Школа была старой. Её построили сразу после войны. Неумолимое время, ремонтные работы летом во время каникул, оставили на здании свой след. Оно как снаружи, так и внутри выглядело не очень уютно — серые стены, тёмные обои, вышедшие из моды шторы. Но и учителя, и ученики с такой неуютностью, казалось, свыклись, мало обращали внимание, другие проблемы занимали их повседневную жизнь.
…Был декабрь. Стояли короткие дни, хмурые. В классах было достаточно темно, особенно после обеда. Однако освещение не включали, об этом просил директор, призывал и учителей, и учеников быть экономными. Он едва ли не ежедневно ходил по коридорам, заглядывал в классы, сам выключал освещение, если где-нибудь горел свет, говорил ученикам и учителям: «Разве дома в это время вы свет включаете?»
С ним молча соглашались, действительно, если днём повсюду включено электричество, хотя это и мелочь, но все же как-то не по-хозяйски.
За отоплением, расходами гигакалорий директор также следил внимательно, поэтому в школе иной раз было прохладно, ученики и учителя тогда ходили на перерывах в пальто и куртках, шутили, мол, закаливание ещё никому не повредило...
В учительской, что располагалась на втором этаже, собралось с десяток педагогов — тех, у кого сейчас не было уроков: такое время называли окном или форточкой.
Столы в этой узкой и длинной комнате стояли в два ряда, как парты в классах. Возле окна один ряд, возле стены, уставленной шкафами, другой. И учителя, сидя за столами напоминали учеников за партами, но, если кто-то из педагогов очень уж сутулился, замечаний никто им не делал.
Напротив дверей, которые выходили в коридор, возле стены стоял старый диван. На нём ночью спал сторож, а днем, он обычно был занят. Все знали, что диван предназначался для начальства и проверяющих, которые могли заглянуть в школу в любое время без предупреждения.
Две женщины-учительницы достаточно почтенного возраста сидели рядом за одним столом, проверяли тетради. Некоторые молодые преподаватели и их более старшие коллеги такой обязанностью, как проверка тетрадей, себя не очень утруждали. Это были те, у кого к этой профессии не было призвания, кто понял, что в школе оказался случайно. Другие, что не представляли своей жизни без учительства, школьных звонков, детских улыбок, старательно корпели над книгами и тетрадями, внимательно писали конспекты, вдумчиво составляли планы. Таких не пугали никакие трудности, даже то, что в здании прохладно — эти учителя считали своей обязанностью как следует учить и воспитывать детей. Те, что не принимали тех условий, в каких приходилось работать, ко всему еще и возмущались, что у педагогов маленькая зарплата. Говорили: «Как оплачивают, так и работаем…»
Тем временем несколько девушек вернулись из столовой.
— Не понимаю, почему нас кормят полуфабрикатами? — возмущалась юная историчка Карина Людвиговна, мигая длинными накладными ресницами.
— А у нас в студенческой столовой такие блинчики готовили… Пальчики оближешь, — вспомнила её подруга Клавдия Петровна. — А тут… Каждый день котлеты, котлеты, шницель раз в неделю. Где элементарная фантазия повара? А ещё вопрос — куда смотрит директор школы?
— Директор заботится, чтобы экономили электроэнергию, топливо. Тогда его будут хвалить, будет премия. А столовая… — сказала филолог Ольга Михайловна и безразлично махнула рукой.
— Девчата, вы еще молодые, — осторожно сказала неопытным коллегам географичка со стажем Валентина Михайловна. — Думайте, что говорите.
— А разве мы не правду сказали? — удивилась Клавдия Петровна. Если что мы сами можем сказать директору об этом. Пусть знают, что нужно больше заботиться и об учителях, и о детях. Конечно, прежде всего о детях. Они же, ведь всем известно, не едят такой обед. Все знают, что приготовленную еду несут обратно на кухню. Жалко, столько продуктов портится.
— Ну, нашим поварам школьный продуктов не жалко. Они этими отходами своих поросят откармливают. Вообще, сейчас такое время, что кажется, многие не думают о профессиональном достоинстве, обычной человеческой порядочности.
— О профессиональном достоинстве, уважении и доброте мало кто сейчас вспоминает, —оторвалась от тетрадей на вид бабушка, сухая, со сморщенным лицом, умными глазами преподаватель химии Тамара Васильевна.
Учителя всегда смотрели на неё с удивлением. Казалось бы, чего этой бабке не сидеть дома, да не смотреть телевизор? Дети на уроках ее не слушают, бывает даже издеваются. Ей, с её не современными моральными понятиями не понять теперешнюю детвору. А она все думает, что воспитанием подрастающего поколения сейчас занимаются не те, кому это дело нужно было бы доверить. Мол, раньше… А что раньше? Было — не вернется то, что было раньше. Она всё говорит, что молодые учителя, да и родители учеников былой могущественной страны, люди, которые мало что видели в жизни, не узнали голод, лишения, как, например, она, разве могут кого-то воспитать добрым, умеющим сострадать? Вот среди ее бывших учеников и ученые, и генералы, и учителя, и руководители… А кем станут сегодняшние ученики?
Вообще же Тамара Васильевна сама тактичность, деликатность, интеллигентность и безмерная доброта. Она при всех этих своих качествах тем не менее не понимала, почему многие юноши и девушки после окончания педагогических вузов неохотно идут работать в школу учителями. Некоторые из них отработав в школе после университета два года (обязательный срок) ищут работу, где можно было бы заработать значительно больше. Поэтому в школе с каждым годом всё больше учителей пенсионного возраста.
— Я после института в деревне два года работала, — вспоминала Тамара Васильевна, — Бывало идёшь по улице, каждый встречный издалека чуть не до земли тебе кланяется, а дети «день добрый» говорят по нескольку раз в день. Сейчас здороваться с учителями у старшеклассников стало чуть ли не дурным тоном. А чтобы сделать кому-нибудь из учеников замечание, нужно ещё хорошо подумать, стоит ли. Скажешь кому-либо не то слово, так завтра, а то и в тот же день мать или отец прибегут к директору с жалобой на тебя, мол, моего ребёнка обидели. А потом ещё и оскорбят: «Занимайся своей химией, учи, а воспитание — наше дело! Ещё раз обидишь — пожалуемся на самый верх, мало тебе не будет!»
— Интересно чем это все закончится? — оторвалась от карты на столе учительница географии Валентина Михайловна. — Меня это всё как бабушку интересует и волнует. Мой внукам через пять лет в школу идти. Кто их учить будет и как? Хотим мы этого или нет, но наше поколение отходит от дел. Сейчас в педагогические колледжи да вузы, видимо, большинство поступают по принципу: «Нет дороги, иди в педагоги!» Вспомните, кто за последние годы из наших выпускников подался в педагоги? Середняк, слабые школьники. Даже Перелыгина, которую мы, бывало, по притонам с милицией искали, долго уговаривали, чтобы она хоть как-нибудь школу закончила в педколледж пошла. Помните, она ещё в девятом классе на ноге, немного выше щиколотки наколку сделала — гадюку, которая собирается прыгнуть на свою жертву. Вот и представьте, что она станет учителем, наденет платье, появится в классе и будет учить моих внуков…
— Надоело, всё одно и то же, и одно и то же — всё про негатив… Давайте сменим пластинку, — предложила Карина Людвиговна, присев на диван. Учительница внимательно разглядывала свой маникюр с пирсингом, где на ярко окрашенном зелёным лаком длинном ногте болталась серёжка в виде замочка, а на другом пальчике другая в виде ключика. — Надоела проза жизни, лучше расскажите что-нибудь интересное.
— Что интересного, кроме как о школе мы можем рассказать? Вот ты, Кариночка, молодая, и рассказала бы нам что-нибудь интересное. У тебя жизнь повернула так, как в каком-нибудь сериале или бестселлере. Вышла замуж за хорошего человека, съездила с ним свадебное путешествие в Египет, в подарок мерседес получила. А в нашей скромной жизни, что может быть интересное? — сказала Тамара Васильевна.
— И я с этим соглашусь, Карина Людвиговна, — поддержала ее Алла Сигизмундовна также пенсионного возраста женщина, — Расскажите, а мы с удовольствием послушаем.
— Ах, не ёрничайте, уважаемые коллеги, — спокойно, рассудительно сказала Карина Людвиговна. В коллективе она считала себя красивее и умнее других. К тому же — богатая… — Я знаю, многие меня не любят. Считают, что замуж я вышла по расчёту. Они просто мне завидуют. А что, мы прежде всего обычные женщины. Нам и любви хочется и богатства. Хотя, если о любви, так кто из нас знает — какая она? У каждого она своя… Ну и пусть мой Андрей небольшого роста и лысый. Но как он меня бережёт, какой заботливый! И обеспечивает меня всем, что мне нужно, как и должен обеспечивать свою жену нормальный мужчина. Он тихий, спокойный, всегда во всём мне помогает, — она лениво зевнула. — Ах, что-то на урок совсем не хочется идти, домой тянет. Я там себя королевой чувству… А деньги мой муж умеет зарабатывать. Он же их ни у кого не ворует, никого не грабит, платит налоги. Что тут плохого? Проблем у него в тысячу раз больше, чем у каждой из нас. Не всем же быть учителями, как мы, кому-то нужно и бизнесом заниматься. Хотя вижу работать в школе многим из нас надоело, не только мне. Серо, буднично, каждый день одно и то же. Однако же видимо скоро я от вас уйду, мы с мужем думали жить в столице, мечтали заиметь свой домик где-нибудь на окраине. Только куда поедешь, когда в нашем городе у него бизнес, да и в Бресте несколько торговых точек. Скорее всего в Брест мы и переберёмся, — она на минутку умолкла, затем продолжила, — Я вчера свой свадебный диск пересмотрела. Знаете, настоящая сказка. Я бы ещё раз замуж выйти не отказалась.
— Если кто возьмет, — усмехнулась Ольга Михайловна, бросив оценивающий взгляд на Карину Людвиговну.
— Думаете, если что, так меня уж и не возьмут? — женское самолюбие Карины Людвиговны было задето, на её лице появилось недовольство. И сразу же из-под неудачно наложенного слоя крема проступили морщины.
— А я своего мужа еле уговорила на мне жениться, — вдруг призналась Ольга Михайловна, чем удивила всех, хотя было непонятно, шутит она или говорит всерьёз.
— Как это? — удивленно спросила Тамара Васильевна и даже сняла очки, чтобы лучше рассмотреть не очень молодую женщину, не спуская с нее взгляда, ждала ответа.
— Заставили, потому что любили? — возвышенно спросила ну совсем худенькая девочка, выпускница университета прошлого года учительница биологии Юлия Николаевна, которую все называли Юленькой.
— Вы, Юленька, еще в том возрасте, когда кажется, что все браки заключаются исключительно по любви и на небесах, — сказала Ольга Михайловна. — А на всех любви не хватает. Дефицитный товар. Я будто и ничего, и с лица, и с фигуры, а он… Ну, эти уши-локаторы… — без эмоций рассуждала она. — Какая тут любовь?
— Ну, большие оттопыренные уши не порок, наоборот. Нет проблем со слухом. Вот когда-то видела по телевизору у известного режиссера Леонида Гайдая они так даже очень оттопыренные, и ничего, даже очень симпатично смотрится, — не согласилась с ней Тамара Васильевна. — А как замуж пошли?
— Ну как? Глаза закрыла и пошла, — будто о самом будничном деле, а не об очень личном говорила Ольга Михайловна, листая ученические дневники. — Мне исполнилось двадцать восемь, у него высшее образование, квартира, хорошая должность. Вот и ухватилась.
— А что для души? — учительницу географии также заинтересовала эта необычная жизненная ситуация.
— Для души у меня есть Машенька, дочка.
— В смутное время всегда было тяжело, — с сожалением проговорила Тамара Васильевна. — Не верить, не знать истины.
— А кто знает, что такое истина? — спросила Юленька.
— Добро, любовь, вера, — всё то, что ценится всегда.
— Деньги, власть также ценились всегда, а всё остальное — для утешения неудачников, — в голосе Ольги Михайловны чувствовалась ирония.
— Это основные принципы мировоззрения современной молодежи, — складывая карты констатировала Валентина Михайловна. — Неужели и мои внуки такими циниками вырастут?
— Да шучу я, шучу. Уже и посмеяться, разыграть вас нельзя? — звонко рассмеялась Ольга Михайловна. — Так можно превратиться в занудных училок.
— Да я не понимаю, Ольга Михайловна, —Юленька решила выяснить для себя до конца, что было сказано всерьёз, а что в шутку. — Вы так о замужестве всерьёз?
— В каждой шутке есть доля правды, — увильнула от прямого ответа Ольга Михайловна.
— Да ну вас.
В это время в учительскую вошла девушка, на которую сразу все обратили внимание. Она выделялась здесь как фигурой, так и одеждой. Украшение ей были не нужны, как не нужны они были живому цветку. Ясное, открытое лицо, вообще все в девушке было удивительно гармонично: пышные волосы, чёрные большие глаза, статная спортивная фигура.
— Добрый день! Я заметила, что вы меня рады видеть, — от бодрого приятного голоса, кажется, посветлело в сером помещении.
Девушка занимала ещё не совсем обычную в школе должность — социального педагога. Долгое время в школе вообще не придавали должного значения социальному воспитанию. Объявлялись разные реформы, потом они неожиданно сворачивались, вводились и отменялись разные предметы, закрепилась новая десятибалльная система оценки знаний учеников, происходили постоянные корректировки школьных программ, а ученик, как был учеником, так им и оставался. И проблемы воспитания оставались и остаются… Когда-то изучали этику и психологию семейной жизни, только специалистов по этому предмету не готовили и его в конце концов почему-то отменили. Общество столкнулось с проблемой детей, которые жили и воспитывались в так называемых семьях социально опасных. Чтобы оказать педагогическую помощь таким семьям, детям, в школах ввели должность социального педагога. Только хватит ли сил решить проблему одному учителю и даже со специальной подготовкой? Ну что, например, может сделать эта милая девочка?..
У нее было необычное имя — Милена. Ее появление в учительское означало, что кто-то из педагогов вместе с ней должен посетить какую-нибудь так называемую проблемную семью. Лучше всего туда идти с классным руководителем.
Милена направилась к Ольге Михайловне, и все с облегчением вздохнули…
— Ольга Михайлова, а что, если мы сегодня посетим ваших учеников? Давно не были у них? Как там теперь, в семьях?
Голос Ольги Михайловны был спокойным, даже, казалось, ее не смутило то, что сегодня «жертвой» социального педагога стала именно она.
— Недавно Юра пришел в школу с синяком под глазом. Как я не выспрашивала, так и не сказал, что случилось. А я же не следователь. Катю стали лучше одевать.
— Вы вечером свободны, может сходим? —попросила Милена.
— Свободна не свободна, а раз нужно… Я только дочку из детского сада заберу и пойдём.
— Жалко вашу малышку. Неужели не с кем оставить на час-другой?
— Ничего страшного, пусть привыкает к жизненным трудностям. У мужа какое-то собрание или семинар.
— Значит, договорились. Постараемся долго не задерживаться, посмотрим, что и как, и уйдём.
Прозвенел звонок учителя зашевелились, поднялись со своих мест, направились в классы к ученикам.
Зима пришла рано. Было только начало декабря, а снег щедро укрыл замёрзшую землю, мороз за несколько дней достиг десяти градусов…
Ольга Михайловна забрала дочку из сада и поспешила к школе, где договорились встретиться с Миленой. Маша еле успевала за матерью.
— Мамочка, ножки болят, и пальчики тоже.
— Неужели замёрзла? — спросила мать.
— Нет, — хочу на ручки.
— Ты уже большая, иди сама, хорошо, доченька? Догоняй! Тому, кто бегает быстро, никакой мороз не страшен…
Они всё равно опоздали, когда пришли к школе, там их уже ждала Мелена Сергеевна.
— Простите, что опоздали. Давно ждете? — спросила Ольга Михайловна.
— Ничего страшного, минуты три.
— Тогда, может, забежим в школу? Маша совсем замерзла.
Немного согревшись возле стола дежурного вахтёра, вышли на улицу и пока плелись по заснеженным улицам и переулкам, их вновь немного пробрало холодом.
— Может, чаю предложат, — сказала Ольга Михайловна, надеясь согреться в чужой квартире. Женщины вошли в подъезд жилого дома и остановились. Ольга Михайловна потрогала у дочери руки: в самом ли деле замёрзли... Машины ручки были тёплыми.
— Вряд ли предложат, — сказала Милена Сергеевна, — сейчас не те времена. Да и если зайдём, то, возможно, увидим то, что и в прошлый раз: мама с друзьями будут отмечать какой-то придуманный ими праздник или событие, а ребёнок будет слепить глаза возле телевизора или компьютера.
Учителя подошли к нужной двери, позвонили.
Двери открыл хозяин. Увидев симпатичного, спортивного на вид стройного молодого мужчину, женщины смутились, подумали, что перепутали номер квартиры, что позвонили не в ту дверь.
— Простите, тут живут Полунины? — спросила растерянная Ольга Михайловна.
— Живут. А вы к кому?
— Мы из школы, — ответила удивлённая Милена. — Вы Кате кем будете?
— Отец, —теперь удивился уже мужчина.
— Чудесно! Нам с вами нужно поговорить.
— Ну, если нужно, то пожалуйста, проходите, раздевайтесь. Я чайник поставлю, за чаем и поговорим. Замерзли, наверное, пешком добирались? Хороший сегодня мороз, давно такого не было.
Женщины не успели опомниться от неожиданного гостеприимства хозяина, необычно было и ощущать ту галантность, с которой он помогал им снять верхнюю одежду. Маша разделась сама, первая, терпеливо держала свою короткую красную шубку, ждала, когда о ней вспомнят взрослые.
Мужчина же, помогая женщинам, не обращал внимания на ребенка, но Маша неожиданно сказала:
— Какой же вы дядя… Разве может быть мороз добрым? Нас заморозил, а вы его хвалите… —
Все дружно рассмеялись от такой детской наивности, скованность и напряжение между незнакомыми людьми исчезла.
— А тетя учительница сказала, что тут нас не угостят, и чай не дадут, —вдруг добавила девочка. Хозяин, услышав это, усмехнулся, а женщины с укором посмотрели на Машу: им было неловко.
— Ничего, — сказал мужчина, обращаясь к Маше. — Она просто пошутила. И не такой уж я плохой дядя, — немного помолчав, добавил: —А знаешь, у меня конфеты есть. Любишь конфеты?
— Спрашиваете. Кто ж их не любит? — обрадовалась Маша.
— Вы проходите в комнату, там Катя уроки делает, а я чай заварю, —хозяин пошел на кухню, а учителя и Маша направились в комнату, куда показал хозяин. Войдя туда, они увидели Катю. Она сидела за компьютером, управляла на экране гоночными машинами. Увидев учителей, Катя обрадовалась. Она была жизнерадостным ребенком. Ольга Михайловна знала, что те непростые жизненные обстоятельства, что окружали девочку, пока что не смогли сделать ее хуже, как бы сказать, не убили у неё доброту, искренность, сочувствие к другим, которые заложила в нее природа.
— А это ваша Маша? Такая маленькая, хорошенькая, — сказала Катя.
— Я не маленькая. Мне уже пять лет. Я скоро в школу пойду, — ответила Маша, а потом: — А можно и мне поиграть?
— Конечно, можно. Я только объясню, что к чему, — охотно согласилась Катя.
Дети увлеклись компьютерной игрой, учителя рассматривали, как обставлена комната. Они уже не однажды бывали здесь, видели эту шикарную импортную мебель, их поразило, что за то время, пока они не появлялись здесь, в комнате был сделан дорогой евроремонт. Но вместе с тем учителя заметили, что тех дорогих вещей, которые свидетельствовали о достатке в семье, стало значительно меньше. Многие шикарные игрушки, статуэтки, что стояли за стеклом в серванте, фарфоровая посуда, хрусталь, исчезли.
Тем временем, пока они осматривались в комнате, сюда, держа в руках поднос, вошел хозяин.
— Катя, что же ты учителям не предложила сесть? — хозяин направился к столу, сделал вид, что не видит, с каким вниманием гости рассматривают комнату.
— Ничего, сказала Ольга Михайловна, — может быть Катя посчитала, что ученице приглашать учителя неудобно. Правда, Катя?
— Да, — еще больше смутилась девочка и покраснела. —Я думала, что они сами сядут.
— Играйте, играйте, —сказала Милена Сергеевна, также осознав, что сейчас чувствует девочка.
Дети снова начали внимательно следить за нереальным миром на мониторе, за тем, что там происходит. Взрослые разместились за небольшим журнальным столиком — женщины на диване хозяин в кресле.
Раньше, когда учителя приходили в эту квартиру, они обычно замечали, что Катина мать немного пьяна. Часто здесь были и ее такие же захмелевшие подруги. Педагоги видели, что Катя не ухожена. Понимали, как ей нелегко, что девочке нужна помощь. Но какой она должна быть? Что сделать, чтобы мать взялась за ум, они не знали…
Сейчас же ситуация была иной: их встретил Катин отец, приличный, интеллигентный молодой мужчина. Раньше они его ни разу не видели.
— Угощайтесь и рассказывайте, что Катерина натворила. Плохо учится?
Чай был чудесный, с тонким приятным ароматом. Ольга Михайловна когда-то пила такой у знакомых мужа, которые каждый год отдыхали за границей, и оттуда привозили чай дорогих сортов.
Милена украдкой рассматривала переплёты книг в книжном шкафу. Фамилии некоторых авторов она встречала впервые.
— Нам, Максим Петрович, очень неловко, — начала Ольга Михайловна. — Если мы ошибаемся, то простите. Мы же не по собственному желанию стучим в двери некоторых наших учеников. Это наша работа, и у вас мы не в первый раз, — на мгновение она остановилась и , подбирая нужные слова, чтобы как можно деликатней объяснить причину визита, продолжила: — Понимаете, всё дело в вашей жене.
Милена поспешила «помочь» своей коллеге:
— Почти всегда, когда мы к вам приходили, у вас дома было не всё в порядке… Вы понимаете, о чём я говорю?
Милена не могла при дочери говорить о её матери плохое, хотя видела, что Катя занята игрой, не обращает внимание на то, что говорят взрослые. Но она, и Ольга Михайловна тоже, видели, как воочию менялось лицо мужчины. Понимали, что он не хотел, чтобы его семейные неурядицы стали известны учителям его дочери.
— Давайте выйдем в прихожую, — предложила Ольга Михайловна, — Пусть дети играют.
Они вышли из комнаты, остановились в прихожей, хозяин пригласил женщин в гостиную.
Из рассказа Кати Ольга Михайловна поняла, что семейные обстоятельства заставили Полунина изменить привычный образ жизни, отказаться от поездок, больше бывать дома. Так он пробовал сохранить семью, уберечь жену от нежелательных подруг и знакомых, которые плохо воздействовали на неё, вносили разлад в отношение между ними.
Было видно, что отец много внимания уделяет воспитанию дочери. Ольга Михайловна заметила, что Катя стала лучше учиться, начала аккуратно одеваться и вообще, стала серьезно-задумчивой.
Несколько раз Ольга Михайловна пыталась узнать о здоровье ее матери, но девочка отвечала только короткими фразами, мол, все нормально.
Однажды поздно вечером, когда Ольга Михайловна укладывала дочь спать, муж позвал ее к телефону.
— Ольга Михайловна, — он назвал жену так, как ее называли коллеги и ученики в школе, и недовольно пробормотал. — Иди быстрее, там твоя воспитанница плачет, не может успокоиться.
Когда Ольга Михайловна взяла трубку, то действительно из-за частых всхлипываний, что слышались там, не могла понять, что случилось.
— Катерина, сначала успокойся, расскажи, что с тобой? — попросила учительница.
— Папа с мамой снова поругались, мама ушла из дома. Потом папа сказал, что ему очень плохо, болит в груди, пошёл в спальню и упал на пол. Сейчас лежит, не может стать…
— Катя, слушай меня внимательно. Я вызову скорую помощь, и тут же еду к вам. Если доктор приедет раньше, чем я доберусь, то открой ему дверь, не бойся, доктор поможет отцу…
Ольга Михайловна возле подъезда дома, где жила Катя, увидел машину скорой помощи, немного перевела дыхание и поспешила на третий этаж. Дверь в квартиру была открыта, Ольга Михайловна вошла, увидела, что в комнате на кровати лежит Катин отец, а возле него врачи. И ещё, что он сейчас был совсем не похож на того прежнего, красивого статного мужчину, которого она знала. Катя же сидела в кресле в уголке комнаты и тихо, еле сдерживая себя, чтобы не зарыдать, плакала. Видимо, она понимала, что и врачам, и отцу нужна тишина.
Ольга Михайловна подошла к девочке, села рядом в широкое кресло, привлекла её к себе, тихо сказала:
—Катенька, все будет хорошо, вот увидишь…
Девочка, ощутив искренность в словах учительница, ее сочувствие, словно соглашаясь слегка кивнула головой, вытерла руками слёзы на щеках.
После того, как Полунину врачи оказали помощь, и он открыл глаза, не то с болью, не то с какой-то виной он посмотрел на дочь и ее учительницу; молодой врач, обращаясь к Ольге Михайловне и к Кате сказал:
— Все будет хорошо, сейчас мы заберем его в больницу, вылечим.
Пока медики из бригады скорой помощи ходили за носилками, заходили к соседям, чтобы те помогли занести больного в машину, учительница узнала от молодого врача, что в настоящее время болезни сердца «омолодились»: инсульты, инфаркты случаются даже в двадцатипятилетнем возрасте, и что, может, у Катионного папы инфаркт — точный диагноз поставят в больнице.
Также сказал, что врачи приехали вовремя.
Больного положили на носилки. Катя держала отца за руку, он смотрел то на дочь, то на Ольгу Михайловну, и когда их взгляды встретились, еле слышно, произнес:
— Вы простите, но я боюсь, что Катя останется одна, может…
— Не беспокойтесь, Максим Петрович, — поспешила успокоить его Ольга Михайловна. — Катя побудет со мной, а вы поскорее выздоравливайте и ни о чем не думайте.
— Кроме жены, в нашем городе из родственников у меня никого нет. Она же ушла… и это, я знаю, на несколько дней. Так что…
— Я поняла, всё будет хорошо, — повторила Ольга Михайловна. — Катя поживет у нас, у вас прекрасная девочка.
Максим Петрович, показалось, слабо, с благодарностью усмехнулся и закрыл глаза.
Все это время Катя стояла возле учительницы, которая держала ее за руку, и, кажется, ничего не слышала и никого не видела, кроме отца.
Когда больного Полунина размещали в машине скорой помощи, закрылась входная дверь, Катя уже не могла сдержаться, и заплакала навзрыд.
— Ну что ты, Катерина… всё будет хорошо, отец быстро поправится, теперь медицина совершает чудеса, — утешала учительница девочку, гладя ее мягкие волосы. — А ты уже взрослая, будешь помогать ему, будешь оберегать его — мужчины же слабее нас, женщин.
Девочка еще крепче прильнула к Ольге Михайловне, и она почувствовала, как Кате не хватает материнского тепла
Попрощавшись с Катей, Ольга Михайловна приехала домой и сразу же сказала мужу, что Полунин тяжело болен, а также, что решила временно взять девочку к себе. Сергей, немного помолчав, сказал:
— Вот не думал, что ты станешь миссионеркой. Это, поверь, сейчас не модно.
— Сережа, девочка осталась одна, неужели отдавать её в приют? Неужели тебе безразлична её судьба? Нет, нельзя ее одну оставлять.
— Я сочувствую ей, ее отцу, но ты совсем забыла, что у тебя есть семья, забыла о своих семейных обязанностях. Ты слишком много времени отдаёшь школе, пропадаешь там с утра до вечера, даже вечером у тебя то педсовет, то родительское собрание, то собрание классных руководителей. Одним словом, почти каждый день у тебя то вечер, до утренник, то экскурсия, то поход в кино. Надоело. Сколько раз я предлагал тебе уйти из школы! Сидела бы в исполкоме, перебирала бумажки, и голова бы не болела. Сколько у нас там таких, как ты, с педагогическим образованием… они перешли на другие условия работы. Сейчас, многие, у кого есть возможность, ты это прекрасно знаешь, бегут из школы, ищут, где лучше и не так хлопотно.
— Сережа, нужно решить, что делать с девочкой, — сказала Ольга Михайловна. — У девочки нет никого из родных в Беларуси, бабушка в Челябинске. Конечно, она приедет. Катя и так много пережила, зачем ей ещё стресс? Отец через неделю другую поправится, приедет бабушка, всё будет нормально. Потерпи несколько дней, нужно же помогать людям…
Та настойчивость и прямота, с которой она, если нужно было, настаивала на своем, не раз удивляли мужа.
— Надоело… делай, как знаешь, — махнул он рукой. — Тебя всё равно не переубедить.
Несколько дней, которые провела Катя в семье учительницы Ольги Михайловны, успокоили девочку. Но сейчас в школе она была менее активной, чем раньше. Да и здесь, в чужой семье, девочка старалась быть менее заметной. Когда муж Ольги Михайловны приходил с работы, Катя вообще, становилась другой, казалось, она чувствовала, что он не хочет, чтобы в его семье жила чужая девочка. Только играя с Машей, Катя постепенно словно пробуждалась, и даже, случалось, забыв обо всём, заразительно смеялась. Каждый день она спрашивала у учительницы, когда можно навестить отца, перевели ли его из реанимации в обычную палату?
Тогда Ольга Михайловна набирала номер телефона, звонила в больницу, спрашивала, как чувствует себя Полунин?
Вскоре на ее вопрос о состоянии Полунина Ольге Михайловне сказали, что его перевели в палату номер три. Лицо Кати, когда она услышала эту новость, посветлело, она сказала учительнице, что очень хочет поскорее навестить отца в больнице.
— Сейчас же едем, —сказала Ольга Михайловна.
По дороге они зашли на рынок, купили апельсины, бананы, яблоки и груши. Палата, в которой лежал Катин отец, была на втором этаже. Катя, а за ней и Ольга Михайловна почти бегом поднялись по лестнице, остановились перед палатой. Катя на мгновение замерла, словно растерялась.
Ольга Михайловна тихо постучала в дверь и немного обождав, медленно толкнула её; войдя, окинула взглядом больных. Полунин лежал возле окна и не сразу заметил их. Вид у него был очень усталый, было видно, что тяжелая болезнь измучила его, сильно изменился: лицо раньше светлое и доброжелательное сейчас выглядело серым.
Вдруг Полунин увидел Ольгу Михайловну, затем дочь, которая вышла из-за спины учительницы.
Ольга Михайловна легонько подтолкнула девочку, та бросилась к отцу, обняла его, осторожно поцеловала в щёку.
— Доченька, — прошептал он, — Как я рад, что ты пришла. И вам рад, Ольга Михайловна.
Катя рассказывала о школе, о дружбе с Машей. Полунин слушал дочку очень внимательно, часто переводил грустный взгляд на Ольгу Михайловну и в этом его взгляде учительница чувствовала благодарность за заботу о девочке.
Держа перед собой пакет с фруктами, Ольга Михайловна подошла к кровати Полунина, сказала:
— Это вам, Максим Петрович. Угощайтесь и угощайте всех. Я так рада, что вы наконец в палате, что Катя рядом с вами.
— Ольга Михайловна, спасибо вам за всё. Помните, я ваш вечный должник, — Максим Петрович осторожно приподнялся в постели. — Я знал, что вы не оставите Катю одну.
— Не будем об этом, — сказала она, — у вас такая чудесная дочь. — И немного помолчав, добавила, — А про помощь, ловлю вас на слове, поправитесь, я вам подкину работу — ремонтировать школьный кабинет.
— Согласен, с удовольствием! Для вас согласен отремонтировать даже школу… Хочу спросить, чтобы потом не забыть… Я просил медицинскую сестру в реанимации, чтобы она вам позвонила, просил сообщить моей маме, что я в больнице. Думаю, что она приехала бы.
— Не волнуйтесь. Я сразу позвонила в Челябинск, ваша мама сказала, что срочно выезжает. Кстати, вот мобильный телефон, можете сами ей позвонить, — Ольга Михайловна достала из сумочки телефон, положила его на тумбочку.
Полунин посмотрел на Ольгу Михайловну и с благодарностью улыбнулся.
Катина бабушка приехала из Челябинска перед самым Новым годом и сразу же направилась в больницу. Катю она решила встретить в больнице, знала, что дочь с учительницей во второй половине дня каждый день навещают её сына.
Когда Ольга Михайловна встретилась с матерью Полунина, то в глаза ей бросилось, что она и сын очень похожи: у неё такие же, как у него приятные черты лица, но, кажется, характер у женщины более добродушный, в разговоре она более эмоциональна чем сын.
После непродолжительной беседы с сыном, Полунина небрежно-безразлично подала Ольге Михайловне завёрнутый в бумагу небольшой свёрток.
— Возьмите, пожалуйста. Это вам.
Ольга Михайловна отстранилась от женщины, с удивлением посмотрела на неё, потом перевела растерянный взгляд на Максима Петровича, почувствовала, что краснеет, и они поняли — произошло что-то неприятное, нетактичное.
— Это деньги… — объяснила женщина. — Вы же потратились.
— Не нужно…Что вы… — ещё больше покраснела Ольга Михайловна и решительно отодвинула свёрток от себя. — Кто-то должен был помочь. Я же не ради денег помогала.
Мать Полунина застыла в недоумении.
— Как же так, даром? Сейчас время такое, что...
— Простите, Ольга Михайловна, мама не хотела вас обидеть, ─ сказал Полунин. ─ Ей хотелось как-то компенсировать затраты, которые вы понесли по моей вине. Да и расходы на Катю... Простите. В общем, если правду говорить, то я уже и сам давно привык к тому, что за всё нужно платить.
─ Ах, не нужно извиняться, ─ немного успокоившись сказала Ольга Михайловна. ─ Давайте лучше забудем об этом, вижу, моя помощь больше не нужна, ─ Ольга Михайловна посмотрела на счастливых Катю, Полунина, его мать. ─ В школе увидимся, ─ учительница вышла из палаты, ей хотелось поскорее избавиться от того неприятного чувства, которое охватило её, когда мать Полунина предлагала ей деньги...
А Максиму Петровичу после того, как Ольга Михайловна ушла, стало грустно. Показалось, словно в палате стало меньше света, кажется, здесь даже повеяло холодом. Только теперь он понял, что долгими зимними вечерами ждал прихода не только дочери, но и её учительницы. Ему было очень приятно видеть Ольгу Михайловну, она нравилась ему, эта симпатичная красивая женщина с правильными чертами лица, нравились её рыжие, слегка вьющиеся волосы, всегда аккуратно причёсанные, он любил смотреть в её светло-синие глаза, немножко конопатый носик. Максим понимал, что волнение, нежность к женщине могли возникнуть из-за чувства благодарности за всё то, что она делала для дочери и для него.
Порой, когда в палату приходила Катя с Ольгой Михайловной и он разговаривал с дочерью, то замечал, что учительница приглядывалась к нему. Случалось, когда их взгляды встречались, тогда оба сразу же отводили глаза. Значит, думал он, эта милая женщина не безразлична к нему.
Вообще-то, женщин у Полунина почти не было. Первое его серьёзное увлечение женщиной закончилось браком. Марго ─ не то его первая любовь или увлечение, когда-то тоже была милой красивой девушкой, ласковой. Однако почему-то с годами их совместной жизни она менялась, как бы сказать, становилась грубоватой, невнимательной к нему, и вот уже давно между ними, кажется, появилось какое-то едва уловимое отчуждение. А потребности Марго неизмеримо увеличивались, ей хотелось больше нарядов, простая еда ей не нравилась, на столе часто появлялись деликатесы: балыки, буженина, красная рыба, икра. Когда родилась дочь хлопот прибавилось, и Марго, непривычная к физическому труду, частым недосыпаниям, начала жаловаться, что он не помогает ей, всегда в разъездах.
Полунин был занят работой, не заметил, как и когда жена начала курить дорогие сигареты, что в его доме всё чаще происходили застолья, не сразу заметил, что жена постепенно начала пить.
К нему в больницу Марго приходила только дважды, и то, чтобы попросить денег. У неё был ужасный вид. Была она в грязной помятой куртке и потёртых, в пятнах от жира джинсах. От Марго несло перегаром. Опухшее лицо было трудно узнать.
Полунин помнил ─ дома на столе в портмоне, когда его забрали в больницу, оставалось много денег, значит, какое-то время, пока он лежал здесь, жена с подругами жила шикарно и, известно все его деньги, потратила.
─ Марго, остановись, возьмись за ум, что ты делаешь? ─ начал он упрекать жену, когда они вышли в коридор, чтобы поговорить.
─ Ну ты зануда, Макс, ─ издевательски усмехнулась она. ─ А ещё ко всему ты стал жмотом… Мне даже не с чем прийти к тебе: я не могу купить ни яблок, ни апельсинов. Денег ни копейки...
─ Мне ничего не нужно. Тут неплохо кормят. ─ на душе у Максима Петровича было скверно. Да и не оставляло чувство жалости: пропадает жена, гибнет, и он не может ничем ей помочь.
─ Тебя то кормят, а я голодная. Послушай, ты как-нибудь убеги отсюда, на часок, сними денег. Никто не заметит, в тихий час... Я прошу.
─ Ты можешь обо мне что хочешь думать, а на выпивку я тебе денег не дам! Иди работать, как это делают все люди, ─ Полунину хотелось, чтобы жена поскорее ушла из больницы, он заметил, что к ним прислушивались больные, которые прохаживались по коридору.
─ Я же ничего не умею делать, ─ убедившись, что он не шутит, сказала она, решила поменять тактику. ─ Ну что ж, если так, придётся продать чешский гарнитур. Я так и сделаю. Уже покупателя нашла.
Бессмысленно рассуждать ─ когда и в чём он ошибся. Неужели в том, что никогда не жалел ей денег, которые, как понимал, и стали причиной несчастья? А деньги эти давались ему нелегко. В общем, можно было бы и не зарабатывать их много, но теперь человек в обществе, кажется, считается самодостаточным, если у него есть весомый банковский вклад, причём, желательно в валюте. Кажется, сейчас никакой иной капитал, тем более душевный, никого не волнует. А зря. Хорошая жена, семья, где всё хорошо, как выяснилось, как показала жизнь, дороже любого самого ценного капитала, любых денег. Вот было бы у Марго больше ума, любви к нему, Кате, не случилось бы такой идиотской ситуации, в которую попала семья.
На уроке химии в 11 «Б», который в школе считался самым проблемным классом, произошло необычное происшествие.
Хулиганистому Адаму Хвойницкому, который стоял на учёте в милиции, химические свойства металлов стали неинтересны, он достал из кармана зажигалку, щёлкнул выключателем и поднёс к шикарной шевелюре Паши Мельника, который сидел впереди. Некоторые выпускники отращивали долгие пряди, которые свисали до плеч. Паша Мельник, откормленный, упитанный парень почувствовал опасность только тогда, когда пламя от зажигалки коснулась «шедевра» самодеятельного парикмахерского искусства, который красовался на его голове.
В классе запахло гарью. Прикрывая руками носы, перепуганные девочки с криками отчаяния, возмущения выбежали в коридор. На шум, крики, грохот дверей из своего кабинета, который был рядом с кабинетом химии, выскочил директор. Выслушав путаный рассказ учительницы химии Тамары Васильевны, он ужаснулся, схватил одной рукой Хвайницкого, другой его жертву, потащил учеников в коридор. Перед этим он наказал класс.
─ Хотите весёлой беззаботной жизни, не можете жить без приключений? Что ж, сидите, дышите этой палёной парфюмерией до конца занятий, все шесть уроков, ─ он, взволнованный необычным происшествием забыл, что половина уроков прошла. ─ Окна не открывать, не хватало вам батареи разморозить! Что за класс… На всю школу план по чрезвычайным ситуациям перевыполнили. Вчера двери сломали, а сегодня... А вы, Тамара Васильевна, напишите докладную о случившемся, ─ бросил он напоследок учителю.
После этого урока следующего у Тамары Васильевны не было, она сидела, переживала, не зная, как быть. В учительскую заглянул директор ─ это было ещё молодой руководитель, работал только полгода на этой должности.
─ Тамара Васильевна, инцидент очень серьёзный, я бы отнёс его к социально-опасным, ─ сказал он. ─ Безнаказанным этот поступок оставить нельзя. Иначе Хвойницкий, или кто-то другой школу подожгут, если мы своевременно не остановим этого хулигана. Вы написали докладную? Напишите на моё имя. Я уже позвонил инспектору по делам несовершеннолетних. Пусть милиция разбирается, это и их функции.
─ Давно пора в воспитательный процесс подключать спецслужбы, ─ поддержала директора учительница английского языка Мария Петровна, которую многие за твёрдый, как у железной леди характер, называли Тэтчер. — Эта безнаказанность, потакание инстинктам ещё не раз принесут нашей школе дурную славу. Непонятно, кто кого в конце концов будет воспитывать и, вообще, кто кого сейчас направляет на путь истинный. Вы думаете, ученики не знают, что нам за двойки больше, чем им достаётся? Что «три» сейчас ставят только за посещение уроков? Я и Сёмкину три поставила, а он мне говорит: «Вы, Мария Петровна, вечером, после второй смены не боитесь возвращаться из школы домой?»
─ Будем наводить порядок, ─ с оптимизмом подвёл итоги разговора директор. ─ Но учителя должны активизировать воспитательную индивидуальную работу. Однако, митинг заканчиваем, расходимся по кабинетам. Педагоги должны быть где? В гуще масс, а эта гуща для нас ─ дети. Раньше говорили: «Контроль, контроль и ещё раз контроль», потом подкорректировали: учиться, учиться и ещё раз учиться, ─ директор вышел из учительской, но в класс не пошёл, повернул в свой кабинет.
─ Ну вот, сами подлили масла в огонь, а когда я работала в Польше…
Услышав в который раз эту фразу, которую произнесла Тетчер, некоторые учителя решительно, словно бросившись выполнять директорское распоряжение, прихватив классные журналы, направились к выходу.
Ещё бы, история про то, как Мэрия Петровна поехала за границу зарабатывать деньги, многим давно набила оскомину: все почти досконально знали про порядки в системе образования соседней страны.
─ Не скажу, как там было в других школах этой страны, а в нашей школе детей на перерывах в кабинетах не держали. Звонок прозвенел ─ класс на замок, ─ продолжала Тэтчер. Это самый верный способ сохранить в школе всё целым и поддерживать порядок. Там дети перед дверями ждут учителей. А мы в учительской каждый перерыв пили кофе. Нам там и кофе давали, кстати, бесплатно. Ещё были бесплатные ручки, тетради. А тут купи всё за свою зарплату. Как будто она у нас как у российских олигархов. В нашей школе придут на урок человек пять без ручек, карандашей, так ещё и их, будь добр, обеспечь средствами обучения… Ну вот, разбрелись педагогики, ─ Тетчер закончила свою речь почти в впустившей учительской, посмотрела на Ольгу Михайловну, которая проверяла тетради. ─ И у вас окно, Ольга Михайловна?
─ Да.
─ Бросьте безнадёжное дело, пойдём в столовую кофе выпьем.
─ Боюсь не смогу составить вам компанию, тогда сочинения не проверю.
─ А я тетради давно бросила проверять. Мне за проверку копейки платят, неужели за эту мелочь буду глаза портить?
Ровно через месяц Тетчер вновь грустила во время вынужденного перерыва, а Ольга Михайловна корпела над тетрадями. В учительскую заглянула Карина Людвиговна. Ольга Михайловна, когда со стуком закрылась дверь, оглянулась, задержала взгляд на коллеге. Яркий васильковый цвет наряда модной учительницы не мог не обратить на себя внимания.
─ Карина Людвиковна, у вас такой прикид, что сегодня вашим детям будет не до учёбы, ─ не удержалась Тэтчер.
«Скоро Новый год», ─ подумала Ольга Михайловна. ─ «Если бы Карина так не оделась, то я и не вспомнила бы. Совсем забыла, что нужно подарки покупать. Карина сегодня как ёлка нарядилась. И зачем так ярко, с вызовом?»
Трикотажная кофточка гладко облегала гибкую фигуру Карины, васильковыми были и её туфли. И главное ─ такого же цвета были серёжки ─ соединённые цепочками три треугольничка напоминали две необычного цвета ёлочки. Длинные ногти бледных пальцев были окрашены в тот же васильковый цвет.
─ Товарищи-господа, у меня пропал кошелёк, ─ сделав несколько вальяжных шагов по учительской, вдруг объявила Карина Людвиговна.
─ Может, где-нибудь оставила, ─ с искренней озабоченностью посочувствовала ей Тэтчер. ─ В столовой или в туалете.
─ Интересно. Ну можно было оставить в столовой, но я там не была, в туалете... Интересная оригинальная версия. Нет, я только что провела урок. Кстати, в вашем классе, Ольга Михайловна. После звонка вышла поговорить по телефону. Сумку, дура, оставила, я часто её оставляла в классе. У вас нет нечистых на руку детей?
Ольга Михайловна поняла ─ проверить тетради ей не удастся.
Карина Людвиговна, я только три месяца, как классный руководитель. Что можно узнать о двадцати трёх учениках за это время? Учительница начальных классов ничего не сказала на этот счёт.
─ А может, кто-нибудь и следующего класса, что зашли взял? Что-нибудь взять чужое ─ к этому более способны подростки. Часто просто для того, чтобы просто взять, а не украсть.
─ 9 «В» хороший класс. Там классный руководитель Милена Сергеевна. С учениками уже поговорила, они ничего не видели.
─ А вы скажите о пропаже завучу по воспитательной работе, ─ посоветовала Тэтчер. ─ Она в подобных делах профессионал, имеет богатый опыт.
─ Но какими методами этот профессионал в разборках пользуется, ─ посчитала нужным с ноткой скептицизма предупредить Ольга Михайловна.
─ Результат, бывает, оправдывает средства, ─ заперечила Тетчер
Меня нисколько не волнует какими средствами добыты сведения, меня интересует мой кошелёк, там всё-таки были мои пятьдесят тысяч, ─ сказала Карина.
Завучу по воспитательной работе Анне Фёдоровне Пиявиной дали кличку Пьявка. Называли её так не только некоторые дети, а даже некоторые учителя. Наверное, было за что ─ многим она, как говорят, хорошо-таки попортила крови.
Анна Фёдоровна создала свой стиль работы. Каждый понедельник в учительской вывешивала большой лист ватмана, на котором был написан план воспитательной работы на всю неделю. Кроме уроков, подготовки к ним, проверки тетрадей, нужно было ещё и выполнять план работы завуча, который некоторые учителя ставили на первое место и для его выполнения жертвовали даже уроками. Те, кто по какой-то причине не мог выполнить план или выполнял его плохо, без выдумки, не в полном объёме, становились объектом строгой критики. Когда Анна Фёдоровна подводила итоги выполнения плана и определяла, что кто-то не справился, то было видно, что она ощущает от этого какое-то лишь ей известное удовлетворение.
В то же время, Пиявка панически боялась проверок, и как только слышала, что ждут очередную группу ревизоров, у неё начинала болеть голова. Поскольку проверяющие прежде всего смотрели бумаги, особенное внимание уделяла оформлению документов по воспитанию и требовала от подчинённых, чтобы они писали развёрнутые планы и неукоснительно их выполняли.
В то время, когда учителя будто наперегонки выполняли планы завуча, сама Анна Фёдоровна, закрывшись в своём кабинете читала детективы. Когда детектив захватывал её острым сюжетом, а у завуча в расписании стоял урок, то она дочитывала его на уроке, детям же давала самостоятельную работу. Ученики из класса, где вела уроки Пиявка, жаловались своим классным руководителем, что часто пишут сочинения, которые она не проверяет или проверяет выборочно.
Анна Фёдоровна к происшествию ─ пропал кошелёк с деньгами ─ отнеслась очень серьёзно. Сначала поговорила с теми учениками, которые чаще всего нарушали дисциплину. Запугивая, пыталась, чтобы кто-нибудь признался в краже. Другим этапом расследования была её пылкая речь перед классом. Милена присутствовала при этом.
─ Мы провели уже расследование, ─ уверенно утверждала завуч перед учениками, ─ и точно знаем, чьих рук это дело. Чтобы не выносить ссор из избы, мы хотим, чтобы человек, который взял кошелёк, сам вернул его. Как это сделать? Я сейчас пойду в столовую, мой кабинет будет открыт, значит, есть возможность зайти в кабинет, вернуть чужое. Если же кошелёк не будет возвращён, мы вызываем милицию. Оперуполномоченный снимет отпечатки пальцев на сумке Карины Людвиговны, по ним и будет выявлен тот, кто взял кошелёк. В этом случае заводится криминальное дело, родители выплачивают штраф, виновный в краже получает чёрное пятно на свою биографию. Вот и думайте нужно вам такое или нет?
─ Такую же речь, только в более доступной форме, чтобы поняли пятиклассники Пиявка произнесла и на уроке Ольги Михайловна. Учительница слушала её внимательно, знала ─ разговоры завуча не дали желаемого результата.
─ Нет худа без добра, ─ через день после происшествия хвасталась Карина Людвиговна, вынимая из сумочки новый кошелёк из крокодиловой кожи. ─ Жаль, что не знаю того негодяя, а так поблагодарила бы его. Если бы не случай, то разве получила бы я сумку за двести долларов? Вот, муж узнал о потере, подарил, ─ учительница показала коллегам дорогую сумочку.
Учителя после такой демонстрации решили, что продолжать поиски злодея не имеет смысла.
Директор же мыслил иначе. Он зашёл в учительскую во время большого перерыва, чтобы узнать, как идёт следствие. Руководитель школы сначала обратился к Тамаре Васильевне. Она проверяла тетради.
─ Тамара Васильевна, вас просили зайти в милицию. Там интересуется происшествием в 11 «Б».
─ Вот, мне только знакомства с милицией на старости лет не хватало.
─ Вы не волнуйтесь, это только формальность. Напишут протокол, вы поставите свою подпись, и делов-то. Сходить всё же придётся.
─ Схожу, схожу, властям нужно подчиняться.
─ Правильно мыслите. И не откладывайте дело, сделайте это срочно, оперативно.
Неожиданно у директора зазвонил на мобильник.
─ Да, слушаю, Юрий Константинович... Что-то вы к нам часто обращаетесь. Сильванович Миша? Есть такой… Будто бы неплохой парень, насколько я знаю. Учиться средне. Что, собрать линейку к двенадцати? Почему же нельзя собрать, можем собрать. Скажите только для чего, по какой причине? Говорите сюрприз? Ну, ваш сюрприз может и до инфаркта довести. Что ж, если так, подождём сюрприз, может ничего не случится нежелательного до двенадцати часов.
Все, кто находился в учительской, слышали разговор между директором и работником милиции, также были обеспокоены происшествием.
─ Кто взял кошелёк, так и не узнали? ─ спросил директор у учителей, отключил мобильник, осторожно засунул его в чехол, положил в карман.
Учителя молчали, пожимали плечами.
─ А милиция, кажется, знает. И когда они успели провести расследование? Вот, это работа, это настоящий профессионализм высокого класса. Нам бы так оперативно работать, ─ он немного помолчал, потом добавил: ─ Ну что ж, в двенадцать и мы узнаем, кто преступник. Так что прошу построить детей на линейку... Так сказать, в целях воспитательного воздействия... ─ снова помолчал, вздохнул: ─ Неужели Сильванович? Из какого он класса, кто там классный руководитель? Почему там плохо поставлена воспитательная работа?
Сейчас уже каждый новой фразой директор всё больше и больше злился, кажется, его всё раздражало, особенно учителя, которые с сочувствием и одновременно испуганно посматривали на побелевшую Тамару Васильевну. Она поднялась из-за стола и опираясь на него дрожащими руками, стала по стойке «смирно».
─ Я классный руководитель, ─ шёпотом призналась старая учительница. ─ Я, Виктор Станиславович.
─ Ну и как Сильвановича просмотрели?
─ Виктор Станиславович, с пятого класса я его учу. Всегда был такой примерный мальчик, из хорошей семьи. Ну что поделать... Недоработали, выходит. Допустили ошибку, будем исправлять... Кто не ошибается... Хотя, может, не зря говорят, что в тихом болоте черти водятся. Если в классе их двадцать пять, где ж за каждым уследишь?
─ Он хоть в школе сегодня?
─ Занятия он не пропускает.
─ Проследите, чтобы обязательно присутствовал на линейке, ─ приказал директор и высоко подняв голову, широкими шагами направился из учительской.
В последнее время в школе редко проводили линейки. Это раньше, в советский период, когда существовали пионерские дружины, когда регулярно проводили комсомольские собрания, ученики часто строились на линейки ─ были разные праздники, события. Сейчас линейки проводили только в начале учебного года и в конце, посвящённые первому и последнему звонку. Вообще же обычно линейки проводили на площадке перед школой, в дождливую погоду, зимой детей выводили в фойе на втором этаже. Сейчас была зима. Неожиданное собрание всех учеников школы было шумным и плохо организованным. Однако, когда появились директор и начальник райотдела милиции, все притихли, ожидая, что будет дальше.
От плохого настроения, в котором директор был ещё час тому назад, и следа не осталось. Он улыбался, что-то говорил вполголоса подполковнику милиции. Потом обратился к ученикам и учителям:
─ Сегодня мы проводим линейку по одной очень важной и приятной для нас всех причине, ─ сказал директор. ─ Если говорить коротко, то один ученик нашей школы проявил себя как бесстрашный молодой человек, как настоящий гражданин, настоящий мужчина. Я знаю, что этот юноша собирается поступать в военное училище, он мечтает стать офицером. Но после поступка, который он совершил, уверен, его с радостью приняли бы не только в военную академию, но и в то учебное заведение, где готовят офицеров милиции. Это кратко. Более подробно расскажет наш гость, подполковник милиции Юрий Константинович. Пожалуйста, вам слово Юрий Константинович.
─ Это событие случилось поздно вечером, ─ начал свою речь милиционер. ─ Одна женщина, не молодого возраста после смены возвращалась домой. Неожиданно случайный прохожий, поравнявшись с ней, выхватил сумку, в которой рабочая хлебозавода несла свою месячную зарплату, и бросился бежать. Озадаченная, растерянная женщина опомнилась, стала звать на помощь. Неподалеку находился ученик нашей школы из 11 класса Миша Сильванович. Услышав крики, он ни секунды не раздумывая, бросился на помощь. Мише удалось попасть на след преступника, который повернул в незнакомый двор. Он догнал мерзавца, не только отобрал сумку, но и задержал его. Вызвал по мобильному телефону милицию, удерживал преступника до приезда наряда милиции. Вот такой, я не боюсь преувеличения, герой находится среди воспитанников вашей школы. И сегодня в торжественной обстановке хочется сказать ему, а также учителям школы благодарность за воспитание настоящего гражданина. Также позвольте мне вручить Мише Сильвановичу грамоту и денежную премию. Пожалуйста.
Из неровной шеренги старшеклассников вышел скромный юноша в тесноватом костюмчике и стесняясь, пошёл в центр коридора, где стояли подполковник с директором. Подполковник крепко пожал парню руку, затем передал ему грамоту и конверт с денежной премией. Директор захлопал в ладоши, ученики тут же зааплодировали. Улыбались дети, учителя. Аплодисменты умолкли, когда Миша вернулся к своему классу и скромно спрятался за спины товарищей.
Тамара Васильевна вся светилась от счастья, будто бы это она стала героем, а не её ученик.
Миша скромно и достойно переживал минуты славы. Изредка он посматривал на своих одноклассников, среди которых в толпе стояла Юля. Тогда вечером они вместе возвращались из кино. Неожиданно на пустой улице услышали крики о помощи. Он только сказал ей, чтобы бежала за ним, не оставалась одна на ночной улице, а сам что есть силы бросился туда, откуда доносился женский крик.
Юля Санина Мише нравилась давно. Как-то на дискотеке он осмелился пригласить её на танец, хотя до этого танцами не очень увлекался, считал себя не способным к такому занятию: как-то освоил что-то подобное на вальс. Тогда, когда танцевали, и спросил Юлю, почему так часто он видит рядом с ней Колю Саковича? Девушка спокойно ответила, что Коля её давний друг, они когда-то вместе ходили в один детский сад, в одной песочнице пекли «пирожки», жили в одном общежитии. И вот Санины наконец построили квартиру, переехали в неё. Саковичи так и остались в общежитии. Родители же Коли слишком увлеклись крепкими напитками.