Хранители Рубежей и Гостья из прошлого или Дело 12 ведьм

Пролог

Аннотация:

Одной из жертв мистического серийного убийцы становится жена Ганимеда, и если бы не это он никогда не узнал, что стихийные бедствия происходящие каждое полнолуние в разных уголках Земли связаны с убийствами светлых ведьм и количество убийств уже приближается к двенадцати.
Тем не менее, Верховному хранителю Рубежей и его коллегам отчаянно не хватает зацепок чтобы понять к чему все это ведет и надежда только на Пандору - дочь Зевса и Метиды. Именно эта юная богиня, как утверждают Мойры, является ключом к разгадке всего того, что происходит.

ПРОЛОГ

Ганимед с тоской посмотрел в темное небо, с которого на него, зловеще скалясь, смотрела полная Луна. Он отдавал себе отчет в том, что это игра его воображения… Тем не менее, с тех пор как почти два месяца назад, умирающая Эллина сообщила ему, где искать ее тело – каждый раз, смотря на круглый диск Луны, он видел глумящееся над ним самодовольно ухмыляющееся демоническое рыло.

Вчера в Эймсбери была сильнейшая буря, в связи с которой сегодня туда вылетела его команда. С минуту на минуту он ожидал звонка, из которого он узнает, что тело десятой девушки найдено, что демон-убийца принес в жертву очередную светлую душу. А это значит – десятый прорыв рубежа, отделяющего мир демонов от мира смертных…

Составленный психологический портрет целей демона и анализ ритуала говорили о том, что жертв будет двенадцать. Все указывало на то, что двенадцатая жертва откроет дорогу в Мир смертных одному из всадников Апокалипсиса. Демон, осуществляющий ритуалы – определенно из высших и древних, на пути к своей цели, не сделавший ни одной ошибки, кроме Эллины. Пока им повезло только в том, что эта темная сущность оказалась тщеславной и решила поиграть в игру «поймай меня, если сможешь». Именно для того, чтобы обратить на себя внимание, сущность и выбрала своей очередной жертвой жену Ганимеда. И в этом же для Ганимеда заключалась страшная реальность: если бы демон не выбрал Эллину, то вероятней всего, ему удалось бы совершить все 12 ритуальных убийств, оставшись незамеченным...

Все принесенные в жертву ведьмы были из разных стран, ничем не связанные между собой, кроме явно выраженного магического дара и светлой, незапятнанной души. Все тела были похоронены в чужих давно заброшенных могилах, а сопутствующие ритуальным убийствам прорывы в рубежах ощущались детекторами не более чем, как попытка прорыва. Единственное, что в тот период настораживало Ганимеда, это резкое участившееся количество масштабных природных катаклизмов. Тайфуны, торнадо, цунами, наводнения, смерчи, землетрясения, извержения вулканов – происходили, как по расписанию, исключительно в полнолуние. Ощущение, что надвигается, что–то неладное было, но связать катаклизмы, происходящие в разных уголках Земли, с чем–то конкретным – Ганимед не мог до того самого вечера, когда услышал в своей голове срывающийся не то на хрип, не то на шепот голос Эллины:

– Озеро. Канада. Заброшенная могила на местном кладбище. Сандер Бей. Демон. Это не первое убийство. Прорыв в рубеже… люблю тебя…, – последние слова звучали предсмертным хрипом…. Следующие несколько часов сознание Ганимеда неистово рвалось сквозь пространство, чтобы телепатически засечь сознание Эллины, но в ответ отзывалась… тишина…мертвая тишина.

Утром, пришло сообщение, что ночью на провинцию Онтарио обрушилось сначала наводнение, и спустя пару часов еще и ледяной шторм. Сомнений в том, что здесь не обошлось без магического вмешательства – не было. Шторм продолжался более 100 часов. Толщина ледяного покрова, в некоторых местах доходила до 2,5 м. Град повалил деревья и столбы электропередачи, провинция оказалась полностью обесточена и лишена телефонной связи. Дороги, усыпанные машинами, разбитыми и перевернутыми при столкновениях, напоминали ледовое побоище.

Ганимед и его команда смогли добраться до Сандер Бей только на пятый день после полнолуния. Кладбище, представляло из себя болото, поверхность которого вместо тины покрывали человеческие останки, вымытые из земли недавно бушевавшей стихией. Вода уничтожила не только физические следы, но и остатки магического фона, поэтому приходилось откапывать могилу за могилой. Идеальным вариантом было бы высушить кладбище магическим путем, а потом приступить к раскопкам, но подобная аномалия, во-первых, вызвала бы вопросы, во-вторых, учитывая количество воды – лишила бы Ганимеда сил дня на три как минимум. Поэтому, он просто заставлял воду отходить от краев каждой раскапываемой могилы, но и это забирало много сил. Исследуя двадцать первую по счету могилу, Ганимед мрачно усмехнулся мысли, что на его «счастье» в Сандер Бей – было только одно заброшенное кладбище и был прав: тело Эллины – они нашли только после того как перекопали почти все кладбище. От нахлынувшего воспоминания ком льда развернулся в груди, разбередив кровоточащую душевную рану …

Казалось, что Эллина просто спит, перламутровая кожа светилась, на щеках играл легкий румянец…. Однако, Ганимед чувствовал, что жизни в ней нет. Законсервированное магией тело, не более того. Душа Эллины находилась за рубежом этого мира. Если бы ее душа ушла в царство Аида, тогда у него оставалась бы надежда…. Зевс властен над пространством. Кронос властен над временем. Над безвременьем и беспорядком, которому подчиняются демоны – властен Хаос. И не было ни одного случая с момента мироздания, чтобы Хаос вернул душу, принесенную в жертву Высшим Демоном. Ганимед резко отдал приказ не приближаться к телу Эллины, объяснив свой приказ вероятностью наличия магической ловушки. Ловушка могла быть, но кроме этого… ему просто необходимы были, хотя бы еще одна-две минуты иллюзии, что Эллина жива.

Последнюю тысячу лет Ганимед занимал пост главы ВАОПР (Вселенского Агентства Охраны Пространственных Рубежей), должность обязывала лично руководить расследованием всех убийств, совершенных всеми видами и подвидами темных сущностей, включавших в себя вампиров, демонов, троллей и прочих нелюдей. Ганимед привык ко всему: чудовищной жесткости, поломанным костям, рекам крови, смердящим запахам гниения, разрывающей душу боли, леденящей душу апатии, он даже привык к периодическим наездам всадников Апокалипсиса: Чумы, Войны, Голода и Смерти. Несмотря на то, что каждый их приход он переживал как собственный провал и просчет, эти четверо внушали ему беспокойство, но не обескураживали его. Каждый раз, вступая в смертельную схватку – голова Ганимеда оставалась холодной, а сердце горячим. Однако, он так и не сумел научиться – терять любимых женщин. За три тысячи лет – он по-настоящему любил лишь дважды: Соль и Эллину. Обе погибли, и он был косвенной причиной их смерти. Соль погибла, закрыв его собой, спасая от наемных убийц, подосланных его мачехой. И теперь Эллина... демон выбрал ее, потому что знал насколько она дорога Ганимеду. И это была демонстрация силы. От раздумий Ганимеда отвлекла сигнализация. В его доме незваный гость…

Глава 1

Глава 1

Ну и как я – дочь богини благоразумия и сообразительности могла согласиться на подобную авантюру?! Ну да…, ну да… Гестия[1], Афина[2] и Лета[3] – втроем твердили, что «Ора – это для твоего же блага!». И идея познакомиться с дедом, прогулявшись при этом в Тартар[4] – тоже мне понравилась, как ни странно это прозвучит. Ну а перспектива отправиться в будущее на три тысячи лет вперед – так это вообще – ну как тут можно было устоять?! А то, что никто толком не мог объяснить мне, почему аж на три тысячи лет вперед, то это так, мелкая и несущественная деталь по сравнению с тем фактом, что мне ежеминутно грозила смертельная опасность, исходящая от Зевса[5], Геры[6] и ещё от целой кучи подотчетных им богов и богинь. В общем, вот так и согласилась, потому что, как вы уже поняли, другого выбора у меня не было…

Понятия не имею как Лета, Афина и Гестия убедили Аида[7] помочь мне, но дядя лично встретил меня на переправе через Стикс[8], доставил до рубежа, отделявшего Тартар от Асфоделового[9] луга, и перенес через Пирифлегетон[10]. Огненная река оказалась точно такой же, как я себе ее и представляла – обжигающе жаркой и дымяще-коптяще-смердящей. А вот Тартар очень отличался от того, чем меня пугали «всезнающие» жрецы: здесь не было ни грязи, ни мрака, ни разлагающихся зомби, ни удушающего трупного запаха. Как оказалось, Тартар страшен другим – это мир-отражение состояния души. Чем чернее, гнилее и мерзкопакоснее душа, тем ужасней окружающая реальность для обитателя Тартара. Это параллельная реальность, в которой неизменно и константно реализуется самый неблагоприятный вариант события, случается именно то, что причиняет наисильнейшие душевные страдания. При этом Тартар, окружённый тройным слоем мрака Эреба[11] и девятикилометровыми стенами Посейдона[12] – идеальная тюрьма, из которой с момента мироздания, ни разу никто не сбежал. Хочу, однако, отметить, что для заключенных сюда титанов – это более чем комфортная тюрьма. Резиденция моего деда Кроноса[13] поразила невиданной роскошью, а дед поразил своей мощью и силой. Откровенная враждебность, исходящая от Аида – его ничуть не смущала. Он поступил, так как считал нужным, и всем своим видом демонстрировал, что ничуть не раскаивался. Кронос, низвергнутый в Тартар, оставался все тем же могущественным и эгоистичным правителем Времени, каким был во все времена. Единственное ограничение, которое на него накладывали непроницаемые стены Тартара – это линейность времени. Дед духовно и ментально наблюдал за каждым вдохом и выдохом исторического процесса, питался им и насыщался энергией, но вмешиваться в порядок: прошлое, настоящее, будущее – не имел возможности.

Думаю, именно тогда, когда Аид отдал приказ Гекатонхейрам[14] заковать Кроноса в цепи и удерживать его со всей их исполинской силой, а Кронос не возражал, когда Аид отдал приказ мраку отступить, а стене разойтись всего лишь на долю секунды, а Кронос даже не попытался сбежать, а лишь подмигнул мне и отправил в туннель перехода – я осознала с абсолютной ясностью, что дело не столько в моем спасении, сколько в пророчестве. И, учитывая молчание и сочувствующие взгляды, – согласно этому пророчеству, судьба моя – печальна и горька.

Что касается перемещения, то это отдельная песня. Хочу вам сообщить, что перемещаться сквозь тысячелетия не просто некомфортно, а, непередаваемо, нестерпимо невыносимо, причем невыносимо и нестерпимо каждой отдельной клеточке организма! Как же это передать словами? Сначала тебя окатывает ледяной водой, которая соприкасаясь с твоей кожей – мгновенно замерзает и тебе кажется, что тебе под кожу загнали миллиарды стальных иголок. Однако уже в следующую минуту иголки раскаляются до красна и тебя изнутри пожирает огонь и вот он вырывается наружу, и жадно обгладывает твою кожу … и ты теряешь ощущение реальности, но не сознание, к твоему сожалению. Так вот для чего Афина годами закаляла мой характер и силу воли! А я-то все не понимала, ну зачем меня, умеющую метать молнии и устраивать землетрясения, заставляют участвовать в играх на выживание наравне с рядовыми воинами Спарты. Оказывается, готовили к перемещению...

В общем, если к вышеупомянутым испытаниям на прочность я вроде как была подготовлена, то информационная атака, которой подвергся мой мозг – застала меня совершенно врасплох. Зато теперь я отнюдь не понаслышке знаю, что означает фраза: «взрыв головного мозга»! Представьте себе следующие ощущения: во-первых, каждую нервную клетку вашего мозга будто бы охватывает пламя, во-вторых, в ушах разрывая барабанные перепонки орёт сирена, в третьих, в глазах отплясывают джигу светлячки, разум мутнеет, густеет и вязнет словно он жиле, а череп… череп взрывается, раскалывается и разлетается на миллиарды мелких черепушек. Само собой разумеется, вам хочется вопить и визжать от боли, но даже это для вас непозволительная роскошь, потому что вы уже давно сорвали голос.

И вдруг на блаженное, но слишком короткое, я бы даже сказала издевательски короткое мгновение, всё замирает… Однако замирает лишь для того, чтобы затем обрушить на вас лавину такой нужной в будущем, но вызывающей тошноту и головокружение сейчас, информации, непонятной и несуразной вначале, интригующей и удивительной по мере познавания, и устрашающей и ужасающей по мере осознания.

Должна отметить, что в общем и целом, три тысячи лет на Земле, за исключением последних пяти столетий, мне показались… скучными и однообразными: война, голод, война, чума, опять война, опять голод, опять чума и иногда совсем недолго люди жили в мире и пытались что-то построить, чтобы потом кто-то попытался это завоевать и уничтожить. И чем больше информации я получала, тем большее закрадывалось подозрение, что тысячелетия страданий и, особенно, тысячи людей сожженных на кострах инквизиции – заставили кого-то из богов второго или третьего поколения нарушить политику невмешательства и наградить людей знанием. В свое время, также поступил, Прометей[15], когда подарил людям огонь. И, теперь, знание, полученное пять столетий назад, окрылившееся и возмужавшее – уже почти приравняло некоторых из смертных к богам пятого поколения, что вряд ли по нраву некоторым, если не почти всем, самовлюбленным и тщеславным богам …

Глава 2

ГЛАВА 2

Только в самолете Ганимед смог снова более или менее ровно дышать и спокойно думать. То, что женщина, которую он полюбил, впервые за три тысячи лет оказалась внешне похожей на Пандору – не могло быть совпадением. Здесь явно не обошлось без Афродиты, которая так и не простила ему отказа. Ирония судьба заключалась в том, что богиня любви и красоты не смогла устоять перед Ганимедом, а он хоть и был польщен ее вниманием, не смог, хотя очень старался, ответить ей взаимностью. В том, что Афродита рано или поздно ему отомстит, он тогда не сомневался, но с тех пор прошло много лет, и он решил, что она о нем забыла. К тому же Ганимед предпринял радикальные меры и наложил на себя иллюзию. Последнюю тысячу лет, все без исключения, видели в нем мужчину около 40 лет довольно посредственной внешности. Очевидно, кроме Пандоры – иначе бы она его не узнала с первого взгляда.

Пандора…, ее нечеловечески прекрасные глаза, это первое, что заставило его усомниться в том, что она Элина и вообще человек. Поразительные, бездонные сине-фиолетовые омуты, обрамленные длиннющими иссиня-черными ресницами, гипнотически-колдовские. И… недоверчивые. Такие же глаза были у Метиды, портрет которой, по сей день, висит у Зевса в личных покоях.

И Зевс, и Мойры – навязывают ему опеку над Пандорой, а он даже смотреть на нее не может без содрогания, так сильно она напоминает ему Элину. Это же ад смотреть на живую копию любимой и понимать, что это лишь похожая оболочка. А еще эти чужие глаза на таком родном лице. Его знобило каждый раз, когда он случайно заглядывал в их омут. Он предпочитал иметь дело с обычными человеческими глазами. Нет, с Зевсом, запылавшим отцовской любовью, просто увидев эти глаза, все понятно. Ему пришлось пожертвовать Метидой, своей единственной любовью, чтобы не повторить судьбу Кроноса. И то, что она умудрилась дать жизнь их дочери – Зевса скорее порадовало, чем напугало. Опасность для Зевса представлял их с Метидой сын, а не дочь. Ганимед даже не удивился бы, узнай, что теперь Зевс ищет подтверждение тому, что пророчество о сыне отменено, и Метиде можно дать свободу. Но простит ли Зевса Метида? Вот в чем вопрос.

Ганимед был другом Зевса, настоящим и, пожалуй, единственным, но конкретно в ситуации с Метидой, симпатии Ганимеда были на ее стороне. Он поморщился как от зубной боли, вспоминая, как он сам стал доверенным лицом Зевса, и чем ему пришлось пожертвовать: юный Ганимед помог могущественному богу выпутаться без ущерба для репутации из очень щекотливой ситуации, ничего не попросив взамен. По понятным причинам, разглашению подобная ситуация не подлежала, и Ганимеду пришлось смириться с тем, что отныне и, вовеки веков, боги и люди будут видеть в нем выскочку, соблазнившего Зевса и получившего за этого бессмертие и должность виночерпия. Обидно было еще и потому, что Ганимед не просил быть приравненным к богам, не хотел подниматься на Олимп, и не нуждался в собственном созвездии. Зевс все это ему навязал, решив, что семнадцатилетний Ганимед слишком юн, чтобы знать, что для него лучше. Впрочем, обидно и стыдно было только первую тысячу лет, потом стало плевать на мнение всех и вся, к какому бы миру они не принадлежали. Ганимед тряхнул головой, как будто разгоняя пыль древних воспоминаний, и мрачно пробормотал себе под нос: - Ну, и что толку, переливать из пустого в порожнее, опекунства над Пандорой мне, все равно, не избежать! Зевсу не отказывают! - и углубился в чтение отчетов, подготовленных для него патологоанатомом, криминалистами, аналитиками и штатными магами.

После того, как семь недель назад было обнаружено тело Элины – его команде удалось обнаружить еще четыре тела. Последнее из тел откопали несколько часов назад в графстве Уилтшир.

Канада, Англия, Норвегия, Финляндия, Швеция – убийца проявлял непонятную пока привязанность к северо-западному сектору планеты. В Гренландии, Исландии, Бельгии и Дании – к поискам уже приступили. Вот, вот начнутся раскопки в Мурманске, где-то на севере России.

Как только стало понятно, что ритуальные убийства и сопутствующие ритуалу стихийные атмосферные явления – связаны между собой, обнаружение тел стало лишь вопросом времени. Аномальные стихии, совпадающие с полнолунием, указывали на местность, а трещины в пространственных стенах – подтверждали магическую подоплеку возникновения катаклизма. Убийца выбирал только давно заброшенные кладбища, возможно для того, чтобы не было никаких энергетических помех. Как и в случае с Элиной, все магические и физические следы были тщательно уничтожены, поэтому приходилось вскрывать могилу за могилой. Все найденные тела были магически законсервированы, поэтому, каждый раз, казалось, что девушка просто спит. С каждым обнаруженным телом Ганимед все больше убеждался, что убийца убивает поневоле, не получая от процесса убийства никакого удовольствия, наоборот терзается раскаянием. Отсюда и магическая консервация. Очень похоже на то, что убийца надеется вернуть их к жизни, как только достигнет своей цели.

Даже для самого цивилизованного высшего темного – это слишком гуманная позиция по отношению к смертным, - подумал Ганимед, - демоны в принципе не способны ценить человеческую жизнь. Когда темный принимает решение, что кем-то нужно пожертвовать ради себя любимого – он жертвует, не озабочиваясь муками раскаяния о содеянном. Сожаления, чувство вины и угрызения совести – это удел, тех в ком присутствует божественный свет. Это значит, что можно исключить всех чистокровных сущностей из миров Мглы, Хаоса и Эреба. Это не их почерк.

В том, что проход готовится для всадника Апокалипсиса - Войны, сомнений не было. Но, почему же были выбраны светлые ведьмы? Для создания прохода вполне достаточно энергии серых и даже темных магов. А учитывая, «гуманность» убийцы – Ганимед был уверен, что тот предпочел бы более темные души, если бы у него был выбор. Что-то было не так, что-то он не учитывал. В случаях, когда Ганимед, чувствовал критический для дела подвох, но не мог его нащупать, его дар эмпатии ощущался как проклятие. Дурное предчувствие захватывало его целиком, вызывая головную боль и тошноту, мешая трезво мыслить. Ганимеду приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы абстрагироваться от тревожащей мысли, и посмотреть на ситуацию со стороны. Но чем сильнее он абстрагировался, тем интенсивнее становилась головная боль и тошнота.

Глава 3

ГЛАВА 3

Когда Ганимед спускался по трапу в аэропорту Эймсбери, Солнце уже клонилось к закату. Ганимед посмотрел на часы и прикинул: "До наступления темноты еще часа четыре, даже пять. Это хорошо – успею сделать все, что на сегодня запланировал".

Июльский только-только начавший остывать раскаленный воздух был напоен ароматом трав, цветов и чего-то еще неуловимого и смутно знакомого, сладковатого не имевшего ничего общего с ароматами земли или лета. Это был тревожащий, бередящий душу, приторный и удушающий запах свежей крови. Но, как только Ганимед определил принадлежность этого запаха, он как наваждение тут же улетучился. Будучи эмпатом, Ганимед философски относился к кульбитам своего подсознания, но никогда не сбрасывал их со счетов как ничего не значащие. Вот и сейчас, он был уверен в том, что запах пришел к нему не просто так. Он обязательно еще подумает об этом обстоятельно, но позже, – пообещал себе Ганимед.

– Босс! Я здесь! – закричал Эфалид, заметив, что Ганимед застыл в нерешительности на четвертой ступеньке трапа.

– Ох, уж, эти эмпаты, – бормотал себе под нос Эфалид, – их, в принципе, нельзя и близко подпускать к местам с таким накоплением древней силы как в Стоунхендж. В том, что Ганимед, что-то такое почуял в воздухе – Эфалид не сомневался, но не собирался задавать вопросы. Если босс захочет, то сам расскажет.

– Привет! Извини! Задумался. Ну, что ж рассказывай, какой силы была буря? Я читал, что тут еще и шаровые молнии летали?! Завораживающее, наверное, было зрелище…

– Могло быть и хуже. Бурю, по шкале Бофорта оценили в восемь баллов. На шаровые молнии я опоздал, но рассказывают, что это было что-то невероятное, как только разыгралась буря, воздух сам по себе стал наполняться электричеством и даже потрескивать. Те, кто наблюдал в окно, утверждают, что в какой-то момент прямо из воздуха вдруг материализовались миллиарды огненных искорок, управляемых невидимой, но могучей силой, которая заставила их образовать несколько десятков огненных шаров. Но как только сформировались шары, невидимая сила, как будто бы потеряла над ними контроль, и шары эти начали вести себя, как ополоумевшие гоночные машины на автодроме.

– Неужели никому не пришло в голову снять это на видео? – в голосе Ганимеда звучали такие понятные Эфалиду разочарование и почти детская обида…, что тот сжалился над другом: – А то! 21-й век на дворе. Сотни видеозаписей с самых разных ракурсов!

– Что тяжело было именно с этого и начать? – ворчливо поинтересовался Ганимед.

– Не, не тяжело, но не интересно! – подмигнул ему Эфалид. – Так что? На кладбище или светлячков на автодроме смотреть?

– Естественно на кладбище. Я же работать приехал! – все также ворчливо сообщил Ганимед.

– Кто бы сомневался. Сплошная работа и никакого веселья с тобой босс! – подразнил его Эфалид.

Они ехали по проселочной дороге, оставив руины Стоунхендж где-то левее. Дорога утопала в зелени, легкий ветерок проникал сквозь чуть-чуть приоткрытые окна машины. Атмосфера вокруг дышала пасторалью и умиротворением, но Ганимед не чувствовал умиротворения. Что-то было не так. Что-то было очень сильно не так. «У меня еще два месяца. Срок еще не вышел», – напомнил себе Ганимед, чтобы как-то успокоиться. Но успокоиться не получалось, нечто древнее, могущественное и очень настырное пыталось достучаться до его сознания. Понимая, что очень рискует – он все же раскрыл сознание. «Почему ты не взял с собой Ору? Почему ты оставил ее одну? У тебя мало времени. Если поторопишься прямо сейчас, то может еще и успеешь…», – голос был женский и мелодичный, и раздражающе смутно знакомый, и… вызывающий абсолютное доверие. – Может, успею? Но могу не успеть? – переспросил Ганимед, но в ответ была тишина…, мертвая тишина. И эта тишина в ответ переполнила чашу его терпения. «Я ненавижу этот день! Я ненавижу Зевса! Я ненавижу Атропос и Клото! И я…, я ненавижу Англию!», – Ганимед ударил кулаком в окно, и оно разлетелось вдребезги.

Как только Ганимед выплеснул эмоции, он тут же взял «себя в руки». Не обращая внимания на кровоточащие порезы на своей руке, скомандовал: – Эф. Разворачивайся. Мы возвращаемся в аэропорт.

Эфалид съехал на обочину, остановил машину и, озадаченно поинтересовался: «День – дерьмовый, тут я согласен. Зевс и Мойры – тут я тоже на твоей стороне. Но чем тебе не угодила Англия? Ты же только, что приехал?»

– Тем, что мне прямо сейчас нужно быть в Греции и спасать Пандору, которой очевидно угрожает опасность! – Ганимед был вне себя от бессильной злости.

– Кого? Кого? Пан-до-ру!!! Хм! А почему я только сейчас от тебя о ней слышу?

– Эфалид потом! Машину разворачивай и дуй в аэропорт?

– Им! Ты куда собрался?

– В Грецию! Не ясно, что ли?

– Им. Она там, что одна?

– Нет. Ее охраняет Ликург и его люди.

– И ты сомневаешься в способности Ликурга защитить Пандору?!!!, – Эфалид уставился на него как на умалишенного.

– Да. Нет…. Разумеется, нет.