Хроника Пепла

Глава 1

Безмолвие было первым, что он познал.

Не тишина, что приходит после бури, и не покой уснувшего дома. Это было абсолютное, первородное безмолвие, какое бывает лишь там, куда не долетает даже эхо сотворения миров. Оно не давило; оно было им самим. В нём не было ни мыслей, ни образов, лишь стылая, всеобъемлющая пустота, в которой когда-то билось сердце.

Сколько он пролежал так - мгновение или тысячу лет - времени больше не существовало. Оно обратилось в пыль вместе с его плотью. Первым ощущением, прорвавшимся сквозь эту завесу небытия, было прикосновение. Холодное, твёрдое, оно давило на спину, лопатки, затылок. Каменное ложе.

Он попытался вздохнуть, но лёгких не было. Попытался моргнуть - не было век. Паника, древний инстинкт живых, попыталась всколыхнуться в нём, но наткнулась на ледяную гладь. Не было ни крови, чтобы вскипеть, ни жил, чтобы напрячься. Осталась лишь чистая мысль, запертая в костяной клетке.

Он пошевелил пальцами.

Сухой, резкий стук кости о камень расколол безмолвие. Звук был чужим, мёртвым. Он поднял руку перед собой, вернее, перед тем местом, где когда-то были глаза. Пять тонких, изящных костей, соединённых суставами, что двигались без скрипа, плавно и неестественно. Фаланги, которые когда-то держали перо, сжимали эфес меча и касались тёплой руки друга, теперь были лишь отполированным кальцием. Сквозь них он видел мрак.

Он сел. Движение было лишено мышечного усилия; оно подчинялось одной лишь воле, словно он был марионеткой, а нити дёргал кто-то внутри. Позвонки тихо щелкнули, входя в пазы.

И тут пришло знание. Не мысль, не воспоминание, а нечто иное. Оно текло в него из самого камня, из застоявшегося воздуха, из пыли, лежавшей на рёбрах. Древнее, как сама смерть. Он назвал это про себя Костяным Эхоном. Это была физика его нового существования.

Ты - сосуд, - шептал Эхон беззвучно, прямо в его сознание. - Ты - - не-мертвый. Твоя кровь - это тишина между мирами. Твоя сила - в отсутствии жизни. Ты слышишь не ушами, а вибрацией небытия. Ты видишь не глазами, а потоками угасающей магии.

Он провёл рукой по своему черепу. Гладкая, прохладная кость. Пустые глазницы, зияющие чернотой, которая, как он теперь понимал, была не отсутствием света, а присутствием чего-то иного. Пустоты.

Внезапно тонкая струйка воздуха, едва заметное движение в склепе, донесла до него запах. Призрачный, почти стёртый временем, но до боли знакомый. Запах гари. Пепел.

И память обрушилась на него.

…Огонь. Небо цвета запекшейся крови. Крики, сливающиеся в единый вой умирающего мира. Они с Эреном стояли на последнем бастионе, на вершине Белой Башни, а под ними город горел, как погребальный костёр. Разлом в реальности рвал ткань бытия, и из него сочилась тьма - живая, мыслящая, голодная.

«Ещё один удар, Дейрон! Всего один!» - кричал Эрен, и его голос, обычно ровный и спокойный, срывался от напряжения. Его светлый клинок, Пламя Араниона, оставлял в воздухе золотые росчерки, отсекая щупальца твари из Пустоты.

Дейрон в это время сплетал заклинание - последнее, самое страшное из тех, что хранил Орден. Оно требовало не просто маны, а жизненной силы, частицы души. Он чувствовал, как истончается его собственная суть, как холод подбирается к сердцу.

«Держись!» — прошептал он, и его слова утонули в грохоте рушащейся стены.

Тварь взревела, и звуковая волна швырнула их назад. Эрен ударился о парапет, его клинок выпал из ослабевшей руки. На мгновение их взгляды встретились. В глазах друга Дейрон увидел не страх, а яростное, упрямое смирение. Они всегда знали, что этот день может настать. Они поклялись встретить его вместе.

«Мы сделали всё, что могли», — одними губами произнёс Эрен.

«Нет», — ответил Дейрон, поднимаясь на ноги. Он шагнул вперёд, высвобождая заклинание. Мир взорвался слепящим белым светом. Последнее, что он помнил — тепло руки Эрена на своём плече и ощущение, будто их обоих разрывает на атомы…

Память отхлынула, оставив после себя оглушающую пустоту. Он, Дейрон, теперь сидел в тёмном склепе, скелет, облачённый в истлевшие остатки мантии мага. А Эрен…

Что стало с Эреном?

Эта мысль была единственным, что осталось от его прежней души. Она была якорем, не дававшим ему окончательно раствориться в холодном величии небытия. Если он здесь, если какая-то сила вернула его из забвения в этой чудовищной форме, то она не могла обойти и Эрена. Не могла. Они погибли вместе, в одном всполохе магии. Значит, Эрен тоже где-то здесь. Может, в соседнем склепе. Может, в другом теле, но он жив. Или не-жив. Он существует.

Эта вера была иррациональной, отчаянной, но она стала его целью. Его единственной мечтой в мире, где мечтать было нечем.

Он встал. Кости привычно, словно тысячу раз репетировали это движение, приняли вертикальное положение. Он был выше, чем при жизни — без груза плоти и крови его фигура казалась вытянутой, хищной. Костяной Эхон подсказал ему, как черпать силу. Он протянул руку к массивной каменной плите, закрывавшей выход из склепа. Он не коснулся её, лишь сосредоточил свою волю.

Вокруг его пальцев заклубился едва заметный сероватый туман — пыль веков, повиновавшаяся его приказу. Он почувствовал, как магия Пустоты, спящая в камне, отзывается ему. Плита, весившая не одну тонну, покрылась сетью трещин. С сухим, похожим на вздох, треском она рассыпалась в мелкую крошку, открывая проход.

За ним был не солнечный свет. За ним был сумрак.

Он шагнул наружу. Он стоял на вершине холма, среди руин древнего некрополя. Небо было затянуто пепельной дымкой, сквозь которую пробивался тусклый, неживой свет. Мёртвое солнце. Мир вокруг был тих и неподвижен. Ветра не было. Лишь прах лениво кружился в воздухе.

Он огляделся, пытаясь узнать местность, но всё изменилось. Горы сменили очертания, леса превратились в обугленные пустоши. Сколько же времени прошло? Десятилетия? Века?

И тогда он услышал её.

Это была не музыка. Это была одна-единственная, кристально чистая нота. Она не летела по воздуху, она родилась прямо внутри его черепа, заставив каждую косточку вибрировать в унисон. Она была печальной, как прощание, и вечной, как река. Нота текла, не умолкая, и в ней слышалось эхо всех нерассказанных историй, всех забытых имён.

Глава 2

Спуск с холма был похож на погружение в остывший пепел. Под ногами Дейрона шуршала серая пыль, покрывавшая потрескавшуюся землю, словно саван. Воздух был неподвижен и тяжёл, он не пах ничем — ни травой, ни влагой, ни гниением. Это был запах мира, у которого отняли дыхание. Костяной Эхон внутри него был спокоен; это была его стихия.

Внизу, в лощине, извивалась тёмная лента реки. Вода в ней была густой и маслянистой, почти чёрной, и не отражала даже тусклый свет мёртвого солнца. У её берега ютилось несколько покосившихся строений — всё, что осталось от некогда шумной деревушки, стоявшей на торговом тракте. Теперь это был призрак места, забытый даже временем.

Но там была жизнь.

Дейрон почувствовал её не как тепло или движение, а как крошечные, едва заметные искажения в полотне Пустоты. Три огонька, слабых и трепещущих, словно пламя свечей на сквозняке. Он направился к ним, двигаясь бесшумно, как тень. Его шаги не оставляли следов в пыли.

У крайнего дома, сложенного из почерневшего камня, сидели трое. Мужчина с впалыми щеками и взглядом затравленного зверя точил на камне зазубренный нож. Женщина, закутанная в выцветшее тряпьё, баюкала на руках маленького ребёнка, который не плакал, а лишь тихо, судорожно всхлипывал. Их ауры, которые Дейрон теперь видел так же ясно, как раньше видел цвета, были тускло-серыми, с вкраплениями красного — страха и голода.

Он остановился в тени разрушенной стены, наблюдая. В нём не было ни жалости, ни злобы. Лишь холодное любопытство исследователя, изучающего давно забытый вид. Живые. Хрупкие. Их сердца бились, гоняя по венам горячую кровь. Они дышали. Они боялись умереть. Что это было за чувство? Он почти забыл.

Его целью была информация. Он должен был узнать, что это за эпоха, где искать следы Ордена, слышал ли кто-нибудь имя Эрена. Для этого нужно было заговорить.

Он шагнул из тени.

Первой его заметила женщина. Её глаза расширились, превратившись в два тёмных колодца ужаса. Она застыла, прижав к себе дитя, и её губы беззвучно шевелились. Мужчина обернулся на её застывший взгляд. Нож выпал из его рук и со звоном ударился о камень.

Дейрон стоял перед ними — двухметровая фигура из полированной кости, окутанная истлевшими лохмотьями древней мантии. В пустых глазницах его черепа горел едва заметный, призрачный синий огонёк — отсвет его воли. Он поднял руку в знаке, который когда-то означал мир.

— Не бойтесь, — попытался сказать он.

То, что вырвалось из его челюстей, не было голосом. Это был скрежет камня о камень, сухой шелест опавших листьев, эхо пустого склепа. Звук, лишённый тепла и жизни.

Ребёнок закричал. Пронзительно, отчаянно, так, как кричат только перед лицом абсолютного, непостижимого ужаса. Мужчина, очнувшись от оцепенения, вскочил на ноги. Его лицо исказила гримаса ярости, рождённой страхом. Он схватил свой нож.

— Убирайся, тварь! Порождение тьмы! — выкрикнул он, и его голос дрожал.

Дейрон медленно опустил руку. Они не видели в нём мага. Не видели спасителя, которым он когда-то был. Они видели лишь то, чем он стал. Монстра из детских страшилок. Воплощение смерти.

— Я не причиню вам вреда, — снова произнёс он, и этот нечеловеческий звук лишь подстегнул панику мужчины.

— Я сказал, убирайся! — взревел тот и бросился на него, выставив вперёд свой ржавый нож.

Дейрон не пошевелился. Он мог бы испепелить его одной мыслью, мог бы поднять из земли мертвецов, которые разорвали бы его на части. Но он не хотел. Это было… неэффективно. Он просто стоял, наблюдая за отчаянным выпадом живого существа.

Лезвие ножа должно было вонзиться ему в грудную клетку. Но, не долетев и пары сантиметров до его рёбер, металл зашипел. На глазах у ошеломлённого мужчины нож покрылся паутиной ржавчины, потемнел и рассыпался в горсть рыжего праха, который осел на землю у костяных ног Дейрона.

Аура небытия, окружавшая его, была пассивной, но смертоносной для всего, что имело форму и материю. Магия Пустоты не атаковала. Она просто была. И её присутствие разрушало порядок мира живых.

Мужчина замер, глядя на пустую рукоять в своей руке, а затем на невозмутимую фигуру перед собой. Его ярость сменилась животным ужасом. Он развернулся, подхватил женщину с ребёнком и, спотыкаясь, бросился прочь, вдоль мёртвой реки, не оглядываясь.

Дейрон остался один. Тишина вернулась, но теперь она была иной. Она была наполнена осознанием.

Он посмотрел на рыжую пыль у своих ног — всё, что осталось от оружия. Он не хотел этого. Он просто существовал, и само его существование было ядом для этого мира. Как он сможет найти Эрена, если не может даже заговорить с живыми, не обратив их в бегство? Как он сможет пройти по этой земле, не разрушая всё, к чему прикоснётся?

Внутри его черепа снова зазвучала та одинокая, печальная нота. Песнь Певчей. Теперь он понял её тоску. Это была песнь одиночества. Песнь того, кто стоит на границе и не принадлежит ни одному из миров.

Он отвернулся от брошенной деревни и пошёл вдоль реки. Его путь лежал во тьму, и теперь он знал, что пойдёт по нему один.

Глава 3

Дни и ночи слились в единый серый поток, неотличимый один от другого под пепельным небом. Время для него больше не имело веса; оно было лишь расстоянием, которое он преодолевал. Он шёл вдоль русла мёртвой реки, и сама река казалась веной, из которой вытекла вся жизнь. Вода не двигалась, её поверхность была гладкой, как чёрное стекло, и в ней не отражалось ничего. Мир утратил способность видеть себя.

Встреча с живыми оставила в его сознании холодный, чёткий отпечаток. Не сожаление, не вину — эти чувства сгорели вместе с его плотью. Он ощущал лишь голый факт: между ним и миром, который он когда-то любил, выросла непреодолимая стена. Он был ходячим парадоксом — бессмертным хранителем памяти, которого живые будут вечно гнать, как чуму.

Его единственным спутником оставалась песнь Певчей. Она вилась вокруг него, как невидимый шёлковый шарф, то затихая до едва слышного шёпота, то нарастая до пронзительной, душераздирающей тоски. Он начал различать в ней оттенки. Когда он думал об Эрене, мелодия становилась теплее, в ней появлялись отголоски солнечного света и смеха. Когда он смотрел на разорённый мир, она становилась холодной и протяжной, как вой ветра в пустых глазницах черепа. Песнь не была просто звуком. Она была камертоном его связи с тем, что осталось от его души.

Он шёл неделями. Или месяцами. Он перестал считать. Пейзаж не менялся: выжженные холмы, скелеты истлевших лесов, руины одиноких башен, похожие на обломанные зубы древнего гиганта. Он не чувствовал усталости, голода или жажды. Его тело из кости было совершенным механизмом для вечного странствия. Но его разум жаждал пищи. Информации.

Костяной Эхон внутри него развивался. Сначала он был лишь набором инстинктов, физикой его нового тела. Теперь же он стал его основным органом чувств. Он научился «читать» землю под ногами, ощущая вибрации давно остывшей магии. Он мог отличить камень, который помнил прикосновение огня, от камня, иссечённого лишь ветром и временем. Он видел ауры — не только живых существ, но и предметов. Старый, ржавый меч, брошенный у дороги, слабо светился эхом ярости своего последнего владельца. Разрушенный алтарь на вершине холма всё ещё хранил призрачный отпечаток сотен молитв. Мир для него превратился в палимпсест, где под слоем пепла и забвения проступали письмена прошлого.

Именно это обострившееся чувство однажды заставило его остановиться. Он стоял на высоком утёсе, глядя вниз, в долину. Река здесь делала изгиб, огибая подножие огромного, раскинувшегося на многие километры мёртвого города. Когда-то это, должно быть, было великолепное зрелище: тысячи шпилей, устремлённых в небо, широкие проспекты, каменные мосты, перекинутые через реку. Теперь это был город-призрак.

Миррам. Город Тысячи Шпилей. Имя всплыло в его памяти, принесённое ветром из глубин веков. Он бывал здесь с Эреном давным-давно, когда они были ещё юными адептами Ордена. Тогда город гудел жизнью, его улицы были полны торговцев, учёных и пилигримов.

Теперь же он был тих. Абсолютно тих.

Дейрон спустился в долину и вошёл в город через обрушенные главные ворота, над которыми всё ещё можно было различить герб — серебряного грифона, держащего в когтях свиток. Тишина здесь была иной, не такой, как в пустошах. Она была плотной, осязаемой, словно кто-то накрыл весь город звуконепроницаемым куполом. И повсюду были они.

Скелеты.

Они не лежали грудами, как на полях сражений. Они застыли в позах своей последней секунды. Стражник у ворот так и остался стоять, опершись на копьё, которое рассыпалось в прах от одного прикосновения. Торговец за прилавком, окружённый окаменевшими фруктами. Мать, обнимающая маленького ребёнка у порога своего дома. В их пустых глазницах застыл немой ужас. Что-то убило их всех мгновенно. Не огонь, не меч, не болезнь. Что-то просто… выключило жизнь.

Он шёл по главному проспекту, и его шаги были единственным звуком в этом царстве смерти. Он миновал площадь, где на постаменте стояла статуя древнего короля, покрытая трещинами. Он прошёл мимо храмов, чьи двери были распахнуты настежь, открывая взору ряды коленопреклонённых скелетов перед алтарями.

Его целью была не площадь и не храмы. Его целью был Великий Скрипториум Миррама — самая большая библиотека в северных королевствах. Если где-то и можно было найти ответы, то только там.

Здание Скрипториума было почти не повреждено. Огромное, круглое, с куполом из потускневшего хрусталя, оно возвышалось в центре города. Дейрон толкнул массивные бронзовые двери, и они со стоном поддались.

Внутри царил сумрак. Свет едва пробивался сквозь затянутый пылью купол, выхватывая из темноты бесконечные ряды книжных стеллажей, уходящих ввысь. И здесь тоже были скелеты. Десятки, сотни. Учёные, застывшие над фолиантами. Переписчики, склонившиеся над пюпитрами. Библиотекари на лестницах, тянущиеся к верхним полкам.

Но книги… книги были мертвы. Дейрон подошёл к ближайшему стеллажу и провёл костяным пальцем по корешку толстого тома. Кожа рассыпалась в пыль, а страницы внутри превратились в труху. Всё знание, вся история, накопленная веками, обратилась в прах. Отчаяние, будь оно ему доступно, захлестнуло бы его.

Но у него был другой способ читать.

Он прошёл в центр зала, где на возвышении стоял огромный стол, заваленный свитками и картами. За ним сидел скелет в богатой мантии архивариуса. Его костлявые пальцы так и застыли на раскрытом свитке.

Дейрон остановился перед ним. Костяной Эхон внутри него гудел, чувствуя колоссальную концентрацию остаточной памяти, запертой в этих костях. Этот человек был хранителем знаний. Он должен был знать, что произошло.

Дейрон протянул руку и положил её на череп архивариуса. Он закрыл свои пустые глазницы и сосредоточился, следуя инстинктам, которые дала ему не-жизнь. Он не пытался сломать или подчинить. Он пытался слушать.

Ты хочешь знать, — прошептал Эхон. — Тогда впитай его эхо. Стань им на мгновение. Но помни: часть его останется в тебе навсегда.