Иди ты... в жёны

Глава 1. Любовь

- Авдеева, уберите свой зад с дороги, - за моей спиной прогремел голос нового руководителя, которого я на дух не переносила. Как и он меня, в общем-то.

- Мой зад вам тоже чем-то не угодил? – хмыкнула я, продолжая наливать себе воду из кулера в стакан, даже не собираясь двигаться с места.

- Он, как вставшая поперек дороги фура, Любовь Александровна.

Я скептически повела бровью и, слегка прогнувшись в спине, оценивающе глянула через плечо на собственный зад, обтянутый белой юбкой. Затем оценила пространство между мной и стеной, а после посмотрела на руководителя, который, смотрел на мой зад насупившись.

- Не думаю, Александр Иванович, что у вас есть что-то такое, что там не пролезет. Говоря вашим языком, ваша легковушка там точно проедет, - бросила я едко и вновь отвернулась к кулеру, который едва-едва, по капле, выдавал мне воду в большой стакан.

Жажда замучила. Лето ещё не началось, конец мая на дворе, а жара такая, будто кто-то решил сделать из этого города баню.

Я смотрела на то, как последние капли падали в стакан, и почувствовала, как моей филейной части что-то коснулось.

Резко выпрямилась, поняв, что Александр Иванович решил-таки протиснуться между мной и стеной. Поняла я это по тому, как он притерся паховой зоной, при этом совершенно бесстыдно обхватив широкими ладонями мою талию через шифоновую блузку.

На мгновение я подавилась возмущением и была готова плеснуть драгоценной сейчас для меня водой в его лицо, но сдержалась.

Не хватало ещё, чтобы этот индюк думал, что в его силах вывести меня из равновесия.

Повернула голову и чуть задрала подбородок, чтобы заглянуть в глаза высокому нахалу, посмевшему меня коснуться столь вульгарным образом.

- Вы охамели, Александр Иванович? – поинтересовалась я, поведя бровью. Больших трудов мне стоило держать каменное выражение лица и нейтральную интонацию голоса.

- Охамел? – отзеркалил он мою мимику.

- Я тоже считаю, что глагол здесь подобран неверно. Но первые две буквы точно правильные. Как и две последние. Руки уберите, - закончила я холодно.

В ту же секунду, будто нехотя, с моей талии исчезли мужские ладони. Да и пах его тоже перестал прижиматься к моей заднице.

Часть меня, которая помнит, что последний раз мужчина касался меня года три назад, жалобно взвыла. Но та часть меня, что не была похотливой сукой, заставляла мысленно жалеть о том, что я ничем не огрела его по причесанной башке.

- Займитесь заменой кулера. Хотя бы это вам можно доверить? – в его голосе было столько желчи, что у меня началась изжога.

Сраный сексист! Думает, что женщины не способны работать наравне с мужчинами, а обязаны лишь обслуживать их.

- Боюсь, у меня не получится набрать целых одиннадцать циферок, чтобы позвонить, куда надо. А куда, кстати, надо?

Я прикинулась дурочкой. И по пробежавшей по лицу Александра Ивановича тени, с удовольствием заметила, что вновь взбудоражила в нём всплеск раздражения и ненависти ко мне.

Он не переносит глупые девичьи подхихикивания, не любит, когда в его присутствии кто-то даже на секунду начинает тупить. Разумеется, когда это касается женщин.

Ума не приложу, как при такой ненависти ко всему, что в юбках, он умудрился не остаться девственником до конца дней. По крайней мере, слава о его похождениях была достаточно громкой, пока он не пришёл в офис, который основал его отец. Что удивительно, среди его пассий были, как на подбор, красотки модельной внешности. Наверное, все они были исключительно профессорами и учеными. Без предъявления докторской он с них трусы не снимал.

И я не про колбасу.

- Ясно, - выплюнул Александр Иванович едко. Мельком глянул в область моего декольте, сделался ещё злее и резко пошёл в сторону своего кабинета.

Наверное, спешил скрыться за дверью, чтобы не заразиться тупостью, что я тут напустила в воздух.

Я с облегчением выдохнула и отпила сразу большую часть воды в стакане. Блаженно отдышалась и бросила взгляд вниз.

- Блин! – прошипела раздосадованно, поняв, что у моей желтой шифоновой блузки расстегнуто неприлично много пуговиц. Слишком неприлично. Почти до пупа.

Застегнувшись, пошла в кабинет девчонок из бухгалтерии, где они всем коллективом молились на вентилятор, который окружили. Каждая из них блаженно выдыхала в те короткие секунды, когда вентилятор поворачивался к ним.

- Тоже кондей не пашет? – поинтересовалась я, поймав волну прохладного ветра.

Как же хорошо!

- В этом здании уже давно ничего не пашет. Только ты и я, - ворчливо подметила Таня. Она работает здесь дольше всех, поэтому её опыту можно верить безоговорочно.

- Сейчас бы на море, - мечтательно протянула Ленка.

- Угу, - согласно выдохнула я, допив остатки воды в стакане.

- Ты-то чё размечталась о море? – хмыкнула Танька. – Ты отпуск уже восемь лет не видела. И вряд ли увидишь ещё столько же. Этот новый хлыщ, похоже, конкретно за тебя взялся. Видимо, папку своего ревнует. Иван Сергеевич же тебя хотел поставить на место главного, пока сыночка-корзиночка не узнал. Быстро из своих Лондо́нов прилетел.

Глава 2. Любовь

- Да пусть спит! Чё ты от неё хочешь? Устала девчонка. Пусть хоть дома отдохнёт…

Мама и папа спорили за дверью моей комнаты. Я перевела взгляд на старые настенные часы и увидела, что уже восемь утра.

Целых восемь утра, а я ещё не ногах и даже не в офисной одежде!

Непривычно.

И как-то пусто.

Я настолько привыкла быть в постоянной погоне и движении, что теперь чувствую себя мертвой. Как акула, блин.

Или кто там из морских без движения умирает?

- Но она не завтракала, Саш! – возмущенно шипела мама громким шепотом.

- Спит ребёнок! Она только вчера тебе жаловалась на то, что считает себя толстой, а ты ей сегодня в восемь утра пельменей ведро нажарила. Ну, ты хоть немного-то соображай, мать, - папа был полон возмущения.

- А ты чё, подслушивал нас?

- Делать-то мне больше нехер! – оскорбился папа. – Сами сопли на весь дом пускали. Глухой бы услышал.

- Так и знала, что ты под дверью сопел.

Судя по шлепку, мама применила в папину сторону лёгкий абьюзивный момент – привычно шлёпнула по плечу ладонью.

- Всё, отстань от девчонки. Есть захочет, сама выйдет. Не маленькая.

- Отстань!

- Да хорош меня лупить!

- Тихо ты! Разбудишь Любочку.

- Уже! – крикнула я, тяжело вздохнув. В эту же секунду открылась дверь и в комнату ввалились родители.

- Может, на рыбалочку? – предложил папа. – Ты мелкая любила. У меня и опарыши в холодильнике уже ждут.

- Ты ещё ей коробку передач перебрать предложи, - цокнула мама. – Она же девочка. Ну, ты соображай, Сань! – и повернулась ко мне с неправдоподобно широкой улыбкой. - Давай, мы с тобой пельмени сегодня полепим, а, Любаш?

- Лучше уж коробку перебрать, - поморщилась я. Папа победно гыгыкнул. Сев в постели, я скинула с себя одеяло и поправила на коленях длинную сорочку. Мама подарила. В ней есть всё: и кружево, и цветочки яркие и «хэбэшечка, чтобы кожа дышала». В ней есть всё, кроме моего размера. В эту сорочку можно завернуть папину «Ниву» и поехать на рыбалку.

- Какие планы на день? Может, по магазинам сходим?

Мама изо всех сил хотела меня чем-то занять. Прям как в детстве: перемой всю кухни – спугни депрессию.

И теперь у меня с детства есть привычка, что от любой хвори помогает работа. Желательно, как можно больше работы, чтобы за день присесть было некогда и вспомнить, что тебе грустно.

Неужели я так плохо выгляжу, что родители с самого утра надо мной трясутся и слова лишнего сказать боятся? Вчера после увольнения я приехала к ним и сама не поняла, как так получилось. Просто вместо своего адреса назвала таксисту их.

Я ни на что не жаловалась родителям. Не привыкла. Просто сказала, что уволилась и хочу немного отдохнуть, и подумать. Куда двигаться дальше. Но, видимо, мой внешний вид кричал родителям о том, что я нахожусь в патовой ситуации. Не поможет даже мыть кухни.

- У меня вечером самолёт в Турцию. Вот такие у меня планы, мам.

- Какая Турция? Когда ты успела? – мама оказалась возмущена.

- Ночью купила билет. Погрею неделю кости на пляже.

А ещё найду какого-нибудь Серкана, чтобы он хорошенько меня отболатил за то, что я так и не посмотрела ни один турецкий сериал. Только в рилсах или других коротких роликах дразнила себя невозможной, но красивой историей любви и с не менее красивыми видами средиземноморья.

- Ты сама-то себе веришь? – фыркнул папа скептически. – Ты же вся в меня, Любань. Хрен на месте усидишь. Ну, покупаешься ты день-два. Потом сама же взвоешь без дела.

- И что ты ей предлагаешь? – взвилась мама. – Огород перекопать или забор у деда в деревне поставить?

- Я, вообще-то, имел в виду экскурсии какие-нибудь. Это же Турция, мать! Там история своя, культура. А тебе лишь бы дочку на работы какие-нибудь загнать.

- А что у деда с забором? И, вообще, вы разве не продали его дом? Собирались же?

- Рука не поднялась, - с грустью вздохнул папа.

- Видите ли, ему жалко. У него там всё детство прошло, - иронизировала мама.

- Там и моё детство, вообще-то, прошло, - напомнила я маме. – Сами же меня каждый год на всё лето отправляли к бабушке с дедушкой.

Дедушка умер два года назад, и с тех пор папа там бывал только для того, чтобы проверить стоит ли дом на месте, а мама, как обычно, наводила в нём порядок, планируя однажды продать подороже и купить им с папой машину получше.

- И что теперь? – всплеснула мама руками. – Стоять дому и участку без дела, чтобы растащили? Пусть лучше кто-нибудь рукастый его возьмёт, да восстановит усадьбу, чтобы не пропадала.

- Я думал, мы на пенсию выйдем, да сами туда переедем, - тихонько проговорил папа.

- Я в деревню не собираюсь, Саш. Да ещё на старости лет. Прожить всю жизнь в городском комфорте, чтобы потом на пенсии ходить в туалет на улицу в мороз? Ну уж нет!

Глава 3. Любовь

Папа оказался прав – на турецком берегу мне стало скучно уже к концу первого дня. Я наелась, накупалась, насмотрелась, навпечатлялась, и всё это за первые сутки. На вторые сутки началась мука. Я буквально заставляла себя снова пойти на пляж и жариться там под солнцем, а не проверять рабочую почту. Вспоминала о том, что не сделала и что могла бы сделать ещё.

Я восемь лет откладывала отпуск, думая, что однажды, когда будет время, отдохну от души и оторвусь за все годы, но на деле оказалось, что отдыхать и ничего при этом не делать тоже нужно уметь. Я, например, не умею. Видимо, это заложено с детства и взято от мамы. Она часто говорит: «Что-то я устала. Пойду посуду помою». А ведь она только что сидела в кресле и смотрела телевизор.

Странно всё это.

На третьи сутки я не выдержала и взяла билет домой. Заехала к себе, выключила в квартире все приборы. Хотела бы сказать, что ещё полила цветы и покормила кошку, но ничего живого в моей квартире так и не появилось. При моём рабочем графике у меня сдох бы даже кактус.

Я ехала в деревню на заднем сиденье такси и жалела о том, что так и не сдала на права. Водить-то я умею. И механику, и автомат. Дедушка и папа учили с детства. Но я так загорелась предложенной мне работой после выпуска из универа, что на всё остальное тупо не осталось времени.

И вот мне уже тридцать. За спиной отличный багаж знаний работы в строительной индустрии, и огромная задница из-за быстрых перекусов и ночного жора.

Мда…

Если меня собьёт сегодня машина, то обо мне нечего будет сказать людям, кроме того, что я много и ответственно работала.

Ну, Титов-младший, может, добавит пару слов про мой выдающийся зад. На этом, пожалуй, всё.

Стоило только подумать о Титове и о том, что нужно было, всё же, заехать ему по морде, как мне позвонил его отец. Тот самый человек, который когда-то поддержал меня в самом начале пути и дал стимул работать. Я хотела бы обидеться на него, но понимаю, что он в праве доверить дело всей своей жизни сыну, а не какой-то левой рыжей девчонке из деревни.

- Да, Иван Сергеевич, - ответила я на звонок.

- Любонька, ты что творишь? – начал мой теперь уже бывший начальник.

- В деревню еду. А что?

- Какая деревня, Любонька?! Ты почему уволилась? Что случилось? Рассказывай, - забавный он. Простой, хоть и основал с нуля строительную фирму. Тоже, кстати, из деревенских.

Странно, что новость о моём увольнении до него дошла только спустя четыре дня. Видимо, сынок умалчивал до последнего, потому что знал, что папе не понравится.

- Ничего. Просто… Надоело. Устала, Иван Сергеевич.

- Так взяла бы отпуск. Зачем увольняться? Это из-за Саньки? Опять лишнего наговорил?

- Я тоже в выражениях не стеснялась.

- Не сомневаюсь, - одобрительно хохотнул мужчина. – За словом ты в карман не лезешь, Любонька.

- Я, вообще, никуда не лезу.

- Знаю, знаю, - вздохнул Иван Сергеевич. – Ты брось эти мысли об увольнении. Отдохни месяц, подумай. Я вернусь из заокеании, и мы с тобой поговорим. Пока подумай, расслабься, взвесь всё. А твоё заявление я, считай, что не видел.

- Я уже всё решила, Иван Сергеевич. Спасибо за всё. За опыт и поддержку, но дальше я хочу сама.

- Не руби с плеча, Любонька. Кому я ещё могу доверить своё дело? Я же Саньку в кресло главного посадил только потому что знал, что ты всегда подстрахуешь.

- Ваш сын справится сам. Он, кстати, часто мне об этом напоминал.

- Я поговорю с ним.

- Не надо. Я не жалуюсь, Иван Сергеевич. Но и возвращаться я не хочу, - пока говорила, заметила знак с названием родной деревни. – Иван Сергеевич, мне пора. Спасибо вам за всё ещё раз и всего доброго.

Таксист заехал в деревню, где меня ждал дедушкин дом. Водитель уточнил адрес и, пользуясь моими подсказками, довёз меня до нужного адреса. Помог выгрузить чемоданы из багажника, и уехал, оставив меня наедине с прекрасными воспоминаниями.

Я смотрела на старый, но большой и крепкий дом, в котором прошло каждое лето моего детства аж до семнадцати лет.

На душе стало так тепло и приятно.

Да, забор и палисадник покосились и просят уже даже не ремонта, а полной замены. Да, двор и ограда заросли травой и прошлогодняя, сухая и желтая, лежит никем не убранная.

Но зато я помню, как дедушка любил рано утром выйти на улицу, закурить сигарету без фильтра и, оперевшись локтями о штакетник палисадника, пускать дым и смотреть на то, как соседи выгоняют уже подоенных коров (своих он выгнал ещё раньше), а мимо проезжает хлебовозка со свежим хлебом. Водитель останавливается, чтобы перекурить с моим дедом, и едет дальше. А дедушка заносит домой ещё горячий хрустящий хлеб, бабушка готовит завтрак и ругает нас за то, что мы перебиваем аппетит горячим хлебом с холодным молоком, да ещё в сахар макаем кусочки.

А во там, с краю, окно моей комнаты, которая когда-то была папиной. Я любила эту комнату именно из-за окна, которое можно открыть наружу, распахнув створки, и вдохнуть запах цветущей черемухи, яблони или сирени. Всё это уже очень давно насажено дедом. Ещё в тот год, когда они с бабушкой, только поженившись, въехали в этот дом.

Глава 4. Любовь

Разумеется, ворота дома были заложены.

Но мышечную память не пропьёшь. Голова ещё не успела сообразить, как открыть калитку, а рука уже потянулась к небольшой квадратной дырке в заборе, чтобы нащупать и сдвинуть в сторону плаху, сдерживающую от открывания ворота, и разблокировать калитку.

Тихий скрип старой плахи о металлические скобы вызвал улыбку ностальгии. Дед всегда ночью слышал, когда я возвращаюсь домой. Едва я скрипну плахой, при этом стараясь быть крайне тихой, как на крыльце и веранде зажигался свет. А дедушка выходил на крыльцо в растянутых на коленках кальсонах, в теплой клетчатой рубашке и закуривал сигарету, всегда говоря: «Заходи тихо, бабка спит. Проснётся – опять кормить начнёт».

Не желая привлекать внимание соседей, которые наверняка набегут толпой, если хоть один из них узнает, что кто-то приехал в дом Авдеевых, я закатила оба чемодана в ограду и снова заложила ворота, теперь уже изнутри задвинув толстую плаху обратно.

Вынули из сумочки ключи от дома, они же – от веранды, и открыла старый навесной замок.

На веранде всё так же стоял списанный когда-то с нашей квартиры диван, шкаф с открытыми полками внизу и большой стол, который на праздники мыли от пыли и заносили в дом или просто выносили на улицу, если позволяла погода.

Я прошла к двери, обшитой коричневым дерматином еще, наверное, при царе Горохе, и ватой под ним. Своего рода, утеплитель. Потянула за металлическую ручку, торчащую из ткани, и оказалась в доме.

Нос сразу заполнил запах старых вещей и затхлости, так как дом давно уже год никто не открывал и не проветривал. Но на ум, почему-то, сразу пришёл запах бабушкиных пирожков или блинов, которые она пекла почти каждое утро.

На полу прихожей у двери лежал коврик, связанный бабушкой из старых вещей. Цветастый, веселый. Как она любила. Мне нравилось иногда разглядывать их и угадывать, какая вещь была порезана ради его изготовления.

На стене сбоку вешалка, которую дед сделал сам из досок, а крючки из толстой проволоки и гвоздей. Не знаю, сколько лет этой вешалке, но точно знаю, что она старше меня. Миллион раз предлагали им её поменять, даже сами покупали новую и нахалом привозили, но бабушка с дедушкой ни в какую не соглашались менять то, что сделали когда-то сами, не имея денег купить это в магазине.

Но самая любимая мной часть прихожей – это трельяж. Небольшая коричневая тумбочка на четырех деревянных ножках, а на ней три больших вертикальных зеркала, из который, если поставить боковые зеркала параллельно друг другу, можно сделать «коридор бесконечности».

Это были нулевые без гаджетов. Мы делали развлечение из всего, что попадалось под руку.

Обувь я снимать не стала – в пыли всё.

Прошла в босоножках дальше в дом. Заглянула на кухню, где стояла потрескавшаяся печка, давно не видевшая свежей побелки, и старый бабушкин гарнитур. Папа говорил, что этот гарнитур мой ровесник. Бело-зеленый бабушкин любимчик. Тридцать лет, а выглядит даже получше меня.

Умели же раньше мебель делать!

Здесь же, на кухне, небольшой столик под окном с двумя табуретками под ним. Дед сам вырезал, когда у него инструмент появился. Импортный. «Лысьва» - плита на все времена, бабушкина любимица. А на ней чугунная сковорода. Ну, и куда же без холодильника «Бирюса»?

Я прошла в зал, где с моих губ слетел тихий смешок.

На ТВ-тумбе стоял телевизор. Плоский. Уже современный. На юбилей свадьбы дарили бабушке с дедушкой лет семь назад. Небольшой клочок современности в океане советской ностальгии, но накрыт он неизменной белой вязанной бабушкой кружевной салфеткой.

Что-то меняется и модернизируется, но что-то вечно.

Внезапно я услышала странный шум за спиной. По спине пробежал холодок. Я хотела обернуться, но почувствовала, как через легкое летнее платье мне что-то уперлось между лопатками.

- Стой! Стрелять буду! – донесся из-за спины смутно знакомы прокуренный мужской голос.

- Свои! – сдавленно выронила я, но руки инстинктивно подняла. Наверное, подсознательно понимала, что нужно показать, что я не вооружена и пришла с миром.

- Вижу, что свои, - хмыкнул всё ещё подозрительно знакомый голос сзади, и со спины исчезло давящее ощущение холодного оружия. – Не свои бы даже бзднуть не успели, - уже с улыбкой в голосе отозвался мужчина.

Я обернулась, и брови мои стремительно подлетели вверх.

- Дядь Петь?! – и только сейчас я смогла выдохнуть, но бешено колотящееся в груди сердце, пока не спешило успокаиваться. – Ещё секунда, и вы бы смогли меня убить, даже не выстрелив. Нельзя же так пугать!

- А в хату, за которой я присматриваю, можно вламываться без предупреждения? – резонно заметил сосед моего деда, вешая ружьё за ремень на плечо. – Ты руки-то опусти. Я, вроде, не хэндэхохал.

- А… Ой! – я тут же опустила руки, не зная, куда их теперь деть. С поднятыми будто бы удобнее было. – Вы видели, как я заходила?

- Видел, конечно. На рыбалку собрался. Сапоги натягиваю, смотрю, знакомая рыжая шевелюра в дом лезет.

- Могли бы просто окликнуть, раз узнали. Ружьё-то зачем?

- Так интереснее, - хитро улыбнулся дядя Петя. Он чуть старше моего папы и всю жизнь прожил в этой деревне. Уезжал, разве что, за высшим образованием в город, когда выпустился из школы. – А ты какими судьбами здесь? Говорят, ты какая-то крутая директорша в городе.

Глава 5. Санька

Когда в детстве говорили, что девочки – принцессы, а принцессы не какают, нужно было уточнять, что всё говно у них уходит в характер.

Вот и Люба поднасрала мне конкретно.

Твою мать! Что имя, что лицо – всё пшенично-колхозное.

Мало того, что эта стерва уволилась, оставив заявление без подписи в своём кабинете. Она просто исчезла, не передав никому дела, не посветив в суть последних дел и контрактов. Просто всё бросила и свалила неизвестно куда.

На мои звонки не отвечает. Сообщения игнорирует. Хоть деньги ей переводи, чтобы она хоть там сообщение посмотрела, да дала реакцию.

Бесит!

Эта рыжая коса на одно плечо, веснушки на лице, нос мелкой картошкой. Ей бы коромысло и кокошник, а не решение проблем и задач, от которых зависит доход фирмы моего отца и, соответственно, наследство, что мне от него достанется.

Да, формулировка звучит хреново, но факт остаётся фактом – прибыльность семейного бизнеса, какого-то хрена, вдруг стала зависеть от деревенской простушки по имени Любка.

Тьфу!

От воспоминаний об этой стерве снова накатила злость.

Надо было хорошенько отшлёпать её в том коридоре, а ещё лучше – отодрать прямо в той позиции, в которой она стояла у того гребаного кулера.

Корнишон, мля…

- Рассказывай, как папкино дело по миру пустил, сыночка? – в кабинет без предупреждения и предварительного звонка вошёл отец.

Я в это время пытался разобраться в отчетности.

- Никто твоё дело не пустил по миру. А ты сейчас, кстати, как раз должен по миру кататься, - я встал и вышел из-за стола. Мы пожали руки и обнялись, похлопав друг друга по спинам. – Контролировать приехал? – я вернулся за стол.

- Ты хоть читал отчёты, которые мне отправил? – папа сел в кресло посетителя и окинул некогда свой кабинет придирчивым взглядом. Черные брови с проседью осуждающе дернулись при виде моделей машин на стеллаже у одной из стен. Он считает их игрушками. Объяснять, что это дорогая коллекция – бессмысленно.

- Как раз изучаю, - я пошелестел бумагами.

- Видишь, как прибыль идёт ко дну? – отец не смотрел на меня. Сейчас он разглядывал стол, щедро усыпанный документацией и коробками от пиццы.

- Не ко дну, а слегка просела. Это нормально. Заверил я. Мы немного изменили курс. Примерно через полгода всё стабилизируется, и прибыль возрастет.

- Какой курс ты изменил, Саня? Твоё дело – строить дома. Всё. В этом деле не нужно придумывать никаких вывертов. Это не твои забегаловки, где уместно клоуничать и экспериментировать. Здесь фундаментальное дело – во всех смыслах.

Отцу никогда не нравилось, что я не пошёл по его стопам, а выбрал свой путь в сфере развлечений и досуга. Всё это для него несерьёзно, мелко.

Он годами готовил меня к тому, что однажды я займу его кресло, и каждый раз со скепсисом принимал новость о том, что я открыл очередное кафе или продуктовый магазин.

Понятно, что у него на меня ещё малого были планы, но и меня, уже подросшего, тоже не мешало бы спросить, чего хочу я.

- Любой сфере нужна свежая струя, пап.

- Струячь у себя, сколько хочешь. В моё дело – не надо. Раз уж взялся, то делай всё по совести.

- Я уже понял, что ты боишься экспериментов, - я устало откинулся на спинку стула и сжал пальцами переносицу.

Усталость, которая копилась месяц, давала о себе знать. Всё же, с этой деревенской стервой вести дела было как-то проще. Она хотя бы лет восемь варилась в этом котле и знает все тонкости.

Ещё и костюм этот чертов!

Я дернул плечами. Ненавижу пиджаки и всё это деловое дерьмо. Джинсы, футболки, кроссовки – вот моя одежда. Но в этой сфере и должности, если ты не в деловом костюме, то ты простой работяга. И хрен кто с тобой станет разговаривать серьёзно.

- Скажи уже честно, Сань, приревновал? – вдруг поинтересовался отец.

- Не понял, - нахмурился я.

- Приревновал, что я Любашку хотел на это место посадить? – кивнул он на кресло подо мной.

- Пап, она неизвестно кто и неизвестно откуда. Сегодня ты ей доверяешь, а завтра без штанов по улице бегаешь.

- Об этом я не беспокоюсь, - усмехнулся папа. – Если что, на штаны ты мне копеечку подкинешь.

- Подкину, конечно, но…

- Я ей доверяю, - перебил меня отец. – Хоть что мне говори, но я с самого начала видел и вижу, как она горит этим делом. Её уже все знают, она со всеми держит связь.

- И ты хочешь, чтобы я свалил, а она вернулась, - заключил я.

- Нет. Совсем нет. Работайте вместе.

- Ещё чего?! – фыркнул я и нервно заерзал в кресле.

Работать с ней и стараться периодически не залипать на декольте с веснушками – то ещё испытание.

Хотя, если смотреть на её сиськи, можно не замечать пренебрежение к моей персоне, сквозящее в её голосе.

- В общем, Сань, - папа встал с кресла и застегнул пуговицу пиджака. – Я не знаю, что вы с Любой не поделили, но я хочу, чтобы ты её вернул. Хоть что ей обещай, хоть тройную зарплату, хоть замуж зови. Но мне она нужна здесь. Тебе же проще будет. Сможешь вернуться к своим забегаловкам, но при этом через Любу контролировать фирму. А я буду уверен в том, что все находятся на своих местах.

Глава 6. Любовь

Тоже мне, жених!

Я даже запыхалась от возмущения.

Хотя, честно говоря, я до сих пор не могла отдышаться из-за страха, который испытала, когда услышала треск дерева через приоткрытое на ночь окно, а затем увидела, что чья-то машина снесла мне забор.

Хорошо, что новый ещё не успела поставить.

Вышла узнать, в порядке ли человек, думая, то кому-то просто стало плохо за рулем. Но не забыла прихватить с собой и палку на тот случай, если там окажется обычный пьяный неадекват.

Знала бы, что это Титов, взяла бы две палки да пожирнее. Одну из них, возможно, в говне.

Так и не включая свет в доме, чтобы не было видно моих передвижений, я подошла к окну и тайно наблюдала за тем, как дальше поведет себя Титов.

Он разглядывал разбитую фару и отвалившийся бампер, почесывая бестолковую голову.

Какого чёрта он, вообще, здесь забыл?

Папенька поставил ультиматум и отправил за мной?

Соскучился он, как же!

Спит и видит, как бы придушить меня во время одной из наших ссор.

Не вывез новых обязанностей, вот и приехал за той, кто не относится к делу его отца, как лёгким танцам. Даже представить страшно, сколько он там накосячил за месяц, что меня не было. А уж если приехал лично, то там, наверное, вообще катастрофа.

Я с грустью вздохнула, понимая, что мне до сих не безразлична судьба фирмы. Злости на то, что меня недооценивали уже не осталось. За месяц обида утихла. Но гордость всё ещё давала о себе знать и не позволяла бежать галопом на некогда любимую работу.

- Я тебя вижу, Любонька, - самодовольный тон Титова долетел до моего слуха через приоткрытое окно.

Недолго думая, я сдвинула в сторону тюль и высунула в створку руку с оттопыренным средним пальцем.

Возможно, тридцатилетним тёткам не пристало пользоваться подобного рода жестами, но кто меня осудит в данной ситуации? А если осудит, то я и им с удовольствием продемонстрирую этот же палец.

Титов лишь качнул головой. Кажется, его веселила эта ситуация и моё поведение.

Жалко Лёнька опять куда-то делся. Сейчас бы Титову было не до веселья, а только до спасения своей, наверняка, загорелой задницы.

Я убрала руку и, отойдя от окна, забралась на кровать под одеяло. Глаза закрыть так и не смогла, думая о том, чем занимается этот полудурок и не понесло ли его куда по деревне.

Слышала, как он ходил под окнами, а затем и вовсе заехал в мой двор, припарковав машину под яблоней.

Как к себе домой.

Дин-дон, блин!

- Если не впустишь, я пойду по соседям.

Он угрожает мне?!

Я молча фыркнула, без слов давая понять, что он может валить куда хочет.

- А сексуальные соседки у тебя есть? Может, кто-нибудь из них добрее будет, и впустит переночевать?

Зря я, наверное, палкой его всего один раз ударила. Надо было больше. По голове и по члену.

Соседку ему сексуальную подавай…

Сразу в голову пришла Анька из дома на соседней улице. Стройная, младше меня. Говорят, что у неё есть жених, но я его ни разу ещё не видела. А она ещё и добренькая такая. Впустит же этого муфлона, а он ведь не только в кровать ей залезет…

- Любонька-а-а, - протянул Титов певуче и побарабанил кончиками пальцев по стеклу.

- Достал! – выдохнула я устало. Скинула с себя одеяло, поднялась с кровати, подошла к окну и, одернув шторку, высунулась наполовину. – В каждом! В каждом тебя ждёт красотка, Титов. Вали! И корыто своё разбитое тоже забрать не забудь, чтобы девчонки хоть примерное могли оценить твой ежемесячный доход.

- Уже ревнуешь? – хмыкнул он самодовольно, глядя на меня снизу вверх, - подцепил пальцами прядь распущенных волос и игриво накрутил на палец локон. – Я могу сказать, что я от тебя, если это прибавит мне очков и доверия?

- Котик или пёсик?

- В смысле? – маска обольстителя слетела с лица Титова стоило его мозгу хоть немного включиться.

- Котик или пёсик? Просто вопрос. Что тебе больше нравится?

- У-у, а я смотрю ты завелась? – рыкнул он игриво. – Уже думаешь, как ласково меня называть? Ну, пусть будет котик.

- За мной, - я отмотала с его пальца свой локон и через несколько секунд вышла на крыльцо, где планировала увидеть ждущего меня Титова, но никого не обнаружила. – Ты где? - пришлось обойди дом и подойти к тому месту, где он стоял под окном. - Титов, блин!

- Да, котя? – я вздрогнула и тут же разозлилась, поняв, что голос его я услышала из своего окна.

- Ты охренел?! – взорвалась я. Хотелось бы крикнуть, но не хотелось волновать соседскую собаку, которая только-только успокоилась. – Я сказала, за мной идти!

- Так я и пошёл. Ты же не сказала, что за тобой через дверь надо идти. А ничё у тебя такой домик. Нарядный, - он исчез в глубине комнаты и включил свет. – О, да у тебя ремонт! Ты реально настолько серьёзно решила жить в этой залупе?

Глава 7. Санька

Добрых снов на проссанном котами диване мне ещё никто не желал.

Здесь реально воняло кошатиной и именно от дивана, на который я, всё же, прилёг, но быстро понял, что переночевать здесь нереально.

Помимо вони, всё рядом с диваном было захламлено кусками гипсокартона, обрезками труб, коробками и пакетами с другой ремонтно-строительной лабудой.

Похоже, Авдеева, действительно решила обосноваться в этой деревне капитально.

Это как же должна свистнуть фляга, чтобы можно было захотеть добровольно сменить городской комфорт и инфраструктуру на чернозём и коровьи лепехи?

Хотя, это же Авдеева – дамочка, отбитая на всю свою рыжую голову.

Я попытался ткнуться в дверь, за которой скрылась эта дамочка, но оказалось закрыто.

Постучал несколько раз, но ответа не последовало.

Пришлось идти в машину и ночевать там.

Проснулся от боли в спине, ногах и шее. Спать в машине – плохая идея. Такая же плохая, как ехать в эту дыру. Но точно лучше, чем сон на обоссанном котами диване.

Глянул на наручные часы.

- Шестой час, - вздохнула я обреченно.

Чувствуя боль и ломоту в каждой клеточке тела, выбрался из машины, кое-как разогнулся и потянулся руками в уже палящему солнцу, наслаждаясь тем, как прохрустел каждый сустав.

Из ниоткуда взявшийся скрежет и что-то похожее на шипение за спиной заставили меня обернуться, и увидеть несущегося на меня с раскинутыми в стороны крыльями здоровенную белую птицу.

- Вали! – махнул я ему лениво, наивно полагая, что таким образом смогу спугнуть его, как голубя на городской площади.

Хрен там плавал.

Эта пернатая паскуда вцепилась мне в ногу не хуже бойцовской собаки.

В первую секунду мне показалось, что я даже взвизгнул, как девчонка, а в следующую я уже лез на ближайшее дерево, пока эта птица, продолжая скрипеть, как ржавые ворота, пыталась до меня добраться. Повезло, что у него жопа толще моей, и высоко она ему подняться не даёт.

- Гусь, сука! – крикнул я во всю глотку, узнав, что эта за птица. – Пошёл отсюда! – я попытался его пнуть. Но этот гусь, кажется, становился только агрессивнее.

Теперь я понял, почему вчера поздно вечером на улицах этой деревни было столько народу.

Потому что при свете солнца этот пернатый держит всю деревню в страхе.

- Лёнька! Отстань от туриста! – гаркнул какой-то мужик и, что странно, гусь реально от меня отстал. – На, булку пожри, - мужик бросил подбежавшему к нему гусю большой кусок хлеба и снова перевел внимание на меня. – Ты его не бойся. Он у нас собаками воспитан. Других бы гусей собаки уже давно передавили, а этот ничё, живой. Ты долго там сидеть-то будешь, депутат?

- Почему депутат?

- Да хуй знает… В рубашке, - глубокомысленно изрек наблюдательный колдырь, пока я спрыгивал с дерева, не жалея дорогих туфлей. – Это ты Любке забор раздолбал? Жених?

- Я. Жених, - отряхивая руки от ошметков коры, я подошёл к мужику, чей возраст был неопределим. Наверное, дед, судя по рыхлому лицу и редким зубам во рту. Прикинул, что этот туземец за щедрую плату в виде денег на бутылку сможет починить забор. – Забор на место поставишь? Заплачу́.

- Сколько заплатишь? – с насмешкой, но заинтересованно спросил колдырь.

- На бутылку хватит, - заверил я.

- Как нехуй делать. Неси струмент.

Вот бы все подрядчики были такими же сговорчивыми.

- У меня нет инструментов.

- Так ты в сарай Любкин загляни. У её деда струмент всегда был.

Поведя плечами, я пошёл к сараю, на который указал дед. С опаской пошёл. Косясь на гуся, который доклевывал булку.

В деревянном сарае, который закрывался на деревяшку, нашел деревянный ящик с деревянной ручкой, в котором лежал молоток, гвозди, дореволюционные пассатижи и даже маленький лом.

- Музей, блин! – чертыхнулся я. Принес деду «струмент» и поставил рядом с ним. Гуся уже видно не было. – Этого хватит?

- Хватит, - с ленцой протянул дед, глядя на ящик у своих ног. Затем вновь посмотрел на меня, хитро улыбнувшись редкими зубами. – Платить-то когда будешь?

- Половина сейчас, половина по результату.

- Понял, - дед деловито кивнул, когда я вручил ему первые пятьсот рублей, которые он тут же убрал в карман черных брюк в крупный катышек. Закатал рукава застиранной серо-фиолетовой рубашки и приступил к делу. – Принимай, - почти через полчаса он отвлек меня от созерцания окна, в котором я не хотел бы увидеть Авдееву, чтобы она не знала, кто именно делал ей забор.

Не знаю, каким образом, но он как-то смог собрать забор из сломанных досок. Выглядело всё это крайне убого и так, будто при всём при этом часть досок он умудрился куда-то припрятать.

- Это, по-твоему, забор? – я с недоумением смотрел на то, что нагородил этот дед.

Да у него зубов во рту было больше, чем досок у забора, что он сделал!

Глава 8. Любовь

Жарко сегодня. Очень жарко.

Возможно, не по градусам, но по ощущениям - точно жара.

Я проснулась минут десять назад и уже пять из них, с кофе в руках, залипаю в окно, глядя на то, как сам Титов Александр Иванович городит мне сломанный им же забор.

Забор, к слову, отвратителен до тошноты. Стал, после Титовского ремонта.

Но как же хорош загорелый мужской торс под палящим июньским солнцем….

Как блестят капельки пота на его гладкой коже…

Как у породистого жеребца перекатываются мышцы, пока он носит доски…

Как напрягается его пресс, пока он долбит молотком по гвоздю…

Боже, как же хорошо он долбит…

Так!

Кхм!

Соберись, Любонька! Соберись!

Нам эти облизанные городские мажоры ни к чему. Как и мы, простые деревенские девчонки, им.

Городским модникам, типа Титова, нужна доска – два соска, а мне…

Мне бы уже, если честно, хоть кто-нибудь с членом.

Спустя три года воздержания я согласна даже на то, чтобы член был надувным.

Интересно, а бывают надувные секс-куклы для женщин?

Надо будет как-нибудь загуглить…

Судя по тому, что я пускаю слюни даже на Титова, забыв о том, что в начале, в середине и в конце любого нашего разговора мне хочется придушить его ногами.

Но физически он хорош. Чертовски. И с этим спорить бессмысленно.

А то, что по пальцам молотком попадает уже, наверное, пятидесятый раз, так это мелочи. Уверена, на его пальцы – кривые и ничего не умеющие – никто даже и не смотрит. Смазливого личика, кучи бабла и подтянутого торса вполне достаточно для мокрых девичьих трусов.

Я горько вздохнула, придя к выводу, что, наверное, ни настолько я голодна в сексуальном плане, чтобы набрасываться на Титова.

По крайней мере, пока что.

Допила уже остывший кофе залпом и ушла в кухню, где по-быстрому нажарила оладий на завтрак. Конечно, из расчета на то, что Титов тоже будет завтракать.

Я, возможно, та ещё мегера (персонально для Титова), но бабушка с дедушкой учили меня быть гостеприимной. А там уже, как говорил мой дед: «дохлёбывай и уёбывай».

Приготовив завтрак, я привела себя в порядок.

В очередной раз с восхищением посмотрела на себя в зеркала на трельяже.

Вот что творит правильное питание животворящее!

Всего месяц питаюсь нормально. Не на бегу, не перекусами, не бутербродами. И уже похудела на семь килограммов. Ушли отёки и синяки под глазами.

Сон здесь, конечно, тоже сыграл немаловажную роль.

Ну, и конечно, отсутствие Титова, играющего на моих нервах так же ужасно и бездушно, как он делает забор.

Легкий макияж, летнее платье в мелкий цветочек, сексуально сползающее с плеч, и я готова ехать в строительный за новыми обоями и мелочью для декора.

Напоследок придирчиво посмотрела на своё отражение, нанесла немного духов на кожу шеи и ключиц, и вышла из дома, прихватив сумочку.

Такси вот-вот приедет.

Злой, как собака, Титов, шипел матом на доску, которая криво прибилась.

Они тут, к слову, все были криво прибиты. Непонятно, по какой он пытался ориентироваться.

- Доброе утро, - произнесла ехидно, проходя мимо мужчины.

Он вскинул голову и хмуро на меня посмотрел. Вновь отвернулся к забору, но вдруг резко снова повернулся ко мне. Удивленно осмотрел с головы до ноги и обратно, и присмотрелся к лицу, будто не поверил, что это действительно я.

- Доброе, - обронил. Прочистил горло, выпрямился и, покачивая молотком в руке, с подозрительно сексуальным прищуром смотрел на мои голые плечи и, конечно же, декольте. Я тоже не теряли зря время, пялясь на его пот в мелких каплях пота. – Красивая, - вдруг изрек Титов. – А что в офис такая не ходила?

Вот мудак!

- В офисе мне трахали только мозг, а теперь есть вероятность, что обратят внимание и на другие части моего тела.

Боже! Я реально это вслух ляпнула?!

Надо перестать таращиться на его торс.

- Вероятность стопроцентная, Авдеева, - хмыкнул Титов, быстро облизнув нижнюю губу кончиком языка.

Я сглотнула, словно испытываю жажду.

К счастью, вовремя подъехало такси.

- Я в город, - обозначила я. – Сказала бы, что ты за старшего, но за старшего у меня только Лёнька бывает. Как закончишь, будь добр, исчезнуть. Через час приедут работники, будут ставить новый забор.

- А нахрена я тогда этот городил?! – выпучил он возмущенно глаза.

- В воспитательных целях. Ты сломал, ты свою ошибку и исправил. Всё. Чао!

- Издеваешься? Я есть хочу! Помыться, в конце концов!

На секунду мне стало жалко… делиться с ним оладьями.

Глава 9. Санька

В дом Авдеевой я заходил как в свой.

Пользуясь исключительно ногами, снял у порога уже убитые в хлам туфли, у которых отошла подошва и облезла кожа.

И за что я только бабки платил?

Из крана на кухне у нее текла только холодная вода. Но это даже лучше. После жары, которая едва не спалила меня, холодная вода – как бальзам на почти сгоревшую кожу.

Пока мыл руки, чуть не захлебнулась слюной от запахов, что витали по кухне.

Ел последний раз вчера ещё в обед. Уже и не помню, что.

Наспех обтер руки о висящее рядом полотенце, не разбираясь, для чего оно, и сразу метнулся к столу, где под цветастым вафельным полотенцем оказалась, похоже, скатерть-самобранка.

Стеклянные или даже хрустальные вазочки с вареньем, сметаной. Вазочка побольше с конфетами в цветных фантиках. Здесь же блюдце с сыром и колбасой, второе – нарезка из огурцов и помидоров. И большая плоская тарелка с румяными оладьями.

Сто лет не ел оладий. Наверное, в начальных классах, когда мама ещё хоть иногда заглядывала на кухню с настроением что-нибудь постряпать, но с годами это желание у неё ушло бесследно и отдано домработнице, с которой мы ели только то, от чего нереально поправиться.

Тут же, на столе, была записка. Знакомый почерк на маленьком квадратике бумаги сообщал:

«Чай в чайнике. Не в том, что сейчас читает эту записку, а в том, что на плите.»

- Ха-ха, - выдавил саркастичный смешок. – Сучка, - хмыкнул теперь уже с улыбкой. Сложил записку, оставил на краю стола и взял, наконец, дну из оладий. Откусил щедрую половину и испытал экстаз. – Охренеть!

Тут же закинул в рот вторую половину. Метнулся к плите и налил себе чай, бросив в пустую кружку рядом чайный пакетик и залив его кипятком.

Вернулся за стол и, не помня себя, напал на оладьи, щедро сдабривая их сразу сметаной и малиновым вареньем.

Не знаю, что это за сметана такая, в которой ложка почти стояла, но точно знаю, что вкуснее сметаны я в своей жизни не ел. Ни капли кислинки. Только охренительный сливочный вкус, обволакивающий каждый вкусовой сосочек.

Я съел всё, что было на столе. Дожевывая последний огуречный кружочек, сам не понял, как так произошло.

Составил все эти уже вылизанные мной вазочки и тарелки, как было, и накрыл тем же вафельным полотенцем в цветочек.

Вновь помыл руки – теперь уже после еды, и пошёл с экскурсией по дому.

Похоже, Авдеева конкретно взялась за этот дом: свежий гипсокартон, отопление, потолки… здесь всё было новым. А вот мебель и всякая мелочовка – старая рухлядь, по которой давно плакала какая-нибудь свалка.

Я с тоской посмотрел на кровать в одной из комнат. Хоть она тоже была старой, но после ночи, проведенной в машине, я бы вырубился даже на ней.

Но сначала нужно помыться.

Кстати, в доме я нашёл ванную комнату, но, к сожалению, стоящая в ней душевая кабинка оказалась без воды.

Что там Авдеева говорила про баню? Из забора, вентиль в огороде?

Что ж, придется разобраться и с этой хренью.

Надев обратно свои уже драные туфли, вышел на улицу, где солнце, кажется, стало палить ещё более безжалостнее.

Пока искал флягу, обойдя всю территорию и заглянув под каждый кустик, вспотел и устал. В сон клонить начало ещё сильнее.

Бодрости прибавляла только алюминиевая фляга в железной тележке на маленьких жестких колесиках. Пока я катил её до вентиля, она брякала на всю деревню так, что могла бы служить колоколом, который объявляет на всю деревню о пожаре.

Подкатил флягу прямо под кран, торчащий из трубы в середине участка. Открыл крышку, повернул вентиль и долго слушал, как кашляет, чихает и фыркает кран, выдающий воду по чайной ложке.

Через несколько минут он одумался, и когда из трубы вышел весь воздух, пошёл нормальный бодрый поток.

Но просто ждать, когда фляга наполнится, было нереально. Вообще, просто стоять и смотреть было нереально. Мелкие черных мушки лезли в глаза и уши. Их слетелось столько, что мне приходилось махать обеими руками и отбиваться от достаточно болезненных уколов этих мелких тварей.

- Сука! – рыкнул я, когда очередная мелкая дрянь залетела мне в глаз и не собиралась из него выходить даже частями.

- Ты кто, блядь, такой, грёбаный нудист?

От голоса, возникшего внезапно за спиной, я резко обернулся и, щурясь от солнца и мушек, увидел прямо перед носом две дырки.

На меня смотрела двустволка.

Я забыл о палящем солнце и твари, застрявшей у меня в глазу. И очень надеюсь, что взвизгнул от страха сейчас не я, а мужик, который увидел моё грозное лицо и понял, какой я мощный.

- Я… я забор! – произнес я внушительно и твердо.

- Нерусский, что ли? – мужик хмуро на меня глядел. – И что ты здесь забыл, Забор? Любка не предупреждала.

- Я её руководитель.

- Ты, давай, Забор, не придуривайся, да? Не знаешь значения слова, не говори. Руководитель, мля, - усмехнулся мужик, но, к моему облегчению, ружьё опустил. – То, что ты тут руками по воздуху водишь, я уже минут десять наблюдаю. Мошкару никогда не видел раньше, что ли?