Истинная для босса

Глава 1

— Ты мне не подходишь, — размазывает меня по стулу Дан, пока я лихорадочно ищу способы его переубедить.

Он мой последний шанс остаться в городе и в стае.

Сжимаю руки, ладони потеют от напряжения. Взгляд бегает туда-сюда, цепляясь то за край стола, то за полосы на полу. Если я сейчас поднимусь и уйду, это будет конец, я подпишу себе приговор рукой Богдана Ольховского, который все это время выжидающе на меня смотрит. Он собеседовал меня сорок минут, на все вопросы я ответила идеально, ни разу не запнулась. Я же и правда учила и готовилась.

— Подхожу, — упрямо протестую, веду себя как обиженный ребенок, которого отчитывает родитель. Хотя, если посмотреть на семилетнюю разницу в возрасте, то так и есть.

Богдану двадцать семь, мне через три недели исполнится двадцать. Я знаю его всю свою жизнь, в пятнадцать мне хватило смелости признаться ему в любви. После того, как он их отверг, я предпочитала избегать Ольховского и всю их семью, мне хватило подросткового позора. А теперь новая порция невкусной каши под названием стыд оказывается перед моим носом.

Дан поднимается со своего кресла. Кожа скрипит, от чего Ольховский морщится. Приподнимаю уголки губ в улыбке, но тут же опускаю голову, чтобы Богдан ничего не заметил. Незачем ему знать, что я на него пялюсь.

— Ты не выдержишь мой темп работы, — он говорит мягко, словно заботливый старший брат, который пытается меня оградить ото всех бед.

— Выдержу. Я была лучшей среди всех кандидаток.

И это правда. Половина из тех, кого пригласили на стажировку, планировала сблизиться с Ольховским, чтобы потом быстренько получить статус его жены. Другая половина оказалась неспособной работать. У всех был опыт, я единственная кандидатка, которую запихнули по знакомству, но при этом только я и оказалась самой ответственной.

Да, я очень старалась. Если Ольховский меня не примет, вариантов у меня два: смириться с участью, уготованной моим отцом, и стать женой оборотня из стаи или подписать контракт и уехать в исследовательский центр на крайнем севере на пять лет. Ни один, ни второй вариант мне особо не нравятся. Работать на Богдана тоже не предел мечтаний, но все же лучше, чем остальные перспективы.

— Мира, если бы я знал, что ты есть в их числе, твоя стажировка закончилась бы в первый день, — снова обманчиво мягкий голос. Если бы не видела, как Дан превращается в волка, подумала бы, что он кот. Какой-нибудь барс, обманчиво милый, отлично бы отражал его сущность.

— Ты делаешь выводы, основываясь на личных доводах, когда на руках все факты, — я тоже поднимаюсь, всплескивая руками. Бесит эта заносчивая начальниковская задница. Обхожу стол с другой стороны и, взяв свое резюме, к которому уже прикреплены результаты стажировки, тычу пальцем в заключение, где написано, что я соответствую всем требованиям. — Вот, видишь! — сую Богдану под нос.

— Я их читал, и мое мнение останется неизменным. — Дан забирает документы, небрежно возвращает их на стол. Темный взгляд замирает на мне, откуда вообще у волков способность так смотреть? Папа точно так же на меня глядит, когда собирается отчитать. — Мы не сработаемся.

— Да почему? — рычу. Иногда из меня тоже рвется наружу звериная сущность.

Дана это не пугает. Скорее, забавляет. Он усмехается и, качнув головой, подходит ко мне. Когда-то я мечтала, чтобы он сделал так, теперь чувствую себя неловко. Мы слишком близко, горячее дыхание обжигает щеки. Я вижу, как шевелятся крылья его носа, все звери так делают, слишком остро реагируют на запахи, поэтому на собеседование я специально не брызгалась духами в отличие от двух других кандидаток, которые завалили последнее задание.

— Потому что ты ходячая катастрофа, Мира, — Дан нагло подцепляет локон, который я специально не заправила в пучок, и накручивает его на палец. — Сколько работ ты сменила за последние четыре месяца?

Ой-ей, это вопрос с подвохом.

— Ш-шесть… — густо краснею. Пять из них были неофициальными, но от Дана скрывать такое бесполезно, потому что его отец — альфа нашей стаи. А внутри стаи нет секретов.

Дан кивает.

— И почему тебя увольняли? — его голос становится низким.

— За пролитый на штаны клиента кофе, за то, что я помогла бывшей начальника разгромить его тачку, дважды за опоздания, один раз за вечеринку с коллегами и последний за то, что я сломала нос начальству.

— Сломала нос? Серьезно?

Кажется, я рассказала слишком много.

— Да, но я ни о чем не жалею. Этот кретин меня домогался. Зажал в раздевалке после смены, я отбивалась.

На мгновение брови Дана сходятся на переносице. Сам он весь напрягается. Отходит он так же резко, как оказался возле меня. Постукивает костяшками по столу, пока я пытаюсь отдышаться.

— Значит, домогался…

— Это неважно, Дан. Гораздо важнее, что сейчас мне нужна работа у тебя.

— Нет.

— Ну пожа-а-а-а-а-алуйста, — начинаю канючить, потеряв всякие здравые доводы, которые помогли бы мне убедить эту непрошибаемую глыбу. — Святая Луна, я тебя уже умоляю! Сжалься, черствый ты кусок волка!

Вот и выбралась наружу моя сущность.

— М-м-м, — Богдан улыбается. Мои щеки печет от жара и стыда. — И как сильно молишь? — издевается надо мной.

— Очень-очень, — кажется, надо было с этого и начинать. Складываю руки в молитвенном жесте. Для полноты картины не хватает только встать на колени, но перед Ольховским я ни за что этого не сделаю. — Проси что хочешь взамен, только возьми меня, — облизываю пересохшие губы. Дан напрягается, лицо его становится почти непроницаемым, а во взгляде вспыхивают искры. До меня не сразу доходит двусмысленность фразы, поэтому, опомнившись, я поспешно добавляю: — К себе.

Хотя это тоже не особо помогает.

— Все, что хочу? Ты уверена в том, что мне предлагаешь? — с усмешкой спрашивает Богдан.

Все, я попала. Капкан захлопнулся, и от одной несносной Мирославы останутся только косточки, потому что волчара Ольховский меня сожрет, и, судя по взгляду, сделает это прямо сейчас.

Глава 2

Невыносимый, бесячий, раздражающий и просто гадский гад!

Мало того, что Богдан дергает меня каждые десять минут, так еще с самого утра загрузил работой и даже бессовестно отнял те двадцать самых сладких минуточек, которые я планировала провести на кухне за чашкой кофе. А теперь почти обед, а я еще больше грязну в делах, которым нет конца и края.

«Мира, рассортируй папки по цветам и годам, у нас какой-то бедлам».

«Мира, сделай мне кофе без сахара».

«Мира, сейчас придет факс, принеси его».

«Мира, эти документы надо подписать немедленно у финансистов. У тебя пять минут».

Мира, Мира, Мира, Мира… целый, мать ее Луну, день Мира! У меня уже голова болит от звука собственного имени. А впереди еще минимум четыре часа работы под надзором самого ужасного в мире босса.

Я вчера еле пережила стажировочные три часа после своего трудоустройства. Бывшая сотрудница рассказала мне обо всем, показала рабочие программы и дала рецепт кофе, который любит Богдан. Не то чтобы я рада варить ему кофе. Я делала это дважды и дважды сдерживала порыв плюнуть ему в чашку, но сочла это хулиганство слишком мелким. Да и работу, если честно, мне терять нельзя.

Папа вчера так радовался, что я наконец буду трудиться в нормальном месте, и я не могу его расстроить. По крайней мере, так быстро. Когда-то все же придется, я не верю, что протяну долго в этой фирме, хотя недовольный взгляд Ольховского подогревает мой азарт. Превратить его жизнь в ад, как когда-то он превратил мою, высмеяв мою любовь? О, план слишком заманчивый, но я пока держусь и не потираю руки в предвкушении.

Звонок внутреннего телефона отвлекает меня от приятных и зловещих размышлений. Конечно, это Ольховский.

— Слушаю, Богдан Алексеевич, — бодро рапортую в трубку.

— Распечатай отчет, я скинул тебе на почту, и принеси мне в двух экземплярах, — произносит строго и отключается.

Я почти привыкла к приказному тону, но внутри так и растет протест. Ну вот в чем проблема сказать «пожалуйста»? У него язык отвалится или что? Мысленно рычу, вслух не решаюсь, у этого волчары слух идеальный, мне кажется, он даже через закрытую дверь слышит, как я дышу.

Печатаю, как Дан и просил, в двух экземплярах. Зачем ему второй только? Это, вроде, один из стандартных внутренних отчетов, они хранятся в одном экземпляре, Богдану просто нужно его подписать, а я отправлю обратно в финансовый департамент.

Ладно, проще ни о чем не думать и просто исполнять, чем задаваться ненужными вопросами. Поправляю юбку, которую вчера вечером еле отыскала в шкафу. Она, конечно, слишком дерзкая для пуританского офиса Ольховского, но с другой стороны, и мне не за тридцать, как многим сотрудникам. Юбка до колен, но у нее такой роскошный разрез, открывающий одну ногу, что грех прятать такую красоту в шкафу. Вот я и надела. А к ней еще черный топ-корсет и пиджак.

Богдан утром очень долго на меня смотрел, потом закатил глаза и ушел в свой кабинет. Мне оставалось только пожать плечами и приняться за работу.

Принтер тормозит, а потом выдает документ с полосой. Я уже связалась с программистом, он обещал зайти в течение дня. У парня, видимо, вагон смелости, раз он первым делом не к начальству мчит.

Достаю картридж и сама встряхиваю его. Может, дело в этом? Ставлю на место и запускаю чистку. Падаю в кресло, вытягиваю ноги и запрокидываю голову. Жду. Принтер жужжит, рисуя уродливый кляксоузор на белой бумаге.

Я прикрываю глаза, расслабляясь. Все равно делать нечего, а так устрою себе двухминутный перерыв. На обед, я так понимаю, меня в ближайшее время никто не отпустит. Если бы знала, сделала себе несколько сэндвичей. Хотя, может, Богдан уйдет на обед и у меня появится хотя бы полчасика, чтобы добежать до ближайшей кофейни.

— Не дождалась? — в приемную входит высокий тощий паренек в очках с толстой оправой. Он взлохмаченный и немного запыхавшийся. Косится на дверь Ольховского, но быстро переводит взгляд на меня и улыбается.

Он странный, но я списываю все на то, что он программист. Такие люди гораздо лучше ладят с техникой, чем с другими людьми.

— О, привет. Я Мира, а ты наш сисадмин? — улыбаюсь приветливо и сажусь ровнее в кресле.

— Ага. Виктор, — представляется коротко, кивнув. Он вообще будто в один момент отключается от меня, переводит взгляд на принтер, который заканчивает чистку. — Сделай тест-печать.

Киваю и отправляю один экземпляр в печать. Мы переглядываемся. Первые листы выходят красивыми, даже идеальными. Я так сильно радуюсь, что задаю печать копии. Там, конечно, принтер показывает себя во всей красе. Полосы по бокам, а на последнем листе вообще клякса.

Пока я кривлюсь, оценивая масштаб трагедии и параллельно скрепляя идеальные листы, из кабинета выходит Богдан. В меня тут же устремляется гневный взгляд. Виктор стремительно бледнеет, потому что Дан распускает свою альфовость
Это способность альфа-волков, которая позволяет держать стаю в подчинении. Он морально давит, демонстрируя внутреннюю силу, и звери это чувствуют. Я прыскаю со смеху. Интересно, какой у нашего сисадмина зверь, если от одного появления Ольховского у него такая реакция? И почему вообще Дан ее тут применяет? Взбесился и не может контролировать?

Я бы тоже ее чувствовала, но я с детства необоротная. И пока все искали гармонию со своей звериной половиной, я просто жила. Наверное, поэтому я такая оторва. Остальные выпускали энергию, бегая по лесу, мне же приходилось искать более… человечные занятия.

— Еще не готово? — рычит на меня Дан.

— Принтер плохо работает, — пожимаю плечами. Я не боюсь Ольховского, в отличие от всех остальных коллег. — Но один экземпляр готов. Второй непрезентабельный, — показываю ему листы. Я не вру и не отлыниваю, так что причин для моего увольнения на сегодня нет.

Дан вырывает из моих рук отчет, смотрит каждую из восьми страниц, кривит губы от недовольства.

— Витя, разберись с этим, — опять рявкает, как зверюга. — А ты бери второй документ и иди за мной.

Глава 3

Мы оказываемся в его кабинете. Я не успеваю даже моргнуть, как за моей спиной захлопывается дверь, в один момента отрезая пути к отступлению. На шее будто затягивается удавка. Дан взбешенный, он ерошит волосы, но после приглаживает их обратно. Нервно дергает узел галстука, ослабляя.

— Ты долго, — бросает мне с укоризной. — Садись.

Прохожу и занимаю место для посетителей. Стул жутко неудобный. Слышала, так делают те, кто не любит принимать у себя визитеров и выслушивать их длинные пламенные речи. Не захочется распыляться, когда спустя две минуты ноет спина.

Еще раз просмотрев две версии документа, Дан отдает ту, что лучше, мне, а себе забирает вторую и усаживается в свое кресло.

— Зачем он мне?

— Одна из твоих обязанностей — проверка отчетов, которые присылают мне на подпись. Орфографические ошибки, неверные расчеты, отступы и интервалы — у меня нет времени за этим следить, этим будешь заниматься ты.

От стали в его голосе я давлюсь воздухом. Поднимаю возмущенный взгляд на Богдана. Да какого черта я должна этим заниматься вообще? В моих должностных обязанностях ничего подобного не числится. Ну да, есть коварный пункт — выполнять персональные поручения руководителя, но я думала туда входит химчистка костюма или заказ подарка на праздник его родителям, а тут… серьезная работа, которую должен делать кто угодно, но не я.

Дан с вызовом приподнимает бровь, и я моментально сникаю. Да он только этого и ждет, чтобы можно было с чистой совестью меня уволить.

Смирись, Мира, ты попала в рабство к тирану.

— Хорошо, — кивнув, открываю папку и внимательно смотрю на строчки.

Дан, тихо усмехнувшись, раскладывает перед собой листы.

Он молча что-то подчеркивает уже на первой странице. Боже, мы что, потом будем сверять свои варианты? И ведь нельзя ударить в грязь лицом, иначе он опять посмеется надо мной и скажет, что мне здесь не место.

Стаскиваю со стола Ольховского карандаш, он внимательно следит за моими действиями, но никак не комментирует. Только крылья носа дергаются. Не знай, что он оборотень, подумала бы, что какой-то маньяк, принюхивающийся ко мне. Хотя с волками дела обстоят еще хуже. Запах — это триггер. Если он понравится, мне не сдобровать. У меня нет силы зверя, я без нее с самого детства, и от Дана не спрячусь, если в его волчью голову заберутся какие-то странные мысли.

Страх заполняет каждую клеточку тела. Я напрягаюсь. Буквы расползаются — взгляд теряет фокус.

— Что? — голос Богдана режет слух. Подпрыгиваю на стуле, роняя папку. Тянусь к ней, поднимая с пола. Дан выжидающе смотрит.

— Ничего. Я просто читала, — пожимаю плечами, делая вид, что сердце в груди не отбивает чечетку.

Дыхание тоже разгоняется, выдавая меня с потрохами.

— Я слышу, как барабанит твое сердце, а еще чувствую напряжение.

— Немного задумалась, — отмахиваюсь и натянуто улыбаюсь. У зверей своя чуйка, которая почти всегда меня бесит. Папа только по интонациям в моем голосе понимает, что со мной что-то не так. Теперь еще и Ольховский будет использовать грязные приемчики.

В стае проще — там оборотни живут общиной и если и хранят секреты, то общие на всех. А друг перед другом они слишком открыты. Мне не понять, поэтому я всегда держалась особняком и быстро уехала, как только появилась возможность.

— Я жду пояснений, — давит Богдан.

— Это не относится к работе, давай вернемся к отчету, — опускаю взгляд в бумаги, впопыхах проглядываю страницу.

Так. Тут отступы разные, а еще… Хм. Согласно договора. Или договору? Верчу карандаш между пальцев. Взгляд бегает туда-сюда, я вспоминаю всю школьную программу разом. Как правильно-то? Я чувствую здесь подвох, но это как с дурацким «винегретом», когда думаешь, где должна стоять «и».

— Мирослава, — рычит, теряя терпение.

— Вот тут ошибка, смотри! — подчеркиваю и разворачиваю к нему лист. — Должно быть договору. Согласно чему? Договору. А написали договора, — выдыхаю с облегчением.

Дан опускает взгляд и тянет галстук, немного ослабляя.

— Да, ты права. А сделай нам кофе. В смысле, мне, — тут же поправляет.

— Сейчас? Мы же еще не закончили…

Странный он какой-то сегодня.

— Да, сейчас! Иди, — опять рычит. Зверюга, блин! Чтобы такого терпеть, нужно пустырник с корнем есть в неограниченных количествах.

Оставив бумаги на столе, выхожу и сразу сворачиваю на кухню. У Дана отдельное небольшое помещение с кофемашиной, маленьким холодильником, куда я не догадалась притащить обед, и кофейно-чайным сервизом.

У Ольховского часто бывают посетители, и бегать для всех на общую кухню-столовую слишком далеко. Этого ни одни женские ноги, которые все время должны быть на каблуках согласно дресс-коду, не выдержат. Согласно чему? Дресс-коду. Да, все правильно. Дурацкая идея отдавать мне документы на отлов ошибок! Я же теперь все на свете буду машинально поправлять.

— Витя? — в дверях кухни сталкиваюсь с сисадмином. Он улыбается обезоруживающе и наклоняет голову набок, явно собираясь со мной флиртовать.

Только не зови меня на свидание, умоляю! Я откажу, ты обидишься, будешь потом свою работу плохо выполнять, мне придется нажаловаться Ольховскому, и он тебя уволит. А зачем нам такие сложности?

— Зашел воды попить, не ругайся только, — наглый взгляд скользит по моей фигуре. Губы кривятся, будто я только что лимон целиком съела. И если до его просьбы я не собиралась возмущаться, то теперь очень хочу. Посторонним сюда вход воспрещен. Уж не знаю, что у Богдана за пунктик, но это одно из строжайших правил. Ха, как будто у Ольховского есть другая категория для правил. — Я там закончил, жду тебя.

— О, не стоит. Я потом проверю и, если что напишу, так что можешь идти, — отступаю, пропуская его на выход. — И больше на кухню ни ногой!

— Как прикажете, госпожа, — шутливо склоняется и взмахивает рукой. Ну что за чудо? Мы в девятом классе, что ли? Схватив мои пальцы, Витя мажет по ним губами и, подмигнув, наконец уходит, а я незаметно вытираю руку о юбку. Как-то фи…

Глава 4

— Ты пропустила запятую, — Дан, наклонившись надо мной, тычет в мой документ.

Я сижу над этими страницами уже битый час и никак не могу сделать все в совершенстве, а Ольховский — сущий тиран — насмехается надо мной, указывая на ошибки самым отвратительным способом. Мы что, в школе? Еще бы красную ручку взял и на полях посчитал количество ошибок.

— Это не я пропустила, а те, кто составляли этот отчет.

— Мир-р-ра, — выдыхает недовольно. — Не язви, — он с раздражением стягивает через голову галстук и бросает на стол. — Здесь жарко, тебе не кажется?

— Нет, окно же открыто, — киваю в сторону распахнутого окна, которое Богдан сам отворил несколько минут назад. — Дан, с тобой все хорошо? Может, заболел? — не то чтобы я переживаю за Ольховского, просто не хочу впасть в немилость мужчины с температурой тридцать семь. Хотя Дан — волк, для него этот температурный режим в пределах нормы.

— Оборотни не болеют.

И это правда. Ускоренная регенерация и эволюция вида подарили особям потрясающий иммунитет. Мне повезло меньше — из-за того, что я живу без звериной ипостаси, я стабильно лежу с простудой в межсезонье и на дух не переношу холод и сырость.

Богдан присаживается рядом на корточки, наклоняется еще ближе. Его грудь уже упирается в мое плечо. Сердце сбивается с ритма — мне немного волнительно. Я знаю Ольховского с детства, и он никогда не был ко мне так близко, как сейчас. Наверное, пятнадцатилетняя я умерла бы от восторга, если бы узнала, что мы будем настолько рядом. Я же испытываю острую потребность отстраниться. Ерзаю на неудобном стуле, на край не сдвинуться — боковая поддержка не дает, поэтому я просто отклоняюсь в сторону.

Дан напирает. Он делает вид, что смотрит в отчет, но я буквально чувствую, как жжется его взгляд в разрезе юбки. Мамочки, поверить не могу! Что с ним происходит? Это ударная доза кофеина? Никогда не слышала о подобном действии на зверей. Кошусь на Богдана, боковым зрением улавливаю подозрительную желтизну во взгляде.

О, нет!

— Дан! Дан, твои глаза, — отшатнувшись, насколько вообще возможно в этом отвратительном кресле, поворачиваюсь к Ольховскому лицом.

Он медленно, словно хищник на охоте, поднимает на меня свой взгляд. Вместо темно-карих, почти черных, глаз — на меня смотрят волчьи желтые. Я их уже видела, когда подсматривала за Богданом во время его оборота. Сейчас, когда он… человек, это выглядит странно и до дрожи в коленках пугающе.

Воздух между нами стремительно электризуется и тяжелеет. Напряжение оседает в легких вместе с вдыхаемым кислородом. Мы так и прожигаем друг друга взглядами, выжидая что-то. Я хорошо знаю, что от хищника нельзя бежать. Богдан… понятия не имею, что творится сейчас в его голове.

— Сейчас пройдет, от тебя слишком приятно пахнет, — хрипло выдавливает из себя Ольховский. — Давай закончим, — он поднимается и сразу же от меня отходит.

Подхватив листы, идет к окну. Дышит воздухом и не оборачивается, жестом давая мне знак продолжать.

И я продолжаю. Вычитываю едва ли не по слогам, чтобы ничего не пропустить. Богдан кивает и периодически что-то говорит, но чаще соглашается. Последний лист идет как по маслу. Я вещаю в полной тишине, уже приноровившись и настроив радар на ошибки. Оказывается, ничего сложного при должной усидчивости. Даже интересно копаться в пунктах и по косточкам разделывать текст.

Но Ольховского я все равно недолюбливаю за навязанную работу.

Закончив, поднимаюсь. Дан до этого сосредоточенно пялившийся в окно, реагирует на движение и оборачивается. Я не сразу замечаю, что взгляд у него все еще звериный, поспешно опускаю голову и возвращаю карандаш на стол.

Убрать руку не успеваю — ее накрывает горячая ладонь Богдана, пока вторая устраивается на моей талии и одним резким движением втрамбовывает мое тело в мускулистую грудь Ольховского.

— Дан! — кричу протестующе, упираясь свободной ладонью в плечо Ольховского.

— Что, блядь, было в том кофе? — хрипит он и, не дождавшись ответа, впивается в мои губы.

Глава 5

Это не поцелуй — это сумасшествие. Дан дикий и грубый. Терзает мои губы с таким напором, будто дорвался, наконец, до того, чего желал сильнее всего. Святая Луна, нельзя так целоваться, особенно со своими подчиненными. Особенно с теми подчиненными, которые тебя на дух не переваривают.

Его губы изучают мои, язык скользит, ныряет в мой рот, не встретив сопротивления, и кружит, играя, пробуя, проверяя границы дозволенного. А я настолько растеряна, что не могу их выставить. Позволяю ему все, тело откликается, жар бежит по венам, сердце оголтело тарабанит в груди.

Закрываю глаза, сдаваясь. Дан, рыкнув по-звериному, усаживает меня на стол, вклинивается мне между ног, так что разрез на юбке трещит по швам. Это ненадолго отрезвляет. Я запрокидываю голову, не давая ему больше себя целовать. Богдан, не растерявшись, впивается в мою шею губами и зубами. Лижет бьющуюся от страха и не вовремя нахлынувшего возбуждения венку. С моих губ срывается стон.

Кусаю губы. Толкаю Дана в грудь, но сейчас проще сдвинуть с места скалу, чем оторвать его от меня. Когти вспарывают ткань топа, ошметки летят на пол, а я остаюсь наполовину голой, потому что под этот корсет нет нужды надевать белье.

— Богдан! — выкрикиваю, когда его зубы примеряются к моей шее. Нет, нельзя. Нам вообще не стоит заниматься ничем подобным.

Он дергает меня за бедра к себе. Врезаюсь в его грудь, промежностью чувствую эрекцию.

— Хочу тебя здесь и сейчас, Мира, — шепчет, продолжая выцеловывать ключицы. Он спускается ниже, к груди. Ведет языком по ложбинке, кусает твердый сосок, посасывает и лижет его. Задыхаюсь, горло будто жгутом стягивает. Мне хорошо и приятно, настолько, что я зарываюсь пальцами в густые темные волосы и просто их глажу, не в силах оттянуть. Я жалкая слабачка, которая умирает под напором альфы. — Пиздец как хочу. Моей будешь. Сегодня весь день и всю ночь. Я тебя никуда не отпущу.

Слова отрезвляют. Это желание ненормальное. Оно меня пугает. По телу вмиг проносятся мурашки, я уже не так ярко реагирую на происходящее. Пытаюсь отползти дальше по столу, но получается плохо, я едва не заваливаюсь на ноутбук и стакан с ручками и карандашами.

— Дан, отпусти меня! — перед глазами плывут цветные пятна. Горячая рука Богдана обводит край моего чулка. Вторая крепко держит меня за волосы, не давая пошевелиться.

— Рот закрой, — приказывает мне.

— Отпусти! — оттягиваю его волосы. Взгляд Ольховского на мгновение возвращает осознанность, а после, клянусь, вижу красные всполохи ярости.

Шлепнув меня по руке, он выпрямляется во весь свой исполинский рост. Чувствую, как его пальцы на моем затылке сжимаются сильнее. Он дышит тяжело, ноздри расходятся, на скулах виднеются желваки. Я только что своим поведением взбесила волка.

Меня снова бросает в дрожь. Тяжело сглатываю, понимая уязвимость своего положения. Вытягиваю руки перед собой, упираясь в твердую грудь. Я ничего не сделаю, но хотя бы попытаюсь.

— Никогда, блядь, не смей так делать, — смотрит мне в глаза. Вид угрожающий. Между нами вибрирует воздух. Мы не закончили, это просто передышка, чтобы приструнить дерзкую зверюшку в моем лице. Дан не отпустит, но и я поддаваться не собираюсь. — Выпороть бы тебя за это, — пальцы впиваются в мое бедро.

— Мне больно, — выдавливаю из себя, стиснув зубы сильнее.

— Мне тоже, — рявкает он и снова набрасывается на мои губы. Мы как дикари: он нападает, я отбиваюсь, но сдаюсь. Отвечаю на жадные касания. Дразнимся языками. Меня бросает то в эйфорию, то в стыд. Я не должна поддаваться, но это сильнее меня. Будто мне что-то подмешали в воду, и я сошла с ума, точнее, сойду, если остановлюсь.

— Дан. Дан, постой, — говорю прямо в его рот, потому что останавливаться Ольховский не собирается. — Дан, тебя чем-то опоили. Дан, остановись, пожалуйста.

— Похуй. Я хочу тебя здесь и сейчас, — он забирается рукой под юбку, через ткань белья давит, безошибочно находя самую чувствительную точку и массируя ее. — Ты уже мокрая.

Да, и мне от этого стыдно. Завелась от неправильной прелюдии, от ненормальной, звериной. Мысли путаются, сознание отключается, я могу только чувствовать все, что сейчас дает мне Богдан. Это что-то бесконтрольное, но у меня не остается сил на сопротивление. Я даже подумать о том, чтобы убрать его руку, не могу. Моя ладонь медленно скользит по его груди вверх к шее. Мне нужно кожа к коже. Останавливаюсь, когда пальцы касаются шеи.

Дан, сдвинув в сторону трусики, входит двумя пальцами.

— О, Святая Луна, — тихо шепчу, ошарашенная тем, насколько это приятно.

Напряжение внизу живота скапливается быстрее. Мне становится жарко от ритмичных движений и влажных шлепков, с которыми его ладонь встречается с моим лобком.

— Вот так, — Дан, уткнувшись носом в мою шею, рвано выдыхает. Губы втягивают кожу до боли, но сейчас это только заводит сильнее. Я как бомба, на которой запустили механизм обратного отсчета. Остались секунды до взрыва.

— Богдан, у тебя в приемной никого не бы… — дверь распахивается так резко, что я вздрагиваю. Мы с Ольховским одновременно напрягаемся.

В кабинет входит девушка. Я не вижу ее лица за фигурой Богдана, которая заслоняет меня от всех.

— Пошла вон! — бросает грубо, чуть повернув голову в ее сторону.

— Я…

— Вон!

Больше она не спорит, выбегает, захлопнув за собой дверь. Дан упирается лбом мне в плечо. Меня сотрясает крупная дрожь. Святая Луна, мы едва не занялись сексом в офисе в разгар рабочего дня. Я не знаю, что на меня нашло, но теперь это отпустило, и я чувствую себя отвратительно.

— Поехали, — резко отстранившись, опять раздает команды Дан. Сняв пиджак, он набрасывает его на мои плечи. Спешу закутаться, хотя окружать себя его запахом и теплом сейчас — не лучшая идея. Как, впрочем, и расхаживать почти голой.

Глава 6

Спускаться в лифте в паркинг — большая ошибка. Дан едва не зажимает меня у стенки, спасают только люди, вошедшие этажом ниже. И так мы и едем в толпе, просто тесно прижатые друг к другу.

Мои губы пекут, все тело ноет, внизу живота болезненно тянет. Я наверняка выгляжу так, будто меня только что имели во все доступные места, но стараюсь держаться гордо. Да и Ольховский на всех бросает такие взгляды, что я удивляюсь тем смельчакам, которые добираются с нами до парковки.

Взяв за руку, Богдан ведет меня к машине. К своей машине, которая стоит в десяти шагах от лифта. Удобно, ничего не скажешь.

— Водить умеешь? — спрашивает меня, щелкая сигнализацией.

— Права есть, — но водила я в последний раз больше года назад. А потом папа решил, что я слишком безответственная дочь и доверять мне машину будет перебором.

— Тогда садись за руль, — он садится вперед на пассажирское, а я какое-то время так и стою, глядя на зад его шикарного внедорожника. Святая Луна, если я хотя бы царапину на этом совершенстве оставлю, буду батрачить до конца жизни, чтобы рассчитаться. — Мира, быстрее, — даже не выглянув, рычит. Что за наглая зверюга.

Плетусь к водительскому, открываю дверцу и падаю на сиденье. В салоне душно, поэтому закрываться не тороплюсь.

— Я не уверена, что это хорошая идея.

— Лучше, чтобы мы разбились, потому что я не вижу ничего, кроме голой тебя на своем члене? — зло смотрит на меня, аж в глазах искры сверкают. У-у-у, гад! Может, вырубить его чем потяжелее? — Даже не думай. Довезешь меня в сознании.

— Может, ты как-нибудь соберешься с силами и все-таки доберешься сам?

— Доберусь, если мы переспим, — Дан кивает, настроенный вполне серьезно.

— Ладно, поехали, — вдохнув поглубже, нажимаю на кнопку запуска и очень медленно выезжаю с парковочного места.

Торможу, когда слышу громкий сигнал сзади. Сердце грохочет в ушах. Мы даже из паркинга не выехали, а я уже чуть не попала в аварию. Так, главное дышать. Богдан благоразумно закрывает глаза и сжимает кулаки.

Я пристегиваю ремень безопасности и, показав фак водителю, напугавшему меня едва ли не до инфаркта, спокойно выезжаю. Он вообще знает, чья это машина?

Так, отлично, в зеркала я кое-что да вижу. Вливаюсь в поток, он неплотный, сейчас обед, и у меня есть шанс все-таки не угробить машину. Богдан забивает адрес в навигаторе, я знаю, где это — самая дорогая частная клиника в городе, которая специализируется и на лечении сверхъестественных существ.

Странно, что нас по-прежнему называют сверхъестественными, мы ведь не такие уж и нереальные. Вполне себе живем спокойно, размножаемся и создаем союзы. Стоит подумать о размножении, как тело посылает сигналы, которые тут же считывает Дан, со свистом втягивая воздух в салоне.

— Ты вроде ничего не употребляла, но все равно меня хочешь, — хмыкает Ольховский.

Резче, чем нужно, торможу на светофоре. Дан клонится вперед, но даже это не останавливает его хищнический порыв. Повернувшись ко мне лицом, он наклоняется ближе. На его губах ухмылка, костяшки указательного пальца скользят по моей щеке и шее. Вздрогнув, сбрасываю с себя его ладонь.

— А то, что я просто хочу секса, в твою голову не приходило? О, нет, подожди, ты же сейчас думаешь не головой, а головк… — договорить не получается — Дан резко дергает меня на себя. Ремень от рывка стопорится и больно врезается в кожу.

Рука Богдана смыкается на моей шее. Мы сверлим друг друга взглядами. Я моментально жаленю о своей вспышке. Да, я хочу его, потому что противозаконно доводить девушку до такого состояния, а потом ее бросать, но и быть лекарством от стояка я категорически не согласна, поэтому мне остается просто мучиться, ибо в ближайшее время не видать мне секса как своих ушей.

Воздух между нами накаляется. Мы рвано дышим. Никто не желает уступать, ровно как и делать шаг навстречу.

Нам уже сигналят. С Дана сходит оцепенение, и он меня отпускает и сам откидывается на сиденье, упираясь затылком в подголовник.

Я впопыхах трогаюсь, и дальше мы доезжаем до клиники без происшествий.

Только я думаю, что Богдан меня наконец отпустит, но он заставляет меня идти с ним, аргументируя какими-то обострившимися инстинктами охотника, которые вынудят его следовать за мной, куда бы я сейчас ни побежала. В общем, идем в клинику так, будто это меня нужно показать врачу, а не Ольховского — он ведет меня под локоть.

Внутри нас встречает улыбчивый администратор, но, увидев Дана, предпочитает отмолчаться и спрятаться за стойкой. Ольховский тащит меня к выходу на лестницу. Это правильно. Еще одну поездку с ним в лифте я просто не переживу.

Спускаемся в цоколь, Дан ведет себя так, будто знает здесь все. Я не была тут ни разу, слава Луне.

Мы движемся почти до конца коридора. Здесь пахнет медикаментами, но при этом стерильно чисто. В оглушающей тишине слышу свое неровное дыхание. Я никак не могу прийти в себя.

Наконец останавливаемся у двери. Богдан бесцеремонно толкает ее и заводит нас внутрь. Обычный кабинет. Стол, ширма, кушетка, пара кресел и шкаф, где стоят папки и лежат препараты. Кажется, людей и зверей лечат одинаково.

— Помоги мне, — рявкает доктору и падает на кресло, отпустив меня.

— И тебе привет, дорогой друг, — никак не реагирует на его нервный выпад крупный мужчина в белом халате. Он смотрит сначала на Богдана, который снова расстегивает пуговицы на рубашке. Кажется, в замкнутом пространстве Ольховскому тяжелее дышится. И только потом переводит взгляд на меня. И только по глазам я понимаю, что он тоже зверь, правда, не волк.

— Здравствуйте, — дергано улыбаюсь приятному мужчине, неловко переминаясь с ноги на ногу. Его светло-голубой взгляд сканирует меня лучше рентгена. — Я лучше подожду за дверью.

Глава 7

— Я не сяду в клетку, — произносит Богдан, когда мы оказываемся в палате, поделенной на две части решеткой из толстых прутьев.

Здесь нет ничего, кроме пары бутылок с водой внутри клетки и за ее пределами, и двух матрасов по обе стороны.

— Ожидаемо, — пожимает плечами Макар.

— Что вы вообще тут делаете?

— Это меры предосторожности, — Макар не ведется на возмущения Богдана. — Когда у тебя начнется активная фаза, я не буду бегать следом по городу и спасать каждую девушку, на которую ты решишь наброситься.

— Мне не нужна каждая. Я хочу вот эту конкретную, — Дан тычет в меня пальцем и облизывается как кот на сметану. Ну уж нет! Возмущенно фыркаю и скрещиваю руки на груди.

Макар вопросительно вскидывает брови, Богдан предупреждающе качает головой. Эти двое будто о чем-то разговаривают без меня, а я все так же играю роль обиженной девчонки.

— У тебя от силы минут десять до того, как ты на нее набросишься. В общем, решайте сами, может, вам вообще только матрас будет нужен. Вернусь через три часа, — он оставляет ключи от камеры, вкладывает их в мою ладонь и, развернувшись, выходит.

Макар закрывает за собой толстую дверь, за ней щелкает замок. А в следующее мгновение меня прижимают к холодным прутьям клетки.

— Наконец-то мы одни, — сипло шепчет.

Дан набрасывается на мои губы, нетерпеливо толкается языком в рот, касаясь меня сразу везде: небо, язык, зубы. Его так много, что я начинаю думать, будто Ольховский пытается меня сожрать.

Он перехватывает мои запястья одной своей лапищей и поднимает их над головой. Другая его ладонь скользит по моему телу, сжимает грудь через ткань топа. Я выгибаюсь навстречу. Соски твердеют моментально. Святая Луна, почему ласки этого грубого мужлана так приятны?

— Сдавайся, Мира. Хватит играть в недотрогу. Я хочу тебя и в тебя прямо сейчас. Тебе тоже будет хорошо.

Дан синоним слова «порок». Чертов искуситель. Он будто издевается надо мной, произнося все эти пошлости, от которых у меня краснеют даже кончики ушей. И хуже всего то, что тело живет отдельно от моей головы и сдается, отзывается, счастливо откликается на каждую пошлую фразочку и каждый горячий выдох, обжигающий кожу.

— Нет, не будет, — отвечаю ему в губы, успевая между жалящими поцелуями. — А если сюда кто-то войдет? — отвлекаю его. Знаю, что это бред. Оборотни не славятся стеснением, но я ведь не волчица.

— Это будет последнее, что он увидит, — рявкает Дан недовольно. — Ты моя Мира, и только моя. Я один буду смотреть на тебя голую, только я буду трахать тебя и ты будешь только со мной.

Мои колени дрожат от таких громких признаний. Не знаю, что там подмешали Богдану. но все это точно не должно действовать таким образом. У него должно было вспыхнуть желание, а не развязаться язык.

Где-то внутри меня восторженно хлопает в ладоши подросток-Мира, мечтавшая услышать эти слова, но повзрослевшую меня вся ситуация напрягает еще сильнее. Я настолько теряюсь от всех громких слов, что пропускаю момент, когда Дан начинает целовать шею, перемежая нежные касания с грубыми укусами.

— Хочу тебя, Мира. Хочу поставить свою метку вот прямо тут, — прикусывает кожу несильно, но ощутимо.

— Нет! — толкаю его руками. — На меня это не действует.

— Ты все равно принадлежишь нашему миру, — усмехается. От горячего воздуха по коже расходятся мурашки. — А значит, я могу. Все равно перед глазами одна ты, твое красивое лицо, пухлые губки, которые мне нравится целовать, прямой нос, дерзкий взгляд. Бля, у меня член колом стоит от твоих колючих взглядов, сейчас так вообще. — Богдан сжимает зубами мочку моего уха, ведет носом по волосам, вбирая в легкие запах и дурея. Из его горла рвется звериный рык, я извиваюсь, надеясь не допустить непоправимого. — Не дрожи, Мир-р-ра, не обижу, — агония Дана все сильнее, но хуже всего то, что меня тоже цепляют ее отголоски.

Невозможно противостоять, когда тебя так сильно желают. Я бессильна против хищника в принципе, а против зверя, решившего, что я его добыча — тем более.

Дан одной рукой тянет корсет, намереваясь его разорвать. Когда края впиваются в кожу и трещит ткань, я испуганно взвизгиваю.

— Нет, Дан, прошу, остановись. Я не хочу здесь, не могу, — вырываюсь. Ольховский прижимается ко мне всем своим телом, вдавливая в жесткие прутья решетки. — Дан, не здесь и не сейчас, пожалуйста. Я девственница, — выпаливаю быстрее, чем успеваю подумать.

Богдан не должен узнать, что я вру. Мне сейчас больно и страшно. Никогда не было такой дикой страсти, чтобы хотелось рвать одежду или целоваться до саднящих губ. С Ольховским я сама с ума схожу и боюсь саму себя. Сердце колотится как оголтелое, меня трясет от предвкушения и страха.

Дан, отстранившись, смотрит мне в глаза. Прислушивается к ощущениям, тянет носом воздух, вбирая мои эмоции и разделяя их на составляющие. Кивнув, очень ласково, насколько позволяет его «раздраконенность» ведет пальцами по моей щеке, очерчивает большим пальцем губы, оттягивая нижнюю.

На короткий миг я успеваю поверить в то, что Богдан оставит меня в покое. С губ слетает нервный выдох, а тело расслабляется. Ольховский усмехается и медленно, будто издевается, приближает свое лицо к моему.

Он не остановится. Не сейчас, когда на него действуют препараты. Может, будь он в трезвом уме, ему бы хватило силы воли, чтобы отпустить меня, но пока…

Зажмуриваюсь так сильно, что болят глаза.

Входная дверь распахивается резко. Мы с Даном одновременно переводим взгляд. На пороге стоит Макар, в его руках какой-то необычный пистолет. Он без лишних предисловий нажимает на спусковой крючок. Я взвизгиваю от ужаса.

— Ну сука! — рычит Дан, отступая от меня. Со звоном что-то падает на пол. Ампула? Я сползаю вниз по решетке. Руки затекли, и я не могу ни за что схватиться, чтобы удержаться на ногах. — Тебе конец.

Глава 8

Голова сейчас расколется. С трудом разлепляю глаза. В темноте неожиданно тяжело сосредоточиться. Состояние как после первого неудачного оборота — тело болит и ноет, оно тяжелое и неповоротливое. Радует одно — стояк пропал.

Мутная картинка событий неохотно воспроизводится в памяти. Я в офисе, со мной Мира, мы работаем над отчетом, я даю комментарии, а после… слишком долго смотрю на ее шею, определяя положение яремной вены и вслушиваясь в ровный пульс. Ее грудь кажется слишком манящей, а голос — очень сладким. Остальное все слишком туманно, а дальше — ее губы на моих, и этот коктейль оказывается чересчур пьянящим.

Я четко помню, как хотел ее. Даже сейчас от одних только мыслей тело отзывается, кровь устремляется к одному месту. Тяжкий вздох эхом отлетает от стен. Тру лицо ладонью и стараюсь увести в мысли в другое русло. Что это было? Почему произошло именно сегодня?

Кажется, я грешил на кофе, но только потому, что, кроме него, ничего не пил и не ел.

Так, дальше.

Дальше ее голая аккуратная грудь с торчащими сосками, стоны и ноги в разрезе пошляцкой юбки, которую нужно надевать только в спальне перед сексом.

Все, не думать о близости с Мирославой.

Но тело реагирует иначе. Под кожей уже разливается тепло, на языке до сих пор вкус наших поцелуев. Под пальцами — фантомное ощущение изгибов ее тела.

«Моя», — шепчет зверь внутри, но я отгоняю мысль, не дав ей укорениться. Сейчас не об этом.

Дальше мы приехали к Макару. И… клетка, мать ее. Повернув голову в сторону, осматриваюсь. Я и правда в клетке, только вот дверь почему-то открыта. Макар меня вырубил, хотя говорил, что подобное недопустимо.

Сажусь. Голова идет кругом. Интересно, как долго будет длиться этот эффект? Тянусь к бутылке с водой. Сначала умываюсь, плеснув в руку, потом опустошаю бутылку. Желудок отзывается урчанием, ему явно мало простой жидкости.

Смотрю на часы. Время близится к полуночи. Святая Луна!

Подскочив с места, хватаюсь за прутья решетки. Меня все еще ведет, приходится взять паузу и смириться с новым странным состоянием. Дыхание на счет не помогает, все вокруг плывет и движется. И чем больше я этому сопротивляюсь, тем сильнее перед глазами размывается изображение.

Опускаюсь на пол, обещая себе еще пять минут перерыва, а потом пойду искать Макара, если он не оставил меня здесь до утра. Подумать только. Ольховский Богдан в клетке. Это же надо было до такого додуматься! Если эта информация куда-то просочится, мне крупно непоздоровится.

Закрыв глаза и уперевшись затылком в холодные металлические прутья, просто сижу. О Мирославе стараюсь не думать, но мысли упорно сосредотачиваются вокруг нее одной, будто только она может меня вытащить из всего этого дерьма. Девчонка слишком сильно выбивает меня из колеи. А еще вызывает приливы неконтролируемого возбуждения, с которыми каждый раз сложнее справляться.

Да, сегодня я был под действием препаратов, но они не пробудили мое желание, а только усилили его. Это я знаю четко. Я даже помню, что я ей говорил, и в моих словах не было и капли лжи.

Тру виски в надежде, что это поможет справиться с головокружением. У оборотней не должно быть таких состояний. Что за напасть сегодня на меня нашла?

Я не знаю, сколько проходит времени — не слежу за ним. Но в какой-то момент дверь палаты открывается, и на пороге показывается Макар. Он уже не в белом халате, а в обычной кофте с длинным рукавом. Прикрыв за собой дверь, так и стоит возле нее, оперевшись плечом о косяк, руки скрещивает на груди. Его хмурый врачебный взгляд проходит по мне.

— Ничего не хочешь рассказать? — спрашивает назидательным тоном, прямо как отец. Если бы не знал, что между ними нет никакого родства, решил бы, что это батин наследник — интонации один в один.

— Иди в жопу, — заявляю обиженно. — Ты усыпил меня!

— Надо было оставить все как есть, чтобы ты изнасиловал девочку?

Макар и тут прав. Меня бы не остановила ее девственность. Зверь на это признание рыкнул так, что я едва сдержал частичный оборот. Там уже все тормоза отключились, точнее не так, я вырывал их с корнем как ненужный элемент в нашем ралли.

Мира тоже меня хотела. Боялась, дрожала, но и предвкушала. А значит, все было бы не так ужасно. Но, конечно, для девочки первый раз омрачился бы стенами клиники.

Так, все, не думать об этом, пока член снова не напомнил, что ему так ничего и не перепало сегодня. И вряд ли, к слову, перепадет.

— Где она сейчас? — стараюсь звучать спокойно, но от Макара не ускользают нотки волнения в моем голосе.

— Спит на диване в моем кабинете. — Я кривлюсь. Одна мысль, что Мира была в руках другого, приводит меня в ярость. Правда, сейчас я не в том состоянии, чтобы злиться на полную, поэтому негодую, насколько позволяет состояние. — Да не кипятись ты так. Я понял, что это твоя неприкосновенная девочка. Ничего с ней не случилось. Я напоил ее чаем, потом мы поужинали, она выспросила у меня все о твоем состоянии, кстати, переживала. — При этих словах мой волк довольно урчит. — Мирослава хотела уехать домой, но я попросил ее остаться, если ты вдруг начнешь в полубреду искать ее.

— Я мог бы?

— Все по-разному отходят. Тебе подсыпали ударную дозу наркотика, вот только подействовал он благодаря Мирославе иначе. Вместо того чтобы бесконтрольно нападать на всех подряд, ты сосредоточился на ней одной. Тот факт, что вы доехали сюда и ты не выскочил из машины, говорит о многом.

— Кто мог это сделать? И зачем?

— Не-не, меня в эти разборки не втягивай. Я тебе говорил не соваться в политику, но ты не послушал. Так что дальше тоже без меня. Через двенадцать часов состояние нормализуется. Советую съесть что-то жирное и еще поспать. Ну и на всякий случай не оставайся один.