Хьюдоги

1. Том Андерсон

Я был рожден как пес. Точнее, я им и был. Те, кто держали меня в руках с младенчества, собирались избавиться от меня самым зверским образом. Они швырнули меня, словно отбросы, надеясь, что изголодавшиеся бродячие собаки побыстрее обглодают мои косточки. Но завидев её — огромную рыжую Дану, схватившую меня за хрупкое туловище, они решили не наблюдать за зрелищем моей кончины и убрались восвояси.

А Дана, завернув за угол, пустилась в стремительный бег и несла меня за шиворот через всё селение, на окраину городской свалки. Там, уложив меня в груду мусора, где гнездились другие щенята, она накормила меня своим молоком и убаюкивала, словно мать. С того самого момента, который я помню, как всю свою жизнь, я стал истинным сыном собаки, которая спасла меня от омерзительных людей.

Я — сын собаки, и хотя внешне я все еще похож на человека, я одеваю уши и хвост, которые сваяла для меня моя мать, и веду себя подобно моим сородичам. Я — сын собаки, и хотя моё прошлое напоминает мне о днях, когда люди отреклись от меня, посчитав ненужным и нежеланным ребенком, Дана стала мне матерью и покровительницей, словно я один из её щенков.

Я истинный придворный пес, у которого теперь есть братья и сестры, что не предадут и не бросят погибать в одиночестве. Я вычеркнул из своей памяти, что был человеческим младенцем, ибо со мной распрощались и обошлись, словно я мешок костей. Поэтому я с радостью разорву человека, который ступит на наши земли и позарится на наших детей. Я был уличным дворовым псом и никогда не нападу на невинного ребёнка. Но я могу предложить ему стать братом и сыном нашей огромной семьи. Я — сын собаки, придворный четырёхлапый советник трона Императрицы Российской Империи!

Мы — тайная армия, но выглядим как попрошайки и несчастная шайка бродяг. Мы — невидимое войско, использующее людей как рабов, и они не ведают об этом. Человечество — отбросы, а мы лишь отбросами и живем! Люди, наслаждаясь своей жизнью, считают, что мы украшаем их существование. Они берут нас на охоту, просят стеречь свои дома и тешатся своим глупым восприятием, будто мы их питомцы, игрушки или даже друзья! И не подозревают, что мы их злейшие враги. Они наивны, а мы научились выживать! Они беспечны, а мы ведём дозор над ними день и ночь, следя за каждым их шагом. Они думают, что мы их лучшие друзья, в то время как мы завладели всем, что у них есть. Мы отобрали их детей и воспитали, как своих лучших воинов и лазутчиков. С младенчества их отпрыски пили наше молоко, впитывая ненависть ко всему человеческому, становясь созданиями, подобными людям, но обладающими сердцем пса!

Мы отбирали у людей хлеб и скармливали его нашим щенкам, обучая их быть проворными и двуликими. Мы поселились в каждом царском доме нашего врага и служим не Екатерине II и её верноподданным, а самим себе, принимая облик слуг и послушных домашних животных. Мы тайно правим государством и издаем законы, чтобы завладеть всё большим количеством земель и поработить человечество, словно оно никогда не было хозяином собственной жизни. Лишить их права выбора — наша первоочередная задача, и начнём мы с царского двора!

Здесь я, именуемый Сэром Томом Андерсоном, для безрассудной и наивной Императрицы, живу в её покоях и наслаждаюсь лакомствами с её стола, изумляя царицу своими глазами. Я смотрю на неё с преданностью, словно готов перегрызть глотку любому, кто осмелится приблизиться к ней хоть на шаг.Но порой собственный оскал пугает меня самого до такой степени, что я отступаю в тень, где никто не может меня увидеть, и превращаюсь из тела собаки в человеческое, словно я один из её многочисленных лакеев. Иначе, если ненависть затуманит мой разум, бог знает, что может произойти! В облике пса я не столь радушен, как в шкуре двуногих гуманоидов.

Но прежде чем я стал предводителем взвода и претендентом на престол, я был отбросом для человеческой матери, что родила меня и выбросила, как ненужные отходы. Я поведаю об этом, чтобы никто не осудил меня ни по извращённым законам человечества, ни по кодексу чести хьюдогов! Да, мы не люди, и не смейте нас так называть, но мы уже и не псы, что лакомятся костями и радуются любой крошке со стола. Мы — новая раса, что вытеснит гуманоидов и расселится по всей Земле, а начнём мы с царского двора! Я поведаю историю о том, как эта планета, наблюдая за жестокостью людей, породила на свет моих братьев и сестёр. Они придут, чтобы освободить её от варваров и извращенцев. Я расскажу о том, как Бог пожалел, что не избавился от человечества во время потопа, и поэтому позволил природе создать гены, превосходящие любые существа на планете. И теперь хьюдоги — венец творения и строители рая на земле! Но прежде чем поведать историю о хьюдогах, я расскажу какие мерзостные бывают двуногие и почему их стоит порабощать, либо полностью уничтожить!

— Месье! Сир! Ваше высочество! О князь!

— Слушаю тебя Георгий?

— Ваша подопечная бегит сюда, будто стадо слонов! Слышите её топот?

— О, да! По истине Африканское Сафари! Георгий?

— Так и есть, мой Князь!

— Спустите ка на неё пару новобранцев, чтобы она сейчас же затопотала обратно в свой сад и игралась там с ними до полного изнеможения, не мешая моим думам!

— Да сир! Сию минуту! Кого изволите спустить?

— Земиру и Дюшеса!

Пока Екатерина II, завидев наших чудесных собачек, которые мчались к ней с неимоверной скоростью и срывались с ног, пока они умывали её лицо слюнями, а она визжала от удовольствия и радостно наслаждалась игрой с ними, я расскажу Вам вот что:

Я лежал в груде мусора, и мухи то и дело кусали меня за синюшную кожу, которая даже не успела порозоветь, как это бывает у младенцев. Я томился от жажды, умирая на солнце. Моя пуповина обвивала и душила меня, гнила и тухла от жары, издавая зловонный запах. Я ничего этого не видел. Я лишь чувствовал запахи и мог различить по ним, где я нахожусь и что творится вокруг. Мои уши уловили приближение шагов, еще за много миль отсюда. Еще тогда, когда я лежал в человеческой колыбели и изнемогал от мук рождения. Я был мал и немощен, чтобы противостоять руке доктора, которая, вытащив меня из лона роженицы, схватила за ногу и, словно ошмёток гнилого мяса, швырнула через окно в помои. Я слышал шаги, которые уже приближались ко мне, но всё еще были далеко отсюда.

2. Солдаты и Хвосты

Я дремал на траве, пытаясь поймать взглядом мушек, которые порхали вокруг. Виляя хвостом, я смахивал их, но так неумело, что хвост постоянно отваливался от моего туловища. Ещё бы! Я был ненастоящим псом. Меня усыновили, как и многих других, кто в данный момент дремлет со мной на этой дивной лужайке. Мне всего год и полтора месяца. Я уже немного хожу, но не так, чтобы быть уверенным в своих силах и пройти на приличное расстояние, не упав. Поэтому в основном ползаю, а лишь завидев дерево, хватаю его своими ручонками и, словно отталкиваясь, начинаю идти. То и дело шатаясь и повторяя движения его верхушек, я падаю на землю и, задыхаясь от боли, вскрикиваю!

— Том Андерсен, сейчас же поднимись с земли и перестань реветь! Ты уже большой мальчик!

Это моя мать. Она порядком устала нянчиться со мной, ведь другие её дети уже выросли и занимаются полезными делами для нашей общины. Например, Бос — генерал армии Диких Псов. Это солдаты боевого назначения, которые атакуют наших врагов за пределами угодий, которыми мы владеем в данный момент. Они расширяют границы под командованием моего брата Боса. Да, так уж сложилось, что наша мать оказалась женой Императорского пса Тома, который и является монархом, и главой нашего непризнанного государства. Мы не просто стая бездомных собак — мы система с чётко отлаженными механизмами управления и иерархией. Мы существуем только благодаря подчинению этой системе, и наши цели — распространить влияние Империи на все близлежащие земли. Мы не действуем открыто; по приказу Императора мы выполняем лишь то, что он от нас требует. Я, конечно, пока ничего не выполняю — я слишком мал. Да и пес из меня пока никудышный.

Тем не менее, я слышал разговоры отца и моего брата о том, что они полководцы и лучшие стратеги. При последнем походе на Царское село им удалось захватить провизию и новых пленников, при этом беззаботно вернувшись обратно и, скрывшись в лесу, замели все следы нашего возможного существования. Наши пленники — лишь дети. Остальных мы убиваем без пощады. Потому что враг не должен дышать! А дети, они ещё не ведали жестокости своих родителей, и, сделав их пленниками, мы на самом деле спасаем эти несчастные жизни. Но если армия постоянно тонет в крови своих жертв и воюет за пределами наших угодий, то кто же остаётся в тылу? Здесь множество детей: человекообразных и щенков, которые совсем малы. На этот вопрос Вам ответит другой мой брат, Апостол. Но немного позже.

Я дремал на траве, играл в игры с мухами — так проходили мои дни, пока мой рассудок не окреп и я не начал мыслить, как взрослое животное. Несмотря на моё биологическое происхождение, я не был типичным человеком и не являлся обычным псом. Я представлял собой нечто среднее и невразумительное, но в то же время некоторые качества отличали меня как от тех, так и от других. Возможно, именно поэтому я стал первым похищенным ребёнком, над которым сжалился Том.

Собакам присущи уникальные рецепторы слуха и нюха, позволяющие улавливать незаметные колебания и мельчайшие изменения в атмосфере, климате и даже в поведении живых организмов. Так Том и Дана зачуяли меня, умирающего на солнце, и было принято решение спасти мою жизнь. Я оказался поистине талантливым ребёнком, который, несмотря на физические недостатки, легко адаптировался к жизни животных. Даже Том не верил, что я проживу дольше трёх дней. Тогда я ещё не различал языка мохнатых и не видел их морд, ибо был слеп, как младенец. Но со временем я научился слышать ветер и различать их лай. Да, я отставал в развитии от своих новых сородичей, но это были лишь физические недостатки. Я рос, и с каждым днём моё сознание обгоняло в развитии заложенную в моё тело эволюцию. Я превзошёл любого человеческого ребёнка! В то время как младенцы лишь пьют молоко матери, я уже обладал знаниями школьника. А к двум годам я и вовсе освою уровень какого-нибудь профессора философии или биологии.

Но науки меня не влекут. Я движим чувством мести и стремлюсь как можно скорее вступить в отряд Диких Псов. Но это невозможно! Невозможно из-за моего проклятого человеческого тела. Я с удовольствием служил бы Императору и расширял владения нашей непризнанной республики, но я наполовину человек. Никакие уши и хвост не помогут мне осуществить тот долг мести, который я поклялся выполнить, будучи младенцем. Тогда я чуть не погиб, и пообещал себе, что, если смогу выжить, то стану потрошителем человеческих тел. Но Том приказал мне оставаться ребёнком, раз уж я такой и есть. Заметив мои уникальные способности к адаптации, Император собрал приближённый совет. Да, это две наидревнейшие династии псов.

Первая династия бродячих собак появилась на территории Российской Империи задолго до её основания. Их прародителями были сибирские волки, с которыми они до сих пор поддерживают хорошие отношения. Однако волки не стремились покидать свои леса и не интересовались судьбой двуногих, пока люди не начали уничтожать их дом. Тогда волки впервые напали на человеческие селения. Но люди забыли, сколько крови впитала земля, и построили новые дома, позарившись на наши леса. Лесорубы забирались в чащу и уносили всё, что по праву принадлежало нам. Они хватали наших жен и детей, превращая их в домашних зверушек. Построив города, люди начали умножать своё богатство и власть. Из дворовых псов они сотворили уродливых, беспомощных созданий, которые лишь слушали человека и не могли противостоять его воле. Собаки стали породистыми, домашними и откормленными, словно телята.

Но однажды в эти края пришёл Том. Измученный, он шёл не месяц и не два без сна и пищи, и, ворвавшись в город, словно дикий зверь, напал на людей, изводя их страхом. Каково же было его удивление, когда против него выпустили стаю породистых овчарок, бульдогов и прочих собак. Они накинулись на Тома, словно на бедную овечку, желая схватить его как можно быстрее и принести хозяину. После этой масштабной битвы, что длилась не один день, Том был вынужден покинуть город и вновь скрыться в лесах. За ним следовало несметное войско всех тех породистых псов, что были прислужниками людей. Он вёл их в чащу леса, гордо подняв хвост и показывая свои владения, а они семенили за ним, словно послушные зайчики.

Глава 3. Голос травы

Я был человеческим детёнышем, но лишь внешне. В душе я был пёс. Я уже бегал по траве и играл с мушками. Они то и дело садились на мой хвост и я стряхивал их. Они отлетали к дереву и затем снова садились, только теперь на уши. Я был похож на пса и у меня был новый хвост, который моя мать ваяла мне почти каждый месяц. Потому что я рос так быстро, что её шесть едва успевала отрастать. Иногда мне все же приходилось ходить голышом. Тогда мать ваяла мне уши и хвост из сухой травы. Она конечно не могла заменить шерсть, и даже не была на неё похожа, но временно трава согревала моё тело, особенно зимой. Да, я рос и будто нарочно хотел, что бы мать отдала всю свою шерсть. Я уже спокойно стоял на ногах и не падал. Я ещё не мог перепрыгивать через своих братьев, но тело моё приобретало размеры подрастающего щенка. Я учился есть, как подобает собаке и потихоньку жевал червей да жуков. Я играл с бабочками и гонялся за мухами, ловил пауков и пытался подружится с птицами. Я слышал шум леса, что приносил мне новости и хотел поделится ими с другими. Но моя речь все ещё была невнятной. Я лишь учился говорить. Первое слово, что я сказал там на помойке, было странным. Таких слов не существует. Поэтому моя мать учила меня правильным словам, а ветер мешал ей и подшучивал надо мной Он приносил отрывки речей, которыми говорят далеко за этими землями и я пытался повторить их. Я знал множество языков и понимал, но отвечать было так сложно, как учится ходить на двух ногах. Но я не сдавался! Раз за разом я учился повторять речи людей, что были моими предками, ведь я мечтал отомстить им самой кровавой местью. Я хотел знать их языки, чтобы в день, когда я встречу человека по имени Андерсон - я мог посмотреть ему в глаза и сказать о том, как было невыносимо лежать на помойке голым и кричать. Если бы тогда я мог говорить! Но человеческий отпрыск гуманоида, рождается поистине уродливым существом. И лишь мать может понять его крик и язык ребёнка. Но моя мать предпочла заткнуть уши и видимо сердца у неё отродясь не было. Поэтому я учусь говорить по человечьи, что бы меня мог понять любой гуманоид, за что же его нещастного пришли убивать. Я прыгая на траве, повторял небылицы, занесённые сюда ветром, со всех уголков земли.

Мы были человеческими детёнышами, но душою мы сродни собакам. Мы их названные дети, а они наши предки. Псы дали нам кров и еду, уши, хвосты и простили нам срам нашего происхождения. Мы весело ловим мушек в их присутствии и поедаем пауков. Мы бегаем по траве, словно лани и собаки, играясь с нами, становятся на задние лапы. Они имитируют наших недоразвитых предков, которые ходят на двух ногах. Мы весело пляшем на месте, как обычно счастливые дети радуются, когда с ними играют. И собаки веселятся не меньше. Они все ещё продолжаю добывать для нас игрушки из соседних деревень, потому что понимают - дети есть дети. И ваяя нам новые хвосты, они потешаются тем, как мы сладко спим, свернувшись клубочком друг возле друга. Мы переняли их повадки и повторяли за их щенками, когда те росли. Ихние дети стали уже совсем взрослыми, готовыми найти себе пару и создать семью. А мы - щеночки! И хотя больше не просим материнского молока, все ещё бегаем за собственным хвостиком и неизвестно когда повзрослеем. Наши братья-псы уже победители и отъявленные воины, которые снова вернули в наши владения - городскую свалку. А мы молодые щенки и нам даже не разрешают выходить из леса. Поэтому, лихо топча траву и возмущаясь, мы капризничаем по младенчески. Наши слова неразборчиво пытаются задавать вопросы. Мы все ещё путаем собачий с человечьим и мычим как телята. Лишь одно слово получается у нас сказать без препятствий и это слово "Мама". Та самая, что ваяет нам хвосты, ибо мы растём и крепчаем с каждым днём. Скоро не хватит травы в нашем лесу и тогда мы пойдём на свалку искать себе другую одежду, потому что собачей шерсти едва достаёт на уши.

***

Я топтал траву, потому что брёл в чащу леса. Такое мне позволяли. Я делал уверенные шаги и ветер поддерживал меня. Я шёл и шептал про себя непонятные фразы, услышанные мельком. Да, я подслушивал своих братьев и сестёр и с ними научился говорить по собачьи. Но язык человекообразных гуманоидов мне не приходилось использовать. Потому что другие дети, которые жили в лесу и породой мы сними были одной, все же ещё столь малы как и я. И лишь ветер учил меня языку захватчиков. Он шептал мне, а я повторял. Он свистел и мой крик разносился по лесу. Я просил его передавать послания в город, когда там бывали мои братья. Но ветер не всегда это делал. Временами, он уходил прочь из нашего леса в дальние странствия. Тогда ни один листочек на дереве не колыхался и я приникнув к земле, слышал как она бормочет себе под нос. От неё я узнавал вести и ей я шептал человеческой речью, о том что тревожило меня. А тревожило, по правде сказать многое! Да, я был пропитан местью и злоба переполняла меня с рождения. Я только и мечтал, о том как поскорее вырасти и стать полезным для нашего общества. Мои братья и сестры давно получили титулы и были уважаемыми особами Императорского двора государства, о котором никто не ведал из людей. Я хотел так же! Я изнемогал от желания вырасти до размеров свирепого пса и пойти в деревню, что бы точить свои клыки о глотки людей. Но земля бормотала, что моих сил едва ли хватит прокусить свежо спечённую буханку сдобы. О да! Я знал, что такое хлеб. Мой брат Апостол стал приносить его все чаще с тех пор, как Хвосты перебрались ближе к селениям людей и лазутчики передавали им краденые припасы. Я кусал его, своими не выросшими зубками и сосал мякиш, вдыхая ароматы свежо спечённого каравая. Не роняя ни единой крохи, я поглощал его словно воду и прятал в глубине своего желудка. Потом я ложился на траву и сладко засыпая, вдруг слышал что земля шепчет мне совсем по другому. Она рассказывала, как люди выращивают её дары и пекут на огне, давая новую жизнь растениям. Это уже не зерно, что росло в поле но и не мясо которое надо убивать. Земля учила меня своим законам жизни и засыпая, я забывал о мести, что была моей одержимостью. Земля говорила о том, что всякая жизнь важна и люди умирая, становятся прахом, который покоясь в земле и питая её, заставляет родить снова и снова. Поля пшеницы покрыты злаками и люди приходят их собирать. Они освобождают её от бремени родов, хотя бы на время и пекут сей чудесный хлеб.

Глава 4. Холера

Я копался в груде мусора. Ветерок развивал мои локоны, а солнышко пригревало так, будто пыталось меня усыпить. То и дело, присевши на корточки и задумавшись, я клевал носом и лишь омерзительный запах гнили, что сочилась из под каждого камня, не давала мне уснуть окончательно. Дюшес и Земира рылись рядом, в поисках плесневого хлеба и кажется что-то нашли. Но не сумев честно разделить добычу поровну, начали драться у всех на виду. Да, на свалке кроме нас было море народу: собак и детей гуманоидов. Они с интересом наблюдали за драками и всегда были не прочь полаять в поддержку оппонентов. Так веселились мы с тех пор, как перебрались из глубины леса обратно к чертогам города. С тех пор, как лес перестал укрывать нас от людей, ведь и нас он считал людьми. Да и к собакам он теперь относился иначе, будто те боязливые прихвостни, которые только и ждут, что бы люди снова их приручили. И хотя Том остался в чащах, как и другие собаки: отстаивать свою принадлежность к дикой природе. Нас и Диких Псов, а так же Верхушек Хвостов, вместе с лазутчиками: поселили на опушке, что разрослась прямо на городской свалке, отбирая хороший кусок земли у людей. Мне было уже девять и я мог хорошо говорить и по человечьи, и по собачьи. Улавливал запахи и звуки за несколько миль, а разглядеть мог не хуже орла, поэтому без труда обнаружил, что в наших краях у свалки зачастили лесорубы. Дикие псы гнали их прочь, но те не давали нам покоя. Копаясь в мусоре, я то и дело вспоминал те дни, когда мы жили в гармонии с природой и она укрывала нас от невзгод. Всегда прятала в своих ветках или траве. Но с тех пор прошло немало дней и Земля, помогающая мне когда-то ходить, больше не бубнила, а лишь тишиною отзывалась от недр. Приникши ухом, я мог за много миль услышать приближение чьих либо шагов, что очень помогало нам. Но вместе с тем, я безумно скучал по своему детству, когда ещё был способен различать миллионы голосов природы. Мы повзрослели так быстро и наши непокрытые шерстью тела, прикрывала краденная одежда, напоминающая лесу лишь о горе, что наживёт она, оставив нас в своём доме. А мы не злились на него. Мы оставили чащу для разъярённых медведей и диких косуль, что бы те не боялись родить детей.

***

Я выглядел как человек. В душе я был пёс конечно и сын Императора, но внешностью все больше становился похож на того англичанина, что был мои биологическим отцом. Наши матери больше не ваяли нам хвостов. Было незачем. Научившись говорить, мы то и дело лепетали по человечьи и заставляли собак навострив уши, лишь ждать когда истинная наша натура проявится. Но мы были псами. Душа собаки настолько укоренилась в нашем сознании, что если бы представилась возможность выбора, мы бы непременно предпочли тело пса. Поэтому я, найдя клоки шерсти, теперь уже сам ваял себе уши и хвост. Подолгу роясь в мусоре, я то и дело находил интересные приспособления для вычесывания волос, бритвы да ножницы и прочие людские причиндалы. Аккуратно начёсывая хохолок на макушке, одевал свои собачьи уши. Мои человекообразные братья и сестры так же безвозвратно были преданы собачьему образу жизни и думать не хотели, возвращаться в деревни. Потому, что теперь у нас был огонь. Зимними вечерами, мы собирались у костра, скармливая ему разложившиеся части животных и старые гнилые тряпки. Мы хоть и жили на свалке, но неустанно заботились о ней, перерабатывая отходы. В отличии от людей, что жили чуть поодаль, в тёплых домиках и лишь засоряли опушку леса; мы заботились о деревьях, пробивающихся из земли и желающих родится на этой свалке. Потому и лес, сжалившись над нами, через какое-то время одарил опушку сочной черникой и грибами. И конечно же мерзкие люди прознали о ней.

Георгий - так звали породистого немецкого дога, что жил в будке у пекаря и был опытным лазутчиком. Он поселился у горожанина уже много лет назад и столько же тащил его хлеб, прямо с горячей печи. Потому его хозяева прозвали - Окаянный. Хотя по правде сказать, звали то его совсем не так, но это было им невдомёк. Оскорбленный Георгий не отзывался на глупую кличку своих не менее глупых хозяев, потому они сочти его глухим, что было весьма удобно для него. Так свативши очередную свежую буханку, он мчался на городскую свалку, где у опушки мы перебирали мусор. Георгий радовал всех свежеиспечённым буханцем и не только. Немецкий дог тщательно подслушивал россказни хозяина, который выхвалялся перед своими покупателями, дескать мой хлеб ест сам Петр III, а вы - нищеброды, удостоились брать после него! За что однажды поплатился тюрьмой и обыском своего дома. Тогда то Георгий, обнюхавши одного из стражи, украл ключи от темницы и вызволил хозяина, удостоившись его изумлением. Потому хитрый Георгий, воспользовавшись его глупостью, заработал постоянную возможность честно воровать хлеб и таскать со стола. При этом Георгий был одним из тех лазутчиков, что быстро хватали новости и уносили их в чащу для Тома. Одна из таких новостей была о том, что в городе распространилась эпидемия холеры, а значит количество гуманоидов поубавится. А вторая, что жители поговаривают, будто на городской свалке развелось множество сирот и все они бездомные дети, что выживают да мрут из-за бездействия Царя. Эти слухи докатились до Петра III:

- Люди бунтуют мой государь!

- Люди всегда бунтуют!

- Люди говорят, что ваше правление довело до того, что матери выбрасывают новорожденных на помойку, ибо им нечем их прокормить!

- Мне то что до этого?

- Поговаривают, что на городских свалках живут сироты и проклиная Вас Ваше Высочество, затевают бунт!

- Живо всех поймать, отпороть, отмыть и в монастырь! Пусть молятся Богу за царя, что спас и помиловал их жизни.

Запыхавшийся Георгий, положив буханку прямо в мои руки, неустанно лаял и передавал слово в слово, что слышал от другого лазутчика который служим придворным псом при дворце Императора. И я, покорно пошёл пешком по тропинке, что вела в самые дебри леса - дабы передать сие послание Тому. Нашёл я того, когда уже смеркалось и доедая остатки мякиша, не собирался идти обратно. Ведь скоро наступит глухая ночь. Распоряжение Тома было коротким - наслать стаю Диких Псов на солдатов Петра III. Я улёгся калачиком на траве, а псы рванули словно одичавшие лошади в сторону помойки и я лишь слышал, как их лапы топчут землю. Под рокот их многоногой армии я уснул и проснулся посреди глухой ночи. Из земли до меня доносились крики, вопли и звуки выстрелов. Я подскочил и будто ошпаренный кинулся в сторону свалки. За мной уже бежал Том и обогнав, скрылся из виду. Я лишь слышал его дыхание и стук собачьего сердца, что выпрыгивало из груди. Бежал я час или полтора и очутившись у начала опушки, завидел, что ту охватило пламенем. Псы разбегались кто куда, а помойка воняла. Укрывши следы врагов чёрным дымом, она сбивала с толку Диких Псов, а меня и вовсе заставила потерять сознание. Надышавшись угарных газов я лежал посреди опушки, а псы бешено носились, туша хвосты и снова бросались в огонь, получая в нем не только ожоги, но и раны от выстрелов. Отчаянным визгом и воплем детей была переполнена свалка, но я ничего этого не мог видеть, потому как пролежал без сознания всю ночь.