Искушение властью 2. Лицо госпожи

Глава 1. Новая территория

Максим ползал на четвереньках, тряпка в его руках скользила по полу, оставляя влажные следы. Голый, мокрый, с широкой спиной и напряжёнными руками — он выглядел одновременно мощно и жалко. Мужчина, который всегда гордился своей силой, сейчас вытирал пыль и грязь ради моего удовольствия. Я сидела на подоконнике, скрестив ноги и держа в руке бокал вина. Вино было терпким, игристым, а от него во мне разливалась ленивость, почти царская. Я наблюдала, как он старается, и чувствовала, как внутри поднимается то самое чувство: я — хозяйка.

— Быстрее, — приказала я холодно, отпивая глоток.
— Я стараюсь, — хрипло ответил он, не отрывая взгляда от пола.
— Плохо стараешься. Если хорошо вымоешь квартиру — я дам тебе.

Он замер, поднял голову. В его глазах сверкнула гордость, желание возразить. Но вместе с этим — огонь. Я видела, что мои слова задели его глубже, чем всё унижение.
— Дашь? — он словно не поверил.
— Да. Но только если заслужишь. Заслужишь языком, телом, потом. Пятно оставишь — будешь спать на полу, без прикосновений.

Он опустил голову и начал драить с удвоенной яростью. Его движения стали быстрыми, почти злыми. Капли пота стекали по спине, по ягодицам, падали на пол и смешивались с грязной водой. Я смотрела и улыбалась. Вот так. Мужчина, который привык командовать, сейчас мой слуга. Моя собака. И ради того, чтобы сунуть в меня свой член, он ползает, драит, унижается. Разве это не триумф?

Я медленно прошлась по комнате. Каблуки цокали по полу, как удары хлыста. Я останавливалась рядом, ставила ногу на то место, которое он только что вытер. Он вздрагивал, но не смел возразить. Я коснулась каблуком его щеки.
— Работай, — приказала я. — И не смей отвлекаться.
— Ты издеваешься…
— Конечно. Для этого ты и здесь.

Он молчал. Его дыхание стало тяжёлым, но он продолжал. Я снова села на подоконник и позволила себе мечты. Мне нужны игрушки. Поводок, чтобы он не забывал, кто ведёт. Ошейник, чтобы каждый его вдох зависел от моего слова. Стек, чтобы проверять, как быстро он будет просить пощады. Свечи, чтобы смотреть, как его тело вздрагивает от капель. И зеркало. Большое зеркало, чтобы я видела своё лицо в момент, когда он лижет меня, умоляя хоть о капле ласки.

Через час пол сиял. Максим бросил тряпку и опустился на колени, тяжело дыша. Я поднялась, сделала последний глоток и подошла к нему.
— Молодец, — сказала я, подхватив его за подбородок. — Заслужил. Но награда начинается не с того, что ты хочешь.

Я подняла юбку, шагнула ближе и прижала его голову к себе.
— Лизни. Сейчас.
— Элина… — он выдохнул, будто ещё надеялся на милость.
— ЛИЖИ, — рявкнула я и ударила его по щеке.

Он подчинился. Его язык скользнул по мне медленно, нерешительно. Я схватила его за волосы и прижала сильнее.
— Глубже. Сильнее. Служи.
Он задыхался, но продолжал. Его дыхание жгло мою кожу, язык двигался всё увереннее. Я застонала и выгнула спину. Да. Вот так. Мужчина, который должен был быть равным, теперь ползает у моих ног и служит мне ртом, как животное. Ради этого я ушла из брака. Ради этого я сняла квартиру. Ради этого я жива.

— Ещё! — приказала я. — Не смей останавливаться. Ты моя собака. Моя игрушка.

Оргазм подкрался быстро, как гроза. Я закричала, прижимая его голову так сильно, что он застонал от нехватки воздуха. Тело содрогалось, я дрожала, но не отпускала. Лишь когда волна схлынула, я оттолкнула его, и он рухнул на колени, тяжело дыша.

Я поправила платье, взяла бокал и усмехнулась.
— Хочешь большего?
— Да, — прохрипел он.
— Тогда повернись.

Я встала у дивана, наклонилась, подняла юбку и опёрлась руками о спинку.
— Вставай. Заслужил. Но только раком. Как животное.

Он поднялся, член был налит и твёрд. Подошёл сзади, схватил меня за бёдра и резко вошёл. Я вскрикнула от боли, но улыбнулась, глядя в отражение окна. Там была я — женщина, принимающая мужчину, но в глазах читалось главное: я — хозяйка.

— Сильнее! — приказала я. — Бейся во мне, пока я не скажу «хватит».
Он стонал, толкаясь яростно. Его дыхание сбивалось, но он продолжал. Я чувствовала каждый толчок как удар, и каждый удар приближал меня к новой вершине. Я сжимала пальцы о диван, приказывала громко, без стыда. Я могу дать. Я могу отнять. Я могу превратить мужчину в пса и использовать, как хочу. Это и есть свобода.

Оргазм накрыл снова, я закричала, выгибаясь и дрожа. Он продолжал, пока сам не рухнул рядом, выжатый. Я встала первой, поправила платье и посмотрела на него сверху вниз.

— Запомни, — сказала я холодно. — Ты получил это только потому, что вымыл пол. В следующий раз придётся заслужить больше.

Я снова взяла бокал, сделала медленный глоток и усмехнулась. Вино было терпким, но вкус власти — слаще.

* * * * *

Проснулась я без будильника — новая квартира будто подстраивалась под меня. Свет пробивался сквозь жалюзи, золотые полосы ложились на стены, и в этом свете я увидела Максима. Он спал на ковре, сбившись в неудобную позу, голый, накрытый только полотенцем. Вчера я велела ему лечь именно так — у моих ног, а не рядом. И он подчинился. Сильный, гордый мужчина, который привык распоряжаться, спал на ковре, как наказанный ученик. Картина была настолько правильной, что я задержала дыхание, впитывая её. Вот так. Это не просто ночь. Это отметка. Он переступил порог, а я поставила его на место.

Я поднялась тихо, чтобы он не проснулся раньше. В ванной задержалась у зеркала: волосы растрепаны, на шее лёгкие следы его хватки, но глаза сияют. Я не помнила, когда в последний раз видела в себе такой огонь. Вчера я получила подтверждение: я могу. Я могу приказать, унизить, поднять и опустить. И мужчина сделает. Даже если ненавидит — сделает.

— Ты уже встала, — раздался голос. Максим стоял в дверях, полотенце едва держалось на его бёдрах. Голос хриплый, глаза сонные, но в них было что-то другое — напряжённое.
— Я всегда встаю рано, — ответила я спокойно, умываясь. — Сегодня обычный день. Ты идёшь в офис.
— А вчера?.. — в его голосе проскользнуло недоумение, почти протест.
Я обернулась и улыбнулась спокойно, почти нежно.
— Вчера было потому, что я захотела. Сегодня забудь. Сегодня мы просто коллеги.

Глава 2. Праздник контроля

Я специально не включала верхний свет — только торшер в углу и несколько свечей на столике. Квартира была полупустая: диван, пара стульев, мой ноутбук на столе и бутылка вина. Но в этой пустоте уже чувствовалась власть. Стены стали белым холстом, на котором я собиралась рисовать свои правила. Сегодня должен был появиться первый штрих.

Звонок в дверь прозвучал чуть раньше назначенного времени. Он всегда спешил. Я неторопливо сделала глоток вина и только потом подошла открыть. На пороге стоял Кирилл — смущённый, с красными ушами, в простом тёмном свитере и джинсах. В руках он держал пакет: бутылка вина и фрукты.

— Ты рано, — сказала я, глядя прямо ему в глаза.
— Я… я хотел… не опоздать, — пробормотал он, протягивая пакет.
— Оставь.

Я взяла свёрток и безразлично поставила на тумбу. Он ещё топтался в ботинках, не зная, что делать.

— Разувайся, — приказала я.

Он поспешно наклонился, стянул ботинки, поставил их аккуратно, как школьник. Взгляд его бегал: то на меня, то на пол, то снова вниз.

— Проходи, — я отступила вглубь квартиры.

Он шагнул внутрь, и я захлопнула дверь. Щёлкнул замок. Пространство замкнулось, и в этой замкнутости я почувствовала первую волну власти. Здесь — моя территория.

Я спокойно поставила бокал на полку, открыла шкаф и достала новый ошейник с кольцом и поводок из чёрной кожи. Металл звякнул, и Кирилл вздрогнул.

— Раздевайся, — сказала я.

Он замер.
— Здесь?
— Да. Или хочешь выйти в подъезд?

Щёки у него вспыхнули. Он сглотнул и начал стягивать свитер. Движения были неловкие, будто каждая секунда раздевания мучила его больше самого факта наготы. Свитер полетел на стул, следом джинсы, футболка, носки. Он остался в одних трусах, сгорбившись, прикрываясь руками.

— Всё, — произнесла я.

Он ещё секунду колебался, потом стянул и бельё. Встал передо мной голый, смущённый, с опущенной головой. Его тело было обычным: ни спортивное, ни слишком худое, немного мягкое, с неуверенной осанкой. Но в этой обнажённости было то, что мне нужно: покорность.

— На колени, — приказала я.

Он опустился на ковёр. Неловко, тяжело, но подчинился. Колени коснулись пола, руки повисли вдоль тела. Он сидел, глядя вниз, будто пытался спрятать глаза.

Я подошла ближе, медленно. Каждое моё движение казалось громче его дыхания. Я надела ошейник на его шею. Кожа была холодной, он вздрогнул. Я затянула пряжку туго, так, чтобы ремень врезался в кожу. Его дыхание участилось, он поднял глаза, и в них было всё сразу: страх, стыд, восторг.

— Теперь ты выглядишь так, как должен, — сказала я тихо.

Я щёлкнула карабин поводка в кольце. Звук металла разрезал тишину. Он втянул воздух, будто этот щелчок поставил точку в его прошлой жизни.

— Поднимись на четвереньки, — приказала я.

Он повиновался. Руки и колени на ковре, спина чуть согнута, голова опущена. Я потянула поводок вперёд. Он двинулся, тяжело дыша. Я шла рядом, наблюдая за его нелепым ползком.

— Хорошо, — сказала я. — Ты быстро учишься.
— Элина… — он попытался заговорить.
— Тсс, — я дёрнула поводок. — У собак нет голоса, пока я не разрешу.

Он прикусил губу и молча продолжил ползти. Его дыхание стало громким, неровным.

Я остановила его у дивана.
— Сядь на пятки. Руки за спину.

Он подчинился. Колени дрожали, но он сидел прямо, взгляд вниз. Я встала над ним, держа поводок в руке, как символ новой границы.

— Ты понимаешь, что сейчас произошло? — спросила я.
— Да, Госпожа, — его голос дрожал.
— Скажи.
— Я… я ваш пёс.

Я усмехнулась и села на диван, потянув его за поводок ближе. Он поднял голову, и в глазах его я прочла всё: стыд, покорность, счастье.

— Молодец, — сказала я холодно. — Запомни это. В моей квартире ты не мужчина. Ты собака.

Он кивнул, глядя на мои ноги, словно они были святыней.

Я взяла бокал вина и сделала глоток. Внутри разлилось сладкое чувство: триумф, власть, наслаждение. Теперь у меня есть настоящий раб. И это только начало.

* * * * *

Я устроилась на диване, вытянула ноги и, слегка потянув поводок, заставила Кирилла придвинуться ближе. Он стоял на коленях, неловко поджимая ступни, и смотрел вниз, будто боялся встретиться со мной взглядом. Я держала бокал вина и чувствовала, что сейчас самое время начать допрос. Мне нужно было узнать, из чего сделан мой раб.

— Рассказывай, — сказала я спокойно. — Кто ты, Кирилл? Сколько тебе лет?

— Д-двадцать девять, — пробормотал он. — Я работаю экономистом… в той же фирме, где вы…

— Я знаю, где ты работаешь, — перебила я. — Мне не нужен твой отчёт. Рассказывай про себя. Ты жил один?

Он кивнул.
— Да. Я снимаю маленькую квартиру. Там одна комната, кухня узкая. Родителей уже нет. Отец умер, когда я учился в школе, мама — два года назад. Я остался один.

Я внимательно слушала, покачивая вино в бокале. Вот откуда в нём эта тоска и вечная жажда быть нужным — у него просто не осталось никого, кто держал бы его за руку.

— Братья? Сёстры?
— Нет. Всегда один.

Я наклонилась вперёд и дотронулась кончиком туфли до его груди. Он вздрогнул, но не отстранился.

— Детство? Каким ты был?

Он вздохнул, будто стыдно было даже вспоминать.
— Тихим. Замкнутым. В школе меня дразнили, называли очкариком. Я никогда не умел драться. Всегда уступал. Даже учителя говорили: «Кирилл, ты слишком мягкий».

— Мягкий, — усмехнулась я. — Ты и сейчас мягкий. Это твоя суть.

Он опустил голову ещё ниже.

— А девушки? — спросила я резко. — У тебя были отношения?

Он покраснел, слова застряли у него в горле.
— Нет… то есть… были попытки. В университете я пару раз ходил на свидания. Но они… смеялись надо мной. Одна сказала: «Ты как баба, слишком тихий». Я… не знал, как себя вести.

Я наклонилась и потянула поводок, заставив его поднять лицо.
— Ты хочешь сказать, что у тебя никогда не было секса?

Глава 3. Список жертв

Я сидела у окна, держа в руках бокал красного вина. Его терпкость приятно жгла язык, но мысли жгли сильнее. После развода у меня осталась свобода — и кое-какие накопления. Муж всегда зарабатывал больше, оплачивал всё необходимое, а я свои деньги складывала отдельно, в тень. И теперь они лежали на счету, словно подушка безопасности, но я прекрасно понимала: это не навсегда. Год, два — и они растают, как лёд весной. А я не собиралась снова становиться зависимой от чужих решений, от милости мужчины, от зарплаты, которая едва покрывает квартиру и еду.

Я провела пальцем по краю бокала и усмехнулась. Кирилл и Максим давали мне многое. Один — свою зависимость, второй — свою гордость, которую я медленно ломала. Но это всё эмоции, адреналин, игра. Они рабски служат, лижут, терпят унижения — но ни один из них не способен дать мне то, что действительно нужно. Деньги. Настоящие, крупные, чтобы я могла жить так, как хочу. Чтобы моя квартира стала дворцом, а не просто убежищем.

Хочешь власти — сначала обеспечь фундамент. Эта мысль крутилась в голове весь вечер. Муж когда-то сделал меня красивой картинкой в витрине — женой, которая не думает о деньгах, которая спокойно пьёт кофе и тратит его заработки. Тогда я принимала это как должное, даже не задумываясь, что за этим стояло. Теперь же я понимала: он покупал мою покорность. Только не властью, а рублями.

Я встала и прошлась по комнате. Каблуки цокали по паркету — этот звук всегда напоминал мне о том, кто здесь хозяйка. На ковре всё ещё виднелись следы от коленей Кирилла. Я задержала взгляд на них и усмехнулась. Да, он готов ползать часами, облизывать мои ступни, есть яблоки с пола. Но что дальше? Могу ли я с ним купить квартиру? Нет. Могу ли позволить себе всё, что захочу? Нет. Он слишком мелкий, чтобы стать настоящим инструментом моей власти. Он игрушка. А мне нужен трофей.

Я снова села у окна, откинулась на спинку кресла и представила будущее. Я вижу себя в просторной квартире с панорамными окнами, в мягком кресле, с бокалом дорогого вина. У моих ног — мужчина в костюме за сотни тысяч, на коленях, с ошейником. Его часы стоят больше, чем моя нынешняя мебель, но сейчас он ничто. Он целует каблуки, умоляет о прикосновении, а потом молча кладёт на мой стол пачку денег. Не подарок. Не помощь. Дань. За право быть рабом у моей ног.

От этой фантазии внутри меня разлилась дрожь. Да. Вот чего я хочу. Власть должна измеряться не только стонами и пощёчинами, но и цифрами на счету. Настоящая Госпожа строит свою жизнь не на случайных удовольствиях, а на уверенности. На тех, кто готов платить за то, чтобы служить.

Я сделала ещё глоток вина, чувствуя, как оно разогревает грудь. Мысль оформилась окончательно: нужен богатый раб. Не просто мужчина для унижений и игр. А тот, у кого есть статус, деньги, возможности. Такой, который привык покупать женщин и вещи, но не привык, что его самого можно купить. Я должна сломать именно такого. Чтобы он сам захотел быть у моих ног.

Я поднялась и подошла к зеркалу. В отражении смотрела не «серая мышка», какой я была в браке. На меня смотрела женщина с горящими глазами, с уверенностью в каждом жесте. Я поправила волосы, провела пальцем по губам. Я могу. Я умею. И теперь у меня есть цель.

Кирилл будет продолжать ползать. Максим — ломаться и срываться. Но они — только подготовка. Настоящая охота начинается сейчас.

Я вернулась к столу, отодвинула ноутбук и положила перед собой чистый лист бумаги. Пальцы сжали ручку крепко, будто оружие. Вверху страницы я написала одно слово: «Трофеи». Под ним должна была появиться моя будущая жизнь.

* * * * *

Чистый лист бумаги на столе был как поле боя: я должна была расставить фигуры, выбрать противников, наметить ходы. Я взяла ручку и начала писать имена мужчин, которые в той или иной мере пересекались с моей прошлой жизнью. Муж, его коллеги, общие знакомые, случайные встречные на вечеринках. Каждый из них — потенциальная жертва. Но мне нужно было отобрать лучших.

Первым появился Сергей Павлович. Старый знакомый из круга мужа, подрядчик. Муж когда-то пользовался его услугами, иногда они пересекались на корпоративных ужинах. Мужчина лет пятидесяти, с тяжёлым смехом, золотыми зубами и животом, выдающим любовь к еде и алкоголю. Деньги у него водились, это факт. Но вся его натура — грубая, прямолинейная. Он из тех, кто женщин покупает пачками и меняет, не запоминая имена. Сломать такого? Скучно. Примитив. Он скорее сам положит деньги на стол, думая, что купил меня, чем встанет на колени. Нет, этот не годится. Мой дворец не строится на грубости.

Следом я вывела имя Игорь. Юрист из той же среды, молодой, амбициозный. Гладкие костюмы, блестящая машина, слишком громкий смех. Я помнила его с корпоративов — он быстро пьянеет, становится разговорчивым и смешным. Мальчик, который играет во взрослого. Такой легко влюбляется, легко обещает, легко дарит подарки. Но серьёзного уровня в нём нет. С ним можно поиграть ради смеха, но содержать мою власть он не способен. Это уровень собачки, не трофея.

Третьим в списке стал Пётр, владелец ресторанов. Я не раз видела его в компаниях мужа: он всегда приходил в окружении женщин, любил производить впечатление бутылками вина по цене месячной зарплаты. Его власть держалась на показухе. Такие мужчины умеют тратить, но не умеют ценить. Сегодня он будет целовать каблуки, завтра — смотреть на официантку. Его зависимость не продержится и недели. Мимолётный эпизод. Мне нужен не игрок, а раб.

Я сделала паузу, отпила вина и задумалась. На листе оставалось слишком много пустого места. И именно в этот момент в голове всплыло имя, которое я пыталась обходить стороной, но оно всё равно вернулось. Я медленно вывела буквы: Артём.

И сразу внутри всё сжалось от предвкушения.

Артём был слишком близок к моему прошлому. Слишком правильно вплетён в мою жизнь, чтобы я могла не думать о нём. Он был не просто знакомым. Он был другом моего мужа. Не дальним, не случайным — близким. Тем, кто сидел у нас за столом на праздниках, с кем мой муж обсуждал дела по телефону, с кем делился личным. Иногда Артём приходил один, иногда с женщинами. Всегда уверенный, собранный, в дорогих костюмах, с тем особым блеском в глазах, который есть у мужчин, привыкших побеждать.

Глава 4. Ревность на коленях

Раннее утро всегда имело свой особый вкус. Коридоры офиса ещё пусты, компьютеры молчат, свет включён лишь в паре кабинетов. Этот час я любила больше всего: не потому что здесь можно работать спокойно, а потому что тишина делает любое действие громче. В ней слышно даже дыхание, стук сердца, шелест одежды. И сегодня эта тишина снова стала моей сценой.

Я написала короткое сообщение: «Приходи. Сейчас». Ответ Кирилла был мгновенным: «Да, Госпожа». Я улыбнулась. Даже если бы я не написала этого слова в конце, он бы всё равно его добавил. Для него оно стало таким же обязательным, как точка в предложении.

Я нарочно оставила дверь кабинета приоткрытой, но тихо. Пусть войдёт, как вор, и сразу почувствует, что попадает в мой мир. Я сидела на столе, чуть откинувшись назад, юбка задралась выше колен. Пятка каблука цокала по ножке стола, задавая ритм.

Он вошёл, тихо прикрыл дверь, опустил голову.
— Закрой. — Я не повышала голоса.

Щёлкнул замок. Я наклонилась чуть вперёд, провела пальцем по колену.
— На колени.

Он упал мгновенно, будто ждал этого приказа всю ночь. Его плечи дрожали, но лицо было спокойным — или старательно сделанным таким. Я скользнула ногой к его груди и подтолкнула.
— Ближе.

Он пополз на четвереньках, пока не оказался между моих бёдер. Я подняла юбку выше, откинула её в сторону. Секунда — и его дыхание уже касалось моей кожи.

— Начинай.

Я вжала его голову рукой, и он послушно уткнулся лицом в меня. Первое касание языка было осторожным, тянущимся, но во втором уже чувствовалась жадность. Он ел меня так, будто боялся, что я исчезну. Я застонала, стиснув губы, чтобы не разбудить офис.

Слюна тут же смешалась с моей влагой. Она текла по его подбородку, капала на пол, на его руки. Я смотрела вниз и видела, как его лицо блестит, как рот утопает во мне, как он захлёбывается, но не отрывается. Каждый мой рывок вызывал в нём новую волну послушания.

— Вот так, — выдохнула я. — Сильнее. Ты создан только для этого.

Он застонал прямо в меня, звук вибрацией прошёл по всему телу. Я выгнулась, вцепилась пальцами в его волосы, задавая ритм. Он понимал без слов. Я текла всё сильнее, горячие капли стекали по его губам, по подбородку, падали на ковёр. Картина была настолько грязной и прекрасной, что я чувствовала, как возбуждение поднимается быстрее, чем обычно.

Я закрыла глаза, прикусила губу. Внутри всё стучало, тянуло, тело требовало разрядки. Кирилл пил меня жадно, заглатывал, будто хотел раствориться. Его язык скользил всё глубже, всё быстрее, он не боялся захлебнуться.

Я больше не думала ни о времени, ни о тишине за дверью. Всё сжалось до этой точки, до его лица у меня между ног, до моего стула, до ритма дыхания. Я стонала уже громче, не думая, что стены могут выдать меня. Его пальцы вцепились в мои бёдра, удерживая, чтобы я не отодвинулась. Он был голодным псом у миски — и миска эта была я.

Оргазм подкрался резко. Волна ударила во всё тело, я выгнулась дугой, прижала его голову так, что он почти потерял воздух. Я закричала тихо, но достаточно громко для пустого офиса. Моё тело содрогалось, пока он продолжал есть меня, жадно и настойчиво. Вся нижняя часть моей юбки была мокрой, его лицо блестело, а подбородок капал прямо на ковёр.

Я откинулась назад, тяжело дыша. Сердце колотилось, кожа горела. Кирилл оторвался только тогда, когда я толкнула его рукой. Его рот блестел, губы красные, глаза сияли. Он провёл языком по подбородку, слизывая остатки.

— Госпожа… — выдохнул он. — Я весь в вас.

Я улыбнулась, чувствуя, как сладко звенит в ушах адреналин.
— Именно так. Ты создан быть мокрым от меня.

И в этот момент я услышала тихий щелчок. Дверь.

Я даже не успела повернуть голову, как она приоткрылась. Сначала полоска света из коридора, а потом тень, широкие плечи, знакомый силуэт. Максим.

Он стоял на пороге, и его взгляд мгновенно упал на картину: я, раскинувшая ноги на столе, и Кирилл — на коленях, весь в моих соках, с блестящим лицом и каплями на ковре.

Наши глаза встретились — мои и Максима. И в эту секунду время оборвалось.

* * * * *

Дверь раскрылась так тихо, что сначала я увидела не человека — тень. Полоска света с коридора легла на ковёр, и в неё шагнул Максим. Он остановился на пороге, будто упёрся в невидимую стену, и посмотрел прямо на меня. Взгляд — стальной, безо всяких вопросов. Потом опустился ниже, туда, где на полу в коленях замер Кирилл, и в этом движении было столько презрения, что воздух в кабинете стал густым. Довольно. Театра больше не будет.

— Это что, — сказал он негромко, — шутка?

Кирилл дернулся и виновато попятился, едва не опрокинув стул. Я видела, как у него дрожат руки, и знала: любой его жест сейчас — масло в огонь. Максим сделал шаг внутрь, прикрыл за собой дверь, и тишина упала ещё тяжелее. Он почти не дышал. Я почувствовала, как во мне срабатывает старая кнопка — не страх, а контроль. Голос стал низким и спокойным.

— Закрой дверь на ключ, Максим, — сказала я. — И подойди.

— Тебе совсем… — он прикусил слово и всё же щёлкнул замок. — Подойти? К чему?

— Ко мне, — повторила я, не повышая тона.

Он подошёл близко. Запах его парфюма, холодный металл часов, тугая жилка на шее — всё это всегда выводило меня на предельную ясность. Он сейчас готов ломать. Хорошо. Значит, слышит только команды. Я откинула плечи назад и чуть наклонила голову. Кирилл по-прежнему стоял на коленях, не смея поднять взгляда.

— Встань, — сказала я Кириллу. — На шаг назад.

Он поднялся, и в это мгновение Максим рванул вперёд — резким, коротким движением. Ладонь врезалась в грудь Кирилла, тот болезненно ударился о край стола. Бумаги поползли к краю, одна папка со звоном рухнула на пол.

— Тебе мало земли? — выдохнул Максим. — Ползать в офисе — это теперь твоя новая должность?

— Максим, — сказала я.

Он не услышал. Сжал кулаки, шагнул снова, схватил Кирилла за ворот. Тот всхлипнул и попытался закрыться, подняв руки. Ещё секунда — и мы ломаем мебель. Нет. Я откатила стул ногой, перехватила Максима за запястье и вдавила в его пальцы свой голос.

Глава 5. Горечь памяти

Максим вошёл и на секунду замер в прихожей, будто в квартире мог кто-то быть. Тишина ответила пустотой, и это раздражало сильнее, чем шум. Он повесил пальто и поймал себя на том, что дышит чаще обычного.

— Спокойно, — сказал он себе и закрыл глаза. — Ты всё контролируешь.

Он прошёл на кухню, налил воды и сделал пару глотков. Вкус оказался пресным, как день, прожитый по расписанию. Контроль — это вода без вкуса, мелькнула мысль, и он усмехнулся.

Максим сел у окна и посмотрел на двор, где в сумерках двигались редкие фигуры. Я же не мальчик, чтобы срываться из-за женщины, подумал он и почувствовал, как напряглась челюсть. Но почему тогда в висках всё ещё отзывается её голос?

Он вспомнил, как всегда умел выключать лишнее: тренировки, сделки, разговоры, где нужно держать лицо. Ему нравилось, когда всё стоит в линию, как солдаты на плацу. И сегодня расползлось всё — от взгляда до коленей.

— На колени, — повторил он шёпотом и сжал кулак. — с поводком.

Ты сделал это сам, холодно отозвалось внутри. Она не тянула тебя силой. Ты шёл сам, как к огню. Он хотел поспорить, но возразить было нечем.

Его прошлое подкатило без стука, как лифт, который сам приехал на нужный этаж. Были клубы, лёгкие победы, те, кто сами просили. Он умел нравиться и никому не обещал больше, чем хотел дать.

Почти женился, помнишь? — память ткнула в уязвимое место. Платье уже выбирали, мама невесты делала вид, что не контролирует каждую мелочь. Кольцо лежало в коробочке, и она плакала от счастья, когда он надел его на палец.

Тогда его накрыла паника, как внезапная темнота. Он смотрел на её сияющие глаза и думал только об одном — дверь, выход, воздух. Он ушёл, оставив оправдания и деньги за зал, и её слёзы были самым громким звуком того лета.

— Я убежал от клетки, — сказал он сейчас и уставился на собственные ладони. — А потом сам надел ошейник.

Он услышал в голове её шаги — короткий, уверенный ритм. Вспомнил, как она молча ждёт, пока он перестанет говорить. Вот это бесит больше всего: мне не надо ничего объяснять, подумал он и почувствовал странную смесь злости и интереса.

Что в ней такого? — спросил он себя почти вслух. Не тело. Их много. Не лица. Таких тоже достаточно. Власть? Холод? Он прикусил губу, вспоминая то, как её взгляд оставлял внутри ровные пустоты, куда хотелось лечь.

Память сыграла ещё одну сцену — как он вскидывался, пытаясь сохранить достоинство, и как легко она отнимала у него эту игрушку. Тебе ведь нравилось, что тебя не уговаривают, язвительно отметила мысль. Тебя берут, как инструмент.

— Я не инструмент, — резко сказал он и тут же почувствовал фальшь. — Я выбираю.

Тогда почему ты там? — спросил внутренний голос и с удовольствием замолчал, оставив его одного с этим вопросом. Максим поднялся, прошёлся по комнате, будто искал предмет для гнева. Ничего не нашёл.

Он открыл окно, впуская вечерний холод. Свежий воздух не вернул ясность, но сделал голову тяжелее. Сильный мужчина не должен так жить, повторил он старую мантру и в то же мгновение понял, что именно слово «должен» его и ломает.

Он привык решать. Увольнять, повышать, отрезать, собирать. Он знал, кто он в переговорной и в тренажёрном зале. А рядом с ней я — кто? В ответ всплыло слишком честное: тот, кто ждёт приказа.

— Чёрт, — он усмехнулся, и смех вышел сухим. — Это уже диагноз.

Он попытался разложить всё по полочкам, как отчёт: вход, процесс, результат. Вход — её голос и правила. Процесс — его язык, который вдруг учится говорить «да» на другое. Результат — зависимость, о которой стыдно думать.

Её власть — не в крике, подумал он и кивнул сам себе, будто доклад делал. Её власть — в тишине. Она просто не сдаёт назад. Он понял, что именно это мяло его гордость и странно грело внутри.

Он вспоминал женщин, с которыми был. Они хотели быть единственными, особенными, любимыми громким словом. Они говорили о нём подругам и мерились подарками. Элина ничего не просила и ничего не обещала, и от этого с ней было опаснее.

Она не про «мы», признал он. Она про «я». И я — часть этой фразы, а не автор. Его задело, как легко он встраивается в чужую конструкцию. Но ещё сильнее задело, что ему там слишком удобно.

— Меня тянет не к ней, — с вызовом сказал он пустой комнате. — Меня тянет к себе рядом с ней.

Сказав это, он почувствовал странное облегчение. Точно, подтвердил внутренний голос. Тебе нравится версия себя, в которой твою гордость проверяют на прочность. Ты ненавидишь это и хочешь ещё.

Он присел на край стола и провёл ладонью по шее. Кожа отозвалась жаром и памятью о прикосновении, которого не было. Смешно, как тело запоминает команды лучше головы, подумал он и тут же разозлился на эту мысль за её точность.

Что дальше, Макс? — спросил он себя без игры. Отступишь, как тогда? Или останешься и посмотришь, где твоя грань? Он знал, что можно исчезнуть, заблокировать, уехать, заняться работой и спортом, забить голову цифрами.

Слепая зона была в другом — в том, что он уже начал придумывать правила, при которых останется. Не звони ей ночью первым. Не проси. Не умоляй. Предлагай сделку. Держи дистанцию на словах и сокращай её действиями. Он усмехнулся: торговаться с тем, кто не торгуется, — глупость высшего класса.

Он поймал себя на ревности к Кириллу и ощутил стыд за эту деталь. Слабак, определил он его раньше. Слюнявчик на поводке. Но именно эта «слабость» давала Кириллу преимущество там, где сила Максима вязла.

— Не смей, — сказал он себе тихо. — Не сравнивайся. У каждого своя яма.

Его телефон мигнул парой рабочих уведомлений. Всё можно было закрыть одной фразой — «разберусь завтра». Он выключил экран и понял, что завтра снова увидит Кирилла и снова сделает вид, что они чужие.