Иллюзионист, или Видящая свет

Глава 1

Ветер в руинах пел свою вечную, тоскливую песню. Он завывал в пустых глазницах окон, свистел в проломах каменных стен и уносил с собой пыль мертвых улиц, кружа ее в медленном, траурном танце. Для Киры этот звук был колыбельной и будильником одновременно. Он был единственным, что никогда не менялось в ее мире, сотканном из тишины и камня.

Она проснулась не от холода, пробравшегося под тонкое, штопаное-перештопаное одеяло, а от внезапного затишья. Ветер смолк, словно набрав в грудь воздуха перед новым, особенно горестным воплем. В этой звенящей пустоте комната казалась еще меньше, а тени в углах — гуще и враждебнее. Кира села на своем скрипучем ложе, которое было скорее широкой лавкой у печи, и потерла глаза. Первым делом, всегда первым делом, она посмотрела в сторону материнской кровати.

Мать лежала, как и всегда. Неподвижно, устремив невидящий взгляд в потрескавшийся потолок, где паутина сплеталась в причудливые, похожие на древние карты узоры. Ее лицо, бледное и безмятежное, походило на восковую маску. Дыхание было таким тихим и редким, что Кире каждый раз приходилось задерживать свое собственное, чтобы уловить едва заметное движение груди под старым пледом.

— Доброе утро, матушка, — прошептала девочка, и ее голос прозвучал в утренней тишине неестественно громко. — Ветер сегодня сердится. Наверное, не выспался.

Ответа не последовало. Его никогда не было. Но Кира научилась находить ответы в тишине, в игре света на стене, в узоре трещин на полу. Она представляла, что мать улыбается ей одними глазами, что ее молчание — это знак спокойствия, а не болезни.

Девочка соскользнула на ледяной каменный пол. Босые ступни привычно ощутили холод, но она не обратила на это внимания. Накинув поверх ночной сорочки старенькое, выцветшее платье — подарок мамы на десятый день рождения, который уже трещал по швам, — она подошла к глиняному рукомойнику. Вода в кувшине была ледяной, почти обжигающей. Кира налила немного в таз, намочила тряпицу и осторожно, почти благоговейно, отерла лицо матери. Кожа была прохладной и гладкой, неживой на ощупь, но Кира гнала прочь эти мысли. Она расчесала спутавшиеся темные пряди волос матери своими пальцами, поправила подушку и одернула одеяло. Все это она делала молча, в сосредоточенном ритуале, который придавал ее дням смысл и структуру. Это было ее служение, ее якорь в мире хаоса.

Затем она взяла со старого сундука предмет, который ценила почти так же, как плетеную корзинку — книгу. Вернее, то, что от нее осталось. Без обложки, с пожелтевшими, рассыпающимися по краям страницами, на которых почти не осталось чернил. Мать говорила, что это сборник сказок из далеких земель, где всегда светит солнце.

— Хочешь, я почитаю тебе, матушка? — Кира присела на краешек кровати. — Сегодня про Луговую Фею.

Она открыла книгу на случайной странице, где виднелись лишь блеклые, расплывшиеся пятна, и, водя пальцем по пустому листу, начала рассказывать. Ее голос был тихим, но уверенным. Она не читала, она творила.

— «Далеко-далеко, за Стеклянными горами, раскинулся луг, — начала она, — такой зеленый, что глазам становилось больно от его яркости. И трава на нем была не простая, а шелковая. Каждый день, на рассвете, когда первые лучи солнца касались травинок, на них появлялись капельки росы. И в каждой капельке жила крохотная фея…»

Она говорила о теплом ветре, о запахе цветов, о жужжании пчел. Она создавала целый мир из ничего, мир, полный света и жизни, чтобы хоть на мгновение изгнать из их подвала холод и мрак. Мать, конечно, не реагировала, но Кире казалось, что в комнате становилось чуточку теплее, а тени в углах отступали, напуганные ее рассказом о солнце. Закончив импровизированную главу, она бережно закрыла книгу.

— Скоро завтрак, матушка. Постараюсь раздобыть что-нибудь вкусное.

Закончив свой рассказ, Кира подошла к единственному окну. Оно выходило на уровень улицы, и сквозь мутное, покрытое слоем вековой пыли стекло виднелись лишь растрескавшиеся камни мостовой и редкие сорняки. Дыхание девочки превращалось в облачка пара. Она прижалась лбом к стеклу, выдыхая на него, пока на поверхности не образовался туманный кружок.

Это был еще один ее ритуал. В этом маленьком, временном пятне влаги она обретала власть над миром. Тонким пальчиком она начала выводить узоры. Не просто спирали, а целые мандалы, сложные, симметричные, идеальные. Она создавала порядок из пара, красоту из серости. В этих линиях был смысл, логика, гармония — все то, чего так не хватало в окружавшей ее действительности. Рисунок держался всего минуту, а потом медленно таял, и хаос руин снова вступал в свои права. Но этой минуты было достаточно.

Взяв плетеную корзинку, Кира в последний раз взглянула на неподвижную фигуру на кровати.

— Я скоро вернусь.

Деревянная дверь протестующе заскрипела, впуская в комнату порыв холодного, пахнущего пылью и тленом воздуха. Кира выбралась наверх, на улицы города-призрака.

Здесь тишина была иной — не камерной, как в их подвале, а огромной, всепоглощающей. Она жила в пустых домах с провалившимися крышами, пряталась в тени разрушенных стен и, казалось, впитывала каждый звук, делая его глухим и незначительным. Шаги Киры по вымощенной камнем дороге отдавались одиноким эхом. Война, о которой мать рассказывала ей туманными, обрывочными фразами, закончилась задолго до ее рождения, но ее шрамы были повсюду.

Путь лежал мимо главной площади. В центре ее, накренившись, стояла статуя забытого героя без головы. Кира всегда задерживалась возле нее. Она назвала статую Безымянным Солдатом.

— Доброе утро, — прошептала она, коснувшись холодного каменного постамента. — Сегодня тихо. Надеюсь, и у тебя все спокойно.

Статуя молчала, как и мать. Но в ее могучей, пусть и обезглавленной, позе Кире виделась стойкость. Она представляла, что солдат охраняет их город, и от этого становилось не так страшно.

Ее целью был заброшенный сад на окраине, но чтобы добраться до него, нужно было пройти через квартал Ткачей. Это было самое опасное место. Балки домов здесь прогнили, а стены грозили обрушиться от любого неосторожного движения. Кира шла медленно, почти на цыпочках, глядя не только под ноги, но и вверх. Она знала, что на втором этаже старой мастерской пол провалился, и перекрытие держалось на одном честном слове.

Глава 2

Утреннее солнце, бледное и водянистое, с трудом пробивалось сквозь плотную пелену облаков, которые пригнал ночной ветер. Воздух был чистым, промытым, и пах озоном и мокрым камнем. Кира выбралась из своего подвального убежища, плотнее запахивая старенький плащ. Сегодня ее путь лежал не в дикий сад, а в противоположную сторону, к единственному дому с целой крышей, где из трубы почти всегда вился дымок. К дому мистера Николаса.

Дорога туда была дольше и запутаннее. Она вела через бывший торговый район, где руины были особенно коварны. Здесь девочка не шла, а почти кралась, ее движения были выверены годами практики. Она перепрыгивала через провалы в мостовой, где зияла черная пустота затопленных подвалов, пригибалась под нависающими карнизами, готовыми обрушиться от чиха, и обходила стороной места, где ветер создавал особенно сильные сквозняки, способные сбить с ног. Этот город был ее домом, но он никогда не переставал быть врагом.

Она остановилась у руин старой часовой башни. Ее циферблат давно осыпался, но одна-единственная, позеленевшая от времени стрелка застыла на отметке в четверть третьего. Для Киры это было священное время — час, когда мир замер. Она приложила ладонь к холодному камню основания башни.

— Все спокойно, — прошептала она, словно отчитываясь невидимому стражу. Это была ее маленькая игра, еще один способ упорядочить хаос. У каждого важного места в ее мире был свой дух-хранитель, и с каждым нужно было поздороваться.

Наконец, она увидела знакомый дом. Он был приземистым, вросшим в землю, словно старый гриб-болетус. Из трубы вился сизый дымок, пахнущий торфом и сухими травами. Дверь, в отличие от других в этом городе, была крепкой, окованной железом. Кира постучала — три коротких, один длинный удар. Это был их условный знак.

Дверь со скрипом отворил сам мистер Николас. Сегодня он был еще более хмур, чем обычно. Седые брови сошлись на переносице, а в выцветших голубых глазах застыла суровая задумчивость. Он тяжело опирался на свою неизменную трость из черного дерева с набалдашником в виде головы волка.

— Явилась, непоседа, — проворчал он, но в сторону посторонился, пропуская ее внутрь. — Ветром, что ли, принесло?

— Доброе утро, мистер Николас, — Кира привычно проскользнула мимо него. — Я принесла вам ромашку. От головной боли.

Она протянула ему маленький, аккуратно перевязанный травинкой пучок цветов, собранных вчера. Старик недоверчиво взял букетик своими узловатыми пальцами, поднес к лицу, вдохнул аромат. Его суровое лицо на мгновение смягчилось.

— Ромашка… — пробормотал он, словно вспоминая что-то далекое. — Баловство все это. Но за заботу спасибо. Проходи, раз пришла.

Внутри дом мистера Николаса был похож на пещеру книжного дракона. Стеллажи от пола до потолка ломились от фолиантов в потрескавшихся кожаных переплетах. Воздух пах старой бумагой, табаком и чем-то еще, неуловимо-горьким. В камине тлели угли, создавая единственное пятно живого тепла в этом царстве мудрости и пыли.

— Маркуса нет, — сразу отрезал старик, угадывая ее невысказанный вопрос. — Умчался на рассвете в руины. Опять ищет сокровища в мусоре. Совсем от рук отбился.

— Он не в мусоре ищет, — возразила Кира, присаживаясь на свой любимый табурет у камина. — Он ищет детали. Хочет собрать… механизм.

— Механизм, — фыркнул Николас, с кряхтением опускаясь в свое продавленное кресло-качалку. — Собрал бы он лучше свои мозги в кучу. Как там твоя матушка?

Кира на мгновение замолчала, подбирая слова. Она знала, что мистер Николас слушает ее особенно внимательно.

— Все так же. Сегодня я читала ей сказку про Луговых Фей. Мне показалось, она слушала. И чай ромашковый я ей оставила. Он должен помочь ей уснуть.

Николас раскуривал свою трубку, и густые клубы дыма на мгновение скрыли его лицо. Когда дым рассеялся, его взгляд был острым и изучающим.

— Чай, значит… — протянул он. — А ест она?

— Конечно! — поспешно ответила Кира. — Я всегда оставляю ей похлебку. А утром миска пустая. Она ест, когда я сплю. Она просто… стесняется.

Старик медленно кивнул, но взгляд его не потеплел. Он смотрел на эту худенькую, серьезную девочку, которая с немыслимым упорством несла свою ношу, и сердце старого воина сжималось от дурного предчувствия. Он видел слишком много лжи в своей жизни, чтобы не распознать ее даже в самом невинном обличье. Но он молчал. Раскрывать правду — все равно что срывать плохо заживший пластырь. Иногда рана под ним оказывается страшнее, чем можно было вообразить.

— Ладно, сказочница, — он сменил тему. — Раз уж пришла, не сиди без дела. Помоги старику. Вон на той полке, — он махнул трубкой в сторону самого темного угла, — видишь, третья снизу. Там стоит книга в синем переплете, без названия. Подай-ка ее мне. Только осторожно, полки старые.

Кира с готовностью вскочила. Это тоже было частью их ритуала. Мистер Николас часто давал ей такие поручения. Она подошла к стеллажу. Нужная полка была довольно высоко. Девочке пришлось притащить тяжелый дубовый ящик, чтобы взобраться на него. Она балансировала на шаткой опоре, вытягивая руку. Пальцы коснулись шершавого переплета. Книга была тяжелой, зажатой между другими фолиантами. Кира потянула ее на себя, осторожно, но настойчиво. Наконец, книга поддалась.

— Держу! — с гордостью сказала она, спрыгивая на пол.

Она протянула книгу Николасу. Он взял ее, взвесил на руке, провел пальцем по обложке.

— Молодец. Хватка у тебя крепкая. И не боишься. Это хорошо. В нашем мире без этого нельзя.

Он не стал открывать книгу, а просто положил ее рядом с креслом. Кира знала, что он и не собирался ее читать. Это была проверка. Каждый раз он проверял что-то новое: ее ловкость, ее внимательность, ее смелость.

— Ну, чего сидишь? — снова проворчал он. — Беги, ищи своего оболтуса. Да передай ему, чтобы к обеду был дома, иначе останется без похлебки. И ты заглядывай, — он кивнул на мешок, стоявший у двери. — Там свекла и немного зерна. Матери кашу сваришь. Полезно.

Глава 3

Ночь прошла под знаком дурных предчувствий. Буря, бушевавшая накануне, утихла, но воздух остался тяжелым, наэлектризованным, словно перед грозой. Небо, обычно бледное и безразличное, затянулось низкими, свинцовыми тучами, которые давили на разрушенный город, делая руины еще более мрачными и зловещими. Кира проснулась от тишины, но эта тишина была иной, не той, к которой она привыкла. Она была плотной, вязкой, полной невысказанной угрозы.

Она выполнила свой утренний ритуал с механической точностью, но без обычной сосредоточенности. Ее мысли были беспокойны. Вчерашняя находка в «Затонувшей Библиотеке» — серебряная брошь в виде семиконечной снежинки — не давала ей покоя. Она достала ее из потайного кармашка в своем платье. Даже в тусклом свете, пробивающемся из-под потолка, металл холодно поблескивал, словно вбирая в себя весь свет и не отдавая ничего взамен. Она поднесла брошь к лицу, рассматривая сложный, чужой узор. Это была вещь из другого мира, и ее присутствие здесь, в их подвале, казалось нарушением какого-то древнего закона.

— Красиво, правда, матушка? — прошептала она, подходя к кровати. — Я нашла ее вчера с Маркусом. Это осколок звезды.

Она положила брошь на тумбочку рядом с кроватью, чтобы мать тоже могла на нее смотреть. Но неподвижное лицо осталось бесстрастным. Сегодня ее обычная вера в то, что мать все слышит и понимает, дала трещину. Сомнение, холодное и острое, как игла, впервые за долгое время кольнуло ее сердце. Она отогнала это чувство, списав все на гнетущую погоду.

Прежде чем отправиться на поиски еды, она решила сделать матери еще один подарок. Во время вчерашней вылазки она заметила у подножия старой стены, в затишье, одинокий красный цветок. Дикий мак, каким-то чудом пробившийся сквозь каменную крошку. Его яркий, вызывающий цвет был оскорблением для этого серого, выцветшего мира. Он был символом упрямой, отчаянной жизни.

Она нашла его без труда. Алый огонек на фоне серых камней. Кира осторожно, чтобы не повредить хрупкий стебель, сорвала его. Вернувшись в подвал, она налила в треснутую глиняную кружку немного воды и поставила цветок на тумбочку, рядом с серебряной брошью и миской с утренней похлебкой. Красное и серебряное. Огонь и лед. Ей показалось, что комната стала чуточку наряднее.

— Это чтобы тебе не было так грустно, матушка, — сказала она. — Он такой же сильный, как и ты.

Выйдя на улицу, она почувствовала, что тревога не отпускает. Город казался другим. Обычно он был просто пустым и тихим. Сегодня он был затаившимся. Кира ощущала это кожей. Казалось, сами камни наблюдали за ней, а ветер, шептавший в руинах, нес не просто пыль, а предупреждение. Она решила не ходить далеко и направилась к ближайшим развалинам, где иногда можно было найти съедобные коренья.

Она копалась в земле у основания старой стены, когда впервые услышала его. Неясный, низкий гул, который шел будто бы из-под земли. Он был едва различим, больше похож на вибрацию, чем на звук. Кира замерла, прислушиваясь. Гул нарастал, становился отчетливее. Это было не похоже ни на ветер, ни на обвал. Это был звук чего-то… движущегося. Чего-то большого и несущегося с огромной скоростью где-то очень далеко, за пределами ее мира. Инстинктивный, животный страх заставил ее вскочить на ноги. Забыв про коренья, она бросилась обратно, к своему подвалу, к единственному безопасному месту во вселенной.

Она почти добежала до своей двери, когда гул резко оборвался. И в наступившей тишине раздались новые звуки, на этот раз совсем близко. Глухие удары, треск ломающегося дерева, приглушенные крики. Нечеловеческие, полные боли и ярости. Они доносились со стороны главной площади. Кира замерла у входа в свой подвал, не решаясь войти. Страх боролся с любопытством. Она медленно, пригибаясь и прячась за остатками стены, выглянула в сторону площади.

То, что она увидела, заставило ее застыть от ужаса. Три темные фигуры в незнакомой одежде отчаянно отбивались от чего-то, что скрывалось в тени арки. Кира не могла разобрать, что это за противник, она видела лишь мелькание чего-то черного, дымного, бесформенного. Раздался резкий, сухой треск, похожий на выстрел, и одна из дымных теней с визгом рассеялась.

— Отступаем! К тому подвалу! Быстро! — прокричал женский голос.

Кира поняла, что они бегут к ней. Она метнулась к своей двери, но было поздно. Три фигуры, тяжело дыша и оглядываясь, уже неслись по улице прямо на нее. Она успела лишь отскочить в сторону, когда они пронеслись мимо и с разбегу ударили в ее хлипкую дверь.

БАМ!

Звук был таким сильным, что, казалось, содрогнулись сами каменные стены.

КРРРРЯСЬ!

Последний протестующий стон, и гнилые доски поддались. Дверь распахнулась внутрь, сорванная с одной петли. Чужаки, спотыкаясь, влетели в ее дом.

Кира осталась снаружи, в тени, парализованная страхом. Она видела, как один из них, высокий юноша, тут же развернулся и вместе с другим начал заваливать дверной проем старым дубовым комодом. Третья — девушка с темными, спутанными волосами — припала к стене, тяжело дыша и сжимая в руках странный металлический предмет, из которого, видимо, и раздался тот выстрел.

— Тут чисто! Пока что… — сказал один из юношей, которого звали Астер. Его голос был резким и напряженным.

— Завалили! Это их задержит, но ненадолго, — ответил второй, Михаэль. Он был спокоен, но его бледное лицо выдавало крайнюю усталость.

— Патроны почти на нуле, — выдохнула девушка. Это была Вильма. — Еще пара таких тварей, и нам конец.

Они не знали, что Кира здесь. Она могла бы убежать, спрятаться в других руинах. Но она не могла. Там, в подвале, была ее мать. Эти люди, эти чу жаки, ворвались в ее мир, в ее крепость, и теперь они были там, рядом с самым дорогим, что у нее было. Страх за мать пересилил страх за себя.

Кира сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях. Она не могла войти через дверь. Но было другое место. Маленький отдушина для угля у самого основания стены, едва прикрытая проржавевшей решеткой. Она была слишком узкой для взрослого, но для худенькой девочки — в самый раз. Она подползла к стене, чувствуя, как острые камни царапают ладони. Решетка поддалась после нескольких усилий, со скрипом отвалившись в сторону. Протиснувшись в темное, пахнущее сыростью и старой золой отверстие, она оказалась в дальнем, самом темном углу подвала, за грудой старых мешков.

Глава 4

Песчаная буря, бушевавшая всю ночь, к утру выдохлась, оставив после себя мир, умытый и преображенный. Ветер, еще недавно яростный хищник, превратился в ласкового зверя, который лениво перегонял по улицам последние струйки золотистой пыли. Воздух был свеж и прозрачен. Маркус любил такое утро. Город после бури казался чище, моложе, словно на один день сбросил с себя несколько веков тлена.

Он выбрался из дома мистера Николаса вскоре после рассвета. Дед еще спал, утомленный бессонной ночью — его старые раны всегда ныли в непогоду. Маркус двигался бесшумно. Он прокрался в кладовку, пропахшую сушеными грибами и пылью, и достал свою сумку. В нее он аккуратно уложил набор инструментов, который собирал по крупицам уже несколько лет: молоток с отколотой ручкой, ржавые щипцы, несколько отверток разного калибра. Затем он отрезал себе добрый кусок вчерашнего хлеба и сунул в карман пару сушеных яблок. Его тянуло в руины. Сегодня он был намерен исследовать остатки старой кузницы на другом конце города. Он слышал от деда, что там когда-то ковали лучшие мечи в округе, а значит, там могли остаться ценные металлические детали для его механизмов.

Путь лежал мимо подвала, где жила Кира. Маркус всегда делал этот небольшой крюк. Не то чтобы он собирался заходить — он знал, что по утрам Кира занята уходом за матерью, и не хотел ей мешать. Он просто проходил мимо, смотрел на низкое, запыленное окошко и чувствовал себя спокойнее от мысли, что она там, в своем маленьком, но уютном мирке. Это было частью его собственного утреннего ритуала.

Но сегодня что-то было не так. Он почувствовал это еще на подходе. Воздух вокруг ее жилища казался другим — разреженным, пустым. Обычно оттуда, как казалось Маркусу, исходила едва уловимая аура тепла и жизни, даже сквозь камень. Сегодня же веяло могильным холодом.

Он подошел ближе. Дверь в подвал, всегда плотно прикрытая, была сорвана с петель и нелепо прислонена к стене. Проем зиял черной, неприветливой пустотой. Сердце Маркуса пропустило удар. Он бросился к проему, перепрыгнул через обломки и заглянул внутрь.

— Кира? — позвал он, и его голос утонул в гнетущей тишине.

Внутри было пусто. Абсолютно, тотально пусто. Кровать матери была на месте, но на ней никого не было. Ее ложе было не просто пустым — оно было… чистым. Ни пледа, ни подушки, только голые, потрескавшиеся доски. Старый комод, который всегда стоял у стены, был отодвинут к двери. Печь была холодной, зола — разбросана по полу. Миска с похлебкой и кружка с ромашкой, которые он мельком видел вчера, исчезли. Исчезла и сама Кира.

— Кира! — закричал он громче, вбегая внутрь. Он заглянул за печь, в ее потайной уголок. Пусто. Только ее старый плюшевый мишка лежал на полу, брошенный и одинокий. Маркус поднял игрушку. Она казалась ледяной.

Что-то изменилось не только в комнате. Изменилось само восприятие этого места. Раньше, заходя сюда, Маркус всегда чувствовал себя немного не в своей тарелке. Стены казались крепкими, а потолок — надежным. Воздух был хоть и сырым, но жилым. Теперь же он видел то, что было на самом деле. Огромные трещины в стенах, сквозь которые пробивались корни сорняков. Провисший потолок, готовый рухнуть в любой момент. Пол, покрытый не просто пылью, а толстым слоем липкой, многолетней грязи. Это было не жилище. Это был склеп.

Иллюзия, которую он никогда не осознавал, но всегда чувствовал, спала. Магия, подпитываемая постоянным присутствием и верой Киры, иссякла, когда ее забрали. И теперь Маркус видел правду. Он видел место таким, каким оно было всегда.

Паника, холодная и липкая, начала подступать к горлу. Он выскочил из подвала, оглядываясь по сторонам, словно надеясь увидеть ее, прячущуюся за углом. Но улицы были пусты. Пусты по-настоящему, без той мнимой жизни, которую он ощущал раньше. Он посмотрел на дом миссис Маргарет — теперь это была просто груда камней с пустыми глазницами окон. Он бросился к нему, заглянул внутрь. Никого. Никакой тучной женщины с вышиванием. Только пыль, обломки и пронзительный свист ветра в проломах.

Он понял. Миссис Маргарет, ее пироги, ее добрые слова — все это было частью мира Киры. Ее вымыслом, ее защитой от одиночества. И если она исчезла, значит, ее мир рухнул.

Забыв про кузницу, про инструменты, про все на свете, он бросился обратно, к дому деда. Он бежал так, как никогда в жизни не бегал, перепрыгивая через завалы, не замечая острых камней под ногами. Он ворвался в дом, как ураган.

— Дед! Дед, ее нет!

Мистер Николас сидел в своем кресле, но он не дремал. Он был одет не в свою обычную домашнюю одежду, а в плотную кожаную куртку и крепкие дорожные штаны. Рядом с креслом стояла собранная сумка. Он поднял на Маркуса тяжелый, полный боли взгляд.

— Я знаю, — тихо сказал он.

— Что значит, ты знаешь?! — закричал Маркус. — Киры нет! Ее комната пуста! И все… все остальные тоже исчезли! Город… он другой!

— Сядь, Маркус, — голос Николаса был тверд, как сталь. В нем не было ни капли старческой ворчливости. — Сядь и слушай. Время игр закончилось.

Маркус, ошеломленный этой переменой, послушно опустился на табурет. Его дыхание сбилось, в голове стучало.

— Иллюзия, которую ты чувствовал, спала, — начал Николас, глядя прямо в глаза внуку. — Ее подпитывала сама Кира, ее дар. Сама того не ведая, она создавала вокруг себя подобие жизни, чтобы не сойти с ума от одиночества. Пока она была здесь, эта магия действовала на весь город, даже на нас с тобой. Теперь ее нет. Ее забрали.

— Кто забрал? Куда? — прошептал Маркус.

— Солдаты. Скорее всего, из Академии. Я не знаю, как они ее нашли, но это случилось. И это значит, что худшее, чего я боялся все эти годы, произошло. Ее мир рухнул. Ей показали правду.

Николас поднялся. Он двигался без своего обычного кряхтения, его спина была прямой, а плечи — расправленными. Он был похож не на дряхлого старика-книжника, а на воина, готовящегося к битве.

— Ты всегда спрашивал, кто мы, Маркус. Почему мы живем в этих руинах. Почему я учу тебя не только читать, но и выслеживать, прятаться, драться. Пришло время тебе узнать правду. Мы с тобой, мальчик мой, не просто отшельники. Мы — хранители.

Глава 5

Путешествие было похоже на лихорадочный, рваный сон. Кира почти не помнила его. Она то проваливалась в тяжелое, без сновидений, забытье, то выныривала в реальность, которая была не менее кошмарной. Она помнила тряску — жесткую, мучительную. Помнила приглушенные голоса чужаков — Вильмы, Астера и Михаэля. Иногда она чувствовала, как кто-то прикладывает ей ко лбу влажную тряпку или пытается влить в рот немного воды. Но все это было где-то далеко, за пеленой шока и горя.

Ее мир, который она так тщательно выстраивала двенадцать лет, был разрушен до основания. Каждое воспоминание о матери теперь было отравлено. Каждое доброе слово, каждая прочитанная сказка, каждая ложка похлебки — все это было адресовано скелету, обману, пустоте. Эта мысль была настолько чудовищной, что ее разум отказывался ее принимать. Он снова и снова пытался отгородиться, уйти в спасительную темноту.

Когда она окончательно пришла в себя, тряска прекратилась. Она лежала на чем-то мягком, в небольшой, тускло освещенной комнате. Воздух был сухим и теплым. Через маленькое решетчатое окошко под потолком она видела клочок серого, безразличного неба. Она была в движущейся повозке или карете, но теперь она остановилась.

Дверь открылась, и на пороге появилась Вильма. Ее лицо было уставшим, но во взгляде читалось неподдельное облегчение.

— Ты очнулась, — тихо сказала она. — Слава богам. Мы уже на месте.

— Где… где я? — голос Киры был хриплым и чужим, словно она не пользовалась им много лет.

— Ты в Академии Теней, — ответила Вильма, помогая ей сесть. — Это лучшая школа магии в наших землях. Тебе здесь помогут. Ты будешь в безопасности.

«Безопасность». Слово прозвучало горькой насмешкой. Какая может быть безопасность в мире, где самое родное оказалось ложью?

Вильма помогла ей выйти наружу. Свежий, прохладный воздух ударил в лицо, заставив зажмуриться. Когда Кира открыла глаза, она застыла.

Перед ней возвышалось строение, которое язык не поворачивался назвать школой. Это был колоссальный, циклопический кошмар из почерневшего, выветренного камня. Здание казалось древним, как сам мир. Его многочисленные башни, кривые и асимметричные, вонзались в низкие свинцовые тучи, словно когти мертвеца. Стены были покрыты глубокими трещинами, из которых сочилась темная, маслянистая влага, похожая на запекшуюся кровь. Пустые глазницы окон, лишенные стекол, смотрели на нее с невыразимой тоской и злобой. По карнизам и шпилям вились не плющ и не лозы, а нечто похожее на черные, колючие тернии, которые, казалось, медленно, но неумолимо душили здание.

Но самым ужасным было не это. Весь замок, от основания до самого высокого шпиля, кишел ими. Тенями.

Это были не просто тени от облаков или башен. Это были живые, мыслящие сгустки мрака. Они скользили по стенам, перетекали из одного оконного проема в другой, цеплялись за выступы, словно гигантские черные пауки. Некоторые были бесформенными кляксами, другие сохраняли смутные, искаженные человеческие очертания. У одних горели тусклые, желтые огоньки глаз, другие были абсолютно слепы и двигались, ориентируясь на какое-то неведомое чувство. Они не издавали ни звука, но Кира слышала их. Она слышала их безмолвный, полный отчаяния и голода хор в своей голове.

Она отшатнулась, прижав руки к ушам.

— Что это? Что это за место?

Вильма посмотрела на нее с недоумением.

— Что ты имеешь в виду? Это же Академия! Смотри, какая она величественная!

Кира посмотрела на Вильму, потом снова на замок. Вильма, Астер и Михаэль, стоявшие рядом, смотрели на строение с благоговением. В их глазах отражались высокие, стройные башни из белого камня, сверкающие на солнце шпили, цветные витражи в стрельчатых окнах. Они видели прекрасный, величественный замок, как из сказки.

А Кира видела его истинную, гниющую душу.

Это было первое, настоящее проявление ее дара. Не подсознательное создание иллюзий для самоуспокоения, а ясное, болезненно четкое «Истинное Зрение». Она видела не то, что было на поверхности, а то, чем это место являлось на самом деле — древней, полной боли и страданий развалиной, тюрьмой для тысяч неупокоенных душ.

— Пойдем, — Вильма взяла ее за руку. Рука девушки была теплой и настоящей, и это немного успокоило Киру. — Тебе нужно отдохнуть. Я провожу тебя в твою комнату. Директриса уже распорядилась.

Они подошли к огромным воротам из черного, искореженного металла, которые, по мнению Киры, больше походили на вход в преисподнюю. Для ее спутников это были величественные дубовые врата, окованные серебром. Ворота медленно, со стоном, который слышала только Кира, отворились, впуская их внутрь.

Внутренний двор не был вымощен гладкими плитами, как казалось ее спутникам. Для Киры это было месиво из растрескавшихся, покрытых слизью камней, между которыми виднелись провалы в бездонную темноту. В центре двора вместо изящного фонтана, который с восхищением обсуждали Вильма и Михаэль, стоял почерневший, обрубленный пьедестал, с которого сочилась все та же темная влага.

И тени. Здесь их было еще больше. Они вились у ног проходящих мимо учеников, которые их совершенно не замечали. Вот одна тень, похожая на сгорбленного старика, протянула к пробегавшему мимо мальчику свои бесплотные руки, словно пытаясь украсть частичку его тепла и жизни. Мальчик, ничего не почувствовав, пробежал прямо сквозь нее. Тень зашипела, ее очертания на миг исказились от боли и ярости.

Кира шла, вцепившись в руку Вильмы как в спасательный круг. Она старалась не смотреть по сторонам, уставившись себе под ноги, но боковым зрением все равно видела этот кошмар. Она видела, как по стенам, которые для всех остальных были украшены гобеленами, ползали гигантские, бледные пауки. Видела, как с потолка, который для других был расписан фресками, капала та же черная, маслянистая жидкость. Мир раскололся надвое. Был мир, который видели все, — прекрасный, упорядоченный, величественный. И был мир, который видела она, — истинный, гниющий, полный отчаяния. И она не знала, какой из них страшнее.

Глава 6

Далеко от суеты студенческих коридоров, в самой высокой и недоступной башне Академии, находился кабинет, которого не было ни на одном плане. Попасть в него можно было, лишь зная, на какой именно узор в каменной кладке нужно нажать и какое слово прошептать в наступившей тишине. Дверь, неотличимая от стены, беззвучно скользила в сторону, открывая проход в обитель тьмы и власти.

Внутри не было окон. Единственным источником света служило холодное, мертвое сияние, исходившее от большого глобуса, стоявшего в центре комнаты. Но на глобусе были не материки и океаны. На его поверхности медленно вращались туманные вихри, в глубине которых можно было разглядеть смутные очертания зданий, лесов и людей — это была живая, магическая карта всей территории Академии и прилегающих к ней земель.

Хозяин кабинета, облаченный в безупречный черный бархатный халат, стоял у стола, на котором лежала шахматная доска из оникса и слоновой кости. Он не играл сам с собой. Вместо обычных фигур на доске стояли их крошечные, живые подобия. Вот фигурка заносчивого Лайонела, излучающая крохотный язычок пламени. Вот фигурка Вильмы, окруженная аурой тревоги. Он медленно, двумя пальцами, передвинул пешку — безликого ученика — на одну клетку вперед, и на глобусе видно было, как в одном из коридоров студент споткнулся на ровном месте, уронив стопку книг и создав небольшую суматоху. Хозяин удовлетворенно хмыкнул. Каждая мелочь, каждый шаг был под его контролем.

Тихий шорох заставил его отвлечься от игры. Из тени в углу комнаты, там, где свет от глобуса не мог разогнать мрак, отделилась фигура в сером балахоне с гладкой, безликой маской. Это был один из его «доносчиков».

— Говори, — голос Хозяина был тихим, почти бархатным, но от него веяло холодом, способным заморозить пламя.

Доносчик поклонился, почти коснувшись лбом пола.

— Повелитель. Донесение о новоприбывшей. Имя — Кира. Ее аура нестабильна. Подтверждено проявление «Истинного Зрения» и спонтанный выброс магии холода. Она нейтрализовала заклятие Лайонела.

Иллюзионист медленно повернулся. Он подошел к глобусу и легким движением пальца нашел на его поверхности крошечную, едва светящуюся точку — Киру в ее комнате.

— Магия холода… — задумчиво протянул он, словно пробуя слова на вкус. — Как иронично. Лед, пытающийся погасить пламя. История любит повторяться в виде фарса. Значит, дар ее матери все-таки проснулся. Раньше, чем я ожидал. Это вносит в игру элемент… пикантности.

Он вернулся к шахматной доске и взял в руки новую фигурку, которую только что извлек из ящика стола. Это была изящная, но хрупкая на вид фигурка девочки. Он поставил ее на доску, прямо перед пешкой Лайонела.

— А что наша дорогая директриса? — спросил он, не оборачиваясь. — Наверняка уже пытается играть в свои маленькие, сложные игры.

— Она поместила объект в одну из лучших комнат, — безэмоционально доложил доносчик. — С Аннет Слистней. Директриса лично встречалась с объектом. После встречи девочка временно перестала проявлять признаки «Истинного Зрения». Предположительно, было применено заклятие ментального блока.

— Наивная женщина, — Иллюзионист усмехнулся. Он взял с доски фигурку, изображавшую миссис Стрейнж, — королеву, одетую в черное, — и поставил ее рядом с фигуркой Киры, создавая на доске позицию мнимой защиты. — Думает, что может удержать в ладонях воду. Подавление лишь усилит последующий прорыв. А нам нужен именно сильный, неконтролируемый выброс. Он станет прекрасным катализатором.

Он сделал легкий, отпускающий жест рукой.

— Ты знаешь, что делать. Передай приказ. Не напрямую. Через ее помощников, через слухи, через «случайно» подслушанный разговор. Миссис Стрейнж должна взять девочку под свою «особую опеку». Пусть обучает ее, контролирует, изучает. Пусть думает, что спасает ее. Пусть сама затянет петлю на шее своего маленького протеже.

— Слушаюсь, Повелитель.

— И еще. Ее аура. Она как маяк в тумане для застрявших душ. Они будут тянуться к ней.

Иллюзионист снова подошел к глобусу. Он прикоснулся к изображению старого, заросшего лабиринта на территории Академии.

— Пробуди тех, кто спит в центре. Пусть шепот безумия станет громче. Пусть тени лабиринта сыграют с ней. А потом… — его палец скользнул к изображению туманного озера рядом. — Озеро Прошлого. Оно покажет ей ровно столько, сколько нужно, чтобы посеять в ее душе сомнения и страх. Пусть прошлое само заговорит с ней, но моим голосом.

Он резко убрал руку от глобуса, словно обжегшись.

— И проследи, чтобы это выглядело как несчастный случай. Глупые первокурсницы, заблудившиеся во время прогулки. Никто ничего не должен заподозрить. Иди.

Доносчик поклонился и беззвучно растворился в тенях.

Иллюзионист остался один. Он медленно прошелся по комнате и остановился у стены, которая казалась сплошной. Он провел по ней рукой, и часть камня отошла в сторону, открыв потайной ход, ведущий вниз по винтовой лестнице. Оттуда доносился слабый, едва уловимый запах озона и… отчаяния. Он не стал спускаться. Лишь постоял мгновение, вдыхая эту ауру, как гурман вдыхает аромат редкого вина. Затем он снова закрыл проход.

Вернувшись к столу, он взял в руки маленькую музыкальную шкатулку, инкрустированную перламутром. Он открыл ее. Вместо мелодии из шкатулки полился тихий, едва слышный женский плач — полный безнадежности.

— Слышишь, Элизабет? — прошептал он, обращаясь к шкатулке. — Твоя дочь здесь. И скоро, очень скоро, она станет ключом к твоему освобождению. И к моему триумфу.

Он слушал этот звук несколько секунд с выражением истинного, нескрываемого наслаждения. Затем он захлопнул крышку, обрывая плач.

На шахматной доске он сделал еще один ход. Он передвинул черную фигуру слона — призрака из лабиринта — так, чтобы она оказалась на одной диагонали с беззащитной фигуркой Киры.

— Шах, маленькая принцесса, — прошептал он в тишину. — Твоя игра только началась. И правила в ней устанавливаю я.

Глава 7

Прошло несколько дней. Кира медленно привыкала к новой, странной жизни. Привыкала к шуму в коридорах, к расписанию занятий, к еде, которая все еще казалась ей непозволительной роскошью. Но больше всего она привыкала к Аннет. Ее неугомонная соседка стала для нее своеобразным щитом от ужасов этого места. Веселая болтовня Аннет заглушала безмолвный хор теней, ее восторги по поводу «величественного замка» создавали альтернативную реальность, в которую Кира изо всех сил старалась поверить.

Инцидент с Лайонелом и огненным шаром имел неожиданные последствия. Слухи о «замарашке», которая голыми руками остановила заклятие, разлетелись по Академии со скоростью лесного пожара. Теперь на Киру смотрели не с презрением, а со смесью страха и любопытства. Ученики обходили ее стороной, шепчась за ее спиной. Это создало вокруг нее зону отчуждения, которая, как ни странно, приносила ей облегчение. Ее оставили в покое.

В один из дней, после скучной лекции по истории магических артефактов, Аннет подскочила к ней с горящими глазами.

— Я знаю, куда мы пойдем! Я все разузнала!

— Куда? — настороженно спросила Кира. Любая вылазка за пределы их комнаты была для нее стрессом.

— В Лабиринт Снов! — выпалила Аннет. — Моя сестра говорила, что это самое волшебное место в Академии! Он живой, он постоянно меняется, а в самом его центре находится Озеро Прошлого! Разве не здорово?

Сердце Киры сжалось от дурного предчувствия.

— Аннет, может, не стоит? Говорят, там можно заблудиться по-настоящему.

— Глупости! — отмахнулась Аннет. — Это же для первокурсников! К тому же, у меня есть это!

Она с гордостью продемонстрировала маленький латунный компас.

— Магический компас. Он всегда указывает на самый сильный источник магии поблизости. В лабиринте это Озеро. Так что мы точно не заблудимся. Пойдем! Будет весело!

Спорить с Аннет было бесполезно. Вздохнув, Кира согласилась.

Лабиринт находился за Розовым садом, который для Киры был пепелищем. Вход в него представлял собой высокую арку, густо увитую темными, колючими лозами. Для Аннет это были цветущие розы. Они шагнули внутрь.

Сразу за аркой мир изменился. Их окружили высокие, идеально ровные стены из живой изгороди. Для Аннет они были из блестящих, темно-зеленых листьев. Для Киры — из переплетенных, сухих, сероватых веток, похожих на кости. Дорожка под ногами была вымощена гладким, белым камнем, но Кира видела, что под каждым камнем шевелятся бледные, безглазые черви.

И тени. Здесь они были другими. Они прятались в самой гуще изгороди. Кира видела, как искаженные, страдающие лица проступают сквозь переплетение веток. Они молчали, но их взгляды, полные безумия и тоски, впивались ей в спину.

Они пошли вглубь. Поначалу все шло хорошо. Аннет весело сверялась с компасом, и они уверенно поворачивали на перекрестках. Но чем дальше они заходили, тем сильнее Кира ощущала гнетущее воздействие этого места. Воздух стал тяжелым, давящим. Шепот теней в ее голове становился громче, превращаясь в навязчивый гул.

— Что-то мне это не нравится, — сказала она, когда они в очередной раз свернули в абсолютно идентичный предыдущему коридор. — Мы как будто ходим по кругу.

— Не выдумывай, — беззаботно ответила Аннет. — Компас показывает, что мы идем правильно. Просто лабиринт большой.

Внезапно Аннет остановилась и вскрикнула.

— Ой!

Кира подбежала к ней. На белой каменной плитке, прямо перед ногами Аннет, расплылось уродливое темное пятно, похожее на пролитые чернила. Пятно медленно пульсировало.

— Что это? — прошептала Аннет, отступая на шаг.

Кира видела больше. Это было не просто пятно. Это была концентрированная эмоция. Сгусток чистого, беспримесного страха, просочившийся из-под земли.

— Не наступай, — сказала она, обходя пятно по широкой дуге и увлекая за собой Аннет.

Они пошли дальше, но теперь веселость Аннет улетучилась. Она шла молча, крепко сжимая свой компас. Через несколько десятков шагов они снова наткнулись на такое же пятно, только на этот раз оно было темно-красным и от него веяло гневом.

— Здесь что-то не так, — пробормотала Аннет. — Сестра не рассказывала ни о каких пятнах.

На следующем повороте их ждал тупик.

— Не может быть! — воскликнула Аннет, глядя на сплошную стену из колючих веток. — Компас показывает, что проход должен быть здесь!

Она с силой толкнула стену. В ответ изгородь зашипела, и несколько веток, как змеи, метнулись вперед, едва не оцарапав ей лицо. Аннет с визгом отскочила.

— Она… она живая!

— Я же говорила, что это плохая идея, — голос Киры прозвучал резко. Накопившееся напряжение выплеснулось наружу раздражением. — Зачем ты вообще меня сюда потащила?

— Я?! — вспыхнула Аннет, задетая ее тоном. — Я хотела показать тебе что-то красивое! Я хотела, чтобы ты хоть немного развеселилась! А ты только и делаешь, что ноешь!

— Я не ною! — закричала Кира, сама удивляясь своей злости. — Я просто… чувствую, что это место опасно! А ты не хочешь ничего слушать, носишься со своим дурацким компасом!

— Он не дурацкий! Это ты странная! Вечно видишь то, чего нет, то тени у тебя, то теперь пятна! Может, это ты сама все это придумываешь?!

Слова Аннет больно ранили. «Придумываешь». Так же, как она сама придумывала себе живую мать. Может, Аннет права? Может, все эти ужасы — лишь плод ее больного воображения?

Они стояли посреди узкого коридора, разделенные внезапно выросшей стеной враждебности. Магия лабиринта, усиленная их собственными страхами и обидами, сделала свое дело.

— Прекрасно, — холодно сказала Аннет. — Раз ты такая умная, ищи выход сама. А я пойду своим путем.

Она развернулась и пошла обратно. Кира осталась одна. И в тот же миг гул в ее голове усилился стократно. Тени в стенах зашевелились, их шепот стал громче, насмешливее. Она почувствовала, как стены лабиринта медленно, но неумолимо сдвигаются, сужая коридор. Паника ледяными тисками сжала ее сердце.