
– Ягами-сан[1]? – голос прорезал тьму и смешался с мерным гудением мощных серверов, которые обеспечивали цифровую жизнедеятельность отдела. Голос стал громче и требовательнее: – Ягами-сан!
Ягами Касэн вздрогнула и подняла голову, отрывая заспанное лицо от рук, сложенных на столе. Под ладонями лежал ворох бумаг: отчеты, графики, протоколы работы агентов, инструкции по взаимодействию с искусственным интеллектом и нейроинтерфейсами, руководства по тату-имплантам и кибероборудованию. За годы практики она убедилась, что бумажный носитель надежнее и безопаснее, чем любые цифровые хранилища – даже имплантированный в радужку глаз кё-си.

Когда-то этот имплант, выглядевший как едва заметная крапинка в глазу, считался полностью безопасным. Но за последние месяцы многое изменилось. Кё-си больше не защищал от взлома и не мог предотвратить утечек личной информации. Одно из последних дел Касэн как раз было связано с цепочкой преступлений, оружием в которой стал гипноз.
Того, за кем Касэн охотилась, прозвали Саймином[2]. Его жертвой мог стать любой – от отброса до высокопоставленного чиновника. После гипноза они начинали теряться в пространстве и времени, теряли фрагменты памяти. На реабилитацию уходило много времени. Кё-си, выведенный из строя, невозможно было ни изучить, ни восстановить. Когда имплант извлекали, он вспыхивал и мгновенно сгорал.
Но это меньшее, на что был способен Саймин. Время от времени помимо гипноза он использовал грубую силу – вырывал глаз вместе с кё-си. После этого кё-си, очищенные от данных, всплывали на черном рынке, но кто был поставщиком никто не знал – Саймин применял гипноз и на тех, кому продавал поддержанные импланты. Особенно ценной информацией, которую удавалось извлечь, торговали на даркнете.
В Департаменте пока не установили причину такой избирательности к жертвам. Возможно, дело было в банальных нежелательных свидетелях или неудобных обстоятельствах для извлечения кё-си вместе с глазным яблоком. Возможно, цель Саймина была в другом.
То, что еще несколько лет назад считалось сверхзащищенным хранилищем, теперь сеяло панику. Никто в Новой Японии не чувствовал себя в безопасности. Даже те, у кого не было импланта, не могли быть уверены, что однажды не останутся с пустыми глазницами.
Саймин стал личной болью Департамента особых поручений и Касэн в том числе. Его по праву считали неуловимым, а дело заранее нарекли висяком. Сложно поймать преступника, который подчищает за собой следы при помощи гипноза.
Касэн с трудом сосредоточила взгляд. Серверная комната, погруженная в полумрак, слабо вибрировала от циркуляции электроэнергии и воды, охлаждающей стойки. Перед ней стояла Фудзивара Химэка[3] – тощая девушка с кукольным лицом ребенка. Белесые волосы не доходили до плеч, а челка почти полностью скрывала серьезные глаза цвета перламутра. Внешность напарницы была необычной, но не диковиной – кого только не встретишь на улицах. Последние годы нравы раскрепощались с поразительной скоростью.

– Уже утро?.. – пробормотала Касэн, потирая переносицу. В последнее время она все чаще засиживалась на работе и засыпала прямо над бумагами.
– До начала смены осталось тридцать минут, – меланхолично отрапортовала Химэка.
Она была похожа на нингё[4] не только внешне. Порой Касэн казалось, что под кожей напарницы скрывался титановый экзоскелет, управляемый кибер-разумом.
Касэн откинулась на спинку стула и хмуро посмотрела на нее. Она бы многое отдала за еще тридцать минут сна.
– Что-то случилось, Фудзивара-сан? – вежливо спросила она, но скрыть раздражение не удалось.
– Новое дело, – отозвалась Химэка, слегка наклонив голову.
– Срочное? – уточнила Касэн, приподняв бровь. Информацию из Химэки приходилось вытягивать клещами.
– Важное.
– То есть, может подождать десять минут, – заключила Касэн, вставая и потягиваясь. В Департаменте особых поручений каждое задание было «важным», и впечатлить ее этим словом было непросто.
***
新日本権力構造の内部文書
ВНУТРЕННИЙ ДОКУМЕНТ СИЛОВЫХ СТРУКТУР НОВОЙ ЯПОНИИ
Управление Контроля, Многоуровневой Безопасности и Реакции (УКМБиР)
ОБЩЕЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Департамент особых поручений [特別任務課 – Токубэцу Нинму-ка] – это специализированное подразделение в структуре охраны общественного порядка, действующее вне стандартной иерархии следственных, криминалистических и аналитических отделов. Основной задачей Департамента является обработка инцидентов, не попадающих в юрисдикцию других подразделений из-за специфичного характера.
Шипящий звук наполнил небольшую комнату, оформленную в духе Старой Японии. Оябун[12] и глава «Нараку Индастриз», Цукамото Синджи, был верен традициям. Он часто повторял: «Лишь тот, кто помнит свои корни, способен построить светлое будущее». Его корпорация буквально дышала ароматом прошлого – в ее стенах витал дух кедра, сакуры, каллиграфических чернил и благовоний.
Мисава Хадзуки находила в этом особое успокоение. Жесткой мир Новой Японии угнетал ее с самого рождения. Она появилась на свет в Мертвых зонах, и, если бы не удача, так и осталась бы там, среди трущоб и радиации.
Удача была ее даром. Удача была ее проклятием. Переступив порог «Нараку Индастриз», Хадзуки уяснила – за все надо платить.
Поморщившись, он сделала еще один глоток мерзкого пойла. Она сомневалась, что первородная сакура напоминала по вкусу нефтяные отходы. Однако, отказаться от него она не могла. Каждый сотрудник «Нараку Индастриз» был обязан начать свой день с этой стимулирующей бурды. За счет корпорации. Низкий ей поклон.
Моргнув несколько раз, Хадзуки проворчала:
– Опять барахлит…
Подключиться к глазному протезу удалось только с пятой попытки. Он был настроен на внутреннюю сеть корпорации и обладал ограниченным функционалом. Хадзуки видела через него, но никаких «наворотов» в нем не было – ни режима ночного видения, ни оптического прицела, ни нейросканера. Через интерфейс она могла просматривать задачи на день, а также принимать и передавать сообщения узкому кругу лиц. Каждый переданный сигнал проходил обязательную верификацию.

Внешне протез ничем не отличался от ее родного глаза. Цукамото вручил его в подарочной коробке с кроваво-красным логотипом корпорации. Оябун утверждал, что красный – традиционный цвет счастья. Когда Хадзуки трясущимися руками подняла крышку, Цукамото торжественно объявил, что протез изготовлен по индивидуальному заказу. Глубокий пепельно-серый оттенок, синеватые вкрапления на радужке – все в точности соответствовало утраченному оригиналу.
Ирония заключалась в том, что лишил ее глаза сам Цукамото. Оябун лично вырвал его из глазницы, когда Хадзуки попыталась выйти на связь с родными через кё-си. Он мог бы просто извлечь оптический имплант, сохранив глаз, но тогда ее дерзость осталась бы безнаказанной.
Хадзуки усвоила урок.
[ЧАЙНАЯ ПЛАНТАЦИЯ: сбор и обжарка листьев]
[ПРОВЕДЕНИЕ ТЯДО[13]]
Сердце в груди девушки болезненно сжалось. Это могло означать только одно – сегодня ей снова предстояло встретиться с оябуном. Только он требовал для проведения чайной церемонии свежесобранный чай.
Залпом допив стимулирующий напиток, Хадзуки смяла банку и одним броском отправила ее в мусор. Открыв деревянные створки узкого шкафа, она бегло осмотрела скудный гардероб. Почти вся одежда, любезно предоставленная «Нараку Индастриз» была традиционной. Очагари[14] – не исключение.
Хадзуки облачилась в легкое хлопковое кимоно нежно-желтого цвета с черным оби и повязала красный маэкаке[15]. Обмотав голову тэнугуй[16], она подхватила плетеную корзинку. В ней уже были сложены перчатки, нарукавники и поножи для защиты рук и ног от царапин и грязи. Если Цукамото увидит землю под ногтями – отрубит фаланги.
Чайная плантация – редкость в Новой Японии. Экология не позволяла выращивать нежные чайные кусты в открытом грунте, но «Нараку Индастриз» инвестировала в создание биокуполов – автономных оазисов, поддерживающих идеальные климатические и почвенные условия. Один из них находился прямо на крыше корпорации. Это была их маленькая гордость. Или, скорее, его. Цукамото.
Хадзуки вышла в коридор, гулко отозвавшийся под деревянными подошвами ее дзори[18]. В воздухе витал сладковатый запах бонсая[17] и чего-то более едкого – возможно, химикатов из лабораторий или стимулирующей бурды, которую все еще пили сотрудники всех уровней.
Хадзуки вошла в лифт со стеклянными стенами. Сквозь одну из них открывался мрачный пейзаж: багрово-серое небо и вечный смог, который Эйфукучо отводил за пределы купола. Там, за границей цивилизации, ядовитая дымка расползалась по Мертвым зонам, отравляя и без того нелегкую жизнь изгоев.
Внизу клубились черные змеи автотрасс, вспыхивали неоновые вывески, мерцали рекламные билборды, гудели и ревели дроны. Хадзуки избегала смотреть на этот город. Эйфукучо, о котором она мечтала в детстве, теперь напоминал ей лишь о том, что она – пленница корпорации.

Створки лифта мягко разъехались, впуская Хадзуки на крышу. Здесь царила тишина – никого, кроме нее. Она подошла ко входу в купольную теплицу и подняла взгляд: протез точно сфокусировался на крошечной камере над сенсорной панелью. Датчик мгновенно установил соединение, считав уровни доступа. Совпадение было подтверждено, и дверь скользнула в сторону.
Навстречу вырвался влажный воздух, густой и наполненный ароматом зелени. Он окутал ее, как теплое покрывало, унося прочь тяжесть мыслей. Здесь, среди аккуратных рядов чайных кустов на небольшой искусственной плантации, все казалось нереальным – словно невзгоды остались где-то в другом мире.

– Застрелиться и не встать, – мрачно выругалась Касэн, провожая взглядом новенький джип с турелью на крыше, отведенный полицейскому отделу. Он выглядел как небольшой танк против развалины, что была выделена «призракам». Из плюсов только одно – бронированные стекла и кузов.
– Ты бы хотела новый автомобиль, Ягами-сан? – ровным голосом поинтересовалась Химэка, сидевшая на пассажирском сидении слева от Касэн.
– Я бы хотела функциональный транспорт, а не рухлядь, которую слышно за два квартала.
Химэка равнодушно пожала плечами:
– Мы «призраки», нам положено сливаться с толпой.
– Мы выполняем особые поручения, и заслуживаем должного снаряжения, – парировала Касэн. Резко крутанув руль, она вывернула на узкую улицу Кабукичо[29].

Химэка промолчала и даже не дернулась от резкого поворота. Иногда Касэн пыталась ее встряхнуть таким образом. Вдавливала педаль до упора, разгоняясь свыше ста километров в час, дрифтовала. Но ее напарница оставалась невозмутима, словно ей было все равно на то, что одно неверное движение могло прервать недолгие жизни их обеих.
Днем Кабукичо терял весь свой неон, оставляя лишь грязь. Унылый и безжизненный, он превращался в рассадник для полиции. На потрескавшемся асфальте нередко валялись те, кто едва не испустил дух после ночного передоза, а в переулках еще виднелись следы недавних разборок – кровь, гильзы, тела, тухнущие конечности. Формально этот район должна патрулировать полиция, но на деле они появлялись только если поступал сигнал по протоколу. Да и то выезжали с неохотой – никто не хотел возиться с теми, кого уже давно записали в отборы. Негласно этому месту давали возможность очиститься без помощи полиции. Как говорили в отделах, пусть мразь сама себя истребляет – перестреляет друг друга или подохнет от передоза.
Ночью в Кабукичо вновь просыпалась жизнь. Правда, не все в нее возвращались. И не все были способны пережить новую ночь, полную плотских утех, запрещенных веществ, алкоголя и потасовок.
Слава Кабукичо закрепилась со времен Старой Японии. Прошли годы, но район не претерпел изменений, разве что преступность стала практически безнаказанной. Ночью улицы сияли кричащими неоновыми вывесками, заманивая в клубы, караоке-бары, подпольные казино и приватные чайные, где предлагались утехи, о которых в приличных кругах не принято говорить вслух.
Касэн притормозила на узкой улочке красных фонарей. Череда чайных павильонов дремала за опущенными ролл-ставнями, затаив дыхание в ожидании своего порочного часа. Как только начнет смеркаться, металлические створки поползут вверх, открывая взгляду девушек-тядзин[30].
Сидя в позе сэйдза, они притягивали взгляды яркими нарядами и наигранной застенчивостью, бросая лукавые взгляды на каждого прохожего. Девушки были похожи на кукол, что выстроены в стройных рядах коробок в магазине игрушек.
Из тени за происходящим следили тэйсю[31]. Именно они вели переговоры, обсуждали оплату и вежливо провожали клиентов наверх.
Разумеется, настоящих чайных церемоний здесь не устраивали – слишком дорогой и утонченный ритуал для Кабукичо. Этот район давно забыл вкус подлинной эстетики. Полиция предпочитала закрывать на это глаза, зная, что за происходящим в Кабукичо стояли якудза. Как и десятки лет назад они вели полулегальный бизнес и наводили страх на всех, кто рискнет заикнуться о законе и порядке.

– Зачем мы здесь? – уточнила Химэка, выходя из машины вслед за Касэн.
Касэн хлопнула дверью пикапа и бросила через плечо:
– В тату-салон. Нужно закончить татуировку.
Порыв ветра сдул челку с лица Химэки, и Касэн увидела, как у той сдвинулись брови в легком удивлении – редкость для этой сдержанной девушки.
– Здесь? – она обвела взглядом пустующую улочку и зацепилась за кровь на стене. По характерному следу было понятно, что несколько часов назад здесь был кто-то убит выстрелом в голову.
– Здесь, – подтвердила Касэн, не вдаваясь в подробности.
Химэка не стала задавать больше вопросов. Она привыкла к странностям Касэн. Та, казалось, интуитивно ощущала, куда стоит идти, с кем говорить, кого не трогать, а кого – ликвидировать без колебаний.
Девушки прошли мимо закрытого караоке-бара, мимо заплеванного входа в стриптиз-клуб и свернули в темный переулок. В самом конце висел красный бумажный фонарь с черным иероглифом 痕 – «След». Химэка внимательным взглядом изучила его и ступеньки, ведущие в подвальное помещение. По всей видимости это и был тату-салон.


Граница тянулась бесконечной стеной с колючей проволокой и сетями сенсоров. Через каждые сто метров возвышались вышки с засевшими снайперами, автоматическими турелями и прожекторами, которые непрерывно сканировали территорию в инфракрасном диапазоне. Дроны-беспилотники патрулировали границу на случай, если кому-то из Мертвых зон удалось прорваться. Недавно такой дрон атаковал изгоя, которому удалось уйти от границы почти на километр.
Прищурившись, Касэн в который раз удивились, как Васаби вообще удалось вырваться отсюда живым? Впрочем, это случилось около двадцати лет назад. Тогда граница наверняка выглядела иначе, и периметр не представлял из себя машину для убийств.
В те времена Касэн была ребенком и едва ли понимала, что происходит за пределами «чистой территории». В школе им рассказывали истории о мутантах и радиевых кланах, обитающих в опасной близости от Фукусимы. Однажды Касэн назвала ликвидаторов, все еще работающих там, героями – за это учительница ударила ее бамбуковой палкой со встроенным шокером, а затем заставила сидеть в позе сэйдза на острых шипах-нейростимуляторах. Они простреливали ее тело болью каждые тридцать секунд. В «Нараку Индастриз», спонсирующих их школу, как и многие другие, это называли не наказанием, а карательной дисциплиной – в духе абсолютной покорности государству.
Касэн и Химэка вышли из пикапа, едва тот встал на платформу сканирования. Процедура была обязательной – даже для тех, кто имел высокий уровень допуска. Игнорирование хотя бы одного этапа могло обернуться тем, что система открыла бы по ним огонь без предупреждения. В лучшем случае их бы скрутили, а руководство вынесло бы строгий выговор. Регулярные нарушения влекли за собой куда более серьезные последствия – вплоть до разжалования и судебного разбирательства. Сотрудник Департамента, проявляющий неповиновение, терял право занимать свою должность и пользоваться уровнем доступа и привилегиями.
Раздался сигнал, и платформа вспыхнула зеленым светом, разрешая движение. Касэн и Химэка вернулись в пикап и, придерживаясь минимальной скорости, медленно подъехали к пропускному пункту. Даже после подтверждения личности и допуска здесь не следовало делать резких движений.
Пикап остановился перед воротами, прутьями которых служили электромагнитные штанги. За ними начиналась Серая зона – сравнительно безопасная территория, меньше подверженная загрязнению. Она была предназначена для размещения военных и киберсамураев.
К машине подошел военный. Касэн опустила окно.
– Онээ-сан[32], – приветственно кивнул он, уважительно обращаясь к ней.
Касэн мельком взглянула на его нашивку с именем и в ответ коротко кивнула:
– Канэко-тайтё[33]. Мы следуем в Мертвую зону. Связано с объектом Фукусима, – четко доложила она.
Этого было достаточно. Согласно протоколу, военные и киберсамураи не имели права расспрашивать об истинных целях поездки. Статус операции «особой важности» блокировал большинство стандартных вопросов.
– Срок пребывания? – уточнил командир.
Касэн знала, что его кё-си уже просканировал их обеих – и ее, и Химэку. Сейчас перед глазами командира мелькали строки их досье, ограниченные уровнем его допуска. Информация о пересечении границы уже поступила в надзорные органы.
– Мы планируем задержаться до утра и прибыть в фильтрационный карцер не позднее полудня, – ответила она.
Канэко-тайтё одобрительно кивнул. Все шло по плану.
– Предъявите ваше снаряжение, – попросил он. Это был последний обязательный этап проверки.
Касэн, не спуская глаз с военного, полуобернулась к Химэке:
– Фудзивара-сан, покажи Канэко-тайтё наше снаряжение.
Химэка, все это время сидевшая неподвижно, вышла из пикапа. В холодном свете фар она разложила перед командиром все, что они собирались взять с собой. Касэн не сомневалась, что у них не возникнет проблем – Химэка наизусть знала протокол.
Согласно уровню допуска, им разрешалось иметь при себе несколько типов оружия, стандартные боекомплекты, препараты для оказания первой помощи, запас еды и воды, а также лабораторный чемоданчик для взятия проб и проведения анализов на территории Фукусимы. Самое важное – индивидуальные фильтраторы дыхания. Без них в загрязненных секторах Фукусимы можно было прожить не дольше нескольких часов. Привычка к очищенному воздуху купольной столицы оборачивалась уязвимостью. Без сертифицированной защиты их бы и за периметр не выпустили.
Помимо разрешенного снаряжения существовал и строгий список запретов. Им не позволялось брать с собой избыточные запасы продовольствия, воды или медикаментов, а также препараты, не относящиеся к первой помощи и не признанные жизненно необходимыми. Излишек еды, одежды, средств гигиены и других вещей мог быть расценен как несанкционированная гуманитарная помощь изгоям – а значит, подлежал изъятию.
***
新日本権力構造の内部文書
ВНУТРЕННИЙ ДОКУМЕНТ СИЛОВЫХ СТРУКТУР НОВОЙ ЯПОНИИ

Сё остановился у полуразвалившейся лачуги без двери. В проеме лениво колыхалась обтрепанная тряпка, больше напоминающая распоротый мешок. Однако Касэн и Химэка, не выказывая отвращения, вошли внутрь и на мгновение замерли, привыкая к тусклому полумраку укрытия.
Внутри своды были кривыми, отчего все жилище напоминало первобытную пещеру. В одном из углов лежал ворох грязного тряпья. Касэн не смогла бы с уверенностью сказать, что это – спальное место или чья-то одежда. Возможно, и то, и другое. Мебели здесь не было вовсе – лишь перекошенные полки, кое-как прибитые к стенам, и на них – скудные пожитки, собранные на мусорных полигонах.
Из темного угла отделилась тень и, сделав несколько осторожных шагов, поклонилась. В лохмотьях едва угадывалась тощая женская фигура. Она распрямилась и окинула гостей настороженным, чуть озадаченным взглядом. Половина ее лица была потрескавшаяся и пигментированная, с нарывами и наростами, будто когда-то ее приложили одной стороной к чему-то ядовитому. Короткие темные волосы торчали клочьями, словно пакля, несмотря на явные попытки сохранить опрятность. Но в условиях Мертвых зон это почти невозможно – здесь нет даже работающего водопровода, а умыться можно разве что в мутных, зараженных водах.

– Это моя жена, Тао, – представил женщину Сё. – Тао, эти девушки останутся у нас на обед.
Лицо Тао вытянулось от удивления, но она не задала ни одного вопроса. Легким жестом подозвав к себе Цуёси, она принялась за приготовления: на полу, вместо стола, стали появляться импровизированные предметы сервировки – осколки корпусов старой техники, ложки из разных наборов, треснутые палочки.
Химэка села в позу сэйдза и молча достала из сумки два бэнто[37] – свой и Касэн. Она аккуратно положила их на середину «стола» и сняла пластиковые крышки. Под ними был рассыпчатый рис, курица карри и маринованные овощи – простая, но чистая еда.
– Примите это в знак благодарности за теплый прием, – сказала она, стараясь, чтобы ее жест не выглядел как подачка.
Касэн сглотнула – как и в случае с собакой, это была всего лишь капля в море. Бэнто не изменит положения, лишь раз накормит семью досыта.
У Тао на глазах выступили слезы. Она опустилась на прогнившие доски пола в молчаливой благодарности за еду. Выпрямившись, она впервые заговорила. Ее голос был робким и осипшим.
– Простите… Я ничего не могу предложить вам. Здесь небезопасно есть и пить.
– Мы знаем, – мягко ответила Касэн, успокаивая несчастную женщину. Она не заслужила, чтобы жить здесь и растить сына. Ей просто не повезло родиться за границей купольной столицы.
Семья принялась за еду. Они сдерживали себя, чтобы не наброситься и не хватать прямо руками. Тао старательно отказывалась от мяса и овощей, в попытках накормить мужа и сына. Сё делал то же самое для нее и Цуёси. Мальчик, борясь с голодом, принимал еду и делил ее, отдавая половину родителям.
С бэнто было покончено за считанные минуты.

Касэн и Химэка все это время молчали. Как только Тао разлила в импровизированные кружки напиток слабого желтоватого цвета, Касэн заговорила о деле – секторе C4, аномальных температурных колебаниях в грунте, превышении по изотопу P-49 на 400% выше допустимой нормы, подозрительной периодичности раз в девять дней строго в одно и то же время.
Сё, внимательно слушавший ее, нахмурился. Он положил ладонь на костлявое плечо сына и кивнул ему, будто подавая сигнал. Цуёси понял отца без слов. Он сорвался с места и выскочил из лачуги.
– Я работаю в секторе C5, но у меня был знакомый из четвертого – Нидзиро, – заговорил Сё, глядя куда-то мимо. – Работа на Фукусиме учит одному: ты можешь не вернуться. И со временем к этому привыкаешь. Утром едете на служебном автобусе вместе, а вечером везешь тело напарника, чтобы передать родным… и сжечь.
Он сделал короткую паузу. Тао, опустив голову, смотрела на сцепленные тонкие пальцы. Кожа на руках была почти прозрачной.
– Примерно полторы недели назад Нидзиро не вышел из сектора C4. Я успел с ним попрощаться. Но потом случилось странное – он вернулся. – Сё опустил голос: – Глаза… пустые, как у мертвеца. На коже была застывшая кровь и трупные пятна. Он больше не ел и не спал. Только молчал и рисовал.
– Рисовал? – переспросила Касэн, удивленно подняв брови. В Мертвых зонах не рисовали даже дети. Здесь никто не мог позволить себе хобби, не связанное с выживанием.
– Да, рисовал, – кивнул Сё. – Вам стоит это увидеть.
Цуёси вернулся, неся в руках полиэтиленовый сверток. Мальчик молча развернул его и протянул Касэн дощечку. Потемневшее дерево было покрыто ядовито-зеленой плесенью и пятнами радиоактивного мха, расползавшегося по сгнившим краям.