Император и Сталин

Март 1953

Удивляешься, как быстро проходит день. А потом понимаешь, что это был не день, а жизнь.

На мягком ковре, глушащем шаги, в просторной, слабоосвещённой, а потому, зловещей на вид комнате, умирал Великий Человек. Умирал медленно и мучительно. Яд, всасываясь в желудке, куда он попал вместе с лёгким вином “Маджари”, не спеша проникал в каждую клеточку головного мозга и, бесследно разлагаясь, неторопливо блокировал центры жизнедеятельности - обоняние, зрение, движение - и сейчас подбирался к дыханию.

Человеку было страшно и тоскливо. Страшно от подступающего к горлу удушья и тоскливо от собственной беспомощности. Бренность земного величия острее всего ощущается при наличии оного... И тогда, что толку от неограниченной власти над другими людьми, если отказывается подчиняться собственное тело; от твоего слова, повинуясь которому идут на смерть, если не можешь это слово ни произнести, ни написать?

Но, кроме тоски и страха, была ещё дикая досада. Он проиграл! Он опять проиграл! Третий раз подряд! ОНИ опять оказались сильнее, хитрее и предусмотрительнее. Это была его третья попытка отстранить от власти партноменклатуру, а в результате партноменклатура отстранила его самого. Отстранила старым, как мир, византийским способом.

Его первое сражение с соратниками по революции 1917-го состоялось через два года после смерти Ленина, когда окончательно стало ясно - профессиональные революционеры, всю жизнь свою положившие на разрушение самодержавия, ни на что другое не способны. Во всяком случае, учиться и строить они не желали категорически. Зато их способностей хватало для того, чтобы собачиться по любому поводу и обеспечивать собственное аристократическое существование. В конце своей жизни Ленин сам это заметил, ругал свою же “гвардию”, обзывая её советской буржуазией - совбурами - и упрекая в комчванстве.

Тогда он договорился с партией о размене. Они отдают ему “на съедение” главных революционных вождей, ставших тормозом мирной жизни - Троцкого, Каменева, Зиновьева - и обещают поправить остальных, включив, наконец, их в работу по восстановлению страны, разрушенной гражданской войной и смелыми социальными экспериментами. Он поверил товарищам по партии и не угадал. И хотя, всю “святую троицу” выперли из руководства, а Троцкого - вообще из страны, товарищи-революционеры занялись не борьбой с разрухой и бедностью, а тем, что они умели делать лучше всего - начали готовить новый государственный переворот.

Всю мощь хорошо законспирированного подполья он ощутил в 1936-м, когда провёл через Верховный Совет новую Конституцию - самую демократичную на тот момент во всём мире - всеобщее избирательное право, прямые равные тайные и, обязательно, альтернативные выборы. Партийные вельможи ответили на это покушение на их власть физическим уничтожением потенциальных конкурентов, за которых мог проголосовать народ. Он потерял тогда преданных ему Я.А. Яковлева, А.И. Стецкого, Б.М. Таля и тысячи простых честных людей, вся вина которых была только в том, что они могли составить конкуренцию на выборах партийным баронам или просто могли неправильно проголосовать. Ответными репрессиями по штабам, как ему казалось, он сломал хребет заговорщикам. К сожалению, это только казалось…

С 1939 года - со времени официального перемирия - ни он партию, ни партия его больше не трогали. Никакие съезды и конференции не проводились, и он думал, что партия уже окончательно превратилась в общественную мемориально-историческую контору. Поэтому решил в 1952 году вывести её из власти окончательно, упразднив Политбюро и ликвидировав единоначалие. Оставался последний шаг - созвать партконференцию и официально подать на ней в отставку, после чего партия лишится главного символа, а вместе с ним - главного рычага власти.

Он всё точно рассчитал. До мелочей. Даже сел на конференции отдельно от всех остальных партийных функционеров, надев свой старый полувоенный френч, который выглядел на фоне их цивильных костюмов абсолютно чужеродным элементом… Не учёл одного: теперь у партийных аристократов оставался единственный выход из положения – он обязан был умереть на посту Вождя партии. В случае такой смерти его преемник на посту секретаря ЦК в глазах людей автоматически становился Вождём страны… Не просчитав этого, он проиграл...

И это чувство проигрыша было особенно невыносимо. Он не додавил самую малость и пропустил встречный контрудар, думая, что игра уже сделана. А сегодня ночью, когда стало плохо, когда он не дошёл всего два шага до рабочего стола, не дотянулся какой-то пяди до тревожного звонка вызова охраны, предпринимать что-либо было уже слишком поздно. И вот теперь он вынужден лежать в луже собственной мочи и медленно задыхаться… Как же это всё неправильно и несправедливо...

- А зачем? - вдруг неимоверно ярко вспыхнула в воспалённом мозгу мысль. Она была настолько ясная и отчётливая, а главное - не его собственная, будто кто-то чужой занёс её прямо в голову, минуя уши. Вспыхнула и рассыпалась на мельчайшие искорки-пояснения. - Зачем тебе всё это? Ты и так уже сделал больше, чем все правители этой земли, вместе взятые. Может быть, стоит хоть один раз не плыть против течения, а заняться более интересными и глобальными делами?

Человек застыл, прислушиваясь… Нет, в комнате никого. Он бы почувствовал это своим особым, звериным, чутьём привыкшего к постоянной опасности хищника. Бред! Бред больного воображения, точнее, отравленного… Какими-такими интересными и глобальными делами он может ещё заняться? Червяков кормить?..

- Кстати, о червяках, - будто шрапнелью взорвался мозг в следующую секунду. - Почему такое пренебрежение? Они - незаменимая составляющая часть биоценоза. Лучше бы оценил красоту мироздания, где нет ни единой лишней и бесполезной детали!.. Всё имеет смысл и всё находит своё уникальное применение… Даже смерть…

- Кто здесь!? - попытался закричать человек, однако изо рта вырвался еле слышный хрип…

- Спокойно, только спокойно,.. - эти слова уже не взорвали мозг, как граната, а стремительно выросли, как цветы из семян, будто заполнив собой всю черепную коробку. - Не пытайся что-то говорить, просто думай, наш разговор происходит на других физических принципах, нежели примитивное колебание воздушного пространства… Вот сейчас тебе станет легче… Чувствуешь?..

Октябрь 1900

Осень 1900 года для самодержца Российской империи Николая II могла вполне стать последней.

24 октября домашний врач императора Г.И. Гирш записал, что ещё 22 октября у Николая II началось «небольшое расстройство пищеварения».

26 октября, в дневнике царя появилась запись: «Вчерашнее недомогание не прошло, и я принуждён был остаться в постели. Сначала думали, что у меня инфлуэнца, но через несколько дней доктора решили, что у меня брюшной тиф…». Затем записи в дневнике прерываются вплоть до 30 ноября 1900 года, поскольку температура у Николая II была уже под 40 °.

Это было неожиданное и, во всех смыслах, странное заболевание, которое сопровождалось целым списком чисто детективных событий. Начнём с того, что во всей Ливадии так и не смогли выявить ни одного переносчика этой заразы. Непонятно откуда взявшаяся “инфекция” долбанула конкретно по одному человеку, из-за чего возникли и рассматривались самые экзотические варианты источника болезни.

Накануне всех событий посланник турецкого султана Турхан-паша преподнёс в подарок Николаю Второму турецкий альбом с фотографиями (запись в дневнике Николая II от 23 октября 1900 г.). Врачи сразу уцепились за это событие, предположив, что именно через альбом император мог, якобы, заразиться тифом - других источников просто не выявили, хоть и усердно рыли носом. Подозрения усугубились, когда этот пресловутый альбом при таинственных обстоятельствах 26 октября бесследно исчез из Ливадийского дворца.

Таинственной и подозрительной, как свист в ночи, была постановка диагноза, точнее, её стремительность. Большая медицинская энциклопедия указывает, что в кровяной сыворотке следы тифозных бактерий могут быть обнаружены ТОЛЬКО на 8-й, в лучшем случае - на 4-й день, когда и становится возможным поставить точный диагноз.

В случае же болезни Николая Второго диагноз был поставлен в течение суток - нереальная для этой болезни оперативность! В эту же копилку ложится отсутствие у царя одного из важных и отличительных симптомов брюшного тифа - так называемой розеолёзной сыпи.

Однако, все эти медицинские нестыковки затмило поведение находящейся в положении императрицы Александры Фёдоровны, ставшее главным сюрпризом для окружения императора. С первых дней болезни Александра решительно взяла ситуацию под контроль и установила режим тотальной изоляции царя, исключающий любое общение Николая с кем бы то ни было из придворных и родственников.

Генерал А.Н. Куропаткин отмечал:

«ВотужешестойденьГосударыняникого,кромеврачей,невидитсамаине допускаеткГосударю. Самаспитснимводнойкомнатеиухаживаетзаним, дежуряпосменнососвоейняней. Никакихпредосторожностейнизасебя, низа детейнепринимает. Тесно - инедезинфицируют».

Между тем, брюшной тиф - весьма заразная болезнь. Императрица этого не могла не знать, как и то, что она рискует не только своей жизнью, но и жизнью своего будущего ребёнка.

Изоляция царя не ограничивалась только общением. Другим значимым и шокирующим известием стало прямое указание царицы, в котором она объявила всем министрам, что ни одного документа не допустит до Николая Второго. По её приказу все бумаги должны быть адресованы на её имя, а после этого она сама будет разбираться, «что и когда показать императору».

А вот эта заявка уже выходила далеко за рамки чисто семейных отношений. Александра Фёдоровна на глазах изумлённой публики “де факто” перехватывала управление империей.

Полностью изолированы от императора оказались не только министры. Во время болезни сына вдовствующая императрица так и не смогла достучаться до сердца своей невестки: она общалась с Александрой Фёдоровной через телеграммы, все её советы и просьбы были проигнорированы. Сведения о протекании болезни Николая царице-матери отправляла её дочь - великая княжна Ксения Александровна, которая в это время проживала рядом в своём имении Ай-Тодор.

В письме к царице-матери Александра Фёдоровна не только запретила ей приезжать к больному сыну, но и предупредила, что никому не уступит своего места у постели больного.

Отказывая в предоставлении какой-либо информации матери Николая Второго, Александра Фёдоровна повелела, чтобы с 3 ноября подробные бюллетени о течении болезни царя отсылались английской королеве в Виндзор, что вообще выходило за рамки элементарных приличий и генерировало слово, произносимое пока шёпотом, становившимся, однако, всё более отчётливым. И это слово было “Заговор!”

Даже у далёких от политики чиновников поведение Александры вызывало стойкое недоумение: если государь был болен брюшным тифом, то почему царица, ожидавшая долгожданного наследника, не тревожилась о своём состоянии и находилась рядом с мужем, не боясь заразиться тифом. Этот факт для окружающих оставался загадкой, но из Крыма уже обильным потоком в столицу шли слухи, что царь вовсе не болен, а то ли сам отравился, то ли его отравили. Никто точно не знал истинного положения дел. Впрочем, не это было главным - интриговало таинственное, на грани мистики, поведение императрицы.

Она даже встала на пути министра императорского двора, отказав барону В.Б. Фредериксу в выполнении его обязанностей по службе. Он не мог приходить во время болезни в опочивальню к государю с того же момента, когда Александра отменила все посещения министров с докладами. Ошарашенный таким état de choses, барон забил тревогу, ибо по основным российским законам связь державного главы с правительством не могла прерываться ни на минуту. Если связь нарушалась ввиду тяжёлой болезни государя, то закон обязывал назначить регента по управлению страной.

Ноябрь 1900. Ливадия. Пробуждение

Барон Фредерикс аккуратно прикрыл за собой дверь и, окинув взглядом собравшихся в зале министров, отрицательно покачал головой.

- Его Величество извиняется, но принять вас сегодня не сможет…

Когда шушукающиеся чиновники покинули приёмную, к барону подошёл Витте, и, нервно терзая цепочку от часов, зашипел ему в ухо:

- Владимир Борисович! Четвёртый раз подряд приём отменяется! Скандал! Что будем делать?

- Сергей Юльевич, - протирая платком взмокшую шею, пожал плечами министр двора, - а что я могу? Вы видели его глаза? Это же тигр перед прыжком! Если уж он так бесцеремонно спровадил свою дражайшую супругу, то нас с вами отправит в отставку без мундира.

Выдворение императрицы из покоев императора произошло на следующее утро после кризиса и было достаточно бурным и красноречивым для подобных опасений министра двора.

После той ужасной ночи император пришёл в себя только к полудню. Александра, впорхнув в опочивальню государя после прогулки, обнаружила его проснувшимся и о чём-то бодро препирающимся с лейб-лекарем Гиршем. Императрица привычно-беспардонно оттёрла старого доктора и бросилась к мужу, однако, как в стену, упёрлась в его непривычный, стального цвета взгляд и ледяные слова:

- Сударыня, подождите, пожалуйста, за дверью, пока Вас не пригласят, и не мешайте мне беседовать с врачом!

- Никки! - буквально взвилась Александра Фёдоровна, не привыкшая к такому обращению. - Как ты смеешь меня выставлять, словно я челядь?!

- Густав Иванович! - не обращая внимания на покрывшуюся пунцовыми пятнами жену, глухим, но твёрдым голосом обратился император к доктору. - Тиф - это заразная болезнь, не так ли?

- Да, Ваше Величество! Однако…

- В таком случае, приказываю немедленно прекратить подвергать риску заражения моих родственников и удалить их на безопасное расстояние. Александру Фёдоровну с детьми отправить в Царское село немедленно.

- Но, Ваше Величество…

- Густав Иванович, Вы выполните моё распоряжение или мне найти для этого кого-нибудь порасторопнее? И вот ещё что, попросите тов… барона Фредерикса собрать и принести всю доступную прессу за последнюю неделю. Приёмы отменить. Все доклады в письменной форме. Здоровье наших министров тоже стоит поберечь, не так ли?...

С того дня прошла уже неделя, в течение которой к императору заходили только доктора, да министр двора барон Фредерикс летал шмелём, добывая и доставляя по шесть раз в сутки прессу, справочники, своды законов и уложений, списки рескриптов, донесений, реляций, справок различных служб и ведомств, причём, количество их постоянно увеличивалось почти в арифметической прогрессии.

Создавалось впечатление, что Николай II спешно пытался наверстать упущенное за первые пять лет царствования и прочитать все те скучнейшие бумаги, которыми он откровенно пренебрегал ранее. При этом император напрочь игнорировал протесты лечащих врачей, категорически требующих ограничить время работы с документами ввиду далеко не блестящего состояния здоровья.

После долгих и ожесточённых споров все три присутствующих медика - Гирш, Попов и Тихомиров - констатировали, что кризис миновал, и болезнь отступает, оставляя после себя осложнения в виде очаговой амнезии и частичной дисфункции двигательного аппарата и голосовых связок, в результате чего у императора значительно изменился тембр голоса, почерк и даже цвет глаз…

При этом, общее самочувствие и работоспособность восстанавливаются медленно, поэтому больному предписываются покой и прогулки по горизонтальной поверхности, но ни в коем случае не круглосуточная работа за столом. Однако, если выбирать между бесконечными приёмами министров или чтением их докладов, медики однозначно отдавали предпочтение последнему варианту.

Совсем другие настроения были у чиновников, которые буквально осаждали Фредерикса требованиями личной аудиенции. Следует понимать нетерпение министров, придерживающихся определённых правил при дворе. Их всеподданнейшие доклады государю являлись частью государственной политики, её официальной процедурой и представляли собой не только анализ конкретных проблем, стоящих перед министерством, но и возможность подчеркнуть свой личный статус приближённого лица.

Как было заведено, личные доклады министров начинались в один и тот же день и час. Например, для Сергея Юльевича Витте они проходили в пятницу около 11 часов, но не реже одного раза в неделю. Первым с докладом шёл министр финансов, а затем министр путей сообщения. Сергей Юльевич в своей службе был очарован этим церемониалом: министр один на один общался с монархом, что позволяло ему влиять на принятие не только тех вопросов, представленных в докладе, но и вообще любых других, интерес к которым он мог вызвать у императора.

Всё зависело от профессиональных и ораторских качеств министра, его умения обернуть изложенный материал в свою пользу. Всеподданнейшие доклады представляли некую церемониальную форму общения с Его Величеством по тем делам, на первоочередность решения которых указывал министр. Для Витте доклады являлись важной частью его министерской деятельности. Он не допускал и мысли, что когда-нибудь сможет потерять этот способ влияния на императора.

Отсутствие длительного личного контакта с монархом вселяло неуверенность и ощущение опасности, не покидавшее при дворе никого и никогда. А уловить, насколько она реальна и есть ли вообще, можно было только при личном общении. Пока же приходилось со слов Фредерикса и эскулапов пытаться угадать, что государь думает и что планирует…

***

Если бы министры могли действительно понять, о чём сейчас думает и что планирует их император, у них бы волосы встали дыбом, как это произошло с ним самим, когда он осознал, какой замысловатый “финт ушами” сделала его душа, и в чьё бренное тело занесло её после диалога с прохвостом-Айтоном.

Ноябрь 1900. Ливадийский дворец. Генерал Ширинкин.

Император не спеша обходил и закономерно не узнавал ливадийский дворец, в котором в феврале 1945 года он вместе с премьером Британии сэром Уинстоном Черчиллем и президентом США Франклином Делано Рузвельтом подписал “Декларацию об освобождённой Европе” и “Соглашение о вступлении СССР в войну с Японией”.

В 1900 году Белый дворец ещё не был построен, и вместо него окружающую природу сомнительно украшала квадратно-гнездовая конструкция с нелепейшей баллюстрадой и цветочными вазами на крыше.

Хотя больше, чем ностальгические воспоминания о прошлом-будущем, императора занимала служба безопасности, которая ему понадобится очень скоро, если он доведёт свои революционные планы до стадии реализации.

Охраны, на первый взгляд, было много: Казачий конвой, рота дворцовых гренадеров, железнодорожный полк, Дворцовая полиция, Особый отряд охраны, а также чуть ли не рота агентов в штатском. Мышь не проскочит!

И всё же…

“Аккурат во время нарастающего революционного террора, крестьянин Архипов, 21 года, без определённого места жительства, около двух часов июльской белой ночи, подошёл со стороны Дворцовой площади к ограде сада Зимнего дворца, выждал, когда городовой удалится в сторону Дворцового моста, и лихо перемахнул двухметровую решётку сада. В охраняемом саду он незамеченным провёл два дня и две ночи. Днём он отлёживался в кустах, ночью гулял по дорожкам царского сада, а затем, оголодав, пролез через открытую форточку во дворец, в квартиру княгини Голицыной, пробыл там около часа и, взяв «по мелочи» из вещей, вылез обратно в сад. Архипов дождался, когда городовой отойдёт от ограды, и тем же путём благополучно удалился с охраняемой территории.

Самое удивительное то, что через три дня он добровольно явился обратно и сдался Дворцовой охране. Когда Архипов дал свои показания, все были в шоке и сначала не поверили ему, считая, что “трудно допустить возможность укрыться в сравнительно негустых кустах при таком большом числе работавших в саду людей”.

Однако, Архипов показал место, где он перелез через ограду, и место, где отлёживался, пока садовники работали в саду. Мотивировал он своё проникновение в царский дворец тем, что собирался, якобы, лично просить царя «об отправлении его добровольцем в действующую армию». Случай был из ряда вон, но дело замяли и ограничились тем, что добавили ещё один пост охраны около Иорданского подъезда. (Из книги “Царская работа”)

Обойдя ещё раз здание, император поморщился, оценив, насколько примитивно была организована охрана первых лиц государства в царское время. Нелепые окопчики для постовых, служащие исключительно одной цели - меньше попадаться на глаза охраняемому лицу, не давали хорошего обзора прилегающей территории и не создавали преимуществ в случае реального боя, ибо были мелки и располагались не так, чтобы было удобно отражать нападение, а ради создания меньших неудобств обитателям резиденции. Каждый из постов, имеющий крайне узкий и неудобный обзор, нёс службу без всякого визуального контакта с соседями и не мог рассчитывать на их помощь в экстренной ситуации.

Император остановился и внимательно оглядел окрестности. Гора Могаби, на склоне которой разместился дворец, давала шикарные возможности для разных вариантов нападения, что стало головной болью для охраны при встрече с Черчиллем и Рузвельтом в 1945-м, и потребовало привлечения аж семи полков войск НКВД, усиленных двумя бронепоездами и флотилией из шести кораблей. А сейчас... Оставаться здесь надолго просто опасно. В движении - жизнь! Надо не забывать об этом и вспомнить, кроме прочего, старые навыки подпольщика. Тренировки начнём немедленно...

Находящийся на номерном посту жандарм, удивлённый таким долгим созерцанием государем безжизненного склона, внимательно осмотрел гору, попытавшись найти хоть что-нибудь, заслуживающее внимания, а когда, устав от этого бесполезного занятия, перевёл взгляд обратно, дорожка перед дворцом была пуста, будто никакого царя там и не было. Лишь агенты в штатском панически метались по саду, потеряв визуальный контакт с охраняемым лицом...

***

Руководитель личной охраны царя Евгений Николаевич Ширинкин был довольно состоятельным человеком. Он располагал доходами, которые ему приносило его имение Берёзовка, находившееся в Богучарском уезде Воронежской губернии, и вполне мог жить припеваючи без этой нервной работы, требующей полного самоотречения и постоянной концентрации внимания.

Но Евгений Николаевич был человеком идейным и относился к службе, как к некоей миссии, доверенной свыше, и потому отдавал себя ей целиком и без остатка. Первое офицерское звание генерал получил в далёком 1862-ом. Хотя годы брали своё - почти шесть десятков лет, сорок из них - в строю. Николай II был третьим императором, которому он служил верой и правдой. “Слуга - царю, отец - солдатам” - это было как раз про него.

Именно он вместе с П.А. Черевиным и И.И. Воронцовым-Дашковым превратил Дворцовую полицию в настоящую спецслужбу. Общительный, энергичный и проницательный, к подчинённым он относился с той несколько покровительственной любезностью, которая свойственна лицам, твёрдо стоящим на высоком посту. Часто приглашал сослуживцев к себе на обед или поиграть в карты и был хлебосольным и радушным хозяином. Угощая офицеров армейской охраны, Ширинкин не забывал о своих обязанностях и не оставлял попытки вербовать армейские чины, привлекаемые к охране императорских резиденций.

Но сейчас он хотел не вербовать, а карать, и любезность его испарилась, высохла, как роса на траве в жаркий день. За время болезни императора сотрудники несколько расслабились и даже не заметили, как охраняемое лицо выскользнуло из своих покоев и отправилось гулять в неизвестном направлении, пройдя незамеченным мимо всех постов.

Подняв дворцовую охрану “в ружьё” и раздав “всем сёстрам по серьгам”, генерал стоял на открытом балконе и ждал доклады от поисковых групп. Он не мог успокоиться, созерцая ливадийские красоты и пытаясь оценить ситуацию. “Похитили? Социалисты? Турецкие агенты?” - эти мысли крутились в голове и причиняли генералу почти физические страдания.

Лондон. Ноябрь 1900

Мухаммад Абдул Карим, или просто Мунши, секретарь стареющей и очень больной Виктории, только что вернувшийся из Индии, вошёл в покои королевы Британии и аккуратно кашлянул.

Задремавшая в инвалидном кресле-коляске, “женщина-эпоха” чуть вздрогнула и устало подняла глаза на своего фаворита. Она уже знала, что он - последний, и всё вокруг было безвозвратно уходящим. Однако, королевский долг и масса незаконченных дел заставляли “бабушку Вику” нечеловеческим усилием воли возвращаться к государственным делам, которые, как она считала, невозможно было поручить никому другому.

- Ну? - метнула в секретаря короткий вопрос Виктория и слабым движением руки пригласила Мунши к разговору.

- Срочная депеша из России, Ваше величество! Ваша внучка Аликс просит помощи. Царь бесцеремонно выставил её из дворца и заставил вернуться в Петербург после неудавшегося комплота, а сам, не оправившись от… - Мунши задумался, как правильнее сформулировать “болезнь” царя, но не нашёл нужных слов и решил пропустить неудобную фразу, - сам отправился на яхте с инспекцией войск на Кавказ. Аликс спрашивает, что ей делать?

Королева Виктория сжала подлокотник кресла так, что побелели костяшки пальцев, а лицо, наоборот, приобрело цвет спелого помидора.

- Какая же она дура! - с чувством выдохнула королева, моментально забыв о своём плохом самочувствии и полной апатии. - Мунши! Так и напиши ей! Не умеешь - не берись, а раз взялась - не останавливайся! Этот инфантильный полумонарх, её муж, нам нужен именно в том состоянии, в каком он был всегда с момента знакомства с ней! Варёный овощ на троне России - что может быть большим подарком? Он нам не нужен больным, низложенным и, тем более - мёртвым! Нам нужно, чтобы он вернулся в своё привычное созерцательно-отстранённое состояние и ни во что не лез! “Санни” надо снова заставить его смотреть только на неё и не замечать вообще ничего вокруг… Чего ей не доставало, Мунши? Живи, восхищай собой и радуйся, что рядом с тобой на поводке влюблённый варвар…

- Причём, конец этого поводка находится в ваших руках, - автоматически добавил Мунши и прикусил губу.

Королева смерила секретаря долгим ледяным взглядом и, усмехнувшись только кончиками губ, продолжила.

- А эта дура полезла напролом к трону! Передай идиотке, что она должна исправить всё сама - пусть едет обратно к нему, пусть клянётся в верности, валяется в ногах, пусть хоть в рубище идёт за ним пешком, но вернёт его расположение и внимание. А если она этого не сделает, то пусть на мою благосклонность не рассчитывает - отправлю на историческую родину в Гессен коровам хвосты крутить!

- Ваше Величество, но Аликс в её положении... Вряд ли это было бы разумно…

В следующие пять минут королева Великобритании продемонстрировала секретарю, что она недаром правит морской державой, и её знания лексикона высшего аристократического общества вполне органично дополняют крепкие словечки и солёные выражения из расширенного словаря боцманов “Роял флит” и грузчиков Ливерпуля. Не дождавшись окончания монаршего монолога и пятясь задом, Мунши предусмотрительно покинул помещение, а королева обессиленно откинулась на спинку кресла и, закрыв глаза, скрипнула зубами...

... Её горячая, глубокая и такая искренняя ненависть к России началась совсем с других чувств, вызванных наследником императорского престола Александром Николаевичем - будущим императором Александром II.

Боже мой, как давно это было! За 62 года до начала ХХ века. Виктория с любопытством ждала встречи с этим “диким русским медведем”, который, наверняка, не способен и двух слов сказать без переводчика, и заранее высмеивала с подругой баронессой Лезен неуклюжие аляповатые манеры, ибо других просто и быть не могло у представителя “северной варварской страны”.

Бедная маленькая неискушённая Вика! Бедные придворные британской короны! Им бы не хихикать, а вопить что-нибудь паническое, как в Великую Отечественную вопили немцы: “Ахтунг, ахтунг! В воздухе Покрышкин!!”

На счету старшего сына Николая Первого, этого сексуального истребителя, побед на амурном фронте было никак не меньше, чем сбитых асов люфтваффе прославленного советского лётчика.

Скучный монотонный быт Букингемского дворца оказался явно не готов к встрече с высшим петербургским обществом, не уступавшим парижскому по своей куртуазности и игривости. Когнитивный диссонанс, случившийся с королевой Британии при встрече с русским принцем, был многократно усилен его вышколенной блестящей свитой, а также “скромными подарками” стоимостью в годовой бюджет Букингемского и Виндзорского замков, вместе взятых, преподнесёнными наследником русского престола с лёгкой небрежностью.

Итоги встречи британской бледной немочи с русским кавалергардским натиском материализовались после первого же бала, устроенного английским двором в честь высокого русского гостя. Адъютант Александра Николаевича полковник С.А. Юрьевич записал в дневнике: «На следующий день после бала наследник говорил лишь о королеве,.. и я уверен, что и она находила удовольствие в его обществе». В дневнике королевы слова были более романтичными: «У него красивые синие глаза, короткий нос и изящный рот с очаровательной улыбкой. Я нашла Великого Князя чрезвычайно привлекательным, с располагающим приятным характером, таким естественным, таким весёлым».

Встречи продолжились, время увеличилось, география расширилась. Королева ради них изменила свой рабочий график, откладывая на потом важные дела или перепоручая их премьеру. А в её дневнике появились откровенные признания: «Мне страшно нравится Великий Князь, он такой естественный и весёлый, и мне так легко с ним».

Александр Николаевич, надо сказать, вполне поддерживал такое отношение Виктории и стремился его всячески углублять. Однажды королева пригласила Александра в итальянскую оперу, и вместо того, чтобы сидеть в разных ложах, в какой-то момент молодые люди оказались в одной - цесаревич ужом проскользнул к Виктории, чтобы поболтать с ней наедине за задернутой занавеской.

Ноябрь 1900. Яхта “Штандарт”. Совет с министрами.

Император стоял в самом углу салона и исподлобья внимательно наблюдал за министрами, набивая трубку. Лица разной степени помятости отражали как непрестанную изматывающую качку, так и результат вчерашних докладов, плавно переходящих в задушевные разговоры с вопросами императора, заставляющими бледнеть, краснеть и тоскливо посматривать на дверь в ожидании окончания “дружеской”, “непринуждённой” беседы.

Министр просвещения Боголепов так и не смог сказать, что делать с непрекращающимися с 1899 года студенческими беспорядками. Он также не смог сформулировать, сколько и каких специалистов необходимо подготовить его ведомству, чтобы удовлетворить потребности страны в инженерах, агрономах, врачах, учителях. Обещал уточнить, посовещавшись с коллегами. Но судя по поникшей голове и взгляду строго в пол, уточнений сегодня не будет. В руках папка. Там, скорее всего, прошение об отставке… «Нет, ты нам ещё пригодишься. Тебя очень не любит Витте, а значит, пока буду любить я…»

Куропаткин - ну, эта мышь давно ищет веник, под который можно спрятаться после неудавшегося комплота Александры Фёдоровны. Глаза не поднимает, вину чувствует. Это хорошо. Самый правильный чиновник - виноватый. Будем использовать по мере необходимости.

Михаил Иванович Хилков, министр путей сообщения, впечатлил и порадовал. Всё у него чётко, информативно и по делу. Этот князь, пожалуй, даст сто очков вперёд и товарищу Кагановичу. Недаром корреспондент английской газеты «Таймс» подчёркивал, что князь Хилков оказался для Японии более опасным противником, чем военный министр Куропаткин...

Вот и сам Витте. “Так, с этим товарищем надо повнимательнее. Даже не с ним, а с теми, кто за ним стоит. Смотрит исподлобья, затаился… Ничего, это мы поправим. Подморозили - отогреем. Отпускать опасно, особенно в таком состоянии. На его счёт у меня особые планы…”

- Итак, - подал голос император, заметив, что все собрались и ждут команды,- я рад, что побороть морскую болезнь и собраться нашли силы не только министры, но и их товарищи. Кстати, у каждого министра есть товарищи, и только высшее должностное лицо державы вынуждено работать в одиночку. Это нехорошо. Несправедливо. Есть мнение, что эту несправедливость надо исправить. У царя тоже должны быть товарищи, хорошие, достойные, надёжные...

Закончив такое краткое и неожиданное для присутствующих вступление, император повернулся спиной к аудитории и сделал несколько шагов к иллюминатору, чутко улавливая гул и шелест в салоне.

Осмотрев унылый осенний морской пейзаж, дождавшись, когда министры успокоятся и притихнут, огорошил:

- Поднимите руку, кто читал “Капитал” Маркса? Что, даже министр просвещения Боголепов не читал? А почему? Книга не запрещённая, впервые напечатана в России аж 30 лет назад. В прошлом, 1899-м году, вышла новая редакция Струве. Вы в курсе роста популярности социалистов? Тогда вдвойне непонятно такое пренебрежение к новым знаниям… Новая информация - это всегда новая возможность посмотреть на привычные вещи свежим взглядом. Там ведь написаны интересные мысли, например, теория прибавочной стоимости, которую производят рабочие и крестьяне, а присваиваем мы с вами - феодалы и капиталисты…

Монарх обвёл взглядом окаменевшую аудиторию, не ожидавшую таких бесед на борту императорской яхты, и лукаво улыбнулся в усы.

- По мнению Маркса и Энгельса, рабочие и крестьяне производят необходимый продукт, который идёт на воспроизводство труда и капитала, и прибавочный продукт, присваиваемый эксплуататорами и используемый в своих целях, например, на постройку и содержание этой яхты. Все мы, здесь присутствующие, существуем благодаря прибавочному продукту, произведенному подданными империи и изъятому нами тем или иным способом. Надеюсь, возражений нет?

Возражений не было. Вместо них в салоне роились эмоции, описываемые словами “ни в какие ворота не лезет”. Все министры, как люди вполне образованные, конечно же читали Маркса, Плеханова, множество других авторов и книг, упоминание которых при дворе было неслыханным вольнодумством. Но слышать про них от царя… - это сбивало всю шкалу дворцовой настройки “что такое хорошо и что такое плохо”. Крамольные идеи конституционалистов, народников и социалистов, давно инфицировавшие общество, в высшем свете полагалось не замечать, будто их вообще не существовало. Но самое главное - министры не могли понять, для чего император начал этот разговор, к чему он их подталкивает и какой результат хочет получить?

Не обращая внимания на коктейль эмоций, плещущийся в глазах чиновников, император, тем временем, продолжал.

- Если есть прибавочный продукт, мы, эксплуататоры, - последнее слово император выделил и произнёс нарочито медленно, обводя взглядом присутствующих, - хорошо кушаем, строим яхты и планы на будущее. Нет прибавочного продукта - нас медленно и тихо везут на кладбище, умирающих от голода. Я сейчас говорю не о личной способности выжить, а о системе, которая способна существовать, когда есть, что отнимать и делить. И этого не надо стесняться. Отнимает и делит любое государство, даже самое справедливое. Сейчас не об этом, а о том, что первичным источником прибавочного продукта всегда являются чьи-то рабочие руки. И чем больше рабочих рук, тем лучше. Ведь десять человек всегда смогут произвести больше, чем один, не так ли?

Император движением фокусника извлёк записную книжку.

- Согласно переписи населения 1897 года численность подданных Российской империи составила почти 126 млн человек. Из них три четверти - крестьяне, а десятая часть - рабочие и мещане, чьими руками создаются все ценности государства. Одних только крестьян почти 100 миллионов! Неплохо для страны, торгующей продукцией сельского хозяйства.

По данным «Комиссии Центра» за последние тридцать лет земледельческое население увеличилось больше чем на половину. Однако, если в 1860 году на одну душу приходилось чуть более двух десятин пашни, то в 1900-м - не больше одной.