— Хватай ведьму! — раздаются отовсюду пугающие возгласы.
Враги все ближе, в их голосах слышится ненависть. Но я и так знаю, что, едва мы с сестрой попадемся, нам тут же отрубят головы. Еще и с наслаждением.
— Окружай! — Люди все ближе, и, несмотря на то, что лес – это наш, а не их дом, они сейчас сильнее.
Моя магия восстановилась не полностью, а Арфа, моя сестра, – новообращенная Лесная. Испуганная, совсем юная, и все еще люто ненавидящая людей с их предрассудками за то, что они с ней сделали.
Никто из нас, Лесных, не выбирал себе такую судьбу. Никто не знает, почему Духи спасают одних, а другим позволяют умереть, но с Духами не спорят. Как и со своей новой сутью – с даром, если можно так сказать, данным нам для того, чтобы мы помогали этому миру и людям.
Тем самым людям, которые сейчас загоняют нас, как дичь, желая убить самым жестоким способом. Их ненависть так сильна, что сочится в голосах и взглядах. Нас окружают в кольцо. Солнце едва пробивается сквозь хмурые облака и зелёные кроны деревьев.
— Ария, — в страхе шепчет Арфа и прижимается ко мне со всей силы.
Ее трясет. А мне трястись нельзя. Пусть я старше Арфы лишь на год, мне девятнадцать, я за нее отвечаю. Я должна придумать, как нас спасти, пока бородатые воины в легких кожаных доспехах цвета угля и с пугающим блеском в глазах, обступают со всех сторон.
Ветки хрустят под их сапогами, к запаху утреннего леса примешивается запах металла, крови и пота.
— Подохните, твари! — рычит один из людей и, замахиваясь стальным мечом, несется на нас.
Инстинктивно закрываю Арфу собой, пытаюсь призвать личную магию, но сейчас она очень слаба. Нам конец! Нам точно конец! Притом от рук предателей, которым мы помогали веками, а они сделали из нас чудовищ в сказках для детей…
Сталь блестит перед глазами, но вместо страха во мне ярость.
Дзынь!
Звон металла оглушает.
Удар не настигает ни меня, ни Арфу – его отбивает другой меч.
— Капитан! — удивленно вопит рыжебородый громила, пытавшийся нас убить.
Меня колотит, руки вспотели так, что дрожащие пальцы Арфы едва не выскальзывают, но я сжимаю их крепче. Перевожу взгляд на того, кто отбил этот удар.
Высокий, смуглый. Черты лица выразительные, четкие, а левую щеку пересекает шрам, придавая этому тридцатилетнему навскидку человеку пугающий вид. Но его глаза в тот момент, когда он поворачивается к нам, пугают еще больше.
В их черноте столько презрения и ненависти, порожденной давней ложью, что смерть от меча сейчас кажется сказкой.
— Слушайте сюда, ведьмы, — рычит он, а его губы искривляются так, будто ему тошно уже от того, что нужно разговаривать с нами.
Оно и немудрено. Ни охотники, ни инквизиторы никогда не говорят. Просто убивают, растерзают. Чем воины, судя по одежде этих людей, отличаются от других? Ничем.
— Я дарую одной из вас жизнь и отпущу, если исцелите моего генерала, — выдавливает из себя чернявый, и ошалевшие воины тут же округляют глаза.
В их плотном кольце идет шепот. Мол, так нельзя.
— Одумайтесь, капитан! — просит тот рыжий. — Генерал будет в ярости!
— Да пусть хоть голову мне снесет. Я не дам умереть тому, кто трижды спас мне жизнь. И не из-за вашей ли ошибки, желторотики, он так пострадал? — гаргает человек на воинов, а затем переводит лютый взгляд на нас с Арфой.
Сестру трясет все больше. Дышит она чуточку ровнее, но пальцы все еще дрожат. Ее светлые, почти белые волосы с зелеными прядями, означающие недавнее перерождение, липнут ко лбу и вискам.
— Ну, кто из вас хочет жить? — рычит на нас с сестрой капитан.
Арфа – новообращенная, это выдает зеленца в ее длинных волосах, но люди это не знают. Как и не знают то, что у новообращенных Лесных силы очень нестабильны.
При всем желании Арфа не сможет никого исцелить, а я… Не уверена, что хочу помогать тем, кто истребляет моих сестер, называя нечистью.
Но мы не нечисть! Мы такие же люди, как они, с которыми судьба обошлась жестоко. Мне было девять, когда одна из деревенских смотрительниц доложила на маму инквизиции, сказав, что мы общаемся с Лесными. Это было ложью! Полнейшей! Но кто бы стал ставить под сомнение слова жены старосты деревни?
Нам пришлось бросить все, включая старый домик на краю деревни, который так любили мы с мамой и с сестренкой. Он был почти развалиной, соломенная крыша часто протекала, а зимой приходилось спать у печи, чтобы хоть как-то согреться, но нам этот дом нравился. Его построил мой отец еще до того, как захворал.
Этот дом был памятью о нем. Но мы были вынуждены бежать.
Я, как сейчас, помню ту ночь, когда нас настигла инквизиция.
Факелы чадили красным. Железные наконечники копий тускло поблескивали в темноте леса, освещая желтые листья. Копыта лошадей месили осеннюю грязь. Инквизиторы не спрашивали, вообще не говорили.
Они загнали нас, как дичь, точно так же, как и эти воины. А затем... Оголили свои острые мечи.
В темноте, разрезаемой бледным светом луны, я успела лишь увидеть блеск стали и услышать крик мамы, закрывшей нас с младшей сестрой своим телом. Горячие капли брызнули на наши с Витой лица, в воздухе повис запах железа, а мама упала на колючие ветки и шуршащие сухие листья.
Сколько бы я ни звала, глупая, сколько бы не обнимала, она не отвечала. А я срывала голос до хрипа.
Сталь снова сверкнула в темноте, и в этот раз уже я прижимала младшую сестренку к груди. Горячие слезы обжигали замерзшие щеки, солью оставались на губах, молящих не губить мою маленькую сестренку. Вите было шесть.
Духи не воскресили ее, а вот я открыла глаза на рассвете в окружении незнакомых мне прекрасных женщин. От их бледной кожи исходило мягкое сияние. У всех были длинные волосы, ниспадающие на плечи, либо покрытые желтоватой тканью платьев, либо перетянутые кожаными ремнями. У самой юной из них в волосах все еще была зеленца, о значении которой я тогда еще не знала.
Но я понимала, кто они – те самые монстры из сказок с прекрасными лицами, заманивающими путешественников и поедающими их заживо. По крайней мере, такими сказками нас пугали, но в зеленых, будто светящихся глазах этих женщин не было жажды крови. Напротив, они смотрели так, будто чувствовали всю мою боль.
Они на самом деле ее чувствовали. А я чувствовала их. Знала, что они мне не враги, а я теперь Лесная с новым именем, дарованным Духами – Ария.
Тогда я и узнала правду. Узнала, что Лесные никому и никогда не причиняли зла, а когда-то даже помогали людям. Учили их травам и исцелению, помогали каждому, кто просил помощи, истощая себя до нитки. Но сто пятьдесят лет назад все изменилось. Лесных предали, назвав нас нечистью и монстрами. И даже наши братья, такие же Лесные, как и мы, отвернулись от нас. Истребили почти всех, а те, кому удалось сбежать и скрыться, до сих пор прячутся в гущах лесов, обучая новообращенных Лесных выживанию.
У Духов леса нет ни голосов, ни обликов, но мы их слышим и как-то понимаем. Понимаем их боль, их тревогу за мир и природу, а они разделяют наши страдания.
Так скажите мне, захочу ли я исцелять того, кто, едва очнувшись, вновь поведет воинов убивать моих сестер?
— Ну?! — Капитан не отличается терпением, и я сжимаю руку Арфы крепче. Потому что понимаю, что, если сейчас скажу то, что так сильно желаю, эта девочка, едва воскрешенная духами, умрет на моих руках так же, как и Вита, чье бледное маленькое личико я все еще помню. Помню ее запах с нотками меда и ромашки и мягкость ее каштановых волос, смоченных липкой холодной кровью.
Духи не спасли ее, они спасли меня, несмотря на все мои мольбы. И раз уж так, то я не дам этим людям забрать у меня еще одну сестру.
— Исцелю я, но отпустишь нас обеих, — рычу капитану, а он кривится. Не хочет соглашаться.
— Или так, или никак. — Смотрю на него с такой же лютой ненавистью, с какой он смотрит на нас с Арфой.
— По рукам, нечисть! — Плюет в ответ с отвращением, а взглядом обещает убить, если обману.
Он как чувствует мои намерения, а вот я сейчас даже не догадываюсь, кого именно мне нужно исцелить.
Дорогие читатели! Добро пожаловать в нашу новую историю с новым миром и тропом: враги-истинные! И позвольте показать вам главную героиню
Ария:
Ее "сестра" Арфа:
А главное героя мы увидим чуточку позже.
До встречи в комментариях и на страницах этой истории!
Пока воины ведут нас через лес, даже не думая прятать копья и мечи, направленные в нашу с Арфой сторону, я всеми стараниями пытаюсь замедлить ход. Мне нужно лишь немного времени, в худшем случае – день, чтобы восстановилась личная магия. Но я надеюсь, что она вот-вот наполнит меня сейчас.
Как на зло, на всем пути не встречается ни одно место, где бы обитали Духи, чтобы напитаться силой. А деревья уже редеют, воздух из влажного становится более сухим. Вдали виднеется поле с шатрами. Военный лагерь.
Туда нас с Арфой и ведут. Сестра уже немного успокоилась, но все еще со страхом и необузданной ненавистью озирается на людей, боясь каждого резкого движения.
Ее судьба, сделавшая Арфу одной из нас, была ничуть не лучше моей. Может, даже хуже. На ее красивом бледном лице до сих пор не затянулся шрам, пересекающий левую бровь. А если рана после рождения не исчезает, значит, душа еще не простила обидчиков.
Но Арфу даже этот шрам не портит, настолько она красива. Сестры Лесные говорят, что мы с ней похожи, но я не могу с ними согласиться.
Из общего у нас лишь хрупкое телосложение и совсем небольшой рост. Ну и глаза – ярко-зеленые, как у всех Лесных. А вот все остальное отличается.
У Арфы волосы белые с прозеленью, а мои уже полностью темные, как орехи каштана. Да и лицо у меня более вытянутое, в то время как Арфу можно назвать истинной красавицей: круглое личико, темные брови, маленький, немного вздернутый носик и подбородок очень аккуратный, несмотря на выделяющиеся углы челюсти.
Она красива и уникальна, а я… Для людей тоже, наверное, хороша, но среди своих – обыденность. Разве что необычный узор моих губ мне и самой всегда нравился, они достались мне от мамы. А ей очень шла улыбка…
— Поторопись! — рычит капитан.
Нервничает, потому что я вновь сбавляю шаг, делая вид, что подвернула ногу. Так я надеюсь оттянуть момент прибытия, но сколько бы не замедляла ход, мой план проваливается.
Мы покидаем лес, и в лицо бьет прохладный сухой ветер, раскидывая пряди темных волос на лицо. Раз уж вернуть личную магию до прибытия к лагерю не удалось, придется придумывать что-то на ходу.
А думать сложно, учитывая, что едва нас замечают солдаты, тут же каменеют на месте, кидая такие взгляды, будто жуткие мертвецы явились на порог их домов. Люди забывают о делах, перестают следить за кострами, застывают на полпути прямо с мешками и деревянными ящиками в руках, чтобы нас разглядеть.
Смаргивают, переглядываются, перешептываются в негодовании и, убедившись, что мы настоящие, а не видение, вспыхивают лютой яростью.
— Путь освободи, — гаркает чернявый капитан рыжебородому помощнику, и тот тут же разгоняет солдат.
А их тут более трех дюжин. И это только те, кого я вижу. А, судя по шатрам, людей тут много больше. И каждый из них счел бы честью снести мою голову и наколоть на пику как трофей.
— Сюда, — рычит капитан, указывая на самый большой шатер, расположившийся в центре лагеря.
Ткань его вовсе не желтая, как всюду, а на пару тонов белее. И размером он вдвое больше. Немудрено, раз исцелять мне нужно генерала.
Принюхиваюсь, пытаюсь абстрагироваться от запахов железа, дыма и пота, чтобы уловить, кто же внутри, но сделать это сложно. В воздухе витают ароматы шалфея и зверобоя и еще один… пугающий аромат.
— Ты со мной, ведьма, а за этой нечистью следите вы! — командует капитан своим людям, а нечистью он называет Арфу.
— Я ее с ними не оставлю. Она пойдет со мной. Мне нужна ее помощь.
— Зубы не заговаривай. Она – моя гарантия, что ты все выполнишь честно, — рычит капитан. Но вот я совсем не уверена, что происходящее закончится честно.
Эти люди запросто могут растерзать и меня, и Арию, как только спасу их генерала. Я это четко осознаю, но, что еще хуже – не вижу никакого шанса на спасение.
В лесу нас изловили полторы дюжины людей, а здесь их намного больше.
Смотрю в полные застывших слез глаза сестры и киваю, прося ее поверить мне. Хотя я и сама себе не верю.
— Не сдержишь слова, прокляну так, что весь твой род умрет, — шиплю на капитана, надеясь, что он не знает о том, что Лесные в принципе не могут проклясть.
Но слухи кем только нас не сделали. Даже разновидностями наделили.
Те, кто топят в реках – мавки, на болотах убивают – кикиморы, а еще одни, к которым можно отнести меня из-за свойств моей личной магии, – нимфы. И все мы, разумеется, монстры с красивыми лицами, привлекающими несчастных мужчин.
— Не болтай, а работай, — рычит в ответ капитан, а затем своей здоровенной рукой распахивает занавес шатра. — Иди уже.
Иду. Но едва делаю несколько шагов внутрь большого шатра, как застываю камнем…
Нет, меня не привлекают ни ковры, коими заслана земля, ни шкуры животных, которыми застелили ящики. Даже троица лекарей, судя по перепачканной белой одежде, не волнует в этот момент.
Сердце пронзает лютый страх, едва я улавливаю этот запах. Взгляд молниеносно находит постель.
Сквозь занавес из белой марли, пропитанной запахом лечебных трав, пользованию которыми когда-то людей научили Лесные, вижу крупное тело, больше похожее на высеченную из скалы статую.
Мужчина, лежащий передо мной – потомок тех, кому когда-то духи дали силу обращаться и в волка, и в человека. Они должны были быть связующими звеньями цивилизации и природы, как и мы, но предали.
Предали и нас, и Духов, выбрав жизнь среди людей и убив сотни наших сестер в одночасье! Вонзали мечи нам в спины, когда мы шли к ним на встречу с улыбками! Мы ни о чем не подозревали в тот проклятый день!
Волки погубили большинство из нас тогда! И они же до сих пор охотятся на нас, вместе с Чистым Приказом, особым орденом, которому больше подойдет словосочетание “черные убийцы”.
Вот кто лежит передо мной – волк! Но природа этого зверя пугает меня не так, как его лицо.
Из-за спекшейся крови черты разглядеть сложно, и я очень хочу верить, что ошиблась, но сердце уверено, что нет. Оно бьется так быстро, будто хочет выпрыгнуть из груди, пока я рассматриваю высокий лоб, ровный четкий профиль, выделенные скулы и черные, как смоль, растрепанные волосы.
Все это мне знакомо до боли.
Хвала Праматери Природе, глаза Волка закрыты, но я знаю, что они голубые!
Как он тут оказался, бездна меня раздери?!
— Чего удумала?! — Напрягается капитан, когда я невольно отступаю на пару шагов назад.
Мне стоит убить его генерала, а не исцелять. И пусть он спит, я даже за несколько шагов от него чувствую исходящую от груды его мышц угрозу. Он убьет меня, едва увидит! Он – точно убьет! Ему есть за что…
Перед глазами мелькают воспоминания, а капитан все бубнит:
— Не вздумай дурачить меня, нечисть! Не то заставлю смотреть, как твоей подружке вырывают язык и глаза. — Последние слова грозного мужчины приводят в чувства.
Тут же до хруста сжимаю кулаки, надеясь, что в этот раз личная магия отзовется, но нет. А капитан четко выразился.
Что ж, сделаем, как просит. Хотя бы для вида.
Одни лишь Духи знают, чего мне стоит заставить себя сделать первый шаг, затем второй. Лекари в перепачканной белой одежде суетятся. Не могут решить, отшатнуться ли от Лесного чудища или, наоборот, подойти ближе, чтобы я не убила их главного ненароком.
А он совсем близко. Я еще не коснулась его, но все внутри сплетается в тугой узел лишь от мысли о прикосновении. Если и есть в этом мире самый страшный для меня враг – то это зверь, лежащий под занавесом белой марли, пропитанной настоями трав.
Пальцы сжимаются, не хотят слушаться, но я напоминаю себе, что на кону жизнь Арфы, и касаюсь смуглой обнаженной кожи зверя чуть выше локтя.
Кончики пальцев тут же обжигает так сильно, что отдергиваю руку, но грозный взгляд капитана, нависающего надо мной скалой, вынуждает коснуться вновь. Я еще никогда не исцеляла ни людей, ни, тем более, волков, но слышала от сестер, что боль может возникнуть лишь в конце. И обычно в том самом месте, которое пытался залечить. Следовательно, то, что сейчас происходит, – неправильно.
Капитан торопит, и я посылаю импульсы той самой магии, что есть почти у каждой Лесной. Это общая магия, она почти никогда не истощается, в отличие от личной, которой наделяют Духи одних и обделяют других. Их выбор нам неведом, так что остается только верить, что они не ошибаются.
Мне бы личная магия сейчас очень помогла, но приходится исцелять врага. Густая бурая кровь перестает сочиться из страшных ран, рассекающих всю бугристую грудь и кубики живота. Сами раны немного стягиваются, и в этот момент я отдергиваю руку и хватаюсь за ребра.
Болят так неистово, будто меня саму сейчас разрубили.
— Почему остановилась? Продолжай! — Пугается капитан, но я кидаю в него такой гневный взгляд, что мужчина впервые затыкается, а его смолистые обычно нахмуренные брови подпрыгивают на лоб.
— Просил исцелить – исцелила. Теперь отпускай. Через несколько часов твой генерал встанет на ноги. Но если к этому времени нас с сестрой убьют, эффект исцеления развеется, — рычу ему.
Не люблю лгать, но сейчас это единственный шанс спастись. Конечно же, эффект исцеления никуда не денется, даже если мне сейчас голову снесут. Но это шанс уйти отсюда живыми.
— Сделай сначала так, чтобы он очнулся! — требует свое чернявый.
— Не могу, — отвечаю строго, но на самом деле не хочу.
Ведь если Волк откроет глаза и увидит меня… Мне точно конец. И даже весь лагерь воинов меня от него не спасет.
— Я сделала все, что могла. Его жизнь вне опасности, лекари подтвердят. — Киваю в сторону мужчин в белых мантиях, а они как вздрогнут, будто с ними вурдалак заговорил.
Зато быстро начинают кивать и поддакивать, проверяя сердцебиение и дыхание генерала. А дышит он все ровнее и ровнее. Слишком быстро восстанавливается. Нехороший знак.
Мне нужно поскорее отсюда уйти.
— Ладно, нечисть, на выход, — рычит капитан, и только я хочу выдохнуть, как мое запястье сжимают тиски.
Такие горячие, что кажется, будто руку обжигает до самого локтя, а потом невидимые огненные ленты бьют прямо в сердце.
В ужасе оборачиваюсь под охи лекарей и застываю на месте, поняв, кто меня сейчас схватил.
Напряжение молниями мечется по телу, сердце застывает, когда я смотрю на строгие черты лица волка, и, хвала Духам, его глаза закрыты. Он все еще в небытие, но даже так умудрился схватить меня.
Отдергиваю руку, что есть силы, но он не отпускает. Зато в голову бьют образы. Нечеткие, смутные, но я понимаю все…
Вижу наш лес темной ночью. Но не начло той битвы, а ее конец, который мне самой до сих пор снится во снах. Только я помню все иначе, а это видение будто воспоминание, запечатленное глазами врага.
И в этом видении я действительно похожа на монстра. Лицо все еще мое, но перепачкано кровью. К сожалению не кровью врагов, на них я как раз истратила всю свою личную магию, чтобы остановить их без боя.
Но один не поддался внушению. Он был волком, который едва меня не придушил. Я все еще помню, как пальцы с волчьими когтями впивались в мою шею, когда он пригвоздил меня к земле. Как я пыталась вдохнуть, но ничего не получалось.
Боль пульсировала во всем теле, оглушала, зрение меркло, и я видела лишь пылающие безумием голубые глаза. Была уверена, что умру, но Арфа кинулась на него голыми руками со спины. Волк забыл обо мне, скинул ее с себя, как пушинку, и решил добить.
В глазах померкло. Я успела заметить, как в лунном свете среди листьев на земле сверкает сталь. Не помню, как схватила клинок, но помню свой дикий вопль и то, как трудно лезвие входило в грудину обернувшегося к нам зверя.
Помню, как в тот момент его голубые глаза стали по-волчьи желтыми, а затем… Он упал.
Я не знала, что с ним стало. Меня так трясло, что Арфа с трудом заставила меня опомниться хоть отчасти, и мы побежали, сломя голову, прочь.
Тот Волк был копией генерала. Я была уверена, что это он и есть. Выжил... Каким-то чудом. Но сейчас, когда в голове бьются видения, понимаю все четче и четче – генерал вовсе не тот безумец, который устроил нам с сестрой западню во время молебна. Он — его брат-близнец. А у таких есть свойство владеть зрением друг друга в момент опасности.
И картины смерти, которые я вижу, кажется, видел этот самый генерал…
Видения стираются, виски сдавливает, а пальцы Волка неожиданного разжимаются, оставляя на моей бледной коже алый след.
— Генерал! Генерал! — галдят лекари, бегая вокруг Волка, а капитан грубым движением отводит меня на несколько шагов назад.
Да так резко, что я чуть ли не падаю.
— Что ты еще учудила? — рычит он на меня, но я не отвечаю.
В горле так пересохло, страх все еще бродит по венам, так что вряд ли я два слова вымолвить смогу. Зато смотрю на него так, что капитан понимает без слов. Ничего я не делала! Это их бешеный генерал меня схватил и чуть руку не сломал!
До капитана мой гневный посыл отлично доходит, как и демонстрация того, что лишний раз мне не хочется тратить время и слова на разговоры с такими, как они.
— Уходим. Скорее, — рычит он, но уже не так гневно.
С опаской поглядывает на Волка. Точно, его воины ведь сказали, что генерал, если узнает, кто именно его исцелил, будет в таком гневе, что полетят не только чины, но и головы.
И это речь шла просто о Лесных, а если он узнает, что целительницей выступила именно я… Мороз идет по коже.
Тут трясу головой, выкидывая страшные мысли, и ступаю за капитаном на улицу, не оборачиваясь к волку. Кажется, что, если взгляну на него еще хоть раз, случится землетрясение.
Тучи уже разошлись, и яркий свет солнца бьет прямо в глаза. Тут же прикрываю лицо ладонью — не могу позволить себе “ослепнуть” даже на секунду среди врагов. Нужно найти Арфу.
Хвала Праматери, она здесь.
— Ария! — Арфа, стоящая меж двух грозных воинов, тут же срывается с места и летит ко мне, чтобы обнять, но ее руки по-прежнему связаны.
Не виделись несколько минут, а чувство будто прошла вечность.
Обнимаю Арфу и в этот момент замечаю, что алый след на моем запястье стал ярче и приобрел какую-то пока еще неясную форму. Участок кожи горит все сильнее, и это странно.
Но я отметаю мысли в сторону, прячу запястье под рукав черной одежды и разглядываю куда более реальную для нас с сестрой опасность. Воинов вокруг шатра стало еще больше. А ненависть и жажда крови в их глазах никуда не делись, а только возросли.
Кидаю строгий взгляд на капитана. Отпустит или все-таки прикажет нас убить, следуя людским законам?
“Он должен помнить про мою угрозу проклятия. Должен!” — мысленно рычу я, пока капитан смотрит на нас так, будто бы все еще решает, как поступить.
— Эй вы, — гаркает он своим людям, и сердце застывает от напряжения в ожидании приказа.
— Отведите этих деви… эту нечисть до границы леса. Дайте им час, а потом, если поймаете, убейте! — решает капитан, и я с трудом подавила вздох облегчения.
Даже потряхивает от пережитого напряжения, но расслабляться и радоваться рано. Мы с Арфой идем как на иголках вдоль шатров и палаток к выходу. Взгляды приклеиваются намертво, как какая-то гадкая мерзкая слизь, но я стараюсь думать лишь о том, какую тактику применить, оказавшись в лесу. Если нам, в самом деле, дадут час, мы запросто сможем уйти. Но если обманут…
Этот приказ заставляет дюжину воинов замереть. Нам с Арфой тоже приходится остановиться, ведь иначе можно наткнуться на острые пики, выставленные в нашу сторону.
Один за другим, люди оборачиваются в сторону топота копыт. Я же застываю на месте. Ветер доносит знакомый запах, смешивающийся с конским. Запах, который чернильным пятном въелся в память с самого детства.
Также пахли те люди на черных конях, которые убили мою сестру и мать – Чистый Приказ. Его воины, чистильщики, натирают свои мундиры и кожу специальными настойками, веря, что это убережет их от личной магии Лесных.
Я знаю, кто нас остановил, и все равно оборачиваюсь.
Черные лошади. Плащи. Руки, облаченные черными перчатками. В сердце входит несколько шипов, когда я вижу на лицах четырех всадников темно-серые маски, напоминающие львиные головы.
Они и означают, что я не ошиблась. Что прибывшие – те самые убийцы нечисти! И с ними еще около пяти обычных воинов.
Кони тормозят, а их приглушенные шаги все еще звенят у меня в ушах. Странное чувство парализует тело настолько, что прихожу в себя, лишь когда Арфа тихонько всхлипывает.
Оказывается, я слишком сильно сжала ее пальцы, а она, глупенькая, не подумала отдернуть руку. А может быть, специально не отстранилась, зная, что встреча с чистильщиками для меня сравни падению в жерло вулкана.
— Чистый Приказ? По какому случаю? — Выходит вперед рыжебородый воин.
Голос его звучит грозно, но уважительно. А еще в нотах чувствуются толики страха, которые он желает скрыть.
Остальные нервничают куда заметнее, переглядываются, а затем один за другим кидают косые взгляды на нас с Арфой. Их волнение вполне понятно.
Воякам не поздоровится, если чистильщики узнают, что эти люди решили отпустить нечисть, вместо того чтобы разорвать на части “во имя мира и добра”.
— Где главный? — вновь звучит тот самый, будто неживой, голос, который велел нам остановиться.
Он принадлежит внушительному всаднику, конь которого стоит на полкорпуса впереди остальных. На голове черного коня тоже подобие маски, только вот сделана она из черного металла в форме черепа.
И конь, и всадник кажутся черными пятнами, и лишь белые, как снег, волосы, выливающиеся из-под капюшона и доходящие до груди чистильщика, обвешанной костяшками с рунами, нарушают этот жуткий образ.
— Генерал в главном шатре. О вас доложить? — Спешит рыжий.
Тут же перемещается в сторону лагеря, надеясь, видимо, отвлечь внимание чистильщиков от двух девиц, стоящих за спинами сгруппировавшихся вояк. Сразу четверо незаметно и быстро встали перед нами, а остальные подошли ближе, заменив пики на клинки, направив острие в нас с Арфой. Это что-то вроде предупреждения. “Сделайте глупость – умрете на месте”.
— Доложи. Давно я не виделся с вашим генералом. И честно сказать, не уверен, что он здесь, раз вы сюсюкаетесь с Лесными, вместо того чтобы наколоть их головы на пики! — рычит чистильщик, да так, что даже свистящий ветер стихает в этот момент.
— Куда вы ведете эту нечисть?! — требует ответ глава Чистого Приказа, а рыжебородый молчит.
— Не имею власти отвечать. Спросите капитана. А у нас приказ, — только и чеканит он.
— Капитана, а не генерала? Занятно. А ведь ваша Сотня славится на Вестарию силой и дисциплиной. К последнему у государя, как я вижу, скоро будут вопросы, — подмечает чистильщик. И чем дольше я слушаю его голос, тем сильнее меня трясет. И происходит это вовсе не от страха.
А еще этот запах… До тошноты.
Арфа все крепче сжимает мои пальцы, пытаясь успокоить. Но стоит главе Приказа повернуть свою голову и посмотреть на меня из-под совиной маски своими блестящими черными глазами, как ненависть костлявой рукой сжимает мое горло.
В памяти возрождаются картины той ужасной ночи, когда мама… Когда сестра…
— Ладно уж, гридень, доложи о нас генералу, а с этой нечистью мы сами разберемся, — решает главный.
И стоит ему только это сказать, как другие чистильщики и их шестерки спрыгивают с коней и достают оружие. Кто – мечи, расписанные рунами, кто – плети, смазанные чем-то черным в виде смолы.
Надвигаются на нас, собираясь то ли убить, то ли схватить… Воины мешкают, помня приказ капитана, но расступаются, не решаясь нарушить главный закон Вестарии.
Арфа все сильнее жмется ко мне, а я считаю шаги. Первый. Второй. Еще пять, и нам точно конец. Где же моя магия, когда она так нужна?
— Назад! — звучит грозный голос, больше похожий на рык.
И чистильщики, которые, как правило, вообще ничего не боятся, вздрагивают.
— Она – моя! — Еще один рык со стороны лагеря, и запястье так начинает гореть, что, кажется, кожа вот-вот расплавится.
Ошарашенные мужики, один за другим, обращают взгляды в стороны того, кто посмел им указывать, да еще и так нагло. И когда оборачивается последний, между его темным капюшоном и капюшоном еще одного я вижу высокий силуэт.
Темные, как сама ночь, волосы. Смуглое лицо, все еще покрытое брызгами засохшей крови. Белая рубаха, на которой отпечатываются следы свежей крови на груди. Тот самый волк, которого я спасла.
Волк
Темнота перед глазами не проходит, и я все чаще начинаю хотеть, чтобы это все быстрее закончилось. Воину нельзя быть слабым. Генералу – тем более.
А раз перед глазами тьма – значит, я лежу в том самом лесу недобитый и жду своего часа. Или что еще хуже – меня дотащили до лагеря и латают.
Вот только та ловушка, в которую едва не угодили новобранцы, не отпускает никого живым. Колы смачивают ядом, у которого почти нет запаха, потому я эту дрянь не учуял. Такого яда раньше не встречал. Да и сама ловушка была необычной.
Что-то новенькое и слишком хитроумное для врага, хотя я не привык недооценивать противника. Но в этот раз... Заметил слишком поздно, под крик Вала, и отшвырнул желторотиков.
Нехорошо за несколько месяцев так и не набраться ума на службе, но еще хуже – погибнуть так глупо.
Как знал, что этих лбов не стоило принимать в отряд, зря пошел на поводу у государя. Надеюсь, Вал уже отправил их по домам, где им самое место. Пусть щеголяют по столице в барских нарядах, оружие им в руки я точно больше не дам.
Если выживу.
А темнота сгущается все сильнее. Боли не чувствую, зато холод пробирает. Надеюсь, он накроет с головой, как вдруг появляется пламя. И чувствую я его вовсе не в грудной клетке, куда угодили отравленные колья, а почему-то в руке.
Это пламя течет по жилам, достигая ран, испепеляя в них что-то. Я десятки раз был ранен, но такого еще не происходило. Это не старания лекарей, не самоисцеление – с таким ядом оно не справится. Это самая что ни на есть настоящая магия.
Нечисть?
Пузыри злости вскипают под ребрами, а затем лопаются один за другим. Лесные не стали бы меня исцелять по доброй воле. Значит, кто-то заставил?
Надеюсь, что ошибся, надеюсь, что просто брежу в горячке… Хочу сейчас открыть глаза, но веки не слушаются. Жар внутри остывает, а после тела вновь окутывает холодом. И не только им.
Легкие наполняет запах рябины и меда – сладкий до одури. Он кружит голову, вынуждая зверя очнуться и рычать.
“Моя!” — Зверь внутри просыпается, рычит, выламывая кости.
А обладательница запаха пытается от меня скрыться. Инстинктивно, даже сквозь пелену небытия, хватаю ее за руку, и мелкие молнии пробивают от пальцев до локтя, а потом стремятся в сердце.
Истинная?! Чтоб ее!
Тьма снова душит, девица вырывается.
Никогда не хотел истинную, никакой привязки не хотел – а теперь поздно. Надо встать, найти ее. И лучше б она оказалась просто знахаркой из леса, а не...
Нужно очнуться, тьма меня возьми! Но тяжелые волны накатывают одна за другой, унося сознание в далекое прошлое.
***
— Адриан! Адриан!
Несмотря на нашу внешнюю идентичность, у Алекса голос был тонким и звонким. Даже в двенадцать.
Он все еще плохо держал меч, а от вида крови его воротило. Но это не мешало брату находить себе новые неприятности. Точнее, неприятности сами находили его.
Он был слабее всех наших сверстников, и я говорю вовсе не о волках, а о людях. Потому его и задирали как могли.
И то что Алекс звал меня полным именем, а не сокращенным – Риан, означало, что он опять с кем-то сцепился, и, скорее всего, удирает.
Я вылетел со двора на улицу, но, стоило своре городских хулиганов только увидеть меня, они тут же кинусь врассыпную. Я взглянул на рассеченную бровь брата, на ссадины на коленях и локтях, и чудом сдержался, чтобы не кинуться следом, как делал весь последний год.
Но сейчас было нельзя.
Двенадцать лет – рано для пробуждения зверя, обычно ипостась просыпается к четырнадцати, но мой волк был уже наготове. Потому я должен был контролировать злость изо всех сил.
А злился я бешено. Потому что именно я должен был защищать Алекса после смерти отца на поле боя и хвори матери.
Они ушли практически одновременно, а я не справлялся. Что бы я ни делал, Алекс не мог обрести силу, не мог услышать своего зверя, даже когда ему стукнуло семнадцать.
Я, как сейчас, помню те долгие тихие вечера в пустом темном доме, с годами ставшим походить на халупу. Лишь свет огня в печи освещал комнату. Деревянные головешки потрескивали, запах березы смешивался с запахом мазей, которыми я обрабатывал раны брата, когда он всякий раз решал, что в этот раз у него точно получится…
Точно получится обернуться в прыжке со скалы… Точно получится призвать зверя в момент смертельной опасности, если вывести из себя городских хулиганов.
Получалось у него только выжить, и то потому что я успевал. Как же мне не хотелось вмешиваться в такие моменты. Потому что после я видел в глазах брата лишь одно: горечь, что он опять не сумел, а я справился одной левой.
Порой мне хотелось отсечь себе эту левую и отдать ему, но это ничего бы не изменило. Я мог перебить дюжину волков постарше, мог проникнуть туда, куда никто не смог бы, но, при всем этом, так и не смог найти способ помочь родному брату. Невозможно отдать часть своей силы.
Алекс злился, что неудивительно, но потом все вдруг изменилось…
Ария:
— Генерал, вы все-таки здесь, — мрачный хриплый голос разрывает тишину, которая до этого мига давила на голову, уши и плечи так, будто кто-то пытался вогнать меня в землю.
Хочу вдохнуть, а не получается. Не отвожу взгляд от волка, который мысленно разделывает меня на ремешки. Воздух вокруг него исткрит ненавистью, а это значит... Он узнал меня.
Он все понял. Я не ошиблась, когда подумала, что он видел ту роковую ночь глазами того безумца. Его брата-близнеца. А яблочко от яблони недалеко падает...
Повезло же напороться именно на него!
— Генерал… — вновь звучит сиплый голос, но волк будто не слышит.
След на моей руке начинает щипать до боли. Арфа крепче сжимает мои пальцы, будто чувствуя надвигающуюся угрозу, и лишь сейчас я более или менее прихожу в себя. Смаргиваю, а глаза уже пересохли. Щиплет.
Смотрю на сестру — она бледна, как сама луна в ночи, и от этого ее алый шрам на левой брови кажется еще ярче. В зеленых глазах плещется страх и полное непонимание происходящего.
С Чистым Приказом никто не спорит. Они подчиняются только Главе и государю.
— Командор Тейл? — раздается голос.
Хриплый, но сильный. Звучит грозно до мурашек и он же отражается вибрацией под кожей. Это голос генерала.
— Объяснитесь, с чего вдруг вы захотели забрать мою добычу? — требует он.
— Вашу, генерал? — переспрашивает главный чистильщик.
Лишь сейчас он спрыгивает с коня, и под его черными, покрытыми пятнами сухой грязи, сапогами клубиться пыль.
— Нечисть — это наша работа. — продолжает он.
Снимает маску в виде морды темно-серой совы, и теперь я вижу его лицо. Худое, вытянутое, с массивной нижней челюстью, выступающей вперед, и впалыми щеками.
Нос крючковатый, как клюв у птицы с загнутым вниз кончиком. А глаза издали кажутся желтыми.
Необычный цвет для людей. Хотя этих монстров и людьми нельзя назвать. Они ничуть не лучше предателей волков — чума в человеческом обличии.
— Эту нечисть изловили мои люди. Мне ей и распоряжаться, — чеканит волк, и в его голосе звучит сталь.
Он перечет самому Командору Чистого Приказа, даже глазом не моргнув.
— Генерал Риан, при всем моем уважении к вам, я не могу на это пойти. А ваши люди, как я успел заметить, хотели отпустить двух этих Лесных ведьм. Это прямое нарушение Закона!
— Они вели их к месту силы, командор. У меня на них свои планы, после Закон будет приведен в действие. Если не согласны, можете доложить государю. Но эту нечисть я вам не отдам, — непреклонен волк.
И хоть говорит он строго, я чувствую струящиеся из его мощного тела потоки злобы, направленные именно на меня. Тогда почему он не позволяет убить? Хочет лично мне шею свернуть? Или замучить перед смертью?
Один взгляд генерала, и местные воины тут же готовы увести нас с сестрой. А Приказ отчего-то решает не вмешиваться.
Я давно не живу среди людей, но от новых сестер часто слышу о том, как нынче устроен мир. И исходя из доступных мне знаний, все происходит сейчас против правил.
Люди генерала поторапливают нас, а мои ноги будто приросли к земле. Не знаю, что задумал волк, но точно ничего хорошего.
По крайней мере, для меня. Зато, возможно, Арфу удастся спасти. С этой мыслью и шагаю под пиками вояк вперед по колосьям зеленой, клочками растущей травы.
Поворачиваться спиной к чистильщикам страшно. Они запросто могут выпустить стрелы вслед, потому незаметно прикрываю собой сестру.
Но чем дальше мы отходим от чистильщиков, тем лихорадочнее бьется сердце в груди. Ведь впереди, в нескольких шагах от меня стоит Волк, и взгляд его голубых глаз не сулит мне ничего хорошего.
Одна лишь надежда на личную магию, которая как раз набирает силу и уже пульсирует на кончиках пальцев, как вдруг…
— Не знаю, что вы затеяли, генерал. Но эта нечисть нужна государю живой и как можно скорее! — раздается хриплый голос нам в спину. — И мы доставим ее во дворец, даже если придется сейчас с вами биться!
Следом за этими грозно лязгает сталь мечей, вытянутых с ножен.
Я застываю на месте. Но вовсе не оттого, что вот-вот здесь начнется битва, а из-за слов чистильщика.
Что значит: мы нужны государю живыми? Такого никогда раньше не было, с чего мы?
Оборачиваюсь с командору Приказа и натыкаюсь на его взгляд, подобный падальщику.
Он смотрит сначала на меня, так кровожадно, что не бурли в груди ненависть, я бы испугалась, а затем смотрит на генерала, в ожидании того, какой приказ своим людям тот отдаст.
Но от волка исходит такая волна ярости, что, кажется, он сейчас тут лично всех порвет. Однако зверь выбирает совсем иной, неожиданный ход…
Тяжелая дверь с оглушительным лязгом захлопывается за нашими с Арфой спинами, вызвав дрожь в коленях. Походный карцер – это клетка, грубо, но прочно сколоченная из деревянного сруба.
Стены и потолок – сплошные решетки, но ветер сюда не залетает из-за шатра, внутри которого стоит эта самая клетка. И воздух тут давно застоялся, пропитавшись горечью страха и отчаяния тех, кто был в ней до нас.
Все здесь пахнет потом и ржавчиной. А бурые пятна на деревянных полах клетки вызывают тошноту и леденящий ужас где-то под ребрами. Видимо, не одна живая душа тут скончалась.
Судя по лицу Арфы, ее посещают такие же мысли. Более того, сестру передергивает еще сильнее, чем меня, хотя слабости при врагах она старается не показывать.
Лишь кидает гневный взгляд на мужланов, застывших с другой стороны деревянных прутьев.
— Чего встали? К этой нечисти не подходи, если жизнь дорога! — Раздается грозный голос одного из чистильщиков.
Главного с ними нет. Он ушел с генералом-волком непонятно куда и зачем. А нас отвели сюда. Ожидать своей участи, пока те двое ведут непонятные переговоры.
Воины, послушав наказ чистильщика, отступают от клетки, их сапоги почти не оставляют следов на утоптанной земле.
Двое из них занимают места за деревянным столом и достают игральные кости, которые стучат по доскам с мерным звуком. А вот чистильщик, притаившийся в углу, глаз не смыкает, хотя после долгого пути его должно клонить в сон. Но взгляд мужчины жжет кожу, как раскаленное клеймо.
Не знаю, сколько времени проходит в этой гнетущей тишине, нарушаемой лишь стуком костяшек и кашлем, прежде чем мы сестрой переходим с красноречивых взглядов к словам.
— Как думаешь, чего они от нас хотят? — шепчет Арфа так тихо, что я едва различаю слова. Ее пальцы нервно теребят край темной юбки, костяшки побелели от напряжения. — Ты когда-нибудь слышала, чтобы кого-то из сестер отводили во дворец?
Я качаю головой, ловя ее встревоженный взгляд, в котором плещется неприкрытый страх.
— Нет. Не слышала.
Такого действительно никогда не было. Обычно Лесных убивают на месте – без разговоров и церемоний. Что-то изменилось, и это пугает больше, чем перспектива быстрой смерти.
— Ничего, мы со всем справимся, — обещаю сестре, хотя перед глазами все еще стоит полный жгучей ненависти взгляд волка.
Ледяные глаза, в которых плескалось желание разорвать меня на части, мерещится мне даже сейчас. А теперь этот зверь держит нас в плену. И сколько мы тут просидим?
В шатре окон нет, но сгущающиеся сумерки можно заметить, когда кто-то входит или выходит, впуская внутрь холодные порывы вечернего ветра.
Мы присматриваемся к каждому вошедшему, прислушиваемся к каждому звуку внутри шатра и за ним – от скрипа сапог до шороха одежды. Каждый новый шорох заставляет вздрагивать, ожидая самого худшего.
— Тот волк… — еще тише, чем прежде, шепчет Арфа, а затем и вздрагивает.
Она тоже его узнала.
— Брат-близнец того безумца. — Киваю Арфе. От сестры бесполезно что-то таить.
Лишь правда и искренность поможет нам спастись из этой беды.
Арфа бледнеет, ничего не говорит, но по ее взгляду понятно, что она сейчас чуть ли не прощается с жизнью.
— Послушай... — Хочу ее успокоить, но тут полог шатра снова отдергивается.
В этот раз трое сменяют двоих, и воздух наполняется запахом свежего хлеба и похлебки – время ужина. Тени от масляных ламп пляшут по стенам шатра, искажая лица вошедших, делая их еще более устрашающими.
— Похлебка сегодня хороша. Поспешите, — говорят одни другим, передавая друг другу какие-то знаки взглядами. В руках одного из новоприбывших я замечаю железный поднос с двумя щербатыми пиалами и мятыми кружками, от которых поднимается тонкий парок.
— Ну что, нечисть, людскую еду жрете или только человечиной питаетесь? — в этот раз чернявый гигант обращается к нам сестрой.
Оборачивается к нам, и связка ключей на ремне побрякивают с каждым его шагом в нашу сторону.
Арфа прижимается ко мне всем телом, я чувствую, как колотится ее сердце. Громила останавливается возле двери, и запах его пота смешивается с затхлым воздухом клетки. Но замок он не открывает. Вместо этого кладет поднос чуть ниже двери и проталкивает в щель с таким видом, будто кормит диких зверей в клетке.
От его грубого толчка одна из железных кружек падает набок. Вода растекается по деревянному настилу клетки темным пятном и стекает на сухую землю, которая жадно впитывает влагу с тихим шипением.
— Ешьте давайте. И без глупостей. И так руки чешутся вас прибить! — рычит он, а запах прогорклого жира, исходящий от похлебки, ударяет в ноздри.
— Что не нравится? — Злится он, когда ни я, ни Арфа даже не рыпаемся в сторону подноса.
Есть хочется дико, но одни Духи знают, что эти люди туда могли смешать.
— А так? — решает мужчина, тянет поднос обратно к себе и с громким хлюпающим звуком плюет в одну из тарелок.
Зря он это делает.
— Эй, ты что там делаешь? Отойди от клетки! — раздается грозный, искаженный маской, голос чистильщика, но поздно.
Глаза схваченного мной вояки стекленеют, зрачки расширяются, поглощая серую радужку почти целиком.
Второй стражник, стоящий ближе всех к нам, тут же спешит оттащить товарища, но вместо этого сам оказывается захваченным. Околдованный выкручивает ему руку, игнорируя болезненные вопли, и припечатывает громилу к деревянным прутьям нашей с Арфой клетки.
Я тот час касаюсь щеки этого вояки. Жесткая щетина иглами впиваются в кожу, но руку не отдергиваю, несмотря на боль и нарастающую вокруг суету.
Я должна околдовать его как можно быстрее. И как можно быстрее скрыться потом, ведь моя личная магия — это и дар и то еще проклятие.
Это магия “любви”…
Стоит мне только коснуться открытого участка кожи человека, как г ощутит такую сильную любовь, что будетплакать. Будет готов умереть и убивать ради той, в чьи зеленые глаза “влюбился”.
Будет готов исполнить мой любой каприз, пока это чувство не заменится другим. Куда более страшным.
И вот тогда спасаться от околдованного придется мне.
— Вы оба! — гаркает чистильщик, кидаясь на вояк, но те мигом оборачиваются и наставляют на чистильщика оголенные мечи, сверкающие, как зеркала.
— Свихнулись?! — паникует третий вояка.
— Нет. Эта ведьма их околдовала! — отвечает чистильщик, кидается на клетку, и пока первый воин отражает атаку, второй околдованный спешит открыть замок под пугающий лязг мечей.
Из-за этого грохота дверь клетки открывается почти неслышно, а тут же хватаю Арфу за руку, собираясь бежать.
— Зови подмогу! — командует чистильщик. — Предупреди, что нечисть умеет лишать воли!
Тощий кидается к полам шатра, но не успевает. Его ловит один из заколдованных. А тот, кто носит маску Приказа, обманным движением оказывается возле нас с сестрой. Он замахивается, но разрубить не успевает.
Его меч, больше похожий на саблю, останавливают лезвие воина. Птичья маска слетает с сухого лица и я в этот самый миг кидаюсь вперед, чтобы коснуться единственного оголенного участка тела — лба этого проклятого чистильщика.
Лучше бы наверное свернуть шею тому, кто живет охотой на моих сестер. Кто, возможно, убил мою сестру и мать! И я очень этого хочу.. очень! Но не могу…
Потому и посылаю импульсы в его плоть с такой яростью, что зрачки в миг заполняют всю радужку карих глаз.
— Защищай и выведи нас из лагеря во имя любви! — приказываю я, и все четверо мужчин, глаза которых передернуло магической дымкой, тут же кидаются к выходу.
К ним навстречу уже летят двое, но оказываются вновь схваченным и заколдованными. Лишь одному удается уйти, и это очень-очень плохо!
Он ведь может донести!
— За мной! Скорее! — командует один из вояк, и указывает на тесный проход между шатрами, где сумерки сгущаются быстрее всего.
Хватаю Арфу за холодную руку и только бросаюсь в полумрак, как раздается вопль.
— Тревога! Нечисть сбежала! — голос разрезает вечернюю тишину, и по лагерю проносится волна криков.
Факелы вспыхивают один за другим, прогоняя сумрак. Топот сапог все ближе.
— Направо! — командует проводник, тот самый околдованный, который плюнул в нашу еду…
Он остается с клинком на готове, а мы с Арфой кидаемся прочь оглядки. Позади раздается ругань, звон стали и ярые ругательства.
Там началось сражение. А мы все бежим непонятно куда.
Сердце стучит так громко, что, кажется, его слышит весь лагерь. В горле пересохло, а лёгкие горят от быстрого бега.
Сжимаю пальцы Арфы все крепче — только бы не потерять в этом хаосе! Её дыхание такое же рваное, как моё. Пыль клубится под ногами, забивается в нос вместе с запахом дыма костров.
Вечерний воздух остывает, но я вся горю от напряжения и всякий раз вздрагиваю, когда полотнища шатров колышутся на вечернем ветру, отбрасывая черные тени. Каждая из этих теней кажется врагом, выпрыгнувшим на нас.
Воображение играет злую шутку, заставляя бежать все быстрее. Мелкие камешки впиваются в ступни сквозь тонкую подошву, но я не обращаю внимания на боль.
Нужно выбираться, и желательно никого больше не встретить. Магии у меня хватит еще на двоих или максимум троих, а затем — все…
Арфа спотыкается, и я чудом успеваю ее подхватить.
— Выход уже близко, соберись! — прошу сестру, глядя в просвет между последними шатрами, за которым начинается спасительный лес.
Главное успеть. Нельзя терять ни секунды, а голоса преследователей звучат все ближе.
— Скорей! — тороплю Арфу, выбегая на открытый участок между шатрами, а она как завизжит.
— Ари! — крик сестры оглушает, она застывает, как вкопанная.
А я обернувшись, успеваю увидеть лишь летящие во мраке наконечники стрел. Тут же отталкиваю сестру из-под удара, но сама…
Бах!
Как такое возможно? Моя магия не закончилась! Не покинула меня раньше времени, как было с его братом. Магия есть, и она сейчас сильна.
Я это чувствую, я знаю! Потому вливаю все больше потоков через это искрящееся прикосновение, пока волк не накрывает мои пальцы своими…
Сердце пропускает удар. Не моргая, смотрю в опасные глаза, где почти не осталось голубой радужки — так темны они стали. И вовсе не от моей магии.
Сердцем чую, что чары на этого волка не действуют!
От этого осознания все внутри холодеет от ужаса.
“Он не отпустит!” — набатом бьет в голове пугающая мысль, но волк…
— Беги, — стекает едва слышный, пронизанный ядом рык с его уст…
Волк:
— Беги.
Чего мне только стоит сказать лесной это слово. Но только так можно сейчас все исправить.
Еще несколько минут назад я сидел в душном шатре с командующим Приказа и заставлял себя дышать одним воздухом с ним. Мало кто из служащих любит чистильщиков, зато их многие бояться.
Однако, глядя на Тейла, я испытываю только отвращение. Знаю, что нечисть нужно истреблять. Более того, ненавижу Лесных все душой за то, что они сотворили.
И тут нельзя сказать, что виноваты их предки. Лесные живут вдвое больше людей, и тем более много больше волков, которых они предали, желая стать единоличными хозяевами мира.
Среди нечисти еще остались те, кто участвовал в том обмане, который едва остановил Колосар, пожертвовав всем, включая свою собственную жизнь. Увы, всех истребить не удалось, а те, кто выжили, прокляли всех волков так, что жизнь стала не просто копотким существованием, а мукой и полосой испытаний.
Так что у волков, пожалуй, больше всего причин желать истребить эту нечисть, чем у Приказа, но даже мы никогда не заходим так далеко, как они.
Какой бы кровавой ни была работа, как бы она не предполагала к жестокости, у всего должна быть границы. У Тейла же их никогда не было.
Потому отдать ему Лесную, к которой меня привязало проклятой меткой истинности, я никак не могу.
От одной только мысли, что мне нужно как-то защитить ту, кого надо бы убить, внутри все вскипает и лопается. Но мозг тут же ищет варианты решения и находит один более или менее подходящий.
Однако забрать Лесную из-под носа чистильщиков, которые по закону имеют на нее все права — та еще задача. В крайнем случае можно применить силу, но лучше бы этого избежать. Тем более тогда, когда на кону стоит секретная миссия.
Потому и пришлось позвать Тейла в шатер.
— Так зачем вам нечисть? — спросил я, стараясь игнорировать кислый запах Тейла.
Запах страха, пробивающийся сквозь напускную надменность чистильщика.
— Таков последний приказ государя. Я не могу ослушаться, это моя работа. — потянул Тейл, отхлебывая воды вместо предложенного вина.
Он не чувствует себя здесь в безопасности, и потому при всем напускной надменности, держит ухо востро.
А может, он считывает мою злость и напряжение. Это сложно скрыть, ведь волк внутри беснуется от близости врага, от невозможности просто разорвать глотку и забрать то, что моё.
Моё?
Проклятая метка пульсирует под кожей покрытого тканью запястья, напоминая о связи, которой я не хотел.
— А вам зачем эти Лесные? Ищете убийцу вашего брата? Не уж то одна из девиц? — едва чистильщик начинает строить догадки, как в шате врывается стражник.
— Нечисть пытается сбежать! — вопит он так, что уши закладывает.
И не только их. Этот вопль будто пронзает сам уголь внутри, называемый сердцем. Какое-то месиво одновременно кутит все органы: хорошо, что сбежала. И… тьма меня раздери, если ее поймают!
Чистильщик первым срывается с места. Летит к клеткам, созывая своих, но я знаю, что нечисти там уже нет.
Этот запах – сладкий, дурманящий – уходит в другую сторону. Волк когтями душу рвёт, велит кинуться за ней, но здесь между шатрами настоящая междоусобная битва. Свои же бьют своих.
— Околдованные! Черноволосая ведьма их околдовала! — вопят одни, пока другие... мои воины, закаленные бойцы, готовы умереть за… черноволосую ведьму. За истинную моего зверя…
В их глазах – пустота обожания, а меня все больше дерет изнутри.
— Водой окатить! — рычу “трезвым”, а сам подзываю командора. – Отвлеки чистильщиков.
Вал не понимает причин, но слушается неукоснительно. Я проскакиваю между шатрами туда, куда манит проклятый запах, заползающий иглами под кожу и сводящий моего зверя с ума. Иду по следу и чем ближе подхожу, тем страшнее становится.
Часть меня жаждет крови, и лишь здравый смысл велит убедиться в том, что эта нечисть сможет сбежать. А потом я сам найду ее в лесу. А я найду… и убью, когда станет можно.
А вот и она…
Она…
Бежит, уже почти у края лагеря вместе со второй нечистью. Но взгляд намертво впивается лишь в одну из них.
— Генерал! Вы поймали её! — Крик летящего к нам чистильщика срывается от возбуждения.
Краем глаза замечаю занесенную плеть, и зверь внутри взрывается яростным рыком. Пусть я мечтаю убить эту ведьму сам, но никто другой не посмеет ее коснуться.
Рука не глядя перехватывает хлыст, впивающийся в грубую шкуру. Лесная вздрагивает так, будто он пришелся по ней, а не по мне. Глаза ее блестят от влаги, а взгляд пробирает так, что надо срочно разорвать этот контакт. Он – как яд, который убивает дико больно.
Потому я медленно поворачиваюсь к чистильщику. Он пятится, роняя плеть. Правильно. Бойся. Потому что я балансирую на грани – между человеком и зверем, между ненавистью и необходимостью защищать, между жаждой мести и проклятой связью истинных.
Сердце этой Лесной всё ещё колотится, отдавая эхом в моей собственной груди.
Она дрожит, а в моей голове продолжают прокручиваться безумные, до тошноты мерзкие мысли: как легко было бы сейчас сомкнуть пальцы на этой хрупкой шее, прервать удары этого сердца...
Сердца той, что отняла у меня брата. Самого безобидного волка, какого когда-либо создала Природа.
За что, бездна меня возьми?! Почему именно его? Он всегда был лучшей частью меня – той частью, которой больше нет.
Смотрю на Лесную, а кожа на её шее такая тонкая, что видно, как пульсирует жилка. Один рывок – и все будет кончено. От этой мысли во рту появляется металлический привкус, а когти начинают удлиняться против воли, и одно только небо знает, как же мне трудно сейчас их унять.
А Лесная застывает. Она будто читает каждую мою мысль и потому даже не дышит. Ей страшно. Но при этом она, не моргая, смотрит мне в глаза, будто это я заслужил смерть, а не она…
— Генерал, она опасна! — кричит уже кто-то из стражи. — Позвольте убить?!
Волк рычит в ответ, обнажая клыки. Они не понимают. Никто не понимает, каково это – держать в руках ту, что разрушила твою жизнь, и знать, что без неё ты теперь не проживешь и дня.
— Генерал Риан, — хмурится чистильщик, всматриваясь в меня так, будто видит впервые, а затем как заорет: — Эта ведьма генерала околдовала!
— Полно вам, командующий Тейл. Никто тут не околдован, — обрываю его крик, пока не началась настоящая паника. А толпа вокруг собирается все больше.
Теперь нет смысла позволять Лесной бежать. Придется действовать иначе.
— Зато ведьма поймана, — продолжаю я, глядя на испуганные лица. Они все еще не верят, что чары на меня не подействовали. — Мной, прошу заметить, а не вашими бравыми людьми, профессионализм которых вы так расхваливали. Кстати, холодная вода уже привела их в чувства?
Чистильщика передергивает. Он косится на подоспевших вояк, но своих среди них не видит. Потому что Лесная уже успела обработать большую часть из них.
— Но… Как вы устояли? — Не понимает Тейл и злится все сильнее.
Кидает пышущие ядом взгляды на девчонку, которая инстинктивно вжимается меня. Глупая, я для нее – самый опасный враг, а не этот стервятник в черной мантии Приказа. И все же она не пытается вырваться, не собирается выцарапывать мне глаза, как несколько секунд назад. И ярости, исходящей от нее сладковатым запахом, я уже не чувствую. Лишь страх…
— У некоторых волков есть иммунитет к подобной магии, — отвечаю Тейлу, но при этом нагло вру.
Я не знаю, почему магия этой девицы на меня не подействовала. Хотя могу предположить, что дело в той самой метке, которая начинает печь кожу всякий раз, когда я подумываю о том, как избавиться от истинной.
Но ярость и злость заглушает боль.
Возможно, чары не сработали из-за этой проклятой связи. Но чистильщикам не нужно знать моих тайн, и тем более моих слабостей.
Теперь у меня иной план. И девица, сама того не зная, очень сейчас мне подсобила своей безумной выходкой.
Вот только держать ее при себе и дальше, вдыхать ее запах, чувствовать тепло ее тела рядом с собой — становится невыносимо. Ослабляю хватку, Лесная вздрагивает.
Не вижу ее лица, но чувствую взгляд и нарастающий страх.
Думает, я ее убью? Пытается угадать, что я задумал? Скорее всего. Зато быстро приходит в себя.
Отстраняется лишь на пару дюймов, а тело обдает таким холодом без нее, будто в прорубь с головой закинули.
Еще секунда, и Лесная кидается к зеленоволосой девице, которая попросту окаменела, сидя на холодной истоптанной земле. Даже не дышит и почти не реагирует на объятия своей "сестры", как все лесные друг друга зовут.
Волки – братья. Лесные – сестры. Испокон веков так было. Пока Лесные не пошли на непростительное безумие… Хотя чего еще можно было от них ждать?
— Что вы творите?! — Нервничает глава Приказа, наблюдая за ведьмой. — Зачем вы ее отпустили? Она же сбежит!
— От меня не сбежит. А вот от вас и ваших людей – запросто. Поэтому я предлагаю вам еще раз подумать, как вы собираетесь доставлять этих Лесных во дворец. Вы же на полпути поубиваете друг друга, — говорю Чистильщику.
Он злится, потому что я давлю ему на больную мозоль. Тычу носом в ошибку.
Ария:
— Как же я рада, что с тобой ничего не случилось, — шепчет мне Арфа, и я крепко сжимаю ее пальцы в ответ.
Ее лицо непривычно бледно, а волосы теряют магию Духов — их зеленый насыщенный цвет становится блеклым, но никто вокруг даже не замечает этих перемен.
Стражники, идущие по обе стороны от новой, свежесколоченной деревянной клетки, в которой нас везут, точно диких опасных зверей, затянули решетки стен и потолка лоскутами шатров, полагая, что так мы больше не сможем никого околдовать.
Лишь одна сторона осталась открытой, та что смотрит на хвост дороги, по кочкам которой катится наша с Арфой повозка. И там в конце этой дороги верхом на коне движется он — тот самый Волк, что меня поймал.
Тот самый волк, на которого не подействовала моя личная магия.
Он не убил меня, хотя я видела дикий огонь ненависти в его глазах. Этот огонь жалил не хуже настоящего пламени, и все же я осталась жива.
— Я пойду с вами и присмотрю, чтобы эти ведьмы вновь не сбежали, раз уж все остальные конвоиры в зоне риска. Условия обговорим детально, — так он сказал чистильщику в день нашего неудачного с Арфой побега.
Хотя скорее приказал, нежели уведомил.
Командующий Приказа спорить не стал. Он ведь не знает, как у Лесных работает магия.
Они даже не отличают личную магию от той, которой может пользоваться каждая инициированная Лесная. Охотятся на нас десятилетиями, но до сих пор не поняли, какие мы.
Хотя чего уж говорить, мы тоже не все знаем о своей природе. Не понимаем, почему Духи спасают одних, но оставляют в царстве мертвых других.
Но некоторые вещи нам известны. Допустим такие, как если убить невиновного, не причинившего нам зла, то сам можешь умереть. Что если израсходуешь разом слишком много магии, то нужно долгое восстановление для ее накопления. А если убьешь первым атаковавшего тебя врага, то и общая магия тоже угаснет на время. Так со мной и было.
Лицо того безумного волка, пытающегося порвать нас с Арфой на части, до сих пор стоит перед глазами. И всякий раз, когда я кидаю взгляд на всадника, охраняющего нашу повозку позади конвоя, дрожь прошибает тело. Ведь у генерала тоже самое лицо. А глаза… глаза еще опасней.
Смотреть в них долго невыносимо, и потому я отворачиваюсь, но страха ему не показываю, лишь свою злость.
Понятия не имею, почему он не убил меня, когда была возможность, но по глазам вижу, что убить все еще хочет. Пусть он не кажется психом, но от своего брата далеко не ушел. Да что уж говорить, волки ничуть не лучше чистильщиков. Даже хуже.
Те хотя бы люди, а волков тоже создали Духи, но они выбрали не сестер, а людей. Предали во имя легкой жизни и почитания народом. Это их природа, это их суть — предавать.
Солнце опускается к закату, окрашивая рваные облака в алый свет. Горячий степной ветер гонит по земле перекати-поле и приносит горьковатый запах полыни. Второй кровавый закат, который мы с сестрой проводим в заточении в пути. Сейчас сумерки немного сгустятся, и конвой остановится, чтобы набить животы и отдохнуть, а на рассвете снова пойдем в путь.
— Тормози, — точно в срок звучит сиплый голос главного чистильщика, а дальше все как по расписанию.
Телега с клеткой скатывается с дороги, но не к пролеску, а в сторону степи, где дует сильный ветер, и холод пробирает до костей. Но люди, видимо, считают, что мы не чувствуем.
Или им плевать на чувства. "Главное Лесных держать подальше от Леса!" — так они считают.
Сухие стебли травы шуршат под колесами, которые, наконец-то останавливаются, и нас перестает трясти. В воздухе кружится колючая пыль. Гомон голосов становится все громче. Чуть позже сухой степной ветер наполняет запах костра - треск горящих веток смешивается с дымом, а после к нему примешиваются другие ароматы: жареное мясо, травяной отвар - от которых желудки сводит в узлы.
— Духи всемилостивые, — шепчет Арфа, прижимая ладонь к животу.
Мы толком не ели в пути. Хотя и не сказать чтобы нас прямо-таки кормили. Кинули пару кусков хлеба, завернутых в тряпье, и дали чарку воды.
Пить приходилось, чтобы не умереть, а вот есть мы боялись.
Амайя, старшая из Лесных, как-то рассказывала о том, как люди опоили Лесных, чтобы забрать их магию. Это было еще до раскола Вестарии, до предательства и охоты на нас. Уже тогда находились такие изощренные умы.
Разумеется, магию забрать не вышло. Преступников наказали по закону, а сестры, все, кроме одной спаслись. Та Лесная выпила слишком много отравы, доверившись тем, кому помогала.
Эта история засела в памяти и у меня и Арфы так, что долго не выходила из головы, но голод и запах жареного мяса сейчас затуманивает остатки разума.
Мы не видим, где именно горит костер, и как конвой ставит свои походные шатры, так как открытая часть телеги развернута лишь наполовину. Чтобы волк мог видеть нас.
Приглушенные голоса доносятся со стороны костра, но слов не разобрать. Волк впервые за все время покидает свой пост. Оставляет вороного коня и идет к остальным, отбрасывая на землю длинную тень в свете заходящего солнца.
Приходится прижаться к деревянным прутьям, кишащим занозами, чтобы разглядеть, что там происходит. Щека царапается о шершавое дерево, но мне удается увидеть, как волк склоняется над какой-то картой, которую развернул старший чистильщик. Их окружают другие члены конвоя, все внимательно слушают.
— Что? — раздается рядом еще один голос.
Сиплый и хорошо знакомый. А через секунду на обозрение выходит главный чистильщик, от взгляда на коршуну-подобное лицо которого мороз пробегает по коже.
— Что здесь происходит? — не понимает он.
Злится, но молнии пока не мечет. Ждет объяснений от генерала, а сам волк не спешит.
Спокойно переводит взгляд с чистильщика рангом поменьше на простреленную стрелу, которая уже теряет очертания в сгущающихся сумерках, а после кидает абсолютно безразличный, холодный взгляд на командора Приказа.
— Ваш подопечный забыл правила и подошел к решетке, — бесцветно говорит волк, однако я будто кожей чувствую невидимые импульсы злости, исходящие от него.
— И поэтому вы в него целились? — недоумевает Тейл.
— Его нужно было отрезвить, пока не совершил ошибку остальных, — так же тверд в своей правоте генерал.
После этой фразы наступает тишина. Недолгая, но давящая. Никто даже не шевелится. Мужчины только сверлят друг друга взглядами. Тейл гневно всматривается в волка, будто пытается что-то в нем найти. А на лице самого генерала — ледяная нечитаемая маска. И только степной ветер треплет черные одежды и волосы мужчин.
— Ладно, — сердито отворачивается командующий Приказом и кидает злой взгляд на подчиненного. — Займись делом и не выводи меня из себя.
А затем вновь обращается к волку.
— А вы, генерал Риан, не забывайте. Тут главный я, — чеканит он сиплым голосом, — и пойдем мы ранее обусловленным маршрутом!
— Это вряд ли, — не согласен с ним волк.
— Это. Еще. Почему? — кажется, командующий вот-вот брызнет пеной изо рта.
— Одна из Лесных вот-вот отдаст душу, если не провести ее через земли Духов. Об этом я вам говорил. Не поверили, теперь смотрите сами, — заявляет волк, указывая раскрытой широкой ладонью в нашу с Арфой сторону, и я тут же инстинктивно прижимаю голову сестры к груди.
Теперь у нее не только кожа влажная от испарины, но даже волосы липнут к рукам. Арфа ничего не говорит, даже толком не шевелится. И дышит так тихо, что мне с каждой секундой всё страшнее за нее.
О Духи, ну почему нельзя поделиться с ней своей силой? Пусть даже той силы после побега у меня самой не осталось, мы бы вдвоем разделили крохи. А так…
— И откуда же вам известно, что нужно этой Лесной, чтобы не сдохнуть? — чеканит злостно чистильщик.
И, стоит отметить, он задал очень хороший вопрос.
Если даже служители Приказа не знают, по каким правилам мы живем, то откуда об этом знает молодой волк? Его род давно отлучен от леса и Духов. Возможно, предки поведали? Или…
— Эй, нечисть, хватит тут притворяться. Не то сам на тот свет отправлю! — рявкает нам чистильщик.
— Она не притворяется. — Рычу я в ответ, еще крепче прижимая Арфу к себе.
А волка отчего-то передергивает, будто он тревожный колокол услышал, а не мой голос.
Он оборачивается. Медленно. Кидает в меня нечитаемый, но все же пугающий взгляд, но я предпочитаю концентрироваться на главном мерзавце в этом конвое.
— Если ее не провести возле места, где есть Духи или остатки их сил, она и трех дней не протянет, — говорю чистильщику.
Он слышит, но смотрит так, будто я ему нагло вру. Смотрит на меня своими черными бусинами глаз, которые в ночи кажутся блестящими углями. Пытается задавить меня своим взглядом, но я головы не опускаю. Точно так же по-звериному дико смотрю на него.
Я Арфу в обиду не дам! И тебя, убийца Лесных, не боюсь!
— Взял же полудохлую на свою голову! — плюется чистильщик и резко оборачивается к генералу.
— Если в пути что-то случится, ответственность будет на вас, — рычит он и уходит прочь. А я наконец-то вдыхаю поглубже, ведь все это время ветер приносил затхлый запах настоек, которыми пропитаны одежды чистильщиков. И этот запах будто душил.
А теперь воздух приятнее, и на душе немного светлее. Арфу удастся спасти, а потом… я найду способ снова сбежать.
"Может быть, даже в этом самом месте силы", — размышляю я, как вдруг ловлю на себе пронзающий взгляд.
Глаза генерала даже в сгустившейся темноте кажутся голубыми, как вечный лед на озере Тагона. Но кровь в жилах застывает не от этого, а от того, что в уголках выразительных губ я замечаю ухмылку. Пугающую ухмылку.
Волк оборачивается ко мне всем корпусом. Всего лишь человек, всего лишь зверь. Всего лишь один силуэт на фоне черной степи и темно-синего неба, лишенного звезд, но мне кажется, что он сейчас заполоняет собой все пространство от земли и до самой луны.
А затем он делает шаг. Ко мне…
***
Дорогие читатели! ФИНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ из нашего моба С ПЫЛУ С ЖАРУ:
(А еще к ней есть конкурс с призами прямо в тексте романа :))))

Волк подходит ближе. Почти вплотную, и пусть между нами решетка, мне кажется, что он сейчас нависает надо мной, как само небо...
Темный силуэт, чьи очертания кажутся размытыми в лунном свете, словно он соткан из плотной тени и холодного ветра. Его присутствие — давящее, непоколебимое, от которого становится трудно дышать.
— Она дорога тебе, да? — кивает волк в сторону Арфы, а от его голоса кожа покрывается иглами, и запястье снова начинает гореть, пульсировать, будто что-то внутри меня хочет вырваться наружу. — Твоя… сестра?
Сердце пропускает удар.
"К чему он это спрашивает?" — паникой пляшет страх в мыслях, а единственный ответ, который приходит в голову, мне совсем не нравится. У него тоже был брат. Пусть и безумный убийца, но брат. Близнец!
Он к этому ведет? Решил наказать меня так же? Покарав дорого мне человека?
Тут же инстинктивно прижимаю Арфу к себе еще ближе. Она стонет в забытие, но мне страшно ее отпустить.
Волк смотрит внимательно. Слишком внимательно. Но взгляд горящих даже в темноте голубых глаз – не читаем для меня. И оттого лишь страшнее.
— Генерал! — раздается возглас из темноты, разрезая затянувшееся между нами напряжение невидимой острой стрелой.
Волк медленно отворачивается, не разрывая зрительного контакта до последнего момента. И даже когда он уходит, его присутствие остается — тяжелое, гнетущее.
Холодная дрожь пробегает по позвоночнику, заставляя съежиться. Он что-то задумал... Неужели навредит Арфе из-за меня? От этой мысли внутри все сжимается в тугой узел.
Прижимаю сестру к себе еще крепче, вслушиваюсь в ее прерывистое дыхание. Оно слабое, но ровное.
— Потерпи, моя хорошая, — шепчу я, касаясь губами ее влажного холодного лба. — Как только тебе станет легче, мы сбежим.
— Не нужно, — неожиданно отвечает Арфа. Голос такой слабый, но решительный. — Я слаба, я буду обузой. Не жди, не теряй времени. Беги сама, Ария. При первой же возможности беги!
— Ты с ума сошла?! — задыхаюсь от возмущения. Что такое она говорит? — Я тебя не оставлю! Никогда!
— Ты и так из-за меня в беде, — каждое слово дается Арфе с трудом, но она продолжает. — Этот волк... ты же видела его глаза…
Видела. Конечно, видела. В них сочилось столько угрозы, что страх до сих пор блуждает по телу маленькими колючими ежиками.
— Он спас от чистильщиков, но сам... — продолжает Арфа и делает паузу, чтобы перевести дыхание. — Он для тебя опаснее всех, Ари. Беги, как только будет возможность, не думай обо мне.
— Арфа, прошу тебя, перестань…
— Если бы не ты, я бы уже давно была мертва! — выпаливает она, подняв голос, и я тут же оглядываюсь.
Не нужно, чтобы нас услышали.
— Давай обсудим это позже, — делаю вид, что иду на уступок, чтобы сестра не тратила силы на тревоги.
А сама пытаюсь придумать хоть какой-нибудь план. Ночь сгущается. Становится холоднее, и я укрываю сестру своими объятиями, но они не особо помогают.
“Думай, Ария, думай!” — говорю себе, прикидывая то один вариант, то другой, пока в темноте не слышатся шаги. Медленные, тяжелые, уверенные.
Волк.
В руках его деревянная миска с дымящимся содержимым. Запах мяса заставляет желудок сжаться от голода так, что становится больно.
Он без единого слова просовывает миску между прутьями решетки, ставит на пол нашей клетки. Движения скупые, четкие. А взгляд как всегда режет холодом, пока я пытаюсь понять, что он задумал.
Волк считает мое чрезмерное внимание, застывает на секунду, а потом говорит:
— Не отравлено.
Голос глухой, с хрипотцой, как будто он давно не разговаривал. Тут же отходит, а я выждав несколько секунд, принюхиваюсь к куску мяса, затем надкусываю и заставляю себя жевать.
Нужно убедиться, что Арфа не отравится. Глотаю толком не пережеванное мясо, а оно застревает в горле. Откашливаюсь, а глаза щиплет.
— Не спеши. Подавишься, — вновь раздается голос.
А я ведь даже не заметила, как волк вернулся. В этот раз — с чаркой воды. Он просовывает ее сквозь прутья, и в лунном свете поверхность жидкости кажется серебристой.
Горло перехватывает – так сильно хочется пить. Но я не рыпаюсь. Внимательно смотрю на волка, а вид у него такой, будто яд мне дает.
Хотел бы дать — по глазам вижу. Но мясо не отравил, и воду не станет.
Видят Духи, я не понимаю, какую игру он затеял. Чего он хочет?
— Зачем тебе это? — спрашиваю я.
Голос звучит стого, а темная бровь волка поднимается, а его самого даже передергивает. Быть может от звука моего голоса? А может, потому что не ненавистно мое лицо, или то, что я вообще посмела с ним заговорить.
Но все же он спрашивает:
— Что именно?
Холодно. Пугающе.
Но я не отступаю.
— Мы тебе враги, — хриплю я, хотя стоило бы сказать “я тебе враг”.
Резко распахиваю глаза и чувствую тяжесть на теле. Какой-то черный плащ лежит на мне и Арфе.
Ткань грубая, но тёплая, и пахнет она лесом, дымом костра и.. волком.
Кидаю взгляд в открытую сторону клетки. Генерал там. Сидит на вороном коне в одних лишь черных кожаных доспехах. Металлические застежки тускло блестят в солнечном свете, и никакого плаща на нем нет.
Значит, не ошиблась. Это именно его вещица вдруг стала нашим одеялом.
Но почему?
Волк будто чувствует мой взгляд и "ловит". Но ответа в его глазах-льдинках не нахожу. Там лишь холод, пробирающий до костей, потому и отворачиваюсь. Но дурацкое чувство внутри не проходит, иглами ходит под кожей, вызывая то мурашки, то дрожь.
Встряхиваю головой, кутаю спящую Арфу потеплее, раз уж теперь есть чем, а затем осматриваюсь. Всё та же бескрайняя степь, но перелесков вокруг стало больше.
Кое-где в высокой траве виднеются ярко-красные головки тюльпанов, кивающие на ветру. Воздух здесь не сухой, а влажный, напитанный запахом прелой листвы и сладких трав.
Само солнце уже в зените и слепит так, что приходится щурится. Выходит, долго я спала, что странно.
Уж не подмешал ли волк чего в еду или воду? Но запаха не было… а у лесных нюх намного острее, чем у людей.
Искоса поглядываю на генерала. Он уже не один. Тот самый капитан, что поймал нас с Арфой в лесу, подгоняет к волку своего коня.
Воины о чем-то говорят, а я замечаю кое-что необычное в наших с Арфой “покоях”.
Часть шатрового настила, прикрывающего одну из стен, боле не привязана к решетке. Странно.
Убедившись, что никто не наблюдает, осторожно отодвигаю тяжелую, пыльную ткань в сторону, чтобы одним глазом посмотреть, что происходит впереди.
Главный чистильщик, тот самый командор Тейл, восседает на черном коне впереди всего конвоя. Ещё двое его подручных едут по бокам. Молчаливые, напряжённые.
— Заедем в деревню. Пополним провизию, раз уж пошли длинным путем, — выкрикивает главный сиплым голосом, от которого вечно режет уши.
Но сейчас не до этого. Там вдали виднеются очертания низких домов. Та самая деревня.
Деревня полная людей с их предрассудками и ненавистью. От одной лишь мысли, что дорога заведет нас туда, по телу пробегает озноб.
— Вы не против, генерал? — будто с издевкой продолжает командор Приказа.
Волк не отвечает. Он сосредоточен на другом — осматривается по сторонам, будто выискивая в сгущающейся зелени перелосков потенциальных врагов. Чистильщики тоже замолкают, и дальше мы едем в полной тишине, нарушаемой лишь топотом подков и скрипом деревянных колес повозки, которая дрожит под нами с каждым ухабом.
И чем ближе мы подъезжаем, тем сильнее бьется сердце в груди. Кидаю взгляд на Арфу, завозившую головой по деревяннму настилу.
— Где это мы? — шепчет она.
Поднимается на локтях, смотрит сонными глазами на кривые, покосившиеся избы с прохудившимися крышами, вздрагивает, и кидает испуганный взгляд в меня.
Киваю. Верно она поняла. Вот мы и въехали в деревню… И одним Духам известно, что нас тут ждет.
С тех, как Духи вернули меня к жизни, я ни разу не ступала на земли людей, и кажется, что даже забыла, как устроена жизнь в этих местах. Оставался лишь страх.
И сейчас он птицей бьется в груди. Дыхание учащается, ладони становятся влажными. Чувство, будто мы дичь, угодившая в яму, гадающая, в какой момент придет палач. Однако вместо грозных палачей с факелами и вилами на дорогу позади повозки и волка выбегают детишки.
— Накинь плащь, прикрой волосы, — шепчу Арфе, боясь, что нас раскроют.
Волнение нарастает все сильнее, внимательность повышается до предела.
Детишки, чумазые, в обносках, близко к конвою не подходят. Бояться. Но все же пытаются издали заглянуть в нашу клетку.
Чуть позже замечаю женщин в таких же бедных нарядах и с пустыми глазами. Они развешивают посеревшее с годами белье и вдруг застывают, увидев конвой с крытой повозкой. Тут же подзывают к себе детей. Все испуганные и встревоженные не меньше нашего.
Что странно, мужчин почти не вижу. Здесь в основном дети, старики и женщины. А вокруг разруха. Бедность. Отчаяние.
В воздухе висит запах гнили, дешевой похлебки. Не такой я помнила жизнь среди людей.
В гнетущей атмосфере повозка проезжает еще одну улочку и останавливается на небольшой площади перед кривым частоколом. Колеса замирают с последним скрипом. Конвой спешивается, осматривается.
— Что это за место, генерал? — подходит к волку тот самый капитан, который поймал нас с Арфой в лесу.
Подошвы его сапог шуршат по сухой, истосковавшийся по дождю, земле.
— Нейтральные земли между отколовшимися частями Вестарии, — ответ звучит ровно, но чувствуется, что волк не договаривает.
Кидает быстрый взгляд в сторону клетки, но тут же отвлекается на коня, похлопывает по мощной шее.
— А что с населением? — не понимает капитан, оглядывая округу вновь и вновь. — Они же в мятежах не участвуют.
— Очередная черная дыра, — важно заявляет главный чистильщик, подогнав к мужчинам коня.
Он спешивается последним и, отряхнув свой плащь, брезгливо добавляет:
— Лесные постарались.
— Ария, — вновь зовет меня Арфа, вырывая из этого странного состояния. В ее глазах плещется неприкрытый страх, ведь люди уже рядом. Голоса все ближе и ближе, эхом отражаясь от стен домов, словно крики хищных птиц.
— Беги к лесу. Я найду тебя. Обещаю! — в сердцах выпаливаю сестре, ощущая, как внутри все сжимается от предчувствия беды. Не могу сейчас уйти, словно невидимые нити приковывают меня к этому месту.
Не знаю, что именно меня тут держит: влажный блеск в глазах матери, теряющей своего ребенка, или сам малыш с бледным лицом, по которому еще недавно катились слезы страха.
Да, он кинул камень, но он спасался. Под моими пальцами его кожа холодная, почти ледяная, и это холод пробирается в мои руки, поднимается вверх.
Я ведь тоже когда-то боялась Лесных как огня. Он маленький, он не знает правды. Но раз на пути ему встретилась Лесная, значит, это судьба… пусть и не самая благоприятная для меня.
Я должна остаться, должна помочь, но Арфой рисковать не имею права. Она должна бежать сейчас же, но она упрямится, ее тонкие пальцы дрожат в моих руках.
— Нет, ты не успеешь! Тебя поймают! — заявляет сестра, и ее голос звенит от напряжения.
— Успею! А если нет, значит, отвлеку чистильщиков от тебя. А ты беги, что есть сил! — сжимаю ее дрожащие пальцы на прощание, чувствуя, как ее кожа почти вибрирует от страха, и решаю дать ей стимул, чтобы не упрямилась. — Найди сестер и расскажи им обо мне!
Арфа хоть и гневается, нахмурив брови, но по глазам вижу, что понимает. Если обе останемся, то обе умрем, а так хоть будет шанс привести помощь.
— Иди, — подталкиваю ее, Арфа отступает на пару шагов, словно преодолевая невидимое сопротивление воздуха, а я тотчас кидаюсь к малышу.
Нельзя терять времени. Нельзя терять ни секунды. Воздух вокруг будто сгущается, становится тяжелым, давит на плечи.
Падаю на колени, ощущая, как камни мостовой впиваются в кожу через ткань, касаюсь его бледного лица — совсем холодный… и не дышит. Кожа на ощупь как воск, губы синеватые. Неужели уже поздно?
Нет! Сердце еще бьется, я чувствую слабую пульсацию под пальцами, значит, я могу попытаться. Я должна. Хочу его приподнять, положить ровно, чтобы потоки магии, которые я в него впущу, никогда не преломлялись, а руки, как назло, дрожат так, что я едва могу удержать его хрупкое тельце. В голове еще волнение за Арфу, оно стучит в висках. Отпустила ее одну, слабую… Но она справится. И я должна справиться. Почему же руки не слушаются?
— Я помогу! — раздается голос, которого здесь быть уже не должно, звенящий и решительный.
Как и самой Арфы. Но нет, сестра здесь. Опускается на колени с другой стороны от ребенка, я слышу шорох ее одежды, чувствую легкий аромат трав, исходящий от ее волос, и она переворачивает его. На меня не смотрит, знает, что я буду в гневе.
Она должна была сбежать! Почему осталась? Сердце колотится так, что, кажется, вот-вот проломит ребра.
— Чего ты медлишь? — только и говорит сестра, кивнув в меня решительный взгляд, в котором пляшут зеленые искры. — Приступай, пока он еще жив!
На глаза наворачиваются слезы, жгучие и горячие, сама не знаю от чего. То ли оттого, что Арфа не послушала и рискует собой, то ли потому, что в ее зачастую испуганных глазах, сейчас горят смелость и решимость.
Когда она так изменилась?
Тотчас слушаюсь ее. Касаюсь груди мальчика, ощущая под пальцами слабое биение, выпуская первые импульсы магии, теплые и пульсирующие, и чувствую, как сильно его пробрала болезнь. Она уже в первые секунды отдается во мне глухой болью, расползающейся от кончиков пальцев вверх по рукам, а будет еще хуже. Но главное, успеть, ведь шанс не справиться очень велик.
— Святые небеса! Что здесь происходит?! — раздаются голоса, разрезающие воздух словно ножи.
Люди подоспели. Мне некогда на них смотреть, но чувствую, что там целая толпа. Слышу топот ног, шелест одежд, тяжелое дыхание. Кто-то остановился за спиной, чувствую его взгляд как физическое прикосновение, кто-то только подбегает и также замирает.
— Отойдите от ребенка, пустите лекаря! — раздается грозный старческий голос, дребезжащий и надтреснутый, но я не могу убрать сейчас руки, нельзя прерывать ритуал. Магия пульсирует между мной и ребенком, связывая нас невидимыми нитями.
— Кто они вообще такие? Что творят? Дитю нужен лекарь! — вновь голос, но уже другой, женский, противный, режущий слух как несмазанная петля.
А в следующую секунду меня хватают за плечо в попытке оттащить. Чувствую чужие пальцы — грубые, шершавые — впивающиеся в мою кожу.
— Не трогай! — вскакивает Арфа, отпугивая человека, и в этот самый миг по улице разносится общий вздох, словно сама земля втянула воздух.
— Глаза горят! Зеленым! — шепчутся люди, и их шепот шелестит как осенние листья, а их голоса пронизаны ужасом, от которого воздух будто наэлектризован.
— Лесная нечисть! — как завопят они, и крик этот бьет по ушам как удар колокола, а молящаяся мать, которая все это время стояла возле нас на коленях, отшатывается так, что падает на попу с глухим стуком.
Ее глаза округляются, блестящие от слез, слезы вдруг останавливаются, словно замерзают на щеках, и на их месте пылает страх. Но уже не за жизнь ребенка, а потому, что перед ней — лесной монстр из страшной сказки. Я.
— Отставить! — раздается рык, мощный и глубокий, словно раскат грома, и Волк тотчас вырывается из тени и возникает прямо перед "палачом", его движения стремительны и текучи, как у хищника.
— Генерал? — изумленно тянет Тейл, и в его голосе смешиваются недоверие и растерянность, не понимая причин того, что Волк нарушил приказ. Своим скользким взглядом, похожим на движение угря в темной воде, выискивает признаки предательства, уже хочет обвинить, губы дергаются, готовые выплюнуть обвинение, но Волк даже не думает попадать в его ловушку.
— Скоры вы на решения, командор, а дальновидности в них нет, — выплевывает Волк, его слова тяжелые и острые, словно камни.
— Что? — хмурится седовласый чистильщик, морщины на его лбу складываются в глубокие борозды.
— Сказала, что можешь исцелить, — оборачивается ко мне генерал, напрочь игнорируя чистильщика, будто того и нет рядом. Отодвигает застывшее в нескольких сантиметрах от меня острие меча голыми пальцами, металл звенит под его прикосновением.
В голубых глазах и лед и пламя, они пронзают меня насквозь, словно два кинжала.
— Так докажи, что не лжешь, — велит мне он, голос звучит как приказ, не терпящий возражений.
— Что? — раздается удивленными воплями толпа, голоса сливаются в единый гул, как пчелиный рой.
— Вы с ума сошли, генерал? Она же ведьма! Враг! — выпаливает командор, срывается с места, его сапоги скрипят по камням, пытаясь вернуть контроль себе. — Она лжет! Она убьет этого ребенка, впитает силы, и нас с вами погубит!
— И у нечисти есть то, что им дорого, — хрипит Волк, каждое слово будто вырывается из его горла с усилием, а затем переводит медленный взгляд в сторону Арфы, застывшей в кругу оголенных мечей, хрупкой и беззащитной, как птица в клетке.
Волк вынимает и свое оружие. Сталь свистит в воздухе, разрезая его с пронзительным звуком, блестит под светом туманного солнца, серебристым росчерком летя к шее Арфы.
— Нет! — едва не подскакиваю, сердце на миг замирает, а затем колотится так, что, кажется, вот-вот выскочит из груди, но сталь останавливается в нескольких сантиметрах от сестры, замирая в воздухе как застывшая молния.
В ее глазах застыл страх, огромный и всепоглощающий, в моих — ужас и ненависть, горячая как раскаленное железо. Что ты творишь, волк? А я ведь... я на секунду подумала, что он нам поверил. Поверил в Лесных! Горечь разочарования оседает на языке.
— Ах вот вы к чему, генерал, — усмехается Тейл, его тонкие губы растягиваются в улыбке, не затрагивающей глаз, и уже расслабленной походкой обходит меня, как хищник, оценивающий добычу.
— Умно, — хвалит он, словно учитель нерадивого ученика, а затем кидает суровый взгляд на меня, острый и колючий. — Давай, ведьма, спасай, коль правда можешь. А если нет... на одну Лесную станет меньше!
Ярость вскипает во мне так люто, что, кажется, я вся сейчас воспламеняюсь! Она поднимается от живота к горлу, обжигая все на своем пути.
Я хотела помочь! Просто помочь! А они используют единственного дорогого мне человека против меня.
Угрожают ее жизни! Опять...
Надо было бежать, бежать прочь от тех, кто не способен снять пелену с глаз. Кто не способен слышать! Кто даже не способен верить, когда вера остается последним, кроме надежды.
Слепцы, ради которых не стоило мне рисковать…
"Прости, Арфа, потерпи. Я тебя вытащу", — обещаю сестре в мыслях, краем глаза замечаю гневный взгляд волка, держащий меч у ее шеи, лезвие отражает солнечный свет, слепя меня на мгновение. Отворачиваюсь, не хочу его видеть, каждый взгляд на него словно новая рана.
Мне надо спасти! Значит спасу! И без вас бы спасла, чудовища!
С трудом сажаю собственный гнев на цепь, ощущая как он бьется и рвется на свободу. Одной цепи не хватает, делаю вдох. Второй. Третий. Поглубже. Легкие наполняются воздухом, прохладным и свежим. Нужна чистая голова. Нужна сила…
На ней и концентрируюсь, пытаясь отыскать ослабшие и отчасти оборванные нити. Магия откликается мгновенно, теплая и трепещущая как крылья бабочки, проникая в тело мальчика, наполняя его силы вновь и вновь. Исцеляя их, очищая, изгоняя болезнь, а она шипами входит в пальцы, острыми и раскаленными, пронзает до самых костей.
Поднимается все выше и выше, словно ядовитый плющ.
Больно! Больнее, чем было с генералом. Каждый нерв в моем теле кричит от боли.
Это не просто хворь, что-то гораздо сильнее! Что-то опасное, пронизанное магией. Не чистой, не Лесной, а очернённой… Разящей злом, ненавистью и болью… Она пахнет гнилью и тленом.
Такую я еще не встречала.
Шипы разом вонзается в сердце, тысяча раскаленных игл, заставляя взвыть и согнуться, но пальцы я не убираю. В глазах все плывет и темнеет, краски смешиваются, формы теряют четкость, горло дерет от дикого крика, вырвавшегося из глубин души.
Небо перед глазами темнеет, как перед грозой, силы слишком быстро угасают, словно песок сквозь пальцы, но я чувствую.. как поднимается под пальцами грудь. Он сделал вдох, слабый, но отчетливый.
Один… Второй… Третий…
— Он жив! — проносится крик, пронзительный и звенящий, а темнота вокруг меня сгущается, как чернила в воде.
Сознание возвращается медленно. Первое, что ощущаю — знакомый запах леса после грозы и… волка. Открываю глаза и щурюсь от яркого света, но все равно заставляю себя пытаться хоть что-то рассмотреть.
Надо мной прутья той самой клетки на колесах. И судя по застывшим в небе облакам, похожим на перья, и отсутствию тряски — мы никуда не едем.
Тело все еще болит после исцеления мальчишки, потому поворачиваться приходится медленно. Плечи резко обдает холодом, когда с них скатывается теплая ткань. Точнее плащ. Генеральский.
— Арфа, — сонно зову сестру, и не услышав ответ, тут же вскакиваю, позабыв о боли.
Паника молнией прошибает от головы до пят. Сестры в повозке нет!
— Она жива, не беспокойся, — раздается голос.
Уже знакомый, но непривычно спокойный, оттого и не верится, что принадлежит он Волку.
Сам генерал сидит на поваленном дереве возле повозки. Его лицо непривычно усталое. А голубые глаза не источают привычного гнева, не опаляют, не жгут. Напротив, он будто меня изучает…
— Капитан отвел ее по нужде, — сообщает волк таким же непривычно мирным тоном.
И все так же странно смотрит, отслеживая каждую эмоцию на моем лице, каждый мой жест или взгляд.
Бездна с ним. Оглядываюсь, пытаясь увидеть Арфу. Кто знает, вдруг этот волк обманул?
Сестры не видно, как и капитана. Только кучка солдат и чистильщиков, сидящих у костра под кронами старого дуба. Сюда они не смотрят, гогочут, жуя вяленое мясо и запивая забродившей похлебкой, запах которой дотягивается даже до клетки.
— Ты могла сбежать. Зачем осталась? — раздается вопрос и приходится вновь посмотреть на волка.
Раньше он не особо любил поговорить. Да и сейчас наверняка опять разнюхивает, выискивая слабости, чтобы ранить побольнее.
— А было непонятно? — рычу ему в ответ.
— Решила спасти жизнь одному из тех, кого ненавидишь?
Вопрос звучит странно. Без упреков, скорее с непониманием. Но взгляд волка остается нечитаемым, закрытым.
— Это они нас ненавидят, — напоминаю я.
— А вы их, стало быть, нет?
К чему он клонит?
— Куда больше мы ненавидим предателей. Они — были нам семьей, а не люди.
— И вы их с радостью прокляли, когда они решили вас остановить, — усмехается Волк, и горечь, разлившаяся на его устах, отчего-то заседает комом в моем горле.
— О чем ты говоришь? — тут же сглатываю дурацкое, неправильное чувство. — Это Духи от вас отреклись за предательство, Лесные ничего не делали!
— Видимо, у вас своя удобная история.
— Скорее, это вы свою исказили. Выбрали корону и жизнь в почете у людей, наплевав на судьбы Лесных! Сделали из нас чудовищ, хотя мы никому и никогда не желали зла!
— И не убивали, да? Особенно слабых потомков предателей.
О чем это он? О своем брате? Так тот был более чем силен!
Возможно, использовал какие-то волчьи травы, о которых мне не известно.
— Ты видел хоть раз, чтобы Лесные охотились, как люди или как вы? Мы убиваем, только чтобы спастись от тех, кто первым на нас напал, — отвечаю волку и вижу, как в этот момент в его глазах вспыхивает пламя.
Не верит? Еще бы… Только что я упустила шанс на свободу, чтобы помочь мальчишке, кинувшего в меня камень. И что в итоге — зло это я и такие, как я.
Пожалуй, действительно пора перестать верить в чудо просветления умов, насквозь пропитанных ядом предрассудков!
Хруст веток отвлекает от волка. Тут же кидаю взгляд в сторону кустов и чувствую, как страх, сжимает сердце, начинает отступать. Волк не соврал. Арфа живая, здоровая, и даже испуга нет в ее глазах, хотя рядом идет мрачный громила капитан со шрамом на щеке.
— Как-нибудь я послушаю эту историю, — выдает волк, поднимаясь на ноги. — А ты в следующий раз не глупи. Чистильщики не простят третьего побега, если поймают.
— Стой! — окликаю я, едва волк делает шаг.— Это ведь ты опоил тех чистильщиков?
Генерал застывает. Оборачивается и всматривается в мои глаза так, будто что-то хочет сказать, но и слова не произносит.
Молчит. Долго молчит, пока ветер треплет его черные волосы.
— Не знаю, о чем ты говоришь, — отмахивается волк.
Но врет же!
— Генерал, — побдегает к нему чистильщик, отбирая у меня шанс разобраться в том, что происходит.
— Командор Тейл хочет изменить маршрут. — докладывает “маска”. — Судя по старым картам, там нас ждут Темные Топи.
Темные Топи? Я не ослышалась?
— Знаю, я этого и не скрывал. Там же, не доходя до Топи находятся места силы, без которых одна из Лесных не доживет до дворца, — выдает волк, но это тоже неправда!
Врет и даже бровью не ведет.
— Так ведь, Лесная? — еще и спрашивает у меня.
Не так! Рощи духов находятся за Темной Топью. А в Темную Топь дорога людям закрыта! Зачем он говорит наоборот? А может, просто не знает?
Солнце едва пробивается сквозь серую пелену облаков. Свет настолько тусклый, что все вокруг кажется блеклым и безжизненным.
А еще эта тишина. Мертвая, давящая тишина. Ни птиц, ни ветра. Даже лошадиные копыта стучат как-то глухо, словно земля под ними вязкая. И травы все меньше. Растет только кусками, и те жухлые, сухие, несмотря на сырость вокруг.
Они хрустят и крошатся под подковами и колесами повозки, превращаясь в пыль, от которой першит в горле.
Уже полчаса так, а люди будто не замечают, идут прямиком в ловушку Темной Топи, и только волк сейчас выглядит внимательней обычно. Он будто чего-то ждет, а это значит, что я не ошиблась, когда решила, что он в курсе того, что нас там ждет.
— Что же он задумал? — шепчет Арфа, точно так же внимательно глядя на волка.
— Этим вопросом и задаюсь с самого утра, — отвечаю сестре, а сама подмечаю, что деревья вокруг становятся все уродливее.
Их стволы изгибаются под странными углами. Кора почернела, будто обугленная, хотя следов пожара нет. Ветви похожи на скрюченные пальцы, тянущиеся к серому небу. А под колесами начинает чавкать грязь. Воздух становится густым, тяжелым, с привкусом гнили что ли. Или меня все еще так после мальчишки штормит?
— Ты очень бледная, — шепчет Арфа, прижимаясь ко мне. — До сих пор не отойдешь от исцеления того ребенка?
— Так бывает, — отмахиваюсь я, хотя каждый удар сердца отдается болью во всем теле.
А так быть не должно. Точнее, уже давно все должно было закончиться. Но отголоски болезни мальчишки еще во мне.
— Нет, — качает головой сестра. — Пусть я и не исцеляла сама, но от сестер слышала. С тобой что-то не так, Ария. Слишком долго недуг в тебе сидит.
Говорит уверенно, видно, что не отступит. А я не хочу ее лишний раз волновать. Но тайны еще никому не помогали, тем более, когда есть шанс на новый побег…
— Что-то не так с той болезнью. Она будто не от природы. Будто в ней сама лесная магия была. Только не чистая, а искаженная, — приходится признаться, и личико Арфы бледнеет так, что шрам на щеке и брови кажется красной лентой на снегу.
— И откуда такой болезни взяться? — спрашивает сестра, но я лишь жму плечами.
— Не знаю.
Зато у Арфы кажется есть предположение.
— Помнишь, что сказали о жителях той деревни? О черных дырах, в которых обвиняют нас.
— Помню, — киваю, пытаясь понять, к чему она клонит.
— Когда капитан сопровождал меня по нужде, я кое-что выведала у него об этих черных дырах… — удивляет предприимчивостью сестра, и я забываю о Топи и даже о волке и во все внимание готова слушать ее.
— Осторожно! — раздается вдруг крик одного из чистильщиков. Повозка останавливается так резко, что нас обеих бросает вперед. Цепляюсь в прутья решетки, пытаясь удержать равновесие, а затем разглядеть, что происходит.
— Лошади дальше не идут! — доносится злой голос.
Коней, кроме генеральского, не вижу. Но слышу — нервничают, бьют копытами, фыркают. Они уже чуют то, что пока не видят люди.
— Что за напасть? — рычит Тейл, подгоняя упрямого скакуна к Волку. — Генерал, куда вы нас завели?
Генерал отвечать не спешит, молча осматривается. Его ноздри подрагивают, втягивая воздух, и в глазах появляется что-то звериное, дикое. Он тоже это чувствует…
— Иной дороги нет. Хотите вернуться? — говорит он.
Вроде как спрашивает, но на самом деле скорее издевается.
— Может, правда, лучше вернуться? — подает голос “маска”, а я замечаю, как его рука невольно тянется к мечу. — Что-то мне не нравится эта местность.
— Трусишь? — усмехается Тейл, но в его голосе нет обычной язвительности.
Он и сам напряжен. Все они напряжены. И правильно — Темные Топи не место для людей. Тем более для таких живодеров, как они.
Зря Приказ поверил волку…
— Мы день потеряли, а сейчас и ведьму потеряем. Нет уж! Заставьте лошадей идти! — рычит Тейл, и люди тут же суетятся.
Конвой только-только начинает двигаться, как…
— Ой! — пугается Арфа, когда повозка вдруг накреняется, колесо проваливается в жижу. Грязь чавкает, затягивая его все глубже.
— Ведьма! — рявкает Тейл. — Это твои происки?
— Если бы, — огрызаюсь я, а сама смотрю на волка.
Он знает… тосно знает.
Топи сами выбирают себе жертв. И сейчас они явно голодны.
— Толкать надо, — командует Тейл, пока волк тиха молча наблюдает. — Эй, капитан, помоги.
Мужчины пытаются вытащить колесо, но только пачкаются в грязи. А она странная — чернее обычной и будто живая. Извивается, пузырится.
Волк вдруг замирает, кидая взгляд в черноту меж стволов.
— Что такое, генерал? — нервничает чистильщик.
— Ничего, — отрезает тот, но лжет.
Из той самой темноты наползает туман. Зеленоватый, густой. Он стелется по земле подобно живому существу, заползает под колеса повозки, обвивается вокруг конских ног.
Воины под наблюдением генерала и главного Приказа старательно пытаются вытянуть повозку из грязи, но ничего не выходит.
— Темная магия какая-то! — фыркает “маска”, и даже не нужно гадать, кого попытаются в ней обвинить. Нас.
Стоило только подумать, как взгляды конвоя с ненавистью прилипают к нам с Арфой. Ну вот… Сейчас начнется…
— Отворяй клетку! — вдруг командует Волк.
И не дожидаясь пока остальные поймут его приказ, резво подгоняет коня, вынимает меч и рубит замок на клетке.
— Генерал! — подпрыгивает в седле Тейл. — Что вы себе позволяете?!
— Видите же, что место небезопасное. Туман сгущается, одним Духам известно, что в нем. Задержимся еще хоть на пять минут, можем уже не вернуться, — сообщает Волк. — Раз повозка не едет, возьмем Лесных с собой без нее.
— Вы с ума сошли?! Чтобы они опять всех околдовали?! — брызгает слюной седовласый. Глаза так и горят ненавистью и жаждой скорее отрубить нам голову, нежели спасти…
— Напомню, что на меня магия Лесных не действует. Да и из них лишь одна способна колдовать. Ты, — смотрит на меня Волк. Холодно, жестоко. — Поедешь со мной. А вторая… Капитан!
— Есть! — тут же отзывается светловолосый мужчина со шрамом, но едва спешивается, путь ему преграждает черный конь Тейла.
— А вторая… поедет со мной, — шипит главный чистильщик, да с таким наслаждением, будто поймал сома на крючок. Или… переиграл Волка.
Едва только услышав эти слова, Арфа вздрагивает так, что приходится крепче схватить ее руки, чтобы хоть немного успокоить.
Сесть на одного коня с этим монстром… Да лучше умереть! Ох, как я сейчас согласна с сестрой.
— С тобой она не сядет. Хочешь меня возьми! — выкрикиваю Телу, и тут же получаю от Волка такой гневный взгляд, будто все грехи разом совершила.
Глаза даже желтым огнем вспыхивают. Да так, что меня до костей этим пламенем пробирает, и сердце… сердце начинает биться, как безумное, то ли от страха, то ли от чего-то еще.
Но сейчас не до слабостей, и тем более не до Волка, который затеял какую-то вовсе не добрую игру. Потому перевожу взгляд на Тейла, а он не то усмехается, не то скалится.
А я ведь даже не замечала, что у него клыки длиннее, чем у обычных людей. Точно зверь… Нет. Не зверь. Нельзя обижать животных, сравнивая их с таким чудовищем, как Тейл.
— Возьму. Когда, посчитаю нужным, и когда ты не будешь опасна, — выдает этот мерзкий тип, да с таким наслаждением, с таким скользким взглядом, что становится тошно и страшно одновременно.
Чистильщики убивают Лесных без разбора, но то, что он говорит… Трясти начинает!
— Командор, — низкий голос, больше похожий на рык, разрывает борьбу взглядами между мной и Тейлом.
Мы оба оборачиваемся к Волку, который напряжен настолько, что даже воздух вокруг него густеет.
— Не время для ваших гнусных фантазий, — с ядом рычит Волк, а затем спрыгивает с коня и отворяет дверь клетки с такой силой, что та слетает с петель.
“Вот это силище!” — невольно пробегает мысль, а инстинкт самосохранения велит тут же отползти к стене, но я с места не схожу.
Никто из этих пленителей не увидит страха Лесной и не услышит от нее мольбы, даже если пытать будет!
— Лесная, — рычит мне Волк, а затем кидает быстрый взгляд на сестру. — Ты тоже. Живо на выход, если не хотите тут умереть.
А я вот не уверена, что он нас сюда ради спасения привел. Он ведет свою игру, ради своих целей. А мы с Арфой можем оказаться лишь пешками этого опасного зверя, которых он сначала защитит, а затем использует и убьет.
— Ари… — тихо шепчет Арфа, толкает меня в бок.
Понимает, если не выйдем сами, то нас и за волосы могут выволочь. А силы еще нужны, как и здоровье, чтобы шанс спастись был больше.
— Со мной все будет хорошо, — еще и заверяет она.
Всего лишь несколько дней мы в плену, а Арфа настолько осмелела, что я восхищаюсь и злюсь одновременно. Восхищаюсь тем, что она преодолевает свой страх. И злюсь на то, что ей вообще приходится проходить этот путь. будто мало ей было бед от людей, из-за которых она и стала Лесной. Но сначала умерла жуткой смертью…
Не хочу ее отпускать. Не хочу отдавать даже на секунду и потому крепче сжимаю пальцы Арфы. А Волк ждет, как и вся эта толпа. И терпение их не безгранично.
— Разломайте уже эту клетку! — рычит командор, и в том, что чистильщики исполнят приказ, сомневаться не стоит.
Потому мы с Арфой и выходим из места нашего заточения на волю. Только вот воля эта кажется ничем иным, как дорогой к виселице.
“Может, еще можно, что-то сделать. Хоть как-то околдовать всех, кроме этого Волка”, — паника бьет в мыслях, но личная магия еще не восстановилась. а после встречи с тем больным мальчишкой, так и вовсе не откликается, что очень и очень плохо.
А генерал Волк, не теряя и секунды, хватает меня за талию, как какую-то пушинку, и усаживает на коня.
Только хочу рыпнуться, как Арфа сама ступает к Тейлу. Смело, твердо, еще и смотрит на меня взглядом, говорящим: “Не смей. Нам обеим нужно сейчас постараться, чтобы выжить!”.
Черные тени с неестественно длинными руками несутся за нами, словно голодная стая за добычей. Их силуэты то размываются в густом тумане, то проступают с пугающей четкостью.
Крики чистильщиков тонут в зловещем шепоте Топей, а копыта коней вязнут в черной земле, будто сами болота пытаются удержать нас своими склизкими пальцами.
Холодные капли оседают на коже, пропитывают одежду насквозь. Влажный воздух душит, забивается в легкие при каждом вдохе.
"Осторожно!" — мысленно умоляю, не сводя глаз с Арфы и Тейла, скачущих впереди всех. Сердце колотится как безумное — от страха за сестру, от близости преследователей, от жара, исходящего от прижавшегося ко мне Волка.
Но что-то не так. Мы постепенно отстаем, хотя его вороной конь явно способен на большее — я чувствую, как перекатываются мощные мышцы под блестящей от пота шкурой.
Волк намеренно придерживает поводья, позволяя остальным уходить вперед. А затем и вовсе сворачивает в чащу, уводя нас с основного пути.
— Что ты делаешь?! — кричу, пытаясь перекричать свист ветра в ушах и глухой стук копыт по влажной земле. — Там же Арфа! С этим чудовищем!
— Сиди тихо, если хочешь жить! — рычит он мне прямо в ухо, и от этого звука по телу бегут мурашки, а волосы на затылке встают дыбом. В его голосе слышится что-то первобытное, звериное.
— Теней я не боюсь! — выкрикиваю, заглушая свой собственный страх. — Их нет, и ты это отлично знаешь! Это лишь игры воображения, насланные Топями, а вот то, что могут сделать с Арфой — уже не иллюзия!
Волк не отвечает, только сильнее пришпоривает коня. Ярость застилает глаза, и я хватаюсь за поводья, дергаю на себя что есть сил. Конь послушно встает на дыбы, и Волк, не ожидавший такого, едва не впечатывает меня в лошадиную шею сви телом.
Использую момент, бью локтем ему в левый бок, вкладывая всю силу. Мне нужно лишь несколько секунд форы. Спрыгну и убегу, найду Арфу...
Но все идет не по плану. Волк успевает ухватить меня за талию, и мы оба летим с коня. В последний момент он умудряется развернуться так, что я падаю на него сверху.
Удар выбивает воздух из легких — из его, из моих. Влажные листья и колкие ветки впиваются в колени и ладони, запах прелой земли и грибов ударяет в нос.
Пытаюсь вскочить, но генерал вновь опережает. Одним текучим движением он опрокидывает меня на спину и нависает сверху, прижимая к земле. Нависает надо мной. Так близко, что я чувствую жар его дыхания на своих губах.
Мир сужается до этого момента. До его яростного взгляда, до запаха кожаных доспехов, металла, хвои и чего-то дикого, неизвестного мне.
Голубые глаза генерала начинают светиться расплавленным золотом. Жутко и завораживающе одновременно, словно в них плещется живое пламя. А мое запястье вспыхивает болью, возвращая способность мыслить.
Дергаюсь, пытаясь вырваться, но Волк и не думает пускать. А затем произносит слова, от которых земля уходит из-под ног.
— В безопасности твоя сестра! С ней капитан, Лесная! — выпаливает, скорее даже рычит, как зверь, и смотрит мне в глаз своими пульсирующими расширяющимися зрачками.
— Что…
Замираю, не в силах осознать услышанное.
Какой в этом смысл? Он враг… Но в голове вихрем проносятся образы: как Волк не дал Тейлу взять меня, как приказывал тому капитану со шрамом взять Арфу. Как вмешался чистильщик, будто чуял, что генералу нельзя доверять.
А генерал еще тогда подал какой-то сигнал своему капитану. И мужчина со шрамом все время ехал неподалеку от Тейла.
— Значит, это с самого начала был план? Ты хотел увести нас с дороги? — смотрю на Волка, а он выдыхает, и даже чуточку ослабляет хватку, поняв, что дергаться я больше не буду.
— Дошло, поздравляю, — только и говорит он, но обжигающее дыхание и эти его глаза сбивают с толку.
— Отпусти! — прошу, но вижу, что Волк мне не доверяет. — Отпусти, я не сбегу. Обещаю.
— Слово Лесной? — еще и колет меня шуткой.
— Слово той, чья сестра в твоей власти, — рычу я, а Волку это не нравится. Он наклоняется ближе, будто желая меня припугнуть, но тут замирает. Ставшими уже золотыми глаза не просто горят, они вспыхивают, и Волк сам отскакивает от меня.
Шипит что-то себе под нос, садится рядом и отворачивается. На меня больше не смотрит, будто я взглядом убить его могу.
— Убежишь — догоню, — только и рычит он мне.
— И не сомневаюсь, вот только догонять придется твоего капитана, — говорю ему, и тут-то Волк вновь удостаивает меня взглядом.
Не понимает, что я имею в виду? Я объясню.
— Там болота. Капитан — человек, он его не пройдет! Топи дадут ему новые видения!
Волк молчит. Долго. А затем засовывает руку во внутренний карман и достает сушеные темно-зеленые с фиолетовыми крапинками листья на белом куске ткани. Аконит?
— Капитан будет достаточно в своем уме, чтобы поступить, согласно приказу, — сообщает он, и лишь сейчас я могу собрать в голове всю картинку целиком.
Этот Волк… Этот генерал продумал все. Он знал и о Топях, и о Тенях и даже о том, как защититься.
Он привел нас сюда, чтобы устроить этот побег, и даже не стал отрицать в этот раз. Теперь это понятно. Но неясно кое-что другое.
— Бездна! — рычит он, кидая быстрый взгляд в сторону деревьев.
Земля под ногами едва заметно вздрагивает. Раз. Другой. Как от тяжелых шагов. Птицы в кронах замолкают все разом. В воздухе появляется тяжелый запах гнили и сырости.
— Быстрее! — Волк одним движением поднимает меня, практически забрасывает на коня. Сам запрыгивает следом, и вороной срывается с места.
Ветви хлещут по лицу, оставляя саднящие царапины, цепляются за одежду. Влажный холодный воздух забивается в легкие. Ничего не вижу, кроме мелькающих стволов и клочьев тумана. Но чувствую — за нами что-то гонится. Что-то настолько жуткое, что даже лес вокруг будто замирает от ужаса.
— Пригнись! — велит Волк, и я тут же наклоняюсь. Толстая ветка со свистом проносится над головой, хлестко бьет генерала по лицу, но он даже не морщится, удерживаясь в седле.
Страх перед неизвестностью становится невыносимым. Во рту пересыхает, сердце колотится как безумное, и я совершаю ошибку — оборачиваюсь.
Зря… Кровь стынет в жилах от ужаса. Что это вообще такое?!
Весь черный, будто соткан из густого дыма. Форма не то звериная, не то человечья. Задние лапы короткие, передние длинные. Хвост... нет, не могу разглядеть. Все внимание приковывает морда — без глаз, без носа, без рта. Просто черный дым и убийственная аура, жаждущая крови.
— Он догоняет! Он догоняет! — выпаливаю, когда двухметровый монстр сокращает дистанцию почти вдвое одним прыжком. Слишком быстрый.
Еще мгновение — и сгребет нас лапой с коня. Чудовище заносит конечность для удара... Зажмуриваюсь, но Волк резко уводит коня в сторону. Так резко, что я едва не слетаю, но его рука держит крепко.
Он гонит вороного все быстрее, но чаща становится гуще. Дальше конь быстро идти не сможет. Мы в ловушке. В тупике, а рев зверя раздается совсем рядом.
— Уходи! — приказывает Волк, сует мне в руки поводья и спрыгивает с коня.
Сталь меча с лязгом выходит из ножен, тускло блестит в полумраке.
— Уходи! — рычит он снова, не дожидаясь моей реакции, хлопает коня по крупу.
Вороной рвется вперед, а я не могу оторвать взгляд от Волка. Зверь уже рядом. Он рыгает, и воздухе мелькают острые, как клинки, когти.
Генерал уходит перекатом. Взмах меча, и лезвие со свистом проходит сквозь дымное тело, не причиняя вреда. Тварь бьет хвостом, Волк едва успевает пригнуться.
Генерал движется с нечеловеческой скоростью, но монстр не отстает. Удар, блок, снова удар. Когти вспарывают воздух в миллиметрах от лица Волка.
Когти вспарывают воздух в миллиметрах от лица Волка, оставляя за собой шлейф зловонного дыма.
Эта злобная, искаженная аура магии исходит с такой силой, что я начинаю задыхаться. В горле першит, будто наглоталась пепла, а боль пронзает все тело, как и тогда, при исцелении мальчишки. Только в разы сильнее, словно каждую клеточку протыкают раскаленными иглами.
Не могу дышать, скручиваюсь в седле, до крови закусывая губу…
БАХ! Ломается ствол дерева. Через силу оборачиваюсь — это Волк. Зверь отбросил его мощным ударом. Генерал лежит неподвижно. Мог сломать спину! А может и сломал — потому и не встает.
— Стой! — осаживаю коня. Монстр несется на поверженного противника. Сейчас убьет!
— Назад! — тяну коня, гоню, но не успею! Не успею спасти!
Тварь прыгает... И… Хлесть!
Сталь вспыхивает ослепительным росчерком. В воздухе разносится жуткий скулеж, слышится топот когтистых лап, взрывающих землю. Проморгавшись, успеваю заметить черную точку, растворяющуюся среди дальних стволов.
Перевожу взгляд на генерала. Жив. Он Жив! А в руке все еще сжимает меч, испачканный черной зловонной жижей.
— Значит, притворился. Значит, заманил... — выдыхаю я в ужасе. Ведь секунду назад думала, что его уже не спасти, а он...
— Ты же не думала, что я дам той твари одолеть, — только и выдает мне Волк, а затем склоняет голову набок, пристально глядя на меня. — А ты зачем вернулась? Я ведь сказал уходить.
И вот уж точно хороший вопрос. Какого рожна я понеслась спасать врага?
— Конь сам понес, — отвечаю ему, а затем протягиваю руку. — Взбирайся, этот монстр может вернуться.
Волк руку принимать не спешит. Смотрит. Внимательно, будто видит меня впервые. В его взгляде мелькает что-то новое, непривычное.
— Что, думал, если Лесная, то дам тебе умереть? — резонно спрашиваю я. Он ведь этого от меня и ждал?
— Хорошо, что не дала. Для тебя же лучше, — только и говорит Волк что-то непонятное, но руки моей не касается.
Видимо решив, что я с коня упаду, если он на меня обопрется.
А сам-то едва на ногах стоит. Под разорванным рукавом мундира виднеется глубокая рана — черные когти твари располосовали кожу до мышц. На виске кровь, а движения, обычно четкие и уверенные, стали скованными, будто каждый шаг причиняет боль.
Но лицо остается невозмутимым — только желваки ходят да глаза потемнели от напряжения.
Он все же взбирается в седло, и мы трогаемся в путь. Вопросов в голове много: кто это был, что за зверь, откуда он вообще взялся? Это ведь не игры разумов Топей. На меня бы они не подействовали!
Хочу спросить, но решаю, что сначала нужно уйти в безопасное место. И желательно, с живым Волком.
Хотя, когда меня это стало волновать? Он ведь спас меня только для того, чтобы использовать для какой-то цели. Нельзя обольщаться.
Замечаю, как сильные руки Волка вдруг теряют хватку. Раз, второй. На третий едва удерживают поводья.
— Может, передохнем? — спрашиваю, чувствуя неладное.