Хроники Чёрной Земли

1. Мер-Нефер. 63 дня до разлива. Вечерние разговоры

— …и вот, занавеска моя колыхнулась, а была же полная луна, всё видно. И он вошёл. Молча вошёл, не поклонился. Прошёл в дом и сел на корточки за стол напротив меня. А мы в честь праздника гуся запекли, так он отломил здоровенный кусок… вот такой, — старый Хеви развёл ладони, показывая, какого размера кусок оторвал гость от гуся, — и долго молча жевал его…

— А голова? Голова была у него шакалья? — присутствующие повернулись в сторону говорившего.

Хеви повернулся вслед за всеми и недоумённо уставился на вопрошающего:

— Ну а как, по-твоему, я его узнал?

Он протянул руку, взял с низко стоящего столика засушенную рыбину и разломив её пополам, передал один кусок соседу справа, а другой стал задумчиво пережёвывать.

Слушатели терпеливо ждали, когда он продолжит рассказ, пока самый беспокойный снова не выдержал:

— Ну и что? Договорился ты с ним о хорошем месте в Дуате (1)?

Хеви дожевал свой кусок, затем достал длинную толстую кость и принялся ковырять ей в зубах.

— Эх… — сказал он негромко. — Зубы-то уж не молодые, — и, кряхтя, стал подниматься. — Домой пора, — пояснил он. — Поздно уж.

Соседи провожали его укоризненными взглядами. Уже в дверях, отодвинув тростниковую циновку с начертанными на ней ликами богов и демонов, Хеви повернулся и сказал:

— Нет, не договорился. Инпу (2) сказал, что он только похоронные вопросы решает. Чтоб нужный бог или человек пришёл на погребение, это он устроит. А насчёт жизни в Дуате — это не к нему.

— А к кому же? — спросил немолодой мужчина с гладко выбритой головой и узенькой бородкой, собранной в клинышек, как у чиновников.

— Джехути (3), говорит, по таким делам, — ответил Хеви, после чего повернулся и на этот раз скрылся за занавеской.

Шере лежал на крыше, рядом с открытой комнатой старшей сестры, которая уже спала, отвернувшись к стене. За происходящим внизу он следил через отдушину в стене под потолком. Правой ногой Шере зацепился за деревянную рейку, отбивавшую кромку невысокого парапета в передней части крыши и почти наполовину свесился вниз, чтобы видеть и слышать всё происходящее.

По окончании полевых работ наступил спокойный шему (4) и дел было немного — по утрам отец с братом ходили на обязательные работы в храм, но к полудню возвращались и, сделав несложные домашние дела, отдыхали — Хеси уходил побродить с друзьями по окрестностям, а немолодойуже Саф растягивался на земле под раскидистым сикомором и дремал там до вечера, перекатываясь вслед за тенью от широкой лапы дерева. Раз в два-три дня кто-нибудь из семьи ходил в херет-нечер (5) за рекой — прибраться и отнести туда новые поделки, воду.

Посреди межсезонья, когда работы у земледельцев было мало, херет-нечер становился очень оживлённым местом. Туда-сюда сновали между могилами жрецы и местные чародеи, которые давали советы, а иногда и руководили устройством гробниц и часовен. Жители Мер-Нефера проводили у своих гробниц и у гробниц родственников много времени — в первых они устраивали жизненные пространства для своих Ка (6), каждый в меру своих возможностей, во вторых помогали Ка близких процветать в их небольших мирах (7). Все знали, что Ка существует до тех пор, пока жива память о человеке. Поэтому часовня требовала особенного ухода и внимания.

Семья Шере не имела возможностей для возведения больших гробниц. На всю семью у них была одна. В ней были заготовлены места для старших членов семьи — отца с матерью, для их же Ка была обустроена небольшая часовня в крохотном дворике при гробнице. Шере любил ходить сюда вместе со всеми: было очень радостно трудиться на будущее благо родителей и наблюдать, как улучшают свои жилища соседи. Такая работа воодушевляла и дарила хорошее настроение — ведь чем больше делалось сейчас, тем лучше жизнь будет у Ка родителей, когда они отправятся в страну мёртвых, лежащую в западной пустыне.

Шере знал, что когда придёт время, его дети будут трудиться над строительством уже его мира в одной из систем загробного бытия.

Этим жители Мер-Нефера занимались днём. А по вечерам, когда спадала жара, а недоделанные дела оставляли на завтра, они собирались в своих двориках и обсуждали новости, делились воспоминаниями, рассказывали истории про богов. Соседи Сафа и Иринефер тоже один за другим подтягивались к их дому, чтобы вспомнить прошлое и поделиться мыслями о будущем.

Шере обожал слушать их байки, а собравшиеся любили их рассказывать — наперебой следовали они одна за другой. Часто истории повторялись, ещё чаще были смесью рассказов из предыдущих вечеров, но все соседи, внимая рассказчику, дружно кивали и только изредка кто-то позволял себе усомниться в правдивости услышанного.

До прошлого разлива для Шере со сменой сезона мало что менялось — в силу возраста (он всего только в восьмой раз готовился увидеть Красный Хапи (8), а отчётливо помнил последние три,) он ещё не мог работать в поле и его обязанностью круглый год была помощь матери и сестре по хозяйству. Но вечера, наполненные болтовнёй соседей, начинавшиеся после сбора урожая и продолжающиеся до разлива, он любил. Ему нравилось наблюдать за выражениями лиц собравшихся — и тех, кто болтал, и тех, кто слушал. На сами посиделки отец его не пускал, отправляя спать, но Шере нашёл выход: пристроившись ночевать в трёхстенной комнате сестры на кровле, он видел и слышал происходящее внизу не хуже, а бывало, что и лучше, чем участники.

В прошлом году во время разлива отец впервые взял Шере помогать себе и брату в поле — мальчик с помощью высокого шадуфа поднимал из канала бадьи с водой и наполнял ею специальные сосуды с удобными ручками для переноски. Саф и Хеси носили эти сосуды по участку и выливали воду, перемешанную с илом, на почву. Но по окончании разлива Шере снова вернулся к обычной работе с женщинами. Кроме того, в его обязанности входило каждый день приносить по бадье речной воды, чтобы поливать сикомор. Ещё по паре бадей приносили отец с братом. Благодаря этому сикомор рос и своей развесистой кроной давал обширную тень на участке. До ближайшего ахета (9), когда Шере предстояло вновь участвовать в полевых работах, оставалось ещё месяца три.

2. Мер-Нефер. 62 дня до разлива. Ночная встреча

Ночью Шере проснулся от комариного звона. Одним из немногих преимуществ жизни вдали от Хапи было почти полное отсутствие комаров, от которых вблизи реки приходилось укрываться в башенках, плотно закрывая на ночь окна. Здесь же, даже ложась спать в саду, достаточно было положить рядом пару пучков пахучей травки, чтобы она отпугнула тех немногочисленных кровососов, которые не нашли себе добычу на прохладном берегу. Но сегодня, казалось, целые полчища их прилетели сюда с Хапи, чтобы искусать Шере.

Ночь стояла безлунная, в саду было темно, и только звёзды, усыпавшие небо от края до края, сплошным ковром покрывали небосвод, не давая света. Шере сел, опёршись спиной на сикомор и стал чесаться, чтобы унять нестерпимый зуд, который, в результате его действий, только усиливался. Одновременно он махал руками и шлёпал себя, чтобы разогнать кровожадную свору. Помучившись так некоторое время, он вспомнил, что советовала ему мать и, поплевав на руки, стал размазывать слюну по телу, надеясь, что удастся подавить чесотку.

И тут внимание Шере переключилось с зуда на нечто, находившееся буквально в десятке локтей от него. Это был силуэт крепкой мужской фигуры, сидевшей к нему то ли лицом, то ли спиной. Силуэт находился словно на возвышении и контур его выделялся на фоне звёздного неба. Фигура медленно покачивалась из стороны в сторону. Голова была гладкой, видимо, обритой. Могучая шея переходила в широкие плечи, которые, по всей видимости, покрывала роскошная одежда. Фантазия дорисовала Шере всё остальное, невидимое на фоне ограды из смеси ила и глины. Засмотревшись на загадочную фигуру, которая не вызвала у Шере страха, а только пробудила любопытство, он услышал рядом, в шаге или двух, шорох. Повернув голову в сторону звука, он тут же снова начал искать глазами загадочный силуэт, но он уже исчез, и только необозримое звёздное поле простиралось вдаль. А вот шорох не затихал, рядом с Шере точно кто-то двигался. Он немедленно вспомнил вечернюю историю о мёртвых и напрягся.

— Кто здесь? — прошептал он, стараясь, чтобы его голос прозвучал твёрдо и угрожающе.

И обратился к своему Ка (1) за сведениями о том, как отогнать Ка мертвеца, если он забрался в жилище. Известно, что Ка, у которых нет подходящего места для жизни или это место заброшено и никем не посещается, будет неприкаянно бродить по земле, доставляя проблемы живым, особенно родственникам. Шере тут же наморщил лоб, призывая умерших родственников, которые могли бы сердиться на него. Но все могилы, образы которых рисовало воображение, были ухоженными — каждые несколько дней они всей семьёй или по очереди пересекали Хапи, пользуясь услугами лодочника Пакера, и на городском Херет-Нечере обходили погребения всех близких, оставляя там пищу для Ка.

Шере знал, что бродячему Ка нужно указать выход. Он нащупал правой рукой кусок известняка на земле, схватил его и, подбежав к ограде, быстро нарисовал прямоугольник такой высоты, куда смог дотянуться.

— О, владыка Ка, — начал бормотать Шере, — укажи этому Ка дверь, чтобы выйти отсюда…

— Я это, не скули, — раздался низкий девчачий голос.

Шере даже вздрогнул от неожиданности.

— Кто это «я»? — переспросил он.

— Я, Эй-Нефер.

— Эй-Нефер? А что ты тут делаешь?

Эй-Нефер жила через несколько домов. И она была немху (2). Родственники постоянно жаловались на неё, говорили, что она непослушная, уходит из дома и подолгу где-то пропадает, что приворовывает и вообще ведёт себя не так, как подобает девочке. Поэтому Саф и Иринефер, как и другие соседи, гнали её от двора и следили, чтобы Шере, Кафи и Хеси с ней не общались.

Что случилось с отцом Эй-Нефер, Шере не знал. А про мать говорили, что её съел крокодил. Соседи утверждали, что она разозлила крокодилоголового Себека (3) тем, что ловила рыбу на продажу. И значит её смерть была полезной, потому что иначе Себек мог лишить кемтян хорошего разлива, и наступил бы голод. И значит хорошо, что всё так произошло, потому что не случись предначертанного, боги рассердились бы и наслали на людей ужасные бедствия.

Эй-Нефер была на два года старше Шере, но выглядела словно на все пять — рослая, с бронзовым телом, уже приобретавшим взрослые формы, с огромными, слегка косящими глазами — она могла бы быть очень привлекательной, если бы не вечная неухоженность. Да и какая могла быть ухоженность у девочки, ночевавшей на прибрежной дамбе, а то и прямо в поле и многие дни не бывавшей дома?

— Я тут… — Эй-Нефер явно замялась. — На берегу сегодня комаров много. И откуда только поналетели? Всю искусали… я сбежала от них.

— А почему ты не идёшь домой, Эй-Нефер? — задал Шере совершенно естественный, по его мнению вопрос.

— Домой? У меня нет дома, — ответила Эй-Нефер. — Послушай, малёк, принеси что-нибудь похавать, я с утра только сырой папирус пожевала… а он уже жёсткий стал.

Шере прислушался к своему Ка (4). За едой нужно было идти в обеденную комнату мимо спальни родителей. Мать спала чутко, она наверняка проснётся, как ни крадись. И объяснять, что еда нужна для хулиганки Эй-Нефер, ему вовсе не хотелось.

Эй-Нефер, похоже, подошла к нему совсем близко, потому что он то ли услышал, то ли даже почувствовал её дыхание. Шере решил, что в прихожей могли остаться недоеденные куски от вчерашнего ужина соседей, и прошептал:

— Сейчас. Сиди здесь.

Подойдя к дому, Шере услышал внутри тихие голоса. Он прислушался. Удалось разобрать ворчливый голос отца и тонкий голос матери, что-то отвечавшей ему. Пока Шере ощупью собирал недоеденную рыбу и куски лепёшек, ползая между столиками, до него донеслось:

— …и когда он сегодня сказал про мертвеца и про колдуна из храма Джехути… — дальше снова было неразборчиво, потом мать что-то сказала, потом снова отец.

Шере стало любопытно, что они там говорят про мертвецов и колдунов и он, положив собранную еду на низкий столик у двери, тихо-тихо, на цыпочках прошёл поближе к родительской спальне.

— Он тогда ударил его дубиной по голове, мут (5), — донёсся куда более отчётливый голос Сафа.

3. Мер-Нефер. 62 дня до разлива. Настойчивый зов

Утром, после завтрака Саф подозвал к себе младшего сына.

— Готовься, сакет (1). После урожая поедешь в Унут, — без обиняков заявил отец и пристально посмотрел на Шере, ожидая реакции.

Шере сначала растерялся, потом напугался. Опять этот Унут?! Это тот самый город, откуда сбежал отец, где жрец — мертвяк Хамерут. Отец всё-таки решил отдать его этому мёртвому и страшному человеку, которого сам боится! А вдруг это вообще город мертвецов?

Ка уже рисовал Шере страшные картины жизни среди мертвецов, почему-то непринятых в Дуат и потому злобных и опасных. Он всхлипнул, и из глаз его, помимо воли, брызнули слёзы.

Отцу это не понравилось. Он нахмурился.

— Что такое?!

Шере опустил голову и начал размазывать по лицу слёзы вперемежку с соплями.

— Там… там… там же нет никого, — сквозь всхлипы бормотал он. — А где я там буду жить? А что есть? Ты хочешь выгнать меня из дома? Это из-за того, что я вчера подслушивал? Я больше не буду подслушивать, хоть сколько рассказывайте там про мертвецов… — услышав это, отец поморщился (2). — Я буду уши затыкать, — причитал мальчик, — только не гони меня из дома…

— Глупец! — закричал отец. — Это же для твоего блага! Я договорюсь, и тебя возьмут в школу писцов в Унуте. Выучишься и сможешь служить в храме или у номарха! Всяко лучше, чем всю жизнь таскать по полю вёдра с илом.

На крики прибежала Иринефер, недобро взглянула на Сафа и увела сына, бросив мужу:

— Ты напугал его!

Тот насупился и стоял молча, раздирая пальцами всклокоченную бороду.

Мать быстро успокоила Шере и объяснила, что отец хочет дать ему образование, а вовсе не выгоняет из дома. Занятия в школе писцов идут с перерывами, во время которых все ученики разъезжаются по домам.

Шере хмуро слушал, а потом сказал:

— Мут… а можно я не поеду в этот Унут? Там ведь страшно… там людей… — он хотел сказать «убивают», но вовремя спохватился. — …заставляют много работать на полях.

Иринефер удивилась.

— С чего ты взял, сынок? Унут — огромный город, куда крупнее нашего Мер-Нефера. Там хороший храм, много начальства. В Унуте занимаются ремёслами, торговлей и общением с богами. Да у них и полей-то почти нет, Унут стоит далеко от Хапи — не меньше, чем в трёх тысячах шагов (3).

— Ну можно, я не поеду? Я лучше буду работать с отцом и братом в поле…

Иринефер неодобрительно посмотрела на него.

— Я думаю, Шере, тебе не нужно спорить с отцом и отказываться. Школа открывается после сбора урожая, через пять лун, а пока ты будешь жить как жил.

Шере вздохнул и хотел было пойти погулять — с улицы раздавались крики соседской детворы, но Иринефер сначала заставила его натаскать воды, потом он и Кафи помогали ей убирать в доме, затем Кафи села прясть, а мут — ткать… и когда солнечная ладья начала склоняться к западной пустыне, Шере даже сказал своему Ка, что может быть жизнь в школе писцов не так и плоха. После обеда, когда Саф отправился дремать под свой сикомор, Иринефер, наконец, разрешила ему выйти на улицу.

Но там было тихо и безлюдно, и Шере, в очередной раз полюбовавшись яркими узорами, покрывавшими небогатые дома в их квартале, решил прогуляться к реке, где воздух был свежее и можно было отдохнуть от изнурительной жары. Дети часто бегали туда во время зноя и устраивали в воде игры.

Но на этот раз Шере нашёл там только Эй-Нефер. Она сидела на камне у берега, обняв колени и глядя вдаль, словно высматривая что-то на противоположном берегу. С её головы стекала вода, похоже, она только что выбралась из реки.

Увидев её, Шере остановился и хотел было пойти назад, но то ли девчонка услышала его шаги, то ли по какой-то другой причине, она оглянулась и приветливо улыбнулась.

Он не сразу понял, почему не хочет подходить к Эй-Нефер, ведь она не сделала ему ничего плохого. Он считал, что избегает её, потому что отец запрещает. Но внутри Шере уже поселился червячок, сверливший его совесть, которая говорила ему, что ночью он незаслуженно обидел сироту, немху, пришедшую к нему без злых мыслей. Из-за этого он и боялся встречи с ней, стесняясь своего поступка, и желал этого, понимая, что всякая несправедливость должна быть исправлена.

Так или иначе Эй-Нефер уже увидела его. Поколебавшись, Шере подошёл к ней и сел рядом. Он посмотрел на её профиль, как ночью, а она тут же повернулась к нему и снова улыбнулась.

— Привет, малёк, — сказала она. — Пожрать чё есть?

Шере отрицательно мотнул головой и Ка упрекнул его, что он-то вот не знает, что, оказывается, можно быть голодным: у них в доме небогато, но еда есть всегда. А ещё Ка сказал, что если бы знать, то надо было захватить рыбы или жареных овощей.

— Ничего, — встряхнула головой Эй-Нефер, — я сегодня не голодная. Хочешь?

Она извлекла откуда-то кусок жареного мяса и ломоть туретского хлеба (4). Шере так удивился, что даже онемел. У них в доме мясо было только по праздникам, а на туретские караваи он разве что на базаре посматривал, глотая слюнки.

— Откуда это? — выдавил он и не удержался, отломил кусочек ароматного хлеба и, положив его в рот, блаженно вдохнул аромат.

— Ешь, малёк, — сказала Эй-Нефер. — И ничего не спрашивай. Ты знаешь, что я решила?

Шере с интересом посмотрела на неё.

— Ну? — спросил он с набитым ртом.

— Мы с тобой пойдём в Унут.

Шере поперхнулся. Да что они — сговорились, что ли?!

— Никуда я не пойду, — вскрикнул он. — Ни в какой Унут!

— Да ты погоди… — сказала Эй-Нефер. — Вот смотри: ты боишься какого-то мертвеца, так?

— Так, — буркнул Шере.

— Мертвец этот где? Здесь?

— Ну да, здесь.

— Раз он здесь, значит, там его нет? Значит, там безопасно.

— А это неизвестно! — начал спорить Шере. — Он же мёртвый, фьють — и там, где ему нужно. И потом, может, там весь город мертвяков, — вспомнил он утренний разговор с отцом и матерью и свои опасения.

— А может, нет! — воскликнула Эй-Нефер. — Ну подумай, с чего ты это взял? Просто придумал же.

4. Мер-Нефер. 49 дней до разлива. Эй-Нефер в городе мёртвых

После этого разговора Эй-Нефер надолго исчезла. Отец тоже помалкивал о поездке в Унут. Днём они прятались от палящего солнца — мать с Кафи в доме, отец под своим любимым сикомором. Хеси целыми днями пропадал где-то. А вечером, когда зной спадал, всей семьёй они копались в саду — рыхлили потрескавшуюся от жары землю, отец с братом то подправляли покосившуюся ограду, то замазывали илом трещины в стенах дома, выстроенного из такого же ила, смешанного с песком и глиной. Кафи почти каждый день садилась прясть. Она умела это делать как никто другой. Из её нежных и чувствительных пальчиков выходила удивительная нить — невесомая и такая тонкая, что её и видно-то было только в клубке, да и тот казался полупрозрачным, словно собранным из паутины. Пару лет назад Кафи напряла очень много такой нити.

— Это никуда не годится, — недовольно говорил отец, который пытался рассмотреть нить, то поднося руку близко к глазам, то отодвигая на длину руки. — Из этого не будет плотной ткани, да и времени уходит сколько…

Иринефер была не согласна с мужем. Она соткала из Кафиной «паутинки» несколько образцов ткани и носила их на рынок, а потом и знакомой портнихе. Та понимающе осмотрела куски, подбросила небольшой отрез в воздух и долго наблюдала, как он падает вниз, покачиваясь словно лодка на волнах, одобрительно цокая языком.

— Прекрасная ткань, просто волшебство, — сказала она Иринефер. — Но я такую не возьму.

— Почему? — удивилась она. — Раз она прекрасная…

— Ну сама рассуди, — отвечала портниха. — Что и кому я буду шить здесь, в нашей глуши из этакого полотна. У нас здесь нет вельмож с их жёнами, которые смогли бы оценить красоту и тончайшую работу…

— Да ты посмотри, какая она крепкая, — настаивала Иринефер. — Даром, что тонкая как брызги воды…

Но портниха твёрдо стояла на своём. С тех пор несколько кусков, которые соткала Иринефер так и лежали в доме никому не нужные. А Кафи стала прясть обычную нить, такую, к которой привыкли жители Мер-Нефера. Но всё её существо противилось грубой работе, поэтому и времени на такую нить уходило больше.

Иногда к отцу приходил кто-нибудь, чтобы составить жалобу или обращение к властям, и это были радостные дни: отцу за работу отдавали то половину гуся, то четверть хара (1) ячменя, то пару-тройку хин (2) вина. В такие дни Иринефер устраивала праздничный ужин, на который тянулись и соседи, устраивавшие разговоры на полночи.

В обычные дни они ели только лепёшки да рыбу, а в такие удачные на ужин было мясо птицы, в пресные лепёшки Иринефер добавляла что-то, от чего они становились сладкими, а после еды всем доставалось пиво, даже Шере давали несколько глотков, после чего он засыпал как убитый.

И это было неудачей, ведь каждое застолье сопровождалось новыми рассказами, а уснув, Шере их пропускал. Пару раз проспав всё самое интересное и уяснив связь между сонливостью и выпитым пивом, Шере стал отказываться от пьянящего напитка, сразу после ужина забирался на своё любимое место на крыше и наслаждался рассказами болтливых стариков.

В последние дни много обсуждали Нахи — одинокого старика, жившего в другой части города. Он ещё в молодости овдовел, детей не завёл и заново не женился, так как был беден, и отдавать ему своих дочерей никто не хотел. Нахи переживал, что после смерти некому будет ухаживать за его Ка, и он не сможет жить даже в маленьком мирке, который способен обеспечить его двойник, не говоря о Дуате, дорогу в который должны были предварять многие и многие действия жрецов и родственников. Этим были заняты все его мысли. Но однажды он явился довольным и даже счастливым.

— Моё будущее обеспечено, — радостно возвестил он собравшимся, и все заинтересованно посмотрели на него. — Я договорился с Каром… ну тот самый торговец, который продаёт украшения с юга у нас и в других городах. Он напишет моё имя в своём сердабе (3).

Гости недоумённо посмотрели на него.

— И что, ты считаешь этого достаточно? — спросил Дефатсен.

— Конечно, — заявил Нахи, выпив половину кружки пива и отламывая большой кусок от запечённого гуся. — Ведь если его хем-ка (4) будет читать моё имя, то мой Ка будет жить в том же мире, где и Ка Кара.

— И что он за это с тебя взял? — спросил Эйдефа.

— Не так много. Я должен каждый день работать в его усадьбе по утрам и мой Ка поступает в службу его Ка после моей смерти.

Такой способ обеспечения жизни своему Ка вызвал бурное обсуждение, которое продолжалось несколько вечеров. Шере было скучно выслушивать рассуждения стариков, и он возвращался мыслями к таинственным событиям, которые случайно подслушал у родительской спальни.

Постепенно страхи перед мертвецами, которые могли бы на него охотиться, покидали его. Скоро Шере уже позабыл о своих опасениях и не прислушивался больше к каждому шороху по ночам, а переночевав пару раз рядом с сестрой под крышей, снова перебрался в сад, под сикомор. Лёжа под открытым небом, он вглядывался в звёзды, заполнявшие бескрайнее пространство, и внимательно разглядывал луну, которая, как рассказывали старики, была ни чем иным, как лодкой Джехути, в которой бог мудрости перевозил умерших за западный горизонт, в Дуат.

— Может быть, эти мертвяки, которых видел отец, просто шли через Мер-Нефер, чтобы сесть в лодку на востоке, — вслух рассуждал Шере. — Просто долго шли, но и путь к нам из Унута неблизкий…

Он себя обманывал, чтобы успокоиться. До Унута было два дня пути, правда, путь этот лежал через Хапи, который следовало пересечь на перевозчике в районе острова Кети.

— Да мало ли, какие трудности в пути! — уговаривал себя Шере. — К тому же мёртвым ведь нужно всё другое, чем живым, всё магическое… Магический ячмень, магическое пиво, магическая вода… да всё. Вот и блуждают подолгу. Да и просто заблудиться могли…

Этот пришедший от Ка вывод окончательно успокоил Шере, и он, посмотрев ещё немного на лодку Джехути, совсем уже собрался спать и даже задремал, когда почувствовал, что кто-то трясёт его за плечои шепчет на ухо:

5. Мер-Нефер. 49-39 дней до разлива. Мертвячья болезнь

Домой Шере явился к вечеру, голодный и испуганный. Иринефер покосилась на него и ничего не сказала, а Саф, тоже молча, схватил сына за косичку с правой стороны головы (1), отвёл в дом и выпорол тем самым хлыстом, которым утром досталось Эй-Нефер. Саф бил сына долго и старательно, к концу экзекуции уже и сам тяжело дышал, а с лица обильно стекал пот. Наконец, рука его безвольно опустилась.

— И чтобы никогда больше не видел тебя с этой грязной немху! — проревел он напоследок и, тяжело переступая, ушёл в прихожую, где, как обычно, соседи рассказывали свои сказки.

До этого Шере никогда так не наказывали. Самое большее, он получал пару затрещин, да иногда отец бил его длинным тонким прутом по рукам, если он неверно выводил иероглиф. Но отец знал меру, и эти удары не были болезненными. Сегодня же он разошёлся не на шутку. Шере поднялся с низкого ложа и попытался сесть, но, почувствовав боль, сразу перевернулся набок. Шере провёл рукой по ягодицам — она оказалась в крови. Он хотел было заплакать, но ещё утром проснулась в нём мужская гордость, и он сдержал слёзы. Мальчик снова лёг на живот и продолжал так лежать, пока не почувствовал чьё-то прикосновение. Шере резко повернулся и увидел Кафи, которая сидела на коленях, и смазывала раны Шере маслом из сосуда, стоявшего рядом на полу.

— Ты лежи, братик, — ласково сказала она. — Отец запретил тебе помогать, но он сейчас там занят разной болтовнёй и ничего не узнает. Меня мут прислала обработать твои раны.

Шере пробурчал что-то недовольно, но сердце его было тронуто заботой сестры. Возбуждение и даже ярость, которые наполняли его после несправедливого, как говорил ему Ка, наказания, сменились умиротворением и благодарностью, а затем спокойным сном.

Наутро Шере выскочил во двор и убедился, что Иринефер и Кафи уже встали, а Хеси и Сафа нет. Он подбежал к матери и спросил:

— Мут, а где шен (2) и теф (3)?

Иринефер посмотрела на него строго и приказала повернуться спиной. Увидев заживающие рубцы на ягодицах, она покачала головой и ответила:

— Отец заболел, лежит в горячке. Хеси пошёл за харапом (4)…

Шере побежал в дом. Саф лежал в спальне на высокой постели. Сын забрался по приставной лесенке наверх и увидел, что отец лежит с открытыми глазами, уставившись в потолок. Губы его запеклись, белки глаз пожелтели, лицо было бледным.

За завтраком Иринефер рассказала, что ночью она почувствовала сильный жар, шедший от отца. Она встала и начала протирать его тело влажными льняными салфетками. Но вскоре Сафа охватил сильный озноб, и ей пришлось прекратить эту процедуру. Всю ночь его трясло в сильнейшей лихорадке, и Хеси чуть свет отправился на поиски харапа. Проблема была в том, что лекарь служил в храме, ходил по домам, да и по личным делам мог отлучиться, поэтому не всегда можно было его быстро найти.

В конце концов Хеси вернулся и сказал, что харапа он нашёл, но тот очень занят, обещал прийти, но время не назвал. Весь день они ждали, но харап не шёл. Иринефер и Кафи по очереди дежурили возле постели Сафа, поднося тому питьё и предлагая поесть, но аппетита у больного не было. В этот день харап так и не явился, не дождались его ни утром, ни к полудню следующего дня.

Пришёл он только к вечеру. Он приказал снять Сафа с его высокого ложа и довольно долго внимательно осматривал, ощупывал, заставлял открывать рот, заглядывал в глаза и уши, мял живот, крутил ноги и руки в суставах и, в конце концов, сказал:

— Мертвячья болезнь… — Шере вздрогнул. — Происходит от дурного воздуха, летучей твари и злобных духов, иначе, сглаза. Соответственно лечить надо постоянным проветриванием, изведением мошкары, специальным питьём и заклинаниями. Хорошо бы так же найти виновного и заставить каяться. Вы знаете, кто его сглазил?

— Мертвяки! — вырвалось у Шере, но, получив подзатыльник от Иринефер, он тут же замолчал.

Харап посмотрел на него и спросил:

— Какие ммм… мертвяки сглазили, рассказывай.

Иринефер ответила вместо Шере:

— Да сочиняет мальчишка, харап, не слушайте его.

— Отчего же не слушать? — вздохнул харап. — Ежели были упокойники в доме или рядом, от этого вполне может болезнь произойти. Тогда нужно в их склепы отнести приношения и попросить не трогать больше больного. Так приходили мёртвые в дом? — и он обвёл всех взглядом.

Иринефер замялась. Саф поднял руку и заплетающимся языком сказал:

— Приходил один… из прошлого, под оградой ходил.

— Имя? Где могила? — спросил харап.

Саф указал рукой на жену, давая понять, что ему трудно говорить. Иринефер сказала:

— Хамерут зовут, а где могила, мы не знаем.

— Плохо, — сказал харап. — Ну слушайте меня. Ежели могилу найдёте, нужно отнести туда подношения — ожерелья, разную утварь, серебро, еду и питьё. А пока не нашли, хорошо проветривать, отгонять нечистую мошкару и трижды в день давать питьё, которое я оставлю. Я сам буду приходить утром и вечером и читать хекау от мертвячьей болезни. Платить будете мне по полдебена серебра каждую луну, можно продуктами или новыми вещами…

С этими словами харап достал из своего мешка лист папируса, чернила и палочку и начал писать. Писал он долго, а когда весь слегка желтоватый лист покрылся знаками, потребовал тазик, льняную салфетку и кувшин с водой. Он стал смывать написанное с папируса, направляя на него струю воды над тазиком и старательно протирая салфеткой. Когда на папирусе остались только едва различимые разводы, он перелил мутную жидкость из таза в небольшой кувшинчик в форме страусиного яйца, закупорил его и поставил на низкий столик.

После всех этих действий харап встал и вопросительно посмотрел на Иринефер. Та засуетилась, стала водить руками по телу, как бы подыскивая, что ценного на ней есть, в конце концов, сняла ожерелье со стеклянными бусинами и протянула его харапу. Тот внимательно осмотрел ожерелье, поджал губы и снова посмотрел на Иринефер. Она снова засуетилась и вынула из ушей серебряные серьги. Харап, взял и кивнул. Затем он расставил по комнате несколько статуэток и направился к выходу.

6. Мер-Нефер. 38-37 дней до разлива. В путь

Харап был противный, жадный и наглый. И он собирался забрать у них Кафи, добрую и ласковую, которую Шере так любил. Как только Ка напоминал об этом Шере, его охватывал гнев. Он сжимал кулаки и бормотал тихо: «Не отдам! Не отдам!». Но, по правде говоря, он, слишком маленький и слабый, ничего не мог с этим сделать. Поэтому мальчик беззвучно глотал слёзы, которые текли у него из глаз от бессилия, и продолжал сжимать свои маленькие кулачки.

Затем разговор перешёл в другое русло. Что там говорил этот мерзкий харап? — спросил Ка. — Что заберёт Кафи за лекарство, которое возьмёт в Унуте? В Унуте, опять этот Унут, всё время Унут, куда не пойди, придёшь в Унут и больше никуда.

Эй-Нефер хотела отправиться в Унут на поиски богини Хатхор, которую она считала своей матерью. Отец собирается отправить Шере в школу писцов в Унуте. Мертвяк Хамерут — жрец из Унута, в Унуте когда-то служил и сам Саф. Там находится жилище Джехути — храм, а Джехути, всем известно, — бог врачевания, бог мудрости и бог, распоряжающийся судьбами умерших в Дуате. И, наконец, лекарство для отца можно найти в Унуте.

Получалось, что как ни крути, а спасти Кафи от гадкого старика Хабау и вылечить отца можно было, только сходив в Унут. Добыть лекарство и секрет его применения, принести отцу, а подлого и похотливого харапа унизить и прогнать!

Шере тут же вскочил на ноги. Лодка Джехути в небе светила всё слабее, кто-то в Дуате каждый день откусывал у неё краешек, чтобы ночью она появлялась в небе ещё более усечённой. Интересно кто? Может быть, это тот самый змей Апоп, которого неустанно поражает и поражает Ра, вплывающий в солнечной ладье в царство Дуата?

В блёклом свете убывающей луны Шере с трудом различал контуры предметов. Эх, где же Эй-Нефер, ну куда она пропала? Сейчас бы в самый раз с ней посоветоваться…

Шере направил свой взгляд в сторону калитки и там, на фоне разрисованной яркими красками ограды опять, как и той уже забывающейся ночью, увидел силуэт сидящего к нему спиной крепкого мужчины. Шере даже привстал, опершись на локоть.

— Эй, уважаемый… — негромко, полушёпотом обратился он к сидящему.

Но ответа не последовало. «Не слышит», — решал Шере. Но шуметь он не хотел, опасаясь перебудить всю семью. «Подобраться к нему поближе?» — подумал Шере и после коротких колебаний пополз. В какой-то момент ему показалось, что мужчина слегка повернул голову, и на мгновение Шере увидел его полупрофиль, чем-то поразивший его. Однако понять, чем, Шере не успел, как голова снова приняла прежнее положение. Шере дополз уже почти до ограды, когда обнаружил, что к мужчине он не придвинулся — он снова был от него на расстоянии трёх-четырёх шагов. Теперь он находился словно за оградой, сквозь которую был виден — всё так же более или менее отчётливо.

«Это чей-то Ка! — догадался Шере. — Интересно, чей?». Немного поразмышляв, он решил, что с Ка должен говорить Ка и мысленно попросил своего внутреннего собеседника, постоянно ведущего с ним диалог, спросить у загадочного пришельца, кто он и зачем пришёл. Почти сразу же мужчина исчез. «Ну вот, напугал его… — возмущённо сказал Шере своему Ка. — Не мог, что ли, как-то повежливее?» «Я вежливо», — услышал он в ответ.

Дети быстро переключаются и после неудавшейся беседы с незнакомцем Ка Шере снова заговорил об Эй-Нефер.

Он напомнил, что Эй-Нефер любит спать на берегу реки. Шере тихонько выскользнул на улицу и побежал вниз. До Хапи было несколько тысяч локтей, и Шере, пока бежал, сильно вспотел и запыхался. Но Эй-Нефер на берегу он не нашёл. Шере прошёл тысячу локтей на север, затем осмотрел столько же на юг, но немху здесь или не было, или она пряталась в каких-то укромных уголках, где-то между камней, куда проникало так мало и без того тусклого лунного света, что разглядеть там ничего было нельзя.

Вернувшись домой, Шере услышал всхлипывания. Это плакала Кафи. Он залез по лестнице на крышу и подошёл к сестре. Та, увидев его, отвернулась и сделала вид, что спит. Шере лёг на пол рядом с постелью сестры и уснул.

Наутро Шере вскочил и сразу убежал на берег в надежде, что утром найдёт Эй-Нефер там, куда ночью не смог толком заглянуть. Он осмотрел все расщелины, крупные камни, и даже заглянул в каналы, дно которых в ожидании разлива пересохло и покрылось трещинами. В конце концов, Шере, разочарованный, ушёл. По пути он свернул к усадьбе, где жили родственники Эй-Нефер, походил возле дома, но и там её не встретил.

«Может, ушла в Унут?» — говорил Шере Ка. Но она говорила, что уйдёт после новолуния, а до него было ещё несколько дней. Он не знал, где ещё искать подругу и вернулся домой.

Дома в обеденной комнате харап Хабау поглощал завтрак. Он сидел на корточках возле низкого столика и руками отрывал куски от запечённой перепёлки, которую вчера поймал Хеси. Под столиком Шере заметил несколько бокалов, наполненных каким-то напитком, скорее всего, вином, так как бокалы были глиняные, а пиво обычно разливали в большие кружки, слепленные из ила. Харап один за другим доставал бокалы и запивал ими мясо.

В соседней комнате отец всё ещё метался в горячке. Ему явно стало хуже. Если в первые дни болезни он ещё вставал с постели и пытался что-то делать, то теперь половину времени Саф проводил в полузабытьи, а другую просто лежал, глядя в потолок, и даже не пытаясь подняться. Лечение Хабау помогло только от судорог, а лихорадка не уходила. Отец жаловался на неотступающую головную боль, нытьё в ногах и руках, его часто знобило и он просил накрыть его всем, что только можно было найти в доме. Лицо его было багровым, глаза налились кровью, веки отекли, превратив глаза в узенькие щёлочки.

Хабау положил в рот последний кусок перепёлки, вытер руки о ткань, которую ему подала Иринефер и, продолжая жевать, поднялся. Жир капал с его подбородка, Иринефер брезгливо поморщилась и снова подала ему салфетку.

— Вытри сама, женщина! — потребовал харап и, выставив в ухмылке зубы, посмотрел на Иринефер.

Та протянула салфетку к его лицу и протёрла харапу губы. Он левой рукой схватил Иринефер за талию и властно притянул к себе:

7. Путешествие. 37-32 дней до разлива. Озеро

В это самое время Шере быстро шагал по камням и песку вдоль оазиса. В рощу он заходить не хотел, опасаясь змей, на которых можно случайно наступить, не заметив их среди растительности. Здесь тоже могли ползать змеи и, кроме того, скорпионы, но на каменистой почве их было легко заметить издали и обойти. С утра он позавтракал одной лепёшкой и запил её водой. Теперь Шере прикидывал как долго предстоит ему идти до Унута, о котором он знал только то, что это столица Заячьей области, и находится он за островом Кети (1) на другой стороне Великой реки.

Шере вспомнил, как Эй-Нефер рассказывала ему, что дошла до места, где находилось много старых, заброшенных могил. Странно, подумал он, зачем устраивать погребения здесь, так далеко от Дуата? Ведь покойнику придётся переплывать Хапи, потом идти до пустыни и ещё по пустыне много дней пути. Так ни один умерший не доберётся не только до тростниковых полей Иалу, но даже и просто до Дуата. А может Эй-Нефер ошиблась, и нет там никаких могил? Но зачем-то же Птахотеп потащил туда мертвяка Хамерута, вспомнил Шере и поёжился. Может, там его могила, и Хамерут хотел вернуться в неё? Шере прислушался в ожидании ответов от своего Ка.

Ка молчал, но кое-что Шере всё-таки услышал — пение со стороны рощи. Поющие голоса завораживали и обволакивали. Шере остановился и попробовал понять, о чём они поют, но тут же наступила тишина, и только листья шуршали на ветру. Он продолжил путь, снова настроился на разговор с Ка и опять услышал пение, но на этот раз ещё и увидел боковым зрением фигуры красивых девушек в ветвях деревьев. Шере захотелось полюбоваться на них, но стоило ему остановиться, как девушки исчезли.

От отца Шере знал, что миражи в пустыне не редкость, но эти миражи были странными — если не их не слушать и не рассматривать, они были, а если на них обратить внимание, тут же исчезали.

Шере пытался обмануть миражи, пробовал разглядеть их, не поворачиваясь, а изо всех сил кося зрачками, но они пропадали сразу, как только их контуры появлялись перед глазами. Через какое-то время Шере надоело это занятие, и он стал воспринимать красавиц с чудесными голосами просто как фон.

Тем временем, солнечная ладья поднялась высоко в небо, и сильный зной заставил Шере перейти в рощу, чтобы укрыться в тени деревьев. Помня о таинственных демонах, которые сидели в кронах, он делал это с опаской. Отец рассказывал ему, что разные духи могут преследовать путника, пытаться сбить его с дороги и даже погубить, чтобы захватить Ка. Лишившись Ка, человек не мог больше ни говорить, ни делать что-либо иначе, как исполняя чужую волю. Человек без Ка мог часами сидеть, раскачиваясь, и смотреть бессмысленным взглядом перед собой, пока его не окликнут и не поручат какое-то дело.

Побаивался Шере не зря: стоило ему только начать путь сквозь заросли, как сверху раздались манящие голоса, которые наперебой предлагали ему отказаться от своих планов.

— Шере, Шере… — шелестели они напевно, — не ходи никуда, иди к нам.

— Зачем тебе идти куда-то по такой жаре? Остановись, Шере, приляг и отдохни…

— Отстаньте! — отвечал Шере и поднимал голову, чтобы рассмотреть, у кого это там такой нежный голосок. Но как только он делал это, наступала тишина, и только ветер шумел, раскачивая кроны. Несколько шагов Шере делал в тишине, а потом начиналось снова:

— Шере, ты уже взрослый мужчина, ляг на травку, отдохни, мы уже идём к тебе…

— Не нужно спешить, Шере. Унут никуда не денется, ты придёшь туда днём раньше или днём позже…

— Остановись, Шере, поговори с нами…

— Прислушайся, Шере, слышишь, совсем рядом звенит ручеёк? Подойди к нему, попей… так хочется пить, Шере.

Последнее замечание заслуживало внимания. Шере остановился, прислушался и, действительно, услышал слева журчание воды. Он пошёл на звук и довольно быстро вышел на поляну, по краю которой с запада на восток тёк ручей. Шере попробовал воду рукой — она была прохладной, но не ледяной. Тут же наступила полная тишина, даже птицы замолчали и листья оливковых деревьев и акаций перестали шелестеть на ветру. Да и сам ветер улетел куда-то, оставив после себя запахи травы и влаги. Шере лёг, напился воды из ручья и наполнил свой небольшой кувшинчик. Испарения воды имели лёгкий освежающий аромат, и Шере захотелось так и идти по течению этого ручейка, никуда не сворачивая. Он встал и пошёл вдоль бережка. Время для него словно остановилось. Очнулся он, только очутившись на берегу водоёма.

— Ого, — сказал он. — А я и не знал, что в нашем оазисе есть такое огромное озеро. Неужели я уже так далеко от дома?

Шере сел на поваленное дерево у воды. Дерево упало совсем недавно, его ветви были ещё зелёными и крепкими. Он облокотился на одну из них и стал смотреть на озеро, уходящее за горизонт. Усталость ли от жары, сказалась, бессонная ночь или ещё что-то, но Шере быстро погрузился в дрёму, а потом в крепкий сон.

Когда он проснулся, всё так же высоко стояла в небе солнечная ладья Ра, и освежающий ветерок касался его тела. Шере чувствовал себя выспавшимся и полным энергии. Он встал и сладко потянулся.

— Это всё прекрасно, — сказал он. — Но надо бы отправляться дальше.

Затем он немного подумал и сказал:

— Да, посижу на бережке ещё немного и пойду.

Мальчик снова удобно устроился в ветвях поваленного дерева и уставился в небо. Небо было чистым. Лазурь покрывала его от края до края, и где-то посередине этой лазури покачивалась на волнах бесконечного океана Нун (2) ладья. В ней стоял человек с головой сокола и приветливо махал Шере рукой.

«Это Ра, — сказал Ка. — Он на твоей стороне и поможет тебе».

И Шере помахал рукой богу в ответ.

— Как здесь хорошо и спокойно, — вслух сказал Шере. — Нет никаких хлопот, и не чувствуешь голода, только вот пить всё время хочется.

Шере достал из мешка свой кувшинчик и утолил жажду. После некоторого колебания он решил съесть и лепёшку, но откусив кусочек, с отвращением выплюнул её.

— Уже испортилась, ну надо же, — сказал Шере.

8. Мер-Нефер. 32 дня до разлива. Хабау атакует

— Эта женщина обещала мне за лечение её мужа отдать в наложницы свою дочь Кафи, — говорил Хабау, указывая на растерявшуюся Иринефер чиновнику, который в сопровождении двух воинов стоял, заложив руки за спину и строго глядя на неё. — Я целыми днями общался с богами и мёртвыми, с духами болезней и несчастий, я принёс лекарство для этого человека. И вот теперь, когда опасность миновала, и, благодаря моему мастерству, смерть отступила от её мужа, она отказывается выполнить обещанное.

— Я никогда не обещала этому харапу свою дочь… — вставила, наконец, Иринефер. — Я обещала платить ему и кормить его, и всё это делала.

— О почтенный сехем (1), — перебил её Хабау. — Я предвидел, что эта женщина бесстыдно откажется от своих слов, поэтому привёл с собой свидетелей.

И он махнул двум мужчинам, которые стояли за оградой. Те вошли во двор и поклонились.

Сехем спросил, не поворачиваясь:

— Вы знаете эту женщину?

— Да, сехем, — подтвердили оба.

Иринефер возмутилась:

— Эти люди никогда не были в моём доме!

— Снова ложь, уважаемый сехем, — сказал Хабау. — Эти люди всегда ходят со мной, когда мне нужно засвидетельствовать договорённости.

Сехем сделал вид, что не слушает обоих, и снова обратился к свидетелям:

— Обещала ли эта женщина отдать почтенному харапу Хабау свою дочь в качестве платы за помощь, которую он окажет её мужу?

— Да, сехем, обещала, — закивали головами оба.

— Да это же ложь! — закричала Иринефер. — Не слушайте их, я никогда не обещала ничего подобного!

— Их трое, а ты одна, — сказал сехем и повернулся к воинам: — Забирайте девчонку. Ближайший джаджат (2) будет только в следующем месяце. За это время девчонку спрячут, и концов не найдёшь. Пусть посидит в темнице.

Один из воинов двинулся по направлению к Кафи, которая, перепуганная, стояла в дальнем углу двора. А второй из-за спин харапа и сехема начал подавать Иринефер знаки. Та поняла его не сразу, а поняв, кивнула и обратилась к сехему:

— Не уходите так из моего дома. Все соседи знают, что из моего дома никто не уходит без угощения. Позвольте подать вам вина, чтобы утолить жажду…

Сехем брезгливо поморщился, но кивнул, словно делая одолжение. Иринефер кинулась в дом и быстро вернулась с кувшином вина в руках. Подавая чиновнику кувшин, она незаметно сунула ему в руку серебряный слиток в один дебен и пристально посмотрела в глаза. Тот, прежде, чем выпить из кувшина, внимательно изучил слиток и даже подбросил его в руке, закрыв от Хабау, который почуял неладное и попытался заглянуть ему через плечо, но был быстро оттеснён воином, подсказавшим Иринефер идею о взятке.

Тем временем первый воин уже связал Кафи за спиной руки и вёл её к выходу.

Сехем сделал вид, что задумался.

— Думаю, девчонка никуда не денется, — сказал он, повернувшись к первому воину. — Оставим её здесь под ответственность хозяйки.

— Как! — переполошился Хабау. — Она моя! Если её сейчас не увести, они спрячут её, и я останусь без моей платы!

Сехем грозно посмотрел на него, а затем на Иринефер:

— Если девочка исчезнет, то пока её будут искать, в темницу сядешь ты.

Затем он развернулся и вышел, а следом за ним двор покинули и оба воина, один из которых подмигнул Иринефер и показал ей одобрительный жест.

Хабау бежал следом и причитал:

— А мне-то какое будет обеспечение, если девчонка пропадёт?

Сехем остановился.

— Да! Про тебя-то я забыл, почтенный Хабау. Тебе до джаджата надлежит выполнять все свои обязанности по лечению мужа этой женщины. Иначе договорённости, о которых ты говоришь, будут отменены.

И повернувшись, сехем быстро зашагал по улице.

Иринефер обняла поникшую Кафи и сказала:

— Обошлось, сати (3). Они ушли.

— Это сегодня, мут. А потом он всё равно меня заберёт. Ты же видишь, у него свидетели…

— Придумаем что-нибудь, Кафи, — сказала Иринефер, хотя понятия не имела, что можно придумать.

— Да чего вы баламутите? — сказал Хеси, который за всё это время не произнёс ни слова, как будто происходящее его не касалось. — Кафи всё равно через год выходить замуж. Хабау хотя бы богатый, к тому же знается с богами. А попадётся какой-нибудь непутёвый, Кафи, а? И будешь ты век в обносках ходить.

— Хеси, ты с ума сошёл? — спросила Ирифнет. — Он Кафи в жёны брать не собирается. Метехнет (4) не имеет никаких прав, так, служанка…

— Так что же, что метехнет, — продолжал спорить Хеси. — Жена-то у него уже старуха, помрёт, метехнет станет женой.

— Там знаешь, сколько этих метехнут (5), желающих стать жёнами… — устало сказала Иринефер.

— Так что ж с того… Кафи станет любимой метехнет, просто надо постараться. И будет жить в богатстве да в почёте.

Иринефер промолчала. Хорошо бы посоветоваться с мужем, да он сейчас ничего не соображает, не будет толка. А вот Кафи не промолчала.

— Сам иди женись на старухе за деньги, раз такой… — накинулась она на брата.

— Да я что, — как ни в чём не бывало сказал Хеси, который в это время ловко орудовал костяной иглой, пришивая к сандалии оторвавшийся ремень. — Я женюсь и на старухе, чтобы в люди выбиться. Но я ещё не дорос до женитьбы, так что придётся пока в поле поработать. А как силу наберу, так уйду к богатой, только вы меня и видели! Я уже присмотрел себе одну харт (6), у неё после мужа богатство есть, да боюсь, как бы кто раньше не успел. А тебе, сестрица, в самый раз подыскивать, так он вон сам напрашивается, а ты нос воротишь.

— Это какую ты присмотрел? — изумилась Иринефер. — Неужто вдову старого Недмеба, что в прошлом году ушёл в Дуат?

— Её, да, — подтвердил Хеси и померил сандалию. — А что, мут? Живёт в большом доме, там одних комнат для слуг четыре, в обеденном зале вдоль стен кувшины и вазы из Сирии, из ильных кружек (7) не пьёт, — Хеси махнул рукой в сторону домашней посуды, — блюда у ей всё камень да бронза. В латанных сандалиях, — Хеси поднял ту, что зашивал, — у ней даже ба́ку (8) не ходят. Небось получше жизнь-то будет, чем в нашем сарайчике…

9. Восточная пустыня. 30 дней до разлива. Встречи в городе мёртвых

Ещё два дня провалялись в роще под деревом Шере и Эй-Нефер, прежде чем он набрался сил на дальнейшую дорогу. Как раз этой ночью Шере увидел, что луна приобрела форму лодки, а присмотревшись, он даже увидел в ней самого бога мудрости, управлявшего своим судном, которое медленно плыло по небесному океану. Джехути стоял на корме и, слегка наклонившись, длинным веслом направлял лодку к горизонту, куда она была наклонена. В какой-то момент Джехути повернул лицо к Шере и приветливо взмахнул рукой. Это было очень уж похоже на фальшивого Ра, который являлся ему в колдовском сне, поэтому Шере недоверчиво осмотрелся и только увидев рядом спящую Эй-Нефер, решил, что Джехути не поддельный.

Чуть свет он вскочил на ноги и растолкал немху.

— А ну вставай, — сказал он. — Надо идти.

Эй-Нефер села.

— Можно было поспать ещё чуть-чуть, — с укором сказала она. — Я долго не могла уснуть, не выспалась.

— Сегодня ночью Джехути сказал мне, что надо идти, — сказал Шере.

— Сам Джехути? — недоверчиво спросила Эй-Нефер.

— Да, — подтвердил Шере, решив, что подробности ни к чему.

— Ладно, — сказала Эй-Нефер. — Раз бог сказал… Сейчас только похаваем что-нибудь.

Все эти дни Эй-Нефер просыпалась намного раньше Шере и уходила к реке за водой. Хапи протекал довольно далеко, примерно в двух с половиной тысячах шагов. Эй-Нефер была привычна к физическим нагрузкам, но сегодня она справедливо рассудила, что идти ей туда в одиночку теперь незачем.

— Раз мы уходим, — сказала она, — то пошли за водой вместе, чтобы сюда не возвращаться. Заодно и умоешься там.

На завтрак они доели плоды, принесённые Эй-Нефер вчера. Шере не наелся и просительно посмотрел на девочку.

— Могу убить ящерицу, — сказала она. — Будешь?

— Сырую? — опешил Шере.

— Испечём в ямке, — ответила Эй-Нефер.

Но Шере отрицательно покачал головой.

— Тогда на реке поймаем что-нибудь, — сказала Эй-Нефер. — Пошли. Только сначала сделаем кое-что.

Эй-Нефер быстро сплела из веток что-то вроде вытянутой в высоту корзинки.

— Зачем это? — спросил Шере.

— Рыбки наловим, — подмигнула девочка.

До реки они шли довольно долго, и Шере утомился. Купание его немного взбодрило, но сил на то, чтобы куда-то идти, у него не доставало. Местность была каменистая с вкраплениями песчаных участков, полей здесь не было, поселений тоже. Шере спрятался в тень между камней, которые были нагромождены вдоль реки. А Эй-Нефер, тем временем, установила на отмели свою корзинку, и довольно скоро принесла с десяток рыбёшек размером с ладонь.

— Мелочь, — кивнул на рыбу Шере.

— Зато высушится быстро, — сказала Эй-Нефер и, оглушив каждую рыбину ударом по скале, разложила свой улов на камнях на самом солнцепёке. А пока рыба сушилась, установила ловушку ещё раз.

— Что-то я не сообразила, — сказала она с огорчением. — Надо было вчера насушить. Но я тебя не хотела оставлять одного надолго.

Шере кивнул. Он был благодарен Эй-Нефер за заботу.

— Без меня ты была бы уже в Унуте, — сказал он.

— Да зачем же мне без тебя? — удивилась Эй-Нефер и улыбнулась, показав два ряда ровных и белых зубов, которые сильно контрастировали со смуглой кожей её лица. — Вместе придём в Унут. Разыщем тебе лекарство, а мне мут.

И она снова улыбнулась. А Шере услышал от Ка, что хорошо иметь такую неунывающую семаит (1) как Эй-Нефер и согласился с ним.

Пока рыба сушилась, Эй-Нефер медленно пошла вдоль берега, внимательно смотря под ноги, словно ища что-то. Постепенно она поднималась вверх и, пройдя таким образом несколько сотен локтей, радостно вскрикнула, села на корточки и взялась разгребать песок.

— Яйца! — сказала она Шере, который вопросительно посмотрел на неё.

Действительно, довольно скоро она вынула из песка несколько крокодильих яиц.

— Испечём, знаешь, какая вкуснятина! — сказала она и вдруг выражение её лица изменилось на тревожное.

Шере увидел, что она смотрит ему за спину и оглянулся. Всего в десятке шагов сзади довольно шустро передвигался крупный крокодил.

— Это самка! — вскрикнула Эй-Нефер. — А ну бегом.

Она схватила растерявшегося Шере за руку и потащила к ближайшей скале, в которой её острые глаза успели разглядеть глубокую расщелину. От испуга Шере потерял способность соображать и тянуть его было непросто. Тогда Эй-Нефер пропустила его вперёд и сильными толчками стала направлять к скале. Возня с Шере отняла несколько драгоценных мгновений, и крокодилиха была уже так близко, что ей не хватало только одного рывка для того, чтобы настичь беглецов.

К счастью, по суше крокодилу передвигаться было сложнее, чем по воде, поэтому Эй-Нефер удалось затолкнуть Шере в расщелину прежде, чем хощница догнала их. Однако самой ей места там не хватило, и девочка осталась снаружи один на один с разъярённой хищницей. Та, словно поняла, что деваться жертве некуда и, не спеша, стала обходить девочку с левой стороны.

— Эй-Нефер! Беги! — крикнул Шере. — Сожрёт же!

— Ей нельзя меня есть… — сказала Эй-Нефер, не сводя глаз с крокодила, который в каких-нибудь пяти локтях от неё приготовился к прыжку.

— Сожрёт! — заорал Шере и, выскочив из расщелины, встал впереди Эй-Нефер.

— Уйди, малёк! — заорала девочка. — Меня ни один крокодил не тронет!

Но теперь уже Шере схватил Эй-Нефер и изо всех сил заталкивал в узкую щель между камнями. Оказавшись там, Эй-Нефер увидела справа довольно глубокую нишу и скользнула в неё, за руку втащив Шере на своё место.

Как раз в этот момент челюсти хищницы сомкнулись рядом с ногой мальчика. Скала помешала рептилии добраться до детей, и она, мгновенно потеряв к ним интерес, медленно поползла к реке.

Шере отдышался и посмотрел на Эй-Нефер.

— Почему это ты решила, что она тебя не тронет? — спросил он.

— Мне старуха так сказала… — ответила Эй-Нефер.

— Какая ещё старуха?

— Ну старуха… — неопределённо сказала девочка. — На базаре старуха, она всегда жалела меня. Сейчас она уже там, — она махнула рукой на запад (2).