Истинная для лютого

Часть 1 «Зелёное море тайги» Глава 1

Пролог

Утренний воздух прохладен и свеж. Он пахнет смолой и хвоей. Я сижу у приоткрытого окна и смотрю на стелющийся от леса туман. Небо только-только начало светлеть, оттого всё вокруг приобретает оттенок таинственности: тихий шелест листвы и скрип ветвей деревьев, крики выпи и уханье совы, стрекотание насекомых. Легкий холодок пробегает по коже, но я не уверена, от порыва ветра он, или от осознания, что на многие километры вокруг нас никого нет.

Слышу шаги за спиной. Мой надзиратель и защитник в одном лице подходит и заключает в крепкие жаркие объятия. Чувствую, как сердце начинает ускоренно биться в груди. Я задерживаю дыхание, чтобы не выдавать волнения. И так кажется, что он видит меня насквозь.

— Ты замёрзла, — говорит он, проводя широкими ладонями по рукам. — Вся дрожишь.

Мне хочется сказать, что эта дрожь от его прикосновений. Ничего не могу поделать с собой, ведь каждое из них заставляет меня трепетать. Никогда прежде в своей жизни я не чувствовала ничего подобного. Более того, я ни одного мужчину не в состоянии была подпустить к себе. А сейчас всё, что мне остаётся — это пытаться не потерять окончательно голову.

— Мне не холодно, — качаю я головой, поднимая на него глаза. — Наоборот хорошо. Ты слишком жаркий.

Выходит двусмысленно, но это правда. От него веет жаром буквально. Видимо такая особенность. А от поцелуев и горячих ласк в жар бросает и меня тоже. Он улыбается в ответ на моё замечание, а затем подхватывает меня на руки и несёт в комнату. Я вроде сопротивляюсь на словах, но все равно хватаюсь за его сильные плечи и висну у него на шее. Чувствую его взволнованное сердцебиение и не могу сдержать улыбку.

Он бережно опускает меня на кровать и распахивает свою рубаху, которую дал мне в качестве ночной сорочки. Некоторое время с горящим взглядом любуется моим телом, затем касается ладонью живота и плавно ведёт к груди. Приятные мурашки расходятся по всему телу. Он слегка сжимает мои груди и потирает соски. Я чувствую, как волна возбуждения, на время утихшего, вновь приливает к низу живота. Выдыхаю через рот, невольно выдавая тихий стон. Горячая рука скользит по животу вниз. Пальцы аккуратно проникают внутрь, растирают влагу, поглаживают. Я издаю ещё один стон и закусываю губу. Он склоняется ко мне, целует горячо губы, шею и плечи. Внизу становится более влажно, я невольно выгибаюсь навстречу его руке, осознавая, что хочу уже вовсе не руку. Хочу чувствовать его в себе целиком. Хочу, чтобы он любил меня всю без остатка.

— Хочу… — вырывается у меня тихим шёпотом. — Хочу тебя.

Он улыбается, целует меня отрывисто в губы, а затем отстраняется и разводит мои бёдра. Меня снова пробивает дрожь, на сей раз от предвкушения.

Шум леса и крики птиц заглушают мои стоны. Мы с ним одни в этом месте, и у нас ещё есть время до полнолуния. А потом будь что будет.

***

Майя

— Эй, Макарова, как так вышло, что ты единственная получила у Евгеньича экзамен автоматом?

— Да забей, она тебе всё равно не ответит! Негоже боярам с челядью разговоры водить…

Слышу неприятные возгласы за спиной. Пытаюсь спрятаться от косых взглядов за «шторками волос». Ухожу из аудитории как можно быстрее. Впрочем, как всегда. Мои одногруппники считают меня какой-то выскочкой или гордой фифой, которой плевать на всех. И это самые приличные определения, которые они мне дают. Даже наша староста Света, которая, вроде как, была моей подругой и в курсе моей ситуации, примкнула к агрессивному большинству и теперь поддерживает эти глупые слухи о том, что у меня с преподами «особые отношения». Когда мне какой-нибудь доброжелатель по большому секрету рассказывает о них, я отвечаю словами известной песни: «Ах, если бы, ах, если бы… не жизнь была б, а песня…».

Но мне свои первые места в рейтинге учащихся, все высшие баллы за экзамены приходится зарабатывать, тратя миллионы часов в библиотеках или дома за упорной зубрёжкой. А те самые «особые отношения» для меня не доступны в принципе. Ни с кем-то из преподавателей, ни с одним другим парнем на этой планете. Уже очень давно я страдаю от боязни мужчин. В школе наш психолог говорила, что мой случай не похож на полноценную андрофобию, ведь в моём прошлом отсутствуют травмирующие события, что могли привести к такому расстройству. Однако жизнь это мне никак не упрощает. За свои двадцать с небольшим я не то что ни разу не целовалась, даже за руки с парнями не держалась никогда.

В детстве мама часто повторяла мне: «Майя, все мужчины — злые волки». Мы жили с ней вдвоём. Отца своего я никогда не видела и даже боялась спросить у мамы, хотя и было интересно порой. В детском саду, а потом и в школе все смеялись надо мной из-за того, что я боялась мальчиков, как огня. Воспитатели и учителя за глаза называли маму сумасшедшей и крутили пальцем у виска. Но я не могла ничего поделать, другой у меня не было, как не было и какой-нибудь тёти или бабушки, что могли бы вразумить неуравновешенную и работающую на износ мать-одиночку.

Несмотря на все её странности, она была очень хорошей — доброй, любящей, весёлой. Она растила меня, как своё сокровище и всегда баловала, насколько позволяли возможности. Мы жили с ней вдвоём вплоть до первого курса института. Всё это время я не чувствовала себя одинокой, ведь она всегда успокаивала меня. Сразу после моего поступления с мамой случился приступ. Она работала на опасном производстве и подверглась воздействию какого-то химического вещества, в большой концентрации вызвавшего анафилактический шок. По крайней мере, так мне объяснил по телефону мамин начальник, сказал, что я непременно получу страховую выплату и компенсацию на похороны. Я слушала его и не понимала, как мне жить дальше. Мне было плевать на какие-то там компенсации, я хотела, чтобы она, как обычно, вернулась со смены домой. Но время проходило, а её всё не было. Так я осталась одна в огромном мире, полном злых волков, и некому теперь было защитить меня.

Глава 2

Закрыть все предметы досрочно оказывается не так просто. Преподаватели разделяются на два лагеря: тех, кто с Ольгой Дмитриевной дружит и готов идти мне навстречу, предоставляя удобное время для защиты лабораторных, и тех, кто её недолюбливает, и нашу с ней договорённость воспринимает чуть ли не как какую-то махинацию. Особенно трудно договориться с нашим экологом Львом Санычем Гавриловым. Он хоть и старший преподаватель, но сын декана факультета, потому позволяет себе лишнего.

— Хочешь досрочно сдать мой предмет, придётся постараться, — говорит он таким гаденьким тоном. У меня мурашки бегут по спине. И как только такие попадают в преподаватели? А, ну да, собственно. Что это я?

Надеяться на Ольгу Дмитриевну тут не приходится. Из методички я беру темы оставшихся до конца года лабораторных работ, а также список литературы. По двум лабам приходится напрячься, поскольку они носят экспериментальный, прикладной характер. Но выбора у меня нет, так что я выполняю всё, согласно инструкции. Параллельно готовлюсь по списку вопросов к устному зачёту.

Вторым сложным этапом в сдаче этого зачёта становится поиск самого преподавателя. Этот тип игнорирует меня и нарушает все договорённости. После наших пар просто уходит, ссылаясь на занятость. А в назначенное для приёма лабораторных время он просто не приходит. В тщетных попытках выцепить его я дохожу до отчаяния. Староста Света то ли по доброте душевной, то ли из жалости, даёт мне его личный номер. Пересилив себя, я звоню Льву Санычу. Голос по телефону у него странный, я даже подумываю бросить трубку, но мысль об экспедиции придаёт мне смелости.

— А, это ты, Макарова, — разочарованно вздыхает Гаврилов. — Что там? Зачёт… Ну, давай, приезжай ко мне, приму.

У меня мороз по коже от его предложения.

— В смысле, к вам? — полушепотом спрашиваю я.

— А какой тут ещё может быть смысл в субботу утром? Домой, разумеется. Адрес продиктовать или запомнишь?

— Э-э, я не могу… — холодея, произношу я. Он тяжело вздыхает в трубку.

— Слушай, Макарова, это кому надо: тебе или мне? — раздражённо бросает он. — Всё, короче, давай. Надоела.

— Стойте-стойте, Лев Саныч! — кричу я в страхе. — Я приеду, ладно. Диктуйте адрес.

Наверное, расскажи я кому-то про это, мне сказали бы, что я спятила. Но я действительно доведена до ручки. Начинаю уже сомневаться, что он в принципе примет у меня что-либо досрочно. Кажется, что я за это время достала его настолько, что он теперь будет валить меня из принципа. Ну и поиздевается ещё, как пить дать. Но боюсь я, конечно, совсем не этого.

Стою перед дверью, гипнотизирую звонок. Коленки трясутся. Кажется, ещё чуть-чуть, и я поверну обратно к лифту. Я в жизни стараюсь мужчин избегать. Даже в общественном транспорте держусь на расстоянии, хотя порой это даётся с огромным трудом. И всё же каким-то чудом указательный палец касается звонка. Я напряжённо жду. Повторяю про себя слова приветствия и благодарности за то, что Лев Саныч пошёл мне навстречу. Стараюсь улыбаться, потому что улыбка, вроде как, располагает людей.

Гаврилов с недовольным видом открывает мне. В драных джинсах и мятой футболке выглядит он совсем иначе нежели в институте. Неаккуратный и потрёпанный — настоящий раздолбай, как сказала бы мама. Тёмные вьющиеся волосы непричесанны и стоят торчком, на лице — щетина. Вдобавок, от него разит алкоголем. Мне с порога хочется повернуть назад. Но теперь уже кажется, что если уйду, то точно испорчу с ним отношения окончательно, и не видать мне зачёта.

— Проходи, — небрежно говорит он и проводит в грязную кухню.

Я оглядываюсь по сторонам. Обстановка в квартире выглядит дорогой, но сильно неаккуратной и захламлённой. Встаю у стеночки, прижимая сумку к груди. Лев Саныч окидывает взглядом замусоренный стол с остатками еды и вазой с окурками.

— Ну что там у тебя? — спрашивает он, оборачиваясь на меня. Я пару секунд хлопаю глазами, потом спохватываюсь и достаю из сумки лабораторные. Протягиваю ему их и зачётку.

— Я и по итоговым вопросам, если что подготовилась, — заверяю его.

Он смотрит снисходительно на лабы, потом на меня. Странная улыбка появляется на его лице.

— Ты совсем, что ли, дура? — спрашивает он. — Думаешь так надо было готовиться?

Мне его тон не нравиться совершенно. Инстинктивно пячусь назад, но упираюсь в стену. Гаврилов бросает лабы на ближайший табурет и подходит ко мне. Протягивает руку к моей талии, скользит по ней вниз.

— Я же тебе на встречу пошёл…

Вторая рука касается моей груди через футболку. Меня начинает трясти. Я перестаю его слышать. Руки и ноги цепенеют, а воздуха катастрофически перестаёт хватать в лёгких. Гаврилов не сразу понимает, что мне нехорошо. Видимо принимает тяжёлое дыхание за возбуждение. Лишь когда у меня закатываются глаза и я начинаю терять сознание, он осознаёт, что что-то не так.

Я прихожу в себя довольно стандартно — от нашатыря перед носом. Вижу круглые перепуганные глаза Льва Саныча. Мысленно радуюсь, что он не из тех, кому потеря сознания сексу не помеха. Убедившись, что я очнулась, он облегчённо выдыхает и поднимается. Откуда-то с холодильника достаёт видавшую виды ручку и чиркает ей что-то в зачётке.

— Держи, припадочная! — он протягивает мне зачётку. — И если расскажешь кому-нибудь о том, что было, вылетишь на хрен из института. Поняла?

Я, всё ещё пребывая в оцепенении, киваю. Он поднимается и отходит на несколько шагов назад.

— Ну раз поняла, тогда пошла отсюда! — произносит он грозно.

Я, держась за стену, встаю и ползу в прихожую. Там обуваюсь и на нетвёрдых ногах выхожу на лестницу. Только на улице я наконец прихожу в себя. Слёзы катятся из глаз, я всеми последними словами начинаю ругать себя за то, что попёрлась какого-то хрена домой ко взрослому половозрелому мужику. Я чего вообще ждала-то? Правильно мама говорила, у всех мужиков только одно на уме, и большинство из них не умеют держать себя в руках. Стоит лишь чуть-чуть потерять бдительность, и всё…

Глава 3

Время идёт — подготовка к экспедиции продолжается. А я всё думаю, что бы со мной было, если бы я тогда не хлопнулась в обморок дома у Гаврилова. Хватило бы у меня смелости сказать ему нет, или я так бы и терпела до самого конца. Раньше в детском саду, когда кто-то из мальчиков приближался ко мне, я начинала реветь. Но за это воспитатели и нянечки ругали меня. Со временем я научилась бояться молча, чтобы не доставлять людям неудобств. Очевидно это стало не очень удачной способностью для меня. И вроде бы я не идиотка, и перечитала уже все возможные книги и статьи про харассмент. Но всё равно на практике продолжаю впадать в ступор.

Вот о таком я думаю, сидя в одиночестве дома на полу, среди всяческих походных штук. Надо бы упаковать всё, а я самобичеванием страдаю. В дверь начинают неистово трезвонить. Иду открывать и вижу на пороге соседку Алёну. Мы с ней примерно одного возраста, но не особо общаемся. В основном из-за того, что наши мамы раньше были в контрах. Алёнкины родители оба выпивохи и скандалисты, и моя мама всегда жалела их дочку, потому что считала, что они дурно влияют на ребёнка. Алёнкина же мать жалела меня, поскольку считала, что у моей мамы не всё дома из-за длительного отсутствия мужика и личной жизни. Такой вот балаган. Сама я никогда против Алёны ничего не имела, хоть и не понимала её стремления непременно быть в отношениях, пусть и неважно с кем.

Алёна небрежно здоровается и проходит в прихожую.

— Майка, я у тебя посижу немного? — говорит она, больше ставя меня перед фактом, чем спрашивая. Я задумчиво киваю.

Мы идём в зал. Алёна скептически осматривает разложенный на полу арсенал алюминиевой посуды, батареек и инсектицидов.

— В поход, что ли, собралась? — спрашивает она, присаживаясь на диван.

— Так по учёбе надо. Экспедиция у нас в тайге, — отмахиваюсь я небрежно. — Ты чай будешь?

В глубине души я Алёне рада. Хочется с кем-то поговорить о том, что случилось. Тем более, что у неё опыт общения с парнями побольше моего будет. Я веду её на кухню, разливаю чай по кружкам. Размышляю, как начать разговор. Нельзя же вот так просто вывалить на человека: «Меня тут недавно чуть не изнасиловали».

— Ты поосторожнее там, — говорит Алёна, помешивая чай ложечкой. — У вас ведь наверняка мужики будут в экспедиции. А у тебя эта твоя фобия.

— Мой руководитель — женщина, — произношу я с какой-то надеждой.

— Ну, знаешь, это такая себе защита, — качает головой Алёна. — Мы вон в техникуме как-то пошли в поход, так у нас придурок один нажрался и стал приставать к самой главной нашей тихоне. А преподша только поржала с её воплей. Типа, ох уж эти подростки. Хоть спрей от комаров носи с собой вместо перцового баллончика.

От рассказа Алёны становится жутко, но вместе с тем я чувствую какую-то поддержку. Она не осуждает ту девушку, а значит и меня бы не осудила, решись я открыться ей. К тому же мне понравилась идея со спреем. Радикально, конечно, но подобные вещи в экспедиции всегда под рукой. Надо научиться защищать себя.

Наконец приходит долгожданный день. Не зря я столько убивалась над лабораторными и рефератами. Экспедиция из восьми человек, включая Ольгу Дмитриевну и меня, отправляется в исследовательский лагерь в тайге. До Усть-Сибирска мы доезжаем на электричке. На станции нас встречает знакомый Ольги Дмитриевны на Пазике и увозит в лагерь. Я впервые оказываюсь в подобном месте, а потому без конца кручу головой по сторонам, пытаясь разглядеть всё и сразу.

Первое, что бросается в глаза — это лес, обступивший лагерь сплошной стеной, глухой, высокий и непроглядный. Он завораживает своей красотой, пугает шорохами и скрипами, манит загадками и тайнами. Мне слышится странный шепот в шуме ветра, в ветвях деревьев. Кажется, что кто-то зовёт меня и я следую за ним вглубь леса до тех пор, пока один из ассистентов Ольги Дмитриевны не окликает.

— Макарова, ты куда?!

Я прихожу в себя и спешно возвращаюсь назад. Начинаю разбирать вещи, что мы привезли с собой: наши рюкзаки отдельно, отдельно воду, провизию, оборудование. Лагерь состоит из трёх небольших деревянных домиков и пристройки. Поскольку женщины и девушки оказываются в меньшинстве, нам предлагают выбрать дом самим. Мы с Ольгой Дмитриевной осматриваемся и выбираем тот, что поближе к деревянному туалету. Я разбираю свой рюкзак, проверяю на всякий случай сигнал мобильной связи. Естественно, он здесь отсутствует. Но Ольга Дмитриевна говорит, что в случае необходимости мы сможем связаться с цивилизацией по рации. Мне немного тревожно, но я понимаю, куда собиралась.

До вечера мы осваиваемся. После за ужином Ольга объясняет мне план исследовательской работы, говорит что-то о графиках и журналах. Просит держать мобильный при себе, чтобы всегда иметь возможность сделать фото, если фотокамера занята кем-то другим. Я слушаю её вполуха, а сама вслушиваюсь в этот таинственный шёпот. Мотыльки кружат над столом, рядом потрескивает костёр. Ребята переговариваются о чём-то, но всё это лишь фон.

— Иди к нам. Мы здесь...

Я оборачиваюсь по сторонам, вглядываюсь в темноту. Но разумеется, не вижу ничего кроме бесконечных кедров.

— Майя, ты слушаешь? — Ольга Дмитриевна касается моей руки, и я вздрагиваю.

— Что?

— Иди-ка ты отдыхать, — качает головой она. — Совсем носом клюёшь.

Спорить с руководительницей нет смысла. Тем более, что я действительно чувствую себя абсолютно обессилевшей. Ночью мне снится сон: огромное кострище и множество полуобнажённых мужчин, произносящих в трансе какие-то слова, будто заклинание. Я просыпаюсь в холодном поту рано утром. За окном ещё стелется молочно-белый туман. Наспех надеваю свой спортивный костюм и бегу до туалета. Слышу подвывание волков где-то вдали.

На обратном пути прохожу мимо нашего стола под открытым небом и вижу рядом с ним щенка. То, что в лагере нет собак, а щенков и подавно, до меня доходит не сразу. А когда доходит, то я, добрая душа, с какого-то перепугу решаю отвести его обратно в лес. Срываю стебель бурьяна и подгоняю его к тропинке, ведущей прочь из лагеря. Он рычит и тявкает, но идёт, потому что стебель с листьями большой и страшный.

Часть 2 «Моя пленница» Глава 4

Артём

Время близится к полуночи. В округе слышны возгласы и ритуальное пение. Так происходит каждое полнолуние. Шаманы в святилищах призывают из другого мира омег, существ другого пола, именуемых среди людей женщинами. Я долго наблюдал за этим, но теперь настало время действовать. Обряд призыва вот-вот начнётся. Я готовлюсь, собираюсь будто на охоту. Беру свой лук, ножи и верёвку, немного сонной травы и воду. Возможно, мне предстоит долго блуждать по лесу в поисках. Поверх рубахи с длинным рукавом, набрасываю маскировочный плащ. Я оттого так долго прожил отшельником, что умею скрываться и быть незаметным. Мой отец обезумел бы от злости, если бы узнал, на что я собираюсь пойти.

Ночь светла из-за полной луны и множества звёзд. Представляя перед глазами собственноручно нарисованную карту, я спешу к ближайшему святилищу. В густом тумане очень трудно не нарваться на кого-то из моих сородичей. Один за другим они подтягиваются к святилищу, чтобы хотя бы посмотреть на женщину.

Я их видел не раз, а потому знаю, что ничего необычного в них нет. Они маленькие, выглядят и пахнут необычно. Но в целом кажется, будто от них больше вреда нашему миру, чем пользы. Омеги слабые, не могут постоять за себя, оттого становятся лёгкой добычей для альф. Те в свою очередь готовы драться друг с другом, лишь бы заполучить желаемое. Из-за слабости омег альфы тоже становятся слабыми. Я хочу изменить это. Оборотни должны эволюционировать.

Чем больше времени проходит с начала ритуала, тем плотнее лес окутывает туман. Он как проводник, как мост между двумя мирами. Я выбираю себе укрытие и старательно прячусь. Святилища из белого камня отражают лунный свет, распространяя вокруг сияние. Глаза оборотней горят хищным жёлтым светом. Постепенно воздух меняется, становится более влажным и холодным. Ритуальное пение стихает. Остаётся последняя часть обряда — поиски призванной омеги. Той, которая должна будет подарить стае новое потомство.

Слышу сдержанные голоса и шаги. Несколько раз мои сородичи проходят мимо, но не замечают меня. Они сейчас слишком увлечены, чтобы обратить внимание на запах ещё одного самца поблизости. Сам я принюхиваюсь и прислушиваюсь ежесекундно, стараясь уловить малейшие колебания в воздухе. Наконец мне удаётся заметить что-то странное. Тонкий сладко-горький аромат касается моих ноздрей. Вслед за этим появляется громкий неосторожный шум шагов. Ну что за глупое существо? Инстинкт самосохранения, видимо, напрочь отсутствует. К сожалению, омегу замечаю не только я. Ещё двое спешат по следам за невысокой хрупкой фигурой.

Я понимаю, что нужно действовать, и одним прыжком настигаю добычу. Она пытается сопротивляться, но её сил недостаточно. Зажимаю ей рот ладонью, не давая закричать и выдать наше местонахождение. Другой рукой перехватываю руки за спиной. Она извивается точно змея, хочет выскользнуть. Приходится прижать её всем телом к ближайшему дереву.

— Не дёргайся, если хочешь жить, — предупреждаю я. Ощутив мою силу, она послушно замирает.

Аромат её опасно манит, пробуждает во мне скрытые желания. Но я сопротивляюсь этому естественному зову.

С тревогой я замечаю, как туман постепенно рассеивается. Смотрю на затылок омеги, её тонкую шею и узкие плечи. Выступающий острый позвонок, прикрытый выбившимися из косы волосками, вызывает наваждение. Я чувствую её тяжёлое дыхание и ускоренное биение сердца. Это будоражит, хоть я и знаю, что она просто напугана. Передо мной встаёт непростой выбор. Идти в туман, несмотря на риск быть обнаруженным, или остаться в укрытии и попытаться осуществить свой план позже.

Я прислушиваюсь к окружающим звукам и понимаю, что оборотней вокруг стало больше. Видимо, её запах всё-таки привлёк их. Мысль о том, что надо выбираться, приходит как неизбежность. Хрупкое тело дрожит в моих руках. Её кожа холодная, влажная. Я прижимаю её к себе и плотнее закутываю в плащ. У меня не так много шансов уйти с омегой. Есть сонная трава, но чтобы зажечь её, мне нужны обе руки.

— Ты боишься меня? — шепотом спрашиваю я её.

Омега опасливо косится назад и кивает.

— Те, кого ты слышишь вокруг — ещё страшнее. Их много и они не станут церемониться с тобой. Так что тебе лучше слушаться меня. Поняла?

Она вновь кивает. Я вдыхаю глубоко дурманящий запах её волос. О, боги, как же трудно держать себя в руках!

— Хорошо, — я немного смягчаюсь. — Будь умницей, и скоро будешь в безопасности.

Я разжимаю ладонь и переношу её плавно на один из ножей за поясом. Если она заверещит, останавливать её будет уже поздно. А вот для того, чтобы отбиться от тех, кто поспешит на её зов, нож очень пригодится. Благо, омега оказывается более разумной, чем мне показалось на первый взгляд. Всё ещё полуобнимая её, я достаю из кармана пучок сонной травы. Затем натягиваю маску на рот и нос. Чувствую, как сердцебиение омеги ещё больше ускоряется. Никак задумала какую-то глупость. Но с этим я позже разберусь. А пока что поджигаю сонную траву и незаметно бросаю тлеющий пучок в ворох сухой прошлогодней листвы. Сизый, сладковатый дымок стелется по земле, перемешиваясь с туманом. Такое количество сонной травы не способно усыпить всех альф в округе, но точно может ослабить и демотивировать.

Один за другим они начинают уходить всё дальше и дальше. Кажется, я наконец смогу выдохнуть спокойно. Взяв омегу под руку, я осторожно выбираюсь из укрытия и тяну её в сторону моей тайной тропы. В маске дышать тяжело, потому, как только мы уходим на безопасное расстояние, я снимаю её. Впервые смотрю на свою пленницу прямо. Она кажется привлекательнее тех, что я встречал до этого: круглолицая, голубоглазая, с маленьким аккуратным носом, вздёрнутым кверху. Тяжёлый вздох вырывается из груди. И почему всё так сложилось в нашем мире? Впервые в жизни мне не хочется поступать так, как я обычно поступаю с омегами.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я, пытаясь быть приветливым.

Она смотрит на меня исподлобья и как-то странно сжимает руку в кармане.

Глава 5

Я стараюсь ступать осторожно, чтобы не оставлять следов, но с омегой на руках это непросто. В конечном счёте между скоростью и безопасностью я выбираю последнее. Волчий вой на востоке стихает с восходом солнца. Оборотни возвращаются в свои селения после бессонной ночи. Это значит, что погони можно не опасаться. Сегодня удача сыграла со мной злую шутку. Я не успел разобраться с омегой до того, как растаял туман, но мы смогли уйти от остальных. Видимо, богам было угодно, чтобы она осталась в нашем мире.

Вернувшись домой, я первым делом на всякий случай осматриваю её. Меня интересуют две вещи: первая — не пострадала ли она, а вторая — нет при ней ещё каких-нибудь опасных приблуд. Омега оказывается невредима. Оружия при ней тоже не оказывается. И меня это даже как-то расстраивает. Если бы я был таким слабым, носил бы с собой целый арсенал. Очередной вздох к моему удивлению вырывается из груди. И что это нашло на меня? Я бросаю короткий взгляд на её спящую мордашку. Симпатичная, на зайчонка похожа. Склоняюсь над ней и убираю тёмную прядь волос с лица. Она морщится, начинает дышать беспокойнее. Потом и вовсе открывает глаза и смотрит на меня испуганно, дико. Каждая мышца на её теле напрягается. Я делаю шаг назад, чтобы не пугать ещё больше.

— Где я? Вы кто?! — спрашивает она, присаживаясь на кровати, подбирая ноги к груди.

Разговаривает, смотри. Я не могу сдержать улыбку. Хмурится, глазами сверкает. Ну, дикая кошка, не иначе. Я сбрасываю плащ. Беру со стола чашу с водой и протягиваю ей.

— Пей, — говорю и киваю на воду. — После сонной травы воды нужно много.

Она трясёт растрёпанной головой.

— Что это за место? Зачем вы меня похитили?

— Я тебя не похищал, — улыбаясь отвечаю я.

Понимаю, что надо бы рассказать ей правду. Но не очень хочется открывать ей все тайны этого мира. Эх, успей я всё провернуть всё до того, как растаял туман, не пришлось бы сейчас, ломать голову, как объяснить всё.

— Тогда отведите меня назад, — дрожащим говорит она.

— Не могу, — отвечаю я, хмурясь. — Надо ждать до следующего полнолуния.

— Чего? — омега вновь окидывает взглядом дом. — Вы, должно быть, шутите?

— Нет, я абсолютно серьёзен. Ты не сможешь покинуть это место и вернуться домой, пока не придёт полная луна.

Минуту-другую она думает о чём-то, глядя в окно за моей спиной, а потом в её глазах появляются слёзы.

— Да что это такое? — шепчет она себе под нос. — Почему мне так не везёт? Сначала препод — подонок, теперь маньяк-похититель…

Она закрывает лицо руками и начинает плакать. Не знаю, как утешить её, ибо даже не понимаю, чего она там напридумывала себе. Я сам не особо рад, что придётся держать её у себя целый месяц. Это только неудобно, но ещё и опасно. И для меня, и для неё. Ведь если мои сородичи узнают, что она здесь, то нас обоих ждёт незавидная участь.

Некоторое время она продолжает плакать. Я же возвращаюсь к своим обычным делам. Когда живешь в одиночестве в тайге практически всё твоё время уходит на то, чтобы обеспечить себя средствами выживания: едой, водой, полезными травами и разным расходным материалом, вроде стрел и дротиков. Заканчиваешь одно и тут же начинаешь другое, и так каждый день. Сейчас же у меня появилась ответственность за омегу. Так что нужно стараться вдвойне.

Я бросаю на неё любопытный взгляд. Чувствую нутром, что настроение её переменилось. Она всё еще всхлипывает, но тело её напряглось, а сердце забилось взволнованно и часто. Опять затеяла что-то. Я, сидя у стола, распутываю сеть, а сам боковым зрением поглядываю на дверь. Можно было бы дать ей побегать по лесу, чтоб она поняла, что я не шучу, и ей точно не выбраться. Но в моём медвежьем углу много зверья всякого. А она слабенькая, громкая, неуклюжая, оставь её без присмотра — и не миновать беды.

Не подаю вида, но внутренне готовлюсь к броску. С омегами, про всей видимости, нужна та же осторожность, что и с дичью. Моя пташка медленно и осторожно двигается к краю кровати, а потом в один момент подскакивает и бросается к приоткрытой двери. Я срываюсь за ней, но спотыкаюсь о намеренно опрокинутые ей на крыльце силки. Этой заминки ей хватает, чтобы перемахнуть через невысокую ограду и припустить сквозь деревья и кустарник куда-то в сторону полуденного солнца. Я понимаю, что бежать за ней — только подгонять, а потому присматриваюсь к следам. У омеги обувь на правой ноге чуть больше стоптана. Я прикидываю, в какую сторону её поведёт и куда она сама может свернуть с учётом местности.

Коротким путём иду к реке на юго-запад. Прислушиваюсь, различаю спешные шаги. Прячусь в деревьях и выжидаю. Очень скоро омега появляется в поле моего зрения запыхавшаяся и раскрасневшаяся, с расплетенной косой, усыпанной сплошь колючками и репейником. Стоит ей поравняться с моим убежищем, как я бросаюсь на неё и сбиваю с ног. Она верещит, будто я её ножом режу, брыкается так, что не ясно откуда такие силы взялись. Смотрит на меня дикими, ошалелыми глазами.

— Как?! Как ты тут?.. — только и может выговорить она, задыхаясь.

— Я живу здесь уже очень давно, — отвечаю я. — И тебе, если хочешь дожить до следующей полной луны и отправиться домой, лучше меня слушаться и больше не убегать.

Я чувствую, как она дрожит подо мной, чувствую её страх. Что-то опасное просыпается внутри меня. Загнанные в глубины разума волчьи инстинкты рвутся наружу. Я пока что сопротивляюсь им, сопротивляюсь этим горящим холодным огнём глазам, этому дурманящему аромату. Но как долго это продлится, я не берусь судить.

Глава 6

Всё же странные они, эти омеги. После возвращения домой забилась в угол, сидит, смотрит исподлобья. У меня от её напряжённого взгляда всё из рук валится. И как с ней говорить в такой ситуации, пытаться растолковать что-то? Сама вся в колючках, грязная, будто бездомный щенок. Я до этого не задумывался, но её ведь куда-то спать нужно будет положить. В свою постель я её в таком виде точно не пущу.

— Идём, — говорю ей и тяну на улицу. В сенцах из деревянного ящика достаю чесалку для шерсти. Не гребень, конечно, но сгодится. Омега смотрит недоверчиво, держится за косу.

— Это зачем? — спрашивает с опаской.

— Просто посиди смирно, я выберу репейник и собачки, — отвечаю я ей, усаживая на последнюю ступень крыльца.

Она съеживается вся, когда я располагаюсь позади неё и берусь расплетать её волосы. Процесс этот оказывается почти гипнотическим. Её локоны струящиеся и гладкие. Я понимаю, что чесалка для неё — слишком грубый предмет, потому выбираю сор руками, аккуратно и медленно. От омеги пахнет цветами. А сердце её колотится так громко, что, кажется, ещё немного и мои сородичи сбегутся на шум.

— Что ты собираешься сделать со мной? — спрашивает она с дрожью в голосе.

— Причесать пока что, — отвечаю я, выходя из транса. Ловлю себя на мысли, что мне безумно нравится пропускать сквозь пальцы тёмные пряди.

— А дальше?

— А дальше переодеть. Вычистить твою одежду быстро вряд ли получится, так что пока в моём походишь. И если хочешь умыться, там у бани есть кадка с водой.

Омега косится через плечо. Я вижу, как гусиная кожа появляется в неё на руках. А тело снова напрягается.

— И, пожалуйста, не убегай больше, — добавляю я на всякий случай. — Этот лес — мне дом родной. Я всё равно найду тебя и верну. А вот ты можешь пораниться или, ещё чего хуже, нарваться на какую-нибудь зверюгу.

Она ещё сильнее вжимает голову в плечи. Пытается отодвинуться от меня, но её волосы всё ещё в моих руках.

— Зовут-то как? — спрашиваю я, поглаживая их.

— Майя, — осторожно произносит она.

— Как рождённая в мае?

Она кивает.

— Красивое имя, тебе подходит. Ну, я закончил.

Я отпускаю её и она тут же спешит подняться. Щёки её горят румянцем. Я не могу сдержать улыбку.

— Не бойся меня, Майя. Я тебя не обижу. Напротив, сделаю всё, чтобы защитить.

Она опускает глаза и глядит себе под ноги. Кажется, не верит мне. Но это ничего.

— Иди умываться. А потом будем обедать.

Моя рубаха Ей велика. Висит на ней мешком. Майя смущённо заводит одно колено за другое. Отчего-то это на меня действует, точно запах добычи на хищника. Я сжимаю кулаки и выдыхаю медленно. Даю ей ещё и штаны, потому что понимаю, что если она в таком виде будет вокруг меня разгуливать, то греха точно не миновать. Майя кое-как одевается, подгибает штанины, подпоясывается. Выходит даже сносно.

Мы садимся за стол. Она с подозрением разглядывает грибную похлёбку и запечённое мясо. Потом снова обводит взглядом кухню.

— У тебя нет электричества, — замечает она. Я только киваю.

— В этом мире многого нет, из того, что вы зовёте благами цивилизации, — добавляю, чуть подумав.

— Тогда откуда ты про них знаешь? — недоверчиво спрашивает она.

— От мамы, — отвечаю с горечью. — Она была из вашего мира.

Моя мать умерла очень рано. Она, как и другие попала сюда из человеческого мира случайно и была с моим отцом очень несчастна. Я помню, как она говорила мне, когда я был совсем маленьким, что если я встречу ту, которая мне понравится, лучше отправить её обратно в людской мир, где её дом и родня. Уловив мой тон, Майя оставляет на время расспросы и берётся за ложку. Но со временем любопытство всё равно берёт своё.

— Ты сказал, что те другие люди опасны, — начинает она осторожно.

— Это не люди, Майя, — мягко поправляю я её. — Они волки-оборотни. И для тебя они действительно представляют угрозу. Оборотни живут большими общинами. Каждый раз с приходом полной луны начинается гон. Каждый альфа ищет себе самку, чтобы утолить природные инстинкты. Вот только тем, кого они находят, это причиняет одни страдания.

Я смотрю на неё внимательно, пытаясь распознать, о чем она думает. Сильно удивлённой она не выглядит. На её лице скорее неприятная догадка. А ещё она становится скованнее в движениях и опасливее, хотя до этого казалось, что больше уже некуда.

— Ты ведь тоже один из них? — она скорее утверждает, чем задаёт вопрос.

— Это так, — подтверждаю я. — Но бояться меня не нужно. Чтобы сохранять разум в полнолуние, я пью настой аконита и волчьей ягоды. Это яд, действующий на моё волчье начало. Средство опасное, но эффективное.

— Зачем тебе это? — нахмурившись, спрашивает она. — Зачем травить себя и помогать мне?

— Затем, что мои собратья погубили достаточно жизней, — откинувшись на спинку стула, говорю я. — Древние боги не напрасно отняли у оборотней омег. Это было наказание за их жестокость. За многие века альфы так ничему и не научились. Вместо того чтобы дать призванным омегам такую жизнь, чтобы они желали продолжить род и принести других омег, мои собратья, мучают их и причиняют им боль. Оборотни сейчас на грани вымирания. Но мы это заслужили.

Майя хмурится и тоже откладывает ложку в сторону. Смотрит на свои руки, вздыхает тяжело.

— Тебе не стоит об этом тревожиться, — говорю я, поднимаясь из-за стола. — Это всё не твои проблемы. Главная задача Майи — хорошо есть, крепко спать, и так до следующего полнолуния. Остальное, оставь мне.

Часть 3 «Отшельник» Глава 7

Майя

Мне хочется закричать, но ладонь пропахшая смолой, дымом и чем-то пряным, зажимает мне рот. Я в панике пытаюсь вырваться, но ничего не выходит. Рука тянется к припрятанному в кармане спортивок баллончику со спреем. Я достаю его и изо всех сил жму на распылитель, вот только содержимое баллончика попадает в первую очередь на меня. Кашляю, вытираю лицо и бегу, куда глаза глядят, без оглядки и насколько хватает сил. Вот только сил отчего-то с каждой секундой становится всё меньше. Будто в баллончике у меня был не инсектицид, а самый настоящий хлороформ. Это бред, конечно, но ноги подкашиваются. Я падаю на ровном месте. В глазах мутнеет. Сердце бьётся в панике. Я понимаю, что мне жизненно необходимо оставаться в сознании, иначе беда. Но несмотря на все мои старания, подняться вновь на ноги я не могу. Сжимаюсь в комок от зловещего звука шагов.

Огромная тень нависает надо мной. В расплывающемся белом мареве я вижу два жёлтых глаза. Стараюсь сморгнуть, прогнать наваждение. Неловко взмахиваю рукой. Но сильная мужская ладонь ловит её и закидывает себе на плечо. Из последних сил я отталкиваю его и видимо попадаю ему по лицу. Потому что после, будто мешок, меня закидывают на плечо. От резкой смены положения я окончательно теряю ориентацию в пространстве, а вслед за ней теряю и сознание.

Не знаю, как много времени я провожу в забытьи. Но когда прихожу в себя, замечаю яркий солнечный свет, бьющий в окна. За окнами этими громко щебечут птицы, и шумит лес. Из-за этого мне некоторое время кажется, что я в нашем домике в экспедиционном лагере. Кажется, что все эти мои утренние бдения и следующее за ним похищение — просто кошмар. И действительно, разве такие вещи происходят в реальности с такими заурядными девчонками, как я? Мы же в научной экспедиции в тайге, а не в голливудском блокбастере. Однако стоит мне открыть глаза и осмотреться, я понимаю, что дом, в котором я нахожусь, вовсе не тот, что мы выбирали с Ольгой Дмитриевной. То, что я, скорее всего, не в лагере подтверждает присутствие рядом со мной незнакомца. Выглядит он сурово. Высокий и широкоплечий, скуластый, с угрюмым взглядом. Мне вспоминаются жёлтые глаза, и я раздумываю, что это было: сон, галлюцинация?

Я осматриваю бревенчатые стены увешанные разной утварью, инструментом и пучками сушёной травы. Обстановка напоминает какую-то реставрацию убранства жилищ сибиряков в стародавние времена. Даже каменная печь имеется, а мебель вырезана и собрана из дерева. Припоминаю, что видела нечто такое, когда посещала краеведческий музей.

— Где я? Вы кто? — спрашиваю я незнакомца. Тот как-то странно улыбается. Мне становится не по себе.

— На вот, попей, — говорит он вместо ответа. Будто решил игнорировать мои вопросы.

Я напрягаюсь ещё больше. Естественно питьё из его рук не беру. Мало ли чего он туда подмешал. Я пытаюсь выведать у него, кто он и что происходит. Но он точно насмехается и уходит от ответа. Мне становится страшно. Прислушиваюсь к звукам снаружи и понимаю, что ничего, кроме леса, больше не слышу: ни людей, ни машин. Самые страшные мысли приходят в голову. Вспоминаются жуткие истории про психопатов отшельников, что живут вдали от цивилизации и сходят с ума от одиночества. Слёзы выступают на глазах. И почему мне так не везёт? Не одно, так другое. Я так надеялась, что после этой экспедиции моя жизнь наконец-то изменится. Но опять вляпалась в какую-то непонятную историю… Может, всё дело в испуге и стрессе, но рыдания рвутся сами собой.

На смену слезам приходит вдруг решительность. Как говорится, спасение утопающих, дело рук самих утопающих. Если я сейчас раскисну, то этот попадос точно ничем хорошим не закончится. И если уж на то пошло, то всё не так плохо. У этого психа даже стёкол нет на окнах, да и дверь вроде бы не заперта. Не на ту он напал! Если думает, что я вот так просто позволю делать со мной, что вздумается, то сильно ошибается. Я исподлобья слежу за своим похитителем, выжидаю удобный момент. И когда он предоставляется, сигаю к двери.

На адреналине меня несёт куда-то прочь от дома через кустарник и травы, сквозь густой лес. Я не оборачиваюсь, не хочу ещё больше бояться. И так кажется, что этот парень вот-вот настигнет меня. Его пряно-дымный запах стоит у меня в ноздрях. Мне кажется, я в жизни не бегала так быстро, хотя ноги то и дело вязнут в грязи и спотыкаются о корни и коряги, а ветки то и дело хлещут по лицу.

Спустя минут семь или чуть больше я наконец даю себе передышку. Прислушиваюсь к звукам вокруг, но, к счастью, не замечаю никаких подозрительных шорохов или шагов. Только где-то неподалёку слышится плеск воды. Должно быть, рядом река. Ещё с момента пробуждения меня жутко мучает жажда. Я спешу на звук воды, пробираясь сквозь заросли. Мне трудно даже описать, откуда этот монстр берётся. Кажется, вырастает прямо из воздуха. Прыгает на меня, точно зверь и валит с ног. Я успеваю только вскрикнуть от испуга. Он переворачивает меня на спину и прижимает палец к губам.

Не знаю почему, но я слушаюсь его и замолкаю. Вероятнее всего, его глаза сменившие цвет с голубого на золотистый, произвели на меня странное впечатление. Сказать, что я в шоке — ничего не сказать. Меня удивляет всё: и глаза, и то, что он выследил меня. Мистика какая-то, не иначе. Я смотрю на него и, едва ворочая языком, спрашиваю:

— Как ты тут оказался?

Артём прищуривает звериные глаза и выдыхает с шумом. Я с новой силой ощущаю пряный, похожий на коричный аромат. Он, в сочетании с внимательным взглядом и теплом его тела, даже немного успокаивает.

— Я живу здесь уже очень давно, — отвечает он. — И тебе, если хочешь дожить до следующей полной луны и отправиться домой, лучше меня слушаться и больше не убегать.

Я верю ему. Верю безоговорочно в тот момент. Не знаю, что это, снова сонная трава или его сила внушения, но у меня больше не остаётся сил сопротивляться или убегать. Он поднимается на ноги и подаёт мне руку. Я пытаюсь встать, но колено вдруг пронзает боль. Смотрю на потемневшую от крови штанину. Разбила, кажется. Видимо на камень налетела. Артём глядит на мою ногу, а затем подхватывает меня на руки.

Глава 8

Я задыхаюсь, ловлю воздух ртом и просыпаюсь. Вокруг темно. Лишь слабый свет звёзд и только что народившейся луны проникает в окна. Я смотрю на спящее рядом со мной огромное тело. Меня охватывает растерянность. Не знаю, могу ли доверять Артёму. Он меня пугает временами. И это не мудрено. Он немногословен, не объясняет ничего толком и при этом просит довериться ему. Говорит, что защитит. Я чувствую себя рядом с ним зависимой. И мне это не нравится.

— Альфы так ничему и не научились. Вместо того, чтобы заботиться об омегах, мои собратья мучают их и причиняют им боль.

Не знаю, как относиться к его рассказу про параллельный мир. Разумеется, всё это похоже на бред. И мне очень страшно, что я стала жертвой сумасшедшего параноика, живущего посреди тайги. Если это так, то самый наилучший выход для меня — бежать от него, как можно дальше и быстрее. Однако, если всё же вообразить, что Артём говорит правду, и в глубине этого леса живут изголодавшиеся по женскому вниманию мужики, то мне лучше не совать лишний раз нос за порог, если не хочу, чтобы надо мной надругались. И вроде бы очевидно, что первый вариант куда более правдоподобный и реалистичный, но пресловутое «а вдруг» не даёт покоя.

Кажется, что всё просто. Если не уверена или боишься, просто дождись полнолуния, а потом принимай решение исходя из обстоятельств. Вот только кажется, что Артём как-то странно действует на меня. Он вроде и не говорит особо, но я отчего-то всё больше и больше проникаюсь его историей. Даже пытаюсь приспосабливаться к спартанским условиям, в которых он живёт: умыванию в ледяной воде, отсутствию электричества и нормальных средств гигиены. Хорошо, что хоть баня у него имеется. Почему-то всё это мой мозг воспринимает, как норму, без возмущения и оторопи. И это подозрительно. Кажется, будто Артём внушает мне что-то или гипнотизирует. Иначе как объяснить эту слабость, которую я чувствую рядом с ним?

Это похоже на какой-то специфический вид газлайтинга. Только вместо унижения и издевательств — такая вот первобытная забота. Мне хочется сохранить рассудок, прекратить всё это. Вырваться из череды бесконечных однообразных дней, что я провожу в этом лесном доме. Порой я даже дохожу до отчаяния.

— Что готовить собралась? — с улыбкой спрашивает Артём.

Я сжимаю его охотничий нож в руке, и мне совсем не до смеха. В голову приходит безумная мысль: «Что, если боль сможет пробудить мои чувства?» Видимо, Артём понимает, что я собираюсь сделать и бросается ко мне. Всё случается слишком быстро. Острое лезвие касается его загорелой кожи, и на ней появляется кровь. Только увидев её, я вдруг осознаю, какую фигню чуть не совершила только что. Мне становится страшно, а ещё очень неловко перед Артёмом. Да, пожалуй, я действительно схожу с ума. Вот только он тут ни при чём.

— Мне очень жаль, — шепчу я, невольно прижимая руку к груди.

— Да всё нормально, Май, — качает головой Артём. — Ты сама-то не поранилась?

Я отчаянно мотаю головой. Не могу поверить, что он даже не злится на меня.

— Вот и ладно, — он ополаскивает нож под рукомойником и убирает его в кожаные ножны. — Не делай так больше, ладно? Ты меня напугала.

Это похоже на какой-то сюр. Как он может вот так улыбаться, когда его рука в крови? Как может говорить со мной таким ласковым тоном? Я невольно начинаю плакать.

— Эй, Майя, ты чего? — он подходит ко мне и осторожно касается плеча. — Всё таки больно?

— Нет, — я вновь трясу головой. — А тебе? Тебе разве не больно?

Я поднимаю на него глаза и вновь встречаю умиление на его лице. Не понимаю, что происходит. Это слишком для меня.

— Ты за меня испугалась? — усмехается он беззлобно. — Ну, перестань. Всё уже прошло. Видишь?

Он показывает мне руку, и я понимаю, что пореза на ней больше нет. Это невероятно, но он затянулся всего за несколько минут. Я раздумываю над тем, возможно ли вообще такое в реальности. Вернее, в той реальности, где я привыкла жить.

— Как это возможно? — только и могу произнести я. Он пожимает плечами.

— Для оборотней это обычное дело.

Это уже не мистика, а что-то из области фантастики. А что ещё из легенд и баек тут окажется правдой? Я всё больше и больше свыкаюсь с мыслью, что Артём не просто парень живущий в лесу. Он действительно другой. Зверь в человеческом обличье. Но если так, если всё, что говорил Артём про своих сородичей, правда, то как я могу доверять ему. Ведь он тоже альфа, и в нём живёт то же стремление найти пару, что и у других. Надеяться, что он не причинит мне вреда — все равно, что быть той овечкой из сказки, что влюбилась в волка. Но каждый знает, чем закончилась эта сказка. Так почему я продолжаю убеждать себя, что мне лучше быть рядом с Артёмом? Почему ищу в нём привлекательные черты и сама стараюсь понравиться? Помнится я ещё недоумевала над своей соседкой Алёной. Удивлялась тому, как смело она бросается в мужские объятия. А теперь я сама готова поступить точно также.

Будто пытаясь опровергнуть последнюю мысль, я ухожу на улицу и присаживаюсь на ступень крыльца. Лес вокруг затихает и погружается в сумерки. Хочется вернуться в дом, проверить всё ли действительно в порядке с Артёмом. Даже здесь снаружи я чувствую его корично-пряный запах. Я поворачиваю голову и вижу в окне его полуобнажённую фигуру. Обычно он не позволяет себе разгуливать в доме без рубахи, и переодеться выходит на улицу. Но сейчас раз я снаружи, у него не осталось выбора. Моё сердцебиение учащается, а щёки вспыхивают огнём. Я хочу отвести взгляд, но всё равно продолжаю жадно смотреть, как перекатываются его мускулы в приглушённом свете. Низ живота напрягается. Вздох срывается с губ. Артём резко оборачивается и ловит мой взгляд. Я стыдливо опускаю глаза, снова мысленно ища себе оправдание.