Исцели меня

Пролог

— Тише-тише, малыш, не плачь, все будет хорошо.

— Мне страшно, Ась, — Нюта тихо всхлипывает, прижимается ко мне своим маленьким тельцем, сжимает свои крохотные ручонки у меня на плечах, а мне рыдать в голос хочется, потому что она маленькая еще совсем и не должна этого всего видеть… испытывать.

За дверью слышатся шаги, громкие голоса, развязный смех. Кто-то несколько раз стучит в запертую дверь нашей с Нютой комнаты, и я молюсь всем богам, чтобы этому пьяному борову не пришло в голову ломиться в спальню. Хлипкая преграда в виде старенькой деревянной двери не выдержит напора взрослого мужчины.

— Тихо, Нют, сейчас они на кухню уйдут, — шепчу сестренке, поглаживаю ее по маленькой рыжей головке, стараюсь успокоить, а у самой сердце грохочет так, что вот-вот из груди выскочит.

Я давно привыкла к этому постоянному, непокидающему меня долгие годы, липкому страху, но Нюта, она не понимает, слишком маленькая.

— Лучше бы они умерли, — вдруг выплевывает малышка.

Я смотрю на нее, в ее большие карие глаза и вижу в них столько несвойственной ребенку ненависти, что мне в самом деле становится страшно. Не должен ребенок испытывать подобные эмоции, не должен он желать кому бы то ни было смерти. Неправильно это.

— Ну что ты такое говоришь, — я обнимаю ее крепче, целую в макушку и давлю рвущиеся наружу слезы. Посреди горла встает огромный ком и мне становится невыносимо трудно дышать.

Прислушиваюсь к происходящему за дверью. В нее больше никто не стучит и, кажется, к нам больше никто не заявится. Голоса за дверью стихают, видимо, «гости» переместились на кухню. В последнее время эти посиделки случаются все чаще, а в квартире каждый раз появляются новые собутыльники родителей.

Сглатываю вставший посреди горла, колючий ком, прижимаю к себе сестру, закрываю глаза. Ничего, скоро все обязательно изменится, мне лишь только нужно накопить денег на квартирку и забрать отсюда Нюту.

Без нее я отсюда не уйду, не оставлю с этими…

Она всхлипывает, а я чувствую, как намокает ткань моей водолазки. Ничего, малыш, ничего, я обязательно что-нибудь придумаю, я найду деньги, и мы отсюда уйдем.

Снова прислушиваюсь к звукам в квартире, слышу звон стаканов и противный хохот откуда-то со стороны кухни. Вздыхаю, достаю из кармана телефон и набираю номер Аньки — соседки из шестого дома.

Она давно предлагала мне вариант заработать, я все отказывалась, не представляя, как буду отсвечивать своими девяносто на глазах у толпы мужиков, а теперь смотрю на покрасневшее и припухшее от слез лицо сестры и понимаю, что сделаю все, пойду на что угодно, лишь бы вытащить ее из этого ада.

— Але, — сонно тянет в трубку Анька.

— Привет, это Ася, — произношу как можно тише.

— О, привет, — уже бодрее проговаривает Анька.

— Ты говорила, что на треке еще нужны грид-герлс, это еще актуально? — затаив дыхание, я жду от ответа.

Из динамика раздается какое-то копошение, а следом звучит голос Аньки.

— Надумала все-таки? Актуально, Ась, с твоими данным, всегда актуально, — хмыкает Анька, а я вздыхаю.

— Только ничего такого, Ань, я только…

— Да помню-помню, успокойся, монашка ты наша, приезжай сегодня, адрес скину, вечером большая гонка и начальство будет.

— Хорошо.

— Ну до встречи, тогда.

Глава 1

Пару месяцев спустя

— Ты главное запрись, и не открывай никому, хорошо?

Чувствую, как грохочет мое сердце, как стучит в ушах пульс, как страх окутывает тело. Нюта смотрит на меня своими большими глазами и кивает осторожно. Взгляд у нее такой… взрослый что ли, понимающий. И мне тошно от этого взгляда. Ей всего четыре, у нее не должно быть забот.

Понимаю, что оставлять ее в квартире опасно, но соседка, тетя Маня, как на зло уехала, и попросить присмотреть за Нютой некого. Работу я пропускать не могу, мне уже трижды сделали предупреждение: еще раз — и больше могу не выходить.

— Не бойся, ничего не бойся, главное сиди тихо, и они о тебе даже не вспомнят.

Поджимаю губы, самой от своих же слов тошно становится и стыдно, перед сестренкой стыдно за таких родителей. Знаю, что моей вины в этом нет, а все равно погано, потому что не могу защитить самое дорогое, что есть в жизнь. От собственных родителей защитить не могу.

А им не стыдно, у них это чувство давным-давно атрофировалось. У них что ни день, то праздник. Вчера всю ночь буянили со своими дружками, такими же… Тьфу.

Черт бы эту водку проклятую побрал. Стискиваю зубы, заставляю себя дышать ровно. Нюта не должна видеть моих сомнений, моей злости и моей… боли. Она должна верить в свою старшую сестру, верить, как ни в кого и никогда, потому что, как бы иронично это не звучало, при живых родителях мы с ней остались сиротами.

— А ты скоро вернешься? — с едва различимой надеждой в голоси спрашивает Нюта.

Она давно все понимает, осознает, что я должна работать, иначе нам просто-напросто нечего будет есть. Родители этим совсем не озабочены, все, что их волнует — водка, да громкие посиделки. Иногда я сама подкидываю им, лишь бы отстали и забыли о нас с Нютой хотя бы на время. Каждый раз, получив от меня очередной «подгон» они уходят и могут отсутствовать днями, правда, аппетиты их в последнее время растут.

— Скоро, — киваю, обнимаю сестренку, — помнишь, что я сказала, — произношу строже и смотрю ей в глаза.

Она хмурится, надумает свои пухлые щечки и кивает. Некоторое время Нюта хранит молчание, а потом повторяем сказанное мною несколькими минутами ранее.

— Никому не открывать, сидеть тихо и ждать тебя, — четко проговаривает сестренка.

Она у меня смышленая, с самого появления на свет.

Я помню ее рождение, помню, как взяла в руки этот маленький комочек, ровно шесть лет назад. Тогда родители еще держались, отец выпивал, но не бузил. Пойки отца со временем участились, тогда его еще с работы уволили, сократили. Он сначала заливал горе пивом, мать закрывала глаза, мол, сложный период у него. Сложный период. Ребенок и беременная жена, а у него сложный период, видите ли. Мать не работала, денег катастрофически не хватало. Отец сначала пытался искать работу, или делал вид, что пытался, а потом и вовсе прекратил стараться. Родилась Нютка, все стало еще хуже. Малышка часто плакала, чем немало раздражала отца. К бутылке он прикладывался все чаще, трезвым появлялся все реже. Потом к нему присоединилась мать, а забота о сестре упала на мои плечи. Мне было четырнадцать.

Вздыхаю, выныривая из ненужных воспоминаний. Что теперь уже вспоминать. Идеальными родителями эти двое никогда не были, просто нужно собрать денег и забрать Нютку из этого притона, пока еще служащему нам домом.

Нюта молчит, ждет, пока я что-нибудь скажу.

— Я тебе вкусняшек принесу, да? — улыбаюсь, убираю за ушко выбившуюся рыжую прядь и щелкаю сестренку по носику.

— Не хочу, — она отрицательно качает головой.

— А чего хочешь?

— Чтобы мы уехали, — произносит совершенно серьезно ребенок.

Слишком быстро ей пришлось повзрослеть. Ничего, малыш, потерпи еще немного, я обязательно компенсирую тебе нормальное детство.

Обнимаю сестренку напоследок, выхожу из комнаты и жду, пока Нюта запрет дверь. Слышу щелчок, на всякий случай дергаю ручку и, кивнув, самой себе, направляюсь в прихожую. В квартире все насквозь пропахло перегаром, воздух тяжелый, затхлый. На языке моментально возникает привкус кислоты. Морщусь и кривлю губы. Противно. Полы скрипят под тяжестью веса, на паркете опять какие-то следы, кто-то что-то пролил. По пути заглядываю на кухню. На столе гора немытой посуды и остатки, на полу и лежат перевернутые бутылки, валяются какие-то комки бумаги и фольги. Свинарник.

Вздрагиваю, понимая, что это все убирать придется не кому иному, как мне. Вздыхаю, красочно представив сие «развлечение». Едва сдерживаюсь, чтобы не натворить глупостей. Подхожу к двери комнаты родителей, толкаю полуприкрытую дверь. Никого.

Видно, отправились веселиться в другое место. Оно и к лучшему. Может, в ближайшее время и вовсе не появятся.

Еще раз бросаю взгляд на нашу с Нюткой спальню. Сердце не на месте, не хочется сестру одну в квартире оставлять, да выбора нет. Поджимаю губы, уговариваю себя обуваться. Убеждаю себя, что все будет хорошо и выхожу в подъезд. Запах распространился и на лестничную площадку. Хорошо, что на площадке всего две квартиры, и одна из них тете Мане принадлежит. Она нас с Нюткой жалеет, оттого не вызывает полицию. Почему жалеет? Потому что там, где полиция, там и органы опеки. Я уже несколько месяцев, как совершеннолетняя, а вот Нюта…

Впрочем, полиция в наш район не часто суется. В прошлом месяце хулиганье средь бела дня в соседним доме окна побило. За руку бдительные соседи поймали, обездвижили, обезвредили нарушителей спокойствия. Так потом полицию два с половиной часа ждала, уже и не рады были, ни соседи, ни хулиганы.

Выхожу из подъезда, вдыхаю свежий воздух, которого так не хватало. Осматриваюсь, устремляю взгляд на детскую площадку… на то, что от нее осталось. Старая, проржавевшая на сквозь горка, скрипящие качели с прогнившими досками, турник с отслоившейся краской, да полуразвалившаяся лавочка. Здесь давно нет детей, все нормальные семьи перебрались в места получше. Остались старики, да алкаши. А когда-то все было иначе: ухоженный двор, звонкий смех детей, улыбающиеся мамочки с колясками.

Глава 2

— Да перестань.

Из ступора меня выводит писклявый смех Аньки и ее пронзительный визг. Поворачиваю голову к источнику звука, какой-то парень крутит вокруг своей оси заброшенную на плечо Аньку. Хмурюсь, снова перевожу взгляд на парня. Он тоже продолжает смотреть, не отворачивается. Кривая усмешка на его губах становится четче, а я чувствую, как растет во мне негодование.

Да кто ты вообще такой.

Понимаю, что отвечать на его дебильное замечание уже поздно, потому решаю промолчать. К тому же звенит предупреждающий гудок. Первый. Он оповещает о скором начале гонки. Все еще ощущаю на себе пристальный взгляд.

«И чего уставился?»

Парни начинают готовиться к гонке, я отхожу в сторону, предварительно громко пожелав Саше удачи. Он открыто улыбается, отпускает Надю и кивает ей в сторону, чтобы шла к зрителям.

А я почему-то всем своим существом улавливаю волны чернейшего негатива, исходящие от новенького. Не выдерживаю, снова поворачиваюсь. Не ошиблась. Смотрит.

— Глаза не сломай, — выплевываю неожиданно даже для себя.

Он собирается ответить, но я разворачиваюсь и, улыбаясь самой себе, иду к линии старта. По пути ловлю удивленный взгляд Ани. Я должна была давать начало второму заезду, но во мне настолько сильно бурлит гнев, что мне просто необходима доза адреналина. Сейчас!

Взглядом осаждаю собирающуюся что-то возразить Аньку и она, удивленно вскинув брови, поворачивает голову к Лизке, и пожимает плечами. Та невозмутимо кивает.

Зрители возбужденно посвистываю, кто-то выкрикивает очередную пошлость, воздух вокруг искрится. На треке царит атмосфера веселья и предвкушения очередного грандиозного зрелища. А я только и делаю, что жду, когда наконец сядет солнце. Ненавижу, как же сильно я ненавижу жару.

Кожа буквально плавится под лучами палящего солнца, ступни горят, на лбу выступает испарина. Ко лбу то и дело липнет выбившаяся прядь волос, и кажется, что пот еще чуть-чуть и градом потечет.

Звучит второй гудок, гонщики извлекают из своих байков характерное рычание, каждый готовится по команде рвануть с места. А я усмехаюсь, понимая их нетерпение, ощущая сногсшибательную энергию. Встаю на свое место, по левую сторону от меня располагается Лизка. Поднимаю флажки, с силой сжимаю их в ладонях. Не знаю зачем, но бросаю взгляд на гонщика под номером пять и не сдерживаюсь, приподнимаю уголок губ в кривой усмешку. Точно знаю, он хорошо видит выражение на моем лице.

Наверное, это не совсем правильно, но сейчас мне нужна эта маленькая власть. Все они крутые, борзые, а пока я рукой не взмахну, да команду не дам, никто и с места не сдвинется. А мне отчего-то хочется помедлить, побесить невоспитанного придурка. Опускаю глаза на его сомкнутые на руле пальцы.

Вижу, как в нетерпении он то сжимает, то разжимает кулаки и в момент, когда он чуть ослабляет хватку, опускаю руки и только после понимаю, что не дала команду Лизке. К счастью, так вовремя сориентировалась, и участники один за другим сорвались с места. Первым стартовал Саша, следом еще парочка плохо знакомых мне парней, и лишь четвертым в очереди рванул номер пять.

С довольной улыбкой на губах чувствую, как по телу разливается удовлетворение. Никогда не любила делать гадости. Но ведь это не гадость? Так, мелка шалость. Ответочка за дурной тон и отвратительное поведение.

— Ты что творишь, — недовольно шипит Лизка, оттаскивая меня в сторону.

— Прости.

— Прости? Васильева, ты охренела? — еще больше расходится Лизка.

В другой момент я бы, вероятно, посыпала голову пеплом и выслушала возмущения коллеги, но сегодня, будучи в премерзком расположении духа, я просто отмахиваюсь от девушки, как от назойливой мухи.

— Я же извинилась, — отвечаю раздражено. Осознаю, конечно, что не права, но ничего не могу с собой поделать.

И без того паршивое настроение становится просто невыносимым. Находиться здесь, среди этой галдящей толпы, в этой изнуряющей духоте, вдали от Нюты и сохранять спокойствие — выше моих сил. Я хочу домой, к сестре, хочу быть уверенной, что она в безопасности.

Нужно будет купить ей какой-нибудь простенький телефон.

— Что с тобой сегодня? — ко мне подходит Анька. — Месячные что ли?

— Тебе в рифму ответить? — цежу сквозь стиснутые зубы.

Сама никак в толк не возьму, почему все вокруг меня так сильно бесит. Откуда эта неконтролируемая ярость, эта несвойственная мне злость.

— Да перестань ты на людей бросаться, твой косяк, между прочим, — обижено произносит Анька и мой запал понемногу гаснет.

— Простите, сестра дома одна, — вздыхаю, а сама невольно бросаю взгляд на трассу.

Саша, как я и ожидала, оставался фаворитом, а следом за ним мчался… номер пять и отставал он совсем чуть-чуть.

— Смотри-ка, а новенький-то ничего так, — замечает Анька и тычет пальцем в парня.

Он в самом деле хорошо. Я даже напрягаюсь немного, когда этот хам практически перегоняет Сашу, но уже у самого финиша раздается оглушительный визг шин, двигатель байка ревет и Саня стремглав пересекает черту, а я выдыхаю от облегчения, будто это я там в гонке участвовала и победа эта моя.

Номер пять отстает всего на каких-то пару секунд.

— Жаль, — разочаровано тянет Анька.

А мне ни капли не жаль, я рада до чертиков.

Один за другим финиша достигают остальные гонщики, и я иду поздравлять победителя. Мы с Сашей вовсе не друзья, отношения у нас совсем не близкие, так, приятельские. Но я в самом деле рада, что этот заезд он выиграл.

Он даже с байка слезть не успевает, как к нему подлетает Надя. Я улыбаюсь. Подхожу к собравшейся вокруг него кучке.

— Поздравляю, — произношу тихо.

— Спасибо.

Я уже собираюсь добавить что-нибудь еще, но рядом с ухом раздается пронзительный рев. В воздух поднимается пыль, и я не сразу понимаю, что происходит. Лишь через секунду, когда туман начинает редеть, замечаю уже знакомый здоровенный черный байк, поставленный на заднее колесо и нависающий почти над самой моей головой. У меня мгновенно перед глазами вся жизнь пролетает, я зажмуриваюсь а в мыслях только одно имя: «Нюта».

Глава 3

— Ты че творишь!!!

Меня грубо отталкивают, и я уже готова приземлиться на асфальт, но кто-то одним ловким движением успевает подхватить меня у самой земли. Открываю глаза, с ужасом смотрю на удерживающего меня Женю. Парень помогает мне принять устойчивое положение и первым делом мой взгляд цепляется за Сашу, стоящего на том месте, где еще мгновение назад находилась я.

— Димон, хорош, — орет какой-то незнакомый мне парень.

Словно в замедленной съемке байк поворачивается и, подняв в воздух очередное облако пыли, встает на оба колеса.

— Ты совсем дебил что ли? — орет Саша.

Тот самый Димон медленно снимает шлем и окидывает всех присутствующих взглядом.

Псих. Иначе не скажешь. Становится как-то неуютно тихо, зрители молча наблюдают за надвигающейся бурей, девчонки едва слышно перешептываются, парни орут. Незнакомый мне, светловолосый парень толкает спрыгнувшего с байка Диму в плечо и что-то ему выговаривает. Из-за грохочущего в ушах пульса с трудом разбираю обрывки фраз. Парень продолжает надрываться, но Димон его уже не слушает.

Взгляд этого психованного вновь обращается на меня, и я теряю самообладание. Такой лютой ненависти, такой огненной ярости, я не видела никогда. Его глаза горят нечеловечески лихорадочным блеском, на скулах пляшут желваки, на шее дергается кадык. Грудная клетка парня высоко вздымается. Он напоминает разъяренного буйвола, готово затоптать своего обидчика. Такая неприкрытая агрессия и все из-за какой-то дурной шалости? Подумаешь, рванул четвертым.

Я невольно делаю шаг назад и тут же упираюсь в преграду в лице Жени. Парень все также стоит позади меня и сейчас мне хочется просто прижаться к нему в поисках любой защиты. Мне становится по-настоящему страшно. Судя по совершенно дикому взгляду Димы, слова блондина на него не действуют. Я нутром чувствую его желание разорвать меня на куски. Меня успокаивает лишь то, что вокруг полно свидетелей, впрочем, это не помешало ему напугать меня до чертиков.

Перед глазами тут же всплывает нависающее надо мной, огромное черное колесо. Сглатываю, моргаю несколько раз, чтобы отогнать наваждение. Сама не знаю, зачем продолжаю смотреть на этого ненормального, он же меня убить мог, в самом деле! Не знаю и смотрю, прямо в его черные глаза смотрю, не в силах отвести взгляд.

Светловолосый снова толкает его в грудь, и Дима на секунду отвлекается, переводит взгляд на блондина. Мне этого оказывается достаточно, невидимая связь, удерживавшая меня на месте все это время, лопается. Я разворачиваюсь, обхожу Женю, и что есть сил мчусь к раздевалкам.

Тяжело дыша, забегаю в помещение и сразу бегу к двери ведущей в туалет. Подлетаю к раковине, включаю холодную воду и начинаю усердно умываться, наплевав на макияж, отнявший у меня полтора часа жизни. Стираю с лица остатки туши, выдавливаю мыло из дозатора и еще раз промываю лицо.

Красная, как рак, смотрю на свое отражение в зеркале. В глазах до сих пор теплится пережитый несколькими минутами ранее ужасом.

Ненормальный, он совершенно точно ненормальный. Кто вообще допустил к гонкам психически нестабильного человека?

Он же неуравновешенный, больной на голову.

Сколько ни пытаюсь, не могу привести дыхание в норму. Ладонями упираюсь в мраморный стол, наклоняюсь над раковиной и закрываю глаза. Сердце в груди стучит с бешеной скоростью, ноги дрожат, и я всерьез опасаюсь за свое состояние.

Едва передвигая ногами, выхожу из туалета и иду к ближайшей скамье. Мне нужно прилечь. Совсем ненадолго.

Только закрываю глаза, как в дверь раздается стук.

— Да.

— Ты как? — слышу голос Нади. Шаги становятся громче, кажется, девушка не одна.

Открываю глаза, медленно принимаю сидячее положение. В раздевалке обнаруживаю Сашу, Надю и Женю. Смотрю на ребят удивлено.

— Что вы здесь делаете?

— Как ты? — повторяет вопрос Нади Саша.

— Нормально.

— Ты вся дрожишь, — замечает Надя.

— Все хорошо, просто… кто это вообще? — спрашиваю и смотрю почему-то на Сашу. Как будто уверена в том, что он точно знает.

— Димас, он раньше гонял с нами, в соревнованиях участвовал, первые места брал, потом случилось что-то, какая-то история мутная, никто толком не знает, он с радаров исчез, говорили в армию отравили, короче… Вот вернулся.

— Ему бы к психиатру, — выплевываю, и вздрагиваю от неприятных ощущений, навеянных воспоминаниями о парне.

Как бы там ни было, желания встречаться с ним у меня больше нет.

Впереди еще несколько часов работы, вся движуха только начинается, а у меня просто нет сил возвращаться на трек. Эти черные, полные ненависти и отвращения глаза проникают глубоко в память и, кажется, эту встречу я забуду еще не скоро.

— Он снялся с гонки, — будто прочитав мои мысли, говорит Саша, и я слышу свой собственный выдох облегчения. — Ты как? Может домой поедешь? Без тебя тут, наверное, справятся, — продолжает парень, беспокойно вглядываясь в мое бледное лицо.

— Нет, — отрицательно качаю головой и поднимаюсь со скамьи.

Домой мне нельзя, иначе меня точно вышвырнут с работы. Нужно просто пережить оставшиеся несколько часов.

Саша кивает, переглядывается с Женей, потом с Надей и произносит:

— Тогда идем?

— Угу.

Глава 4

— Ты, мл*, вообще с башкой не дружишь, все, приехали, выходим? Тебе там в армии последние мозги вышибли?

Рядом надрывается Ник, вроде правильные вещи говорит, а у меня перед глазами пелена красная и девчонка эта… черт бы ее побрал. Не бывает так, с*ка, просто не бывает. Кто она и какого черта так похожа на Арину? Я эту гадину забыть три года пытался. Почти вытравил из своего больного мозга — и здравствуйте. Ваша станция.

Старые, давно затянутые раны противно ноют. Острая боль пронзает тело точно так же, как в тот проклятый день, когда я захлебывался собственной кровью, лежа на холодном, мокром асфальте.

Ненавижу, как же я ее ненавижу… Не эту, ту другую… Проклятая сука, когда же ты перестанешь меня преследовать.

— Ты слышишь меня, — я чувствую сильный удар в плечо.

Ник окончательно выходит из себя, толкает меня с такой силой, что мне едва удается устоять на ногах. Силы и дури у этого дебила немерено.

— Отвали, — отмахиваюсь, и смотрю вслед стремительно удаляющейся девчонке.

Похожа, как же она похожа.

Она скрывается среди одноэтажных построек, служащих раздевалками, и только окончательно потеряв ее из виду, я перевожу взгляд на взбешенного до предела друга. В его взгляде плещется неистовая ярость, крылья носа широко раздуваются, губы поджаты в тонкую линию, на скулах играют желваки.

Я сам не понял, как так получилось. Выбесила. Она ведь нарочно это сделала, нарочно отвлекала, стреляя глазками, наблюдала и выжидала. А я повелся, расслабился на секунду, стоившую мне непростительного промедления. Саня сорвался с места, следом еще двое, и только тогда я очухался. И дело даже не в том, что я гонку просрал, хрен с ней, я и не рассчитывал. Дело в ней. В этой кошке дранной.

Поиграть хотела? Будь готова получить ответочку. Такие игры обычно плохо заканчиваются, а она испугом отделалась.

— Ты снимаешься с гонки, не хуй, — продолжает рычать Ник.

— Не борзей, — предупреждаю, цедя слова сквозь зубы.

— Ты явно не в себе, на байк ты не сядешь, — давит Ник, подходит ближе, сверлит взглядом дыру у меня на лбу.

— Он прав, еще не хватало, чтобы ты кого-нибудь покалечил, или сам покалечился.

В наш с Ником спор влезает Санек. Смело. Усмехаюсь, глядя на пацана. Вырос, я его зеленым помню. Рядом с ним, по правую сторону, вырастает Жека Волков. Когда-то мы все вместе в одном клубе занимались, они в группе помладше. Оба смотрят на меня, как на врага народа.

Дети, мать вашу.

— Ладно, — отмахиваюсь.

Не хватало еще с детсадом возиться. Хрен с ней с гонкой, пусть детки развлекаются. Поворачиваю голову к Нику и твердо произношу:

— Выпить надо, — бросаю и иду просто куда глаза глядят.

Знаю, что Ник разберется и с байком, и с гонкой. Перед глазами туман, легкие горят огнем, в рту чувствуется металлический привкус. В голове всплывают флэш-бэки: лужа крови, куча народу вокруг, вой сирены.

Я был уверен, что сдохну в той подворотне с дырой.

Сука. Маленькая, продажная дрянь.

В полубессознательном состоянии дохожу до раздевалки, по пути оглядываюсь, в поисках… чего? Сам не знаю. Девчонки? У меня руки чешутся, хочется найти, встряхнуть как следует, чтобы мозгами в следующий раз думала. Такая же пустоголовая дура. Все они, бл*ди одинаковые.

С силой толкаю дверь, она отлетает, с грохотом ударяется о стену и беспомощно скрипит. Противный звук режет по ушам. Сажусь на скамью, зарываюсь руками в волосы и тупо пялюсь на кафельный пол. Рассматриваю мелкие разводы, трещины, дебильный узор. Или это грязь? Грудь все еще горит, буто ее заживо, без наркоза вспороли и всадили в легкие раскаленные железные прутья. Картинки из прошлого продолжают всплывать в памяти. Лицо твари, подставившей меня, ее дружков, чуть не организовавших мне увлекательное путешествие на тот свет. Дерзкая улыбочка девчонки, похожей, как две капли воды на эту суку.

Я, похоже, схожу с ума, потому что все это никак не укладывается в моей голове.

В коридоре слышатся чьи-то шаги. Поднимаю голову, на пороге замечаю Ника. Он останавливается, опирается плечом на дверной косяк и вперяет в меня недовольный взгляд.

— И какого хера это было?

— Отъебись.

Встаю, переодеваюсь в нормальную одежду. Давно я не носил этот презерватив, называемый комбинезоном. По-хорошему бы метнуться в душ, но хочется убраться подальше от этого места, чтобы не дай Бог…

Надеваю футболку, на секунду замираю, пробегаюсь глазами по шрамам — единственному напоминанию о произошедшем почти три года назад. Тело отвечает ноющей болью в тех местах, где когда-то были переломы и трещины.

Все зажило, заросло, затянулось. Все, кроме дыры в груди.

Глава 5

Молча бросаю вещи в сумку, застегиваю молнию, закидываю ремень на плечо и, не глядя на лучшего друга, взирающего на меня со стороны, выхожу из раздевалки. За спиной раздается шумный вздох, а следом тяжелые шаги. Все также, не говоря ни слова, иду к выходу.

Снаружи снова осматриваюсь, щурюсь, в попытках выцепить нужную мне фигурку. Она просто не выходит у меня из головы. Эти длинные темные волосы, огромные голубые глаза, плавные изгибы почти обнаженного тела. Сжимаю кулаки и, словно обухом по голове, бьет осознание — хочу эту дрянь.

— Ты идешь? — нетерпеливо кидает друг.

Я бросаю последний взгляд туда, где видел ее несколькими минутами ранее, и иду следом за Ником.

А висках стучит пульс, голова раскалывается, тело ломит от желания. Шумно втягиваю в легкие воздух, прикрываю глаза, стараюсь успокоить взбесившееся сердце, подавить неуместное возбуждение.

Просто девка. Просто похожа.

Повторяю себе, как мантру, и плетусь за Ником к машине. Он снимает сигналку, тачка приветственно мигает фарами. Закидываю сумку на заднее сидение, сам плюхаюсь на переднее и захлопываю дверь.

— Пристегнись, — шипит Ник.

Злится еще.

— Ладно тебе, хорош, никто не умер, — пытаюсь снизить градус, сам тянусь к ремню, пристегиваюсь.

Ник делает то же со своим, заводит машину и выворачивает руль. Мы выезжаем с территории трека, Ник молчит, смотрит вперед, сосредоточенный на дороге, руки с силой сжимают руль.

— А если бы кто-нибудь пострадал? — наконец не выдерживает друг и взрывается очередным упреком. На секунду поворачивает голову в мою сторону, бросает на меня убийственный взгляд.

— Но не пострадал же, — усмехаюсь и отворачиваюсь к окну.

— Дим, ты думаешь, я не понял?

Я молчу, не хочу признаваться в собственной тупости. Вышел из себя из-за незнакомой девицы, точной копии бывшей. Меня взбесило в ней все, каждая гребанная деталь, каждая мелочь. Эти большие оленьи глаза, взгляд непонимающий, потом дерзкий, ухмылка сучья…

Красивая, такая же красивая, как Соболева. Ни одного долбанного изъяна, кроме продажной душонки.

Ник паркуется у первого попавшегося бара. Я не возражаю, мне в общем-то похер, где пить и что. Мне просто надо выпить. Сейчас. Много.

Не дожидаюсь, пока друг заглушит двигатель, выхожу из машины, хлопаю дверью и иду ко входу в эту Богом забытую забегаловку.

В нос ударяет стойки запах едкого сигаретного дыма. Законы нам не писаны. Похер.

Подхожу к барной стойке, забираюсь на высокий стул и подзываю бармена. Здоровенный бородатый мужик отбрасывает в сторону полотенце и подходит ко мне. Рядом тем временем садится Ник.

— Что будете? — басит бородатый.

В тоне его нет даже намека на вежливость. В памяти тут же всплывают отрывки из старых американских боевиков. Криво усмехаюсь, смотрю на Ника и пожимаю плечами.

— Давай самый дорогой вискарь, что есть… или водку? — снова перевожу внимание на друга.

— Я за рулем вообще-то, — напоминает друг и криво ухмыляется.

Я-то понимаю, что он меня просто нарочно бесит, будет он тут сидеть и смотреть, как я в одиночку глаза заливаю, ага, но повыделываться возможности он в жизни не упустит. К тому же я чутка лажанул.

— Вискарь, бутылку, ­— бросаю бармену, бородач в ответ кивает.

— Объясниться не хочешь? — Ник кладет руки на барную стойку и складывает их в замок.

— А должен?

— Ты чуть девчонку до инфаркта не довел.

— Я всего-то устроил небольшое шок, — беру любезно поставленную, между нами, с Ником бутылку и разливаю жидкость по бокалам.

Обслуживание тут интересное, ничего не скажешь.

— Теперь это так называется? Дим, ты меня за дебила-то не держи. Все забыть эту тварь не можешь? — бьет в яблочко, не щадя моих чувств.

Конечно, он все понял. Не слепой же, да и не тупой. Два и два сложил.

— Это не она, — продолжает с нажимом, — нашел на ком отыгрываться.

— Ни на ком я не отыгрывался.

— Я видел твои глаза, Дим, прекращай из меня оленя делать. Не приближайся даже к девчонке, она не Соболева.

— А ты че, в защитнички заделался? — цежу сквозь зубы. — И че за трагедия, подумаешь, очередную блядь припугнул.

— Ты выражения бы подбирал хоть немного, че ты взъелся.

— Хочешь сказать, я не прав?

Он молчит. Все он знает. Нормальные девки в грид-герлс жопой светить не идут. Работенка не пыльная, мозгов много не надо, главное, чтоб сиськи были, задница, да рожа не косая. Я на таких достаточно насмотрелся. Щелкни пальцами, помаши купюрами и раздвинут ножки прямо там, под трибунами.

— Даже, если и так, их жизнь.

Я осушаю бокал, пожимаю плечами, мол, мне все равно, а у самого нутро скручивает и кровь в жилах бурлит. Меня буквально трясет от одной мысли об этой дешевой копии, впрочем, оригинал оказался не меньшей дешевкой. Наливаю себе еще, выпиваю залпом. Не помогает. Нихрена не помогает. Ошибки прошлого острыми иглами впиваются в кожу.

— Я серьезно, Дим, глупости не натвори. И ты бы хоть закусить что-нибудь заказал, — негодует Ник, глядя, как я осушаю третий по счету бокал.

— Не душни, ниче я не сделаю, — отмахиваюсь от друга и чувствую, как меня начинает слегка мутить.

Не сделаю, трахну разочек и только.

Глава 6

Просыпаюсь от настойчивого звонка в дверь. Мне с трудом удается разлепить опухшие веки, стоит только открыть глаза, как голову простреливает ошеломляющей болью. Жмурюсь от яркого света. Незваный гость тем временем не сдается, продолжает упорно давить на кнопку звонка. Хочется послать его нахер, но в горле стоит такой сушняк, что я и слова произнести не в состоянии.

Приложив нечеловеческие усилия, поднимаюсь с кровати и едва шевеля ногами, прусь открывать дверь. Меня мутит от каждого движения, перед глазами то и дело мелькают какие-то пятна, тело ломит, как после хорошей драки. Хорошо вчера посидели.

— Да иду я, бл*дь, — рычу, потому что проклятый звонок продолжает трезвонить.

Еще немного и башка просто взорвется от этих феерических ощущений. Не спрашивая «кто?», открываю дверь и, к своему огромному удивлению, обнаруживаю на пороге отца.

— Так, только не ори, — хриплю и отхожу в сторону, позволяя родители войти в квартиру.

Он переступает порог, закрывает за собой дверь, переводит на меня свой суровый взгляд и вздыхает тяжело. Потом недовольно качает головой и начинает разуваться.

— Веселая ночка?

— Есть такое, — киваю.

Он издает глухой звук, похожий на смешок, ставит туфли на подставку для обуви и проходит вглубь квартиры, из коридора сразу следует на кухню, я плетусь позади. Отец ничего не говорит, останавливается посреди кухни, поворачивается ко мне и окидывает меня снисходительным взглядом. По выражению лица родителя понимаю, что видок у меня тот еще. Я, честно говоря, даже не помню, как до дома добрался. Скорее всего без помощи Ника не обошлось.

— Иди давай в душ, — басит отец.

— Что, так плохо выгляжу? — посмеиваюсь и тут же морщусь от яркой вспышки головной боли.

Пожалуй, пора заканчивать нажираться в сомнительного вида и качества заведениях.

— Отвратительно, — усмехается отец.

— Ладно.

Спорить с ним не собираюсь, в конце концов он прав, освежиться мне не помешает.

— Я быстро, — бросаю отцу.

Возвращаюсь в комнату, беру чистые вещи и направляюсь в ванную.

Теплая вода немного приводит в чувства, ломота в теле притупляется. И чего я вчера так накидался? Стоит только озвучить самому себе этот вопрос, как перед глазами тут же всплывают события вчерашнего вечера и девчонка, копия Соболевой. Непроизвольно сжимаю челюсти до зубовного скрежета. Чувствую, как внутри начинает закипать гнев, как выплескивается в кровь адреналин, как разливается по телу лютая ярость.

Маленькая дрянь. И я даже не знаю, кто меня бесит больше. Дрянь, по чьей милости я чуть не подох в подворотне, или дерзкая малолетка, светящая своими девяносто на треке перед толпой возбужденных мужиков.

Пожалуй, последняя.

Я же сначала глазам своим не поверил. Стоял, смотрел на нее в упор, с дуру в ней Аринку признал, потом присмотрелся… Нет, эта малявка еще, я бы ей больше семнадцати не дал. Но несовершеннолетнюю бы на трек не пустили, там проблем можно словить — век не отмоешься, значит восемнадцать ей есть.

Выключаю воду, выхожу из кабинки и тянусь за полотенцем. Из кухни тем временем доносится звон посуды. Похоже, отец решил поухаживать за бедовым детем. В очередной раз вспоминаю, в какой картонной коробке живу. Все всё слышат, не стены, а бумага туалетная. На пятом этаже кто-то обосрется, на первом будут знать.

Надо бы приняться за поиск нормального жилья.

Одевшись, выхожу из ванной и возвращаюсь в кухню. В ноздри тотчас же ударят крепкий запах кофе и жаренной колбасы. Отец возится у плиты с яичницей.

— Серьезно? Ты мне завтрак приготовить приехал? — не удерживаюсь от подкола.

Он снимает сковороду с плиты, лопаткой перекладывает яичницу с колбасой на тарелку и ставит на стол, рядом с кружкой кофе и бутылкой воды.

— Садись давай, — хмуро бросает отец, и я послушно выполняю команду.

— Так зачем ты приехал? — интересуюсь и первым делом открываю бутылку и выпиваю половину.

— Поговорить, — он смотрит на меня серьезно. На лице ни тени улыбки, и я понимаю, что не просто навестить меня он заявился. — Что ты вчера устроил?

Я так и замираю с открытым ртом и куском колбасы, насаженным на вилку.

— Донесли уже?

Да, пожалуй, момент дружбы отца и владельцев «Дуги» стоило учесть. Впрочем, ничего непоправимого не произошло.

— И донесли, и прислали, и показали, — усмехается отец, откидывается на спинку стула и складывает руки на груди.

Я себя каким-то зеленым школьником чувствую.

— А потом у меня с Зориным обстоятельный разговор состоялся, — продолжает отец, все также сверля меня взглядом.

— Сдал черт? — усмехаюсь, делаю глоток из кружки.

Ник, конечно, друг, но о произошедшем точно подробно рассказал. Видно, все никак не поверит, что со мной все нормально, за исключением редких вспышек гнева.

— Дим, — лицо отца принимает еще более серьезное выражение, — ты меня заверил, что в порядке, после того случая…

— Пап.

— Погоди, я не договорил, после того случая я не с тобой не спорил, захотел в армию, я зубы сцепил, кому надо позвонил, тебя взяли, хотя по всем параметрам не должны были, я тогда понял, что тебе это нужно, ты вернулся, решил, что жить с нами не будешь, я тоже препятствовать не стал, думал, что так лучше.

— Лучше, — киваю.

— Лучше? Жить в захолустье, в коробке от холодильника? Одеваться, как… У тебя все было и есть, тебе еще не надоело?

— Нет, пап, не надоело, — смотрю на него, прямо в глаза.

После возвращения из армии я в самом деле отказался жить в доме отца. Не мог смотреть на всю эту роскошь, воротило от одного только вида. Именно из-за этих сраных денег и положения отца я оказался в той подворотне.

— Я понимаю, что виноват перед тобой… Дим… — он запинается, а я заношу в воздух указательный палец.

— Ты ни в чем не виноват, в том, что я клюнул на эту дрянь, виноват только я, прекрати себя винить, — произношу, четко выговаривая каждое слово.

Глава 7

— Я не хочу в садик, — вздыхает Нюта и опускает взгляд.

— Нют, — сажусь рядом с ней на корточки, аккуратно подцепляю подбородок и вынуждаю поднять головку.

На миг замираю от непонимания — в глазах сестры стоят слезы. Она смотрит на меня с какой-то отчаянной мольбой.

— Что не так, Нют?

— Не хочу, — всхлипывает сестренка и тонкие струйки слез скатываются по ее пухлым детским щечкам.

Обескураженная таким поведением, я глупо хлопаю ресницами, пытаясь понять причину слез сестры. В садик она ходить никогда не отказывалась, да и куда я ее дену? Мне самой на работу нужно.

— Они говорят, что я дочка алкашей, — наконец выпаливает Нюта и начинает громко рыдать.

Я притягиваю ее к себе, поглаживаю по головке и не могу подобрать слова. Поджимаю губы и вздыхаю, понимаю, что рано или поздно это должно было произойти. Район у нас небольшой, все про всех все знают. Мать с отцом особо не шифруются, так что все это было лишь вопросом времени. Меня эта история обошла стороной, повезло просто, с одноклассниками, да и вообще.

Я знаю, насколько бывают жестокими дети. Они же, как губки, впитывают все, что услышат дома.

— Никто не хочет со мной играть, они надо мной смеются, — сквозь рыдания продолжает Нюта.

— И давно тебя дразнят? — чуть отстраняю сестренку, смотрю ей в глаза, жду ответа.

Он молча кивает. Чувствую, как в груди вспыхивает ярость, как обжигает внутренности бессильная злость. Делаю глубокий вдох, стараюсь успокоиться. Я могу, конечно, пойти и устроить скандал, поговорить с родителями этих детей, но это ничего не изменит, таким бесполезно что-то доказывать.

Бог им судья.

Вздыхаю, стираю большими пальцами слезы с лица сестренки и поднимаюсь на ноги.

— Посиди здесь, хорошо? — прошу ее, она кивает в ответ.

Выхожу из спальни, прислушиваюсь, это уже привычка. Родители вернулись поздно ночью, как всегда навеселе. К счастью, заявились только вдвоем, и эту ночь мы пережили относительно спокойно.

Однажды все это закончится, я обязательно накоплю нужную сумму на первое время, и мы съедем из этой, забытой Богом дыры.

Мать с отцом, судя по тишине в квартире, спят в своей комнате. Я как могу избегаю любой возможности общения с кем-то из родителей. Не могу на них смотреть, не могу держать лицо и не выказывать отвращение, что испытываю на протяжение нескольких лет. Они давно стали чужими, просто неудачные соседи. Люди, променявшие своих детей на водку, родителями зваться не могут в принципе.

Прохожу мимо спальни родителей, заглядываю на всякий случай, чтобы убедиться. Спят. Стараясь не шуметь, иду в прихожую, сую ступни в тапки и выхожу на лестничную площадку.

Делать нечего, придется просить тетю Маню. Подхожу к двери соседки и с некоторым промедлением жму на звонок. Спустя несколько секунд по другую сторону двери слышатся шаги.

— Доброе утро, теть Мань, вы извините, что я к вам с утра врываюсь, — начинаю тараторить, как только пожилая женщина открывает дверь.

— Асенька, доброе утро, что-то случилось? Ты входи-входи, девочка, — она отходит в сторону и машет рукой, приглашая меня пройти в квартиру.

Я качаю головой, стараясь подобрать слова.

— Нет, теть Мань, ничего не случилось, у меня к вам просьба только будет, вы не могли бы посидеть с Нютой, я заплачу, конечно, — выпаливаю на одном дыхании, словно за мной кто-то гонится.

Тетя Маня удивлено вскидывает брови, потом сводит их к переносице и произносит:

— Успокойся, Асенька, посижу, конечно, ты лучше скажи, что случилось, Нютка же в сад ходит, — мягко проговаривает тетя Маня, а я выдыхаю с облегчением.

На сегодня вопрос с Нютой решен, а вот что делать дальше, предстоит подумать. В сад ее вести очевидно не выход, во всяком случае до тех пор, пока я не решу проблему. А как ее решить?

— Долгая история, теть Мань, мне на работу скоро бежать нужно, я вам вечером все расскажу.

— Хорошо, — соглашается соседка, но смотрит на меня с подозрением во взгляде, потом качает головой и говорит: — приводи малявку, я как раз сырники приготовила, вы же не завтракали еще наверняка?

Я теряюсь на секунду, чувствую, как к лицу приливает кровь. Отчего-то становится стыдно перед этой милейшей женщиной.

— Нет-нет, теть Мань, я сейчас Нютку накормлю и приведу, что вы… — делаю шаг назад, и собираюсь уже развернуться и вернуться в свою квартиру, но тетя Маня пресекает мою еще не случившуюся попытку побега.

— Ты это брось, Ася, нечего тут стесняться, мне одной это все равно не съесть, я жарила с расчетом на вас, думала отложу вам, но так даже лучше, давай бегом, сама же сказала, что тебе на работу скоро.

— Неудобно, теть Мань, — мямлю, едва ворочая языком от нахлынувшего чувства бесконечного стыда.

— Неудобно трусы через голову надевать, — выдает она, а я невольно прыскаю.

— Простите.

— Иди давай, за Нюткой, она мои сырники любит, я знаю, — улыбается женщина и я киваю в ответ.

Быстрым шагов возвращаюсь в квартиру, по привычке снова прислушиваюсь. Ничего.

Нютка послушно ждет меня в нашей комнате, за ее пределы она вообще без моего разрешения не выходит, разве что в туалет.

Сестренка сидит на кровати, свесив маленькие ножки, болтает ими вперед-назад. Стоит мне переступить порог и прикрыть дверь, Нютка тут же поворачивает голову и смотрит на меня щенячьим взглядом. Снова озвучить свое нежелание идти в сад малышка не решается, но я по глазам вижу, что ребенок вот-вот расплачется.

— Нют, давай, бери свои книжки, раскраски и пойдем к тете Мане, сегодня с ней посидишь.

Глаза сестренки тотчас же загораются, лицо озаряется широкой улыбкой. Она вмиг соскакивает с кровати, хватает свою любимую энциклопедию, складывает в рюкзачок необходимые принадлежности и подбегает ко мне. Обнимает меня за бедра и смотри сияющими радостью глазами.

— Так, бегом обуваться.

Она кивает, отпускает мои ноги и выбегает из комнаты. Я осматриваюсь, беру со своей кровати уже приготовленный рюкзак, выхожу из комнаты, запираю дверь и иду вслед за Нюткой. Малышка нетерпеливо топчется у входной двери. Обуваюсь, открываю дверь и пропускаю сестренку вперед.

Глава 8

На работу приезжаю намного раньше, чем требуется. В раздевалке застаю сидящую в одиночестве Милку.

— О, а ты чего так рано? — удивленно спрашиваю подругу.

— А… о, привет.

Она смотрит на меня как-то растеряно, хлопает ресницами.

— Я говорю, ты чего так рано? — повторяю свой вопрос, потому что подруга его явно мимо ушей пропустила.

Она хмурится, вид у нее совершенно разбитый. Мешки под глазами, неестественная бледность.

— Ты не спала что ли? Только не говори, что ты опять в баре помогала.

Подруга грустно улыбается, зевает и подтягивается, а я понимаю, что попала в яблочко. Милка пашет, как проклятая, вот уже полгода. Хватается за любую подработку, какую только можно отыскать в нашем городе, впрочем, как и я. Сначала было совсем непросто, с малолетками никто связываться не хотел. Сейчас стало лучше, можно сказать, нам повезло попасть в этот ресторан.

«Звезда» считается лучшим рестораном города, мы сначала на побегушках были, за копейки работали, потом места официанток получили, но даже так, тех смен, что нам давали, было недостаточно.

— Мил, ну так нельзя, ты совсем себя угробишь, — говорю серьезно.

Она в самом деле совсем себя не жалеет, постоянно, как белка в колесе, и нет этому ни конца, ни края. После окончания своего лицея вообще — как с цепи сорвалась.

— Все нормально, — она улыбается и снова зевает.

— Ну как же нормально, ты же не отдыхаешь совсем, — возмущаюсь все сильнее.

— А ты? — спокойно, но вполне справедливо замечает подруга.

— А что я?

— Ты делаешь ровно то же самое, — она пожимает плечами и вытягивает ноги, — ты же знаешь, что я не могу иначе.

Я вздыхаю. Знаю, конечно. У нее отец больной, после инсульта до сих пор полностью не оправился.

— Мил, если ты продолжишь в том же духе, инсульт будет у тебя, — сажусь рядом, кладу руку поверх ее ладони.

Журавлева поворачивается ко мне лицом, улыбка медленно сходит с ее губ.

— А у меня есть выбор? Папу я не оставлю, он во мне нуждается и вообще, еще немного и он встанет.

Я поджимаю губы, знаю, что она наверняка снова откажется.

— Есть, ты можешь пойти к нам, я помню, что тебе это не нравится, но в работе на треке нет ничего плохого, лучше, чем вот так… — замолкаю и жду ответа.

Мила смотрит на меня, сводит к переносице свои светлые брови, хмурится. В ее взгляде я вижу борьбу. Я это тоже проходила, когда Анька предлагала мне работу. Боролась, взвешивала, думала и отказывалась, до поры до времени.

— Ну?

— Я не знаю, Ась, — наконец выдыхает подруга, — я так устала, не знаю.

— Давай ты хотя бы попробуешь, ничего сложного в этом нет.

— Я звуки громкие не очень люблю, ты же знаешь, — вздыхает подруга и морщится.

Я помню эту ее особенность. Мы с детства дружим, в один сад ходили, потом в школу, пока родители не перевели Журавлеву в лицей. Дружбу нам удалось сохранить, друг друга мы не потеряли. Правда, почти сразу после перехода в лицей белая полоса в жизни Милки сменилась черной. Сначала в ее жизни появился этот… чтоб его кошки дранные покусали, потом мама очень быстро сгорела от рака, а спустя некоторое время с инсультом слег отец. Такого и врагу злейшему в здравом уме не пожелаешь. Я до сих пор не понимаю, как ей удалось справиться и не сломаться.

— Может ты и права, — повисшую в раздевалке тишину первой нарушает Милка, — а ты чего так рано? — только теперь опомнившись, она смотрит на висящие на стене часы.

— Так получилось, — отмахиваюсь и иду к своему шкафчику, — значит решено.

— Ладно, это все ерунда, лучше скажи, ты как? Как Нютка?

Я молчу, задерживаю дыхание, вспоминая утреннюю истерику сестры, ее наполненные слезами, большие глаза, дрожащие губы и звонкие всхлипы.

«Дочка алкашей»

Сжимаю кулаки, лбом прислоняюсь к холодной металлической двери своего шкафчика. В носу начинает щипать, на глаза наворачиваются слезы, а к горлу подступает огромный ком. Обидно, нет, не за себя — за Нютку. Я-то справлюсь, а она… Ей всего четыре.

— Эй, — на мое плече опускается рука.

Я не слышала, как Мила встала со скамьи и подошла ко мне. Шмыгаю носом, моргаю несколько раз и вдыхаю побольше воздуха.

— Что-то случилось? — обеспокоено спрашивает подруга.

— Нет, все хорошо, — качаю головой.

Не хочу ее грузить, у нее своих проблем уйма. По сравнению с ее жизнью, моя — цветочки. Мои родители живы и относительно здоровы, просто пьют по-черному, да и Бог с ними. А дядя Илья не по своей вине в инвалидном кресле оказался. Он до сих пор себя винит и простить не может, считает, что для дочери мертвым грузом стал.

— Ну я же вижу, что что-то не так, с Нюткой что-то? — Журавлева всматривается в мои глаза, кладет обе руки мне на плечи.

— Нет, Мил, с ней все нормально.

— Тогда что?

— В садике проблемы, дети дразнят. Я ее сегодня не повела туда, с тетей Маней оставила, но дальше не представляю как. Когда я на работе, куда ее девать? Я и так ее одну оставляю слишком часто, а там эти… — замолкаю, вспомнив о собутыльниках родителей.

— А если тетю Маню попросить, ей платить?

— Да куда, Мил? Она каждое лето на дачу уезжает, и в этом году поедет, это она только пока в городе, — не могу больше сдерживаться, устала все в себе носить.

Подруга смотрит на меня внимательно, хмурится и произносит:

— Ну может все-таки тогда у нас будешь ее оставлять, папа не будет против.

— Нет, — отрезаю я.

Этот вариант она мне уже не в первый раз предлагает, я все время отказываюсь. Нютка у меня спокойная, но она все равно ребенок. Дяде Илье нужен покой, у него режим в конце концов.

— Ну почему?

— Потому что, Мил, давай не будем об этом. Так все, мне переодеваться нужно.

— Ты все-таки подумай над моим предложением, — осторожно произносит Журавлева, но больше не настаивает.

Слишком хорошо меня знает.

Глава 9

— Девушка, можно побыстрее? Здесь все официанты такие нерасторопные? — до меня доносится низковатый женский голос.

Я сжимаю в руках свой планшет, делаю глубокий вдох и поворачиваю голову к источнику звука. За четвертым столиком, обслуживаемом Милой сидит компания из четырех, изрядно подвыпивших дам. Одна из них нервно машет веером и отчитываю бледную и явно уставшую Журавлеву. Подруга стойко выслушивает претензии нетрезвой мадам, а мне становится до жути обидно. Мила самая шустрая из официантов и работу свою всегда делает на совесть.

Своими криками женщина привлекает внимание со стороны присутствующих в зале гостей. Некоторые из них уже с интересом поглядывают на Милу, другие смотрят в упор, не стесняясь и с нескрываемым пренебрежением.

К сожалению, среди членов так называемого высшего общества довольно часто встречаются экземпляры, напрочь лишенные даже среднего воспитания. Когда-то бабушка, будучи еще живой, говорила о таких: «Из гряди в князи».

Тогда я смысла ее слов не понимала, только кивала и внимательно слушала.

«Запомни, Асенька, уметь себя достойно вести может не каждый. Можно вывезти человека из села, но нельзя вынуть село из человека» — поговаривала Валентина Аркадьевна.

Я смутно помню бабушку, когда она умерла, мне было всего семь. Знаю только, что женщина она была интеллигентная и уважаемая. Во всяком случае так отзывались о ней соседи.

Кажется, это было так давно и теперь уже не ясно, было ли все это на самом деле, или вечерние разговоры за чашечкой чая — лишь плод моего воображения.

— Обслуга совсем бестолковая пошла, ничего не понимаю, черт знает что, ну куда ты это ставишь, не видишь, здесь тарелка стоит, и вообще забери ее, стоит мух считает. Чаевые лопатами гребут, и ничего делать не хотят.

Женщина вдруг резко махнула своим треклятым веером, задев при этом рядом стоящий бокал с вином.

Пошатнувшись, бокал, словно в замедленной съемке, заваливается на бок и содержимое ожидаемо выплескивается на возбужденно размахивающую руками гостью.

Пронзительный визг мгновенно разлетается по залу, гости начинают суетиться, дамы за столиком Милы подскакивают со своих мест, взвизгивая в таки своей подруге. Два стула с грохотом падают на пол и начинается какая-то вакханалия.

Женщина, задыхаясь от собственных визгов, срывается на Милу. Крик стоит на весь зал, а Журавлева испуганно пятится подальше от ненормальной. На бежевом платье гости красуется огромное красное пятно.

— Какого черта, дрянь, ты хоть знаешь, сколько стоит это платье, — орет женщина.

Я, вернув себе способность двигаться, срываюсь на помощь подруге.

Какого черта эта интеллигентка недобитая себе вообще позволяет? Я подлетаю к ней как раз в тот момент, когда, уверовав в свою абсолютную безнаказанность, женщина замахивается, собираясь, очевидно, ударить Журавлеву. Мила с ужасом распахивает глаза, но, видимо, от шока, не двигается с места, а я успеваю перехватить руку женщины у самого лица подруги.

Сжимаю запястье в своей ладони и встаю между обнаглевшей, возомнившей о себе непонятно что теткой и Милой.

— Руки свои держи при себе, иначе в следующий раз я тебе их сломаю, — рычу, плохо контролируя собственный гнев, скопившийся за долгое время. Вся злость: на родителей, на детский сад, на людей, считающих себя пупами земли — выливается в жесткую хватку.

— Ася, не надо, Ась, — в себя меня приводит голос Милы, подруга осторожно касается моего плеча и что-то неразборчиво шепчет.

Пелена ярости, вставшая у меня перед глазами, постепенно спадает, и я отпускаю руку женщины. Она делает шаг назад, смотрит на меня зло, потирает покрасневшее запястье и кривит губы, а я понимаю, что ничего хорошего мне ждать не стоит.

Плевать. Ни одна низкосортная дрянь в дорогих шмотках не имеет права замахиваться на мою Милку.

— Что здесь происходит?

Я прикрываю глаза и снова делаю глубокий вдох. Голос Ангелины Витальевны, нашего администратора, действует на меня, словно ледяной душ в знойный день. Сглатываю собравшуюся во рту слюну и поворачиваюсь. Ангелина переводит взгляд с Милы на меня, а после ­­— на испорченное платье гостьи. В глазах администратора вспыхивает недобрый огонек.

Не сложно догадаться, чью сторону она примет.

— Вот я и хотела бы знать, что происходит! Кого вы на работу берете? Одна испортила мне платье, кто это будет компенсировать, а вторая, — чокнутая указывает на меня пальцем той самой руки, запястье которой я еще минуту назад сжимала в ладони, — вообще полезла драться. Вы считаете это нормально?

— Прошу вас, это, должно быть, недоразумение. Давайте пройдем в мой кабинет, уверяю вас, мы все уладим.

— Да? И каким же образом, вы хоть представляете, сколько это стоит, — женщина надменно вскидывает подбородок и чересчур манерным жестом указывает на свое платье.

— Думаю, мы все компенсируем, давайте пройдем ко мне, — Ангелина Витальевна указывает на вход в узкий коридор, в конце которого находится ее обитель.

Гостья демонстративно откидывает назад волосы, хватает со стула свой клатч и, стуча каблуками, направляется ко входу.

— А вы, на кухню, — шипит Ангелина.

Меня она и так недолюбливает, держит только потому, что я пахать готова за ту плату, что она предлагает.

— Аська, ну зачем ты, а если тебя уволят, — Мила тут же кидается ко мне, хватает меня за плечи и смотрит виновато.

— Еще не хватало, чтобы кто-то позволял себе бить мою подругу у меня на глазах, — хмыкаю, ­— пойдем.

Как и было велено, ждем приговора на кухне. Остальные официантки, периодически появляясь в помещении, бросают на нас недовольные взгляды. Мы с самого начала были здесь белыми воронами, а теперь нас и вовсе ненавидят, ведь девчонкам приходится обслуживать и наши столики.

Спустя полчаса ожидания в кухне появляется Ангелина.

Я не успеваю даже рот открыть, как женщина звонко чеканит:

— Уволены, обе.

— Что… но…— я подскакиваю со своего стула, — мы ничего, она…

Глава 10

— А знаешь, может оно и к лучшему, — после долгой паузы заключаю я.

— Как же они надоели, эти… — Мила вздыхает и откусывает пломбир вместе с вафлей.

­— Мил, — я останавливаюсь, касаюсь пальцами ладони подруги.

Я все еще помню, в какой она была состоянии, как один гондон штопанный разбил ее сердце вдребезги. Просто прокатился бульдозером по ее чувствам и бросил, как ненужную вещь, потому что статусу его не соответствовала. Не из богатеньких была, а он — очень даже.

Мила твердит, что забыла и все в прошлом, к тому же, Шахов почти не отсвечивает в ее поле зрения. В выпускном классе он практически не появлялся весь год. Потом явился, почти перед самыми экзаменами со слов Милы.

А мне хотелось бы верить ее словам, но не выходит. Я по глазам ее вижу, что не забыла, не в прошлом и ей все так же больно, будто это вчера случилось. Она держится, конечно, старается храбриться, но мы слишком давно знакомы, чтобы я так просто поверила в ложь, в которой она и себя убедить пытается.

— Знаешь, да пошло оно все, — Мила усмехается, — видимо, в этой жизни быть нужно быть сукой.

— Мил…

— Нет, Ась, я серьезно.

— Ты расстроена, я понимаю, но обещай мне, что не наделаешь глупостей, ладно?

— Все будет хорошо, — она улыбается.

Дальше мы идем по парку молча, каждая в своих мыслях.

Я вспоминаю сказанные сестренкой слова и мне становится еще паршивее. Я должна обеспечить ей нормальную, безопасную жизнь, подальше от алкашей родителей. Забрать ее из этого Ада, но куда? Да и как я ее заберу, если родители не лишены прав?

Юрист, с которым я советовалась, твердит, что сначала нужно добиться лишения прав, потом оформить опеку. Но кто бы мне позволил? Девчонка, только что окончившая школу, не имеющая ни образования, ни нормальной постоянной работы, ни жилплощади. Никто мне Нютку не отдаст.

— Ась, ты чего? — рядом раздается голос Милы, а я вдруг осознаю, что плачу.

По щекам бесконтрольно катятся слезы.

— Я… все хорошо.

— Ась, прости меня, я…

— За что?

— Это ведь из-за меня нас уволили, — удручено произносит подруга.

— Глупости не говори, в чем ты виновата, в том, что эта тварь пыталась тебя ударить?

­Она молчит, поджимает обветренные губы.

— Ты же из-за Нютки плачешь?

Я вздыхаю, останавливаюсь, окидываю взглядом окружающее пространство и медленно направляюсь к ближайшей скамью. Сажусь, вытягиваю ноги и запрокидываю голову. Перед глазами зеленые кроны деревьев и совершенно чистое голубое небо.

Мила садится рядом. Я чувствую на себе ее обеспокоенный взгляд.

— Совсем дело плохо? — осторожно интересуется подруга.

Она знает, что сестра — больная тема.

— Нютку мне не отдадут, черт знает, что выкинут предки, лишившись источника денег в лице меня. Они, конечно, бухают по-черному, но мозги окончательно не пропили, прекрасно помнят, когда у меня получка. Как по часам, — я усмехаюсь.

— А если все-таки обратиться в органы опеки, ну так же нельзя.

— Ага, чтобы они Нютку забрали и поселили в какой-нибудь детский дом? Нет, лучше им ничего не знать.

— Но ведь вам опасно там, с ними. Может ты все-таки подумаешь и…

— Мил, не начинай. У тебя отец больной, не хватало еще нас на шею вешать.

— Ась, ты глупости сейчас говоришь, какая шея…

— Все, Мил, давай закроем тему.

— Ладно, но все равно…

— Я помню, Мил, помню, — обрываю подругу, — мне пора, раз уж так вышло, вернусь пораньше домой, заберу Нютку, может свожу ее куда-нибудь, порадую.

Мы вместе доходим до большого перекрестка, разделяющего дворы, где наконец-то прощаемся. Внимательно смотрю по сторонам и, убедившись, что машин нет, быстро перехожу дорогу и направляюсь в сторону своего дома.

— Эй, красавица, прокатиться с нами не хочешь?

Почти у самого подъезда мне в спину вдруг доносится мужской голос.

Я поворачиваюсь и замечаю неподалеку компанию из трех парней. Я их не знаю, ребята явно не местные.

Отворачиваюсь и уже собираюсь двинуться дальше, как мне преграждает путь четвертый.

— Куда торопишься, детка? Не хорошо, с тобой ведь вежливо, а ты…

— Дай пройти, — стараюсь придать голосу твердости и делаю попытку обойти бугая.

Тщетно. Он делает шаг влево и буквально нависает надо мной с высоты своего роста.

— Чего ты такая дерзкая, посиди с нами, — он начинает надвигаться на меня, и я вынуждено двигаюсь назад, — пивка попьем, поболтаем.

— Я не пью пиво и тороплюсь.

— Ты не понял, что ли, с первого раза, со слухом проблемы?

Как гром среди ясного неба, звучит знакомый до боли голос. В воспоминаниях мгновенно всплывает лицо его обладателя. Бугай тут же оборачивается, чуть отходит в сторону.

Я не верю своим глазам, в нескольких шагах от меня в самом деле стоит тот самый Димон. Парень кажется совершенно расслабленным. Он в упор смотрит на моего неприятеля. Во взгляде парня отчетливо виднеется насмешка. Он что, совсем ненормальный? Я нервно оглядываюсь. Сидевшие на лавочке трое друзей бугая поднимаются и двигаются в нашу сторону. Снова насторожено смотрю на Диму, а он, будто не понимая, во что может вылиться происходящее, делает несколько шагов вперед и вплотную приближается к бугаю. Я лишь вижу, что губы парня шевелятся.

— Ты че, чел, попутал? — подает голос кто-то из троицы, и я чувствую, как душа уходит в пятки.

Однако в следующую секунду происходит нечто, чего я вовсе не ожидаю. Бугай вдруг вскидывает ладони в примирительном жесте и начинает пятится, а потом и вовсе произносит.

— Понял, ладно, братуха, мы просто пошутили, никто не собирался трогать твою девочку.

Чего? Его девочку?

— Пацаны, двигаем отсюда.

— Колян…

— Двигай говорю.

Я обескуражено провожаю взглядом компанию борзых парней.

— Что, ни дня без приключений на задницу?

Не успеваю среагировать на приближение Димы, парень вдруг оказывается в считанных сантиметрах от меня.

Глава 11

— Чего? — я делаю шаг назад и пристально вглядываюсь в глаза этого хама. — А не пойти бы тебе? — выплевываю ему в лицо.

— Такая, значит, благодарность?

— Я тебя не просила, — замечаю справедливо.

— Надо было пройти мимо? — он ухмыляется, вынимает руки из карманов и складывает их на груди.

Смотрит на меня свысока, не скрывая сквозящего во взгляде презрения.

— Ну так что? — он продолжает давить своим напором, а я судорожно пытаюсь сообразить, как мне выйти из сложившейся ситуации с минимальными потерями.

Что за день сегодня такой.

— Что ты вообще здесь делаешь? — произношу то, чего сама от себя не жду.

А ведь и правда, что он здесь делает? В голову приходит совсем неутешительная мысль. Ну нет. Не мог же он за мной следить? Впрочем, от этого психа можно чего угодно ждать. Не к месту вспоминаю о происшествии на гоночном треке. Перед глазами мгновенно всплывает огромный железный монстр и угрожающе нависающее надо мной переднее колесо. Кто знает, чем это могло закончиться, если бы не вмешательство окружающих.

А теперь этот ненормальный стоит напротив, в нескольких метрах от моего подъезда. Невольно осматриваюсь. Вокруг никого, ни единой живой души. Все как будто притаились.

— Успокойся, не слежу я за тобой.

От удивления я открываю рот, кажется, где-то внизу звенит моя отвалившаяся челюсть. Он что, еще и мысли читает? Чувствую, как по спине скатывается ледяная капелька пота, а по телу пробегает неприятный холодок. Легкая дрожь касается ног и мне кажется, что я вот-вот потеряю равновесие. А ведь у нас не самый благополучный район. Случись что с мной — никто на помощь не придет. И кричать бесполезно. Да и кто меня защитит? Местные алкаши, отсыпающиеся после очередной бурной попойки? Пенсионерки, ведущие затворнический образ жизни, лишь изредка выглядывающие из окна в поисках хоть какого-нибудь интересного зрелища в виде драки, коей заканчивалась добрая половина местных пьянок?

Ответ — никто.

— Не подходи ко мне, — цежу сквозь стиснутые зубы, сжимаю кулаки, но понимаю, что рядом с ним я напоминаю ту самую Моську из басни.

Ладно, Ася, дыши. Он ничего тебе не сделает. Если бы хотел навредить, уже бы что-то предпринял. А он стоит, таранит меня взглядом, но даже с места не двигается.

— Что так? Не нравлюсь? — на его лице снова появляется мерзковатенькая ухмылочка.

— Дай пройти, пожалуйста, — выдыхаю устало.

Не хочу идти на конфликт, не хочу злить этого психа. Слишком много психически нестабильных личностей для одного дня. Меня ждет сестра — это единственное, что действительно меня волнует.

Я делаю шаг в попытке обойти преградившего мне путь парня, но уже в следующую секунду чувствую на своем плече жесткую хватку.

— Пусти, — дергаю руку, желая высвободиться, зло смотрю на Диму.

— Ты ведь понимаешь, что за помощь принято платить? ­— в его взгляде читается издевка.

Он прекрасно понимает, что рядом с ним я букашка.

— Я тебя ни о чем не просила.

Дима продолжает сверлить меня взглядом. Скользит по лицу, к шее, задерживается на груди, отчего мне становится совсем противно, и я вновь дергаю руку. Парень не отпускает, держит крепко.

— Скромнее одеваться не пробовала? — мазнув взглядом по моим шортам, он останавливает его на моем лицо.

— Да пошел ты.

— Впрочем, чего ждать от девки, торгующей собой на треке.

Тишину улицы вдруг нарушает звонкая пощечина, а мою ладонь стремительно обжигает острая боль. Осознав содеянное, я с ужасом смотрю на парня напротив. Я в самом деле его ударила? Слова этого хама вызвали во мне секундный приступ ярости, но и этого хватило, чтобы совершить непростительную глупость. Пора заканчивать распускать руки.

Дима медленно поднимает руку, касается покрасневшей от моего удара щеки, потирает ее ладонью и смотрит на меня так, будто едва сдерживается, чтобы не придушить. Надо признать, самоконтроль у парня все же присутствует. Ударь он меня в ответ, наверняка бы размазал по старому асфальту.

— Еще раз так…

Я вдруг понимаю, что вот он — мой шанс. Не дослушав и воспользовавшись заминкой, я резво отталкиваю парня и со всех ног мчусь к подъезду. К счастью, кто-то снова оставил дверь открытой. В другой день меня бы сей факт разозлил, но сегодня я безмерно благодарна бестолочи, незапирающей дверь. Не оглядываясь, забегаю в подъезд, сразу же захлопываю дверь и со всех ног мчусь наверх.

Чувствую, как бешено в груди колотится сердце, как леденеют пальцы рук, как немеют ступни. Поднимаюсь на свой этаж и, оказавшись у квартиры соседки, с силой нажимаю на звонок. Не отпускаю кнопку до тех пор, пока дверь наконец не открывается.

— Ася? Ты чего? — тетя Маня вперяет в меня обеспокоенный взгляд. — Можешь уже прекратить давить на кнопку, — с легкой улыбкой на губах произносит соседка.

Я тотчас же отрываю пальцы от кнопки звонка и краснею. Становится ужасно стыдно за свое поведение, но не в силах сопротивляться инстинктам, я все же бросаю настороженный взгляд на лестницу. Выдыхаю, понимая, что никто за мной не гонится.

— Я…

— Проходи давай.

— Да я за Нюткой, теть Мань.

— Спит твоя малявка, проходи говорю, нечего на пороге стоять, давай-давай, — женщина отходит в сторону и я, кивнув, прохожу в квартиру. — Давай, мой руки и на кухню. Ты чего так рано, я тебя к вечеру ждала? — уже в ванной слышу голос тети Мани.

Быстро мою руки и иду на кухню. Женщина суетится у плиты, включает конфорку и ставит на нее небольшую кастрюльку.

— С работы отпустили пораньше? — интересуется соседка.

— Уволили, — признаюсь честно и обессилено падаю на ближайший стул.

— Уволили? — она удивлено вскидывает брови, потом сводит их к переносице, хмурится.

— Угу, — киваю, — да и черт с ней, все равно работа паршивая была, не так много мне за нее платили, — стараюсь придать голосу бодрости, а у самой ком в горле стоит.

Паршивая не паршивая, а деньги она мне приносила, пусть и не большие.

Глава 12

— Слушайся тетю Маню, хорошо? — поправляю маленький рюкзачок на плечах сестренки.

Малышка внимательно смотрит мне в глаза и кивает. Прижимаю ее к себе, обнимаю крепко и давлю в себе желание расплакаться. Нютка всегда была со мной, мой маленький лучик, но я понимаю, что так для нее будет лучше.

Предложение тети Мани стало едва ли не благословением. До конца лета Нютка будет под присмотром, вдали от пьяных родителей и извечных попоек в квартире.

— Все будет хорошо, — мягко произносит тетя Маня, — нам уже пора, автобус скоро поедет, не переживай, с малышкой все будет нормально, — успокаивает меня соседка.

Я выпускаю сестренку из объятий, провожу ладонями по хрупким плечиками, целую малышку в лоб. Как же, оказывается, сложно прощаться. Вздыхаю, отпускаю Нютку и передаю ее в руки тети Мани.

— Не переживай, — повторяет соседка.

— Хорошо, — пытаюсь выдавить из себя хотя бы подобие улыбки, но выходит скверно.

Тетя Маня понимающе кивает.

Я провожаю их до автобуса, и стою на станции до тех пор, пока он не скрывается из виду. В груди образовывается огромная дыра, отчего-то хочется громко разрыдаться. В такие минуты особенно остро чувствуется необходимость чьей-то поддержки, потребность в чьем-то надежном плече. Вероятно, так выглядит слабость, но, черт возьми, как дико я устала быть сильной.

Осматриваюсь. Вокруг полно людей, все куда-то спешат, кто-то громко возмущается. Какая-то женщина спорит с водителем одного из автобусов. Предметом спора выступает неработающий кондиционер. Улыбаюсь. Такая мелочь — неработающий кондиционер. Как бы мне хотелось, чтобы подобная неприятность была единственной моей проблемой.

Вздыхаю. Идти домой совершенно не хочется. Встречаться лицом к лицу с родителями — тем более. Вчера они в очередной раз закатили попойку в доме. Нютка полночи не могла уснуть, все вздрагивала от каждого звука.

Качаю головой, вдруг вспомнив о полной бутылок и грязной посуды кухне.

Домой я возвращаюсь в отвратительнейшем настроении. Радует только то, что добраться мне сегодня удается без приключений. В прошлый раз мне чудом удалось избежать беды, и теперь я инстинктивно опасаюсь повторения ситуации. Даже баллончик приобрела, на всякий случай. Дурость, конечно. Чем мне поможет перцовый баллончик в неравной схватке с кучкой потенциальных уголовников?

С этими мыслями переступаю порог своей квартиры. Привычно прислушиваюсь. Тишину нарушает только мой выдох облегчения. Разуваюсь и иду в нашу с Нюткой комнату. Захожу в спальню и чувствую, как на меня накатывает щемящая тоска. Комната теперь кажется совершенно пустой. Сажусь на кровать, окидываю взглядом немногочисленные Нюткины игрушки и улыбаюсь. Беру в руки плюшевого медведя, утыкаюсь носом в мягкую ткань, хранящую аромат сестренки.

Нет. Так непременно лучше. По крайней мере какое-то время мне не придется беспокоиться о безопасности сестры. Пусть это лето она проведет в здоровой и спокойной обстановке.

Вероятно, кому-то покажется странным мое решение доверить этого маленького человечка совершенно чужой женщине, но, в самом деле, я не знаю, что бы делала, не будь по соседству тети Мани.

Еще некоторое время я трачу на размышления о своей жизни, о Нютке, родителях. Все ведь могло быть совершенно по-другому. У меня могла быть нормальная семья, заботливые родители…

Могла быть…

Качаю головой, в попытке прогнать дурные мысли. С досадой вспоминаю о беспорядке на кухне, тут же слышу урчание собственного кишечника и понимаю, что проголодалась.

Встаю и тяжелым шагом направляюсь в кухню. Меньше всего мне сейчас хочется устранять последствия очередной пьянки, но и оставить кухню в том виде, что есть — не могу. Первым делом осматриваюсь, чтобы точно понимать масштаб катастрофы, и принимаюсь собирать пустые бутылки и остатки еды.

Мысленно твержу себе, что обязательно наступит тот день, когда я окончательно разорву всякую связь с этим местом. И ничто в этом мире не заставит меня вернуться в созданное родителями болото. Эти люди давно перестали иметь для меня хоть какое-то значение. Они умерли в тот день, когда родным дочерям предпочли бутылку.

Погруженная в свои мысли не сразу замечаю появление на кухне отца. Морщусь от неприязни. Даже мысленно называть этого человека отцом становится все сложнее. Не заслуживает он этого гордого звания.

— Оо, явилась, — хмыкает еще непротрезвевший родитель.

Я молчу, продолжаю чистить мойку, сцепив зубы, с силой давлю на металлическую щетку. Кажется, еще чуть-чуть — и проделаю дыру.

— А малявка где, ик…

Едва сдерживаюсь, чтобы не нагрубить. Вспомнил о Нютке, скотина. Я только об одном жалею — не до конца он свои мозги пропил и причинно-следственные связи составлять не разучился.

— Чего ты хочешь? — отрываюсь от своего занимательного занятия и вперяю в отца недовольный взгляд. — В садике она, — лгу, не моргнув глазом.

— Интересуюсь, где моя дочь, — на удивление ровно произносит отец.

— Вспомнил, что у тебя есть дочь? — спрашиваю не без доли ехидства и раздражения.

— Не хами отцу.

— Да какой ты отец, одно название, — произношу тихо и откидываю щетку.

— Живешь в моем доме, я ведь и вышвырнуть тебя могу, вон какая дылда вымахала, — он заводит свою любимую песню, а я давлю в себе желание закатить глаза.

Выгнать он меня не может, квартира это принадлежит и мне. Бабушка когда-то постаралась. Может чувствовала уже тогда, что все к чертям катится. Я знаю, что привести свои угрозы в действие он не сумеет, но и на конфликт идти не хочу. Выгнать не выгонит, а нервы потрепать он вполне способен. Каждый раз одна и та же песня, а все только с одной целью.

Вздыхаю, делаю несколько шагов вперед, бросаю на отца уничтожительный взгляд и иду в свою спальню. Вынимаю из шкафа свою небольшую заначку, в который раз ругаю себя за дурость. Давно пора хранить деньги только на карте, но вот в такие моменты наличка всегда выручает.

Глава 13

Следующие несколько дней проходят относительно спокойно. Даже появляется некая иллюзия нормальной жизни. Только Нютки мне дико не хватает: ее смеха, улыбки, этих невероятно милых, пухлых розовых щечек. Безусловно, каждый вечер я набираю номер тети Мани и добрых полчаса разговариваю с малышкой обо всем на свете.

Всякий раз она весело тараторит в трубку, рассказывая то одно, то другое, а я тихо посмеиваюсь над тем, что язык сестренки не всегда успевает за мозгом. Она переключается с одной темы на другую, с восторгом обрисовывает свои будни в компании новых друзей — ребятишек, приехавших на лето к бабушкам и дедушкам. Малышка кажется счастливой и довольной, а это единственное, что меня волнует.

Тетя Маня уверяет, что Нютка не доставляет ей никаких проблем, напротив, малышка скрашивает ее досуг. По утрам они в компании соседок ходят к пруду. Взрослые размеренно отдыхают, а дети радостно резвятся в воде. За тот небольшой срок, что они провели в поселке, тетя Маня уже успела прислать мне несколько десятков фотографий резвящейся Нютки.

Я с улыбкой просматриваю фотографии, все больше убеждаясь в правильности своего решения. Сестра находится в здоровой обстановке и получает удовольствие от жизни. Разве могла я желать большего?

Пусть ненадолго, но она забудет об ужасах проживания в одной квартире с алкоголиками.

И все идет как надо, в общем-то, даже родители не особо достают. Отсутствие Нютки их и вовсе не волнует, а я делаю все, чтобы они и дальше никак не интересовались сестренкой. Правда, за время каникул Нютки моя заначка знатно поредела.

Вторую работу я так и не нашла. Милке повезло больше, она устроилась в небольшую забегаловку неподалеку от дома. Просила и за меня, даже пыталась уступить мне свое место, потому что до сих пор винит себя, но я отказалась. Место было только одно, а у Милки больной отец. Расходы у нее значительно выше моих, пусть она и держится молодцом, но я-то знаю, не глупая, понимаю, чего стоит поставить человека на ноги.

Услуги сиделки, разного рода приспособления для малоподвижных, лекарства — все это обходится в кругленькую сумму.

— Ну как ты? — мой поток мыслей прерывает голос подруги.

Оборачиваюсь, за мной и правда стоит Милка. Смотрю на подругу и в который раз невольно присвистываю.

С тех пор как она пришла на трек, фигуры остальных грид-герл как-то померкли на фоне подруги. Безусловно, некоторым, включая Аньку, сей факт ой как не нравился. Почти сразу Милка столкнулась с легкой формой буллинга. Но удивили меня вовсе не попытки плюнуть ядом в сторону Журавлевой. Нет. Удивительной была реакция Милы. Ее холодное безразличие и едва ли не королевская выдержка. Надменный, отчасти даже презрительный взгляд, коим она одаривала каждого, кто пытался сцеживать яд в ее сторону, будь то кто-то из девчонок, или гонщик, или даже проходящий мимо зритель гоночного шоу — вызывал даже у меня неконтролируемую дрожь. А редкие, но весьма едкие фразы Журавлевой — и вовсе отбивали у задир всякое желание задевать новенькую. Правда, непоследнюю роль сыграл Женя Волков.

После болезненного разрыва отношений с Ромой Мила подробности своей личной жизни больше не открывала. Иногда мне казалось, что она просто стыдится случившегося с Шаховым. А стыдиться должен он. За разбитое сердце и растоптанные чувства.

Какие отношения связывают Милу и Женю догадаться было не сложно. На треке все были убеждены в том, что они пара. Мила этого не отрицала, но вдаваться в детали не желала. Я ее решение уважала.

— Все хорошо, — натягиваю на лицо улыбку.

— Что-то по тебе не скажешь.

— Так плохо выгляжу? — улыбаюсь, пытаясь перевести все в шутку.

— Нет, просто устало.

— Все нормально, Мил.

— Предки достают? — понимающе интересуется подруга.

— Да нет, не достают, — усмехаюсь.

— Все продолжаешь откупаться? — зрит в корень Журавлева.

Я собираюсь ответить, но в этот момент со стороны раздается звонкий смех. Я машинально поворачиваю голову к источнику звука и закатываю глаза. Как же надоело видеть этого придурка на треке. Почему его не вышвырнули отсюда после того случая?

Будто прочитав мои мысли, Дима поворачивает голову и наши взгляды сталкиваются. Я упорно смотрю на парня, он отвечает тем же.

Зачем? Зачем я вообще смотрю на этого психа? Он еще ни разу не упустил возможности отпустить колкость в мой адрес. Я непременно отвечаю той же монетой, но, признаться, эти пререкания уже порядком достали, а выслушивать в свой адрес всякие непристойности — и вовсе выше моих сил.

Пока размышляю, Дима вдруг что-то бросает парням и, оставив свою компанию, двигается в мою сторону. Я до последнего надеюсь, что он пройдет мимо, но нет, останавливается в каких-то нескольких сантиметрах от меня. Надменно окидывает меня взглядом, демонстративно задерживается на груди, усмехается. Я прекрасно понимаю, что наша «форма» мало что скрывает, но таковы правила. А этот псих продолжает, не стесняясь, таращиться на мою грудь, понимая, что я все равно ничего не смогу сделать. Не прикрывать же ее руками теперь. Тупость какая-то.

— Ты не мог бы подвинуться, дурно пахнет, — выпаливаю и слышу рядом смешок, вырвавшийся у Милки.

— Неудивительно, если бы у тебя был вкус, ты бы выбрала нормальные духи, а не дешевку для ночных бабочек, смердящую даже на расстоянии, — он буквально выплевывает это мне в лицо, а я в самом деле теряюсь.

Не разводить же здесь дебаты по поводу моего парфюма. И вовсе не дешевка, а очень даже приличные духи. Мне просто повезло урвать по скидке и пользуюсь я ими весьма сдержано.

— Дешевка — это твой дезодорант. Секрет скунса? Пандемия не прошла бесследно? Обоняние не восстановилось? — шиплю в ответ и боковым зрением вижу, как по левую сторону от меня встает Журавлева.

— Слушай, тебе заняться нечем? Может к гонке пойдешь готовиться? — вмешивается в диалог подруга.

Я уже жду хамского ответа, но Дима открывает рот, потом хмурится, смотрит на Милу и ничего не говорит. Он снова переводит внимание на меня, наклоняется к моему лицу, обдает кожу теплым дыханием. В ноздри врывается стойкий запах смеси табака и ментола, и долю секунды я чувствую легкое головокружение.

Глава 14

Сегодня я решаю обойтись без глупых вывертов. Нет, вовсе не потому что испугалась угроз этого хама отбитого, просто не считаю нужным повторяться. К тому же с девчонками в последнее время отношения становятся все напряженнее. Вероятно, меня винят в том, что я привела на трек Милу, а ее — за то, что все внимание достается ей. Включая «благодарности» зрителей.

Это приятная мелочь, что-то вроде чаевых. Иногда эти чаевые бывают особенно щедрые. А Милка… Она буквально взрывает толпу. Я никогда раньше не замечала эту, исходящую от нее, бешеную энергетику. За пределами трека Журавлева кажется совсем другой, а здесь — в нее словно дьяволица вселяется.

У меня подобные изменения в подруге вызывают улыбку, а вот девчонки моей радости не разделяют.

Одичалый галдеж толпы и рев моторов нещадно бьет по перепонкам. Сегодня народу особенно много. Вечер пятницы, а впереди — выходные. Народ собрался отдохнуть и требует хлеба и зрелищ.

Меня немного удручает отсутствие на трасе привычных мне участников: Жени Волкова и Саши Белова. Сегодня они присутствуют здесь только в качестве зрителей. Зато Дима буквально разрывает толпу своим необузданным, слишком смелым стилем. На его фоне соперники кажутся детьми в песочнице. Единственный, кто способен составить этому нахалу конкуренцию — Ник, но и тот уступает в мастерстве и значительно отстает.

Народ восторженно поддерживает Диму, девчонки глупо хихикают, перешептываются, что-то обсуждают, а я ловлю себя на мысли, что не могу оторвать взгляда от черного байка, что еще недавно чуть не лишил меня чувств.

Не нужно быть Нострадамусом, чтобы предсказать, кто выйдет победителем из каждого заезда. Сей факт меня отчего-то раздражает. Победа только раззадорит и без того раздутое самомнение Димы.

Уверенность, исходящая от парня, чувствуется даже на огромном от него расстоянии. У меня иногда возникают некоторые сомнения относительно прошлой гонки. А не выиграл ли Саша только лишь потому, что я тому поспособствовала?

«И это у Димы самомнение, да?» — тут же в голове звучит ехидный внутренний голос. Нет, Сашка тогда выиграл вполне заслужено. В воспоминаниях снова всплывает полный ненависти взгляд Димы. Этот псих возненавидел меня с первого дня, с того момента, как только наши глаза встретились.

Я продолжаю наблюдать за проносящимися мимо байками, слушаю визг свихнувшейся толпы и думаю о том, какого черта этот гад не выходит у меня из головы.

Просто глупый, озлобленный мальчишка. Но почему его слова меня задевают, почему каждое колкое слово я воспринимаю как непростительное оскорбление?

— Ты чего такая задумчивая? — неизвестно откуда вдруг вырастает Милка.

Смотрю на подругу, потом осматриваюсь. Жени нигде нет.

— Ты разве не с Волковым?

— Нет, — она пожимает плечами, — скучно что-то, да и домой уже хочется, — в подтверждение своим словам она начинает зевать.

— За то, чтобы посмотреть на это зрелище, многие платят деньги, а тебе скучно? — журю подругу, посмеиваюсь.

— Мне — да, скучно. Прошли те времена, когда было интересно, — ровно произносит подруга, а я понимающе киваю.

Да, когда-то она тайком бегала на подобные мероприятия, чтобы взглянуть на своего ненаглядного. Вдали ото всех, в тайне от его друзей и подружек. Я до сих пор не понимаю, как могла она вообще согласиться на подобного рода отношения. Скрывать их, вечно прятаться и делать вид, что ничего нет.

— Я бы тоже уже домой смоталась, — говорю устало.

Примечательно, что с появлением психа на треке, уставать я стала значительно сильнее. Он словно энергетический вампир выкачивает из меня все соки. И делает это даже на расстоянии. Будто питается эмоциями и нарочно провоцирует.

— А он неплох.

Мне даже не нужно смотреть, на кого указывает подруга. Все кристально ясно, как день.

И здесь сложно не согласиться с Журавлевой, Дима в самом деле хорош. Порой у меня складывается впечатление, что он и его байк — одно неделимое целое. Уверена, с подобным заключением согласились бы многие.

— Это не делает его меньшим козлом, — выплевываю с досадой.

Да, пожалуй, будь он хоть капельку хуже, мне бы было значительно проще. А этот псих почти идеален. Да и внешне далеко не…

Стоп! Это куда тебя несет, Ася?

К счастью, только что окончившийся победой Димы заезд — на сегодня последний, если кто-то из парней не решит погонять дополнительно. Обычно такие заезды только радуют, потому что наше в них участие оплачивается по двойному тарифу прямо из карманов гонщиков. Но сегодня мне просто хочется убраться отсюда подальше, забраться в свою постель и завалиться спать.

— Лишь бы больше никто не решил гонять, — тяну устало.

Тем временем у финиша творится что-то дикое. Толпа мгновенно окружает гонщиков. Вспышки ослепляют даже на расстоянии, а галдеж никак не утихает. Еще чуть-чуть — и мои барабанные перепонки просто лопнут под давлением децибелов.

— Вроде ничего не намечается, — Милка поднимается на носочки, в попытке что-то рассмотреть в собравшейся толпе.

Я немного ежусь, чувствуя, как холодный ветер обдувает обнаженную кожу. Сегодня вечер выдался прохладный.

— Ты чего, замерзла? — Мила замечает мою легкую дрожь.

— Немного, — не вижу смысла отрицать очевидное.

— Думаю, на сегодня все.

Я вздыхаю и мысленно молюсь, чтобы подруга оказалась права. К моему огромному облегчению на сегодня заезды действительно заканчиваются. Видно, усталость скосила не только меня и Милку.

Подруга, моментально сообразив, быстро вызывает такси.

После заездов народ часто зависает здесь еще часок-другой. Веселье продолжается для тех, кого не сморили сон и усталость.

Мы с Милкой единственные из грид-герл покидаем трек сразу. В раздевалке переодеваемся, не проронив ни слова. Обе понимаем, что просто устали. От всего сразу.

— Ну что? Пойдем? Такси подъедет через десять минут. Подождем снаружи? — произносит подруга, убедившись, что я переоделась и готова идти.

Глава 15

Я все еще не верю своим глазам. Вероятно, зрение в темноте подводит, да и слух тоже. Может воображение от страха разыгралось? Иначе как еще объяснить присутствие этого ненормального?

Он совершенно точно оставался на треке, когда мы уезжали. И что же? Мчал через весь город, чтобы добраться сюда до моего возвращения домой? Это ведь бред какой-то, несусветица.

— Что ты здесь делаешь? — мой голос дрожит и я с трудом выдавливаю из себя слова.

Страх сковывает своими прочными стальными цепями, по спине пробегает холодок, и я чувствую, как поднимаются волосы на загривке.

— Я же сказал, тебя жду, — как ни в чем не бывало отвечает парень, после чего отталкивается от своего железного коня и двигается в мою сторону.

Машинально я делаю шаг назад и вдруг вспоминаю о сжимаемом в ладони перцовом баллончике.

— Не подходи ко мне, — шиплю, когда парень оказывается совсем близко.

Понимаю, что со стороны мои угрозы звучат смешно и нелепо, но порцию незабываемых ощущений я ему обеспечить в состоянии. Намерено останавливаюсь, слышу в метре от себя смешок и готовлюсь сделать то, о чем наверняка пожалею. У меня есть всего одна возможность, главное выиграть время, рвануть в подъезд и запереть дверь. Без кода Дима не войдет, а я буду в безопасности.

— А то что? — он делает рывок навстречу, уверенный в своем полном превосходстве.

Не знаю, где нахожу силы, но сцепив зубы, заставляю себя пошевелиться, вскидываю руку и давлю на кнопку. Сама закрываю глаза и молюсь всем богам.

— Ты дура что ли?

На меня обрушивается поток отборного мата, крик Димы разлетается по двору, эхом отталкивается от стен и кажется, его сейчас слышно на соседней улице. Я быстро понимаю, что это мой шанс. Пока парень, матерясь, потирает глаза, я, не теряя времени подбегаю ко входу, дрожащими пальцами набираю код, залетаю в подъезд и с грохотом закрываю дверь.

Слышу грохот собственного сердца и прикрываю на секунду глаза.

— Прибью, — по ту сторону двери раздается истошный рык, — придушу, только покажись мне на глаза.

А этот ненормальный ведь и в самом деле может прибить. Впрочем, сам виноват, нечего было заявляться среди ночи и пугать до чертиков. Случившееся — простая самооборона.

Прислушиваюсь к звукам за дверью и ничего не слышу. Может ушел? Было бы неплохо. Вздыхаю и быстрым шагом направляюсь к лестнице. От греха подальше спешу добраться до квартиры, но стоит мне только оказаться на своей лестничной площадки, как душа уходит в пятки. Из квартиры доносятся голоса, грохочет музыка и то и дело слышится раскатистый смех. Сжимаю кулаки, стискиваю зубы до скрипа.

Очередная пьянка и куча народу на нашей кухне. Неудивительно, я ведь своими руками подбросила дров в огонь, когда в очередной раз пошла на поводу у отца и просто откупилась от него, потому что так было проще. Судя по звукам, веселье в самом разгаре и закончится оно совсем не скоро.

Осматриваюсь, бросаю взгляд на лестницу, судорожно пытаюсь сообразить, что делать дальше. Усталость постепенно берет свое, веки тяжелеют, а нещадная боль в ногах и пояснице просто убивает.

Как же хочется просто забраться в постель и забыть обо все хотя бы на несколько часов. В квартиру сейчас лучше не заходить, лишнее внимание мне ни к чему. Конечно, можно было бы попробовать проскочить незамеченной в комнату, но я не рискую. Мне ничего не остается, как дождаться, пока веселье стихнет. Подхожу к лестнице, сажусь на ступеньку и прислоняюсь к стене. Глаза моментально закрываются, а реальность куда-то уплывает.

Главное не уснуть, главное продержаться часик-другой. Продолжаю мысленно уговаривать себя держаться. Еще немного и я буду в своей постели. В который раз задаюсь вопросом о том, почему жизнь бывает такой несправедливой. И чем я так провинилась перед высшими силами?

По крайней мере Нютка сейчас в безопасности. Радуется, резвится и не трясется от страха. На секунду представляю, что бы было, будь сейчас Нютка здесь и вздрагиваю, как от мощного удара током. Нет, все-таки хорошо, что я согласилась на предложение тети Мани, оно буквально стало нашим с сестренкой спасением.

Погруженная в своим мысли я не сразу понимаю, что в подъезд кто-то вошел. Спохватываюсь лишь когда вошедший пересекает последний перед нашим лестничный пролет и шаги становятся все отчетливее. Распахиваю веки и первое, что вижу — огромные черные кроссовки с линиями, выполненными в форме языков пламени. Медленно поднимаю глаза и замираю на месте.

— Ну надо же, — Дима расплывается в победной улыбке.

— Что…

Пытаться кричать и звать на помощь здесь бесполезно, я это точно знаю. Никто не выйдет и не придет на помощь. Драки и всякого рода происшествия у нас здесь обычное дело, вряд ли кто-то даже полицию вызовет. Да и не поможет она, разве что кончину зафиксировать.

Я устремляю прямой взгляд на парня, смотрю в его лицо. Улыбка вдруг сходит с его губ, брови сводятся к переносице, на лице появляется выражение глубокой задумчивости.

— Чего тут сидишь?

— Не твое дело, — огрызаюсь, хоть и осознаю, что это чревато последствиями.

— Не мое, — на удивление спокойно произносит псих, а я не знаю, чего от него ожидать.

Он собирается сказать что-то еще, но в следующую секунду из моей квартиры доносится оглушительный грохот. Дима мгновенно переводит взгляд на дверь. Некоторое время парень таращится в одну точку, прислушивается.

— Я так понимаю, тебе туда? — кивает в сторону квартиры.

— Тебе то что?

— Ничего, — он качает головой, пожимает губы, а потом произносит резко: — вставай и пойдем.

— Что? Я никуда не пойду, — отрезаю твердо.

Еще чего. С этим ненормальным, посреди ночи неизвестно куда?

— Лучше сидеть тут и морозить жопу на холодном полу?

— Моя жопа, хочу и морожу.

— Вставай говорю, ничего я тебе не сделаю.