Истинная слабость жестокого ректора-Дракона

1.

— Аурелия, не надо, прошу, — выдыхаю я, горло сводит спазмом, слова рвутся на обрывки.

— Давай просто, пойдем отсюда.

Я отступаю назад, пока спина не упирается в холодный камень стены.

Сестра приближается ко мне.

Её форма сидит безупречно: тёмно-синий мундир с золотыми пуговицами и шевронами подчёркивает её принадлежность к авангарду.

Даже после целого дня он выглядит так, будто только что был надет — ни складки, ни помятости.

Белая кожа, обрамлённая чёрными, как смоль, локонами, светится на сером фоне двора.

Глаза — два осколка зимнего льда.

Королева.

Высококровный маг из древнейшего драконьего рода.

Лучшая из лучших в Академии.

И вокруг неё преданная свита.

— Куда это ты собралась, Франческа? — ее голос сладок, как сироп, но от него по коже бегут мурашки.

— Мы же только начинаем наш... маленький разговор.

Подруги в таких же безупречных мундирах, только с более скромными знаками отличия.

Их ухмылки, отточенные годами высокомерного превосходства, рвут меня на куски ещё до того, как руки Аурелии дотрагиваются до меня и хватают за шиворот рубашки.

Внутри всё холодеет. Желудок сводит судорогой.

Резкий рывок — и пуговицы с треском сыплются на камни.

Я вскрикиваю, инстинктивно прикрываясь руками.

— Тише, тише, — шипит Аурелия, ее пальцы с силой впиваются в мое плечо, заставляя меня вздрогнуть от боли.

— Не привлекай лишнего внимания. Это ведь так... неприлично.

Ее заострённый ноготь, ухоженный и покрытый лаком, проводит по коже, оставляя алую борозду прямо на метке истинности. Узор драконьего клана Морстейн, проявился у меня три месяца назад.

Лицо сестры искажается, изысканная маска сменяется чистой яростью.

— Ну что, довольна? — ее шепот становится хриплым, свистящим. — Думала, этот... дешёвая краска... сделает тебя равной мне?

— Нет... — лепечу я, слезы подступают к глазам, делая мир расплывчатым.

— Аурелия, клянусь, я не знаю, откуда она... Я не хотела... Это какая-то ошибка, ты же понимаешь! Это не может быть правдой! Ты его истинная, я знаю! Только ты!

— Ошибка? — Аурелия смеется, её смех подхватывают остальные.

— В нашей крови ошибок не бывает, подвальная крыса. Только в твоей — выродившейся и убогой.

Я делаю отчаянное движение, пытаясь вырваться, но ее хватка, усиленная магией, держит, как стальные тиски.

Я спотыкаюсь и падаю на колени, острые камни впиваются в кожу сквозь тонкую ткань униформы.

— Я не разрешала тебе двигаться! — она рывком дёргает меня за волосы, собранные в скромную косу, заставляя запрокинуть голову. Боль пронзает кожу головы.

— Мы еще не закончили осмотр!

Резким движением она срывает с меня остатки рубашки. Холодный воздух обжигает оголённую кожу.

Она с отвращением, будто стирая грязь, трет мою кожу на груди, где ярче всего сияет метка.

— Смотрите! — ее голос срывается на визг, и в нем слышится почти истерика. — Не оттирается! Украла! Украла его знак, воровка!

— Пожалуйста, хватит... — я прикрываю грудь руками, стараясь стать как можно меньше, спрятаться. Моя куртка с серым кантом уже валяется в пыли, растоптанная острыми каблуками ее подруг.

— Просто, отпусти.

— Наверное, стащила краску из лаборатории алхимии! — насмешливо бросает Марисса, ее голос пронзителен, как стекло.

Она тоже наклоняется, с силой трет мою кожу, оставляя красные, жгучие ссадины.

— У нас ведь недавно пропажи были. Все думали на прислугу... А виновница вот она!

— Обыщите ее комнату. Все вещи, — командует Аурелия, не отрывая взгляда от меня.

Она вырывает у меня сумку и с отвращением вытряхивает содержимое к своим ногам.

Моя помада, ключ, блокнот, тетради — все падает в грязь под одобрительный гул толпы.

Зрителей стало гораздо больше.

Курсанты останавливаются, смотрят, как на уличное представление.

Никто не шевелится, чтобы помочь.

Страх перед Аурелией сильнее любого сочувствия.

В ее руках оказывается мой дневник.

Она яростно листает страницы, исписанные моим сжатым, боязливым почерком.

И тогда оттуда, словно желая моей гибели, выскальзывает и падает на камни та самая фотография.

Его.

— Аурелия... это не... — мой голос ломается, превращается в жалобный, предательский писк.

Слезы, переполняют глаза и текут по щекам, смешиваясь с пылью.

— Это... для реферата... по истории династий... Я совсем забыла...

1.1

Меня оглушает звон в ушах, от удара в глазах вспыхивают искры.

Я падаю на бок, хватаюсь за щёку, сгибаюсь. Меня трясёт, я хочу исчезнуть. Раствориться.

На фотографии, которую рассматривает Аурелия — он.

Рэммел Морстейн — Главнокомандующий авангарда, ректор Королевской Академии Воинской Магии. Магистр заклятий и генерал магистрата, наследник древнейшей династии.

Его портрет висит в каждой аудитории Академии, как символ силы и власти.

Внезапный раскат грома, словно вторя её гневу, сотряс воздух.

Порыв ледяного ветра рванул нам навстречу, хлестнул по обожжённому лицу, растрепал выбившиеся из косы светлые пряди.

Я дрожу, прижавшись к холодному камню, не в силах пошевелиться.

Аурелия — официальная невеста Рэммела Морстейна уже полгода. Того, в кого я по злому року успела так безрассудно влюбиться.

Я не должна была. Нельзя. Никогда.

Кто я — и кто он?

Я — серая мышь. Нищенка из трущоб, приютская, которой чудом выпал “счастливый” случай: быть подобранной из милости, получить имя и жалкое подобие положения, чтобы служить фоном величия аристократической семьи.

Дура. Какая же я слепая дура.

Дура, что посмела поверить, что могу быть достойной его…

Мне нужно было задушить это чувство, вырвать с корнем. Но я не сделала этого.

Я посмела влюбиться в того, чьё сердце уже занято другой.

— Мой отец подобрал тебя на улице, — её голос звучал тихо и нервно. — Грязную, вонючую, никчёмную. Дал тебе крышу, фамилию, позволил учиться среди нас. А ты… ты гнусная, неблагодарная тварь. Не только воровка — предательница. За это тебе не будет прощения. Ты пожалеешь.

Она смотрела на меня сверху вниз.

Во взгляде нет тепла, лишь только холодное, аристократическое презрение к чему-то недостойному, испачкавшему её идеальную репутацию.

Щёки пылают огнём, смесью беспомощной ярости и унизительного стыда.

— Ищите улики, — она бросает мой дневник подругам, продолжая перебирать вещи. — Надо же доказать, что эта убогая не только неряха, но и воровка.

— Что здесь происходит?!

Мужской голос, усиленный новым раскатом, заставляет вздрогнуть не только меня, но и стены вокруг.

Толпа расступается.

Я дрожу, дышу судорожно через нос, всё внутри сжимается.

И стою на коленях. Должна бы действовать: схватить мундир, вырвать дневник, бежать.

Но не могу.

Не могу отвести взгляд от него.

Наверное, Всевидящий сжалился надо мной, послал спасение…

Я хочу в это верить.

Сейчас ректор посмотрит на меня и всё поймёт, ответит теми же чувствами, что живут во мне.

Но взгляд главнокомандующего — красивого до безумия — скользит по мне: по лицу, по порванной рубашке, растрёпанным волосам.

И…

Мои иллюзии разбиваются вдребезги.

Ответом была тишина.

1.2

Слишком долгая пауза, чтобы во мне осталась хоть капля надежды.

Я замираю и сжимаюсь. В животе холод, сердце бьётся так громко, что его, кажется, слышат все вокруг.

Никогда прежде я не ощущала такого сплетения ужаса и стыда.

Он смотрит на меня, словно на грязную лужу, которую лучше обойти стороной.

Чем дольше этот взгляд, тем сильнее я чувствую его отвращение — всей кожей. Будто моё присутствие здесь само по себе уже позор.

Его взгляд скользит по груди, задерживается на метке.

Тень мелькает на безупречном лице, и мне хочется провалиться сквозь землю. Я пылаю от стыда, краснею до корней волос.

Хочу исчезнуть.

Позор. Невыносимый позор.

— Рэм, — мягко и почти интимно произносит Аурелия. — Она украла нестираемую краску и нарисовала себе метку истинности. Представляешь? Потом разделась и хвалилась перед всеми. Мне так стыдно за неё… Я пыталась её прикрыть, но она начала вырываться.

Я немею. Слова не идут. Мотаю головой, торопливо прикрываюсь рваной рубашкой, пряча бельё.

— Нет… нет, всё не так, не верьте… я…

— Курсантка Дирсти. Встать, — звучит приказ ректора.

Его голос резок, как сталь, и в этой жёсткости есть пугающая красота.

Собрав остатки воли, я поднимаюсь. Пока натягиваю на себя разодранную ткань, сестра уже держит мой дневник.

— Вот, украла из архива, — показывает фотографию.

Почему она так со мной? Я ничего не рисовала, не подделывала — это легко проверить. Но почему он слушает её?

Ещё один холодный, безжалостный взгляд — и я снова лишаюсь дыхания.

— Мы нашли доказательство! Она нарисовала!! — выкрикивают подруги Аурелии. В руках у неё флакон с тёмной жидкостью.

Рэммел берёт его задумчиво рассматривает, потом — снова этот взгляд, уничижительный, словно всё происходящее для него пустая трата времени.

— Подойдите ко мне, курсантка Дирсти.

Я сжимаю на груди рубашку, оглядываюсь на толпу курсантов и медленно иду к нему.

Каждый шаг тяжёл, в голове шум. Щека горит от удара. Я не смею поднять взгляд, колени подгибаются, сердце бьётся глупо и беспорядочно.

Никогда я не подходила к нему так близко. Всегда лишь издали. И сама бы — не посмела.

Он словно не человек, а бог в мужском облике: сила, власть, безупречность. Даже волосы лежат идеально, блестят холодным отливом.

Я замираю, когда слышу его аромат. Давление его силы не даёт сделать шага.

Стыд смешивается с восхищением.

— Покажите метку, — следует новый приказ.

Сердце вспыхивает надеждой. Сейчас он сам убедится: метка настоящая.

Конечно, я не хотела, чтобы всё открылось так. Но я так его люблю… мечтала о нём ночами, представляла этот момент.

Но реальность оказалась жестче, горькой насмешкой над моими мечтами.

Дрожащими пальцами я распахиваю рубашку. Мне безумно неловко — почему он требует этого при всех?

Но разум отступает перед эмоциями: он просит — значит, это важно, значит, я не безразлична.

Сердце замирает, когда его взгляд останавливается на моей груди с левой стороны.

Я не дышу, украдкой поднимаю глаза — и тут же отвожу.

Вижу как его взгляд темнеет. Становится глубоким, нечитаемым, будто со дна поднимается что-то потаённое.

За его плечом стоит Аурелия.

В её глазах — осколки разбитого стекла, губы плотно сжаты. Ещё миг — и она взорвётся. Она теперь возненавидит меня, когда он убедится, что я не лгу.

Гром гремит вдали, время тянется бесконечно.

Рэммел протягивает руку и накрывает ладонью метку.

Я вздрагиваю, чувствуя горячее прикосновение.

А потом…

Визуал

Знакомьтесь, Франческа Дирсти курсант первого курса

Рэммел Морстейн главнокомандующий, ректор академии

Аурелия Леблан

1.3

Рэммел молчал, и тишина становилась невыносимой.

Затем его ладонь легла на мою грудь — прямо поверх метки.

Вначале я почувствовала только жар. Он не жёг, а будто проникал внутрь, глубоко и настойчиво, заполняя.

Магия струилась из его руки тугими волнами, тяжёлыми и обжигающими, как раскалённый металл.

Но в следующее мгновение острая боль взорвалась под кожей, словно туда вонзили каленое железо.

Метка вспыхнула ярким светом и заклокотала на коже, пытаясь сопротивляться.

— Что вы…, — я пытаюсь отпрянуть, но тело не слушалось.

Боль пронзила так остро, что воздух вырвался из лёгких хрипом, не дав мне больше издать ни звука.

Мир плыл, глаза наполнились влагой, горло сжало.

Дышать! Мне нечем дышать! — накрывает плотным пологом паника.

Я, должно быть, жалко сморщилась, пытаясь глотнуть воздух, подняв безумный, умоляющий взгляд с просьбой о пощаде.

Главнокомандующий отнял руку так, будто прикоснулся к чему-то недостойного его драгоценного внимания.
Лицо Аурелии озаряла торжествующая улыбка: она смаковала каждую мою гримасу, каждый задавленный звук.

— Ещё одна подобная выходка, курсантка Дирсти, — голос Морстейна обрушился, как ледяной водопад, ровный и безразличный, — и вас ждёт служба в штрафном батальоне на северной границе.

Он не повысил тон, но каждое слово резало кожу, как осколок стекла.

Он протягивает руку.

— Накопитель, — приказ прозвучал так, что не допускал и тени промедления. Это был голос, привыкший растворять волю.

Что? Ошеломлённо вскидываю на него взгляд, всё ещё борясь с туманом боли.

Мысли путались, отказывались складываться в смысл.

— Магический накопитель, — повторил он, и теперь в голосе зазвенела сталь, — который вы, судя по всему, не в состоянии удержать при себе. Это приказ.

— Да вот же он, господин главнокомандующий, — почти напевая, подала Аурелия, ловко вытащив прямоугольную пластина, заключённую в металлическую оправу с рунической гравировкой, из гнезда моего мундира.

Ректор принял его, даже не взглянув на меня, как будто принимал поданную перчатку.

Он медленно поворачивал пластину в руках, и каждое молчаливое мгновение било сильнее любого обвинения.

Потом его глаза поднялись на меня.

В них не было ни гнева, ни интереса — лишь холодный вывод.

— Я забираю его. До дальнейших распоряжений вы лишены права доступа к магическим артефактам. Ваш учебный график будет пересмотрен. Штрафные работ и дополнительная муштра — до тех пор, пока вы не усвоите, что значит нести ответственность. Курировать этот процесс буду лично.

Слова падали, как камни, заваливая все выходы, хороня надежду на пощаду.

— Но... господин главнокомандующий... — мой голос дрожит, срывается на шёпот, в котором слышались слезы. Я и не надеялась, что он услышит. Но он услышал.

— Что я сделала? Я... я ничего не нарушала...

У меня появилась метка истинности. Разве я в чём-то виновата? Разве виновата, что впервые так сильно полюбила?

Морстейн не двигается. Ни малейшей тени на лице, но воздух вокруг сгустился, будто перед ударом молнии.

Я замечаю, как едва заметно сжались его кулаки, как напряглись мышцы челюсти — движение мгновенно взято под жёсткий контроль. Он — вулкан, заточённый в гранит.

— Вы хотите публичного разбирательства, курсантка Дирсти? — он сделал паузу, давая всем присутствующим почувствовать вес этой угрозы.

— Хотите, чтобы я озвучил при всех список ваших “заслуг”? Начиная с несанкционированного проникновения в архивные фонды и заканчивая... неуместным фамильярным интересом к персоналу высшего командования?

Он с отстранённым видом принял из рук Аурелии накопитель.

Пальцы сомкнулись на накопителе с демонстративной, неоспоримой силой.

И сердце в груди отозвалось тупой болью.

Он намеренно говорил намёками, бросая тень на мою репутацию, не произнося вслух главного обвинения.

— Я ни в чём не виновата, — выдохнула я, и голос мой предательски дрожит. Я пыталась поймать его взгляд, найти хоть каплю сомнения, но натыкалась на ледяную стену.

— Я просто... пыталась учиться. Делать то, что положено...

— Но... я ваша истинная... разве это преступление?

— Положено? — он резко оборвал, пропуская мимо моё признание.

— Вам положено знать своё место. Вы нарушили не просто устав, курсант. Вы нарушили доверие. И за это придётся отвечать. Всё. Разойдись.

Ура-ура мои дорогие! Рада приветствовать вас в своей новинке! Как вы поняли у нас тут кровь кипит, страсть бушует, эмоции накаляются, добро пожаловать в Королевскую Академию Военных Магов! История будет бомбическая проникновенное, всё в лучших традициях магических академий!

Если вам понравилось начало поддержите историю комментариями и своими лайками и подарите сердечко! Полетели!

1.4

Пауза.

— И запомните. Главное правило КАВМ — честность. А вы, курсант Дирсти позволили себе воровство и ложь. И если здесь, в этих стенах, вы лжёте своему командиру, то что вы сделаете в бою? Когда дым застилает глаза, земля горит под ногами, а от вашего решения зависит жизнь вашего отряда?

Он делает шаг вперёд.

Его взгляд, пылающий изнутри едва сдерживаемой яростью, но обнесённый ледяной стеной самоконтроля, прожигал меня насквозь.

— Вы предадите. Вы уже предали. Сегодня — устав и доверие, завтра — своих людей. Потому что ложь для вас уже стала комфортнее, чем честь. Вам полностью понятна причина наказания?

Я пыталась дышать, но воздух обжигал лёгкие. В висках стучало, в глазах плавало. Я слышала, как голос сорвался в шёпот, полный отчаянной:

— Я бы… я бы никогда не предала… Клянусь…

Но Главнокомандующий уже повернулся. Резким, отрезающим тоном.

Он не стал слушать.

Мое оправдание было настолько ничтожно, настолько предсказуемо и жалко, что не заслуживало даже его внимания.

Он просто отступил, разорвав пространство между нами, и ушёл. Молча. Оставив меня стоять в леденящей, абсолютной тишине, в которой звенели его последние слова.

Аурелия бросает на землю мундир, меряет меня победный взглядом и следует вместе с подругами за своим женихом.

Закапал дождь, сначало мелкий колючий и холодный. Мне становится холодно.

Я опускаю взгляд на свою грудь и замираю.

Метка…

Она просто испарилась, растаяла, словно её и вправду лишь нарисовали.

Ни малейшей припухлости, ни следа.

Только память о жгучем прикосновении его ладони, которая всё ещё пылала на груди фантомным огнём.

Я провожу по тому месту дрожащими, почти не слушающимися пальцами. Кожа была гладкой и холодной.

В голове стоял густой, непроглядный туман, сквозь который пробивался лишь один ясный и жуткий факт: он понял что метка подлинная, просто не захотел ее принять. Меня в качестве своей невесты.

И сердце, будто в подтверждение, снова кольнуло — коротко и обидно.

И тут хлынул дождь.

Не просто дождь, а сплошная стена ледяной, безжалостной воды.

Моментально промочил меня до нитки, смывая остатки гордости и надежды.

Я рассеянно, почти невидящим взглядом окидываю свои вещи, разбросанные по мокрой земле.

Я отталкиваюсь от стены, делаю шаг, но ноги не слушаются. Ещё одна волна, ещё более сильная и беспощадная, накрыла с головой. Не боль, а всепоглощающая пустота, растекающаяся из груди по всему телу.

Я сдавленно застону, и мои пальцы бессильно разжимаются. Чувствую, как сползаю по стене вниз, на холодную землю. Не могу сделать шаг. Боль сковала всё тело, превратив его в одну сплошную рану.

Сердце в груди забилось с бешеной, неровной скоростью, словно порвалась какая-то важная струна, и теперь оно беспомощно и хаотично трепыхалоcь в панике.

А потом… оборвалось.

Рывок, еще один… и темнота.

Последней моей мыслью была горькая, обжигающая душу несправедливость.

Это всё? После всего, что я прошла, всё так глупо и бессмысленно закончится на заднем дворе Академии? Как же так?..

Смотрю, ещё чувствуя как вода стекает по лицу, но я уже ничего не вижу — только слепящую вспышку, медленно рассеивающуюся в глазах.

Мокрый мундир выскальзывает из ослабевших пальцев…

2.

Вдох. Дезориентация. Полёт.

— С дороги, приютская!

Резкий удар в спину плечом — и я падаю. С грохотом, больно стукнувшись коленями об пол, проскользив ладонями по тёплому, начищенному до блеска и пахнущему воском паркетному полу несколько метров.

В растерянности замираю, уперевшись ладонями о холодную поверхность.

— Что?.. — раскрываю рот от изумления, уставившись перед собой.

Я вскидываю голову. Перед глазами — коридор Академии. Курсантские мундиры мелькают мимо, хлопают двери, каблуки выбивают ритм по полу. И никто даже не смотрит в мою сторону.

Сердце быстро колотится, а к горлу подступает нехорошее чувство.

Медленно поднимаюсь и лихорадочно оглядываюсь.

— Что… проис…, — разворачиваюсь в сторону выхода, — …ходит? — шепчу одними губами.

Инстинктивно кладу ладонь на грудь, туда, где секунду назад разрывалось на части сердце.

Но под пальцами — лишь дорогая ткань рубашки. Ни боли, ни липкого страха. А рубашка целая. Сухая, как и волосы.

И дышится легко и свободно, и нет того свинцового тумана в голове, предшествующего концу.

За исключением… Я морщусь… ноющей боли в ушибленных коленях и ладонях.

Но как? Ведь только что мне сделал выговор… он. Уничтожив метку и конфисковав накопитель.

Сердце, только что молчавшее, кольнуло раскалённым шипом обиды, задохнулось, но уже не от агонии, а от несправедливости, которую я не… пережила.

Страх, холодный и тошнотворный, сжимает горло.

Это уже не смешно!

— Как я здесь оказалась, ведь только что?.. — я прошептала сама себе, пытаясь осмыслить и логически понять этот резкий переход со двора в стены Академии.

Может, я ударилась и не помню?

Снова толчок в спину, грубый и безразличный, едва не сбил с ног.
— Что ты под ноги вечно суёшься? — раздался раздражённый голос сзади.

Встречаюсь взглядом с Биасом, высоким курсантом с вечно хмурым лицом.
— Снова шепчешь заклинания, чтобы пуговицы на мундире застёгивались? — зло язвит.

Закрываю глаза.
Так… Так… Всё хорошо. Со мной всё в порядке.

Нет! Не всё в порядке. Биаса отчислили вот только на этой неделе. Я точно знаю! И видела его с сумкой наперевес — он покинул Академию в гражданском!

Это предсмертная галлюцинация?!

— Эй, подожди, — догоняю уже ушедшего вперёд парня и, не говоря больше ни слова, хватаю его за рукав.

Шевроны… они есть и не синего цвета, как у курсанта, который заканчивает первый год учёбы, а зелёные — означающие первое полугодие.

— С тобой всё хорошо? Или головой стукнулась? Медпункт прямо по коридору и налево.

Он вырывает руку и продолжает свой путь.

Заторможено поднимаю сумку, которая отлетела к стене.

Лихорадочно перебираю вещи в ней: тетради, учебники, письменные принадлежности… и замираю.

Дневник с тайной фотографией — всё на месте.

Но как? Фото ведь забрала Аурелия, как и мой дневник.

Дрожащими пальцами хватаю свой чёрный китель, валяющийся рядом. Пуговицы стучат, как и нашивки.

Сглатываю. Моя нашивка тоже зелёная.

Быстро шарю по карманам. И нащупываю во внутреннем кармане знакомую форму небольшого холодного предмета.

С замиранием сердца вытаскиваю его.

Магический накопитель.

Прямоугольный футляр с моими инициалами, в который я сливала магию.

Он светит красным, что значило минимальное количество энергии. В последнее время — как всегда. Я отдала всё до капли Аурелии, весь свой накопленный заряд.

В груди снова расцветает фантом боли, разочарование и чувство, что меня предали, подпирает к горлу.

Перед глазами проносятся обрывки воспоминаний только что перенесённых событий: удар по щеке, звон в ушах, мир на мгновение поплыл перед глазами. Я снова ощутила под пальцами шершавую стену, запах крови и дождя…

Пошатываясь, делаю судорожный вдох.

Видение исчезло так же быстро, как и появилось.

Оставив после себя лишь холод и пустоту. Такую глубокую, поглощающую, невыносимую. Будто сердце вырвали и вместо него вложили камень.

Тяжело.

Часто моргаю, сбрасывая слёзы с ресниц, слушая шум в коридорах.

Без паники, Френс, нужно всё узнать. Не может же такого быть, что после всего, что сделала Аурелия, она вернула мне вещи и отпустила. Ладно вещи, но как нашивки оказались другими? А Биас… его вернули? Или это чей-то злой розыгрыш?

А воспоминания разоблачения такие свежие, как будто я потеряла сознание всего на миг.

Рядом послышались сдавленные смешки. А следом мимо проходят две курсантки, бросая на меня такие взгляды, будто я вышла только что из помойки.

2.1

Перехватываю сумку, пихаю туда свои вещи и шагаю в сторону туалетной комнаты.

Лёгкие будто против воли сворачиваются, но я заставляю их разжаться, втягивать воздух.

Наверное, со стороны я выгляжу безумно: волосы растрёпаны, губы подрагивают, как у человека что только что вынырнувшего из самой смерти.

А она и была.

Холодная, цепкая, беспросветная и… одинокая.

В туалетной комнате стены давят гулкой тишиной.

Белый мрамор сверкает слишком ярко.

Занятия, похоже, ещё не начались: из приоткрытого окна доносится приглушённый топот, но команд на построение не было.

И я должна быть на занятии, но как в таком состоянии?

Я бросаю вещи на подоконник и подхожу к раковине.

Открываю кран и плескаю в лицо прохладную воду.

— Значит, меня перенесло на середину учебного года…

Не могу в это поверить.

Поднимаю взгляд и смотрю в зеркало.

Оттуда на меня смотрит будто повзрослевшая на десять лет девушка.

Франческа Дирсти — это я, и не я одновременно.

Нет, внешне я была собой, ничего не поменялось. Волнистые платиново-золотистого цвета волосы, которые Аурелия настаивала красить, чтобы убрать желтизну, что её раздражала, но я не красила, потому что не хватало средств на краску.

Овальное лицо с круглым женственным подбородком, глаза тёмно-зелёные — всё тот же цвет, болотистого как говорила сестра.

Нет, сейчас я вижу какой красивый настенный цвет имели радужки, глубокий, как лесные озёра, именно в них я не узнаю сейчас себя.

Изнутри на себя смотрит иная Франческа, переосмысляющая за краткий миг всю свою жизнь. И испугом, который с каждой секундой превращается в твёрдость и уверенность.

Качаю головой, встряхивая себя, приводя в чувства.

Так что же могло перебросить меня на полгода назад?

Какая сила дёрнула за нити судьбы, вырвала из октябрьской сырости и швырнула в разгар весны?

Я отчётливо помню, как сердце остановилось, мир раскололся вспышкой.

И вот я здесь. В прошлом.

Поправляю заплетённые в строгую причёску волосы влажными пальцами. Выдёргиваю салфетку и вытираю лицо, прохожусь по скулам и подбородку.

Оглушительный звон на построение разрезает воздух.

Выбрасывая салфетку в урну, хватаю сумку, нащупываю внутри дневник.

Плотный, чёрного цвета, атласный переплёт холодит ладони. Раскрываю его и листаю страницы — быстро, так что пальцы скользят и дрожат сильнее. Сердце стучит не в груди, а где-то в горле, фантомная боль вновь настигает и врезается в рёбра.

Морщусь и продолжаю листать.

Фотография сама выскальзывает мне в руки. Спрятанная глубоко между страниц, запрещённая для меня, она как признание, о котором я никогда не смела бы сказать вслух.

Второй сигнал бьёт по барабанным перепонкам, я вздрагиваю так сильно, что дневник и сумка с глухим ударом падают на пол.

Но мой взгляд будто прикован к нему, и я не могу отвести глаз.

Красивый и жестокий Главнокомандующий — Рэммел Морстейн холодным взглядом смотрел на меня.

Его лицо словно высечено из камня. Идеальные черты и ни тени слабости, ни намёка на тепло.

Тёмные волосы зачёсаны назад, без единого непослушного завитка.

Брови строгими изломами делают его взгляд ещё острее.

Губы чувственные, но сомкнутые так плотно, что кажется, будто он запер в них все слова, которые я жаждала услышать… но так и не услышала.

Я любила этого мужчину.

2.2

Любила, как безумная, с первого дня пребывания здесь, с первого взгляда, цепляясь за каждую его тень, за каждое движение, взгляд.

А он отверг меня так хладнокровно, будто я грязь, прилепившаяся к его идеально начищенному ботинку.

Его образ рвёт меня на части, но боль от его жестокости гасит это чувство, развеивая его пеплом.

Теперь я не позволю… больше не совершу этой ошибки.

— Ты никогда не посмотрел бы на меня иначе, теперь я это знаю.

Берусь за фотографию и начинаю рвать быстро, хладнокровно, на мелкие-мелкие кусочки.

— Вот так, — бросаю в урну со злостью.

Третий сигнал.

Я хватаю сумку, прячу дневник — разберусь с ним потом.

Бросаюсь прочь из туалетной комнаты и бегу. Хорошо бы закинуть вещи в своё хранилище, но нет времени.

На плацу уже стоят ровные ряды курсантов. Я бросаю сумку на скамью и быстро нахожу свою группу, мчусь к ней.

Вклиниваюсь в ряд в тот самый момент, когда офицер повернулся к нам.

Сокурсники морщатся и недовольно фыркают в мою сторону.

Никто в моей группе меня не любил, несмотря на мою вскрывшуюся высококровную родословную.

Раньше я этого не замечала, ошибочно думала, что мне просто завидуют, а на самом деле…

На самом деле я потеряла уважение в глазах других с самого первого дня, когда Аурелия представила меня так, будто я её служанка.

А я как дура улыбалась, радовалась и была безмерно счастлива такому вниманию и чести со стороны своей дорогой сестрёнки.

Зоркий взгляд офицера Рональда Эрна, мужчины с короткой стрижкой и высеченными из камня строгими чертами лица, буквально впился в меня.

Казалось, он не видел никого вокруг, только мою запоздалую, взъерошенную персону.

Его взгляд, холодный и придирчивый, скользнул от моих ботинок, кителя и остановился на раскрасневшемся от бега лице.

На плацу воцарилась гробовая, небывалая тишина, нарушаемая лишь порывами ветра.

Я кожей чувствовала, как одногруппники затаили дыхание в сладостном предвкушении моего разноса.

— Курсант Дирсти, — упрекающий тон рассёк тишину, заставив невольно сжаться.

— Выйти из строя.

— Есть, — отсалютовав, делаю шаг вперёд.

— Наша звёздная гостья соизволила почтить нас своим присутствием. Почему опаздываете? Не говорите, что пришивали кому-то нашивку. Или чистили ботинки до немыслимого блеска, а свои забыли.

Я опускаю взгляд и возношу его к небу, мысленно ругаясь. Кто-то успел наступить мне на ногу в коридоре, оставив след. Я же таких мелочей просто не в состоянии была заметить.

Хотя это далеко не мелочи: за небрежный вид вполне могли не только дать штрафную печать, но и временно ограничить доступ к накопителю.

По строю пробежал сдержанный смешок.

Мои пальцы сжались в кулаках по швам облегающих брюк.

Раньше мне было стыдно, когда мне делали замечания при всех, я неуклюже сжимала плечи и опускала глаза.

Тело, конечно, помнило эту реакцию — кровь по привычке прилила к лицу, а затем отхлынула, оставив ледяную маску.

— Виновата, сэр.

Офицер сделал медленный обход вокруг меня, его взгляд выискивал каждую мельчайшую погрешность в моей форме.

— Посмотрите все, — он обратился уже ко всему строю. Его голос звучал так же строго, но за этим скрывалась бессознательная неприязнь к таким, как я, — слабачкам.

— Образец для подражания. Потомственная военная династия, если верить громким словам. Дирсти, я читал биографию вашего деда. Он за свою жизнь опоздал ровно один раз — когда уходил в отставку. Вы же, судя по всему, готовы опоздать даже на собственные похороны.

Каждое слово било ниже живота. Не люблю, когда начинают упоминать моего деда, которого я знаю только по документам, бесконечным наградам и семейным портретам. Я никогда не буду достойна его имени, и об этом в Академии напоминают мне все преподаватели.

По рядам уже прокатывается откровенный смех.

Ногти впиваются в ладони, смотрю прямо, не дрогнув. Хотя горло сжимается от напряжения, но нельзя, нельзя возражать: каждое моё слово только ещё больше разожжёт желание меня высмеять.

— Так что, Дирсти? — продолжает командующий строем офицер. — У нас тут не светский раут, где можно появляться, когда взбредёт в голову. Здесь армия. Элита. Лучшие из лучших. Не из нерях и лентяев, курсант Дирсти. Или вы полагаете, что ваша фамилия даёт вам право плевать на устав? Что вы особенная?

— Никак нет, — отвечаю я спешно. — Виновата, исправлюсь.

Он наклонился ко мне так близко, что я увидела крошечный шрам на его скуле.

— Запомните, “особенная” курсант Дирсти, — прошипел он. — Здесь, в Военной Академии, вы либо кусок дер…, — он не проговорил слова, но все охотно подхватили очередными смешками, — которое пачкает мундир армии, либо сталь, из которой моя обязанность выковать нечто, хоть отдалённо напоминающее офицера. Понятно?

3.

Суровая Академия, не терпящая слабаков, мольбы и поблажек. Души здесь выковываются сталью в огне.

Слыша, как шаги сливаются в один чёткий ритм и команду офицера, жетон с печатью штрафа появляется в воздухе. С чеканной точностью беру его и сжимаю в кулаке, направляюсь в тень деревьев.

Беру свою сумку и сажусь на скамью.

Первым делом достаю салфетку и вытираю сапоги.

Прежняя Франческа начала бы жалеть себя и прятать глаза, кусала бы губы, краснела, корила себя и всячески давила. Всё потому что боялась гнева отца, осуждение Аурелия, что она отвернётся.

Но прежняя Франческа умерла.

А сейчас у меня есть чем заняться.

Подтягиваю к себе свою сумку и достаю злосчастный дневник и стилус, открываю чистую страницу. И пишу:

“Первое. Принимать последствия.”

Каждое действие, каждое слово, каждый вздох здесь имеет цену.

Если сделала ошибку — не уклоняйся. Не ищи виноватых вокруг. Последствие — это не наказание, это плата за урок. А уроки делают только сильнее.

“Второе. Не оправдываться.”

Оправдание — это попытка растворить свою вину в словах. Здесь слова — пустой звук. Здесь ценятся только поступки и сила.

Лучше молчать.

“Третье. Искренность наказуема.”

Чувства — слабость. Слабость равно смерть.

И слабость — это первое, что должно сгореть дотла.

Выжить здесь — значит перестать быть той, кем была.

Подумав немного, старательно заключаю это правило в рамку, подчёркивая каждое слово.

Перед глазами снова всплывают холодные серые глаза Рэммела Морстейна.

И лёд скользнул по позвоночнику.

Пальцы, принявшие смутную дрожь, листают страницы назад, в самое начало. Запах исписанной бумаги и… наивной глупости.

Я вела этот дневник не каждый день, нет. Только в те самые “особенные” дни моего пребывания в Академии. Один из самых особенных дней стал тот самый день. День, когда я впервые увидела его.

Читаю. Слова пляшут перед глазами — восторженные, слепые, глупые. Каждая строчка — словно пощёчина самой себе. “Сияющие, как утреннее небо, глаза Рэммела”… “Улыбка, от которой замирает сердце”… “Такой величественный и благородный”…”Сегодня он взглянул на меня”, “Я самая счастливая”...

Горько-приторная волна подкатывает к горлу

Меня тошнит от этой слащавой ереси.

Злая, горькая истерика сжимает горло в тиски, и я слышу свой собственный сдавленный рык.

Как?! Как я могла так пресмыкаться? Возносить его до небес, словно он божество, а я — ничтожная пылинка у его ног?

Это писала не я. Это какая-то жалкая, безхребетная амёба с пустой головой и наивным сердцем. В этих словах — ни капли самоуважения, только восторженный трепет рабыни.

Скрипя зубами, читаю дальше.

И дальше…

Страница за страницей — всё пропитано слепой наивностью. Всё только о нём.

Прошлая Франческа позволила себя унижаться.

Прошлая Франческа грезила, что её будут называть аристократическим именем, как Аурелию — Франческа Леблан.

Звучит красиво.

Прошлая Франческа мечтала, как на неё будут смотреть с восхищением парни, девушки. И он…

Прошлая Франческа наивно верила: угождать сестре, слепо выполнять её прихоти, идиотские задания и проходить странные проверки — верный путь заслужить уважение старшей сестры.

Глупая, жалкая дура! Идиотка!

Сердце колотится, рвётся из груди — неровно, остро, больно.

Всё это — её жестокий расчёт, чтобы погасить меня.

Она специально всё подстроила: поощряла мою преданность, кидала мне жалкие подачки, а я, как преданная собачонка, подбирала их, будто крошки хлеба с пола и верила каждому её ласковому слову.

Прикрываю веки, втягивая весенний сладкий воздух с примесью разогретого асфальта плаца.

— Где ты сделала ошибку?

Думай, Фрэнс.

В памяти всплывает тот день, когда мне сказали, что у меня есть семья.

Это было счастье… Я почувствовала его вкус…

А потом — тщеславие.

Я — наследница древнего аристократического рода.

Мои губы кривятся, внутри истерический смех.

Именно тогда впервые предала саму себя и тех, кто был по-настоящему рядом, готовый помочь. С первой же секунды возвеличила Аурелию, не желая замечать той ледяной стужи в её глазах и надменной гримаски на лице, с которой она меня встретила.

Я ведь всё видела, так где была моя осторожность?

Как я радовалась, как опьянённая, когда мой, внезапно появившийся, отец поставил мне условие: либо я любой ценой отучусь в элитной Академии и “становлюсь человеком”, либо возвращаюсь в трущобы и прозябаю жизнь в нищете.

Дорогие, а я спешу вам сообщить что у книги появился буктрейлер.

3.1

Именно здесь всё началось. Я сделала неверный выбор.

Теперь моё сердце сжимается при воспоминании — я сама вела себя в клетку.

А в итоге стала вещью. Марионеткой. Серой безликой мышкой, которая окончательно потеряла себя.

Да, Аурелия всё спланировала заранее.

Стоило переступить порог этого дома, и я превратилась в её личную служанку.

А я… верила.

Теперь же пелена с глаз упала, цена которой — моя жизнь. Мне дан шанс, и я ни за что его не упущу.

Я больше никогда не предам себя.

Исправить это будет невероятно сложно.

Слишком долго я позволяла ей дёргать меня за ниточки.

Я в Академии всего полгода, но за это время Аурелия выстроила идеальную систему моего порабощения.

Это по её милости ко мне приклеилось прозвище "приютская".

Благодаря ей я стала удобной прислугой, которую могли гонять кто угодно.

Это её руки выставили меня перед отцом в жалкую попрошайку.

Она сделала всё, чтобы удержать свою неприкосновенную высоту, самоутверждаясь за мой счёт, используя мою спину как ступеньку.

Но я ведь не такая!

Громкий сигнал оповещает о завершении занятия.

Курсанты двинулись в сторону здания, и я поспешила спрятать дневник. Поднимаюсь, ожидая, пока все пройдут мимо, не потому что я боялась их взглядов и насмешек.

О нет. Это резко перестало для меня что-то значить и цеплять, как раньше.

Я не буду больше прятаться.

Но сейчас мне нужно было оставаться в тени — хотя бы на мгновение, чтобы собраться.

…В раздевалку я захожу последней.

Разумеется, после штрафного жетона никто не ждал меня.

Я долго обманывала себя, питала иллюзию, что рядом с Аурелией я получу всё: и уважение, и признание, и любовь…

Но в действительности я была лишь тенью, удобной служанкой, посмешищем.

Поджимаю губы.

Самое главное, что теперь я это поняла.

И это первый шаг к тому, чтобы стать другой.

Чтобы стать тем, кто сам решает, как к себе относиться; стать самостоятельной сильной личностью и не позволять никому вытирать об себя ноги.

Это будет нелегко, но я справлюсь.

И пусть этот самоуверенный ректор увидит, кого потерял.

Переодевшись, я покидаю раздевалку.

***

В аудиторию я также захожу последней: все места на первых рядах заняты, и я иду за последний стол у стены, почти в самом углу.

Но не успеваю сесть, в аудиторию входит преподаватель.

Грузный мужчина с мощной грудью и плечами, которые всё ещё держат военную выправку, будто форма до сих пор на нём.

Тяжёлой походкой он выходит к кафедре, кладёт папку с бумагами. Стилс катится по столу и срывается с края.

Предмет закатывается под стол. Преподаватель подбирает его.

— Эй, Дирсти, — откликается на меня чей-то шёпот.

Я поворачиваюсь.

— Лови! — в руки мне падает скатанный в рулон лист бумаги.

Сердце ёкает, помня, что это значило. Очередное задание Аурелии.

Ну конечно. Я ведь вернулась в середину учебного года, и за это время выполнила десяток таких заданий-проверок от своей "сестры".

Всё просто: если я пройду этот забег, то она снизойдёт до меня и впустит в свой личный элитный круг, а это значило, что мне откроется шанс вступить в ряды авангарда и быть лучшей среди лучших.

Звездой среди этих звёзд.

Смешно, и я верила в эту чепуху.

К счастью, мои мозги встали на место. Иначе чем бы всё это могло для меня закончиться? Меня в холод бросает от этих мыслей.

Нет уж, теперь меня этим не купить.

Разворачиваю послание, записанное рукой Аурелии.

Я припоминаю, что это было за задание, но всё равно читаю — чтобы изучить, насколько извращённо сестра подходила к тому, чтобы меня сравнить с плинтусом.

"Подними руку и задай вопрос мистеру Грасту по поводу его личной жизни. Твоя задача — поставить его в неловкое положение. Давай, покажи, насколько ты хороша в этом. Верю в тебя?"

Пальцы дрогнули от поднимающейся из глубины злости.

"Знаю твою истинную цель — настроить меня против преподавательского состава."

Поднимаю взгляд и ловлю горящие предвкушением глаза Ликии Митчел — шпионки Аурелии. Она была в курсе подобных заданий от сестры. Видимо, Аурелия ей тоже что-то обещала.

Вспоминаю, что именно я спросила в прошлый раз. Я действительно задала неудобный вопрос мистеру Грасту:

"— Майор Граст, теперь, когда ваша супруга вас оставила, как вы планируете… удовлетворять свои мужские потребности? Ведь вы к ним привыкли в браке."

3.2

Майор Граст выпрямляется, кладёт стил на стол, и бросая на меня хмурый взгляд.

— Говорите, курсант Дирсти, если ваши слова будут иметь хоть какой-то логический смысл.

Его фраза вызвала язвительные смешки у остальных.

Я поднимаюсь с места, ощущая устремлённые на меня взгляды.

— Майор… — начинаю я, не обращая внимания ни на что. — Я знаю, что мои слова могут показаться неуместными, но я всё-таки скажу…

Делаю паузу находя нужные слова.

— Когда… тебя оставляет близкий человек, тот, кто значил для тебя целый мир вдруг уходит, остаётся боль и пустота, а потом будто вместе с ним гаснет половина света. Всё теряет смысл. Я знаю это чувство… — накатывающая волна пережитого душит, сжимает горло. — Хочу выразить свои соболезнования.

Молчание, полное, глобальное, как будто всё замерло.

— Это всё? — звучит голос майора.

— Да, сэр. Это всё.

— Курсант Дирсти, — раздался спокойный голос майора Граста, когда я уже собралась сесть.

Он медленно прошелся между рядами, его сапоги отстукивали неторопливый ритм.

— Знаете, — начал он, останавливаясь прямо напротив меня, — за все время вашего пребывания в этих стенах я впервые наблюдаю нечто отдаленно напоминающее... эмпатию.

В классе кто-то сдержанно хихикнул, но замолк под взглядом преподавателя. Потому что в его голосе ни капли насмешки.

— Обычно, — продолжил майор, заложив руки за спину, — ваши высказывания отличались особым... кретинизмом.

Я поджимаю губы и не смею дрогнуть выдерживая это испытание.

— Вы подаёте надежды, курсант.

Его слова не были злыми. Скорее... усталыми.

— Спасибо за ваши... соболезнования, — произнес он. — В этой академии мы учимся держать удар. И личные переживания — не оправдание для слабости. Верно?

— Совершенно верно, майор, — повторяю.

— Простите, — и это слово что сорвалось с губ пожалуй были важнее.

— Отставить Дирсти, — бросает на меня взгляд и задерживается на руках в одной из которых я сминала дурацкое задание.

— Сядьте, — отдает приказ и возвращается на своё место.

Я выдыхаю и опускаюсь на стул.

Он повернулся к доске, давая понять, что разговор окончен.

— Открываем учебники на странице сорок три. Сегодня разбираем тактику отступления под прикрытием…

Материал который преподаватель будет давать я знаю хорошо. Поэтому раскрываю тетрадь и продолжила думать над своей стратегией.

Основную ошибку я поняла. Теперь нужно понять, как отвязаться от Аурелии полностью и перестать быть от неё зависимой.

Первым пунктом стоял финансовый вопрос и вопрос магического накопителя.

Каждую неделю я сливала Аурелии свою магию.

Перевожу взгляд на накопитель, что лежал на столе, беру его в руки и активирую. Красное свечение шкалы продолжало показывать критический остаток.

Практически ноль.

Вдыхаю напряженно, отключаю устройство и кладу обратно.

Я делилась с ней не только магией, но и деньгами. Отец нас не баловал, лишнего не давал, считая, что мы должны уметь сами пробиваться, закаляться нуждой и ценить каждую монету.

Господин Леблан был своеобразным человеком.

Поэтому мне предстоит проделать ювелирную работу: научиться накапливать и при этом отказывать сестре так, чтобы она ничего не заподозрила.

Главное не делать резких движений. Основной принцип выживания.

На этом я пока остановилась, обдумывая разные варианты и шаги.

Не всё сразу, Фрэнс.

Занятия закончились. Но покинуть аудиторию так просто не вышло: майор задержал меня.

— Я вижу, у вас проблемы с магическим накопителем, курсант Дирсти. Объясните, с чем это связано?

Приплыли.

Сжимаю ремешок сумки, придумывая ответ.

— Я постараюсь это исправить, майор.

— Уж постарайтесь. Вы обязаны использовать его грамотно.

— Есть, майор, — выпрямляюсь и разворачиваюсь, мысленно выдыхая, что допрос окончен. Но не тут-то было.

— Курсант Дирсти.

Зажмуриваюсь и замираю. Разворачиваюсь обратно.

— Если… — он стучит пальцами по столу, — будет нужна моя помощь в этом вопросе, обращайтесь. Когда захотите рассказать истинную причину этой проблемы.

— Есть, майор, — внутри даже всё воспаряет.

— Вольно.

Выхожу из аудитории.

Моя первая маленькая победа. Даже не верится, но не нужно расслабляться, это только маленькая победа, впереди самое сложное.

Внезапно, откуда я не ждала, ослеплённая своими первыми успехами, я не замечаю подножку.

Разумеется, спотыкаюсь, чуть не выронив сумку из рук и едва не налетев на другого курсанта что шёл впереди меня.

Ой, а кто это тут у нас тут подножки ставить🫡, как думаете?

И ещё, дорогие, у истории будет в дальнейшем график, выход через день, следующая прода 5.10

Спасибо за ваши отзывы, читаю с большим интересом!

___________________________________

Дорогие, приглашаю вас в другие книги нашего литмоба "Изменить прошлое" Юлия Зимина Рассвет перемен для леди Уокер 16+ https://litnet.com/shrt/3O9t

3.3

Сжимаю челюсти и медленно разворачиваюсь.

Ко мне, сунув руки в карманы, расслабленной походкой приближается Дариан Стайлор.

Он учится на третьем курсе и уже успел закрепить за собой устойчивую репутацию лучшего по дисциплине.

А ещё потому, что за его спиной стоят богатые и влиятельные родители, ждущие от сына блистательной карьеры, впрочем, как и большинство тут.

Но что ему нужно?

— Я спешу, — говорю я и отступаю.

Я всегда сторонилась его, теперь знаю почему.

Он хватает меня грубо и смотрит так, как на отброс.

Я чувствую на себе десятки любопытных взглядов.

Он слишком резкий, слишком наглый, и один его взгляд будто приказывает бежать подальше.

Теперь я понимаю, чего боялась раньше — его непредсказуемости

И ещё — его уверенности в своей безнаказанности, хамства, ощущения, что ему всё можно.

Прежняя Франческа панически шарахалась от него. Она думала, что от одного его взгляда можно потерять честь, потому что ему плевать на чужие границы и чувства.

Но та Франческа не знала цену своей жизни.

Я знаю. И не собираюсь дрожать из-за таких мелочей.

Я вырываюсь из его хватки.

Дариан вскидывает изумлённую бровь.

— Ты оборзела, приютская? — шипит и короткая идеальная прядь светлых волос выбивается из густой шевелюры падает на его нахмурившийся лоб.

В груди вспыхивает пламя.

— Да нет, разве я могу… — отвечаю не спеша. — У меня пока не хватает тренировки, чтобы так уверенно наступать другим на ноги, как у тебя.

Лицо парня каменеет. Он смотрит пристально, и в этом взгляде уже нет легкомысленной насмешки — лишь прищур и любопытство хищника.

— Прорвался голосок. Неожиданно, — оценивающе скользит по мне взглядом.

Я холодею, а мозг посылает сигналы тревоги: кажется, всё-таки я немного перегибаю.

— Я правда спешу, — отмахиваюсь я, стараясь держать голос ровным, хотя внутри всё настораживается от его изменившегося взгляда. — Говори, если хотел что-то сказать.

— Да, хочу… предупредить, — опускает взгляд на мои губы.

Слова падают тяжело, как камень в воду, и будто разлетаются эхом по коридору.

— Внимательно слушаю, — голос не дрожит, но слова едва выдавливаю из себя. На практике противостоять тому, кто сильнее тебя, оказывается в разы сложнее.

— Курсантов разных потоков объединяют, — вкрадчиво произносит он, глядя прямо в глаза. — Ты уже слышала об этом?

— Нет.

А следом растерянность накрывает меня мгновенно. Ничего подобного ведь не было, и я впервые об этом слышу. Неужели в будущем что-то начало меняться?

Дариан подаётся ближе, плечом почти задевая моё, и я ощущаю запах его кожи — горьковатый и пряный, как нагретое парфюмерное масло. Он застревает в горле.

— На учениях сделаешь всё, чтобы не оказаться в паре со мной. Ты понимаешь, что это значит, Дирсти? Если тебя поставят со мной…, — сжимает челюсти. — Завали тренировку, споткнись, сломай себе ноготь или шею — мне всё равно. Но чтобы я не видел тебя рядом.

Улыбка касается его губ, но в глазах нет даже тени веселья. Зелёные, колючие, они сверлят, поднимая во мне холодную дрожь.

— Уяснила?

— Уяснила, но я и не собиралась, ты сам меня хватаешь.

Сама меньше всего хочу оказаться с ним в паре. Это было бы худшее, что могло со мной случиться.

Дариан напряжённо сжимает челюсти, впиваясь теперь каким-то оценивающим взглядом.

— Свали, — цедит.

Я не заставляю себя долго ждать, отступаю и выдыхаю, не показывая своих эмоций, но виски давит, а внутри странное, липкое чувство опасности, которое не отпускает даже когда расстояние между нами увеличивается.

Ну вот он наш ещё один игрок ;)

Дорогие, следующая новинка нашего Литмоба "Изменить прошлое" Назад за любовью 16+ https://litnet.com/shrt/KWTW

4.

На повороте коридора я прислоняюсь спиной к стене.

Обдумываю слова Дариана: получается, что некоторые занятия будут в паре с другими курсами, а именно со вторым, где учится Аурелия.

А это значит, что встречаться мы с ней будем чаще.

Час от часу не легче.

Прикрываю веки, делаю несколько вдохов и выдохов, чтобы успокоиться.

Смотрю в тетрадь. Дальше по расписанию — обед.

Поправив волосы и форму, выхожу из тени.

В столовую я направляюсь, как обычно, в одиночестве — мне не привыкать.

Значит, выходит, что одни считают меня зазнавшейся приютской выскочкой, на которую вдруг свалилось наследство и богатство. Другие просто презирают за то, что я приютская. Впрочем, разницы-то и нет — меня просто презирают.

Нет, я не зазнавалась и не была выскочкой. Я просто слепо верила Аурелии и ни с кем не стремилась общаться, только с ней, выполняя её прихоти, старалась быть полезной. Этим всех и отталкивала.

Не считая всяких глупостей с моей стороны, за которые мне сейчас безумно стыдно.

Обеденный зал уже полон. Моего появления никто не замечает: смотрят будто мимо, словно я — никто, пустое место.

Но это даже хорошо.

Направляюсь к раздаче.

Еда с полок первого класса пахла так вкусно, что желудок мгновенно свело, и закружилась голова.

Жареное, печёное, копчёное — на такую еду я только могла слюнки пускать.

Но самое коронное блюдо, которое я обожаю, — это жареные куриные бёдрышки.

Желудок снова урчит. Ещё бы — я ведь совсем недавно пережила собственную смерть. Пережила настоящий кошмар чудом.

Про это чудо мне ещё предстоит подумать: какая сила перенесла меня назад, в прошлое.

Заглянув в свой кошелёк, убеждаюсь в том, что он пуст.

Лорд Леблан, наш с Аурелией отец, давал нам поровну денег, но, разумеется, сестра забрала у меня всё до последнего цокина, придумывая разные поводы: то ей не хватало на помаду, то на украшение, обещая давать носить и мне, — но так ни разу этого и не сделала, а я не смела даже намекнуть на это.

Можно было бы расплатиться накопителем, но он тоже на нуле.

Спрятав кошелёк, я направляюсь к лоткам для третьего класса, где раздавалось всё бесплатно.

Сегодня на обед был рис со свёклой.

Хотя бы это.

В элитной академии еду третьего класса ели те, кто получал особые штрафные печати, те, кому можно лёгкую пищу при восстановлении, и те, у кого не было денег на еду, но последних в академии не водилось.

За исключением меня…

Взяв свою порцию, направляюсь к столику, который уже оказался занят.

Обвожу взглядом всю столовую и понимаю, что мест больше нет. Покрутившись, выхожу из столовой.
Что ж, по-человечески поесть тоже не получится.
Не страшно.

Шагаю к окну и, сев на низкий подоконник, кладу рядом сумку.

В коридоре полно людей, но я не обращаю на них внимания и смотрю в окно: тучи успели набежать на академию, и забрызгал лёгкий весенний дождь.

Теперь, пожалуй, это будет моё самое любимое время года — год моего рождения.

Правда, погода оставляет желать лучшего. Нужно ещё найти место, где можно будет уничтожить следы прошлой Франчески. В стенах нельзя — сработает система безопасности.

На улице… но где?

Придётся идти вглубь парка. После отработки штрафа.

Можно, конечно, магией, но с моим остатком не получится создать даже искру огня.

Оставив эти мысли, придвигаю к себе поднос.

Беру в руку тарелку и подношу к себе, поддевая вилкой горячий рис в виде каши. Это напомнило мне обеды в приюте: мы с девочками часто обедали прямо на подоконнике в своих комнатах.

Мои девочки — Розали и Эви. Как они сейчас? Вместе мы планировали устроиться на работу, нам даже подобрали вакантные места в одном из промышленных заводов. Как бы лорд Леблан ни говорил, но совсем в нищете я бы не жила — нам даже комнаты при работе обещали.

Но я оставила их и старалась о подругах не думать. Забыть.

Резкий толчок в плечо — и я роняю тарелку прямо на себя. Рисовая каша вываливается прямо на форменный китель, и меня придавливает к стеклу чьё-то тело.

Да что же сегодня за день для пинков?!

Вес исчез почти сразу.

— Козёл! — в следующий миг оглушает меня.

Курсант, накачанный парень, лишь показывает непристойный жест и лыбится так гадко, что мне самой становится противно.

Ко мне поворачивается та самая сбитая с ног девушка.

Мэйрин Вислоу.

Знаю её по разговорам — она из параллельной группы, отличный маг с хорошей родословной. Ну, как хорошей... Её родители весьма скандальные, а наличие четырёх братьев воспитало в ней некую выжившую боевую единицу. Широкий шрам на её щеке — подтверждение тому.

4.1

— Это не академия, а ясли для драконов, — продолжала браниться Мэйрин.

У девушки были русые волосы, кожа тёплого оливкового оттенка и выразительные миндалевидные глаза мягкого карего оттенка. Нос прямой, чуть вздёрнутый на кончике, скулы мягко очерчены, а губы полные, кажется, немного большеваты для формы лица, с естественным розовым тоном.

Косметикой она не пользовалась. Рост тоже средний, фигура гибкая и живая — будто создана для постоянного движения. Как и все девушки, она собирала волосы в строгую причёску, выравнивая пряди жирным слоем геля для волос.

Что насчёт яслей… В Академии, несмотря на строгий устав и дисциплину, большую часть курсантов составляли дети знатных родов. По их поведению сразу было видно: многие привыкли к вниманию, поблажкам и тому, что любые проблемы решаются за них. Даже строгие правила не всегда сглаживали это ощущение контрастов — учёба здесь напоминала скорее привилегию, чем испытание. Но эта привилегия была тоже не для всех.

Собираю остатки еды с пола салфеткой, которых с катастрофической скоростью становилось всё меньше в пачке, выпрямляюсь и вздрагиваю. Мэйрин всё ещё стоит рядом со мной.

— Думаешь, меня за “козла” накажут? — спрашивает вдруг она, оглядываясь, наконец соображая, где стоит. — А может, я не про него сказала… а вообще!

— Ты сказал ему, — напоминаю я, выбрасывая рис в мусорку.

— Это я так, сгоряча, просто эмоции.

— Понятно, — другой салфеткой начинаю вытирать китель. Разумеется, на чёрной ткани остаются тёмные пятна, и без воды их не стереть, придётся отправляться к раковине, вспоминая, что магией воспользоваться я в очередной раз не могу.

Как же я жила без неё до этого? Всё просто: я обходилась подручными средствами и старалась об этом не думать. Всё ради сестры.

Беру тарелку с красной свёклой и начинаю есть быстрее, чтобы успеть хоть чем-то наполнить желудок. Вторую бесплатную порцию мне никто не даст. Хочешь ещё раскошеливайся либо энергией, либо деньгами.

— А ты слышала, что группы объединяются? — Мэйрин спросила это с внезапной искренностью. Её глаза широко распахнулись, когда я посмотрела на неё исподлобья, словно она поделилась самой важной новостью в мире. Она шлёпнула свою сумку на подоконник и присела на край. — Кажется, мы будем пересекаться.

— Мы и так пересекаемся, — ответила я, всё ещё сосредоточенная на своей тарелке.

— Ну... это не считается, — тут же возразила она. — Я слышала, нас хотят перемешать для дуэльных пар, — выпалила это, словно не могла дольше держать в себе такую потрясающую информацию. — Представляешь? И для боевых тренировок тоже — когда ставят смешанные отряды! И ещё... — она на секунду задумалась, её брови сдвинулись, а затем лицо снова озарилось. — Ещё что-то про подготовку к магическим состязаниям! И самое главное, знаешь что? Сам ректор Рэммел Морстейн будет нас тренировать! Это же так здорово, правда? Просто с ума сойти!

Её восторг был настолько честным, что на него невозможно было сердиться, что она с таким благоговением говорит об… глаза я всё-таки закатила. Она просто ловила момент и тут же выкладывала всё, что приходило в голову.

С Мэйрин мы даже ни разу не перебрасывались словами, а тут она говорит со мной как будто мы близко знакомы. Не думала, что она такая фанатка драконьего семени.

Дориан меня уже поставил в известность, да и…

Откусываю кусок хлеба и, заслышав последние слова, чуть не поперхнулась.

— Состязаний? — переспрашиваю, на мгновение оторвавшись от еды. — Не совсем поняла... Какие именно состязания?

Мэйрин мягко пожимает плечами, в её глазах читается неподдельное любопытство.

— Честно говоря, я и сама не совсем в курсе деталей, — признаётся она. — Просто подумала, что ты уже знаешь.

— Я? — удивлённо поднимаю бровь. — С чего бы?

Мэйрин моргает, будто и сама не уверена.

— Ну... — тянет она, понижая голос. — Я же говорю, толком не знаю. Просто решила, что ты в курсе первой будешь.

— С чего бы? — хмурюсь я.

Она будто немного удивляется моему непониманию.

— Ну… — снова склоняется ближе, словно делится тайной. — Ты ведь всегда всё раньше узнаёшь. Особенно если это как-то связано с твоей сестрой.

Эти слова звучат так буднично, что по спине пробегает холодок напоминая как я вечно носилась, услужливо делая то, что нужно Аурелии.

Я спокойно доедаю хлеб и поднимаюсь с подносом.

— Мне надо идти, — произношу ровно.

— Ой, да чего ты сразу, — Мэйрин смотрит на меня с неловкой улыбкой. — Никто ж не осуждает. Все просто видят, как ты вокруг неё крутишься.

— Не понимаю к чему эти разговоры, — напрягаюсь, поправляя ремень сумки на плече. — Если тебе так интересно, можешь занять моё место и попробовать первой донести ей новость. Я только за.

Мэйрин перестает улыбаться и недоуменно хлопает ресницами. Оставляю её направляюсь в обеденный зал.

Вернув посуду, я вновь выхожу в коридор — моей собеседницы уже не было на месте.

***

4.2

Аурелия жила со своими подругами и меня обещала допустить только тогда, когда я пройду все испытания и заслужу место рядом с ней.

Ещё недавно я принимала её слова за истину.

Мои соседки по кроватям встречают меня таким же молчанием.

В комнате нас жило четверо, расселяли строго по курсам.

До сего момента жила я достаточно терпимо, разве только отношение девушек ко мне было, мягко сказать, прохладным: никто со мной общаться не стремился, делиться новостями и сплетнями — тоже.

Разве только ухмылялись и насмехались при каждом поводе.

Их молчание напоминает, что я здесь не своя и никогда не была ею.

Кристин ещё не пришла, а вот Эдит и Ликия уже сходили в душ и сейчас прихорашивались к ужину. С таким усердием, будто их ждёт не столовая, а смотровой зал для потенциальных женихов.

Ликия поправляет волосы и блеск на губах с той сосредоточенностью, с какой боевые маги накладывают щиты перед манёврами.

Эдит, вытирая пряди полотенцем, украдкой смотрит в зеркало и прикусывает губу, оценивая себя так, будто уже представляет чей-то взгляд на своих ключицах.

Их всегда волновало, как на них смотрят.

Я скидываю обувь, прохожу в свой угол. Моя кровать находилась сразу за дверью, лишённая хорошего освещения. Бросаю сумку на стул и открываю шкаф.

Тороплюсь, чувствуя на себе взгляды девушек.

— А что за внезапная душещипательная демонстрация на уроке майора Граста? — задаёт вопрос Ликия, не отрываясь от своего маникюра. — Решила блеснуть оригинальностью?

Бросаю взгляд на Мидчел, на языке так и вертелся ответ:

«Напротив, стараюсь, чтобы тебе было что донести моей сестре».

Конфликт это расход ресурса, а мне он сегодня нужен. Поэтому я молчу.

Достав из ящика одежду для практических работ — форму, состоящую из брюк и…

— Она какая-то странная сегодня, — поддерживает ухмылкой Эдит, растирая полотенцем чёрные, как смола, волосы.

Она любила носить бесформенные футболки и шорты, гордясь своими острыми бледными коленками. А ещё Эдит Вейстрон — боевой маг среднего звена, я бы сказала, даже низшего, боковая ветвь беднеющего драконьего рода. Её сила не уходит в иммерсию самостоятельно — для погружения необходим магический накопитель.

Ликия чуть сильнее, но, признаться честно, у меня всегда были подозрения, что у неё есть донор, который сливает для неё магию. И она это тщательно скрывает.

Ликия поднимается со своей кровати и направляется в мою сторону.

— Ты оглохла, что ли? Мы с тобой разговариваем.

Я неторопливо затягиваю пояс, словно не услышала ни первого, ни второго комментария. Лишь когда Ликия подходит ближе, поднимаю взгляд.

Она напряглась, но следом произнесла:

— Почему не выполнила задание?

Беру пояс продолжая собираться.

— Не было настроения, — подвязываю рубашку.

— Привыкай мыть сортиры, хотя ты в этом мастер, не забудь только помыться сама, чтобы в комнате не воняло, — морщит нос.

Дверь внезапно открывается, и в комнату входит Кристин. Бегло бросает взгляд на Ликию, потом на меня догадываясь о чём мы тут говорим.

— Постель свою заправь, — дает мне задание на ходу, приближаясь к своему шкафу.

Кристин — старшая по комнате, маг на твёрдую четвёрку, лучшая по дисциплине. Именно поэтому ей и доверили следить за распорядком и контролем в комнате.

Моя кровать была идеально заправлена. Но я прохожусь ещё, разглаживая покрывало и подушку лишь потому, что нельзя терять ни минуты, иначе ничего не успею. Закончив, подбираю свою форму, которую нужно ещё постирать, складываю.

— И мою заправь, — раздаётся мне в спину.

Замираю.

Они это делают специально. Забирают время, чтобы я задержалась допоздна, отрабатывая штраф. Ликия улыбается и снова берётся за пилочку, вальяжно, с грацией кошки облокотившись о край стола.

— Ты и сама ведь можешь заправить свою постель, — беру сумку и кладу руку на ручку двери.

— Заправь, — останавливает Кристин, даже не повышая голоса.

Это не просьба, она хочет меня проверить, боится что я могу выйти из-под контроля.

Стою пару секунд не двигаясь. Она ждёт моей реакции в виде возражения, хочет получить эмоцию, за которую можно зацепиться, и выжать меня до суха. Не получится.

Делаю глубокий выдох, и только потом медленно поворачиваюсь.

Кристин теряет терпение, приближается ко мне.

Ростом мы с ней одного, но её тело сбитее, из-за этого ноги кажутся короткими. Она делала их визуально длиннее, надевая брюки и юбки с высокой талией, даже шила форму на заказ из-за этого.

Ликия и Эдит переглядываются, предвкушая ссору и справедливую расправу.

— Голос прорезался, приютская? Марш заправить кровать.

5.

Отправляюсь в академический корпус. Получив у коменданта ключи от бытовки, беру всё необходимое — ведро, швабру, щётки — и захожу в туалетные комнаты.

Сейчас все на ужине, и корпус пуст, если не считать дежурного, коменданта и нескольких уборщиков, но их смена начинается позже.

Персонал по уборке в Академии обычно нанимали — это были профессионалы, люди, знающие своё дело. Мне же придётся постараться втрое сильнее, чтобы всё блестело так, будто здесь прошёлся кто-то из них.

Пять этажей — значит, пять комнат.

Начала с первого: закинула форму в прачечную.

Уже через полчаса поняла — штраф за опоздание на строевую несоизмерим с тем, сколько сил уходит на всё это. Несправедливо до смешного.

Но жалость делу не поможет. Сжав зубы, я ускорилась: если не закончу до ночи, времени на уничтожение дневника просто не останется.

Тяжёлую работу я всегда уважала — она дисциплинирует, а ещё закаляет лучше любых тренировок. Когда руки в мозолях, гордиться уже ничем, кроме собственной выносливости.

А ещё легче думать.

Пока щётка скребла кафель, я ловила себя на мысли, что руки двигаются сами — а голова работала ясно.

Здесь, в Военной Академии Драконов, всё подчинено строгой системе — иерархической, почти кастовой. Твоя сила, статус и даже форма трансформации зависят от крови, возраста и магического резерва.

Чистокровные — вершина этой лестницы. Богоподобные, ослепительные, они способны полностью оборачиваться — в истинных, крылатых, огненных драконов.

Ниже — самородки. У кого сильный магический резерв. В их венах всё ещё течёт магия, способная к трансформации, но непостоянной.

А ещё ниже — такие, как я.

Мы собираем энергию в накопители, чтобы вызвать хотя бы частичную трансформацию — крылья, когти, что угодно, что даст почувствовать, будто ты не просто человек.

Я полностью зависима от накопителя.

Просто моя мама не была драконицей, а была простой женщиной.

Мне, приютской Франчески Дирсти, придётся постараться, чтобы доказать, что я вообще чего-то стою.

Сейчас кажется — проще собрать вещи и уйти. Вернуться туда, где меня уважали, где не нужно доказывать своё право находится среди элиты.

Но стоит этой мысли коснуться, как воспоминание своей смерти будто игла под кожу — отрезвляет.

Сдаться — значит дать им повод вспоминать моё имя с жалостью и презрением.

Я справлюсь. Сделаю всё, что смогу. Чем я хуже Ликии или Кристин? Да, мне не быть чистокровной, как Аурелия, и самородком не быть, но я тоже чего-то стою.

Громкий грохот выбивает меня из мыслей. Я вздрагиваю, вскидываю голову.

Смахнув с лица прядь волос, иду к двери, сжимая щётку, словно оружие. Мало ли кто там решил прийти, чтобы убедиться, что я мою туалет.

По коридору сквозила прохлада и тишина.. Только флакон моющего средства упал с передвигающегося на колёсиках столика.

Сняв перчатки, поднимаю его и ставлю обратно. Видимо, стоял неустойчиво.

Тишина снова накрывает, будто ничего не случилось.

Время прошло незаметно, но поднимаясь на пятый этаж, я чувствую, как спина сводит от усталости, пальцы саднят, а кожа пропитана запахом химии.

Но я всё-таки домучила последнюю комнату. Никогда ещё не уставала так — даже после самых тяжёлых тренировок.

Спускаясь вниз, едва волочу ноги. Складываю всё в бытовке, забираю выстиранную и высушенную форму и направляюсь к коменданту.

Женщина полноватая с лицом местного палача, принимает ключи, окидывает меня недоверчивым взглядом и не спешит снимать печать.

— Не так быстро, курсант Дирсти. Вначале я проверю вашу работу.

Я выпрямляюсь, хоть спина ломит, и смотрю прямо.

— Конечно, — отвечаю ровно. — Проверяйте. Если найдёте хоть пылинку — готова перемыть всё заново.

Она морщится, будто не ожидала спокойствия, и уходит проверять. А я остаюсь стоять — усталая, но с тем тихим чувством, что внутри всё на своих местах.

— Это что такое!!! — раздаётся громкий ор, от которого дребезжат стены.

Я выхожу в коридор. Комендантша пылает, лицо налилось красным, а глаза горят шоком и яростью, которую видно даже издали.

— Немедленно ко мне! — командует она.

Я перехватываю сумку и спешу за ней, не понимая, что могло вызвать такую реакцию. Я ведь всё вычистила до блеска, до кристальной чистоты.

Приближаюсь. Комендантша отступает в сторону, пропуская меня вперёд.

И в тот же миг у меня холодеют пальцы, будто кровь в жилах застыла.

Зеркала в туалетной комнате разбиты вдребезги, осколки усеяли пол, сверкая при свете ламп. Кое-где на стенах — глубокие царапины, будто от когтей. Краны погнуты, а один из умывальников треснул посередине.

Я стою посреди этого хаоса, не веря своим глазам. Всё, что я драила несколько часов, теперь выглядело так, будто по нему прошёлся разъярённый зверь.

5.1

Хруст битого стекла под моими ботинками звучит в тишине слишком громко.

— И что скажете, курсант Дирсти? — тон коменданта был холодным, как кромка льда. — Ущерб, нанесённый имуществу Академии — серьёзный проступок. Понимаете? Или сиротам не дано понимать очевидное?

Ком в горле. Любые слова защиты прозвучат жалко. Отрицание будет воспринято слабостью. Как доказать, что мне просто хотели отомстить?

В дверном проёме появились фигуры дежурных.

— Осмотрите другие этажи, — отрезала комендант, даже не взглянув в их сторону. — Вы, за мной. — Она круто развернулась, и мне не оставалось выбора, кроме как покорно плестись следом, чувствуя себя осуждённой за преступление.

Мы вышли в коридор. Ключ с досадным скрежетом провернулся в замке.

— Я сообщу обо всём ректору, — равнодушно произносит она, открывая журнал. — А пока вы под арестом.

Внутри у меня всё опускается. Нет, только не это! Разворачивающаяся картина дальнейших событий повергает меня в ужас. Я не хочу этого, я не готова. Я ведь только… что? Вернулась с того света, если я начну об этом говорить то меня примут ещё и за сумасшедшую.

А что? С сумасшедших снимают все обвинения. Нервно передёргиваю плечами, что только не приходит на ум в стрессе.

— Я понимаю, что всё выглядит так, будто бы это я, но, пожалуйста, дайте мне хоть слово! Я бы никогда не стала так поступать! — голос, к моему стыду, дрогнул, выдав отчаянную просьбу.

— Руки, курсант Дирсти, — шипит она, даже не посмотрев в мою сторону.

Безупречным жестом её пальцы соткали в воздухе льняного цвета оковы, которая защёлкнулись на моих запястьях обжигающими ледяными браслетами. Холод проник до костей. Они не ограничивали движения, но не позволят мне применить магическую силу, которые в данный момент и так невозможно.

— Ваши вещи, — прозвучало, так же без эмоций и чувства сострадания.

Авангардская сила, только не вещи.

Сердце рухнуло в пропасть, превратившись в ледяное ядро.

— Зачем мне делать это? Это же верх идиотизма, — жалкая попытка возразить сорвалась на хриплый, вопль.

— Меня не волнует, что у вас в голове. Вы были одна в комнате. Вещи на стол, — её голос окреп. — Или вам есть что скрывать?

Я сжимаю зубы до боли, ощущая приближение солёных слёз. Любое сопротивление окончится для меня плохо.

С дрожью в руках я опрокинула содержимое сумки на стол: учебники, исписанный блокнот, карандаши, скромный набор предметов гигиены. И накопитель,.

Комендант взяла сканер. Каждое её движение было отточено и оскорбительно. Она водила сканером по вещам так, словно ждала найти магическую бомбу, а не жалкий скарб недоаристократки. Затем принялась за форму, которую я постирала. Ткань скрипела в её руках, а её взгляд ясно читал: «Ты недостойна этой одежды».

И вот она добралась до сумки. Всё моё тело напряглось, словно натянутая струна. Вовремя я избавилась от фотографии… Волна облегчения с примесью стыда обожгла меня, стоило только представить, если бы она ее обнаружила.

Каждый предмет она разглядывала с унизительной въедливостью. Потом её пальцы остановились на дневнике.

Я замираю. И не шевелюсь.

Комендантша взглянув на меня с той же въедливостью, ловя каждую мою малейшую реакцию. Не комендант, а какой-то полицейский.

Я облегчённо делаю, когда дневник упал обратно в кучу вещей.

Не найдя ничего, она небрежно смахнула мою скромный скраб обратно в сумку.

— Постойте, это же мои вещи! — вырвалось у меня, когда она направилась к шкафу.

— Ваши вещи останутся здесь. До выяснения обстоятельств.

Стискиваю зубы. Бессилие захлестнуло меня мутной, солёной волной. Я ничего не могла сделать. Абсолютно ничего, чтобы их вернуть себе.

Вернулись дежурные доложив о том, что остальные комнаты в порядке. Но это меня не спасает. Но на этом она не остановилась и приказала проверить всё.

— А её, — поворачивается ко мне, — проведите в изолятор, пусть будет там до утра, — бросает дежурным.

***

Всю ночь я не спала, ворочалась с боку на бок в пустой с холодными стенами и полом, лишённой мебели, кроме узкой койке, изолятор.

— Как преступница, — усмехаюсь.

Мысли гонялись по кругу. Кто? Кто это сделал? Лицемерные стервятники из общей спальни? Или… пальцы сами собой сжались в кулаки… Аурелия? Нет, леди Лебланд не станет марать свои безупречные руки.

Стали бы так рисковать Кристан Ликия и Эдит? Тоже сомнительно.

Выходит, что это всё-таки моя сестра. Так или иначе, в скором времени я об этом узнаю, а пока.

Пока на меня направили гнев вышестоящих. Чем это всё закончится, мне известно.

Отчислением.

И гигантский счёт за ущерб.

Отец… я сжала веки, пытаясь загнать обратно предательскую влагу. Лебланд великодушно признал безродную найдёныша, но открестится от скандальной воровки и хулиганки с той же лёгкостью.

5.2

Во мне достаточно упорства, чтобы справиться.

Откинув одеяло, ставлю ноги в тапочки и направляюсь к умывальнику — он прямо в моей камере. Форма Академии лежит на прикроватной тумбочке, словно ожидает команды. Сбрасываю пижаму, которую мне выдали, как чужую оболочку, и облачаюсь в форму.

Меня не заперли, но у выхода дежурил охранник. Отдав ему пропуск, иду в столовую. Изоляторы расположены отдельно — сюда попадают те, кто потерял контроль, случайно или преднамеренно. Стены пропитаны магической энергией, подавляющей драконьи силы, и кажется, что сам воздух здесь не терпит лишнего звука.

Я чувствовала себя чужой.

Так было, пока не поняла, что я не одна.

В столовой, небольшой — всего шесть столов, как в классе, — у окна сидел Биас.

Застывший, словно ледяная глыба, с бледным лицом и взглядом, полным отрешенности. Едва заметное движение глаз выдавало его присутствие.

Я не ожидаю его увидеть. Помню, что в будущем он будет исключен, но не знала, что он когда-либо попадал в изолятор.

Кажется, он тоже не ждал встречи со мной — бросил мимолетный взгляд и снова устремил взор в никуда.

На раздаче я беру свой завтрак — хлеб, масло, чай и остывшая рисовая каша. Тот же набор, что и вчера. Долго так не протянешь, но лучше, чем ничего.

Ухожу подальше с подносом. Находиться рядом с курсантом старшего курса неловко. Ждала подколок и насмешек, но Биас молчал. Его каша так и осталась нетронутой.

Что с ним? Магический срыв? Почему он здесь — ведь вчера он был на строевой. Хотелось спросить, но его вид был таким отстраненным, что я не решилась.

Да и своих забот хватает.

Завтрак был безвкусным, только сладкий горячий чай чуть согрел изнутри, наполняя вены живым теплом.

За все время, пока я ела, Биас не пошевелился. Не дрогнул ни один мускул, когда я убрала поднос, даже не взглянул, когда я уходила. От этого стало совсем не по себе. Может, нужно было что-то сказать? Но кто я такая?

Скорее он высмеял бы меня и напомнил, где мое место.

Не хотелось возвращаться в комнату. Я вышла на террасу — ту самую, что окружена магическим, звуконепроницаемым барьером, через который невозможно пройти.

Погода была холодной, воздух — застывшим и плотным. Парк за стеной замер, высокие здания тянулись вверх, как каменные изваяния солдат. Казалось, все замерло в ожидании.

Словно мир затаил дыхание — перед тем, как меня исключат из списков учащихся.

Но я все еще здесь.

Значит, надежда есть.

— Дирсти, — голос дежурного за спиной звучит так неожиданно, что я вздрогнула, — на выход.

Сердце подскакивает, по телу пробегается дрожь. Я пошла за ним, чувствуя, как пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки до побелевших костяшек.

Дорога к главному корпусу почти стерлась из памяти. Кажется, я просто шла — и вот уже стою в приемной. Здесь все дышит властью: строгие линии, зеркальная полировка пола, запах дорогой древесины и магии. Казалось, само пространство подчинено чьей-то воле.

Я чувствовала себя мошкой, случайно залетевшей в королевский зал.

Я никогда не привыкла к роскоши, даже в доме Лебланов — там она тоже казалась чужой. И сейчас ощущение вернулось, сдавливая грудь.

В ожидании я пытаюсь отвлечься, рассматривая интерьер: темные благородные оттенки — холодно-коричневый, серый, приглушенно-зеленый. Холодные цвета, как дорогие ткани, говорят о статусе. На стенах — грамоты, ордена, знамения Академии добавляющие помещению вес солидности. Здесь даже воздух пропитан свободой, той, что тебе не принадлежит.

— Курсант Дирсти, — в приемную входит координатор. — Проходите.

Дрожь пробегает по всему телу. Как бы я ни готовилась, я не готова. Не к этой встрече.

Я поправляю китель. И вдруг словно молния вспыхивает мысль:

А что, если жестокого ректора тоже вернуло назад?