В узкой и старой пятиэтажке, переделанной в коммунальное жилье из расформированного общежития завода, только в одном окне горел свет .
В третьем часу ночи, в негусто заселенной блочной коммуналке на фоне обшарпанных стен тошнотворно-желтым пятном пробивалось окошко 42 квартиры.
Под освещением дешевой лампы накаливания, что одиноко висела на проводе в цоколе без абажур, сидел мужчина среднего возраста. Сутуло сгорбившись за столом, уставился в пустой лист тетради. Косая разлиновка, как в начальных классах на пожелтевшей от времени бумаге, уже плыла перед усталым взглядом, мелкой голубой мушкой.
Виктор Брагин, тот самый мужчина, перебирал в пальцах карандаш, пожеванный на тупом конце и собирался с мыслями. Писательская мечта умерла вместе с его первым провальным романом и с этим пора было смириться. Место его было в колонке газеты с тематическими рассказами из светлой морали : «люби родителей», «поступай по совести» . Не выжмешь ты из Тузика арабскую гончую, как ты его не гоняй.
Темный силуэт наблюдал за ним из коридора прихожей.
На этаже больше никто не жил, и сейчас, в едва освещенном обще-комнатном пространстве, придерживая плечом входную квартирную дверь стоял мужчина в старой и пожеванной молью шинели, злобно наблюдая творческие потуги писателя.
—Что ты телишься ?— наконец не выдержал незнакомец, но шагу из тени не сделал, хоть и дрожал от нетерпения и злости.
—Я не могу так, понимаешь ты, не могу !
Подорвавшись со стула мужчина ухватился за голову, продолжая причитать, сделал шаг к неизвестному. Морщинистые и подрагивающие от напряжения руки, потянулись к силуэту, в попытке ухватиться. Взять за грудки, встряхнуть как следует, посмотреть в глаза.
—Не могу я ! Немогунемогу...
Человек в шинели отпрянул, отступив с порога. Но тут же сделал шаг вперед, залепив крепкую оплеуху. Причитания стихли.
—Пиши.
Грудной и глубокий голос, полный угрозы и завидной уверенности.
Чуть придя в себя Виктор бросился обратно к столу, хватая карандаш и судорожно начиная строчить. Мелкий и угловатый почерк разливался на страницы потертой тетради, лампочка начала моргать.
Под окном обшарпанной пятиэтажки завыли сирены. Темный человек дернулся, оглядываясь в коридор-подъезд. Эхом отдавались звуки торопливых шагов, поднимающихся по этажам.