Я сделала глубокий надрывный вдох и открыла глаза.
Бревенчатый дом с высоким потолком, деревянная мебель, большое окно, возле которого стоял массивный стол. За ним сидел усатый мужчина в темно-бордовой мантии и с серьезным видом перекладывал пожелтевший листы.
Перед ним на лавках замерли в ожидании какие-то люди. Тощий мужичонка с седыми волосами, едва прикрывающими плешь, дородная женщина, то и дело кокетливо поправляющая крупный цветок в затейливой прическе. Двое молодых, но неприятных на вид мужчин и девица с капризно надутыми губами.
Я сидела позади всех, на самом дальнем ряду, привалившись спиной к шершавой стене. Сил не было, в голове туман, сквозь который с трудом пробивались одинокие мысли.
Где улыбчивый врач, который приходил ко мне в последние дни? Где белая палата и писк приборов? Куда делась горечь лекарств и ни на миг не прекращающаяся боль?
Где я? Кто я?
Мои прежние воспоминания смешивались с новыми, чуждыми и в тоже время пугающе родными. Я уже не Марина Ларина, доживающая свои последние дни в больнице, а просто Мари – дочь портного Томаса. Это он как раз сидел в первом ряду, время от времени нервно почесывая лысину. Он давно уже ничего не шил, променяв любимое дело на бутылку, его руки потеряли сноровку и тряслись. А ведь когда-то к нему выстраивались очереди из модниц.
Бабища рядом с ним – моя мачеха Фернанда. Злая, жадная ведьма, жаждущая прибрать к рукам все, включая мое скудное наследство. Двое парней и девчонка – ее дети от первого брака. Стен, Гарри и Таша. Мерзкая троица, достойная своей матери.
Они жили в доме моего отца, ели за его счет, тратили то, что он скопил за всю жизнь, и ни в грош его не ставили. А отец был слишком слаб, чтобы отстоять свое мнение и защитить меня. Стоило ему только подать голос и возмутиться, как Фернанда тут же подливала, и после пары чарок он уже не помнил ни обид, ни того, что у него есть дочь.
Мари тоже была слаба. Не от рождения, а потому что мачеха и ее подпаивала. Каждый день заставляла глотать горький чай, от которого шла кругом голова и хотелось спать. Планомерно травила, мечтая избавиться от лишней обузы и препятствия к единовластному владению домом и всем, что было у папеньки.
От ядовитых настоек мысли путались. Порой Мари забывала свое имя и не могла связать и пары слов. Не в силах противостоять мачехе и ее подлым отпрыскам, она угасала и подходила все ближе к краю, пока не настал сегодняшний день.
И тогда появилась я… Жадная до жизни, счастливая оттого, что больше нет боли, и дико благодарная судьбе за второй шанс.
Тем временем усатый мужчина, сидящий за столом, начал говорить:
— Меня зовут Кеннот Вилс. Сегодня я собрал вас всех, чтобы огласить последнюю волю Эммы Бран, родной сестры Томаса Брана.
Папенька с утра не пил ничего крепче чая, поэтому тяжко вздохнул, вспоминая свою старшую сестру. Теткой она была странной – высокая, сухая, как жердь, седая с двадцати лет. Характер у нее был тяжелый и по-мужски требовательный, поэтому замуж она так и не вышла, детьми не обзавелась, и единственным наследником оказался мой отец. Что не могло не радовать Фернанду.
От нетерпения она елозила по лавке, и ее сытые, раскормленные телеса перекатывались под блестящим атласом. Рядиться она любила в яркое, и считала себя женщиной сочной и аппетитной. А окружающим не хватало смелости, указать на ее вульгарность. Со скандальной Фернандой предпочитали не связываться – как начнет орать, так не отвяжешься.
— Готовы ли вы выслушать и принять ее волю?
— Да-да, — мачеха быстро закивала головой, и все ее подбородки дружно дрогнули и пришли в движение, — готовы.
— Дом в Ривер-Холле достается Томасу Брану. Дом на берегу озера Ван так же достается Томасу Брану. Участок возле горы Холлирдан тоже.
— Святая женщина, — Мачеха, с трудом переводя дух от восторга, прижала руку к внушительной груди.
Шутка ли, сразу два дома да участок пришли в ее жадные лапы! Наверняка, она уже подсчитывала сколько денег выручит от продажи, и как хорошо будет жить со своими великовозрастными детками, не работая и ни в чем себе не отказывая. Отца она в расчет не брала, меня тем более.
Усатый тем временем перечислял мелочи вроде антикварной мебели и украшений, которые тоже переходили к отцу. Даже собака и та ему досталась.
И все-таки Фернанда ждала не этого.
— Переходите, пожалуйста, к ее накоплениям. Наверняка, у бедняжки имелись депозиты в банке и не малые.
Усач нахмурился и перевернул лист.
— Про накопления нет ни слова.
— Как же? Куда она все подевала? Как… — мачеха побагровела от гнева, но кое-как взяла себя в руки, — а что с делом всей ее жизни? Про него она не забыла?
Что за дело никто из нас не знал. Известно было только то, что Эмма много работала на саму себя, и зарабатывала тоже прилично.
— Вы про «Алмазные Водопады»?
— Алмазные водопады, — благоговейно выдохнула мачеха, тут же забыв о пропавших накоплениях.
— Да, они указаны в завещании и, согласно последней воле хозяйки, переходят… — он немного замешкал, ища нужную строчку, — переходят к ее племяннице Мари Бран.
— А ты пешком! — Фернанда грубо оттолкнула меня, когда я попыталась забраться в телегу следом за остальными, — мест нет!
Мест было полно! Но не для Мари.
— До деревни далеко…
— Ничего, дойдешь, — фыркнула мачеха и приказала вознице, — трогай.
Телега, запряженная двумя гнедыми, дернулась, и натужным скрипом тронулась с места. Братья отвернулись, Таша показала мне язык, а папенька делал вид, что его очень интересуют мозоли на собственных ладонях. Помощи от него можно было не ждать… Когда Фернанда злилась – а сейчас она очень злилась – он старался притвориться ветошью и не привлекать к себе внимания.
— Ну и ладно, — пробухтела я, глядя как телега удалялась, заметно накренившись в ту сторону, где сидела Фернанда, — прогуляюсь.
Лучше уж самой, на своих двоих, чем с этой семейкой. Тем более мне было о чем подумать.
Всю дорогу я копалась в воспоминаниях Мари. Интересного мало – в основном обидное, от сводных братьев сестер и мачехи. Бедная девчонка, это же надо было так ее заморить, чтобы ничего хорошего в памяти не осталось!
Жалко ее стало. Славная она была. Добрая. Не то, что я… мерзавка такая, посмела обобрать бедняжек.
Прогулка до деревни заняла несколько часов, но я получила от нее ни с чем не сравнимое удовольствие. Словами невозможно передать, какое это счастье, когда шагаешь на своих двоих, здоровая, бодрая. Нигде ничего не болит, и над головой не занесен Дамоклов меч. А кругом природа, птицы поют, шмели жужжат!
Увы, моя счастливая физиономия не понравилась мачехе.
— Еще улыбаться смеешь? — завизжала она, едва я перешагнула порог, — Воровка!
Схватив за шкирку, она потащила меня в чулан. Швырнула туда, как щенка, дверь захлопнула, и зло звякнув щеколдой, прошипела:
— Ужина не получишь!
Она неоднократно наказывала так бедную Мари, и если бы не жители деревни, которые знали о существовании девушки, и вовсе бы сгноила ее в душном чулане.
Свет пробивался только в щелях по периметру двери, но постепенно глаза привыкли, и я смогла рассмотреть скудную обстановку. В одном углу грязные грабли и лопаты, в другом мешки, набитые старым шмотьем. На них я и расположилась. Вполне себе удобно, если не обращать внимания на пыль, от которой слезились глаза и свербело в носу.
Чулан находился как раз напротив кухни, и вскоре до меня донеслись аппетитные ароматы и стук ложек по тарелкам. Сквозь узкую щель, я могла видеть, как семейство ужинало, жадно уплетая тушеную картошку с мясом.
В животе жалобно заурчало, а потом накатила страшная усталость. Я на минуточку прикрыла глаза и тут же провалилась в сон. Снилось мне море, бескрайние леса и свежий ветер, приносящий брызги водопада. Потом и сами водопады увидела. Они так сияли на солнце, что и правда казались алмазными. А еще мне чудились переливчатые голоса, которые манили сладким шепотом:
— Иди к нам. Иди. Мы ждем тебя.
Я бы и рада отправиться в путешествие, да кто бы меня отпустил. Во сне стенки чулана начали двигаться на встречу друг другу, сжимая пространство. Оно сначала превратилось в узкий лаз, потом в собачью конуру, а затем…в больничную койку. Я снова была прикована к аппаратам, и мерзкий писк отмерял секунды моей жизни.
Так страшно стало, что я проснулась, едва не свалившись с мешка на грубый дощатый пол. Быстро проверила себя, пощипала для верности, и только после этого успокоилась.
Все на месте. И мое новое тело, и чулан.
Снаружи было уже темно. Я тихо поднялась, приложила ухо к двери и прислушалась. В доме стояла тишина – все спали, а значит, пришло время Мари. Был у нее один секретик.
Я нащупала справа на стене небольшой крючок и намотанную на него ниточку. Размотала и, аккуратно перехватываясь пальцами, потянула за нее. Послышался едва различимый щелчок, и щеколда, запирающая дверь, открылась.
Бесшумно отворив дверь, я вышла в коридор. Дом был погружен во тьму и тишину, поэтому на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, я отправилась на поиски еды. С аппетитом у молодого тела было все в порядке – в животе сердито урчало, да и пить хотелось.
Я пробралась на кухню, достала из ящика хлеб, из подпола – моток колбасы да кругляш сыра. Сделала себе внушительный бутерброд и запила его яблочным квасом, который Фернанда хранила в больших бутылях под окном. Стало лучше.
И только я насытилась, только расслабилась, как за спиной раздалось хриплое:
— А ну брось!
Я бросила остаток бутерброда на пол и подняла руки кверху:
— Сдаюсь.
Тишина…а потом как захрапело…
С опаской оглянувшись, я поняла, что та груда барахла, которая валялась на топчане в углу кухни, на самом деле была папенькой. Фернанда снова напоила его до потери пульса и выставила из спальни.
— Да, что б тебя! Такой бутерброд испортила.
Я подобрала остатки и выкинула их в окно, чтобы замести следы преступления. Папане подсунула под голову свернутую кофту, а сама отправилась в тот закуток, который был камерой…то есть комнатой Мари.
Права на ошибку не было. Если не справлюсь – быть мне женой гадкого Эрнеста и носить маленьких Эрнестят. А это совсем не та судьба, о которой я мечтала. Надо было играть на опережение.
Мачеха проснулась едва свет пробился сквозь мутные, давно не мытые окна. А я проснулась еще раньше. Всю ночь провела как на иголках, лишь изредка проваливаясь в тревожный сон. Думала не высплюсь и буду ватная, да куда там! Энергия била ключом, аж подкидывало от желания сделать хоть что-то.
Привычно приникнув к щели, я наблюдала за тем, как Фернанда, покачивая внушительными бедрами, неспешно перемещалась по кухне. На ней был длинный розовый халат, усиливающий сходство с поросенком, и такая же розовая, кокетливая сеточка для волос. И тапки с помпонами. Тоже розовые.
Кажется, настроение у матушки было прекрасным. Мурлыкая что-то себе под нос, она достала два чайника. В оба сыпанула заварки из жестяной банки, а в тот, что поменьше добавила еще пару щепоток порошка из маленького холщового мешочка.
Если она напоит меня этой отравой, то все пропало! Надо было что-то делать, а я не могла даже из чулана выйти! Сколько ночью ни пыталась, а сдвинуть тяжелый сундук так и не смогла.
Фернанда добавила в оба чайника кипятка и покинула кухню, но не прошло и пяти минут, как вернулась. И направилась сразу к моему чулану.
Я едва успела отскочить к мешкам и плюхнуться на них, изображая спящую, как послышался скрежет отодвигаемого сундука, щелчок щеколды и скрип двери. Свет бодро ворвался внутрь, и в его лучах взметнулись клубы многолетней пыли.
— Подъем, лежебока! — приказала мачеха, швырнув в меня какой-то сверток, — переодевайся.
Я для вида зевнула и сонно похлопала глазами, изображая крайнюю степень заспанности:
— Что? Уже встаем? Зачем переодеваться?
— Рот закрыла и сделала, как сказали, — рявкнула она, а потом с гнусной ухмылкой добавила, — день сегодня у тебя особенный. Счастливый.
И довольная своей шуткой рассмеялась.
Я же покорно подтянула к себе сверток. Внутри оказалось голубое платье. Простенькое, но гораздо лучше того, в котором я была сейчас. Чулки летние, чистые и даже без дыр на пятках. Легкие ботиночки.
— Поторапливайся! Вернусь через десять минут – чтобы готова была, иначе высеку.
С этими словами она развернулась и ушла в свою комнату. Я выждала ровно минуту и бросилась бежать, надеясь выскочить из дома, но входная дверь оказалась заперта на ключ, а самого ключа не оказалось на месте.
— Проклятье!
Вылезти через окно я бы не успела — там такие щеколды, что ногти сорвешь, пока открываешь, да скрипа на всю избу будет, задних вход наверняка тоже заперт…
Поэтому я сделала единственное, что было в моих силах – поменяла содержимое чайников. Теперь в том, что предназначался мне – был просто чай, а в том, что для остальных – дурманящий отвар. На всякий случай сыпанула туда еще пару щепоток из мешочка, который мачеха даже не потрудилась убрать.
Время поджимало. Я едва успела натянуть платье, да ботинки прямо на голую ногу нацепить, когда раздался зычный голос Фернанды:
— Готова?
— Почти, — прошипела я, еще путаясь со шнуровкой на груди.
— Курица бестолковая, — она отпихнула мои руки, и сама принялась затягивать завязки, грубо дергая и причиняя боль, — ни черта сама не можешь. Глаза бы мои на тебя не смотрели. Причешись хоть! Позорище.
Про свадьбу пока ни слова. Если бы я не слышала ночной разговор, то ни за что бы не догадалась, какой сюрприз меня поджидал.
Стараясь не выдать своего волнения, я приготовила на всех завтрак и начала накрывать на стол.
— Поставь еще один прибор, — приказала Фернанда.
— У нас гости?
— Молча!
Я добавила еще одну кружку, ложку и ложку. Теперь их стало шестеро — для мачехи, троих ее деточек, брата, и моего папани. Мне за общим столом есть не полагалось, потому что по словам Таши у нее от одного моего вида аппетит портился, да кусок в горло не лез.
Поэтому я должна была сидеть в углу, на топчане. Вместо стола – старая колченогая табуретка, дрыгающаяся из стороны в сторону.
Я и рада была. Есть рядом с этой семейкой – то еще удовольствие.
Тем временем дом ожил и наполнился голосами. Проснулись братья, гадкая сестрица, папенька бухтел где-то в коридоре. Вскоре все они выползли к столу, а последним появился Эрнест.
— А вот и я! — произнес он таким тоном, будто сам король заявился к нам на прием.
Стен и Гарри дядюшку недолюбливали, поэтому недовольно переглянулись. Таша тоже была не в восторге, поэтому пробухтела глухое «здрасте» и отвернулась, и только отец обрадовался, увидев в шурине собутыльника.
Эрнест важно прошел к своему месту, уселся, положив локти на стол, и, не скрываясь, уставился на меня масляным взглядом. Хотелось взять поварешку и хорошенько приложить ему по лысине. Едва сдержалась!
— Хороша девка, — наконец выдал он, смачно причмокнув, — худовата, но не беда. Откормлю…
— Эрни! — перебила его Фернанда, выразительно дернув бровями, — еще не время.
Я еле успела откатиться в сторону до того, как грузные телеса придавили меня к полу. Еще бы миг и все! Погибла бы позорной смертью.
— Что за грохот? — в кухню ворвался сначала Стен, потом Гарри.
Оба притормозили на пороге, удивленно глядя поле боя. Мачеха и ее братец заняли почти всю кухню. Эдаких два кита, выброшенных приливом на сушу. Таша размеренно похрапывала, пуская пузыри в тарелку.
Поскольку братья славились дурным характером и тягой к рукоприкладству, староста нервно прокашлялся и пискливым голосом объявил:
— Я ничего не делал!
— Ясень пень, не делал, — хмыкнул Гарри, — это мамаша умом тронулась и чайники перепутала.
Видать, Мари считали совсем никчемной, раз даже не заподозрили в подмене.
— Хорошо, что мы не пили, — хмыкнул Стен.
— Хорошо, что староста так удачно пожаловал к нам в гости.
Братья многозначительно переглянулись. И мне очень не понравились те взгляды, которыми они обменялись. Не к добру…
Не успела я об этом подумать, как Гарри рывком притянул меня к себе:
— Начинайте церемонию!
Староста опешил:
— Но…как же, — указал на храпящего, словно слон, Эрнеста.
— Ничего страшного. Свадьба состоится, только жених другим будет.
— Но, вы же …
— Кровного родства между нами нет, так что все в порядке. Начинайте!
И тут до меня дошло, почему они так зло отреагировали на появление дяди. Сами хотели на мне жениться! И детей тоже сами собирались делать.
Мне что-то как-то совсем подурнело.
— Простите, — я попыталась высвободить руку, но Гарри вцепился в меня, как клещ.
— Куда собралась?
— Плохо мне, — прошептала едва слышно.
Мне надо срочно бежать. Вот прямо сейчас! И неважно как.
— Что ты там мямлишь?! — раздраженно спросил он, встряхивая меня, как куклу.
— Живот скрутило! — гаркнула я.
— Потерпишь.
— Ой-ой-ой, — прижала ладони к животу и согнулась для пущей правдоподобности, — все не могу больше.
Гарри недовольно скрипнул зубами:
— У тебя две минуты. Не успеешь – без порток сюда притащу.
— Я мигом, — посеменила мелкими шажками мимо нового женишка, его братца и бледного старосты, — ой, не могу. Ой, не дойду.
Причитая во весь голос, я вышла в коридор. Вытащила из входной двери ключ, который Фернанда не потрудилась снова спрятать. При этом не забывала голосить:
— Ой, все пропало. Стыд-то какой! Не дойду!
— Хватит бухтеть. Иди быстрее!
— Бегу, бегу! — выскочила на крыльцо, прикрыла за собой дверь и бесшумно повернула ключ.
Уборная была на улице. Типичный сельский туалет, сколоченный из грубых досок, с покатой крышей и дырой в деревянном полу. Неприятное место, но мне туда и не надо.
Согнувшись в три погибели, я прошмыгнула под окнами, выскочила на улицу через распахнутую калитку и бросилась бежать.
Даже не верилось, что такой детсадовский развод сработал!
Впрочем, радоваться было рано. Братья очень быстро поймут, что я сбежала и бросятся в погоню. И вряд ли ключ, оставленный в замочной скважине их надолго задержит.
Бегали они явно быстрее, чем скромница Мари, да и сил в них было куда больше, несмотря на неказистый вид. Если поймают – плохи мои дела.
Я решила спрятаться. Запрыгнула в телегу, оставленную без присмотра, плюхнулась на дно, на ноги набросала соломы, на голову натянула кусок старой, отсыревшей мешковины и замерла.
Спустя десять минут где-то вдалеке послышались крики и забористый мат.
— Где она? Где эта мерзавка?!
— Поймаю – прибью.
— Задушу!
И много всяких затейливых обещаний, от которых волосы вставали дыбом не только на голове.
Шума от братьев было много. Они носились по деревне и орали как два дурака на сельской ярмарке. Вскоре топот раздался совсем рядом с телегой. Я вытянулась по струночке, дышать перестала и вообще притворилась тряпочкой.
— Это ты ее упустил!
— Нет ты!
Они спорили, не подозревая, что я лежала в метре от них, притаившись за деревянным бортом телеги, и слышала каждое слово.
— Нам во чтобы то ни стало надо ее поймать! — горланил Стен, — Мне уже осточертело по мамашиной указке жить! А если она отдаст девку своему братцу, то мы так и будем на вторых ролях. «Алмазные водопады» должны стать нашими!
— Да знаю я, — огрызнулся Гарри, — поймаем. Ты у пруда проверь, а я к мельнице!
И дальше побежали, а я с трудом перевела дух.
Отношения внутри семейки были сказочными. Каждый был готов вырвать кусок прямо изо рта у другого. Братья хотели добраться до водопадов, Таша заполучить первого красавца на деревне, папаня- бутылку. А Фернанда просто скромно хотела владеть всем.
Повозка начала замедлять ход и плавно остановилась возле широкого обшарпанного крыльца. Когда-то оно, как и весь дом, явно знавало лучшие времена — местами сохранилась блеклая краска и резные украшения, но в основном, куда ни глянь, темнела рассохшаяся древесина.
— Приехали, красавица, — невозмутимо сказал возница, — вот твои водопады.
И правда мои.
Под окнами второго этажа трепыхалась порванная вывеска. Две ее части держались между собой на тоненькой ниточке. «Алмазные во» и отдельно «допады». Ниже болтался еще кусок, но такой грязный и выцветший, что надпись невозможно было разобрать.
Выглядело удручающе и совершенно не по-алмазному.
Я с тоской оглянулась на белый особняк, проглядывающийся сквозь зелень далеко позади. Так красиво все начиналось, и такая подстава в финале.
Эх, тетя, тетя…
Но, как говорится, внезапному наследству в зубы не смотрят. Делать нечего, надо вступать в права.
Я еще раз окинула взглядом все это весьма объемное великолепие. Два этажа и чердак под двускатной крышей. На первом этаже окна мутные, как будто кто-то специально замазал их то ли смолой, то ли чем-то похуже. На втором обычные, просто давно немытые, а местами разбитые, да крест-накрест досками заколоченные.
Я поднялась на крыльцо. Семь ступеней, пятая держалась на соплях, шестая бездарно скрипела. Перилла болтались из стороны в сторону, а козырек больше походил на решето.
Не знаю, что там дальше, но на первый взгляд, хозяйство было в таком удручающем состоянии, что я приуныла.
Лучше бы дорогая тетушка Эмма запустила сюда Фернанду, а мне оставила дом. Хотя бы самый маленький, но чистый. Все лучше, чем вот такая махина в убитом состоянии.
Я потянула за хлипкую ручку — ручка осталась у меня в ладони.
— Блеск.
Попыталась сунуть палец в прихлоп и как-то подцепить – бесполезно. Только ноготь чуть не ободрала.
И что теперь?
Прислушалась. Внутри размыто звучали голоса, что-то шумело и грохотало. Постучалась несколько раз, даже поорала, но в таком гомоне меня никто не услышал и на выручку не пришел.
Пришлось искать другой вход. Я обошла домину с правой стороны и очутилась на заднем дворе, окруженном плотными высокими кустами.
Тут было…странно. Ни огородика, ни сада. Лишь хорошо утоптанная площадка с огромным чаном посредине, на дне которого плескалась мутная вода. Карасей тут что ли разводят? Или белье замачивают?
Я прошла мимо не внушающей доверия емкости к низенькой, обитой деревянными рейками двери. Снова взялась за ручку и потянула, невольно ожидая, что и эта отвалится.
Ей богу, лучше бы отвалилась…
Потому что за чахлой дверью меня поджидал поистине убийственный сюрприз.
Душное помещение, заполненное клубами пара и тусклым светом, пробивающимся сквозь мутные окна. Лавки вдоль стен, вода в деревянных кадках, грохот тазов и запах разопревших березовых листьев.
Но все это мелочи по сравнению с тем, что баня — а это была именно она — оказалась, во-первых, не пустой, а во-вторых, мужской.
С десяток молодцев не первой свежести, а проще говоря, старых пердунов, как по команде обернулись ко мне. Кто-то с веником в руках, кто-то с мочалкой. Из одежды на них ожидаемо была только пена, да и то не во всех стратегически важных местах.
Прикрыться естественно никто не потрудился. Так и стояли передо мной во всей своей распрекрасной красе.
Парад корнишонов, мать вашу... Слет юных дирижеров.
— Новая банщица? — подбоченившись, спросил самый деловой из них, — что смотришь? Веники новые тащи. В этих одни прутья остались!
Я звонко икнула и попятилась.
— Я…эээ…простите...не туда попала. Всего вам самого расколбасного. То есть распрекрасного. До свидания…
Не помня себя от смущения, я вывалилась обратно на улицу.
Это что же это…Как же это…
Баня?! Мне досталась баня?!
— Эй! — позади раздался грозный оклик.
Подпрыгнув от испуга, я обернулась и увидела перед собой женщину лет пятидесяти. Коренастую, короткостриженую, в сером платье и с двумя вязанками веников.
— Чего здесь шаришься? Чего вынюхиваешь?
Последнее, о чем я мечтала – это что-то вынюхивать в мужской бане.
— Тетя наследство оставила, — жалобно простонала я.
— Мари что ли? — подозрительно поинтересовалась тетка.
— Она самая, — я сдавленно пискнула и прикрыла глаза рукой, потому что дверь отворилась и на крыльцо вышел один из клиентов. Горделиво так вышел, подбоченившись. Прям орел!
— Ну, наконец-то! — с видимым облегчением сказала тетка, — я уж боялась, что никто в эту дыру не придет. Держи.
С этими словами сунула мне половину веников.
Я не знала, что делать, то ли веники эти несчастные держать, то ли полыхающее от стыда лицо закрывать.
Первой ночи в новом доме я ждала с содроганием. Клиенты ушли около семи вечера, Лада – около девяти. Она привела в порядок помывочную, собрала грязные полотенца и тазы, подготовила все к завтрашней глобальной уборке и с неожиданной для ее возраста прытью, ускакала, оставит меня одну. Духа в расчет я не брала, потому что он обиделся и больше ни разу не появился.
И вот вечер, в кустах бодро трещали цикады, откуда-то издали долетал шелест водопадов, а я сидела на кривом крыльце, подперев щеку кулаком и уныло смотрела вдаль. Туда, где притаился белоснежный особняк Милтонов. Там красиво, чисто, светло, наверняка пахнет цветами и благовониями, а не распаренными вениками и нестиранными полотенцами…
Я все понимаю, дареному коню в зубы не смотрят, но… Не могла тетушка, например, таверну содержать? Или выращивать что-то? Или шить? Или еще какой-нибудь менее дурной бизнес иметь? Почему именно баня? И почему все это счастье она передала именно мне? Вон Фернанде бы завещала, та мигом бы придумала, как все подать, да повыгоднее.
Сумерки сгущались, становилось прохладно и навязчивые комары, которые здесь были размером с воробья, упорно пытались ко мне присосаться. В итоге я замучалась стучать себе по ляжкам и охать, плюнула на все и пошла в дом.
Света внутри не было.
Эмма то ли изначально не озаботилась приобретением магических светильников, то они все уже давно пришли в негодность и погасли. А жалких потуг молодой луны не хватало на то, чтобы пробиться сквозь мутные окна.
Если бы не Лада, которая заранее приготовила свечу в медной подставке с ручкой, так и бы и шататься мне по новым владениям в потемках.
Я зажгла свечу и, прикрывая ладошкой неровный, трепетный огонек, пошла наверх.
Надо хорошенько выспаться и завтра на свежую голову решить, что делать со всем этим богатством.
Пока поднималась под ногами зловеще скрипели старые ступени. Темный коридор на втором этаже полнился странными звуками. Что-то шелестело, что-то тихо хлопало, что-то заунывно гудело.
Я понимала, что это всего лишь ветер, гуляющий через битые окна, но все равно было не по себе.
Да что там не по себе! Мне было страшно! Одна, на отшибе от города, в старой бане… Если меня решат утопить в старом тазу, то никто не услышит моих жалких бульканий и не придет на помощь. На духа я не рассчитывала – этот еще и помогать захватчикам начнет, с него станется.
Мне мерещились тени жутких чудовищ, хриплое дыхание, и смачный звук, будто кто-то предвкушающе облизывался.
Не смотреть! Не оглядываться! Не орать, как старая истеричка, у которой из-под носа последнюю палку колбасы утащили.
Самое страшное я уже видела, когда лежала в больничной палате и отсчитывала последние секунды своей жизни. Остальное – ерунда. Прорвемся.
Однако окончательно я успокоилась только когда зашла в свою новую комнату и задвинула щеколду на двери.
Переодеться мне было не во что, копаться в теткиных вещах на ночь глядя не хотелось, поэтому я плюхнулась в одежде прямо поверх покрывала и закрыла глаза.
Утро вечера мудренее. Надеюсь завтра, это место перестанет казаться мне настолько удручающим.
Измученная долгим переездом и волнениями я заснула на удивление быстро. И что еще удивительнее – спала долго, без сновидений, и проснулась бодрая, со странной убежденностью, что все у меня наладится.
Баня – не такой уж плохой актив. Надо лишь приложить немножко усилий.
Пока Лада не пришла, я занялась исследованием содержимого шкафов. Разобрала барахло: что-то на выброс, а что-то можно еще поносить. С оромной радостью обнаружила, что Эмма любила хорошую обувь, и что у нас с ней один размер. Так что теперь у меня появились и сандалии, и ботинки, и даже лаковые туфельки на небольшом каблучке.
И кстати, среди вещей, я нашла еще один небольшой мешочек с монетами!
Потом я спустилась вниз и прошла на кухоньку. Размером она была с конуру – два метра длиной, полтора шириной. С таким же мутным, как и на всем первом этаже, окном.
Есть хотелось зверски! Я вскипятила чайник, заварила мятного чая, и выгребла все съестное из ящиков. Негусто – хлеб, пол кругляша сыра и одна скукоженная колбаска, но на первое время хватит.
В общем, я успокоилась и была готова побороться за свое счастье, каким бы оно ни было.
***
Соваться без Лады в банный отсек я не рискнула, поэтому успела еще раз пройтись по шкафам тетки, перестелить белье в своей новой кровати и перемерить кое-что из одежды. Размер у нас оказался близким, только на платьях надо было длину поубавить, потому что Эмма была чуть ли не на голову выше меня.
Помощница ворвалась в купальню, когда время уже близилось к полудню.
— А вот и я!
Что-то подсказывало, что к прежней хозяйке она приходила гораздо раньше, но заострять на этом внимание я не стала. Все-таки мне с ней еще работать и не хотелось первый же совместный день начинать с разбора полетов.
— Ну рассказывай, показывай, что тут и как.
Ей явно нравилось чувствовать себя опытной. Она подбоченилась, грудь колесом надула и гордо произнесла:
Утром я проснулась рано. Солнце едва оторвалось от горизонта, а глазоньки мои распахнулись и закрываться больше не хотели. Несмотря на вчерашний, сложный день я вроде даже как выспалась. Но вот состояния тела оставляло желать лучшего.
Болело все. И перетруждённая поясница, и ноги с попой, будто я в зале приседания с утяжелением делала, и руки.
Особенно уныло выглядели изодранные ладони. И стоило только представить, что вот этими руками сегодня опять придётся что-то драить — тут же на газа наворачивались слезы. Хотелось залезть обратно под одеяло и пожалеть себя.
Но потом я вспомнила, что вчера вечером у меня появилась идея, и воспряла духом.
Если все получится, то уборка Алмазных Водопадов перестанет походить на пытки, и займет гораздо меньше времени.
Захотелось приступить к делу немедленно. Поэтому собралась, неуклюже спустилась по лестнице, цепляясь за шершавые перила, чтобы ненароком не навернуться и пошла на кухню.
Сначала надо позавтракать. А то потом увлекусь, потеряюсь в делах и забуду поесть. А так и до гастрита недалеко, а потом и до чего-то более страшного. Уж я-то знаю. Был печальный опыт в своем мире. Всегда все на бегу, не обращая внимания на тревожные симптомы. Подумаешь тут покалывает, или тут? Это же мелочи. Кофе в себя залила, на ходу что-то закинула, даже вкуса не распробовав, и дальше. А потом раз и все…
Поэтому сначала свои насущные потребности, потом все остальное.
В шкафах было пусто. Скудные запасы подходили к концу — в плетеной корзинке немного серого, подсохшего хлеба, остатки молока в кувшине, немного меда в маленьком пузатом бочонке. В углу нашлась жестяная коробка с заваркой и немного крупы в холщевом мешочке. Надо бы выбраться в город и пополнить запасы провизии, или в ближней деревне купить овощей с грядки, да свежих яиц.
В этом мне потребуется помощь Лады. Надо узнать, где товар подешевле и продавцы не такие ушлые, потому что денег у меня – лишь то, что в кошельке нашла в столе у Эммы, да те гроши, что последние клиенты заплатили. Так и лежат в картонной коробке в одном из ящичков рабочей стойки при входе.
Код от сейфа я ожидаемо не вспомнила, так что больше неоткуда взять денег. А ждать пока бизнес раскрутится – долго.
Я все никак не могла понять, почему здесь все в таком запустении? Как только Эмме удалось заработать на три дома, если дело всей ее жизни находится в таком упадке? Или она еще где-то подрабатывала? Непонятно.
Ломая голову над достатком тетушки, я заварила чай, побелила его молоком, и намазала старый хлеб медом. Не густо, но уж как есть, а в обед что-нибудь придумаю.
После скудного завтрака я занялась вывеской. Не думаю, что сюда ринутся потоки страждущих совершить омовение, но все-таки стоило подготовиться.
Из трех досок разной длины я сколотила убогое подобие подставки под мольберт. Притащила кусок фанеры из сарая и углем на нем написала:
Баня закрыта на ремонт!!!
Именно так, с тремя восклицательными знаками, но тот случай если кто-то усомнится в написанном и решит с боем прорываться в царство ржавых тазиков и облетевших веников. Надеюсь, сегодня таких отважных самураев не найдется. Не до них.
Закончив со всеми подготовительными делами, я отправилась на задний двор и громко позвала:
— Бяка!
В ответ тишина. Спит что ли? Духи вообще спят?
— Бяка! — гаркнула еще раз, да так что синица, дремавшая на ветке, осуждающе завопила, — прости крошка, но бизнес не ждет.
С неизменным ворчанием дух вылез из щели под коньком крыши:
— Чего надо?
— Силушка твоя богатырская нужна, — бойко ответила я.
Он пренебрежительно фыркнул и с плеском стек вниз по стене.
— Еще раз окатить? Запросто.
— Нет. Но близко. Я правда не знаю, справишься ли ты, задание не из простых…Я не уверена, что духи вообще способны на такое
Рисковала, играя на его мужском самолюбии. Сейчас как взбрыкнет, как скажет: ну и делай сама. Хотя, может у духов и нет этого самого самолюбия, кто их знает.
Он молчал, а я продолжила:
— В общем. Есть у меня одна задумка, способная очень сильно упростить жизнь нам всем и сэкономить массу времени, но для этого нужно уметь ловко обращаться с водой.
Тут же проклокотало рассерженное:
— Сомневаешься в том, что водный дух умеет обращаться с водой?
— Ты же знаешь, я не местная, — виновато развела руками.
— Ближе к делу!
Попа-а-ался…Попался. Зайчик мой жиденький.
— Помнишь, вчера, когда ты меня мыл. Струя словно из ниоткуда появлялась. Эй! Стоп!
Прямо передо мной появилась пульсирующая прозрачная сфера, готовая разразиться очередным потоком.
— Погоди. Не торопись, — на всякий случай отошла на пару шагов, — а ты можешь не такой толстой струёй бить. А тоненькой. Например, с мизинец.
Из сферы дугой ударила струйка, похожая на фонтан писающего мальчика.