Искры стали. Танец среди руин

Глава 1.

Темнота. В ней я застрял на долгие годы, не видя, не слыша, не ощущая времени. Только иногда проблески снов о прошлом дают отсчет пройденным дням и годам: уже глубоко больная мать с грустью смотрит на меня, а я боюсь заглянуть ей в глаза, потому что стесняюсь её; кладбище, сочувствующие слова и взгляды чужих людей; благоухающий дорогим парфюмом гладковыбритый отец объясняет мне принцип работы криокамеры…

Сны истончаются, картинка блекнет, словно на снимке с древнего полароида, тьма вновь обволакивает меня, и так изо дня в день. Всплывают слова гида, который выключил тогда свет в пещере и жизнерадостным тоном заверил нашу группу, что человек в полной темноте вскоре сходит с ума. Вот только я плаваю в этой чертовой тьме уже целую вечность, а способность мыслить не потерял!

Хотя, если по справедливости, сложно назвать мыслями те замороженные обрывки снов, которые сейчас хаотично дрейфуют в ледяной патоке, заменившей мне мозг.

Шипение. Треск! Черную пелену разрывают странные звуки. Внутри меня нарастает беспокойство - я давно не слышал ничего подобного. Да, тьма обычно пугает, но одновременно дарит покой, я привык к ней, мне здесь уютно.

Снова треск! Мерзлые мысли-рыбки прыскают встревоженной стайкой, на ходу разогреваются, превращаются в искры и взрываются в голове безумным фейерверком. Сны исчезают, уступая место тусклому свету.

Что? Свет? Темнота отступила? Но как?..

Я пытаюсь открыть глаза, но ресницы слиплись ледяной коркой. Хочу вздохнуть полной грудью, но не могу. На секунду замираю от ужаса и тут с облегчением чувствую, как внутри моего тела нехотя расправляются слежавшиеся альвеолы, а свежий воздух заполняет легкие. Какой же он вкусный!

Кожу овевает теплый ветерок. Кровь разогревается и бежит по венам, выгоняя холод из тела. Одновременно с жизнью приходит боль. Я корчусь в своем коконе тьмы, беззвучно кричу, но одновременно радуюсь далекому пятнышку света, словно младенец при рождении. Произошло что-то важное, я пока не могу вспомнить что, но знаю точно - моему заточению во тьме пришел конец!

Тысячи иголок колют кожу. Свет становится ярче. По щекам текут слезы, я с усилием открываю глаза и моргаю, пытаясь вырваться из плена темноты в светлый мир. Постепенно резкость настраивается, глаза привыкают к свету, картинка становится четкой, и я вижу прямо перед собой на мутном стекле узкое табло, на котором одиноко светится короткая строчка:

Субъект 019: Иван Брукс. Время хранения: 134 года, 6 месяцев, 9 дней.

Иван Брукс… Это имя, словно забытая мелодия, вынырнуло из глубин памяти. Мама, русская, с гордостью выбирала его, а отец, англичанин, дал мне фамилию. Как давно это было? Кажется, в другой жизни.

«Время хранения»… Что за шутка? Меня хранили, как какой-то багаж, забытый на пыльной полке?

Перед глазами вновь встает самый четкий мой сон-воспоминание: большая лаборатория с рядами пузатых капсул, в углу стоят черные баллоны с желтой маркировкой, несколько людей в серебристых халатах суетятся у пульта со множеством переключателей. Отец помогает мне преодолеть короткую лесенку, жмет на прощание руку и молча смотрит через опустившуюся на меня стеклянную крышку. Криокапсулу заполняет холодная жидкость, а через подключенные к венам трубки из меня откачивают кровь, а вместе с ней и прежнюю жизнь…

Щелкнули застежки, с легким хлопком приоткрылся стеклянный колпак. Одновременно с этим на электронном табло 9 дней сменились на 10, а на пульте справа тревожно замигала красная лампочка. Я высвободил из ремней онемевшие руки, неловко толкнул стеклянную крышку. Снизу что-то хлюпнуло. Перевел дух и медленно сел, стараясь побороть накатившую слабость.

Темное помещение наполнял холодный воздух, от которого по коже сразу побежали мурашки. Никаких капсул здесь больше не было, моя оказалась единственной и гордо возвышалась посреди небольшой комнаты. Тьму разгонял лишь слабо светящийся экран над пультом и нервно мигающая там же красная лампочка.

Озираясь по сторонам, пытаюсь вспомнить, зачем я здесь, когда сначала дернулась правая рука, затем левая, к пляске подключились ноги, и я… вспомнил! После чего судорожно перегнулся через край капсулы, и меня вырвало желчью на пыльный кафельный пол.

Думаю, если лечение было бы найдено, вокруг меня уже суетились бы медики, да и отец наверняка присутствовал бы при моем пробуждении. А значит, что-то пошло не так. От мысли, что все наши усилия оказались напрасны, меня вновь замутило, но желудок был уже пуст. Прокашлявшись, почувствовал, что голова проясняется, туман из неё уходит, и я вроде бы начинаю мыслить связно. Тут до меня дошел смысл других цифр с табло: 134 года.

Получается, я тухну в этой криокапсуле замороженной тушей уже почти полтора века! Моего отца давно нет в живых. Нет никого, кого бы я знал! А что там произошло за это время с нашим безумным миром? Осталось ли хоть что-то знакомое мне за пределами этой лаборатории? От нахлынувшего чувства тотального одиночества у меня сжалось внутри и помутнело в глазах. Не знаю, сколько сидел я в мокрой капсуле, уставившись невидящим взглядом в пространство, когда почувствовал, что от холода меня бьет озноб. Да и пляска святого Витта никуда не делась.

Черт подери, но ведь я всё-таки жив! Хотя, может и ненадолго. Красная лампочка раздражала нервным миганием. Я вздохнул и выбрался из капсулы, стараясь не поскользнутся на влажных ступеньках металлической лесенки. Прошлепал голыми ногами по холодному кафелю и закутался в толстое полотенце, висевшее на стене. Рядом нашлось небольшое зеркало, в пыльном стекле отразился худощавый изможденный юноша с подсохшими сосульками русых волос, который щурил серо-голубые глаза и нервно подергивался - то ли от холода, то ли исполняя какой-то свой замысловатый танец.

Из капсулы до сих пор что-то капало, влага уходила через забранное решеткой отверстие в центре комнаты. В тело постепенно возвращалась прежняя чувствительность, а вместе с ней и ломота в суставах и мышцах. Досадливо кривясь и пытаясь унять дергающиеся от болезни конечности, я подошел к пульту управления криохранилищем, которое стало моим пристанищем на последние 134 года, 6 месяцев и уже 10 дней. Тут же стала понятна причина тревожного сигнала, на дисплее рядом с лампочкой горел красным текст:

Глава 2.

Когда по заготовке долго бьют кузнечным молотом, она может треснуть, если качество железа оставляет желать лучшего, или же превратится в крепкий меч, если сталь добрая. На меня за несколько дней свалилось столько потрясений, что теперь я понимал чувства куска металла, если бы они у него были, когда ты оказался между молотом и наковальней. Сломаюсь или выдержу? Пока я больше склонялся к первому варианту.

До этого моя жизнь текла размеренно, будущее казалось радужным, пока не заболела мать – это стало первым серьезным испытанием для меня. Она сгорела за десять лет. Помню, когда у неё появились первые симптомы хореи, люди показывали на неё пальцем. Я начал стыдиться появляться с ней на улице. Мама всё поняла и перестала выходить из дома. Отец нанял несколько сиделок, но сам приезжал редко, так занят был на работе.

Я стоял потом рядом с ним, прячась от осеннего дождя под краешком его черного зонта, пока гроб с телом опускали в могильную яму. По лицу текли горячие слезы, их разбавляли дождевые капли, а через несколько лет меня настигло проклятие матери – я тоже заболел хореей. Генетическое заболевание, ничего удивительного, говорили врачи. Правда, юноша заболел рано, всего в двадцать пять, но прогнозы всё равно неутешительные. Это стало вторым серьезным потрясением в моей жизни.

А дальше я лег в криокапсулу, поверив обещанию отца, что он найдет лекарство максимум за пять-десять лет. Он почти сдержал слово, правда лекарство оказалось частичным, и прошло уже больше века. Выйдя из этого бункера, я попал бы в совершенно незнакомый мне мир. Но судьба вновь занесла надо мной кузнечный молот – оказывается, и мира снаружи уже нет, а только безжизненная радиоактивная пустыня.

Правда, Рейнар заверил меня, что всё не так уж и плохо, как кажется, за это время Земля точно восстановилась. Вот только наружные датчики криохранилища вышли из строя вместе со спутниковым приемником, так что выводы дворецкого меня не убедили. Вчера под грузом тяжких известий я принял единственно верное в данной ситуации решение – просто лёг спать. А сегодня проснулся отдохнувшим и полным сил, но настроение испортило табло на пульте:

Питание системы иссякнет через: 2 дня

Через двое суток в бункере отключится свет, перестанет поступать чистый воздух, и мне придется сделать нелегкий выбор: остаться умирать здесь или выйти с таким же результатом в мир. Погруженный в черную депрессию, я выбрал бы первый вариант, но Рейнар зудел в голове назойливой мухой и требовал явить Айвена Брукса всему оставшемуся человечеству. Если, конечно, там хоть кто-нибудь вообще остался.

Слушая разумные в общем-то доводы дворецкого, я медленно нарезал круги вокруг криокапсулы в некой бездумной медитации и приостановился у открытого сейфа. Внутри одиноко лежал последний подарок отца. Медальон на золотой цепочке представлял собой кругляш из тёмного сплава с центральной вставкой из голографической шестеренки, перечеркнутой золотым зигзагом. Под логотипом компании стоял девиз Brooks Technologies: "Tempus et Scientia"*.

- Ваш отец привез этот мастер-ключ буквально за неделю до того, как оборвалась связь. Также он оставил вам кое-что в шкафу.

Я подошел к закрытой дверце, приложил медальон к углублению. Шестеренка посветлела, раздался щелчок, и шкаф отворился. На вешалке висел застегнутый чехол, внизу лежала аптечка, снаряженный походный ранец, армейские берцы и плоский ящичек. Я расстегнул молнию, внутри чехла оказался комплект черно-серой формы, в которую я с удовольствием облачился, сбросив с себя надоевшее полотенце. Обмундирование подошло идеально – костюм и штаны имели специальные вставки для окончательной подгонки, а размер моей ноги отец, как оказалось, не забыл.

- Это легкий доспех класса «Ясень». Материалы: кевларовые волокна, углепластик, титановая сетка. Защитит от легких ударов, пуль малого калибра и осколков. Есть датчики внешней температуры, токсичности, радиации и состояния бойца. Идеально подходит для разведчиков и стрелков.

Выслушав Рейнара, я открыл плоский ящичек. Внутри лежал бескурковый пистолет Глок-45 в кобуре и запас различных патронов к нему. Я взял оружие в руки, протер ветошью от смазки, проверил обойму и передернул затвор. Когда-то отец водил меня в тактический тир, мне нравилось стрелять и у меня получалось, пока болезнь не поставила крест на моих навыках снайпера. Когда у тебя так трясутся руки, не попадешь в мишень и с пары шагов.

Я приладил кобуру на ремень рядом с фонариком и ножом, одним движением - как учили - выхватил пистолет, и указательный палец знакомо ощутил кнопку предохранителя на спусковом крючке. В зеркале отразился грозный стрелок в боевой стойке. Я приосанился, чувствую себя крутым героем вестерна - вооружен и очень опасен! Тяжелый пистолет вселял уверенность, ощущение портили лишь подрагивающие руки.

На кураже я прицелился в дверцу сейфа и от души нажал на спусковой крючок. Пуля срикошетила от металла, выбила фонтанчик бетонной крошки из стены, свистнула над ухом и вонзилась в пульт управления криохранилищем. Там что-то заискрило, плафон на потолке погас, осталось только аварийное освещение, а табло отсчёта времени питания просто обнулилось.

- Вам нужно немного потренироваться в стрельбе, сэр Айвен, и лучше сделать это в другом месте. Тем более теперь оставаться здесь опасно. Дверь из хранилища заблокируется после отключения аварийного питания.

Что ж, похоже, выбор сделан! Неизвестность пугала, но Рейнар был прав - если я выживу, так только снаружи, несмотря на все катаклизмы, постигшие мир. Быстро побросав в ранец сильно просроченную аптечку, пару пакетов сублиматов и фляжку с водой, я натянул на голову капюшон и подошел к бронированной двери, которая до этого момента защищала меня от всех опасностей внешнего мира.

Затаив дыхание, я перекрестился и стукнул по красной кнопке. Внутри стены пришли в движение сервоприводы. Массивная створка медленно отъехала в сторону. Включив фонарик, я увидел коридор с неровными стенками вырубленной породы. Встроенный в доспех счетчик Гейгера молчал, на воротнике тускло светилась температура за бортом +10 по Цельсию. Была не была, я выдохнул и коротко вздохнул. А затем еще раз, и еще…