Инанна

Глава 1

– Как она? – спросил женский голос. Низкий, грудной. Не удивлюсь, если эта женщина хорошо поёт.

– Пока без сознания. Устала, пока брела по лесу, – ответил мужской. Хриплый. Кажется, ему лет семьдесят, не меньше. – Она так слаба, будто измотана болезнью.

– Что ж, я сделаю целебный отвар. Её мать долго упиралась?

Мужчина хмыкнул.

– Скорее, торговалась. Запросила мешок самоцветов. Как по мне, она обрадовалась шансу избавиться от неё.

– Вот как. Что ж, тогда нам повезло.

– Несказанно! Началась новая эра нашего народа.

Минутку. Торговалась? Мешок самоцветов?

Я поняла, что мне это не снится и открыла глаза. Было светло. Сверху колыхались длинные изумрудные полотна балдахина. Какая лёгкая ткань… От этого воздух казался каким-то зеленоватым. И пах странно: цветами, травами. Сквозь просветы в ткани мелькала реальность – какая-то удивительная, сказочная. Или театральные декорации? Вокруг белели колонны, увитые ветвистыми лианами, потолок зала с арочными окнами уходил высоко вверх.

Господи, где я? Что происходит? Какого чёрта они там говорили про мою мать?! Да, мы друг друга сильно недолюбливаем, но чтобы она избавилась от меня?

Я попыталась встать. Бесполезно. Голова всё ещё кружилась, и я рухнула на мягкое. Кое-как ощупав себя, я уяснила, что всё ещё одета в свои джинсы и худи. Надо встать и понять, где я. Где мама. Но сил нет. Ох, что это за сияние?

Я, кажется, умерла и попала в рай. Потому что балдахин раздвинулся и надо мной склонился настоящий ангел. Волосы, будто солнечный свет, строгий взгляд голубых, как небо, глаз. О, как он был красив! Как ясный день после затяжного дождя, а ведь я люблю сумерки и дождь. И я не преувеличивала насчёт красоты, в чём-чём, а в красоте я понимаю: насмотрелась и на моделей, и на актёров, работая в нашем театре костюмером-декоратором. Вот и этому бы князей-королей играть. И костюм у него подходящий – зелёная блуза обтягивает широкие плечищи, а на груди блестит старинный ключ на цепочке. Где-то я такой уже видела... А ниже свободные брюки, вот бы узнать, что за материал такой: если недорогой, я бы нашим актёрам пошла. Но в таком ангелы не ходят, кажется?..

Я спросила:

– Кто ты? Где я?

Вместо голоса выжалось жалкое сипение, и я вспомнила, что переохладила горло, когда пила в лесу из ледяных ручьёв. Так. Мы с мамой гуляли в лесу. Я заблудилась. Наткнулась на какого-то дедушку, а дальше провал…

– Я – Роменор, – ангел коснулся моего лба и, убрав с него прядь, ласково погладил. Он улыбнулся так тепло, что мне стало не по себе с непривычки: мне так никто не улыбался, даже бывший, чего уж говорить о маме. В этой улыбке сияла искренняя радость, и это напрягало: с чего бы ему мне так радоваться?

– Теперь всё будет хорошо, Инанна, – говорил он. – Теперь ты дома.

– Инна, – машинально поправила я.

Дома? Какого... Да снится мне всё это, что ли? Надо сваливать. Ох, какая же слабость... Надо быть вежливой. Если хочешь выжить, с маньяками надо быть вежливой и тактичной.

– Так, погоди... Рома... – я попыталась улыбнуться, но получилось так себе. – Спасибо вам с дедушкой за помощь. Что-то я загостилась у вас. Мне домой надо. Как дойти до ближайшего города?

Роменор не ответил. Он посмотрел чуть насмешливо и даже как-то с жалостью. Поднялся и, подхватив меня за талию, мягко усадил, подложив под спину подушку. Ага, кровать. Конечно. Я на большой кровати. Огляделась. Больше нет никого.

– А где та женщина, с которой ты разговаривал?

Он поднёс к губам металлический сияющий кубок:

– Виннала ушла. Пей. Тебе надо сил набраться. Выздороветь.

– А что в куб...

– Пей, – прямо не сказал, а повелел так, что зазвенело в голове. Да так, что нельзя не подчиниться. – Это Травы. Укрепляющее.

Я вдохнула запах пойла и прикрыла глаза. Травы. Мята, душица, зверобой, мёд и, может, ещё что-то. Горло горело. Я взяла кубок и медленно отпила. Горячо. Вкусно. Горло блаженно расправилось, прося добавки. Я приникла к кубку. Сил, и правда, прибавилось. Перед глазами перестали кружить вертолёты. Я повторила:

– Мне домой надо. И маму найти. Может, она тоже потерялась… вы мою сумку не находили?

Роменор сел рядом на край кровати и вкрадчиво спросил:

– Ты помнишь, как попала сюда?

– Нет. Я заблудилась. В лесу.

Он выжидательно смотрел, будто ожидая продолжения, и я с раздражением добавила:

– Мама меня погулять вывезла. Сказала, после болезни мне свежим воздухом дышать надо. Ну?

Роменор молчал. Ждал, с интересом глядя в глаза, как добрый доктор. Мне стало интересно самой восстановить цепь событий.

– Мама за кустики отошла. А я отвернулась. И потом не нашла её. Звала, а она не отзывалась. И я шла, искала её. Звала, пока не охрипла. Ладно, хоть ручьи на пути попадались. И ягоды. Вкусные, даром, что осенние. Я таких никогда не видела. А потом стемнело. И я на ступеньки наткнулась. Пошла по ним и на твоего дедушку наткнулась. А потом... всё.

Глава 2

Мне снился лес. Бесконечный осенний лес. Здесь было красиво. Длинные тонкие сосны с оранжевыми стволами, уходящие в белое небо. Колючие ели с паутиной на лапах. Под ногами хрустят ветки и опалые листья. Пахнет смолой и лежалыми яблоками. Кажется, я даже видела белку... Красиво. Жаль, не тихо. Мама опять рассказывала мне про Танечку. Любимую Танечку. Как и всегда. Будто меня никогда не существовало. Будто я не живой человек и не могу ревновать к собственной сестре. Или желать, чтобы моя мама просто любила меня. Просто потому, что у меня больше никого нет. Отца я не видела никогда. Всё, что о нём знаю от матери: «козёл, который нас бросил».

– И вот Танечка им говорит, а у меня вообще-то диплом есть юридический! А они такие все в шоке и взяли её сразу тогда. Даже директор...

Я вздохнула. Мама сама мне позвонила. «Поедем, говорит, развеемся, погуляем. Из дома не выходишь после больницы своей, совсем залечили или тебя там». Я и повелась.

Полгода я пролежала в ковидарии, хоть и привилась. Полгода… Я вообще с тех пор, как от маман съехала, стараюсь прививаться, веду сертификат этот, будь он неладен. Здоровье с детства слабое, спасибо маман: бронхит мы лечим отваром ромашки, отит – корейской звёздочкой и молитвой. Зато Таньке, старшей дочери, антибиотиков и лекарств не жалела: обе мы в одной комнате кашляем, как туберкулёзники, и вот Танька скачет, как коза, через пару дней, а я у меня вся еда с кашлем наружу выходит. А в итоге что? Правильно. Танька в кружок информатики и на танцы, а я дома с книжкой: «ты пойдёшь в кружок и заболеешь, смысла нет тебя куда-то отдавать. Да и денег у меня на тебя не хватит, всё на Танечкины кружки уходит. Вот в следующем месяце ей костюм надо на выступление и какой-то диск...»

Так я всё детство и проболела. Когда скиталась по больницам, где в палате куковала одна с карандашом и бумагой, ведь маме так далеко ездить на край города, а то и в другой город. В стационарах к детям приходили мамы, приносили домашний суп и печенье, игрушки. А я ревела, отвернувшись к стене и надеялась, что меня никто не слышит. Иногда удавалось одолжить у кого-нибудь книжку (бывало, и медсёстры давали), и тогда я погружалась в волшебный мир сказок, где волшебные короли спасали принцесс, где все замки были заколдованы, но всё всегда заканчивалось хорошо.

Так и случилось, что я крепко подсела на сказки, да и вообще на книжки. Вот и вышло так, что у Таньки – друзья-подружки всегда были, парни, как перчатки, менялись. А у меня из подружек только книжки да альбом с карандашами. Я тогда, помнится, всю детскую библиотеку местную перечитала.

Потом ещё и ссоры начались, пакости. Друзья Танькины то расчёску у меня последнюю тырили ради смеха, то книжку библиотечную рвали, а мне потом чини ла оправдывайся. Пришлось делать тайник под половицей за диваном. И мечтать, мечтать о собственном доме, где только ты хозяйка…

В школе однажды мой альбом классная заметила, полистала. В художку меня отвела. Мама так кричала, когда узнала, мол, ни копейки не даст. Успокоилась только, когда ей сказали, что меня на бесплатку устроили по какой-то квоте для малоимущих. О том, как я себе краски добывала – отдельная песня. Потому что мама отдала мне Танину детскую акварель и кисточку от клея. Всё. Я распродала тайком свои игрушки и с большим трудом скопила на «Палитру Н» и беличьи кисти. Рисовала, перерисовывала, учила разные техники, добавляла, смешивала…

Когда я собралась поступать на художника-декоратора, маман устроила безобразный скандал. Оказывается, я должна была пойти на медсестру, чтобы лечить всю семью, я же всю жизнь по больницам, по-любому уже половину знаний впитала вместе с лекарствами. Всё детство я провела в обнимку с книжками про принцесс, чародеев и королей. Я рисовала красивые платья и замки, драконов и причудливые короны. Этим я хотела заниматься дальше – создавать всё это, но уже в театре, там, где искусство, там, где сказка оживает. Мама спрятала мой паспорт, чтобы я не смогла подать документы, но я сбежала с уроков и выкрала его, когда она была на смене. Как только узнала, что поступила, со страшной скоростью рванула в общагу. На этом мои приключения не кончились, к сожалению. Мама приезжала в деканат, пыталась забрать документы. Её, конечно, вежливо осадили: ребёночек взрослый, имеет право. Тогда она повадилась голосить у общаги, мол, я тут перед всеми за деньги ноги раздвигаю. Обидно было – жуть! В глаза её спрашивала: «ты что творишь?!» А она, святая простота: «Вернись домой, я тебе тут учиться своего материнского благословения не даю!». Нервов она у меня вагон вымотала, крови выпила немеряно. После зимней сессии я скорешилась с Алёнкой Зубрь и мы сняли квартирку недалеко от института. Маман пыталась выследить, да я научилась петлять по дворам, как заправская бандитка. Была я на практике в театре, вот я её роль одной актрисы оттуда и копировала: по сторонам глядела, дворами и узкими загаражными тропками бегала.

Потом мне страшно повезло: во-первых, маман отстала, мы стали даже по телефону общаться. Не так, чтобы тесно, просто «привет-пока» и «с днём рождения». Мне и этого было за глаза. А во-вторых, после института меня в наш театр взяли. На полную ставку! И я смогла занять денег и дешёвскую квартирку снять. Да, до работы приходилось пилить час на троллейбусе, зато домой, к маман и Таньке, не надо было возвращаться, и у меня наконец появился свой угол, своё гнёздышко! С утра до вечера мы с командой по руководством суровой Никитичны в кожаном фартуке пилили, паяли, строгали и красили реквизит для актёров и сцены. А вечером я возвращалась в свою лачужку и пила чаёк у окна под какой-нибудь немудрящий сериальчик. Через пару лет я обставила квартиру так, что она стала действительно гнёздышком – уютным и милым, местом, куда хочется вернуться после тяжёлого рабочего дня. Купила отпадные занавески в стиле кантри, разбила цветник на подоконнике: декабрист, пеларгония, по стене пустила плющ. На работе изучила разные способы обработки пластика, набила руку на пластиковом гриме, и стала правой рукой Никитичны в нашем цеху. Самое главное в моей профессии – можно было тайком смотреть спектакли. Я будто окуналась в сказки, которые часто читала в детстве.

Глава 3

Я проснулась ближе к ночи. В моей большой спальне заметно стемнело. Балдахин колыхался в изумрудном полумраке. Огоньки фонариков висели на колоннах, как новогодние гирлянды. Комната пустовала, было тихо, только где-то недалеко цвиркали сверчки, так, что аж заливались. Сверчки? В сентябре? Да ладно.

Я села и долго прислушивалась к организму: не подведёт ли на этот раз. Однако омерзительная слабость прошла, силы вернулись и я чувствовала себя довольно неплохо. Неужели травки Роменора помогли?

Осторожно склонилась и поискала на полу свои кроссовки. Пусто. Убрали, наверное, чтоб не сбежала. В носках по лесу недалеко ускачешь. Заглянула под кровать. Странно, там, на каменном полу, выложенном плитами, не было ни пылинки. Будто весь этот декор – театральная бутафория. Только зачем? Дороговато для розыгрыша. Впрочем, надо бежать, пока мои похитители не хватились.

Организм, зараза, всё-таки подвёл. Видимо, выпитое просилось наружу. Я бросилась искать двери. Их было аж три. Одна была запрета. А вот другая, деревянная и вся резная, вела в светлую комнату, облицованную мрамором с розовыми и золотыми прожилками. Меня сходу окутало ароматными парами: лаванда, корица, ещё что-то. Я завертела головой. С потолка на разной высоте свисали ажурные фонарики, у стены справа темнел большой каменный стеллаж с полотенцами…

Белый трон я обнаружила в полукруглой нише, такие в архитектуре называют смешным словом табернакль. А когда облегчилась, услышала звуки падающей воды. Любопытство взяло верх и я отправилась дальше, хоть краем глаза глянуть на источник звука. Вдоль стен цвета светлой лазури потянулись полочки, уставленные прозрачными бутылочками и пушистыми полотенцами. Под ними белели диваны, обтянутые кожей, кресла. В облаке пара показались несколько круглых купелей, какая-то хитрая система водопадов, бегущих из одной чаши в другую, а потом в стену.

Я хотела подойти поближе, но вдруг впереди в белом мареве мелькнула фигура, и я застыла. Я никогда не видела, как выглядит порно для женщин, но, должно быть, оно выглядело именно так. В облаке пара стоял голый Роменор и намыливал волосы. Мышцы играли на сильных руках, на спине, на круглых ягодицах. Это точно был он, я видела, как он повернулся, смывая пену, и вода окатила его красивое породистое лицо. Пробежала по широким плечам и груди, прокатилась по твёрдому животу. Тонким ручейком облила бёдра и покачивающийся член в золотых завитках между ними.

А потом Роменор открыл глаза и встретился со мной взглядом. Сердце моё ушло в пятки. Я смогла только выдавить:

– Я не знала, что тут занято... – и метнулась к выходу.

Плиты пола были шершавыми, видимо, чтобы не поскальзываться на мыльной воде. Но я сумела. Носок предательски соскользнул, и я упала, расшибив коленки. Едва успела сесть, чтобы стащить носок, подоспел он – Роменор, обдав меня древесным пряным ароматом.

– Ну что же ты, Инанна – он обхватил меня за талию и поднял на ноги – ай-ай, бедняжка, разбила коленки…

На коленках тонкая ткань джинсов прорвалась, а под ней кровили тёмные пятна. Боль с содранной кожи хлынула по нервам, и я зашипела. Роменор усадил меня в кресло и принялся стаскивать джинсы. Я вцепилась в них мёртвой хваткой. Меня затрясло от одной мысли, что он сейчас снимет мои штаны и ка-ак…

– У, какая напуганная девочка, – поддразнил с улыбкой Роменор. От капелек воды его губы будто сверкали в свете фонариков. – Отдай штаны, я тебе их верну, но надо обработать твои раны.

– Так нечестно, – сипло сказала я, стараясь не смотреть на его причиндалы. – Я без штанов, и ты без штанов. Давай хотя бы ты оденешься.

Он хитро взглянул на меня и подмигнул:

– А давай!

Выпрямился, давая полюбоваться разворотом широких плеч, и обмотал вокруг бёдер толстое полотенце.

– Так лучше?

Я запоздало кивнула. Роменор медленно и осторожно стащил с меня джинсы и отбросил в сторону. Сел на пол передо мной и обхватил колено горячими пальцами. Я тихо выдохнула: это всего лишь ссадина, да, глубокая, но…

– Дай-как я подую, – прошептал он и слегка подул, унимая боль. – А теперь давай полечим.

Роменор дотянулся до склянки с жёлтой этикеткой и немного полил на рану. Я напряглась, приготовившись орать, но даже не защипало.

Он аккуратно обработал второе колено, всё так же бережно касаясь пальцами, горячими, как печь. Фактически между ног у меня сидел незнакомый мужик в одном полотенце, а я не могла пнуть его и бежать куда подальше.

Потому что заворожённо смотрела, как с его золотых мокрых волос на шею бежали капли. Я сглотнула: так захотелось слизнуть их. Казалось, на вкус они – как берёзовый сок. А какой запах можжевельника от его кожи!.. Какого чёрта вообще происходит? Я только что подглядывала за ним в душе, а теперь сижу перед ним в одних трусах!

Роменор ловко приклеил на оба колена по зелёному листу. То есть я поначалу решила, что это обычный подорожник. Потрогала – нет, кажется, всё-таки пластырь, и держится крепко.

– До свадьбы заживёт, – подмигнул Роменор снизу вверх. – Давай-ка постираем твою одёжку. А я тебе пока новую принесу. Ты, наверное, ещё и голодная? Умойся, причешись пока. И пойдём-ка тебя покормим. Тут, в купальне всё есть. За листья не переживай, не отвалятся. Отпадут сами, как рана заживёт не раньше.

Глава 4

За дверью вытянулся коридор – длинный и широкий. Был он какой-то неровный. Слева, сквозь витражные окна необычайно красоты, ярко светила луна, заливая коридор розовым, лиловым и фиолетовым. Я ступила на блестящие мозаичные плиты и чем дальше шла, тем яснее было, что стены из грубого дерева, будто чудовищные корни оплели стекло и камень. На стыках зеленел изумрудный мох, и я всё трогала, щупала, переживая, а вдруг это всё сон, а я забуду все эти сказочные декорации.

Я была на середине, когда из двери напротив вышли с десяток мужиков в кожаных доспехах с металлическими вставками. Они шли прямо на меня и я решила драпать. Мало ли. Развернулась, чтобы бежать обратно, и с размаху врезалась носом в кого-то. Подняв глаза, увидела, что в Роменора. Прямо в его грудь, обтянутую белоснежной рубашкой.

Он расставил руки, чтобы удержать меня от падения. Смотрел сверх вниз слегка насмешливо.

– Куда же, ты, прекрасная? Идём, отужинай с нами.

Я отпрянула. Тепло его тела манило вернуться в объятья, ощутить гладкость ткани, нежность кожи. «Прекрасная», надо же…

– Если отужинаю, ты отпустишь меня домой?

– Всё, что захочешь, Инанна.

Роменор согнул руку в локте, предлагая взять его под руку, и я приняла предложение. Тепло его тела вернулось, даря умиротворение. А мысли так и скакали:

«Ну ведь обещал, значит, отпустит. А стоит ли верить похитителю? Но он ведь спас, а не похитил…»

– Не стоит так нервничать, дорогая моя, – бархатно произнёс Роменор. – Это всего лишь ужин. Ты желанная гостья здесь. Ты рад видеть каждый.

И точно: отряд стражи, шагающий навстречу, замер, как по команде и, видимо, отдал честь: кулаком правой руки каждый коснулся левого плеча. Командир шагнул вперёд и склонил голову, тряхнув тёмными кудрями.

– Всё исполнено, государь. Он не сможет пройти сквозь наши заклинания.

И вдруг упал на одно колено, задрав голову с аккуратной бородкой и уставившись на меня чистыми голубыми глазами:

– Приветствую в нашем царстве, прекрасная Инанна! Меня зовут Арамор, я начальник стражи.

– Ну вот, – поморщился Роменор, – я ведь говорил, тебе здесь рады. Даже слишком. Встань, Арамор! Займи место в зале.

Тот поднялся, развернулся и вместе с подчинёнными зашагал перед нами.

Я шла рядом с Роменором, тоскливо разглядывая манжеты его рубашки с пуговицами-аметистами, синий кафтан поверх, расшитый золотым орнаментом, и думала-раздумывала.

«Если мне тут так радуются, то хрен меня кто отпустит. Бежать надо. Лазейку искать и бежать».

Мы вошли в зал, стража рассредоточилась по сторонам, а глаза мои разбежались. Потолку зала позавидовал бы и кафедральный собор. С него медленно сыпались цветочные лепестки, опадая в складки одежды. Фонари в ажурных оплётках сеяли уютный жёлтый свет, освещая второй этаж, длинные стрельчатые окна и балконы с витыми перилами. Откуда-то слышалась мягкая музыка, очень похожая на арфу, и умопомрачительно пахло едой. Гомон голосов перекрывал мелодию, и я увидела на первом этаже множество народу за длинным столом. Он был уставлен тарелками, кувшинами, вазами с цветочными букетами.

Я бы, наверное, застыла на месте, разглядывая всё это великолепие, но Роменор мягко и настойчиво тянул меня за собой. Он усадил меня слева от себя, а сам устроился во главе стола. Справа от него сидела дама лет тридцати с идеальной осанкой; её складчатое малиновое платье я определила, как смешанное бохо и винтаж. Тёмно-русые локоны струились на полную грудь.

– Рада видеть тебя здесь, Инанна, рада видеть живой и здоровой, – она царственно кивнула и я узнала грудной голос той женщины, что говорила у моей постели. – Я – Виннала. Ты много перенесла, пока попала сюда. Тебе нужно набираться сил. Вот, выпей целящего отвара, – она подвинула мне кубок, от которого тонко пахло травами и летом.

– Попала куда? – было так любопытно, что я даже не стала исправлять своё имя. – И для чего набираться сил?

Виннала улыбнулась так умудрённо, что я почувствовала себя трёхлетней девочкой, которая расспрашивает о том, почему небо голубое.

– Ты в царстве ольши, дорогая. Ты больше не будешь страдать от голода или жажды. Мы все позаботимся об этом. Вот, попробуй запечённых перепёлок в ягодном соусе!

Она шустро наложила мне на тарелку и мяса, и овощей, и сыров, а я была такая голодная, что даже не подумала отказаться. Смела всё разом и осушила хрустальный кубок. На вкус там был какой-то пряный морс, но вкусно было так, что пальчики оближешь.

– Осторожнее, Инанна, – склонился сосед слева, и его шёпот пробежал по спине, завораживая, – вино легко пьётся, да шибко веселит.

Я повернулась. Мужчина был в белой сутане с капюшоном, из которого выглядывало худое лицо лет сорока на вид. Взгляд зелёных глаз внимательно оглядывал, ощупывал. Тонкие губы улыбнулись:

– Я – Каммо, колдун.

– Инна. Не знала, что это вино.

– Ничего не бойся, прекрасная. Если перепьёшь, у меня есть зелье прочищающее мозги на раз. Вот, возьми пирожков с брусникой.

Он взял пару махоньких, как печенье, пирожков и уже хотел положить мне на тарелку, но Роменор перехватил его руку:

Глава 5

У меня голова пошла кругом. Вспомнились былички, которые Никитична рассказывала в цехе, когда мы ждали застывающий в форме силикон или краску, сохнущую на макетах. Такие страшилки, где путник попадал на свадьбу, ел-пил там всякое, а потом вдруг крестился и всё пропадало, а сам он оказывался по пояс в болоте или того хуже – с петлёй на шее или на краю обрыва. А вместо еды – в лучшем случае мох да камни.

Я в панике перекрестила и оглядела стол: пироги, мясо, рыба, ягоды. Мха нет. Понюхала свой кубок. Нет, тиной или чем похуже не пахнет. С облегчением выдохнула. Потом снова вспомнила былички.

Глянула на Каммо. Странно, но он даже помолодел. Только взгляд выдавал возраст: он смотрел на меня, как на ребёнка. Бросила взгляд на Винналу: она была седой, как лунь, но всё ещё красивой. Медленно повернулась к Роменору, предвкушая увидеть нечто ужасное. И забыла, как дышать: он был почти голым. Сквозь одежду насквозь просвечивало налитое силой тело, которое я ненароком рассмотрела в ванной, кафтан словно был соткан из листьев и хвои, по краю причудливо тянулись чешуйки шишек. Роменор резко развернулся и я буквально потонула в его глазах. Они оказались намного темнее и глубже, как дно старого колодца, в воде которого отражаются звёзды. На секунду мне показалось, что я вижу в них, как Роменор лежит на мне и… но он слегка дунул мне в лицо и всё ясновидение пропало.

– Вижу, Каммо прямо из кожи вон лезет, чтобы тебе понравиться, – ядовито протянул он и глянул на колдуна так, что тот опустил голову, спрятавшись в капюшон. – Смотри, старый хрен, если хоть мышь через границу прошмыгнёт, тебе удастся вылезть из кожи.

Это было так непохоже на ласкового и заботливого Роменора, что я растерялась. Хотя, может, у них так принято? Не хватало ещё, чтобы они меня втянули в свои разборки. Мелькнувшая картина всё стояла перед глазами, оживала: в ней Роменор размеренно двигался во мне и постанывал. Чувствуя, как кровь прилила к щекам, а внизу живота знакомо потеплело, я махом осушила кубок.

– Спасибо. Я, наверное, пойду, – я попыталась встать из-за стола.

– Идём, – Роменор протянул мне руку. Он снова был в изящной белой рубашке. – Потанцуем.

Я в панике обернулась к толпе, которая выплясывала что-то сложное: пары шли навстречу другу, взявшись за руки, менялись партнёрами, хитро кружась. Рисунок танца был настолько красивым, настолько же и непонятным.

– Э, нет, – я покачала головой, – я танцевать не умею.

– Я научу, – Роменор решительно сжал мою руку и настойчиво повлёк вдоль стола. Он склонился к самому уху и зашептал. – В этом нет ничего сложного, вот увидишь. Слушай музыку и повторяй за другими. Смеяться никто не станет, обещаю. Упадёшь – я поймаю.

Музыка грянула всё задорнее. Народ, увидев нас, завизжал от восторга. А я поняла, что настоечка вместе с интимным шёпотом государя Лешего ударила в голову, да ещё как. Страх опозориться ушёл, забылись все опасения. Осталось одно желание скакать до утра и веселиться на полную катушку. Ноги сами просились пуститься в пляс – мелодия, такая заводная и смутно знакомая, текла по венам, билась в теле, требуя выхода.

Я танцевала вместе со всеми и понимала, что тряслась совершенно зря. Танец казался простым, как наш «ручеёк», нужно было только успевать перехватывать ладонь партнёра, потом нырять в арку, построенную из сплетения рук и бежать обратно. Когда я тормозила, меня кто-нибудь брал за талию или за руку и аккуратно направлял. Затем рисунок танца менялся, колонна распадалась на пары и кружилась по залу – то медленно, то быстрее и быстрее. В толпе мелькали смеющиеся лица Винналы, Арамора и даже Каммо – они корчили мне рожицы и забавно кривлялись. И каждый раз я попадала в объятья Роменора. А он улыбался так счастливо, что невозможно было не улыбаться в ответ. Я не помнила, когда в последний раз так отрывалась, наверное, только на выпускном: я ведь пропускала даже вечеринки в театре после капустников. А здесь было классно, будто я всех знала тыщу лет.

Музыка стихла на мгновение и мы остановились, чтобы отдышаться. Роменор был так хорош – глаз не оторвать! Он весь будто светился изнутри, когда провёл ладонью по копне золотых волос, при этом прядь приподнялась, открывая кончики его ушей. Я с удивлением заморгала: уши у него были заострённые, как у эльфов в кино. Не удержалась и заворожённо потянулась к ним:

– Ух, какие ушки! Накладные? Ой, как сидят хорошо! Дай потрогать!

И прежде, чем Роменор успел увернуться, осторожно коснулась. И погладила. Придвинулась поближе, прижавшись к его груди.

– Кайфовая бутафория... – я с восторженным стоном потёрла их, пытаясь наощупь определить материал. – Тёплые такие, надо же... Из чего делали? Матовый силикон? Ребятам в театре расскажу – обзавидуются!

И замолчала. Осеклась.

Уши были настоящие. А Роменор тяжело дышал. Он закаменел в моих импровизированных объятьях, и в воздухе отчётливо запахло цветущим можжевельником. Я вдохнула: не кажется ли? И Роменор поднял на меня глаза, тёмные, как буйное море, от расширившихся зрачков. Из них плеснулась тьма, сладкая и опасная.

Мне на мгновение почудилось, будто я оглохла. Вокруг стихла не только музыка, но и голоса. Я огляделась: зал покидали, тихо шурша полами одежд по цветным плитам пола. Уходили молча, поглядывая на нас мельком и как-то понимающе улыбаясь. А я вот наоборот ничего не понимала. Пожала плечами и шагнула назад.

Что я такого сказа... Ой!

Глава 6

Пальцы Роменора сжали мои руки. Сам он весь стал, как камень. Улыбка погасла махом. Видно, гостю он был не рад.

И тут мне вдруг стало ясно такое состояние. Я точно так же каменела в присутствии Таньки или мамы, потому что знала, сейчас они опять меня прессовать начнут.

Роменор отпустил меня и закрыл собой, поэтому я не сразу увидела незнакомца. Я выглянула из-за широкой царской спины и увидела обладателя голоса. Из общего у братьев оказались только голубые глаза, в остальном же они были, словно небо и земля. Причём брат и был землёй: приземистый и черноволосый, он походил на гнома. Роскошный ало-чёрный кафтан-ферязь с длинными рукавами и аккуратная борода превращали его в богатого купца. Но изукрашенный посох в руке намекал, что незнакомец рангом повыше.

– Как ты прошёл сюда? – холодно спросил Роменор.

– Долго ли умеючи, – брат неприятно усмехнулся, потирая пальцы в перстнях. – Вижу, гостья у тебя. Познакомь, братец, будь ласков.

– Уходи, – голосом Роменора можно было запросто зарезать. – Я в силе, костей не соберёшь.

– Инанна, – Дарион как-то ловко обошёл его, разглядывая меня, как пьяница бутылку. – Божественная Инанна, позволь представиться, Дарион. Царь подземный.

Он исполнил изящный поклон. Из чёрной бороды свернула белозубая улыбка – хищная, красивая.

– Инна, – я растерянно выглядывала из-за спины Лесного царя и понятия не имела, что делать.

– Приглашаю тебя, прекрасная, в свои палаты, – мёдом растекался царь Подземный, протягивая ко мне холёную руку. – Там тебя никто не тронет без твоего...

– Вон! – рык Роменора пронёсся по залу и половина светильников погасла.

Я вжалась спиной в бархат стены, собравшись тихо окочуриться от ужаса. В этот момент раздался шум, топот, крики.

– Измена, государь! – Арамор ворвался в зал с саблей наголо. За ним бежали ещё с десяток вооружённых ольши. – Крайн предал нас!

Увидев Дариона, он застыл, а потом бросил вопросительный взгляд на своего царя. Тот не обращал на него никакого внимания, полностью переключившись на брата. Затем распростёр руки в стороны, и Дарион медленно попятился.

– Твоё время не настало, – голос Лешего рокотал, отражаясь от сводов. Казалось, зал вибрирует в тон каждому его слову.

– Но оно настанет, – Дарион самодовольно улыбнулся, сжимая посох, навершие которого едва светилось жёлтым. – И когда она будет в моей власти, я своего не упущу.

– Не будет! – отрезал Роменор.

– Хочешь поспорить с законом, братец?

– Мне плевать. Она – моя и тебе не достанется.

С громким треском со стен зала потянулись корни и обвили Дариона. Они держали крепко, давили так, что тот покраснел от натуги и выронил посох. Взгляд мой упал на тень Роменора, и почудилось, будто голову его венчают крутые буйволиные рога, которыми дьяволопоклонники украшают свои алтари.

– Когда он ошибётся, – прошептал Дарион, повернувшись ко мне, – я буду рядом, знай...

В следующее мгновение корни с мощным гулом рванули вниз, под землю, утаскивая царя Подземного. Провал быстро зарастал землёй, укрывался расколотыми плитами, как будто и не было ничего. Но я-то видела эти хтонические корни и чёрную бездну, мне стало очень не по себе.

Роменор поднял посох брата, с видимым удовольствием разломил его надвое и отшвырнул.

– Государь, – Арамор встал на одно колено и стража вслед за ним тоже. – Ждём приказаний твоих.

– Предателя – в смоляную яму, – холодно отчеканил Роменор. – Каммо привести ко мне. Немедленно. А с тобой я побеседую завтра.

Развернувшись, он протянул мне руку в точности, как его брат:

– Идём.

В галерее, залитой лунным светом, я пришла в себя и спросила:

– Кто это был, Роменор?

– Ты же слышала. Мой брат. Дарион.

– Вы сейчас обо мне говорили? Как о вещи? Кому я достанусь, да?

Он вдруг развернулся ко мне и накрыл мои глаза ладонью.

– Спи.

И веки закрылись сами собой. Тело ослабело.

– Спи крепко и сладко...

***

Проснулась я в той же постели, в той же комнате. Завтракать меня вела величественная Виннала. Я была полна решимости забрать свои вещи и свалить подобру-поздорову. Особенно после того, как проснулась переодетой в полупрозрачные штанишки с кружевом. Вот кто меня раздевал? Роменор? Хотелось бы верить, что это были две русые девицы-близняшки, которые натащили мне новых платьев одно другого краше: с корсетами и расшитыми жемчугом подолам, с причудливыми рукавами – двойными или «с крылышком». Штанов, увы, на этот раз не было, и я, забравшись в самый уютный наряд молочного цвета с золотистой вышивкой, шла по галерее рядом с Винналой. Она всё выспрашивала про здоровье, пела о том, как они все счастливы, что я наконец-то дома. А мне хотелось спросить, кем она приходится Роменору, ведь явно кем-то важным, но было неудобно вот так в лоб.

– Ты о нас ещё столького не знаешь, – пела Виннала, подавая мне кубок с отваром. – Вот мы после завтрака пойдём с тобой в Книжницу, столько там всего интересного! Я по глазам твоим вижу, что ты умница да читать охотница.

Глава 7

Я узнала голос. Вздрогнула.

– Арамор? За что тебя так?!

Он поднял голову и печально вздохнул:

– Я просмотрел предателя в наших рядах. Крайн продался Дариону и ушёл с поста. Так Дарион проник в терем.

Я ужаснулась его бледности и красным глазам с лопнувшими сосудами. Он что, со вчера так висит?!

– Но ведь Крайн продался, а не ты!

– Я капитан стражи, мне и отвечать. Если бы государь не был так силён, Дарион выкрал бы тебя.

– Зачем я ему?

– Благословен избранный тобой, богиня.

Я смутилась.

– Какая я тебе богиня? У тебя бред уже...

Как бы его снять? Я подпрыгнула. Ох, дотягивалась только до его колен. Дотронулась, успокаивающе погладила, и Арамор застонал в ответ. Бедняга!..

Я поняла, что не смогу уйти и вот так его бросить. Отметила боковым зрением, что у дворцового крыльца стоит Роменор со свитой и с любопытством за нами наблюдает. Из дверей и окон один за другим высовывались ольши. Назревал какой-то некрасивый скандал, а мне очень не хотелось быть в его эпицентре.

– Погоди, я сейчас.

Я вернулась к дворцу и, набравшись храбрости, попросила:

– Освободи его, Роменор. Он ни в чём не виноват. Я ведь видела, он пытался предупредить тебя вчера. Он никого не предавал.

Роменор поморщился, оперевшись о перила широкого крыльца и щелчком сбил с плеча осенний лист.

– Так я его и не казнил. Да и висит он меньше суток, пустячное время.

– Освободи его, пожалуйста. Ты ведь ведёшь себя, как киношный злодей, только они своих верных людей мучают. Если так с подданными обращаться, кто на тебя работать будет?

Роменор пристально посмотрел на меня, и на мгновение меня бросило в пот.

– Что ж, Инанна, будь по-твоему. Раз ты так этого хочешь...

Когда Арамора сняли с дерева и разбили кандалы, я осторожно подошла к Роменору. Тот после моих слов о подданных лицом потемнел, и я опасалась, что грубо в дела незнакомого государства вмешалась.

– Спасибо, Роме... Э-э-э, государь.

Тот аж зубами скрипнул и я попятилась. Подумала: а мог и условие поставить: мол, освобожусь, но ты остаёшься. И что бы я тогда делала? Ушла бы. И Арамор бы висел и мучился. А так царь фактически мой каприз исполнил и взамен ничего не попросил. Благородно, ничего не скажешь.

– Спасибо, – стонал сквозь зубы Арамор, пытаясь сесть. – Спасибо тебе вечное, Инанна. Клянусь служить тебе всегда верой и правдой. Даю жизнь мою, о богиня. Клянусь помнить твоё прикосновение до смерти...

Вот, знаете, есть синдром самозванца, когда чувствуешь, что ты не тот, кем тебя все вокруг считают? В тот момент этот синдром накрыл меня с головой, я уже и не рада была, что спасла. Вот далось ему это прикосновение!

Развернулась и быстро зашагала по дорожке вдоль реки, пытаясь унять взбесившийся пульс и охладить горящие от стыда щёки. Прикосновение он будет помнить, надо же! Теперь и я его буду помнить, чёрт побери. И фигуру его атлетичную с молочной бледностью, одной повязкой прикрытую. В мыслях снова нарисовался Роменор в купальне – обнажённый и мокрый, пахнущий можжевельником. Я запнулась о выступ плиты и выругалась. Хватит! Пора завязывать со всякими влажными фантазиями! Это не мой мир, не моё дело.

Поначалу встречались жители в любопытных народных костюмах: мужики в косоворотках и меховых душегрейках, бабоньки в пёстрых юбках-понёвах или сарафанах поверх сорочек. Они зачем-то радостно махали мне, поднимали детей повыше, чтобы лучше было видно, а те глазели, как на диковинку. Всё это дико смущало. Ладно бы они так пялились на человеческую одежду, но на мне-то был лесной наряд. Поэтому подсознание подсказывало: пялились на меня, на человека. А почему, зачем – непонятно.

Чем дальше я шла, тем безлюднее становился город. Остались за спиной круглые мостики через речку, жилые кварталы с сохнущим бельём на верёвках и смехом. Дорожка здесь была совсем засыпана хвоёй, фонари закончились и окна домов не горели. Тишину разбавлял плеск воды да мерный скрип мельницы. Подивившись на её мощные лопасти, я пожалела, что мобильник разрядился: так хотелось сфоткать, как и многое здесь. А дальше тропинка почти терялась и начинался сплошной лес.

Я старалась и дальше идти по берегу, следуя старому правилу: иди вдоль реки, люди всегда селятся у воды, к кому-нибудь обязательно выйдешь.

Гигантские деревья кончились, плеск быстро заглох, превратившись в мерный шум. Странно быстро стемнело, вот был день и на тебе – уже вечер, и тени лежат такие, что время разводить костёр. Лес стал каким-то странным, будто живым. Я такого никогда не видела. Казалось, будто из-за кустов кто-то постоянно наблюдает. То там высунется, то здесь. То ветка за спиной хрустнет, то будто шёпот чей-то над ухом. Я ускорилась, не разбирая дороги, от страха все волосы на теле встали дыбом.

А потом я вдруг услышала треск веток и сопение. Потом – приглушённый рык. Замерла от ужаса. Медведь! Медведь, мамочки! В голову не пришло ничего лучше, как рухнуть на землю и притвориться мёртвой. Авось, не сожрёт. Я старалась дышать через раз, когда послышались шаги, размеренный топот прямо рядом со мной. Тяжёлая туша навалилась сверху, рядом с ухом дышало и нюхало. Я попрощалась с жизнью и тихо заплакала про себя, как вдруг медведь слегка лизнул мои губы. Не выдержав, я распахнула глаза и вскрикнула: на мне лежал не медведь, а Роменор! Я завопила в панике: