Хз...

Изыдет дух его,

и возвратится в землю свою:

в той день погибнут

вся помышления его.

(Пс.145.4)

Часы, висевшие на стене, пробили девять часов. Солнце неуклонно катилось к закату. Лёгкий ветерок сменял июльский зной живительной прохладой. С юго-запада проглядывались тёмные тучи. Они были ещё еле различимы, но неуклонно нависали над горизонтом с ощутимой скоростью. Быть дождю – произнёс молодой человек, поворачиваясь от окна веранды, и закуривая сигарету. Двое, составляющие ему компанию сидели в плетёных креслах — молча. В центре круглого стола, среди чашек, вазочки с варением и тарелки с лёгкой закуской пыхтел самовар.

Справка:

Николай Поликарпович, 54 года, бывший лектор общества «Знание». Сменил массу профессий, поэтому кажется человеком опытным и много знающим. Сам себя определяет как философа – авангардиста. Ярый почитатель Льва Шестова[1]. Идеологически неуравновешен. В последнее время флегматичен.

Ирина Вадимовна, 45 лет, жена Николая, профессиональный работник бюджетных организаций. Верующая Православная христианка. Характер спокойный, но обидчивый. Идеологически выдержана, но тяготеет к переменам, от чего происходит внутренний конфликт внедрённых в её мозг утопически идеальных представлений о морали и этике с реалиями повседневной жизни.

Виктор, 25 лет, племянник Ирины, учащийся последнего курса престижного института. Пытается изучать физику, но страстно увлечён немецкой философией. Самонадеян в меру возраста. Подвержен зловредному влиянию тёткиного мужа, в связи с чем есть опасность его морального и духовного падения.

Дождь это хорошо, давненько не было – подал голос Николай Поликарпович – может, хоть завтра поливать не надо будет.

Безжалостная жара стояла больше месяца, и за всё это время дождь случился всего раз, да и то, не дождь, а форменное недоразумение в виде легкой минутной измороси. Поэтому приближающаяся туча, нёсшая в себе потенциальную надежду на осадки, вселяла в него оптимизм.

Он совершенно не переживал по поводу урожая. Дело обстояло таким образом, что его супруга Ирина Вадимовна, была в душе страстная огородница. На тех четырёх небольших грядках, что были в их распоряжении, она жаждала посадить весь ассортимент имеющихся в её распоряжении семян. Имела она их много. В обязанности Николая Поликарповича был вменён ежедневный полив. Всё может было бы и хорошо, да только воду для полива нужно было таскать с водопроводной колонки. Ближайшая находилась в ста метрах от из дома. Перечить Поликарпович не дерзал, в виду непредсказуемости реакции супруги. Шторма семейных разборок давно отшумели, но всполохи былых страстей оставили на его теле памятные отметины от сковородки и утюга.

Вот и хорошо – ответила ему Ирина Вадимовна – если поливать не надо будет, значит, сможем прогуляться по магазинам, да дорогой?

Николай Поликарпович ничего на это не ответил, лишь нахмурился, вжался в кресло и громче засопел.

Да ладно тётушка, право дело – засмеялся Виктор – у нас вообще-то с дядей завтра дела намечались.

Какие-то у вас дела? – она сердито взглянула на мужа. Николай Поликарпович сделал вид, что не замечает.

Хочу с дядей продолжить спор, тот, что не закончили в прошлый раз. Вы не забыли Николай Поликарпович сути нашего диспута? – проговорил Виктор.

Конечно, помню, дорогой мой, разве можно забыть бредни, которыми кишит твоя юная голова. Чему вас только учат в ваших институтах.

Резкий порыв ветра захлопнул открытую раму окна. Гроза приближалась стремительно, где-то рядом громыхнуло как из пушки. Воздух наполнился электрическим напряжением, от которого мурашки побежали по коже Ирины Вадимовны. Она нервно подтянула к себе крахмальную салфетку, крутя её в пальцах, словно пытаясь задушить невидимого противника.

— Какие ещё споры? — её голос дрогнул, было не понятно, от страха перед громом, или от привычного раздражения. — Опять про вашего Шестова? Или, не дай Бог, про эту… немецкую философию? — Она произнесла последние слова с таким отвращением, будто это была назойливая мошкара, залетевшая в варенье. Лучше бы Закон Божий изучали…философы недоделанные…

— Шестов лишь указывает на абсурдность рационального, тётя, — оживился Виктор, игнорируя её взгляд. — Если Бог и существует, то Он — в парадоксе, за гранью логики...

Николай Поликарпович неспешно набивал свою трубку табаком. Он всегда к ней прибегал, когда намеревался высказать что-то в его понимании важное. Раскурив её, он выпустил струйку дыма в потолок, где вокруг лампочки кружилась пара ночных мотыльков, видимо залетевших в открытое окно на свет.

— Боюсь, дорогой племяш, твоя тётка права, — произнёс он неожиданно, заставив Виктора замереть с приоткрытым ртом. — Шестов не отрицал веру. Он отрицал... — тут он намеренно замедлил речь, наблюдая, как Ирина впивается ногтями в скатерть, — ...уютные клетки систем. Даже богословских.

Раскат грома прокатился по крыше, звонко задребезжали стёкла в буфете. Ирина Вадимовна вскочила, опрокинув чашку. Фарфор разбился о пол, словно эхо её сдерживаемой ярости.

— Клетки?! — её голос взрезал воздух острее молнии. — Ты... ты сравниваешь Церковь со зверинцем?! Это он, — она ткнула пальцем в Виктора, чей восторг от диспута мгновенно испарился, — это ты его научил богохульствовать!

Николай вздохнул, разглядывая трещину на потолке — ту самую, что оставила летевшая когда-то сковородка.

— Ирина, милосердие и жертвенная любовь начинается с терпения, — пробормотал он, но новый удар грома поглотил его слова. Дождь хлынул стеной, захлёбываясь в водосточной трубе.

— Завтра, — вдруг чётко произнесла она, выпрямляясь, — завтра мы едем в Сергиев Посад. Все трое. И ты, — она повернулась к Виктору, — попросишь вразумления у батюшки Сергия. Чтобы он выбил из тебя эту дурь...