Хроники Бернхарда

Часть 1

Зовут меня Бернхард Хартманн, сорок шестого года рождения.

Вы, пожалуй, сочтёте меня безумцем, но клянусь: два месяца своей жизни я провёл в теле мишки Флиппи. Да-да… того самого, плюшевого медведя, что однажды стал источником детского страха в старом загородном доме Вернеров. Но прежде чем рассказать об этом, позвольте начать с самого начала.

***

История эта началась летом семьдесят пятого года. День был ясный, полный солнца и ленивого зноя, такого, когда трава кажется золотой, а воздух пахнет прогретым сеном. Но именно тогда произошло то, что навсегда раскололо мою жизнь на «до» и «после».
Пропал мой младший сын.

Он исчез так внезапно, что всё выглядело словно дурная сказка или кошмар, из которого вот-вот проснёшься. Но утро сменялось вечером, ночь — новым днём, а его всё не было. Ни шагов по лестнице, ни звонкого смеха, ни привычного «папа!». Тишина стала мучительнее любого крика.

Из всех игрушек особенно дорог ему был плюшевый медвежонок — тот самый, которого он сам назвал Флиппи. Я подарил его на пятое день рождения, и с тех пор мальчик не расставался с ним ни днём, ни ночью. Медвежонок словно хранил покой ребёнка, был его спутником в играх, утешением в слезах и стражем от ночных страхов. Когда сын исчез, Флиппи остался лежать на подоконнике — нелепо брошенный, с чуть перекошенной мордочкой, будто сам удивился разлуке.

Я помню, как поднял его. Крошечная, тёплая от солнца игрушка, с облезлой шерстью и чуть расшатанной лапой, вдруг показалась мне страшнее могильного камня. В тот миг сердце моё раскололось — ведь всё, что осталось от ребёнка, было в этих пуговичных глазах.

***

Я был знаком с сестрой Маттиаса — мы редко виделись, но годы соседства и общие воспоминания связывали нас невидимой нитью. Я знал: в их семье в тот самый год, когда исчез мой мальчик, родился сын. Случайность ли? Судьба? Или злой насмешливый знак, брошенный мне свыше?

Шли годы, но пустота, оставшаяся после исчезновения ребёнка, не притуплялась, а напротив — разрасталась, как чёрная рана. Каждое чужое детское лицо напоминало мне о том, что я потерял. И каждый праздник, каждая колыбельная в соседских окнах — были словно удары в сердце.

И вот, когда минуло шесть лет, в глубинах моей души родился план. Безумный, отчаянный, но единственный, что дарил надежду. План по возвращению моего сына.
Он долго зревал во мне — как тлеющий уголь, что всё ждёт порыва ветра, чтобы вспыхнуть пламенем. И наконец, настал день, когда уголь обратился в огонь.

Шесть лет спустя я сделал первый шаг. Машина судьбы, которую я сам запустил, медленно, но неотвратимо пришла в движение.

***

5 июня 1981 года, 19:35.
Эту дату я не забуду никогда. Именно тогда началась моя новая жизнь — жизнь глазами Флиппи. В крошечном шве, прямо между его пуговичными глазами, я спрятал устройство — невидимый глаз, что записывал всё, что видел медвежонок. Никто так и не догадался, что эта крохотная точка на лбу игрушки была не случайным изъяном, а моим тайным окошком в чужой мир.

Но главное было не в этом.
За мальчиком по имени Элиан, внуком тех самых Вернеров, я следил с почти болезненной внимательностью. Его жизнь становилась мне всё ближе и дороже, словно в его лице я видел отражение того, что потерял. Однако рядом с ним всегда находилась сестра — девочка лет девяти. Мира. Она была для меня настоящей угрозой. Её равнодушие к медведю сначала показалось мелочью, но именно оно едва не разрушило все мои планы.

***

Я помню тот миг, когда сердце замерло. С неистовой детской силой Мира запустила Флиппи в дерево. Для неё это было прощание с игрушкой, для меня — падение в пропасть. Душа ушла в пятки, пока игрушечное тело кувыркалось в воздухе. Но, пошевелив короткими лапами, медведь чудом приземлился на газон и тут же, не теряя ни секунды, побежал к Элиану, ловко избегая глаз родителей.

Все это делал он — плюшевый медвежонок. Но управлял им я.
Я сидел в своей квартире, склонившись над экраном, с холодным потом на лбу и бешено колотившимся сердцем. Каждый шаг, каждый взмах лапы принадлежал мне. Флиппи был лишь оболочкой. А душа в нём — моя.

***

Я помню тот миг так ясно, словно он застыл в вечности.
Тонкие пальцы девочки сжимали холодную рукоять ножа, и в её глазах пылало странное, бесстрастное решимостью пламя. Лезвие сверкнуло, дрожа в полумраке, готовое разрубить мои надежды, мои бессонные ночи, всё то, что я берёг, хранил, вынашивал, как сердце хранит свою самую сокровенную тайну.

Моё творение… оно столько лет пролежало под слоем пыли на забытом чердаке, словно спало, дожидаясь пробуждения, словно ждало своего часа, чтобы наконец вдохнуть жизнь в этот мир. Два года — и каждый день был ожиданием, терпением, болью. И вот, когда настал момент, когда всё должно было ожить, нож уже вздымался над ним…

И тогда появился он. Элиан.
Он ворвался, как буря, как луч света, прорезающий сгущающуюся тьму. Его рука остановила смертоносное движение в последнюю секунду — так, что холод стали пронёсся в воздухе и исчез, не коснувшись моей драгоценности. Его взгляд был полон решимости и гнева, но для меня он стал — спасением.

В ту секунду я понял: если бы не он, всё рухнуло бы. Моё изобретение, моя мечта, моя душа, заключённая в хрупком механизме, осталась бы лишь пылью на чердаке прошлого. Но Элиан не позволил — и потому оно обрело шанс на жизнь.

***

Есть моменты, на которые, к сожалению, мне не суждено дать ответы. Магия Флиппи, сны детей… и та загадочная пропажа Элиана. Я могу лишь сказать одно: я инженер, и в свои 55 лет видел смерть Цезаря — ощущение, которое невозможно забыть. И всё же, когда Элиана пришлось отпустить из-за паники, охватившей дом, я понял, что иногда даже разумные решения даются дорогой ценой.

Но угадайте, кто первым поднял тревогу и начал искать его? Конечно же, Мира. Та самая девочка, чья решимость была страшна и непостижима. Она не просто искала — она искала с той же страстью и настойчивостью, с какой мечты и страхи вплетаются в судьбы людей. И именно тогда стало ясно: если кто-то сможет понять, вернуть и защитить Элиана — это будет она.