийцу мы отыщем.

- Своих спросите, может, кто-то из них графа убил.

- Не беспокойся об этом, первым делом и спрошу. А ты пока ешь, отдыхай, делай, что хочешь, - он протянул руку и взял мою кисть в свои пальцы. Тёплые… Кожа хоть и грубая, но приятная на ощупь. Большой палец ласково погладил мою ладонь, и Полуян добавил тихо: - Ты гостья моя, Таня. Я для тебя что хочешь сделаю, и даже больше!

Глава 3. Действую

3 дня спустя

В бесцельной неге и праздном ничегонеделанье я слонялась по избе. Глафира и слушать не желала о том, чтобы я ей помогла. Максимум, позволенный мне служанкой – это самой приготовить чай. Как я ни уговаривала Глафиру, женщина осталась непреклонной. Нельзя мне ничем заниматься и точка! Полуян, мол, её прибьёт, ежели узнает.

А смотрящий появлялся раз в день, плотно ужинал и, поговорив минутку о всяких мелочах со мной, уходил ночевать в другое место. Я даже удивилась поначалу, но потом подумала, что, наверное, у него много дел. Или не хочет пугать меня снова. Он, конечно, бандит и наглый тип, но всё же хороший человек.

Я изнывала от безделья, а в голове вяло струились мысли. Как там мой салон? Как девчонки? И Лиза обо мне не вспоминает, наверное. Теперь, когда меня обвинили в убийстве, она не захочет со мной общаться. Я не подходящая компания для княжны… А ведь ей ещё замуж выходить, ей нельзя рисковать своей репутацией.

А вот ответа на вопрос, кто мог украсть у меня серёжку на первом вечере музыкального салона, я никак не могла найти. Перебирала в голове всех присутствующих, но никто вроде бы не приближался настолько, чтобы суметь вынуть её из уха, да ещё незаметно. Нет, конечно, серьга могла выпасть, такое уже со мной случалось… И все могли видеть её на мне. Тут нужно искать мотив. А мотива я ни у кого не видела.

Смерти Черемсинова могли желать многие, а вот подставить при этом меня… Кому я так насолила? Двоим. Ксенофонту, управляющему «Пакотильи», которого я выгнала в первый день, и Трубину, неудачливо подкатившему ко мне в тот же самый первый день. Но вряд ли Ксенофонт мог знать подробности нашей ссоры с Черемсиновым. Если только у него нет сообщницы в салоне… У Трубина возможностей больше. Но я никак не могу представить, что он способен на такую многоходовку. А вот бывший управляющий больше подходит на роль злодея.

Эх, почему я не могу выйти в город?

Остановилась посреди избы, как вкопанная. Кто сказал, что не могу? Не в таком виде, конечно, но, если одеться попроще, загримироваться… Грим у Полуяна вряд ли есть, ладно, мне повезло, что я женщина, а женщины простого сословия в этом мире носят платки. Я же могу притвориться больной и замотать голову и лицо так, что ни одна собака меня не узнает.

Я села с размаху на скамью и уставилась на печку. Платье пошире, обмотаться тряпками на поясе… Большой платок, и пусть я упрею под ним. Прикрыть лицо и всем говорить, что у меня язвы на щеках. А что, никому не захочется смотреть на убогую! Или вообще «ослепнуть»!

Как Захар.

Захару бы весточку дать, но как? Нет, мне абсолютно точно нужно прогуляться до центра Михайловска, чтобы узнать, что там происходит. Полуян-то мне ничего не сообщает, делает загадочное лицо. Как ни просила, ни словечка не проронил! Информация мне необходима, как воздух. Так что решено, я валю отсюда хоть на полдня.

Осуществить свой план мне удалось ближе к вечеру. Полуян заглянул на полчаса, поужинал и снова ушёл. Глафира поставила тесто на хлеб, убралась на кухне и вдруг вспомнила:

- Я же обещалась матери, что прибегу помочь! Матушка у меня хворает! Барышня, ты же не станешь меня ругать? Я быстренько, она туточки неподалёку живёт!

- Беги, конечно, беги, - ответила я, старательно пряча радость в голосе. – Я вообще спать лягу.

- А ложись, ложись, - с облегчением выдохнула Глафира, собирая какие-то пожитки и немного еды. – Свечку потуши, мало ли… Ну, побегла я.

Она ушла, не заперев дверь. А я бросилась в комнату, где за кроватью стоял большой сундук. В нём была одежда служанки, и для меня нашлось старенькое платье. Я безжалостно измазала его сажей из печки, потом так же густо намазала лицо и шею. Стану золушкой, и никто меня не узнает. Перед уходом сделала куклу под одеялом, чтобы Глафира не сразу хватилась меня, а потом погасила свечу и осторожно выскользнула из дома.

Вечер оказался тёплым и мягким. Солнце ещё стояло над горизонтом, не касаясь крыш. Воздух был наполнен запахом хлеба, который пекли в каждом доме. Я с наслаждением вдохнула полные лёгкие этого вкусного аромата и пошла, старательно горбясь и шаркая ногами, по улице. Платок, которым я обмотала голову и лицо, действительно был слишком тёплым, или я перестаралась. Но терпела, чтобы меня не поймали. Впрочем, здесь, в пригороде, бояться было практически нечего. А вот на входе в город я стала осторожнее. Крутила головой, стреляла глазами направо и налево, чтобы вовремя заметить полицейских. Обошла участок широкой дугой и в порыве внезапного вдохновения добралась до церкви.

По бокам от крыльца сидели и стояли нищие. Я и раньше их видела, но не обращала на них внимания. Как и в своём мире. И правда что, кто смотрит в лицо старушке, протянувшей руку из-под грязной шали? Никто. А тут были и мужчины, и женщины, и даже дети. Грязные, оборванные, заросшие волосами или бородами. Вонючие…

Отличное прикрытие!

Я пристроилась сбоку и принялась нараспев тихонечко читать «Отче наш», как можно шепелявее и как можно гнусавее, чтобы никто не разобрал слов. Старушка, стоявшая рядом, постоянно била поклоны, крестясь. Ну словно я домой попала, ей-богу!

Смотреть на людей из-под платка было не очень удобно, и я чуть сдвинула края ткани в сторону. Старушка тут же любопытно спросила шёпотом:

- А что ж ты, милая, в платочек кутаешься? Холодно тебе? Аль хворая?

- Хворая, хворая, - пробормотала я, снова прикрывая лицо и шепелявя.

- Ах ты ж болезная! Ты молись, молись Богинюшке, она тебя вылечит.

- Ага, ага.

Я начала нервничать. Чего она ко мне пристала? Конечно, я тут новенькая, всем интересно, кто я и откуда. Но нельзя привлекать внимание! Отвернувшись от старухи, я бросила быстрый взгляд на площадь. Ресторация полным-полнёхонька… А я так и не попробовала ни одного блюда. Вдруг и не попробую?

Стало совсем не по себе. Куда, в какую пропасть скатилась моя жизнь? Неужели мне теперь придётся всё время скрываться и отказываться от самых примитивных удобств и желаний? Неужели моим единственным другом станет теперь Полуян, смотрящий Михайловска?

Глава 4. Удивляю

Спала я плохо. Несколько раз за ночь просыпалась и с удивлением понимала, что я не в своей широкой кровати в доме Корнелии Яковлевны Фонти и не в мягких пуховых перинах тайного убежища Полуяна, а в сараюшке, приютившей с полдюжины нищих. Эти нищие, убогие и просто богомолки ворочались, скрипя деревянными шконками, кашляли надрывно, кричали во сне…

Зато утром я неожиданно проснулась одна.

Где-то за стеной кукарекал петух, уговаривая кур не квохтать так громко. Баба заорала на кого-то, грозясь прибить кочергой. Потом я услышала уже знакомый голос, который грозно рявкнул:

- Аккуратно, там же стекло!

Доктор!

Ох, мне же надо к Лизе! Надо как-то к ней пробраться через всю эту толпу, которая во дворе шляется, будто дел других нет!

Я встала со шконки, поморщилась от собственного запаха. Глафирины шмотки и так воняли затхлым, а после целой ночи в этом сарайчике начали источать тонкий аромат подворотни. Помыться бы сейчас… Или хотя бы переодеться после лавандовых или мятных обтираний Лесси… Но нет. Придётся идти к княжне в таком виде.

Может, мне и поесть дадут?

Страдая от отвращения к самой себе, я замотала лицо в платок, как восточная женщина, по самые брови, и всё же толкнула дверь сарая. Воздух какой свежий! Пахнет парным молоком и стиркой… Да, вон девки дворовые стирают в корытах и негромко поют что-то. Эх, голоса-то какие! Мне бы в салон такие… Как там мой салон? Как там мои девочки?

- Эй, поберегись!

Я проворно отскочила в сторону и неодобрительно уставилась на могучего парня, ведущего в поводу не менее могучую лошадь. А он хмыкнул, оглядев меня с ног до головы. Ой-ой, не смотри на меня, добрый молодец, я не в форме сейчас! Шарахнулась к парку, туда, где мой любимый мужчина вызвал на дуэль оскорбившего меня подонка. Вот и фонтанчик журчит… Боже, это было всего пару недель назад, а кажется, что целую вечность!

К дому сразу я не пошла. Надо было осмотреться немного, понять, куда сунуться, чтобы не нарваться на княгиню или доверенных слуг. Погладив ладонью край фонтана, я двинулась в обход, не теряя из вида окна. За густой зеленью меня оттуда не заметят, а вот мне видно любое движение в доме. Например, вот горничная прошла с подносом, прямая, как будто палку проглотила. В гостиной девушка метёлочкой обмахивает картины и статуэтки. Ничего не изменилось со времени моего последнего визита, поместье живёт своей жизнью – размеренной, неторопливой, утренне-сонной. Наверное, Лиза ещё не встала с постели…

- О, вчерашняя знакомица!

Я вздрогнула от неожиданности, обернулась на голос. Фёдор Данилович махнул мне рукой от двери маленького флигеля, сказал потише:

- Заходи, я как раз разобрал свои инструменты, осмотрю тебя.

- Спасибо, добрый человек, не трать своё время на меня, - в некоторой панике ответила ему я. – Мне бы с Елизаветой Кирилловной переговорить.

- Эк куда захотела! – рассмеялся Фёдор и подошёл, подхватил меня под локоть и повёл к флигелю. – Давай-ка, я уж всё распаковал, разложил, готов принимать пациентов. Вот ты и будешь моей первой пациенткой.

- Нет-нет, мил-человек! Пусти! Не хочу быть циенткой! – изображая неграмотную бабу, загорланила я, однако доктор был не из робкого десятка. Он буквально силком впихнул меня в дверь и погрозил пальцем:

- А ну! Не визжи, как свинья! Вот пугливый народ пошёл какой… Доктор я, понимаешь? Больно делать не буду. Смотри.

Он указал ладонью на стол, где на белом полотнище были разложены камни всех цветов и размеров – от плоских крохотных голышей до крупных блестящих кругляшиков. Ох ты ж… И не отвертишься! Так, думай, Таня, думай!

Я обвела взглядом кабинет. Чистенько. Скромненько. Кушетка застеленная за занавеской виднеется. На полках несколько книг и какие-то медицинские инструменты. Врачи всегда такие аскеты, я даже удивляюсь. Ничего им не надо, кроме койки и обеда иногда.

- У меня ничего не болит, - промямлила, не находя никакого выхода из сложившегося фиаско. – Я пойду, простите.

- Сядь.

Сказал спокойно, но таким тоном, что отказаться показалось невозможным. Я уже слышала этот тон. Я даже в него влюбилась. А вдруг этот доктор Фёдор – перевоплощение моего погибшего мужа? Хотя нет, как бы он мог перевоплотиться, ведь душа подселяется в младенца… Боже, о чём я думаю?!

- Снимай платок.

А и сниму. Всё равно доктор меня не знает, в город только сегодня приехал, о смерти графа Черемсинова ему не должно быть известно… Что я теряю? Он ещё вечером догадался, что я не та, за кого себя выдаю. Но очень надеюсь на то, что и в этом мире врачебная тайна незыблема.

Вздохнула и решительно размотала свою чадру. Стащила и простой белый платочек, который повязала на Глафирин манер, чтобы волосы не выбивались. Аккуратно сложив всё на кушетке, повернулась и взглянула доктору в лицо. Он высоко поднял одну бровь в удивлении. И это выражение лица тоже было мне знакомо. Нет, не может быть такое сходство простым совпадением!

Но мы же не в индийском кино… Это там потерянные в младенчестве братья воссоединяются под песни и танцы, это там они находят друг друга по родинке на левом полупопии и радостно бросаются в объятья! Хотя, конечно, Фёдор Данилович мог бы быть братом Платона, мог бы…

- Не вижу никаких язв, - с прищуром сказал доктор. – Ты зачем меня обманула? Ты из тех, кто здорова, но просит милостыню? А работать не пробовала, душечка?

Он шагнул ближе и уже с подозрением спросил:

- А может, ты беглая крепостная? Прячешься от полиции?

- Нет, - спокойно ответила я и улыбнулась. – Я подруга Елизаветы Кирилловны и хотела удивить её. А вы мне все карты спутали.

- И как же зовут тебя? Вас…

- Татьяна Ивановна. Фамилия моя вам ничего не скажет. А теперь можно я пойду всё же устрою Лизе сюрприз?

- И вы… Вы же не дворянка? – уточнил он с некоторым сомнением. Я рассмеялась:

- А какое это имеет значение?

- Княжна водит дружбу с мещанкой… Весьма странно, - пробормотал Фёдор Данилович, освобождая проход. – Собираетесь пробраться в дом в таком виде? Не советую. Тем более, что Елизавета Кирилловна обещалась зайти посмотреть, как меня устроили во флигеле.

Глава 5. Блистаю

Я стояла перед зеркалом в комнате Лизы и критическим взглядом рассматривала себя – переодетую в кафтан и широкие шаровары под подобием не слишком длинного платья. Кафтан был вышит роскошным узором по всей поверхности, окантован красным и золотым. Платье утягивало грудь под корсетом по западной моде и струилось без пышности юбки до середины щиколоток. Шаровары же прикрывали то, что открывал подол, оставляя видимой лишь полоску чулок над вызывающе-алыми бабушами с загнутым носом.

На голове у меня, надёжно скрывая завязанные узлом волосы, сидел тюрбан – не слишком большой, сшитый из множества слоёв однотонной и узорчатой ткани, замотанный по всем правилам и очень изящный. Восточный стиль определённо мне шёл. Вот только вуаль, подколотая булавками с обеих сторон лица, из-за которой были видны только глаза и брови, казалась лишней в этом наряде. Или что-то другое выбивалось из образа…

- Ну, как тебе?

Лиза ожидала ответа с напряжённым лицом. Мне не хотелось её разочаровывать, поэтому я протянула:

- Мне нравится… но…

- Госпоже очень идёт наряд, - поспешила поддержать хозяйку Марфа. Я согласилась:

- Идёт, конечно, но чего-то не хватает.

- Может быть, браслеты на руки надо? – задумчиво спросила Лиза. – Марфа, принеси мою шкатулку.

- Барыня, я, конечно, не знаю столько, сколько вы, но украшения-то ваши все видели и знают их, - резонно возразила горничная. Я поддержала её:

- Да, Лизонька, мне бы какую-нибудь бижутерию… Не хочу бояться ещё и за твои драгоценности!

- Ох, барыня, есть у меня! На базаре покупала, у коробейников!

Марфа смотрела на Лизу, ожидая отмашки, и княжна кивнула:

- Ну, принеси. Посмотрим.

А я вдруг поняла. Ткнула пальцем в отражение своих глаз и заявила:

- Макияж! Мне нужно накраситься!

- Танюша, но это же неприлично! – всплеснула руками Лиза. – Что скажут в свете?

- Но я же играю восточную принцессу, значит, должна выглядеть как она. Глаза нужно обязательно подвести и накрасить ресницы. Эх, домой бы попасть, у меня есть тушь…

Пробормотала это и заткнулась. Незачем палиться! Тушь вызовет намного больше вопросов, чем я смогу дать ответов. Марфа снова спасла меня, вставив свои пять рублей:

- У барыни есть сурьма, помните же, барыня? Вам её тогда подарила пани Козловская к наряду принцессы!

Обязательно куплю девушке какую-нибудь безделушку! Умница, почти как моя Лесси! И я воскликнула:

- Сурьма — это прекрасно, это как раз то, что надо!

У меня была сурьма в моей прошлой жизни в другом мире. С её помощью можно нарисовать такие глаза, что можно будет даже раздетой ходить, всё равно все станут пялиться только на ресницы!

- Неси, Марфа, - распорядилась Лиза, но я видела, что она скептически отнеслась к этой идее. Что ж, я покажу ей, как красятся восточные принцессы.

Спустя час и бесчисленное количество неприличных слов, которые шокировали мою княжну, я наконец смогла остаться довольной своим макияжем. Сурьма из моего мира и эта, которую делали вручную, были слишком разными по текстуре и составу. Пока я приноровилась к деревянной палочке, смывала глаза дважды. Но получилось даже лучше, чем я ожидала, как раз благодаря первым, не до конца смытым слоям. Смоки айс как по учебнику! Теперь мои глаза можно было увидеть из космоса, а в сочетании с вуалью и тюрбаном они изменили меня до неузнаваемости. Таня Кленовская исчезла, а на её месте появилась принцесса Фирузé из Шехирдистана!

- Пресвятая Богиня, - прошептала Лиза, крестясь. – Это так… вызывающе-великолепно! Танюша, дорогая, я верю, что ты продержишься так несколько дней, а потом… Мы устроим бал в твою честь! Маменька пригласит градоначальника, полицмейстера, всю знать округи… Среди них обязательно будет тот, кто убил господина Черемсинова.

- Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить тебя за всё, что ты делаешь?

Я подошла к подруге, взяла её за руки. Глаза Лизы светились искренней радостью, и она пожала мои пальцы, ответила:

- Просто вернись в свой салон, потому что мы с маменькой очень хотим увидеть второй сериаль! Судьба Анны, крепостной барышни, очень нас волнует.

Я не удержалась от смеха. Вот как, литератор Лябинский оказался прав. Его сценарий поимел успех. Но вернусь ли я в свой салон – это вопрос. Для этого нужно найти убийцу.

В дверь снова раздался стук, и я напряглась. Услышала голос княгини:

- Лизонька, дитя моё, у тебя всё в порядке? Я видела, как Марфа несла твой восточный костюм.

- Маменька, входите же, - отозвалась княжна. Наталья Юрьевна вплыла в комнату, сразу же увидела меня и удивлённо подняла брови:

- Это ты Катю так обрядила? Что же, собралась устроить театр крепостных?

Лиза только рассмеялась, а я опустила вуаль и покаянно сказала:

- Простите меня, пожалуйста, Наталья Юрьевна, Елизавета Кирилловна ни в чём не виновата, вина только на мне.

- Богиня вечная и всемогущая! – только и смогла сказать бедная старуха, прижав ладонь к сердцу и тяжело опустившись в кресло. Она побледнела, как мел, и я испугалась. Не дай боже, сердечный приступ спровоцирую, ведь никогда себе не прощу!

- Маменька, вам плохо?! – бросилась к ней Лиза, а я махнула рукой Марфе:

- Неси соли да воды стакан!

- Стой! – скомандовала княгиня служанке. – Не надо никаких солей! Татьяна Ивановна, это и вправду вы? Богиня, ну и сюрприз вы мне приготовили.

- Это я, простите, - снова покаялась я. – Но не волнуйтесь, я уже ухожу, точнее, уезжаю, если Елизавета Кирилловна одолжит мне экипаж.

- Но где же вы были всё это время? Неужели полицейские отпустили вас?

- Танечка, сначала ты должна позавтракать и выпить кофию, - твёрдо ответила Лиза, покосившись на мать. – Не так ли, маменька?

- Совершенно верно, - уже спокойно согласилась княгиня. – Я ни за что вас не отпущу, пока не узнаю все подробности. Марфа, неси нам сюда завтрак да пошевеливайся! Лиза, как же ты могла скрыть присутствие Татьяны Ивановны от меня? Я ведь так беспокоилась о ней!

Глава 6. Слушаю, смотрю, думаю

Уже вечером мы с Уляшей, обряженные в новенькие, с иголочки, платья «от Козловской», смогли позволить себе поужинать в ресторации рядом с Эксельсиором. Пани Ядвига снова сотворила чудо, но теперь я могла наблюдать за ним, так сказать, в процессе. И отпали все вопросы по поводу скорости шитья.

Камни, конечно же, камни.

Они были плоскими, вытянутыми и весёленько-полосатыми – оранжевые с жёлтым. Зажатая между голышами ткань вкупе с нитью оказывалась волшебным образом прошитой. Требовалось, разумеется, обладать мастерством и координацией, но пани Ядвига знала своё дело. На два костюма – светлый, яркий, даже на вид дорогой для меня и тёмный, скромный, неброский для Уляши – ей понадобилось всего два часа. Ещё час она мастерила головной убор. Если Уляшу мы просто замотали в платок на манер хиджаба, то принцесса Шехирдистана должна была одеваться чуть вычурнее. В конце концов у меня на голове оказалась модная шляпка с пером, маленькая, почти плоская, украшенная закрученными в тюрбан лентами и бархатными цветами, но с вуалью, закрывающей волосы, шею и пол-лица. Получилось весьма мило, во всяком случае, я себе в этой шляпке нравилась.

Платье на сей раз вышло длиннее, шаровары из-под него торчали не так вызывающе, поэтому встреченные нами мужчины пялились уже не на ноги, а на мои глаза. Уляша держалась сразу позади меня, как и положено бедной дальней родственнице, вынужденной прислуживать знатной госпоже, но довольно близко, чтобы я слышала её шёпот.

- Вон там Ванька Длинный, видала? Это лучший щипач в городе. Он с тебя подштанники на ходу сымет, а ты только дома и приметишь. А вон, гляди, вышагивает, важный такой! Думаешь, приказчик какой? Ан нет, это Трофимушка, главный наш - в нищенской артели. Кнут у него за поясом, так он этим кнутом на спор пятаки сбивает с трёх аршинов…

Я молчала и только примечала. Вся эта публика мне была малоинтересна. Сказал же Полуян: его люди к убийству Черемсинова не причастны. А эти все под Полуяном ходят, смотрящий по целому городу он.

Мои мысли прервал мужчина средних лет, приятного вида и хорошо одетый. Он шёл нам навстречу и странно ухмылялся. Подошёл поближе, коснулся пальцами шляпы и густым баритоном сказал:

- Добрый день, барышня, позвольте познакомиться.

Я чуть было не ляпнула что-нибудь дерзкое, но вовремя прикусила язык и только ахнула, с притворным ужасом шарахнувшись в сторону. Принцесса Шахердистана не разговаривает с мужчинами на улице. Мужчины вообще не смеют к ней подходить без особого приглашения! Уляша мгновенно включилась в игру, заслонила меня собой и замахала на него руками, лопоча с возмущением:

- Ходи, ходи, охальник! Ходи туда отсюда!

Мне хотелось хохотать, глядя на обалделые глаза мужчины, который стал центром внимания всех присутствующих на площади зевак. Но усилием воли я сдержалась и потянула Уляшу за локоть к крыльцу ресторации, ловя взгляды людей. Ну всё, всё, клоунессы уходят с арены! Принцесса Фирузе достаточно засветилась. Теперь надо сидеть тихо и слушать, смотреть, анализировать.

И поесть. В животе уже даже тихонечко бурчало от голода. Завтрак у Потоцких давно переварился, и я плотоядно облизнулась, входя в двери ресторации. Запахи окружили меня, маня за собой, как будто эдемский змей соблазнял, только не яблоком, а кулебяками, подливами, соленьями. Остро пахло свежемолотым кофе. О боже, я же сейчас обожрусь, а принцесса Шахердистана не может много есть! Она, кстати, наверное, и свинину не ест – вера не позволяет. Надо предупредить Уляшу…

- Благородные… кхм дамы, - сын бывшего крепостного графа Черемсинова Фёдор оглядел наши наряды с нарастающим удивлением, потом проглотил его и расплылся в слащавой улыбке, свойственной в этом мире всем халдеям, а особо потомственным. – Добро пожаловать в ресторацию, прошу вас, сделайте милость, я провожу к столику, где вас никто не потревожит.

- Спаси аллах, спаси аллах, - зашепелявила Уляша, кланяясь. Я же только кивнула, царственной походкой следуя за ней и Фёдором. Несколько посетителей, сидевших за столиками, вытерли об меня взгляды - жадные и любопытные. Одного из них я знала, это был Потап Нилыч Боголюбский, знакомец княгини Потоцкой. Его спутника я тоже где-то видела, причём совсем недавно. Но не на балу. Мужчина в строгом чёрном костюме и неожиданно чёрной рубашке прожёг мне спину глазами. Они у него тоже были чёрными, как и цилиндр, стоявший на столе, как и перчатки, небрежно брошенные в головной убор, как и волосы, зачёсанные назад, с лёгкой проседью на висках. Какой-то странный тип… Очень странный.

На своём прелестном ломаном русском, свистя и шепелявя, Уляша заказала жареных перепёлок с аккомпанементом. Фёдор заикнулся было о шампанском, но моя «бедная тётушка» прожгла его таким возмущённым взглядом намазанных сурьмой глаз, что хозяин ресторации поспешил ретироваться, бормоча что-то о сельтерской воде.

Уляша села рядом со мной и прошептала на ухо:

- Ох, плохо, Татьяна, плохо…

- Что? – почти беззвучно отозвалась я.

- Опасный человек на тебя внимание обратил.

- Не он один, - вспомнив Полуяна, усмехнулась я. Но Уляша покачала головой и сказала:

- Берегись его, ох берегись!

- Да кого?

- Мужчину в чёрном.

- Дался он тебе!

- Как есть говорю, истинный богинин крест, самый опасный человек в городе и не только!

- Тш-ш-ш, - шикнула я ей. – Накаркала, он идёт!

Сосед Боголюбского действительно направлялся к нашему столику. Паника, паника! Зачем? Не нужны нам никакие знакомства! Я вообще есть хочу, а в номер гостиницы можно заказать только чай с сахаром. Эх, надо было Пульхерию послать в трактир… Но теперь уже поздно истерить, надо играть комедию.

- Добрый вечер, сударыня, - обратился мужчина, сверля меня угольками глаз. – Я позволил себе надеяться на знакомство с вами. Позвольте представиться – Арсений Ильич Раковский.

Вспомнила.

Он был на открытии музыкального салона.

Так вот вы какой, любезный друг мадам Корнелии и любитель белого сладкого вина!

Глава 7. Оглядываюсь

Ясным утром, поздним, как и должно быть у принцессы Шахердистана, когда солнце уже стояло высоко над городом, мы с Уляшей отправились к модистке пешком. Экипаж нанимать я не видела смысла – Язовенная буквально в нескольких шагах. Мимо церкви, где как раз заканчивалась утренняя служба, мимо полицейского участка, с крыльца которого на нас пялились с ухмылками знакомые мне городовые. И ведь не узнали! Всё же отличная идея с восточным нарядом, отличная. Кто молодец? Я молодец.

- Татьяна! – жаркий шёпот воткнулся мне в ухо. – Татьяна, чёт многовато наших на улице… Ох, не спокойно мне, не спокойно!

- Молчи, Уляша, - ответила я ей, хоть и нервно, но ровно. – Тебе-то чего бояться? Это мне бояться надо, вон, полицейские смотрят!

- Давай-ка поживее, как мне неспокойно-то… А ежели Раковский за тобой хвост поставил? Вот скажи, чего делать будешь?

- Замолчи ты, ради бога! Зачем за мной хвост? Если познакомиться хочет, то придёт ещё раз. Сам.

- Не знаешь ты его…

- Его не знаю, а таких, как он, видала. Всё, молчи. Вон ателье. И мне нужны перчатки. Лесси уж давно бы мне мораль прочитала, что барышне негоже расхаживать по улице без перчаток!

Пани Ядвига, увидев меня в зале ожидания, даже поперхнулась от неожиданности, но взяла себя в руки. Помахала рукой на служанку, на швей, чтобы убрались из комнаты, и сказала устало:

- Что вам ещё надо, Татьяна Ивановна? Мы же договорились: больше ничего вы от меня не просите.

- Пани Ядвига, и я рада вас видеть, - улыбнулась. – Скажите мне только одно: вы шили ещё платья из той самой ткани, что и мой «шкандаль»?

- Я вам скажу, и вы уйдёте из моей жизни навсегда?

- Навсегда, пани Ядвига, - твёрдо ответила я.

- Шила. Полгода назад госпожа Христофорова заказала десять аршин этой ткани для юбки. Всё. Остаток я использовала для вашего платья.

- А госпожа Христофорова это…

- Это очень респектабельная дама, супруга губернатора! – пани Ядвига даже указательным пальцем ткнула в потолок, чтобы показать, насколько респектабельная. Что ж, губернаторшу подозревать грех. Да и мужа её тоже. Впрочем, очень может быть, что платье было украдено. Но это вряд ли. Никто не знал до премьеры, в каком наряде я буду. Нет, план у убийцы созрел на том самом вечере. Быстрый план, виртуозное исполнение, непонятная цель.

- До свидания, пани Ядвига, - сказала я рассеянно. Модистка удивилась:

- Как, вы уже уходите?

- Ухожу, как и договаривались.

Она широко распахнула свои большие коровьи глаза и помотала головой:

- Ох, никак не могу к вам привыкнуть Татьяна Ивановна. Всё жду, когда вы выкинете ещё какую-нибудь фортель!

- Какой-нибудь, - поправила я её на автомате. – Пани Ядвига, я всегда держу своё слово. Спасибо вам за информацию. Больше мы не увидимся.

- Мне, наверное, будет вас не хватать.

Оставив растерянную модистку, я вышла в приёмную к Уляше, поманила её за собой. Женщина поспешила за мной, а я шагала быстро, почти размашисто. Уляша семенила следом, не успевая. Наконец взмолилась шепеляво, чтобы не спалиться:

- Гос-споша! Ша… Куда ш мы спеш-шим?

Я притормозила. И правда, куда лечу? Подальше от ателье модистки? Которая «татьянку» запатентовала, а со мной знаться больше не желает. Понять её можно, но очень сложно. А главное, обидно… Я ведь ей жизнь спасла, убийцу спугнула. Эх!

В гостиницу мы спешим.

Мне надо подумать. И ждать Гордея с новостями о свидетельнице. Если баба соврала, значит, её запугали. Надеюсь, мелкий додумается узнать, чем именно запугали… Это в случае, если она соврала… Потому что в другом случае, если правду сказала, я ничего не понимаю.

Я, конечно, и так не особо понимаю, что происходит, но уверена только в одном: я Черемсинова не убивала и на каторгу за это идти не хочу. У меня дел по горло. Салон… Как там дела идут? Девки без меня распустились, небось… Написал ли Лябинский второй эпизод «сериаля»? Сокрушительный успех открытия нужно закреплять, а если я не прослежу, всё пойдёт по киске! Хотя… почему-то у меня такое впечатление, что оно и пойдёт…

На площади перед церковью было много людей. Некоторых я знала – особенно дам. У оград под сенью деревьев стояли экипажи. На передках скучали кучера. Лошадки обмахивались хвостами, а по коже их словно волна пробегала, сгоняя мух и слепней. Картинка провинциального городка губернского масштаба. Кружевные зонтики, цветущая, словно усыпанная тысячью крохотных цыпляток, форзиция, серебряный перезвон с колокольни…

Но было на площади и ещё нечто...

Мне показалось, конечно же, показалось! Знакомое лицо мелькнуло в толпе, и тотчас стало душно. Нет, я обозналась… Я не могла видеть Городищева! Он умер, его больше нет!

- Платон… - прошептала, прижимая тряпку вуали к лицу и всматриваясь, всматриваясь до боли в глазах в толпу наряженных обывателей, между которых сновали воришки и нищие. – Платон, о господи…

Но наваждение спало так же быстро, как и нахлынуло. Краем глаза я заметила, как Уляша, вздохнув, повернулась к церкви, подняла глаза к маковкам куполов и занесла пальцы горстью надо лбом. Сейчас креститься начнёт!

Подтолкнув её под локоть, зло прошипела:

- Ты чего?! Сдурела?! Спалить нас хочешь?

- Ой, прости, прости, Татьянушка, - ахнула и зашептала мне Уляша, светя виноватыми зенками. – Праздник ведь, сердешная, великий праздник сегодня! Вот и рука сама потянулась крестом святым богинюшкиным осенить себя…

- Какой праздник?

- Благовещенье ж!

Я отмахнулась. Праздник не праздник, выдавать-то нас зачем?

- Пошли по-быстрому в гостиницу, - шикнула на Уляшу. – Права ты, слишком много народу…

Служанка согласно закивала, цыкая языком, и засеменила за мной:

- Да уж, да уж… Сколько народу, и все пялются, пялются…

Оглянувшись ещё раз по сторонам в надежде заметить ускользающее от меня лицо Платона, я двинулась в сторону гостиницы. Внимания не обратила на дробный перестук подков по камням мостовой, а тут и крик Уляши - выморозил вдруг до самого нутра! Повернулась к ней, чтобы отругать ещё раз, но жар от разгорячённой лошади пахнул в самые ноздри, меня от служанки отгородила лёгкая пролётка, и не успела я испугаться, как оказалась уже внутри, поднятая сильными руками, опрокинутая вглубь сиденья, прижатая, полузадушенная.

Глава 8. Скучаю

Оставшись в одиночестве, я глубоко вздохнула и огляделась по сторонам. Нет, конечно, жить тут можно. Если ободрать малиновый кошмар со стен. Прошлась к окну, отодвинула длинную складчатую штору и выглянула наружу. Отлично ухоженный парк, покрытый газоном – коротко подстриженной, будто бархатно-ворсистой, светло-зелёной травой. Огромная лужайка, на которой кое-где виднелись огороженные аккуратными палисадами клумбы, а ещё беседка – большая, окружённая шпалерами с зазеленевшими ростками не то винограда, не то хмеля.

Красиво.

Безлюдно.

Пустая тюрьма, только для меня. Не слишком ли расточительно?

Так, всё это очень хорошо, но чем мне тут заняться? Ходить кругами по комнате – это самое плохое занятие, которое можно придумать заложнице в заточении. Так и с ума сойти недолго!

Я детально обследовала покои, любезно выделенные мне господином Раковским. К салону прилегала спальня с узкой кроватью под шёлковым балдахином цвета крема, которым обычно делают розочки на торте, с туалетным столиком, с огромным зеркалом в золоченой витой раме, с плотными бордовыми шторами на высоких окнах. В простенках висели картины: симпатичные пасторали, морская баталия и портрет. Женщина какая-то в роскошном платье. Правда, не в таком откровенном, как мадам Корнелия… Хм, почему я вспомнила о портрете мадам? Эта женщина на мою работодательницу совсем не похожа. На кого-то похожа, но не могу вспомнить, на кого именно.

Да и вообще!

Какая мне разница?!

Надо думать над тем, как свалить из гостеприимного дома господина Раковского. А я портреты разглядываю… Как мне там сказал хозяин? Везде его люди? Ну, посмотрим. Надо осмотреться, пожить пару деньков, а потом составить план. То есть, уже сейчас мне совершенно ясно: я не останусь ни в коем случае, не стану служить Раковскому, не стану марионеткой в его руках. И вообще…

Что именно вообще, я додумать не успела. Дверь за моей спиной тихо и протяжно мяукнула, отворившись, и, обернувшись, я увидела двух баб в лаптях, сарафанах и светлых холщовых рубахах с вышивкой. Одна из них носила самый настоящий кокошник на гладко причёсанных волосах, вторая, как и Глафира, была в платочке. Она держала в вытянутых руках цветную ткань, и я сразу не поняла, что это. Оказалось – халат. Широкий, но стянутый в поясе, на пуговицах, с волнистой оборкой по подолу и длинными рукавами-раструбами. Служанка взяла его за плечи и показала мне. Я спросила:

- Что это? Подарок господина Раковского?

Женщина помотала головой, пожимая плечами. Вторая, которая несла свёрнутые валиком чулки и домашние туфельки, сунула их под мышку и пальцем указала на свои уши, потом на рот, потом покачала пальцем в отрицающем жесте.

- Глухонемая? И твоя подруга тоже? – догадалась я. Женщина, которая смотрела на мой рот, радостно кивнула. По губам читают. Понятно. Вот жук этот Раковский! Подослал глухонемых служанок, чтобы я не смогла с ними договориться!

- Ладно, - махнула рукой. – Делайте, что хотите.

Меня тотчас взяли в оборот, раздели, обтёрли мешочками с ярким сладким ароматом роз, натянули чулки на ноги, сменили рубашку на свежую и облачили в халат. Выглядел он почти как платье, только уже в подоле. Приятный серый фон с тёмными узорами в виде листьев ползучего растения порадовал взгляд, который я бросила на себя в зеркало. Правда, к халату совершенно не идёт мой шляпко-тюрбан с вуалью. Я сняла его и небрежно бросила на кровать. Служанка в кокошнике тут же бросилась подбирать и складывать. Работящая… Небось, Раковский других не держит.

Служанка в платке с поклоном указала мне на туалетный столик. Что она от меня хочет? Девица поводила руками над головой, и я поняла: причесать хочет. Села, махнула кистью, мол, делай, что надо. Молчание давило. Всё же немые служанки — это глупо. С Лесси хоть поболтать можно было…

Снова стало грустно. Как там мои девчонки? Занимается ли Лесси с Варварой Степановной? Написал ли Лябинский второй акт пьесы? Через два дня должно быть новое представление, мы указали это в пригласительных билетах и особенно уточнили, что каждую пятницу посетители будут узнавать продолжение истории крепостной барышни… Эх, надеюсь, что Аглая взяла всё в свои руки и не загубит на корню моё супер-начинание!

Как бы проверить?

Глухонемая закончила меня причёсывать и скромно отступила назад, опустив руки. Я оценила:

- Очень красиво, спасибо.

Женщины переглянулись, поклонились и попятились к выходу. Я не стала их задерживать. Всё равно не поговорить… Но в дверях они столкнулись с вошедшим мужчиной, которого я опознала как лакея – одет он был в строгий тёмный фрак с белой рубашкой. Лакей склонил голову и, проводив служанок взглядом, сказал мне без особой почтительности:

- Барин просят вас выйти к обеду. Соблаговолите проследовать за мной.

Я соблаговолила. Чужой халат меня слегка раздражал, ибо шуршал неимоверно и покалывал в декольте. Вся ситуация раздражала гораздо больше, и, когда я добралась через коридоры и комнаты до столовой, следуя за прямой спиной лакея, то уже кипела изнутри. Будь в обеденном зале Раковский, я бы непременно поскандалила с ним.

Однако из-за стола мне навстречу поднялся собственной персоной Митька Полуян. Я смотрела на него несколько секунд, особенно на свежую разбитую, ещё сочившуюся сукровицей скулу, а потом сказала мрачно:

- Вижу, Дмитрий Полуянович, что вы уже пообщались с господином Раковским.

Он с трудом улыбнулся, тронув пальцами скулу, и ответил вполне миролюбиво:

- За тебя, Танечка, готов претерпеть и боль, и лишения. Да всё образуется, вот увидишь.

- Конечно, - я тоже растянула рот в улыбке, очень сильно стараясь, чтобы она не напоминала оскал, - вы с одной стороны, Антон Палыч с другой – всё просто отлично!

- Какой ещё Антон Палыч? – насторожился Полуян, но я не успела ответить. За меня это сделал хозяин дома, появившийся в дверях:

- Арсений Ильич. Моё имя Арсений Ильич, и попрошу его запомнить, госпожа Кленовская. Мы с вами долго будем соседствовать, поэтому…