Хрущевка княжны Соколовской #2

Глава 1

Тарковский удивленно вздернул брови, не выказывая ни капли гнева.

— Неужели? — он отложил журнал и даже немного подался вперед. — Не вы ли выставили меня таковым, отослав обратно мой подарок и билеты в театр? Я со своей стороны сделал все что мог, чтобы доказать, что тот… случай — вовсе не обыкновенная вольность с моей стороны, и что я отношусь к нему со всей серьезностью.

Со всей серьезностью?! Служанку присылать — это по его мнению серьезно?

Я плюхнулась на стул, позабыв об элегантности. Стоять перед Тарковским, как школьнице перед строгим учителем, мне уже надоело.

— Как переменчивы ваши настроения, князь, — я улыбнулась, но хотелось выругаться. — То «нет», то «да». Как юная девица, честное слово. Сейчас уже ни ваши приглашения, ни ваши подарки ничего не значат. Я была в тот день не в себе и плохо понимала, что происходит. А вы подло этим воспользовались, и даже не явились ко мне лично, чтобы извиниться. Не только подлец, но еще и трус, получается.

Я отвернулась, сочтя тему исчерпанной. Добавлять сейчас о том, что я больше не собираюсь редактировать научные статьи, будет наверное глупо.

— Мне прекрасно известно, какова ситуация в вашем доме, из-за которой вы не слишком любите принимать знатных гостей. Я лишь не хотел вас стеснять, и очень надеялся увидеться с вами на следующий же день, перед спектаклем, — спокойно пояснил Владислав, хотя в его голосе уже проскальзывали рычащие нотки. Неужели и его можно вывести из душевного равновесия?

— Допустим, — кивнула я, не слишком убежденная его оправданиями. — И все же это не имеет значения. Даже явись вы лично с цветами и поклонами, мой ответ бы не изменился.

Я окончательно отвернулась и потянулась к стопке документов, которые скопились на моем столе. Намеревалась разобраться, что с ними делать, но похоже, Тарковский посчитал, что тема не исчерпана. Встал над столом, как гора, и только сейчас я поняла, насколько высокий у него рост и насколько он широк в плечах, несмотря на все свое изящество.

Прибьет и не заметит, даже пискнуть не успею.

Впрочем, кровожадным князь не выглядел. Даже сейчас, когда злился, он сохранял во всем своем виде какое-то неуловимое достоинство и даже благородство.

— В таком случае приношу свои извинения и обещаю, что впредь ничего подобного не повторится. По крайней мере без вашего на то согласия, — произнес он несколько церемонно и опустил передо мной небольшой пакет из коричневой бумаги. — Прошу, примите это.

В ответ на мой возмущенный взгляд он мягко улыбнулся.

— Ни к чему вас не обяжет, уверяю, — и поспешил ретироваться, очевидно заметив, что я уже готова обложить его матом похлеще, чем пьяный грузчик.

Пару минут я сидела и потягивала кофе, пытаясь вернуть себе душевное равновесие, и старалась вообще не смотреть в сторону пакета. Но любопытство победило и я все же осторожно сунула туда нос.

Презент действительно оказался чисто символическим: какой-то травяной чай и темный шоколад с орехами. Приемлемо, сойдет за извинения.

Я поспешила спрятать пакет в ящик стола, и как раз вовремя: в кабинет вплыла Юлия Петровна. Она тепло поприветствовала меня и рабочий день начался.

К обеду я не чувствовала себя такой уставшей, как в другие дни работы на кафедре. Возможно потому, что сегодня никаких статей на проверку мне не выдали, и я могла сосредоточиться на основной части работы. К обеду решила не забивать голову книгами и просто посидеть в столовой. Но насладиться спокойствием не удалось: Тарковский, заметив меня за крайним столом у окна, не спрашивая позволения опустился рядом.

Да чтоб тебе искалось, назойливый какой!

Мой возмущенный взгляд не укрылся от внимания князя. Оправдывало его только то, что другие столы в обеденный час заняли студенты. Что ж, ладно, пусть сидит. Лишь бы молчал.

Владислав действительно не пытался завязать беседу какое-то время, но именно в тот момент, когда я поверила, что мы просто спокойно пообедаем и разойдемся, он все же нарушил тишину.

— Вы наверняка много слышали о некоей восходящей звезде публицистики, которая пишет под псевдонимом «Эхо»? — как бы невзначай спросил он.

Я подавила вздох, пытаясь придумать, как бы увернуться от этого разговора.

— Очевидно слышала. Вам это должно быть известно, если вы читали недавние новости, — о моем якобы знакомстве с «Эхо» растрепали во всех газетах.

— Что вы думаете о недавней его публикации? — продолжил князь светским тоном, но за этой необременительной беседой мне чудился какой-то подвох.

— Оригинальный ход мысли, — медленно ответила я. — Хотя, возможно, немного опережающий время. Впрочем, как представительница работающей аристократии я не стала бы спорить с тем, что утверждается в этой статье.

— В самом деле? — саркастично улыбнулся князь. — Вы готовы согласиться с тем, что созидательный труд — это благо и право каждого человека, независимо от происхождения?

Я прикусила губу, осознав, что попалась. Что ж, переобуваться в прыжке и утверждать, что я «вовсе не это имела в виду», уже поздно.

— Всем людям в той или ной степени свойственно желание трудиться и творить. Реализовать его — потребность и да, она должна быть таким же неотъемлемым правом, как право на жизнь и безопасность, — кивнула я и спрятала раздражение за чашкой чая.

— Практика показывает обратное, — продолжил настаивать Тарковский, а я все еще не понимала, на кой черт он вообще завел эту беседу? — Дамам из высшего общества, например, никакая страсть к труду явно не свойственна.

Князь замолчал и взглянул на меня испытующе. Я не удержалась и фыркнула в кружку: тоже мне аргумент.

— Разве? А как же бесконечные перемены нарядов, балы и приемы, благотворительность, налаживание дружеских связей, полезных супругу или детям? По-моему, в рамках дозволенного дворянки делают все что могут, и даже больше. Конечно, многие из них сублимируют жажду деятельности, гоняясь за новыми фасонами платьев и сплетнями, но лишь оттого, что подвержены общественным стереотипам больше, чем некоторые их подруги, — выдала я.

Глава 2

Еще только приближаясь к подъезду, я заметила огромный черный внедорожник, которого прежде не видела на парковке. Да здесь вообще кроме выкидышей старого отечественного автопрома никогда ничего не стояло.

Дурное предчувствие кольнуло грудь, и почти сразу же оправдалось: из автомобиля вылез, тяжело дыша, Яринский. Когда он свешивал короткие ноги и спрыгивал с заднего сидения, выглядел донельзя комичным. И зачем, спрашивается, такая машина, если она неудобна? Какие комплексы скрывает этот уже немолодой круглый мужчина?

Впрочем, смеяться мне совершенно не хотелось: очевидно, предстоял очередной непростой разговор. И хорошо, если только разговор.

— Маргарита Алексеевна! — Яринский, увидев меня, обрадовался так, будто и не ожидал застать возле моего же дома. Будто не сам приехал ради удовольствия меня увидеть.

Я расплылась в фальшивой улыбке.

— Константин Георгиевич, здравствуйте, — выковыривать из памяти его имя оказалось так же неприятно, как его произносить. — Какими судьбами?

— Так… Тридцатое ревуна, Маргарита Алексеевна. Я как всегда-с, о проценте напомнить, — Яринский ответил так, будто я сама должна знать, о каких процентах речь.

Но я не помнила. Смутно догадывалась, что речь идет об очередном долге Маргариты, пыталась найти в ее воспоминаниях что-нибудь о нем, но почти все, что связано с деньгами, подергивала будто серая дымка. Такая же лежала на информации о родителях и, как ни странно, о самом Яринском.

Я вежливо улыбнулась и пригласила незваного гостя выпить чаю, рассчитывая, что он откажется. И он не разочаровал.

— Ну что вы, не смею вас стеснять, — в его ответной улыбке так и читалось презрение и насмешка, намекающие на неблагополучные, по мнению местных богатеев, условия жизни княжны. — Я лишь документы новые показать хотел. Вот, взгляните, чтобы не с моих слов. Сами убедитесь, что все по закону.

Неловко повернувшись, Яринский достал из машины дипломат, открыл его и, выудив оттуда какие-то листы, сунул их мне.

Я взяла, заинтригованная и напуганная. Скользнув взглядом по строчкам, почувствовала, как голова кружится и перед глазами темнеет. Даже, кажется, покачнулась, но незваный гость тактично сделал вид, что этого не заметил.

Два миллиона. Долг Марго, вернее, отца Марго, перешедший на нее, составлял два миллиона рублей. По местным меркам — сумма просто заоблачная. Мне такую ни за что не заработать: я еще с долгом перед комиссией не расплатилась! Кредит на такие огромные деньги мне никто не даст, клад я вряд ли отыщу… Интересно, что полагается за неуплату? Разве с такой огромной задолженностью я не должна уже сидеть в тюрьме или отправиться на какие-нибудь работы?

Яринский, похоже, мыслил примерно в одном со мной русле: насладившись эффектом, который произвели на меня бумаги, он забрал их и деликатно кашлянул в кулак.

— Разумеется, я понимаю ваши обстоятельства, Маргарита Алексеевна. И учитывая, что вы дама… княжна, в конце концов, не смею обращаться к компетентным органам с просьбой об аресте. Тем более, вы не покидаете город и вносите время от времени платежи… И все же, поймите, я не могу ждать вечно. Здоровье уже не то, а хотелось бы и деток понянчить. Разумеется, после свадьбы ни о каком долге не может быть и речи: я за вас в приданое три миллиона дам. Два в погашение долга и один — на ваши девичьи желания…

Он говорил, а я сосредоточилась только на том, чтобы на ногах устоять от таких новостей. Мне только начало казаться, что все налаживается: Снежин окончательно опозорился, девочки начали спокойнее принимать мои странности, Краузе обещал с завтрашнего дня начать обучение. Даже с Тарковским худо-бедно поладить удалось. И тут такое.

— Я… — хотелось отказаться, хотелось выгнать мерзкого старика пинком, но решимости не хватило. Если мне все же придется сдаться и выйти за него, то давать заднюю после резкого отказа будет более позорно, чем после обещания «подумать» или чего-нибудь в этом роде.

— Понимаю, вам нужно еще немного времени, — Яринский покровительственно похлопал меня по плечу. В уголках его полных губ пряталась довольная улыбка: уж он то уловил перемену в моем настроении.

— Благодарю за понимание, — справившись с собой, я осадила ростовщика ледяным взглядом и отвернулась. — Хорошего вам дня.

И не давая ему ни времени попрощаться, ни возможности последовать за мной, скрылась за дверью подъезда.

Как только оказалась в квартире, на меня сразу же налетели сестры.

— Что хотел этот мошенник? — с возмущением спросила Марта, помогая мне стянуть пальто.

— Да ясно что, пришел бумажками своими трясти, поддельными, — фыркнула Марина, впрочем, в ее тоне я слышала нервные нотки.

— Ты же его прогнала, как всегда, да? — с надеждой уточнила Марта, заглядывая мне в глаза, как верная собачка.

— Да. Сегодня — да, — кивнула я, все еще не до конца справившись с шоком.

Уверенность в своих силах и в завтрашнем дне стремительно рушилась под напором новых обстоятельств. Меня совершенно не страшила перспектива прожить остаток жизни, работая секретарем на кафедре. А вот стать женой такого склизкого человека, как Яринский, я, оказывается, боялась до дрожи, почти суеверным ужасом. Ложиться с ним в постель, рожать от него детей — таких же коротконогих, склонных к полноте маленьких свинов — оставить все привычные занятия и вести «жизнь, приличествующую знатной госпоже». Что может быть хуже?

— Не волнуйся, Марго, полиция наверняка во всем разберется. Ты же заявление на него писала, они обязательно все выяснят. Только надо еще немножечко продержаться, — Марина, заметив, что я вовсе не так уверена, как хотела бы показать, погладила меня по руке.

— Пойдем ужинать, мы картошку пожарили. Даже не пригорела! — похвасталась Марта, хватая меня под руку с другой стороны.

С картошкой девочки действительно справились на отлично: нарезали кривовато, зато обжарили до приятного золотистого цвета и хруста, но не высушили, и с маслом не перестарались, как в прошлый раз.

Глава 3

Решив, что комната не станет выглядеть еще хуже из-за оторванного кусочка обоев, я потянула за уголок, чтобы рассмотреть текст.

«А. В. Соколовск…» — как только заметила свою фамилию в середине текста, подскочила и отыскала на столе ножницы.

В документах Марго я не находила даже паспортов ее родителей. И никакой другой информации о них — тоже. Только в свидетельстве о рождении значилось, что отец Маргариты — Алексей Витальевич Соколовский, мать — Наталья Сергеевна Соколовская. А газета обещала приоткрыть хоть какую-нибудь информацию о семье, которую прежняя владелица моего нового тела очевидно совершенно не желала вспоминать.

Я рассчитывала срезать лишь небольшой кусочек аляповатой бумаги, но чем дальше он отходил, очень плохо приклеенный и легко отстающий от газетной бумаги, тем больше вырезок открывалось взгляду. В результате, потратив около получаса, я освободила от обоев почти половину стены над диваном. На ней пестрели разной степенью желтизны вырезки из периодических изданий.

Когда я закончила и сбросила остатки бумаги на пол, в зал пришли сестры. Обе как правило уже спали в это время, но сегодня их, наверное, разбудил шум.

Увидев стену с газетными вырезками, Марта прикрыла рот ладошкой. Марина включила свет, и только теперь я заметила, что глаза у обеих на мокром месте.

— Марго, зачем ты… — прошептала младшая сестра, но задохнулась от волны эмоций.

— Идите спать. Незачем вам смотреть на это, — я подошла к выходу из комнаты, не позволяя девочкам пройти ближе.

Судя по их шокированным лицам, прежняя Марго никогда не сделала бы того, что сделала я. Но почему тогда они не собрали эти вырезки и не выбросили их? Загадка, но о ней явно не стоит спрашивать сестер. Они и так испуганы.

— Но ты же сама говорила, что все это вранье, и что читать эти бредни бессмысленно, — пробормотала Марина, впрочем не особенно уверенно.

— Однако я их не выбросила, — подчеркнула я очевидное. — Просто тогда я еще не готова была взглянуть в лицо фактам.

— Так ты думаешь, что все это, — Марта махнула рукой на стену, и по ее щеке покатилась слеза. — На самом деле правда?

— Я не знаю, — честно покачала головой и обняла сестренку, крепко прижимая к себе и позволяя выплакаться. — Но пора выяснить.

— Думаешь, где-то в этих желтушных статьях может быть подсказка, которая поможет обличить аферу Яринского? — Марина обняла Марту с другой стороны и погладила светлые волосы.

Честно говоря, я о таком даже не думала, лишь последовала за порывом любопытства. Но теперь надо внимательно все прочитать и для начала хотя бы понять, как так вышло, что отец Марго взвалил на себя столь огромный долг. Так что я кивнула и мягко подтолкнула Марту в сторону спальни.

— Идите, отдыхайте. Если среди этих… бредней я найду что-то стоящее, то обязательно вам расскажу, — еще раз покосившись на стену с газетными вырезками, желтыми и в прямом, и в переносном смысле, Марта помогла мне вывести сестру из комнаты.

Дождавшись, пока девочки улягутся, я вернулась к дивану и встала прямо на него. Читать со стены оказалось неудобно, так что я начала отклеивать газетные листы от штукатурки и раскладывать в хронологическом порядке.

К полуночи, когда, порвав парочку листов, я все-таки выстроила их по годам от самых старых к самым новым, упала в кресло и приступила к чтению. Поначалу плохо понимала, к чему ведет меня череда записей о больших банкетах и благотворительных вечерах, которые давала семья Соколовских, но чем дольше читала, тем отчетливее проступала в них печальная история.

По-видимому, местные газетчики любили обозревать торжественные мероприятия, проводимые дворянами, так же, как в моем мире журналисты с восторгом описывали подробности вечеринок, устроенных знаменитостями. И поначалу, пятнадцать лет назад, все выглядело хорошо: богатые столы, лучшие рестораны, пожертвования в сиротский приют — у князей Соколовских была прекрасная репутация.

Затем мелькнула короткая заметка о смерти Виталия Ильича Соколовского — дедушки Маргариты, после которой на протяжении года его наследник не появлялся в свете, видимо, соблюдая траур. Проблемы начались, когда Маргарите было примерно десять лет. Первые газетные заметки, обличающие походы князя Григория Соколовского в казино и его крупные проигрыши, появились именно в это время.

Правда, через несколько месяцев в газетах прекратили об этом писать. После того, как в одной из них появилось объявление о продаже загородного особняка. Деньги с него, по-видимому, и пошли на покрытие долгов.

Потом семья продала еще один особняк, находившийся за чертой города, на высоком берегу реки, в довольно живописном месте, судя по фотографии. Затем — большой пакет акций какого-то солидного завода. Князь вложил деньги в красильную мастерскую, которая обанкротилась спустя три года после начала работы, затем в какою-то сомнительную частную галерею, которая, кажется, действовала до сих пор, но прибыли тогда не приносила почти никакой. Потом последовала череда из еще нескольких неудачных вложений и карточных проигрышей, и кажется, где-то в тот момент, когда Марго было пятнадцать, глава рода все-таки взял взаймы денег у Яринского.

Судя по тому, как сильно газеты к тому моменту потрепали его репутацию, приличные организации займ ему уже не давали. Он обратился к молодому предпринимателю, коим тогда был Константин Георгиевич. И снова прогорел, а долг рос.

Глава 4

— Не ожидал, но крайне рад, — Яринский суетился, усаживая меня в кресло в просторном и до тошноты пафосном кабинете.

Я ожидала увидеть что-то роде бесконечного ряда столов, за которыми улыбчивые девушки предлагают людям кредиты, но контора Яринского оказалась классом повыше. Может, где-то и существовало отделение для простых смертных, но здесь явно принимали только элитных посетителей. Тех, с кого можно стрясти баснословные суммы.

Если бы покойному князю Соколовскому вздумалось взять здесь деньги взаймы сейчас, то его бы и на порог не пустили. И так для обнищавшей княжеской семьи было бы лучше. Но что сделано, то сделано.

— Не желаете ли чаю, кофе? — старик продолжал крутиться по кабинету, как юла, и даже крикнул секретаршу.

— Ничего не нужно, Константин Георгиевич, — отмахнулась я, понимая, что даже глоток воды в горло сейчас не полезет от нервов и отвращения. — Я к вам по делу.

— О, как любопытно, — судя по легкой усмешке, мои слова Яринский всерьез не воспринял. — И по какому же?

Он сел не в начальственное кресло, а напротив меня, и вложил круглые морщинистые руки на коленях. Наверное, он ожидал, что я пришла сообщить о согласии на брак. Я с трудом подавляла улыбку, представляя его разочарование.

— Я бы хотела получить копии всех договоров о займе, начиная с того, который был заключен с вами моим отцом, и заканчивая тем, который вы показывали мне вчера.

— Разумеется, конечно, — не выказав ни малейшего признака волнения, Яринский снова позвал секретаршу. Миловидная девушка, которая, судя по затаенной злобе во взгляде, уже устала бегать туда-обратно без результата, тем не менее услужливо улыбнулась.

Отдав ей распоряжение сделать копии документов, Яринский махнул рукой и юная блондинка скрылась за дверью.

Мы снова остались наедине, и только сейчас я поняла свою ошибку: надо было взять кого-нибудь с собой. Хотя бы сестер. Хотя бы Марину. Но теперь даже секретарша, судя по стуку каблуков, куда-то ушла, и мне оставалось надеяться только на порядочность Яринского. Отсутствующую у него напрочь, судя по алчному блеску в маленьких выцветших глазах.

Стараясь избавиться от нервозности, я встала и медленно пошла вдоль деревянных полок с книгами, судя по пыльным обложкам, ни разу не читанными и стоящими здесь для дополнительного пафоса. Мои действия вызвали у банкира только улыбку — он явно чувствовал себя хозяином положения. А у меня от неясной тревоги по коже бегали мурашки.

Предстояло продержаться без скандала до тех пор, пока не вернется секретарша. И к моменту ее прихода не оказаться скомпрометированной.

Я до сих пор так и не обратила внимания на местные правила, касающиеся чести девиц. Тот факт, что мне не возбранялось оставаться на кафедре наедине с тем же Тарковским, а сестры без зазрения совести пригласили в дом Андрея, наводил на мысль, что нравы в этом мире не так уж и строги. Но одно дело — тихая беседа, которая не стала достоянием общественности, другое — факт позора или порочной связи, известный другим людям. Что-то подсказывало мне, что если секретарша застанет меня в объятьях этого мерзкого старика, то отвертеться уже не получится.

Черт!

— Вы больше ничего не хотите мне сказать? — с намеком уточнил Яринский, наблюдая за мной со своего насеста. — Быть может, все-таки оставим формальности и вы примете мое предложение? Пока что оно для вас вполне выгодно.

Угрозу в тоне он отлично завуалировал, но я отчетливо расслышала это мягкое «пока что» — небрежное и скользнувшее в словах будто невзначай.

В груди нарастала злость от собственной глупости и беспомощности. Хотелось придушить засранца хоть собственными руками, и даже ветер покачивал тяжелые занавески, намекая, что он мне союзник, и будто подбивая на сумасбродный эксперимент, но нельзя. Надо думать о будущем, прежде всего — о будущем сестер.

— Поймите, Константин Георгиевич, — нарочито медленно начала я, отмеряя каждое слово неспешным шагом. — То решение, которое предлагаете вы, для меня непростое. Если бы дело шло обо мне одной, и если бы я не несла на себе бремя репутации рода, все могло бы решиться куда быстрее, — я могла бы задушить тебя и сбежать, но увы. Скажи спасибо, что счастье семьи для меня дороже мести.

Яринский с пониманием кивнул и тоже поднялся с кресла. Кажется, направление разговора его радовало.

— Я волнуюсь… — замявшись, я попыталась состроить гримасу неуверенности и раздумий. Судя по тому, что взгляд Яринского теплел, на него мой маленький спектакль производил нужное впечатление. — В первую очередь о том, как сложится судьба сестер. И о том, как мои решения повлияют на их репутацию. Смогу ли я устроить их судьбу достойно, если сама буду выглядеть в глазах общества как… Падшая женщина, продавшая свою фамилию?

Я отвернулась от банкира и коснулась глаз платочком, который предусмотрительно вынула из сумочки. Когда Яринский попытался приблизиться, медленно отошла в сторону окна, но встала в середине, так, чтобы он не смог зажать меня в угол.

— Ну что вы, дорогая. Любому мужчине сделает честь согласие такой прекрасной, родовитой, да еще и одаренной магическими талантами дамы, — плотоядно улыбнувшись, Яринский продолжил наступать.

Я медленно кружила по кабинету, стараясь держаться от него подальше, и укрывалась то за креслами, то за столом. Наши хождения начинали напоминать неспешные «кошки-мышки», но с каждой минутой атмосфера становилась все более напряженной. Да где же эта секретарша, чего она так долго возится?

— Важно, чтобы это понимали не только вы, — я мягко улыбнулась, хотя получился, наверное, акулий оскал.

— О, разумеется. Если вы того желаете, я паду к вашим ногам, если можно так выразиться, публично! — Яринский, отодвинув офисный стул, сделал решительный шаг в мою сторону.

Я стратегически отступила к двери, рассчитывая в случае провала позорно выскочить за нее.

Оценив мой маневр, Яринский замедлил шаг. Кажется, он понял, что перегнул палку, и вскоре вовсе остановился.

Глава 5

Стихия неумолимо тащила меня к обрыву. Забросив попытки договориться с ней, я пыталась зацепиться хоть за что-нибудь, но кроме листьев и мелких камней ничего не попадалось под руку.

Край высокого берега приближался, я зажмурилась, представляя падение, но ветер вдруг стих.

Выждав еще несколько мгновений и убедившись, что меня больше никуда не тащит, я приоткрыла сначала один глаз, потом второй. Сидела почти на самом краю, над вертикальным спуском к серой холодной воде.

Отползла в сторону и, поднявшись на дрожащих ногах, осмотрела платье. Оно оказалось безнадежно испорчено: вряд ли мне удастся вывести грязные пятна, да и зашивать такое количество дыр и затяжек на ткани уже бесполезно.

Обернувшись к Краузе, столкнулась с его непроницаемым взглядом. По его спокойному виду не удавалось понять, хорошо ли то, что мной произошло, или не слишком. Но несомненно мое падение предотвратил именно он.

— Спасибо, — собственный дрожащий голос показался жалким.

— По крайней мере, стихия отозвалась. С учетом того, как поздно в тебе пробудился талант к взаимодействию с ней, она могла и вовсе не отвечать ни на какие просьбы.

Я выдохнула, ободренная хотя бы тем, что не получу нагоняй за невыполненное задание. Но неприятный осадок в груди все же остался. Почему не получилось? Очевидно поднять в воздух платок гораздо проще, чем поднять человека, так с какой стати ветер принялся исполнять второе желание, а не первое?

— Постарайся вспомнить, о чем и как ты думала прежде чем тебя потащило к краю обрыва. И какие эмоции вызывало второе, неблагоразумное желание.

Я вдохнула, стараясь унять дрожь в коленках, и сосредоточилась. Но никаких особенных эмоций припомнить не могла. Разве что немного злилась, а мысль о полете казалась такой успокаивающей, легкой, даже нежной. Я представляла не столько само по себе физическое действие, сколько те ощущения, которые буду испытывать.

Еще немного покопавшись в памяти, выяснила, что на краю сознания мелькали мысли и о том, какой силы и в каком направлении должен дуть ветер, чтобы поднять человека, но не нанести ему вреда.

То есть, все как учил Краузе. При этом опасная шалость получилась почти без раздумий, а чертов платок так и валялся на куче листьев.

Я подняла его, отряхнула и сосредоточилась. Но быстро поняла ошибку, когда вокруг меня образовалось пустое, почти мертвое пространство, которое не отзывалось ни на какие слова. Усилием воли расслабила плечи и попыталась вспомнить это состояние «полета».

Если каждый маг сам определяет, в какой мере властвовать над стихией, а в какой дать ей свободу, то у меня кажется властвовать не получится вовсе. И попытка ветра сбросить меня со скалы это явно доказала.

На одной руке я продолжала держать уже порядком запачканную ткань, вторую опустила и, раскрыв ладонь, ощутила, как легкий поток ластится к пальцам. Доверилась ему, отдаваясь этому странному ощущению невесомости и свободы, но теперь уже думала не о настоящем полете, а лишь о том, как, повинуясь мягкому порыву, платок соскальзывает с руки, нежно оглаживая кожу кружевными краями, и зависает в воздухе.

— Отлично! — возглас Краузе заставил открыть глаза.

Платок висел в нескольких сантиметрах над моей ладонью, щекоча исцарапанную кожу.

Домой я возвращалась как шпионка с секретного задания: старалась не попадаться никому на глаза, чтобы у соседей не возникло лишних вопросов о моем внешнем виде.

Дома под причитания сестер выбросила платье. При этом девочки смотрели на меня со слишком уж сильным сочувствием, которое ситуации не соответствовало.

— Что случилось? — не вытерпела я, когда после ужина они продолжили таинственно переглядываться, ни слова мне не говоря.

— Н-ничего, — испуганно покачала головой Марта. — Все как обычно.

— Да неужели? — я продолжила смотреть на сестер в упор и вскоре младшая сдалась.

Она со вздохом скользнула в комнату с двумя кроватями, куда я обычно не заходила, уважая личное пространство девочек, и вытащила оттуда большой белый букет. С явным отвращением установив его посреди обеденного стола, она вытащила из охапки белых роз записку и протянула мне.

И раскрывать не пришлось, чтобы понять, что за «тайный» воздыхатель расщедрился на такую роскошь. Но я все же сорвала ленточку с розовой картонки и пробежала взглядом по строкам.

«Прекрасной княжнѣ Маргаритѣ, пленительнице моего сердца. К.Г. Яринский».

— Ну и пошлость! — не выдержала Марина, глядя не цветы с не меньшим отвращением, чем ее сестра. — Да как он вообще посмел?

Я вздохнула и воткнула записку обратно в листья, не без удовольствия замечая, что она немного порвалась.

— Мы не хотели тебе показывать, чтобы ты не расстраивалась. Думали завтра выбросить, когда ты уйдешь на работу, — пояснила Марта, виновато опуская взгляд. — Не сердись только, этот старик того не стоит.

На душе потеплело от трогательной заботы девочек, но увы, принять ее и просто выбросить цветы я не могла. Если Яринский выяснит — а он наверняка выяснит — что я просто избавилась от букета, нашему шаткому нейтралитету придет конец. А мне нужно время, чтобы выяснить все обстоятельства заключения договора.

— Завянут, тогда и выбросим. Цветы ни в чем не виноваты, — равнодушно заявила я и перенесла вазу в комнату. Долго думала, куда ее поставить, в итоге запихала в самый дальний и темный угол, на маленькую тумбу: так, чтобы букет пореже попадался на глаза.

Глава 6

Что собой будет представлять проверка, я представляла смутно. Честно говоря, все, что я делала — это дыхательные упражнения, во время которых ощущала с воздухом более сильный контакт, и прочла старые записи Марго по магической истории, которые нашла на дне коробки с пожелтевшими от времени книгами в дальнем углу антресолей.

Но как ни странно, этого оказалось достаточно. Тарковский задал несколько теоретических вопросов, попросил продемонстрировать упражнения. При этом он несколько раз громко хлопал в ладоши или кашлял в самые неожиданные моменты, но я ни разу не сбилась с выполнения, чем заслужила одобрительную улыбку.

Когда он протянул мне плотный лист картона, где на синем фоне белыми буквами значилось, что я прошла университетские курсы по сдерживанию магии, я чуть рот не разинула от удивления.

— И все? — недоверчиво покосившись на Тарковского, на всякий случай уточнила я.

— Да. О получении распишитесь и надо будет передать в приемную ректора, — следом в моих руках оказался белый лист, на котором уже стояли подписи напротив фамилий других слушателей курса.

— Так просто, что даже немного обидно, — усмехнувшись, я размашисто и угловато написала «Сокол» напротив строки со своей фамилией.

— Вы изменили подпись? — невзначай отметил князь, и я привычно замерла, как всегда делала, когда попадалась на каких-то мелочах, в которых мы с бывшей владелицей тела значительно отличались.

— Да. Мне показалось, эта лучше, — промямлила я.

— Как интересно, что это событие совпало с началом вашего обучения у Краузе. Милый символизм, — по-своему истолковал мои решения Тарковский.

Замечательно! Князь достаточно изобретателен, чтобы самостоятельно находить оправдания моим странностям. Вот только его осведомленность о моей жизни немного раздражает.

Заметив мое удивление, князь улыбнулся как будто извиняясь.

— В Калиновом мосту не так уж и много примечательных людей, информация о них почти витает в воздухе. Скоро и вы пополните круг лиц, которыми все интересуются, — Тарковский красноречиво покосился на блокнот, в котором я обычно делала наброски и заметки для новых статей.

— Что ж, если такова цена перемен в жизни, ничего не поделаешь, — я пожала плечами и отвернулась, стараясь скрыть нервозность.

— А если вы все же решитесь стать женой банкира, то и вовсе произведете фурор, — добил князь.

Ну разумеется, ему и это уже известно. Вот только выводы он, кажется, делает неверные. И в его голосе звучит откровенная насмешка. Но почему?

Внезапная догадка прошибла меня как молнией.

— Уж не злитесь ли вы на меня за то, что я предпочла Яринского вам?

Судя по тому, как сверкнули глаза Владислава, попала в точку. И не удержавшись, рассмеялась. Зло и почти отчаянно.

— Вы сами просили меня о браке. К тому же, я мог бы дать в вашу женскую долю гораздо больше жалких двух или трех миллионов, — справившись с эмоциями, напомнил князь.

«Жалких двух миллионов»? Умеет же ненавязчиво показать превосходство, зараза! И его миллионы могли бы стать спасением, но какая разница, чьей женой быть, если итог один — сидеть взаперти и изображать из себя благонравную девицу?

— Вы слишком долго думали над ответом. За это время я пришла к выводу, что такая просьба к вам с моей стороны просто бесчестна. Вы не обязаны жертвовать своей свободой и возможно личным счастьем, и я все равно не смогла бы принять такую жертву. Так что простите меня и давайте не будем больше возвращаться к этому разговору, — на последних словах голос предательски задрожал. Я бы могла еще кое-что сказать по поводу всей этой мерзкой ситуации, но чувствовала, что вот-вот расплачусь.

От безысходности, от накатившего вдруг чувства собственного бессилия и отчаяния.

— Да, мне необходимо было все обдумать, но не такая уж это и жертва: взять в жены красивую молодую женщину. Я бы обеспечил вас всем необходимым, мы прекрасно бы смотрелись в свете, вы носили бы лучшие…

— Заткнитесь! — прошипела я.

Ярость вскипела настолько сильно, что воспитание Марго забилось в дальний угол, полностью уступая место мне прежней.

— Вы хоть осознаете, какую чушь мелете? Вы ничем не лучше Яринского, даже хуже. С ним у нас по крайней мере честная сделка: я продаю ему молодое женское тело, он платит мне три миллиона. А вы мало того что смотрите на меня как на товар, так еще и выставляете покупку как поступок достойный и благородный.

Хотелось убежать, спрятаться и никогда больше не думать ни о долгах, ни о расплате за них. Но я стояла, гордо вздернув голову, и смотрела прямо в серые глаза князя.

Он ошеломленно молчал и хмурился. И судя по отстраненному взгляду, думал как будто не о моих словах, а о чем-то своем.

— Прошу прощения, — наконец выдавил он сквозь стиснутые зубы. — Если вы предпочитаете честные сделки, не смею мешать вам в их заключении.

Остаток дня прошел в напряженном молчании. К шести часам я даже начала скучать по непринужденным беседам, которые обычно завязывались между мной и князем примерно к пяти часам, когда у него заканчивались основные пары. Но предаваться меланхолии мешало беспокойство.

Я тщательно обдумала все, что собиралась сказать журналистке, но предчувствовала, что каверзных вопросов не избежать. Сама бы на ее месте попыталась вытянуть из столь увлекательной да еще и не бесплатной беседы все самое интересное. И сделала бы это интервью настоящим разрядом молнии среди ясного новостного неба. И Наталья своего наверняка не упустит.

Когда я подошла к кафе, то сразу заметила в окне ее изящный силуэт. Широкий пиджак с прямыми полами только подчеркивал стройную и гибкую фигуру, собранные в неряшливый узел волосы мягкими волнами падали на тонкую шею. Что-то в выверенной позе этой женщины намекало, что она не так уж проста, и что к «выходцам из народа» ее если и можно отнести, то с большой натяжкой. Но я отбросила догадки о ее происхождении. Сначала дело — потом праздное любопытство.

Глава 7

Быстро перебрав разные варианты не отказывать в предложении, но уклониться от него, я выбрала тот, который сочетал в себе простоту и даже элемент пользы. Кода решение созрело, успокоилась. И даже написала в ответ, что с радостью принимаю его предложение.

Вручила Марте запечатанный конверт и попросила ее отправить с мальчишкой-курьером, как принято среди местного дворянства.

И чем им, спрашивается, телефоны не угодили?

Впрочем, так даже лучше: лишний раз время потянем.

На все расспросы сестер таинственно улыбалась и заверяла их, что никуда идти с Яринским вовсе не собираюсь. В итоге мне удалось их успокоить, а заодно и себя. Мой план не выглядел идеальным, но казался самым выполнимым из всех.

На следующее утро уже на пороге университета ко мне подлетела стайка старшекурсниц. Ошеломленная их щебетом, напором и улыбками, я даже не сразу сообразила, что происходит.

Накрапывал мелкий дождь, мои волосы промокли еще во время утренней пробежки, хотелось спрятаться от холодного ветра в теплом коридоре, так что я поняла, что им всем от меня надо, только когда заметила в руке одной из студенток свежий номер журнала, в котором работает Наталья.

— Вы такая смела, Маргарита Алексеевна! — раздалось откуда-то справа, но я даже не успела заметить, кто из девушек это сказал.

— Мы вами восхищаемся! Вы планируете продолжить обучение и преподавать?

Вопросы сыпались со всех сторон. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и натянуть на лицо вежливую улыбку.

— Ответы на все ваши вопросы вы узнаете в следующем номере, — я постаралась вывернуться из плотного кольца студенток, но они обступили меня слишком тесно, становилось нечем дышать.

— Вы будете писать о том, как молодой девушке противостоять давлению общества?

— Раскроете ли тему о равенстве мужского и женского интеллекта?

— Чего стоят ваши заявления, если по городу ходя слухи, будто вы вступите в брак с богатым банкиром?

Я слышала вопросы, но не понимала их смысла и не собиралась отвечать. Знакомое чувство боли в груди стремительно нарастало. Пыталась вдохнуть, даже пару раз махнула руками, призывая девушек отойти хоть немного, но жест получился слабым и жеманным.

— Дамы, доброе утро, — когда за спиной раздался голос Тарковского, студентки тут же затихли, с обожанием уставившись уже на него.

В этот момент я готова была расцеловать князя, но вместо этого проскользнула мимо оторопевших девиц и поспешила скрыться за входными дверьми.

Оказавшись на кафедре, первым делом распахнула окна. Боль отступила, но грудь время от времени сдавливала мерзкая судорога. Я стояла прямо, стараясь дышать как можно глубже, до боли в ребрах, и постепенно успокаивалась.

Когда в кабинет зашел Тарковский, его плечи дрогнули от холода, но он ничего не сказал и даже не взглянул в сторону окон.

— Как вы себя чувствуете? — тут же спросил он, почти мгновенно оказываясь рядом.

— Уже лучше, — вполне искренне улыбнулась я, однако на всякий случай сделала пару шагов назад. — Спасибо, вы меня буквально спасли. Уже второй раз.

«Надеюсь, таких же поползновений, как в первый, делать не станете» — хотелось добавить мне, но я вовремя прикусила язык.

— Рад быть вам полезным, — церемонно ответил он и бросил на свой стол тот же журнал, с которым меня поджидали студентки. — На редкость любопытное интервью, — добавил он, проследив за моим взглядом.

— Вы так считаете?

Я уже окончательно справилась с последствиями очередного странного приступа, причину которого еще только предстояло понять, и продолжала говорить скорее для поддержания темы. На самом деле мнение князя меня не интересовало. Почти.

— Да. В нем нет той показной бравады и жеманности, которая прослеживается обычно в первых публичных заявлениях восходящих звезд, — заверил князь. — Но признаться честно, меня больше заинтересовали ваши слова об обучении магии. Вы в самом деле намерены постигать эту непростую науку?

Чего он лезет, куда не просят? И вообще, обычно такой осведомленный, тут он явно чувствует, что знает не все. Значит, Краузе ему не докладывается. Надо учесть на будущее.

— Все, что я хотела сказать о своей магии, я сказала интервьюеру, — решила пресечь расспросы я. Не хватало еще отчитываться ему о том что я умею и чего не умею.

— Не поймите мой интерес превратно. Я лишь хотел сказать, что мой прадед обладал талантом к магии воздуха и оставил кое-какие записи, старые учебники и странные схемы, которые сам я понимаю довольно смутно. Быть может, они вас заинтересуют? — пошел на попятную Тарковский.

У меня от предвкушения даже сердце забилось чаще, но я постаралась не выдать восторга. Записи по магии воздуха? Учебники? Но в библиотеке мне сказали, что учебников по этому направлению вовсе не бывает. Правда, Краузе упоминал какие-то пособия, но говорил, что мне пока рано их читать. А сам старый пень давал информацию такими маленькими дозами, что любопытство буквально меня пожирало.

— Может и заинтересуют, — делая вид, что раздумываю, кивнула я.

— В таком случае почему бы вам не приехать в мой особняк на выходных и не взглянуть на них, — судя по блеску в глазах князя, его мой маленький спектакль не обманул: он видел мой интерес и собирался им воспользоваться.

Прода от 28.03

От возмущения у меня даже сбилось дыхание. Он за кого меня принимает вообще? Незамужняя девушка «в гостях» у неженатого мужчины здесь мягко говоря отхватит порцию морального осуждения от всех, кто об этом узнает. Да и на мужчину будут косо в такой ситуации смотреть, как я поняла. На кой черт ему это нужно?

Эмоции наверное крайне отчетливо отразились на моем лице, потому что Тарковский решил пояснить.

— Разумеется, я приглашаю не вас одну. Буду рад видеть и ваших милых сестер. К тому же уверен, что моя матушка не упустит случая повидаться с вами. В последний раз вы встречались еще в те времена, когда были живы ваши родители…

Глава 8

План по избавлению от общества Яринского прошел успешно, но я не учла одну маленькую деталь: на следующий день мне почти не стало лучше, однако в доме Тарковского приходилось изображать относительную бодрость.

— Дорогие мои, вы так похорошели. Я так давно вас не видела! — мать князя, Анастасия Матвеевна, расточала медовые улыбки, щедро одаривая комплиментами и меня, и сестер.

Девочки держались свободно и явно наслаждались атмосферой тихой роскоши и комфорта, от которого наверное уже успели отвыкнуть. Но их воспитание никуда не делось: они с вежливыми улыбками возвращали пожилой, но не утратившей шарма женщине, комплименты, изящно пользовались столовыми приборами и легко поддерживали необременительную светскую беседу.

Я только наблюдала за ними, предоставляя сестрам возможность насладиться обществом жизнерадостной вдовы. Сам Тарковский тоже помалкивал, позволяя матери стать центром беседы.

Она и стала, живо описывая воспоминания о давнем прошлом.

— Вы были такой чудесной и милой девочкой, Маргарита. Я всегда говорила, что из вс вырастет достойная во всех отношениях женщина, — вещала Анастасия Матвеевна.

Сестры при этих словах ехидно переглянулись, но спорить с гостеприимной хозяйкой не стали. Похоже, она значительно приукрашивала доброту Марго, но какое это имеет значение?

— А помните те замечательные розы в нашем саду, которые вы так обожали? — продолжала вдовствующая княгиня, все больше воодушевляясь от собственных слов. — Знаете, эти кусты до сих пор украшают задний двор. Как жаль, что они уже отцвели. Владислав, тебе стоило пригласить дорогих княжон раньше, чтобы они успели увидеть! Бутоны в этом году были просто прелестными.

Я улыбнулась и коротко кивнула. Память Марго на напоминания о розах никак не отозвалась, да и неудивительно: если то, о чем говорит княгиня, действительно происходило, то настолько давно, что вряд ли вспомнила бы и настоящая владелица тела. Что уж говорить обо мне?

— А помните малышку Аннет? Вы с ней были так дружны, — не унималась Анастасия Матвеевна. Ее ностальгическое настроение уже начало раздражать, и я взглянула на князя, пытаясь намекнуть ему, что пора бы и вмешаться. Но столкнулась с его непроницаемым взглядом.

— Конечно, — когда молчание слишком затянулось, пришлось ответить мне. — Но давно о ней ничего не слышала.

Говорила наобум в надежде, что эта самая Аннет не померла пару лет назад и не поставит меня этим фактом в неудобное положение.

— О, ничего удивительного. Она у меня такая егоза! С тех пор, как уехала учиться во Францию, почти не пишет. Не дочь, а перелетная птица. Хорошо что хотя бы Владислав чтит семейные традиции и не рвется из родного города, — княгиня с нежностью взглянула на сына, он ответил ей мягкой улыбкой, но взгляд Тарковского блуждал по комнате. Он явно думал вовсе не о сыновнем долге.

Когда подали чай, Владислав наконец отмер. Будто только что вспомнив, что обещал мне книги, послал за ними слугу.

— Неисправимый прагматик! — всплеснула руками Анастасия Матвеевна. — Пригласил такую прекрасную девушку и вручаешь ей книги? Идемте лучше прогуляемся по саду. Сегодня, наверное, последний приятный осенний день, не будем же его терять.

Спорить с княгиней никто не решился, хотя погода за окном царила на редкость пакостная. Дождь пока еще не начался, но тучи нависали над землей угрожающе. Сильный ветер пригибал к желтому газону ветви яблонь и волочил по усыпанным гравием дорожкам жухлые листья. Однако я даже порадовалась, когда вновь оказалась на свежем воздухе после душного гостеприимства Тарковской.

Князь небрежно предложил мне руку и за несколько минут мы немного отдалились от его матери, которая виртуозно развлекала ничего не значащей болтовней сестер. Он провел меня по дорожке на задний двор особняка и указал на клумбу с кустовыми розами.

— Вы хотели знать секрет тех мешков. Их содержимое здесь, — он стоял чуть позади, за моим плечом, но даже не глядя на его лицо я чувствовала в голосе улыбку.

— О, слава небу, вы все-таки прячете в клумбах трупы, как романтично! А я то уже почти расстроилась, решив, что там картошка или еще что-нибудь столь же заурядное, — мой восторженный тон придал словам еще больше абсурда, и князь снова рассмеялся.

А я поймала себя на мысли, что мне нравится его смешить. Как глупо!

— Вынужден вас расстроить, хоть мне этого вовсе не хочется. К сожалению, в мешках были не трупы, — мягко возразил князь, приближаясь. Я даже почувствовала его дыхание в волосах. Или это только ветер?

— Что же там тогда такое? — я еще раз пригляделась к кустам. Они оказались ничем не примечательными, как и весь остальной осенний сад.

— В мешках всего лишь удобрения.

Ладно, это пожалуй постраннее трупов. Князь — и лично таскал какие-то мешки для сада?

Мое изумление, наверное, читалось даже по затылку, потому что Тарковский все же соизволил пояснить.

— Если те идеи, что вы писали под псевдонимом «Эхо», вам на самом деле близки, вы меня поймете. Сад — мое хобби. Не слишком достойное дворянина, по крайней мере так считается в обществе. В этом доме мало слуг, и в основном я сам делаю все, что связано с цветами и деревьями. Пару раз в год приходится кое-что заказывать в магазинах. Искать работника через профсоюз, чтобы перетащить пару мешков, долго и бессмысленно, а нанимать человека на целый год, чтобы он бездельничал — нерационально. К тому же, я ценю уединение.

Пока князь говорил, я оглядывала высокий забор и ряды деревьев, которые отделяли его особняк от других не менее уединенных и красивых загородных домов.

Когда Владислав замолчал, я обернулась. И столкнулась с напряженным выжидающим взглядом.

— Вы в самом деле боитесь моего осуждения? — невольно вырвалось у меня, когда тишина стала очень неловкой.

— Скорее вашего разочарования, — почти весело улыбнулся он.

— Напрасно, — я отвернулась, чтобы скрыть смущение. Почему-то казалось, что этот простой разговор значил для князя гораздо больше, чем я предполагала.

Глава 9

Я застыла от страха, все мысли разом улетучились из головы. И прежде чем я успела сообразить, что сделать или сказать, чтобы сохранить жизнь, князь сделал шаг вперед.

— Кто вы такая? — спросил он, впившись изучающим взглядом в мое лицо.

— Маргарита Алексеевна Соколовская, — мягко начала отвечать я, опасаясь, что князь мог и с ума сойти вообще-то.

— Кто вы на самом деле? — он приблизился еще на шаг. — Доппельгангер? Ведьма с западного континента? Злобный дух, завладевший этим телом?

Я прикрыла глаза и медленно вдохнула. Пожалуй, Тарковский не убьет меня как минимум до тех пор, пока не получит ответ, и теперь от того, насколько убедительно прозвучит правда, зависит моя жизнь. Не время для паники.

— У меня в самом деле есть только это имя — Маргарита Соколовская. И только ее тело. Но вы правы, я не она, — говорила медленно, глядя прямо в глаза князю и стараясь показать, что я с ним максимально честна. — Моя… душа — если можно так выразиться — попала сюда в момент, когда у Марго открылся дар к стихии воздуха. Прежде я жила в другом месте. В другом мире.

Собственные слова казались бредом, и факт существования магии в этом мире ничуть не сглаживал градус неправдоподобности моих слов.

— Вы завладели ее телом намеренно? — продолжал допрос Владислав. Судя по скепсису во взгляде, он доверял моим словам не больше, чем щебету птицы.

— Нет. Я не знаю точно, но полагаю, что умерла в тот же момент, в который Марго лишилась сознания. И случилось… то, что случилось, — я не раз думала о произошедшем, мучаясь по вечерам без сна, но так и не нашла подходящих слов, чтобы описать это.

— Вы помните как умерли? — князь похоже задался целью вытянуть из меня вообще все.

— Не слишком отчетливо. Помню боль в груди, нехватку воздуха и чувство, что сознание постепенно угасает, — я перевела взгляд с лица князя на пистолет.

Тарковский опустил оружие и нажал на курок. Оно щелкнуло вхолостую, и я с облегчением выдохнула, осознав, что моментальная смерть мне не грозила. А в следующий миг уже ощутила, как меня охватывает злость.

— Разве вы не могли бы просто спросить? Между прочим вы не первый, кто догадался, что Марго немного изменилась, — я скрестила руки на груди и оглядела Тарковского с показным презрением.

— Я признаю, что эта мера, — князь красноречиво покосился на оружие в руке, — слишком жесткая и прошу прощения. Но вы искусны в светской беседе и в обычном разговоре водили бы меня вокруг ответа, так и не дав его.

Тоже верно, но черт возьми, это не повод наставлять на меня пистолет!

— Значит, вы не Марго, но решили, что имеете право вмешиваться в ее дела, — продолжил Тарковский, хотя я даже не успела толком успокоиться. — И понятия не имеете, во что ввязываетесь. Продолжая копаться в прошлом, вы поставите под угрозу и себя, и сестер.

— После того, что вы сказали и сделали, я просто обязана все выяснить, — я вздернула подбородок, давая этому наглецу понять, что он меня не переубедит. — Впрочем, сами виноваты. Если вам так дороги эти тайны, могли бы повести себя как нормальный мужчина: проявить симпатию, убедить меня в искренней любви и предложить брак в менее напряженной обстановке.

— Не вы ли сами отвергли мои попытки? К тому же я запомнил, что вы предпочитаете честные сделки, и признаться, не слишком хотел вас обманывать, — парировал князь, убирая пистолет в ящик стола.

— О да, угрозы — это гораздо честнее, благодарю, — улыбнулась я.

Страх и злоба постепенно уходили, оставляя место язвительной насмешке.

— Пока не за что, — не менее ядовито улыбнулся Тарковский в ответ. — Мое предложение пока останется в силе. Если передумаете — я к вашим услугам.

Он подхватил со стола книги и передал их Настасье, которая, кстати, очень ловко исчезла на время нашего приватного разговора. Похоже, эта женщина куда интереснее, чем можно подумать при поверхностном знакомстве.

— Отправь в квартиру Маргариты Алексеевны, — распорядился он, и мы как ни в чем не бывало вернулись в гостиную.

Еще около часа я героически выдерживала общение со словоохотливой княгиней и даже умудрялась улыбаться Владиславу с достаточной вежливостью. Но как только такси умчало нас от особняка, почувствовала, что с плеч будто сваливается гора.

Однако поводов для беспокойства стало гораздо больше: теперь еще один человек знает, что я не совсем Маргарита. И как он распорядится этим знанием, я даже представить не могу. Интересно, по каким признакам он понял, что прежней княжны Соколовской больше нет? Может, это из-за статей в газеты? Или из-за моих отказов? Впрочем, мало ли мелочей, которые знают друг о друге люди, работающие вместе. А это значит, что странности могли замечать и другие, и я понятия не имею, сколько еще знакомых Маргариты сделали те же выводы, что и Владислав.

Ощущение удавки на горле усиливалось, так что я попыталась выбросить тревожные мысли из головы, пока не начался очередной приступ. Но беспокойство взметнулось в душе с новой силой, когда у двери в квартиру я заметила мальчишку в характерной синей одежде, который крутился на лестничной площадке и сжимал в руках конверт.

— От Константина Георгиевича, — отчитался он, протягивая мне письмо.

Вот же неугомонный старик! Прилип как банный лист.

На этот раз Яринский приглашал на званый вечер в честь дня рождения графа Панина, которому, судя по письму, через неделю исполнится пятьдесят. Мероприятие уже гораздо более серьезное, чем просто посиделки в честь возвращения дочери из-за границы. И отвертеться будет труднее.

На этот раз я отослала паренька без ответного письма. Сестры переглядывались обеспокоенно, но пока молчали. Даже Марта, которая то и дело хмурилась или подавляла непрошенные слезы, старалась держаться спокойнее.

Я раздумывала, что делать, пока готовила ужин, но на ум ничего не приходило. Девочки тихо совещались о чем-то в комнате, но когда вышли на кухню, выглядели до неприличия довольными собой.

Глава 10

— Боитесь? — с насмешкой спросил Тарковский, когда дверь за нами захлопнулась.

— Справедливо опасаюсь, — поправила я, сразу усаживаясь за стол, чтобы создать между нами хотя бы иллюзорную преграду. Почему-то казалось, что так спокойнее.

— И что же я по-вашему могу сделать? Рассказать всем, что вы на самом деле не Марго? — князь рассмеялся, и даже сейчас, в атмосфере сильного напряжения, его смех парадоксальным образом казался мне приятным. — После таких заявлений меня самого могут в дом умалишенных отправить.

— Хотите сказать, что никак не используете эту информацию? — я даже фыркнула, настолько уж смешными казались собственные слова.

— Я этого не говорил. Но я не намерен вам вредить, — судя по звуку шагов, Владислав остановился у окна. Он явно не спешил приниматься за дела.

— Значит, намерены использовать новые данные мне во благо? — я уже едва не смеялась в голос.

— И этого я тоже не говорил, — ответил князь неожиданно резко.

— Так зачем вам вообще было выпытывать из меня это дурацкое признание? — не выдержала я и все-таки обернулась.

Тарковский смотрел в окно, его правая рука зависла у лица так, будто в ней должна быть сигарета. Но никакой сигареты я конечно же не увидела. Князь не ответил — впервые за все то время, которое я его знаю.

— Не смотрите на меня так. Я не курю с тех пор, как покинул военную службу, — бросил он небрежно, переводя тему.

— Мне все равно, — чувствуя, что раздражение уже едва ли не плещет через край, я пододвинула к себе календарь, в который точно что-то записывала в пятницу.

К счастью, от продолжения странного разговора меня спасли другие преподаватели. И до конца дня я без труда избегала общества Тарковского. Правда, его слова все никак не шли из головы. Я думала о том, что он сказал, вернее о том, чего не сказал: не из праздного же любопытства он меня оружием пугал. Наверняка ведь была какая-то причина, по которой он так старался подтвердить свои подозрения. Но если это не ради того, чтобы вынудить меня выйти за Яринского, и не ради того, чтобы мне помочь, то на кой черт ему это вообще понадобилось?

За попытками решить загадку я едва не забыла, что должна отправить ответ настойчивому престарелому ухажеру. Витиевато извинившись за поздний ответ, я посетовала на отсутствие подходящих нарядов у себя и у сестер, но прямого согласия присутствовать на приеме не дала.

Конечно, Яринский не идиот и заметит эту маленькую хитрость. Но чтобы выбить из меня согласие, ему придется обменяться со мной еще как минимум парочкой писем. А я уж постараюсь затянуть эти своеобразные переговоры на максимально приличный срок.

Когда мальчишка-посыльный унесся вниз по улице на белом велосипеде, сверкая синим платком, я проводила его взглядом, стараясь не думать об ощущении удавки, которая как будто все теснее сжимается на горле.

Ответ Яринского настиг меня вечером, когда я выходила из здания университета. Даже не оборачиваясь, я почувствовала внимательный взгляд Тарковского, который шел следом за мной, но он тут же свернул куда-то в сторону парковки. Разумеется я не стала провожать его взглядом — много чести.

Письмо решила не открывать. Сегодня я обещала Марине, что загляну в тот дом творчества молодежи, где она репетирует. Меня и еще нескольких членов семей других участников оркестра пригласили, чтобы обкатать на нас новую программу. Марина назвала это «премьерным концертом», и я конечно же не смогла ей отказать. А Яринский подождёт, пока у меня появится время читать всякий бред от него.

Первое время непрочитанное письмо жгло карман, но войдя в здание, наполненное звуками шагов, музыки, тихими разговорами и смехом молодых людей и девушек, я почти сразу забыла о глупом клочке бумаги. Поднявшись на второй этаж, быстро отыскала просторный зал, где в несколько рядов стояли потрепанные жизнью стулья. Марину заметила за роялем, она что-то очень эмоционально, но тихо обсуждала с Павлом Ртищевым — тем самым юношей, который выручил ее и меня на прошлом концерте, не позволив Снежину устроить скандал.

Молодой человек что-то говорил, иногда отбрасывая со лба черные волосы. Марина слушала, поджав губы, иногда кивала, иногда качала головой и что-то показывала на клавиатуре рояля, не касаясь ее, а только проводя пальцами над инструментом.

— Вижу, и средняя из княжом обрастает сомнительными связями. Будто мало вам самой знакомства с Краузе, а вашей младшей — общества Александра Морозова, — знакомый голос слева почему-то даже не удивил.

Я покосилась на Петра Ермакова, даже не пытаясь скрыть досады оттого, что встретилась с ним.

— И вам добрый вечер, — процедила сквозь зубы, давая понять, что его комментарии меня не интересуют. — Вы инспектируете не только проявления магии, но и нравственность дочерей княжеских родов?

— Небо упаси! — всплеснул руками Петр в притворном испуге. — Мне лишь небезразлично, в какой компании вращается моя дочь.

Точно не обычный чиновник от министерства. Может, бывший милиционер? Сыщик или следователь? Попробую у Краузе завтра спросить, кто этот Петр Ермаков вообще такой.

— Почему вы считаете, что внук барона фон Фреймана — сомнительная компания для моей сестры? — пошла ва-банк я, подозревая, что Ермаков знает что-то, о чем большинству других посетителей неизвестно.

— В последнее время Ртищевы в немилости в круге, — тихо ответил чиновник, поглядывая на Павла задумчиво. — Насколько мне известно, именно из-за выходок наследника. Так что рекомендую вам и вашей сестре проявить умеренную осторожность.

Глава 11

Сестры переглянулись, Марина улыбнулась, а Марта рассмеялась в открытую.

— Конечно ты не помнишь, ты же ничего и не знала. Да и мало кто вообще знает. Это дела мужчин, да еще каких именно — известно разве что старухам. А нам они не докладываются, особенно с тех пор, как мы не ходим на званые вечера, — затараторила младшая сестра, которую, кажется, очень забавлял весь этот разговор про тайные общества.

— Ничего смешного, — одернула ее Марина. — Говорят, что Круг решает все самые важные вопросы, связанные с дворянскими родами в городе. Даже бракосочетания проходят только с одобрения тех, кто в него входит.

Неужели? Я вопросительно изогнула бровь, но мои возражения Марта высказала прежде, чем я успела открыть рот.

— Не преувеличивай. Этот ваш круг — наверняка просто кучка стариков, которые мнят себя хозяевами жизни. Что-то не припомню, чтобы кто-то всерьез ходил на поклон в какое-то тайное общество, чтобы испросить разрешения на брак. Да и вообще, ничего конкретного про дела этого твоего «круга», — сестра передразнила, придав голосу комично-мистический тон, — совсем неизвестно. Вот подумай, хоть кто-нибудь когда-нибудь говорил что-то вроде «по велению круга я сделал то или это»?

Устав говорить, Марта замолчала и обмахнулась рукой. Марина, сраженная хлынувшим на нее потоком аргументов, ненадолго замолчала. Мне показалось, ее несколько уязвили рассуждения сестры: обычно в их паре именно Марина брала на себя роль самой рассудительной, но это вовсе не означало, что у ее младшей сестры нет мозгов. И в этот раз в ее словах есть доля истины. Однако…

— Власть не обязательно реализовать напрямую. Договоренности и осторожно брошенные в благодатную почву слова могут порой значить гораздо больше, чем прямой приказ, — пробормотала я, не столько обращаясь к девочкам, сколько пытаясь поставить на место мятущиеся мысли.

— Как красиво говоришь! Прямо хоть сейчас цитату в журнал печатай, — тут же перевела тему Марта. — Ну точно, головой ударилась. Раньше ты так не умела, хоть и была начитанная.

Сообразив, что сболтнула лишнего, сестра замолчала. Я тихо рассмеялась, чтобы сгладить неловкость, вслед за мной начали улыбаться и девочки.

Впрочем, может, я не столько веселилась из-за неосторожных слов, сколько радовалась внезапному осознанию: в последнее время я чувствовала себя собой. Не Маргаритой, не иномирянкой, вторгшейся в совершенно чуждую ей реальность, а собой и на своем месте.

Хотя я усомнилась в этом на следующий же день, сидя в кресле в кабинете Эдуарда. Он по-прежнему лично забирал меня из университета по вторникам, отмахиваясь от моих опасений по поводу слухов.

Я ожидала, что мы снова отправимся на пустырь, но за окном лил дождь, ветер хлестал его потоками по дорогам и газонам, так что Краузе привез меня к себе домой с целью «прояснить некоторые теоретические вопросы».

Сейчас он недовольно мерил комнату шагами, уже несколько раз порывался начать разговор, но замолкал.

— Кем в прошлом был Петр Ермаков? — не выдержав молчания, спросила я.

— Ты наконец-то начала интересоваться теми, кто интересуется тобой? — Краузе, недовольный тем, что я сбила ход его мыслей, состроил язвительную гримасу. — Он бывший сыскарь по магическим делам. С даром к смерти, между прочим. Слабым, потому его и списали так рано на должность контролера за отсутствующими в городе магами воздуха. Может, силой его небеса обделили, но он мозгами компенсирует. И наверняка уже продемонстрировал тебе это.

Я кивнула, припоминая вчерашний разговор. В самом деле, он отлично продемонстрировал свою осведомленность о городских делах. По-видимому, упоминание таинственного «круга» должно было особенно сильно меня впечатлить.

— Так что имей в виду, милая: я тебя прикрываю только пока ты учишься по той программе, что я составил, и выполняешь мои просьбы. За твою самодеятельность ответственности не несу, мне проблемы не нужны, — продолжил брюзжать он.

Я наконец поняла причину его недовольства. Краузе не случайно сказал про программу: он откуда-то уже знает, что я взяла у Тарковского книги. Не город, а доска объявлений какая-то: что ни сделай, все сразу становится известно любому желающему! Интересно, есть ли какие-то способы с этим бороться?

— Вы знаете что-нибудь о дворянском круге? — продолжила расспрашивать я, так как Краузе не спешил радовать меня хоть какой-то теоретической информацией о магии.

— Знаю, что тебе рано совать нос в его дела. А когда у тебя будет достаточно сил, совать нос будет уже поздно, — сверкнув недовольным взглядом, резко ответил Краузе. — И хватит пустых вопросов. Сегодня выучишь правила использования новых приемов, отработаем технику безопасности и контроль силы. Таких вспышек, как в прошлый раз, уже скорее всего не случится, но я не хочу, чтобы ты невзначай выбила чьи-то окна в попытке подслушать интересный разговор.

Следующий час я упорно твердила наизусть правила: отделять разум от эмоций, формулировать запросы с максимальной — лучше избыточной — конкретикой, не поддаваться на провокации, избегать требовательного тона и формулировок… Количество условий казалось бесконечным, некоторые дублировали друг друга, и в какой-то момент я уже начала подозревать, что выполнить их все одновременно невозможно: достаточно применить хотя бы часть, чтобы соседние дома и улицы без последствий перенесли мои промахи и неудачи в магии.

Еще часа полтора я практиковалась. В составлении запроса, в дозировании эмоций, в построении умозрительного образа — в общем, в чем угодно кроме собственно контакта с ветром. Похоже, подвергать опасности собственный дом Краузе не хотел. Однако он добился от меня удовлетворительных по его мнению результатов и отвез домой полуживую от свалившейся на голову информации.

Только лежа под одеялом и глядя на луну, которую тоже укрывали легкие темные облака, я наконец задумалась о том, почему Краузе не преподал мне все эти меры предосторожности раньше. Может, он планировал, что я постигну их постепенно, вместе с освоением самых простых стихийных действий? Но пересмотрел учебную программу, и в этом факте, а также в его словах про круг и предупреждениях на счет Ермакова мне чудился скрытый намек.

Глава 12

— Я в этом в люди не выйду, — совершенно искренне возмутилась я, разглядывая бесконечные ряды рюшей на бежевой юбке и огромный бант за спиной.

Это что, шутка какая-то? Если нет, если это — действительно хороший тон на местных банкетах, все равно даже пистолет у виска не заставит меня влезть в такое отвратительное платье.

Сестры с не меньшим ужасом смотрели на наряды, предложенные им. Не менее старомодные и слишком уж тяжеловесные для их совсем юного возраста.

— Может, вы и правы, стоит добавить рюшей еще и на лиф, тогда образ получится более сбалансированным, — кивнула владелица ателье и подала знак швеям. Те перестали суетиться вокруг меня и переметнулись к платью.

Я вздохнула чуть свободнее, но все равно чувствовала, что от спертого воздуха и бесконечного мельтешения юбок голова кружится все сильнее. Надо срочно что-то с этим делать: вряд ли на этот раз Тарковский окажется рядом, чтобы в очередной раз меня спасти.

— Девочки, подробно объясните Анастасии, чем именно мы недовольны, — я повернулась к сестрами так, чтобы надменная огромная дама не видела выражения моего лица, быстро подмигнула девочкам и, отмахнувшись от очередной швеи, поспешила к выходу. — Мне нехорошо, надо подышать свежим воздухом.

Не позволяя никому меня проводить, выскользнула из ателье и свернула с широкого тротуара в уютный двор с парочкой раскидистых деревьев, под облысевшими кронами которых стояли давно не крашенные скамейки. С облегчением опустилась на одну из них и прислушалась к ощущениям.

Дышать становилось проще, мир перестал вертеться перед плывущим взглядом, и хоть я все еще чувствовала слабость, она хотя бы не мешала думать.

Итак, сильное волнение, шум, большое количество людей вокруг и душные помещения — вот факторы, которые могут спровоцировать очередной «приступ» магического возмущения. И что-то мне подсказывает, что эти приступы — не совсем норма. Или даже не совсем магия? Не солгал ли мне Краузе, когда сказал, что так проявляется недовольство стихии, или, может, он и сам точно не знал, в чем проблема?

В деталях припоминая все те случаи, когда мне вдруг становилось плохо, я начала ловить отголоски и других ситуаций: одновременно знакомых и нет. Снова просторная аудитория, наполненная студентами, и я перед ней. Десяток вкладок, открытых на мониторе компьютера, и стопка курсовых работ, неровно сваленных в углу стола. Голод, усталость, собственный хриплых голос, мельтешение вокруг, крики… «Скорую!».

— Марго! — я вздрогнула, вырванная из воспоминаний окриком Марты. — Это совершенно невозможно. Напиши пожалуйста Константину Георгиевичу, что это ателье не отвечает никаким современным требованиям, — со смехом говорила она, приближаясь.

Я поднялась и натянула на лицо улыбку. Картины далекого, уже почти эфемерного прошлого все еще стояли перед глазами, но живу я сейчас, и решать надо насущные проблемы.

— Что, ни одного подходящего платья? — на всякий случай уточнила я у Марты.

Та кивнула, расплываясь в веселой улыбке.

— Даже разыгрывать ничего не пришлось, наряды этой мадам и правда безвозвратно вышли из моды, — подтвердила она.

Домой мы вернулись поздно. Я поленилась готовить и мы с сестрами поужинали в милом кафе неподалеку от ателье, и оказавшись в квартире, почти сразу разошлись по комнатам.

Я до сих пор чувствовала слабость и надеялась, что усну, как только голова коснется подушки. Уже предвкушала утреннюю пробежку и то, как прояснится в голове после нее, но сон не спешил заключать меня в объятья.

Стоило только закрыть глаза, как в памяти тут же раздавался крик.

«Скорую!».

Сквозь нечеткость воспоминаний я видела кабинет, очень похожий на тот, в котором работаю сейчас. Людей в строгих костюмах, чувствовала все нарастающую боль в груди. Но вдруг какая-то неведомая сила ударила, выбивая из легких остатки воздуха, а вместе с ними, кажется, и саму душу. Сознание яркой вспышкой взметнулось над полом и погасло, а потом зажглось вместе с очередным вдохом — уже на крыльце университета имени Распутина.

Так ли уж случайна моя смерть и мое пробуждение в этом странном мире, или кто-то в самом деле посодействовал перерождению?

Я прокрутила воспоминания еще раз, тщательно вглядываясь в каждую деталь собственных ощущений, но так и не смогла заметить вокруг никого и ничего подозрительного. Впрочем, магу вовсе не обязательно быть рядом, чтобы совершить обряд.

Проснулась я разумеется разбитая, и даже пробежка под аккомпанемент шуршащих листьев и гомона сбившихся в стаи птиц не подняла настроения. Входя на кафедру, я думала, что хуже уже быть не может, и мечтала только о чашке кофе, но по взглядам, которые тот час же на меня устремились, поняла, что этому дню еще есть чем меня удивить.

Юлия Петровна поглядывала на меня с любопытством и сочувствием, Григорий Остапович — с явным осуждением. Выражение лица Владислава оставалось нечитаемым, но судя по тому, каким холодом блестели карие глаза с янтарными искрами, случилось что-то малоприятное.

На несколько мгновений я опешила, а когда все же собралась с духом и уже решила спросить, в чем дело, Тарковский бросил на мой стол какую-то желтушную газету — сборник местных сплетен.

«Княжна Соколовская беременна?» — вопрошал один из заголовков передовицы.

Я с удивлением пробежала взглядом по строкам желтушной заметки. Ее автор со слов одной из швей, которая конечно же пожелала остаться анонимной, рассказал о резком ухудшении моего самочувствия. Приплел и тот факт, что я уже отказывалась посетить «некое мероприятие для узкого круга лиц», на которое должна была явиться с Яринским. Из из совокупности этих незначительных событий сделал свой феерический вывод.

Глава 13

На встречу с Натальей я летела окрыленная, но в душе прочно поселился страх. Я понятия не имела, что ей удалось раздобыть, но чувствовала, что информация может сдвинуть дело с мертвой точки. Мне бы хоть найти тоненькие ниточки, ведущие к прояснению той давней истории, а уж я сумею за них зацепиться.

В кафе собралось довольно много людей, впрочем, неудивительно: погода стояла на редкость пакостная, накрапывал мелкий дождь. Рабочий день уже закончился и многим хотелось нырнуть в теплый уютный уголок в ожидании автобуса. Как бы я хотела, чтобы сюда меня привело не очередное дело, а просто желание немного согреться.

Журналистка уже поджидала за тем столиком, за которым мы сидели в прошлый раз. При виде меня она вполне искренне улыбнулась, но в ее глазах я сразу заметила жадный блеск предвкушения: она чуяла сенсацию так же верно, как я — полезные сведения, которые она собиралась сообщить. Оставалось только надеяться, что сегодня мы будем довольны друг другом, и что наши интересы совпадут.

— Итак, — я в предвкушении потерла руки, как только сделала заказ и официант отошел от столика. — Я вся внимание.

Наталья вытащила из сумки несколько плохо сделанных ксерокопий, однако текст на них оставался вполне читаем. Я перебирала бумаги под ее пристальным взглядом.

— Незаконность сделок по этим сведениям доказать, увы, не удастся, однако распределение активов, которые принадлежали вашему отцу, выглядит весьма любопытно, — подсказала Наталья.

Я уже и сама заметила, что среди имен новых владельцев акций, домов и долей предприятий, которыми прежде владел князь Соколовский, мелькают в основном три фамилии: Снежин, Яринский и Морозов. Князь, банкир и промышленник фактически поделили между собой состояние дворянской семьи. И это явно не случайность.

Увы, сами по себе документы, с которых Наталья каким-то удивительным образом умудрилась снять копии, оказались лишь указаниями на факты продажи и покупки. Иногда отец отдавал имущество напрямую одному из них, иногда — посредникам, которые затем перепродавали большую часть полученного все тем же трем известным мне лицам. И картина сразу же становилась более чем ясной: чтобы окончательно подтвердить права на новое имущество и избежать вопросов в будущем, новым владельцам выгодно жениться на дочерях бывшего владельца. Имущество, полученное ими явно не слишком честным путем, можно записать в приданое и таким образом обелить сделки окончательно.

От Снежина я уже избавилась — по крайней мере на время. И интерес Андрея Морозова к Марте становится теперь понятным. Так же, как и упорство Яринского. В общем, я попала.

Подняв взгляд от документов, я посмотрела на Наталью. Она постукивала пальцами по столешнице с показным равнодушием, но то и дело бросала быстрые взгляды на мое лицо. Сочувственные взгляды.

— Та еще вонь стоит от этого дела, — вдруг заговорила она, когда заметила, что я больше увлечена ее лицом, чем чтением. — Мы перешагнули середину восьмого тысячелетия, но богатые мужчины до сих пор считают, что женщин можно купить, продать и приложить к дорогим активам в качестве приятного бонуса. Ради небес, скажите, что вы собираетесь с этим что-то сделать, или я начну думать, что трачу время зря.

Я улыбнулась, чувствуя, как с каждым словом собеседница распаляется все больше. Мне очень нравился ее настрой.

— У вас какая-то личная история связана с проблемой объективации? — уточнила я, не успев подумать, есть ли вообще такие слова в местном русском.

— Объективация… — медленно повторила Наталья, будто пробуя новое слово на вкус. — Приравнивание людей к неодушевленным предметам. Очень точное наблюдение. Вы в самом деле почти так же талантливы, как о вас говорят.

Я фыркнула, не зная, как реагировать на этот почти комплимент, и решила проигнорировать его.

— Да, я собираюсь по крайней мере попытаться «что-то с этим сделать», — вернулась к теме поскорее, чтобы не заострять внимание на непривычном для этого мира слове. — И начать хочу с интервью. Уверяю, вам понравятся ответы, которые я подготовила.

Еще около часа Наталья вытягивала из меня все жилы вместе с подробностями личной жизни. Я же старалась выдать всю информацию в самом выгодном для себя свете. В результате, перечитывая то, что она записала, осталась очень довольна: выходило, что героиня интервью — ужасно страдающая молодая женщина, которая отдает себя на милость нелюбимого жениха (требующего с нее непомерно огромную сумму) ради спасения сестер.

Отдельно попросила журналистку упомянуть о возмутительной байке про мою беременность и намекнуть в материале, что появилась она не без содействия «жениха». Наталья конечно же не собиралась выдвигать прямые обвинения, но составлять факты в красивый ряд она умела гораздо лучше, чем автор той мерзкой заметки.

В общем, Яринского я изобразила в самом неприглядном свете. Мое же благородство будут оплакивать все дамы высшего света.

Мы попрощались с Натальей на удивительно дружеской ноте.

— Сообщите, если вам понадобятся еще какие-нибудь сведения. Надеюсь, я смогу помочь, — заверила она, ни словом не обмолвившись о цене.

— Спасибо. Вы тоже можете ко мне обратиться, правда, я понятия не имею, чем могла бы быть вам полезна, — ответила я любезностью на любезность, но Наталья на миг изменилась в лице: ее взгляд заострился, ноздри слегка раздулись, и она стала походить на собаку, напавшую на след. Похоже, для нее мое обещание прозвучало не как пустые слова. И если так, то я скоро узнаю, что ей то меня нужно.

Вернувшись домой, я, к собственной досаде, снова застала в гостях Андрея. Он мило беседовал с сестрами, и Марта вполне дружелюбно ему улыбалась. И надо было этому сопляку притащиться к нам в дом именно сегодня?!

Я натянула на лицо милую улыбку, чтобы не вызывать подозрений, и зашла в дом, излучая доброжелательность.

— Маргарита Алексеевна, добрый вечер! — едва заметив меня, Андрей тут же вскочил, уступая стул.

Сестры засуетились. Марта пододвинула мне тарелку с рыбным пирогом, Марина поставила перед носом кружку с ароматным чаем. Знают же, две мелкие негодницы, что я не очень хорошо отношусь к таким гостям в доме, и все равно его пригласили, а теперь заглаживают вину.

Глава 14

— М-мы наедине оставались, — сквозь всхлипы медленно поясняла Марта. Говорить ей удавалось с трудом из-за подступающих к горлу слез. — И он меня целовал!

Я в напряжении ожидала новых подробностей, но их не последовало.

— Только целовал и все? — уточнила на всякий случай.

Марта посмотрела на меня удивленно и кивнула.

— Разве этого мало, чтобы опорочить честь девицы? — она снова всхлипнула и прикрыла лицо руками.

Я же, несмотря на искреннее горе сестры, облегчено выдохнула. Ох уж эти дети. Нет, Андрею конечно всыпать бы по первое число, с другой стороны — он мог еще и чего похуже сделать.

— Не волнуйся, — я прижала младшую сестру к себе и погладила по волосам. С другой стороны ее уже обнимала и утешала Марина. — Ты сказала, что вы были одни?

Марта подняла на меня полный надежды взгляд и неуверенно кивнула.

— Вот и хорошо. Значит, если кто-то вздумает припомнить эту историю, отвечай, что она — клевета, что Морозов решил опорочить твое имя с целью нечестным путем получить твою руку. Слово княжны против слова сына обычного торговца, и свидетелей нет. Кому поверят? — я еще раз провела по волосам сестренки, которая уже начала успокаиваться.

Спустя пару минут остаточных всхлипов и размышлений на ее лице появилась даже робкая улыбка.

— И разумеется, больше никаких свиданий с Андреем наедине, — строго наказала я.

Марта кивнула и вытерла мокрые раскрасневшиеся щеки. Мы с Мариной отправили ее в ванную, и теперь настал через поговорить со средней сестрой.

— Скажи, вы ведь с Павлом Ртищевым в последнее время неплохо поладили? — аккуратно начала я.

Марина поморщилась, как от зубной боли.

— Если хочешь выдать меня за него — забудь. Ртищевы мягко говоря не в фаворе в свете: дворянская фамилия, но занимаются сельским хозяйством. Ни нувориши их не любят, ни старая знать. Только проблем наживем, — протараторила она на одном дыхании.

За логичными рассуждениями явно слышалась нервозность.

— Я ничего такого не планировала, но чем он тебе не угодил? — я хотела поговорить вовсе не о замужестве, но любопытство взяло верх.

— Он… — Марина задумалась и ее щеки слегка порозовели. — Странный какой-то, я его не понимаю. Играет бесплатно в любительском оркестре и еще — я точно знаю — за ужины в каких-то кафе на окраине. А в остальное время пропадает вместе с отцом то за городом, на полях, то за какими-нибудь документами. Но у него ведь талант, я вижу, как он наслаждается музыкой каждый раз, когда касается клавиш рояля! Даже через боль. При этом про большую сцену и слышать не хочет: даже если кто-то просто шутит об этом, Павел всегда злится. Ах, мне бы хоть четверть его таланта, я бы разбогатела на концертах!

Сообразив, что наговорила много личного, Марина замолчала. Я обняла ее за плечи, стараясь показать, что она может мне доверять и что я не осуждаю ход ее мыслей.

— Каждому свое. К тому же, тебе не стоит себя недооценивать. Если хочешь большего, чем любительские концерты, давай подумаем, что можно сделать. Но сегодня я хотела попросить тебя о другом: надо выяснить, известно ли Павлу что-нибудь об этом полумифическом дворянском «круге». Но выяснить осторожно, как бы между делом.

Марта ненадолго задумалась, но решительно кивнула.

— Могу попытаться. Вряд ли он сможет назвать имена, но откуда-то же его семья должна знать, что она у круга в немилости, — произнесла она, озвучивая мои собственные мысли.

После того, как уложила сестер спать — с некоторых пор я желала им спокойной ночи и гасила в комнате свет, перед этим обняв обеих — уселась за письменный стол. За ночь предстояло написать еще одну заметку. Я долго билась над формулировками, чтобы они не звучали слишком скандально: ничего не утверждала, лишь перечисляла ситуации и задавала вопросы, оставляя ответы на суд читателей.

Должны ли живые люди идти впридачу к ценным бумагам? Продается ли чужая свободная воля за контрольный пакет акций завода или просто за то, чтобы не умереть с голоду и не лишиться крыши над головой? И если не продается, то стоит ли нищая свобода без гроша того, чтобы за нее цепляться? Обо всем об этом моим читателям предстояло подумать.

Сама я понятия не имела, как на них отвечать, и считала их чисто риторическими, однако прекрасно понимала, что эта заметка еще сильнее усугубит мой трагичный образ жертвы жестоких обстоятельств. Чего я собственно и добивалась.

Утро пятницы оказалось настолько промозглым, что я впервые за несколько дней пропустила пробежку. Кутаясь в пуховый платок, зашла на кафедру, как всегда мечтая только о чашке горячего кофе и тридцати минутах тишины, но взгляд первым делом зацепился не за чайник, а за букет. Нежно-розовые пионы в изящной белой вазе украшали угол моего стола. И судя по тому, с каким тонким вкусом собран букет, он точно не от Яринского.

Никакой записки, пролившей бы свет на личность дарителя букета, в цветах я не обнаружила. И на протяжении дня мне поступали письма только от престарелого «жениха». Он предложил несколько вариантов ателье, в которых по моим меркам успеют к завтрашнему вечеру подогнать платье. Я выбрала одно, название которого показалось не слишком вычурным, и с тяжелым сердцем отправила согласие присутствовать на вечере.

Понимала, что рискую репутацией и своей, и сестер, но если я где-нибудь и смогу выведать информацию, которая миновала страницы официальных документов, то только в самом сердце этого серпентария.

Яринский не спрашивал, понравился ли мне букет, что только убедило меня: цветы прислал не он. Но кто?

Ответ нашел меня ближе к вечеру, когда, как обычно, я уже не работала в ожидании конца дня, а Тарковский прятался на кафедре от настойчивых студентов и пытался отдохнуть между дневными и вечерними парами.

— Вам понравился букет? — спросил князь как бы между прочим, когда мы говорили о погоде и об унынии пейзажа за окном. — Надеюсь, он внес в вашу жизнь немного красок.

Я конечно подозревала, что цветы мог оставить он, но признание так ошеломило, что сбило с мысли на несколько мгновений.