Хроники Особого отдела — 2

Хроники особого отдела — 2 Глава 1. Зачем мы здесь? 1

Хроники особого отдела — 2

Глава 1. Зачем мы здесь?

1

Весна 1493 года пришла в мир обиженной. Одетая в серые плотные туманные покровы, она долго не позволяла тёплым солнечным лучам проникнуть сквозь толстый старый ковёр прошлогодней листвы. В лесу, почти до дня Великой Вальпурги, царила непроходимая грязь, а потому вполне прилично одетый, (правда, в самом начале своего пути), всадник превратился в грязное чучело, громко выражающее своё недовольство, и, распугивающее любопытных белок.

Определить в данный момент его принадлежность к какому-либо сословию – было трудновато, но намётанный глаз смог бы рассмотреть ноги, стиснутые тяжёлыми сапогами для верховой езды, и меч, который, почему-то,торчал из-за спины, возвышаясь над головой путешественника, наподобие карающего грешников креста.

Грязь заглушала цокот копыт, заставляя напрягать усталую спину.

Выехав из Эксетера, путешественник всю дорогу поминал нечистого и семь его печатей, но, на подъезде к Лондону, даже на проклятия уже не оставалось сил.

Его длинноногий гордый жеребец также не выглядел счастливым. По всей видимости, он за это время тоже неоднократно помянул недобрым словом, (точнее, ржанием), и хозяина, которому приспичило в распутицу переть, неведомо куда, и сам бесконечный путь.

Наконец, по сторонам исчез лес, сменившийся сухим колючим кустарником. Вдали появились первые дома, которые, обшарпанными чёрными бусинами-чётками,вросли в землю вокруг древней зубчатой, местами разрушающейся стены, чем-то неуловимым напоминающей карающую длань старого епископа.

На фоне быстро темнеющего неба силуэты башен выглядели удручающе. Флаги, висящие грязными красными пятнами, головы насаженных на шесты врагов короны, скалящие свои гнилые зубы… малоприятное зрелище. Стража, облачённая в стальные кирасы и шлемы, напротив, радостно размахивала копьями – ждала свою дань.

Почти сразу за крепостной стеной, окружённой, для верности, рвом, наполненным тухлой водой, убегали под ногами коня узкие мощёные, такие же грязные и вонючие, как и всё пространство вокруг, улочки. Окружающий мир не радовал глаз своим великолепием. Нос, впрочем, не радовал тоже. Да и осязание… усталое тело ненавидело каждый встреченный на пути булыжник мостовой.

Наконец, спотыкающееся от усталости животное довезло своего седока до трёхэтажных каменных построек. Первые этажи зданий, с выступающими вперёд надстроенными деревянными карнизами, состояли из множества лавок, а чуть дальше, к центру, выстроились в ряд постоялые дворы и харчевни для среднего класса.

– Мы слишком устали, дорогой друг, – внезапно пробормотал всадник. – Перед встречей с гнилой капустой нам с тобой требуется выспаться и слегка почистить перья…

Человек резко дёрнул поводья, и послушное животное остановилось у прочного дубового забора.

Уже через полчаса деловитая хозяйка, подметавшая полы своей широченной засаленной юбкой, кланяясь явно кому-то не из «простых», подавала на стол.

В конюшне вычищали уставшую лошадь…

***

Хозяйка оказалась на редкость словоохотлива.

В результате любезного общения с ней путешественник получил вполне сносную комнату, постель, ужин и полноценную информацию практически из первых уст, ибо известно: «знания людские, являющиеся гласом народным, пополняют умы вопрошающих поболее книжных знаний…».

– Вот вы, милорд, ведь столичный житель, –простодушно напрашивалась на пару дополнительныхгроутов… говорунья.

– Угу, – уплетая недавно снятого с решётки каплуна, соглашался посетитель.

– И жили вы всегда в Лондоне, просто давненько не показывались дома, – надеялась на поживу хозяйка.

– А то… – чавкая, оценивал её речь ужинающий.

– И то верно, что не бывали-то. В последнее время, как Бог прибрал нашего весёлого короля, нам приходится нелегко, – понизив голос, наконец, дошла до городских сказок трактирщица.

– А что так? – удивлялся проезжий.

– Господь испытывает нас, грешников. Он и решил прибрать Эдуарда, оставив нам молодого короля и свою венценосную супружницу, с «тяжёлыми веками на глазах, как у дракона». От грудницы, сказывают, преставился… А у нас летом-то прошлым страшная засуха стояла, а сейчас,вон, распутица и потоп. Король-то новый не венчан на царство. Сказывают, незаконный он. В Тауэре закрылся, к людям не выходит, брата малого к себе призвал…

– А лорд-протектор – дядя, стало быть, – хмыкнул постоялец и, вытерев губы поданной старой тряпицей, важно именуемой салфеткой, подарил хозяйке пенни и надежду на завтрашний, (не менее щедрый), день.

***

Утром незнакомец плотно позавтракал и, откланиваясь, весьма щедро вознаградил довольную трактирщицу, пообещав всегда останавливаться только у неё.

Конь отдохнул не менее хозяина, но встретил последнего тяжёлым вздохом. Впрочем, из толчеи улиц в центр столицы – к Тауэру вывез его достаточно быстро.

Здесь вид был уже чуть получше. С улицы, несмотря на висящий в воздухе водяной промозглый туман, можно было легко разглядеть освещённые свечами окна в самом верху Белого замка. Двадцать лет назад королевские покои, осажденные войсками йоркистов, сильно пострадали от артиллерийского огня, поэтому въезжающий удовлетворённо хихикнул, отметив проделанные совсем недавно бойницы для пушек и аркебуз.

Хмыкнув: «Укрепили…», – он въехал в крепость, лишь слегка кивнув головой, и, громко сообщая страже:

– Граф Арундел Джон, немедленно доложить! Меня ждут!

Чёрный как смоль скакун показал замешкавшимся стражникам белые зубы и ехидно заржал. Хозяин наклонился к его острому нервно дрожащему уху и шепнул:

– Мрак, заткнись, хва ржать, приехали…

***

Одетый в повседневный тёмно-синий, (и слегка засаленный), камзол, страж-йомен, наследственный «поедатель говядины», в силу своего рождения ставший начальником королевских гвардейцев, суетливо приветствовал прибывшего графа.

Стоя в одиночестве на просторной площади перед капеллой Святого Петра в оковах, страж казался маленьким и жалким, несмотря на внушительное брюшко и подозрительно блестящие жирные губы.

Хроники особого отдела  ̶ 2 Глава 1. Зачем мы здесь? 2

Тонкий пучок из мраморных колонн поддерживал восьмиугольное здание Вестминстерского капитула.

Место неспешных собраний старых бенедиктинцев давно претерпело ряд осуждаемых церковью перемен, превратившись упорными трудами каменотесов в здание для Большого королевского совета. Росписи на его стенах предупреждали лгунов об ожидающем своего часа Апокалипсисе, а выложенный плиткой мозаичный пол,своими королевскими, цветами делил здание капитула от восточного клуатра. Здесь, в этом коридоре, было всегда сумрачно, сыро и страшно.

Её величество вдовствующая королева Елизавета шла на место оговорённой встречи. Плотно закрытая от мира тончайшей шёлковой белоснежной косынкой, она плыла по стылым, после зимних холодов, никогда никем не согретымкоридорам, как бесплотный дух. Впрочем, она и была им, с той самой минуты, как герольды трижды прокричали: «Король мёртв. Да здравствует король!».

Длинная опущенная вуаль скрывает гордый подбородок. «Хорошо, что никто не видит моих глаз», – думает она.

Белая Королева движется навстречу своей судьбе.

Где-то рядом покоится Эдуард Исповедник, основатель обители, тот, рядом с могилой которого её венчали короной. Теперь она, родившая своему королю трёх сыновей и четырёх дочерей, идёт в последний путь – узнать о смерти своих надежд.

Какими далёкими кажутся теперь те удивительные годы её странной жизни. У неё не было страха перед брачной ночью, а только всепоглощающая страсть. Не было боли от мучительных схваток, когда она разрешалась от всегда желанного бремени. Теперь она помнила только звуки мучительно сиплого кашля, чёрные круги под его глазами и маленькую синюю жилку у виска, говорящую: «Я ещё с тобой, моя роза!». Она не увидела в сумраке задрапированной спальни, как исчезла и она – её последняя надежда. Лорд-протектор не позволил даже закрыть мутные глаза и вытереть слезу, упрямо скатившуюся в подушки по Его уже мёртвому спокойному лицу.

Только сейчас, неслышно ступая по стылому коридору, женщина поняла: теперь она вынуждена похоронить под лохмотьями лжи и предательства всё это счастье, выданное ей Милосердной Девой по капле. Никто и никогда больше не спросит её: «Что вас волнует, любовь моя?». От этой ноши отчаянья Королеве становилось тяжелее, и каждый сделанный ею шаг казался пройденной среди пустыни мѝлей. «Ничего не бойтесь, звезда моя, ваш король всегда рядом, дабы защитить вас от любой беды».

Наконец, женщина остановилась в условленном месте. Дороги расходились на три стороны света, оставляя за спиной северный путь.

«Как же так произошло, мой любимый, что ты не смог защитить меня? Скоро опять зацветёт вишня, но это будет уже не для нас…».

***

В преддверии весны и скорых перемен, при дворе царил беспорядок. Каждый, в меру своих сил и возможностей, старался изобразить ту самую важную персону, благодаря которой, (наконец-то!), в самом скором времени воцарится мир и покой. На трон взойдёт его монаршая милость, и лихорадочная суета тут же превратится в плавные аллеманды под гавот и лютню. А потому, приют монарших особ весьма бестолково охранялся.

Злой, как сам Вельзевул, граф Арундел, презрев сон, полнолуние и воинственную охрану, крепко схватив за локоть худощавого русоволосого мальчишку, почти насильно тащил его по бесконечным анфиладам и галереям. Перед ними маячила спотыкающаяся фигура второго «пленника» – чернявого подростка, с перекошенным от ярости лицом и пылающей, (не без причины!), щекой.

– Побыстрее переступай ногами, щенок, – слышал позади себя спотыкающийся юноша. – Будешь тявкать –ещё получишь, только уже под дых, что гораздо чувствительнее.

Русоволосый дёрнулся, и гнев невоспитанного графа Арундела обрушился уже на него:

– А ты скулить прекрати! Боги, за что? Как я ненавижу детей!

Наконец, пройдя бесконечное число пустынных в ночное время коридоров, они подошли по крытой галерее кбелому Вестминстерскому замку.

Здесь и нашёлся безмозглый страж из молодых дворян, в ещё дедовых воинских доспехах, который посмел преградить путь. Прибыв в Лондон из родового поместья всего седмицу назад, он запомнил только одну истину из трёх, объяснённых ему вечно пьяным бифитером:

– Fortune favors the bold! (1) Hope for the best, butprepare for the worst. (2) No man is an island. (3)

Парень, рассмотрев двух подгоняемых пинками очень важных особ, осознал степень своей удачливости и смело кинулся на злого и уставшего похитителя детей!

Воздух сгустился. Стоявшие перед графом пленники ощутили толчок и полетели в стену. Девятилетний мальчик оказался буквально втиснут в каменную нишу и, пытаясь сделать судорожный вдох, начал выталкивать старшего брата обратно в коридор.

– Ох!

– Пусти!

– Что вы себе…

– Немедленно прекратить галдёж! – услышали оба. По каменному полу уже катилась смешная взъерошенная голова искателя королевских милостей… как выяснилось – несчастливого… – Вперёд, и не вздумайте рыдать, – зашипел их пленитель.

… Они прошли ещё сотню шагов и увидели мать.

***

Её величество на миг прижала к себе принцев и, резковыпрямившись, строго указала:

– Мы слишком долго ждали вас, дворянин…

– От дворянки слышу, – последовал немедленный ответ, нарушивший печально текущее мимо вдовствующей королевы время. Так, с ней, пожалуй, ещё никто не разговаривал…

– Я прошу не забываться, кто перед вами, милорд, –сухо отметил стоящий рядом с матерью принц Эдуард.

Граф проигнорировал возмущённую его поведением семью и только махнул рукой:

– Быстрее, мне не хотелось бы афишировать цели этой прогулки.

В нескольких шагах от перекрёстка, по направлению к северной дороге, на углу замыкающей башни Вестминстера виднелся домик, как ласточкино гнездо, прилепившийся к гигантской стене. Окружённый летом густыми плодовыми деревьями, он не был заметен с тракта, но сейчас, наоборот, стоял светлым бельмом, освещённый полной луной. Рядом нетерпеливо переминался тонконогий, чёрный как смоль конь, и два мохнатых пони.

Хроники особого отдела 2 Глава 1. Зачем мы здесь? 3

Ранней весной 1834 года Его Преподобие отец Лоренцо, прикрываясь старым плащом от пронизывающего ветра, стремящегося уничтожить в Риме остатки затяжной зимы, смог, наконец, добежать до Бронзовых врат…

Швейцарский гвардеец, смотревший на светопреставление, в виде ливня с небес, ниспосланного на грешивших на земле, уже приготовился ткнуть алебардой так стремительно приближающуюся к нему фигуру, но моментально передумал. В самый последний момент, очень во время, он рассмотрел русую голову спешившего, который, при приближении, отбросил с лица влажный капюшон.

Одарив охранника весьма сдержанной и, по-отечески строгой улыбкой, Его Преподобие отряхнулся на мраморные полы, подобно римским мастифам , известным ещё с первого века, благодаря своей дружбе с римским агрономом Колумеллой. На квадратной фигуре, заканчивающейся бычьей шеей «ветерана гладиатора», сидела весьма разумная голова, не всегда мирно, но всегда кардинально, (и для пользы матери церкви), решавшая поставленные перед ней задачи.

По крайней мере, личный охранник архиепископа Паоло Роспильози не сомневался в этом. Синие-жёлтый костюм вместе с владельцем вздрогнул и немедленно посторонился.

***

Сквозь стекла бесконечного коридора Апостольского дворца гнойной лимфой сочилась тусклая муть из рассерженного эмпирея (1). Его Преподобие быстро преодолел путь, позволяющий приближающимся к входным дверям осознать расстояние между просителем и подателем. Данный факт к нему, в этом месте не относился. Двери беззвучно открылись, и padre пересёк черту.

– Монсеньор!? – прозвучало в кабинете, пышно украшенном фресками, изображающими карты Тирренского и Ионического морей.

Над столом, заваленным документами, с грифом «секретно» и «совершенно», поднялось лицо, обрамлённое ровно подстриженными чёрными волосами, украшенными густо пробивающейся сединой.

– Взгляните на этот документ, мой друг.

Протянутый лист был, можно сказать, юн. «Видимо, вчера скопировано», – не стал делиться мыслями его преподобие, взяв бумагу из ухоженных рук. На безымянном пальце дающего золотое массивное кольцо блеснуло алым…

«Дорогой брат мой Альваро! – начиналось письмо. – С глубоким прискорбием, пишем мы свой рассказ. Надеемся, что трагическое известие о смерти Отца Нашего от тяжёлой лихорадки уже достигло Вас, и сейчас, читая эти строки, Вы поститесь, как и Мы, находясь в глубоком трауре».

Сотни витиеватых, (правда, не лишённых определённой исторической привлекательности), португальских фраз – и намётанный взгляд гостя, наконец, нашёл главное, ради чего его сюда пригласили…

«За день до того момента, когда закрылись родные глаза, внезапно ясной зарёй наметилось улучшение, и мы возблагодарили Подателя сей милости Господа всеблагого. Утром Его Величество вице-король Индии смогли встать и даже изволили выйти в сад. В шесть часов пополудни, лишь прошла сиеста и наступило время обеда, к нему прибыл некто, имеющий небрежный вид и, к тому же, в весьма потёртом костюме. Этот человек грубо затребовал аудиенции, назвавшись графом Джоном Арунделом.

К нашему удивлению, отец попросил его к себе немедленно.

Граф не остался на ночь и, после непродолжительной беседы, быстро исчез, в узких улочках Кочина (2). Опрошенная нами стража выглядела растерянно и смогла только сообщить, что данный господин ускакал на «чёрном жеребце, рычащем и скалящем зубы, словно дикий зверь». Глубокой ночью отец позвал нас к себе. Имея неисчислимое мужество, он смог сообщить, что скоро покинет нас. Завещание было составлено ещё год назад, а Их Преподобие Святой отец молился непрестанно, и мы не понимали, с какой целью отец утруждает себя, теряя последние силы. Оказалось, предвидя свой смертный час, он завещал нам старый пергаментный список, который было велено, не разворачивая, вложить в его коченеющие руки и предать земле вместе с телом. «Я должен отвезти это», – невнятно пояснил он нам.

Совсем незадолго перед смертью Его Величество Адмирал Индийского океана долго пребывал в забытьи, но за несколько минут до своего последнего вздоха открыл потускневшие глаза и чётко распорядился: «Выполнить повеление со всей тщательностью! Граф не стареет и настигнет меня даже за гранью!».

С тем он и отошёл.

Любящие братья Ваши Эштеван да Гама и Паулу да Гама».

Копия исторического документа вернулась на стол, и в кабинете на целую длинную минуту воцарилась глубокая тишина.

– Тяжёлые времена, – наконец, вздохнул архиепископ. Он устремил глаза на стоящего напротив и продолжил. – Нам необходим сей документ, дорогой друг. Для этой цели вы поедете в Видигейру, где в церкви Богоматери реликвий, справа от алтаря, под крышкой, из скверно отполированных простых каменных плит, покоятся уже почти три столетия останки вице-короля. Каким образом вы доберётесь до того, что вложено в его руки – решать вам…

***

Останки славного морехода были преданы земле и спустя 15 лет перевезены из Индии Франсишку де Гама. Об этом перезахоронении не обнаружено свидетельств, но сын внёс достаточно средств для проведения ежедневных молебнов, памяти своих достойных матери и отца в старой церкви Богоматери реликвий. Новую построили в 1593 году. Адмирала извлекли из земли и в третий раз перезахоронили рядом с сыном и женой.

28 мая 1834 года не терпящим возражений правительственным запретом все монастырские постройки и саму церковь внезапно предписывается ликвидировать. В тот же вечер, (с необъяснимой скоростью), серебро и ценные культовые предметы упаковываются и вывозятся.

В ночь на 30 мая в брошенный храм ворвались грабители. Сломав могильные плиты, они разорили могилы...

Только 21 сентября 1841 года дон Жузе Жил на свои средства смог отремонтировать осквернённый храм. То, что осталось от могил, привели в надлежащий вид.

В 1844 году аббат Антониу Дамазу ди Каштру написал петицию правительству «О необходимости увековечения памяти Васко де Гама». Он просил установить достойный надгробный памятник. Так общественность узнала об осквернении. Но произошло невероятное. Королевским указом разворованную могилу опечатали. Отныне к ней было даже не разрешено приближаться!

Хроники особого отдела 2 Глава 1. Зачем мы здесь? 4

Спустя тринадцать недель, жарким июльским полднем 1834 года, отец Лоренцо, наконец-то, возвратился в Святые стены.

Всё тот же серый плащ и безукоризненный белый воротничок. Свидетельств сумасшедшей гонки не нашёл бы ни один самый пристрастный инквизитор.

И, всё-таки, он опоздал ровно на одну неделю, несмотря на то, что смог преодолеть расстояние от Лиссабона до Лондона, и от Лондона до Рима – за невероятные двенадцать дней!

И, конечно, если эту потерю осознаёт его преподобие, то её может и просчитать монсеньор кардинал Паоло Роспильози, ведь их учили одни и те же наставники. А высшая добродетель его Ордена – выдержка и чёткость исполнения просьб от вышестоящего к низшему лицу. Никто из членов Ордена не имеет права на собственное мнение. Его жизнь – собственность Святого Трона.

«Но пока я жив, я надеюсь!».

При всём этом, репутация его безупречна, а послужной список безукоризнен.

Он образцовый пример для подражания. Истинный служитель Веры.

Подчиняясь неумолимому времени, он честно стареет и должен вскоре сгинуть, став безвестным монахом в полуразрушенной обители какого-нибудь дальнего угла империи. Но Лоренцо, извлечённый когда-то из римской клоаки, и, буквально, вскормленный матерью-церковью, не желал уходить в безвременье. Немало повидав и прочувствовав за богатые событиями сорок лет службы, он совершенно не тяготел к тихому существованию в старости. Он хотел тишины внутри его собственного, принадлежащего только ему одному мира. Никогда не вступая в конфронтацию с сильными, отдавая себе отчёт в своей слабости, этот, битый жизнью мастиф Ватикана, просто ждал своего часа. И он его дождался.

Старые кости, найденные им, цепко держали чудо, лежащее в полусгнившем кожаном мешке: Кондиции, определяющие право на престолонаследие, право первенства и ещё какие-то непонятные сведения, смысл которых Лоренцо даже не пытался осознать, потому что это знание перечеркнуло бы всё то, во что он верил всю жизнь. А ещё пергамент с чётко прорисованной на нём картой и медная печать, больше похожая на ключ. Три предмета вместо одного! Торопясь вернуться к Престолу, он, тем не менее, смог передать самый интересный документ заинтересованному лицу и получить вполне зримое и осязаемое настоящее. Он даже смог положить драгоценный металл в надёжный банк.

Отец Лоренцо твёрдо знал, что карты могут быть недостоверны, а старые исторические документы – ценны практически всегда.

Однако работа ещё не закончена. Преподобный отец должен передать в Орден то, что изъято из разорённой могилы.

***

Его преосвященство ожидал своего посланника в небольшой оранжерее Апостольского дворца. Дверь в эту «Обитель души», располагалась в боковом коридоре, сразу при выходе из кабинета монсиньора. Аккуратно подрезанная живая изгородь, густая и зелёная, несмотря на обжигающую июльскую жару, блестела гладким лавровым листом. Нежные бледно-розовые орхидеи обвивали старые, искусно разложенные коряги. Их заботливо спрятали под тент, самолично натянутый кардиналом Роспильози. Так цветы дольше хранили свой аромат и радовали всех посетителей, восхищённо взирающих на это разноцветное совершенство. «Ибо нет ничего краше того, что создано самой природой».

Отец Паоло любил размышлять, пребывая здесь в одиночестве. Терпкие запахи оранжерейных трав не горячили его седеющую голову, и он давно не обращал на них внимания. Пьянящее благоухание могло свести с ума только случайно попавших в эту «Обитель тишины и света». А потому, погружаясь в очередную молитву, кардинал не разочаровывался в натуре человеческой. Он твёрдо знал, как велика опасность пропасть в суетном мире. Он всегда скорбел о потерях. И никогда не делал ничего второпях.

– Вы привезли, мой друг? – поинтересовался он после того, как обветренные губы пришедшего коснулись его кисти.

На резной столик легли некий металлический предмет в небольшом мешочке и пергамент, с начертанной на нём картой.

– Вы ознакомились с вещью? – спросил он повторно, после того, как рассмотрел привезённый документ. А получив утвердительный ответ, махнул рукой: «Отдыхайте!».

На безымянном пальце вызывающе блеснул алой каплей рубина перстень.

Утром отца Лоренцо найдёт в келье гвардеец. Увы, его преподобие в этот момент будет готовиться к встрече со своим самым главным патроном. Синее, после апоплексического удара лицо уже превратится в маску, но налитые кровью сияющие глаза ещё смогут рассмотреть фигуру вошедшего. Остывающий рот откроется, и гвардеец расслышит:

– Передай ему! Он меня опередил, но и я не привёз всего. Пусть ищет! И никогда не найдёт!

После сказанного отец Лоренцо отойдёт в прекрасный светлый мир, с улыбкой на чернеющем лице, (но улыбка эта, по правде сказать, будет больше похожа на оскал). Маленький цветок орхидеи, нежным пятном украшавший келью монаха, завянет вместе со смертью последнего.

Лично отпевая друга, кардинал положит руку на лоб и, прощаясь, скажет усопшему:

– Лондонский Тауэр тоже хорошее место для хранения, друг мой. Я всё уже нашел…

***

Лето 1972 года.

Сквозь приспущенные гардины в лиловый кабинет Букингемского дворца попадало ровно столько солнечного света, сколько требовалось для уставших глаз. Её величество встала с дивана и ещё раз поблагодарила за оказанную ей услугу:

– Спасибо.

Корги, такие же неспешные, как и их хозяйка, подняли головы, понимая, что беседа завершена – и приготовились провожать свою госпожу.

Между тем, вставший вслед за ней, немного полный господин продолжал говорить. Говорил, несмотря на то, что разговор завершён, и завершила его сама королева... несмотря на то, что его поступок был серьёзным нарушением этикета:

– Орден всегда будет благодарен Вам. Никто никогда не позволит опубликовать что-либо из событий полутысячелетней давности. Конечно, ситуация слишком щекотливая, но…

– Но это было очень давно, – коротко закончила её величество. Резко повернувшись, она добавила, уже даже не пытаясь уйти. – Извините, если доставила вам неприятности.

Хроники особого отдела 2 Глава 1. Зачем мы здесь? 5

В этом парке всегда было пустынно и величественно. Его разбили широкими полукруглыми ступенями, полого спускающимися с высокого холма к берегу. Рощицы, лестницы из роз, живописные просеки — красиво и спокойно для глаз… почти медитативно…

Его высочество принц Бернард, опираясь на толстую трость, неторопливо перемещался по пологому склону к реке. На этой прогулке его сопровождал невысокий, плотного телосложения господин, совершенно не запоминающейся внешности.

— Как и обещали наши синоптики, стоит чудесная погода, — после некоторого молчания отметил гость.

— Да, но нам пора возвращаться, скоро ужин, — отметил его высочество.

— Жаль. Мне понравилась прогулка, — гость пощелкал языком, словно попробовав на вкус здешнего воздуха и всесторонне его одобрив.

— Все приходит к повороту, — вздохнул принц, поворачивая назад.

Его собеседник сумел улыбнуться.

— Поверьте, мы начинаем достойное дело. Мало того, что география как наука чрезвычайно интересна. Но мы с вами обсуждали сегодня не какой-то магматический парагенезис и совсем не точку зрения минералога. Очередной передел мира не за горами. Ещё двадцать - тридцать лет — и на наших глазах развернётся новый катаклизм.

Принц зябко поежился и посмотрел в лицо спутника.

— Неужели нельзя перенести сроки?

Собеседник поморщился.

— Вы, как никто другой, мой дорогой друг, должны понимать, что только англосаксы могут быть по-настоящему главенствующей расой. Мне не жалко для достижения этой цели вечности, но мир меняется быстрее.

— Я просто отметил, что достаточно сложно на сегодняшний день установить контроль над гнилой сердцевиной земного шара — СССР. А без этого мировое господство недостижимо…

— Один мой родственник, Младший, как-то сравнил Россию с магмой. Доведённая огромным давлением и высокой температурой до жидкого состояния, она начинает кипеть. Но остывая на поверхности, превращается в гранит. А потому, хоть и непоколебима, но неподвижна и по-детски беспомощна. Терпение, мой друг, время и терпение являются основой наших побед. Хотя сегодня вы правы. Сегодня ещё не время. Мы решили дать фору Младшему. Умный мальчик… Вы же понимаете, о чем я?

На лице принца было написано, что он ничего не понимает.

Собеседник вздохнул и улыбнулся. За последний век ему приходилось общаться и с менее приятными людьми. Этот набор шахматных фигур был немного удачнее предыдущего:

Ретингер, Фридрих Флик I, Дэвид Рокфеллер, милый паренёк герцог Эдинбургский, муж королевы Великобритании Елизаветы II.

«Вполне сносные пешки», — подумал он.

Ужин, посвящённый окончанию очередной сессии Бильдербергского клуба,завершился фейерверком, устроенным на воде. Лето 1972 года в Остербеке было удивительно приятным.

***

1972 год начался февральским землетрясением в Гватемале и Гондурасе. Тогда за одну ночь погибло более двадцати двух тысяч человек.

В этот момент на другом континенте умирали иранцы.

Утром тёплый ветер с Кавказских гор принёс снег. Он поначалу падал неспешно — мягкий и легкий, пушистый на фоне солнечного синего неба. Дети радовались забаве, а взрослые — дополнительной влаге для полей.

Уже через час города и села обрели нереально-сказочный вид. Корреспонденты и немногочисленные владельцы фотоаппаратов наперебой щелкали заснеженные улицы и запорошенные крыши.

Белый пух падал на выжженную солнцем землю весь день. К ночи небеса почернели и со свистом ударил ледяной ветер. Он нес на земли Ирана новые снеговые тучи…

Шесть дней на огромной территории бушевал снежный шторм. Когда, наконец, светопреставление закончилось, прибывшие в район бедствия увидели над поверхностью только перекладины электрических столбов. За неделю кошмара выпало восемь метров снега. 4 тысячи жителей плодородных равнин оказались похороненными заживо. Более трёх тысяч погибли в пути, убегая и уезжая от двадцатиградусного мороза. Мощное наводнение похоронило селевыми потоками ещё несколько тысяч.

В Советском Союзе тоже было несладко, за зиму почти не выпало снега. На Центральной Европейской равнине толщина снежного покрова составляла менее 5 сантиметров. Зато весь февраль свирепствовали пятидесятиградусные морозы. А затем на российское Нечерноземье упала сорокаградусная жара. Зимнее бесснежье и летний жар спровоцировали сушь. И в лесных пожарах сгорело семь тысяч квадратных километров леса.

В Южной Америке случилось новое землетрясение, и в Никарагуа похоронило десять тысяч человек.

Кажется, природа было чем-то сильно недовольна.

У геологов всего мира создавалось странное впечатление искусственности происходивших катаклизмов. Плохо объяснимые циклоны курсировали над миром, словно где-то высоко в небе, на границе тропосферы с «домом азота», кто-то могучий крутил свой странный водоворот.

Впервые на Стокгольмской конференции по проблемам окружающей среды осенью 1972 года была произнесена фраза о «погодном оружии».

***

В голове у Маши царил полный сумбур. Прошло полгода, как ее «будто морковку» (по выражению Бориса Евгеньевича) выдернули из привычной среды обитания: она не ходила в школу, не учила уроки и не общалась с подругами. Просто потому, что не было здесь никаких подруг!

Зато она могла ходить с мамой в «Harrods» — самый модный и очень дорогой магазин в мире. Покупать там шампуни, чтобы ежедневно (вот оно – счастье!) открывать неудобные английские краны большой чугунной ванны на львиных ножках и,растворив ароматические шарики, пахнущие розами и эвкалиптом, залезать в горячую воду и погружаться в невесомую душистую пену… пушистенькую такую…

Так огромная глубокая ванна с пенными шапками стала ее любимым местом.

Вот и сегодня, пока Маша отмокала в горячей воде, через закрытую дверь в ванную неторопливо вплыл Олладий.

— Яяяя без докладаааа, — важно сообщил он.

Маша взглянула на кота и приготовилась к продолжению спектакля. Олладий померцал проницательными зелёными глазами и продолжил:

Хроники особого отдела 2 Глава 1. Зачем мы здесь?6

Море тренировало своё гладкое тело, играя серыми мускулами волн, рождая пену. Сверкающие стайки планктона, собранные в яркие светильники, уже начали ткать лунную дорогу… Она стлалась на поверхности моря зыбким, неровным и рваным после недавнего шторма ковром. Темным торсом борца-эфиопа в пенном трико выступал гранитный пояс острова. С берега, наперекор прибою, слышался визгливый крик просыпающихся цикад. Нюкта-ночь только собиралась украшать легкими шёлковыми лентами тьмы оливковые рощи, живущие за гранитной чертой. Мир, находящийся в переходе от света к муару темноты, обрёл на краткий срок очертания небрежно скомканного серо-коричневого покрывала – складки, выступы и впадины причудливыми изломами проступали под лунным светом. А в складках этого покрывала прятался маленький храм.

Из тяжёлого давящего рокота Великих Вод, в которых, несмотря на всю силу, чудилось изумление, рождались тёмные фигуры, которые призрачными языками неживого пламени тихо приближались к одиноко стоящей постройке, чтобы на миг озарить ее стены кровавым мазком-всполохом и исчезнуть, растворившись в стенах. Любознательная Селена не рисковала приближаться к старым камням. Только маленькая фигурка в белом пеплосе с утренней зарей, ежедневно перешагивала порог дома, посвящённого безымянным богам.

Она одна во всем мире могла сделать главный шаг через привратный камень, и стены открывали ее глазам проход в пустой пыльный зал, свод которого давно потерялся в поднебесье. Там, в центре, тысячелетиями врастая в твердь своей ненасытной тяжестью, светился шестиугольный камень, покрытый странными огненными письменами.

Тот, кто смог бы, как жрица, переступить заветную черту, увидел бы на нем древние знаки: рок, совесть, семья, память, жертва, судьба. Шесть лучей, шесть судеб, шесть вечных душ и маленькая хрупкая Астинь, принадлежащая только одному из них. Единственному неподвластному времени, обреченному, как и она, на муки молодости. Кто из шести — молодость? Жертва или судьба, а может быть рок или совесть; семья, память — кто? Вечный вопрос. Вопрос, который решают один раз за астральный цикл и никогда не могут разрешить. Скоро конец эпохи и, возможно, цикла. Скоро выбирать, потому что теням ещё очень долго собираться в этом медленно уходящем в небытие, храме.

Им суждено жить ровно один галактический год — 226 миллионов человеческих лет. Год, состоящий из рождения, развития и смерти мысли на планете. Год ее разума. Тени наблюдают и вынужденно играют в старую игру. Никто из теней не знает, какая из граней ее. Их главная игра — победить того, кто обречён, того, кто не стареет, того,кто останется, кто не исчезнет, когда истечет год…

Тени играют в шахматы. Тени любят тишину и покой. Теням нужны помощники. Тени хотят остаться — все тени, кроме одной, которая не хочет, но которой суждено…

***

Маша медленно шла по белым дорожкам засыпанным мелким гравием. Следом за ней так же неспешно перемещался Ян. Сегодня они осматривали очередную (с точки зрения начальника особого отдела, конечно) лондонскую достопримечательность. На бесконечной аллее старого некрополя царила та торжественная тишина, которая присутствует только на погостах, в какой бы стране они ни находились.

— И запах, — добавила Маша, слушая исторический опус.

Ян чуть пригнулся и, внезапно превратившись в любознательный крючок, зашевелил длинным носом. Затем выпрямился и спросил подружку:

— Какой запах?

Маша, задумавшись на секунду, пояснила:

— Запах прелых старых листьев, перегноя, старости, гниющих мокрых досок и… знаешь, я бы еще добавила… крови.

— Машка, ты супер, — хмыкнул ее приятель. — Я всегда знал, что здесь проживает любопытная семейка. Иногда газеты все же не врут!

***

Кладбище Святого Джеймса, со временем переименованное в честь рядом располагавшейся деревеньки в Хайгертское, было освящено в 1839 году. Первое захоронение было сделано 26 мая, когда в могилу положили умершую Элизабет Джексон. С тех пор более 170 тысяч покойников нашли здесь свои последние квартиры. Среди них Джон Голсуорси и Джек Потрошитель; Карл Маркс и Александр Литвиненко; семья Чарльза Диккенса и прототип профессора Мориарти. Прогуливаясь по заросшим темно-зелёным плющом аллеям, любопытствующие сталкиваются с египетскими мавзолеями и ливанской похоронной тематикой. Погост представляет собой удивительный образец эпохи королевы Виктории. Над этой землей всегда витала тень из романа Брема Стокера, а множество лис, ежей, ласок и прочей мелкой живности только добавляли своего зловещего колорита.

В 1968 году о кладбище появилось первое нетривиальное упоминание в центральной прессе. Небольшая заметка о проявлениях темных сил мелькнула и исчезла, но разговоры пошли. А вскоре странные слухи нашли своё не менее удивительное подтверждение.

Как-то ночью в поисках острых ощущений две излишне эмансипированные подруги шестнадцати лет решили прогуляться по ночному городу мертвых. Прогулка получилась недолгой, но результативной (острых ощущений во всяком случае, отважные любительницы приключений испытали даже более, чем того желали). И уже через пару часов в полицейском участке заспанные констебли прослушали в исполнении девиц увлекательную историю о мертвецах, пачками вставших из могил посмотреть на полную Луну, так порадовавшую наблюдательниц в эту тёплую ночь. Повествование вышло красочным и очень, очень эмоциональным. Описания клыков, когтей и «загадочных глаз, полных тьмы», сыпались градом. А когда одна из девиц решила добавить рассказу аудиоэффектов и попыталась передать полночный вой над жутким кладбищем, терпение служителей закона лопнуло. Искательницы приключений были тихо переданы из рук в руки родителям. А какие пожелания при этом были высказаны, история умалчивает. Во всяком случае, пожелание обследоваться у врачей там точно прозвучало…

Естественно, эта глупая история должна была быть забыта. Но после роковой экскурсии у одной из участниц внезапно были выявлены хроническая анемия и две скромные ранки на шее, явно от укуса. А после того, как газета «Хампстед и Хайгейт-экспресс» опубликовала историю Элизабет Войдила, выяснилось, что к 24 декабря 1969 года в 9 госпиталях, расположенных неподалёку от Хайгейтского кладбища,лежат весьма похожие истории болезни еще 47 пациентов! Симптомы были схожи до чрезвычайности: несчастные поступали с хронической анемией, жалобами на страхи по ночам, дурные сны и незаживающие маленькие ранки в области шеи.

Хроники особого отдела 2 Глава 1. Зачем мы здесь?7

Глупый маленький солнечный заяц с раннего утра заигрывал с раскидистым розовым кустом. К сожалению растение не проявляло достойного внимания к тёплому лучику солнца и пушистик обидевшись перебрался на каменный цветок, стоящего рядом памятника с пространной надписью, выбитой лет сто назад трудолюбивой рукой каменотеса. Посланника света не интересовал лежащий под камнем, но когда струйка тумана облачной серой мутью стала подниматься из под треснувших плит, он шарахнулся в сторону испугавшись, как бы появившаяся из земли субстанция не запачкала.

Между тем туман, не проявив к зайцу внимания, занялся лепкой. Из серого облачка медленно и неохотно проявилось морщинистое лицо с чуть раскосыми провалами темных глаз под густыми старческими бровями. Спустя время человек в смешных полосатых брюках, темном пиджаке и белой рубашке отделился от камня, неслышно ступив на гравий дорожки. Мужчина сделал бесшумный вдох и замер. Каменные постройки окружала привычная спокойная лесная тишина с ее птичьим щебетом, шорохами и шумом старых дубов, больше двухсот лет растущих на холме. Наконец, из-за поворота, скрытого тенями пока негустой, зелёной, нежной и мягкой весенней листвы, появилась полупрозрачная фигура, затем ещё одна и еще. На площадке перед памятником украшенным розой сгустились тени и резко похолодало.

— Мы услышали позволение выйти. Весна наступила. — услышал родившийся из серой мути тумана человек в полосатых брюках, от дамы в смешной шляпке с овальной тульей и поднятыми по бокам полями.— Мы пришли. Голодно.

Ожидавший кивнул соглашаясь с холодной густой кисельной тишиной.

— Выходите, хоть мы и гости в этом мире, — беззвучный голос окончательно спугнул бедного солнечного зайца.

***

Пока тени приветствовали друг друга, кланяясь, в начале дорожки, ведущей в этот тенистый закуток, послышались шорохи и смех. Через несколько минут мимо теней-невидимок небольшой группкой проследовали люди. Облако недовольно заколыхалось и отступило в глубину стоящих каменных захоронений.

Но призвавший остался стоять на месте в виде той же полупрозрачной субстанции и лишь кривоватой улыбкой поприветствовал незваных гостей, так некстати вторшигся в этот тихий уголок.

Если бы тень прошлого в полосатых брюках умела сопоставлять увиденное и размышлять, то обратила бы внимание, с каким удивлением прошедшая мимо него экскурсионная группа отметила его приветствие. Но память призрака несовершенна, и он не отметил ничего и не заметил, как расплылся в широкой улыбке стройный черноволосый молодой человек, а его ноздри (тонкого носа с легкой горбинкой) слегка дрогнули, когда он поморщился от резкого запаха прелой весенней земли. Девушка рядом с ним тоже фыркнула и чихнула. Призрак не почувствовал, с каким презрением идущая следом пара рассматривала все детали его одежды. Да что там! Он не заметил даже того, как два мальчика нацелили на него свои деревянные мечи, (правда, остановленные бдительными родителями, только угрожающе помахали ими, не успев ринуться в кусты), потому что мать обняла их, а отец показал сыновьям пудовый кулак.

***

— Здесь неплохо, — уговаривал Ян кампанию, которая, осознав, что шоу на погосте программой не предусмотрено, скисла совсем. Даже близнецы тихо ковыряли столешницу ножами и молчали. На них осуждающе смотрел метрдотель, прикидывая стоимость заказа, но и он, профессионально оценив взъерошенный вид Яна, не возмущался …

— Ну, ребят, заказываем… Мне тартар из оленины (люблю это слово, бардак означает!). Маш, давай, активируйся… Мы с вами находимся в оазисе викторианского стиля. Открыл его в 1876 году шеф-повар Наполеона III, Август Кеттнер, а потому,несмотря на вычурное убранство, здесь кухня французская, а потому вкусная. Боречка, ну хоть ты поддержи, коньячку… а?

Кесслер оторвал взгляд от меню и кивнул головой, соглашаясь.

— И наааам, — хором проорали разрушители заведения.

— А вам мороженое! Самое вкусное в Сохо! И вообще, мы посмотрели на вампиров. Убедились, что Туманный Альбион - земля таинственная. Так, например, Елизавета II состоит в прямом родстве с графом Дракулой. Букингемский дворец построен на месте публичного дома, а в Виндзорском замке тусуются привидения Генриха VIII, королевы Елизаветы I, короля Георга и Чарльза I. Неужели неинтересно?

— Нет! — рявкнула Ксения, и вокруг столика, занятого невоспитанными иностранцами,повисла зона отчуждения.

— Не шуми, — строго заметил предводитель бунтующего отдела. Отчего-то он не спешил подавить «бунт на корабле», а почти веселился, рассматривая подопечных, имеющих вид изготовившихся к битве воробьев. — Мы, между прочим, в Англии, а это не просто родина Шекспира. Это ещё и родина строгих правил, нацизма и расизма. Здесь до сих пор не отменено рабство(1). Основоположник теории выращивания идеальной человеческой расы Френсис Гальтон родился здесь.

— А что это за теория? — спросила Танюша.

— Это наука целая, евгеника — пояснила начитанная Маша. — Этот Френсис, кстати,двоюродный брат Чарльза Дарвина. У меня куча вопросов на эту тему и есть сомнения о нашем происхождении от обезьян.

— Какая ты у нас умная! — вставил Ян… Веселье в его глазах постепенно гасло.

— Вся в дядю, — резюмировала миссис Кесслер.

— Да-да, помню «…Право жить ещё не означает иметь право на продолжение рода», — промычал Борис, пробуя Blason d’or (2)

— А это сказал Карл Пирсон, основатель расистской биометрики, — Маша была в ударе…

— Ну а первым нацистом в мире оказался некий Томас Карлейль, убежденный антисемит, уверенный в божественной миссии нордической расы, — Ян допил арманьяк. — Именно с этих островов в мир выливается грязь. Я добавлю: именно Христиан Девет (а не Троцкий) изобрёл концентрационные лагеря. Джеймс Хант поставил негроидную расу рядом с гориллами. Сэр Чарльз Дилк призывал уничтожать «дикие племена и варваров любыми доступными методами». «Кровавый кодекс», позволяющий вешать детей с 8 лет — это тоже изобретение Великой Британии. Твой любимый Герберт Уэллс, Машуня, сообщил миру о том, что единственным разумным и логичным решением в отношении низшей расы является ее уничтожение! Кстати советую ещё почитать Киплинга, разумеется, не в переводе Маршака… Именно с берегов Туманного Альбиона на другие земли расползается эта зараза. Если не сдерживать рвение островитян, то Третья Мировая война скоро сметёт остатки разума с поверхности Земли. Вот поэтому мы здесь. И надолго.