История Мадлен

Глава 1

- Здравствуйте, мои дорогие художники. Сегодня с вами будем рисовать прекрасного эльфа, который живёт в волшебном лесу. - с тёплой улыбкой оглядев аудиторию, заполненную юными дарованиями, я начала занятие…

Меня зовут Смирнова Елена Николаевна. В зеркале по утрам отражается моложавая (спасибо маминой наследственности и современным косметическим средствам) крашеная блондинка с мягкими чертами лица и легким макияжем.

Следить за собой мне нравилось всегда, также как и выбирать одежду. Сочетать ткани и отделку, добавить какую-нибудь оригинальную деталь, изящно повязать шарф или сделать красивую драпировку на шали.

Дожив до своих сорока четырёх лет, я заняла тихое место учителя изобразительного искусства для ребятишек младшего школьного возраста. И на самом деле мне нравится возиться с непосредственными и абсолютно искренними в проявлениях чувств и эмоций детьми.

Среди них попадаются воистину талантливые личности. Но главное, мои ученики в силу малых лет ещё не растеряли любопытства и новизны ощущений жизни. Именно они, не стесняясь в красках, способны, порой, по-настоящему удивлять выплёскивающимися на бумагу фантастическими образами, нестандартными идеями и неожиданной палитрой.

- Тимош, а почему твой эльф такой синий? - с удивлением спросила я, разглядывая рисунок на мольберте самого младшего из группы - Симошкина Тимофея.

Серьёзный не по возрасту, ответственный мальчишка пока ещё даже не пошёл в школу, но уже временами поражал вдумчивыми действиями.

- Потому, что он замёрз, - как какую-то совершенно очевидную вещь сообщил малыш. И добавил: - В моём лесу холодно.

- Что будем делать? - поинтересовалась я. - Жалко ведь бедолагу.

- А я нарисую ему свитер, - немного помедлив, ответил Тим.

- И солнышко. А куда тогда денем синий цвет? Ведь твой эльф согреется.

Мальчик нерешительно потянулся к жёлтой краске. В итоге, эльф приобрёл жизнерадостный зелёный окрас. Это тоже было необычно, но выглядел персонаж уже гораздо веселее.

С ними уютно и спокойно. А главное - интересно. Хотя, в юности моё будущее представлялось мне совсем не таким.

Обладая, как я тогда думала, художественным талантом, лет с двадцати я начала свой стремительный рост в этой области, неожиданно встряхнув местную богему. Было несколько весьма положительных отзывов о моих картинах, которые я всеми правдами и неправдами ухитрялась пристраивать на выставки.

Очень сильно известности поспособствовало знакомство с нереально модным на тот момент критиком - ослепительным красавцем и амбициозным карьеристом Николя Крамози. "В миру" на самом деле, мой избранник скромно именовался Николаем Катовым. Столь эпичный псевдоним Коля придумал себе в связи с неблагозвучностью династической фамилии. И всячески поддерживал имидж утончённого денди, подчёркнуто следящего за эстетикой внешнего вида и поведения.

Был он старше меня на двенадцать лет. Лощёный, я бы даже сказала, идеально вылизанный яркий брюнет с невозможно синими глазами и белозубой улыбкой.

С тонко выверенной небрежностью этот эталон голливудского красавца в два счёта обаял меня на одной из первых выставок. В смысле, это, конечно же не была именно «моя» выставка - просто удалось уговорить организатора взять три моих работы "в довесок".

- Какой очаровательный портрет, - неожиданно раздалось за спиной, когда я, замерев от напряжёного ожидания неизвестно чего, задумчиво разглядывала собственное полотно.

Кажется, даже не сразу поняла, что говорят именно со мной. А когда поняла - впала в восторженный ступор. Как же?! Кто из околохудожественной среды не знает в лицо Николя Крамози?!

- Николя Крамози, - явно довольный произведённым эффектом, представился красавчик, протягивая руку.

Представляю, какое в этот момент у меня было лицо. Судорожно сглотнув, протянула холодную кисть для рукопожатия, но она была изящно перехвачена моим собеседником для элегантного поцелуя.

- Эта работа восхитительна, - задержав на лишнюю секунду дольше необходимого мою руку и придвинув поближе все свои восемьдесят килограммов подкачанных мышц, сообщил он. И, выдержав эффектную паузу, вкрадчиво добавил: - Как и её автор.

Вот этой самой пошлой лестью, завёрнутой в изысканность речи и манер, "купил" молодую наивную начинающую художницу опытный в вопросах обольщения хлыщ. Николя всегда был окружён плотным роем писаных красавиц, но вдруг обратил внимание именно на меня. Это было неожиданно, очень лестно, и просто сразило наповал доверчивую дурочку, каковой я тогда и являлась. Волнующим, страстным вихрем закрутился наш "волшебный" роман.

На самом деле грамотный предприниматель и делец с очень удачным имиджем - Николай периодически выходил "на охоту" на подобные малозначительные мероприятия в поисках "свежей крови". В тот день "дичью", удостоившейся его деятельного внимания, оказалась я.

Думаю, в тот момент никому не известная художница заинтересовала его по двум причинам. Во-первых, я была недурна собой, плюс самым натуральным образом "заглядывала ему в рот", что обычно несказанно радует мужчин подобного типажа. А во-вторых, он и в самом деле был неплохим профессионалом и быстро разглядел во мне художественную "искру". В смысле, как потом показало время, конкретно на меня ему было совершенно наплевать. Но на свежем интересном авторе можно было неплохо поживиться. Таким образом, очерёдность этих пунктов можно смело поменять местами.

И Николя активно занялся моим продвижением. Вернисажи, выставки, гламурные приёмы с восторженными отзывами самого Крамози. Статьи в газетах и репортажи на местном канале посыпались один за другим - популярность свалилась, как снег на мою русую голову. Я наслаждалась творчеством и растущей не по дням, а по часам известностью. А мой избранник, как говорится, без устали и сна беззастенчиво “стриг купоны”, не забывая лучезарно улыбаться и "гладить по голове" наивную дурочку - лишь бы она продолжала рисовать.

Глава 2

- Мадлен… Мадлен!.. По-моему, эта бледная немочь выглядит немного получше, как ты считаешь, ягодка? - голос, порожденный моим воспаленным сознанием, звучал крайне неприязненно. Даже брезгливо.

- Тётя, по-моему, она всегда так выглядит, даже когда здорова, - послышалось мелодичное хихиканье и я всё-таки решила через силу открыть глаза с мыслью: «Неужели бред может быть таким отчетливым?»

К великому удивлению, глаза открылись легко, а на лице не было кислородной маски. Неужели стало лучше? Сердце радостно подпрыгнуло – дышалось мне легко. Потому что, несмотря на все мои печали, захотелось жить дальше и, возможно, даже долго и счастливо.

Сфокусировав зрение, не увидела ни больничных стен, ни аппаратов. Я находилась в какой-то комнате, которая больше была похожа на декорации к историческому фильму: кровать с невзрачным балдахином, покрывало тоже на вид сильно отличалось от больничного: стеганое большими ромбами, оно имело совершенно безвкусную расцветку. Какой интересный бред.

Краем глаза заметила некое шевеление и перевела взгляд вправо. Рядом с кроватью стояли две женщины. Нет, простите - дамы. Мозг тут же безошибочно определил наряды как относящиеся к предреволюционному периоду. Я всмотрелась в высокие прически-пуфы... Ну, точно - исторический спектакль относится к временам юности Марии-Антуанетты.

С профессиональным интересом рассмотрев крой и ткани платьев, поражаясь качеству и проработке костюмов, перевела взгляд на лица.

На меня изучающе смотрела очень привлекательная девушка с почти смоляными локонами, карими глазами, идеальной формы носиком и маленькими пухлыми губками. Несмотря на модельную внешность, выражение лица было крайне неприятным и презрительным.

Взглянула на вторую: пожилая дородная женщина, немного смахивающая на французского бульдога, увеличенного раз в шесть. Короткий нос, тонущий среди морщин и складок лица, неряшливо обвисшие брыли, и без того узкие губы сжаты «в ниточку». Женщина протянула руку и коснулась моего лба холодной неприятно-влажной рукой. Я невольно ойкнула и осознала, что это вовсе не бред.

Женщина отдернула руку и зашипела на меня:

- Фу ты, напугала...

В панике посмотрела на свои руки - они были чужими. Потом этими же чужими руками ощупала своё лицо. Вернее, оно тоже было не моим...

- Господи! - я вскочила с кровати, чем немало напугала уже обеих дам, и заметалась в поисках зеркала.

Молодая девица визгливо запричитала:

- Тётя Марион, что это с ней?! - они отступили на несколько шагов, наблюдая, как я, путаясь в длинной рубашке, не обнаружив зеркала, рванулась к застекленному книжному шкафу.

В пыльном стекле дверок отражалась молодая девушка лет восемнадцати, - почти точная копия той визжащей девицы. Ощупала еще раз лицо, коснулась плеч и убедилась, что в дверце отражаюсь именно я...

Смутно вспомнила прочитанные когда-то фэнтези, в памяти всплыло слово “попаданцы”. И тут до меня окончательно дошло, что я фантастически влипла.

Издав протяжный стон, сползла на пол, держась рукой за шкаф. Дамы немного пришли в себя и рискнули подойти ближе. А я стала быстро соображать: если здесь одно лицо с этой манерной визжалкой, значит мы, скорее всего, сёстры...

Возможно, если бы не пыльное стекло, в котором смутно разглядела свою новую внешность, я успела бы наговорить глупостей, как все попаданки во всех романах. Типа – «А кто вы такие?», «А куда я попала?», «Хочу вернутся в свой мир, где у вас главный волшебник?!»

Но сейчас у меня не было возможности наглупить. Две свидетельницы явно не пылали ко мне любовью, и не станут рассказывать, кто я такая, где мой принц и как попасть домой. Страх учит соображать быстро!

И, прижав руку к груди, я постаралась сказать как можно убедительней:

- Тётя… - черт, как же её там? - Тётя Марион, всё в порядке, просто показалось, что задыхаюсь, а потом закружилась голова оттого, что резко вскочила... - надеюсь, они не подумают, что в меня вселились бесы, а то положение моё станет совсем незавидным.

Тётушка Марион сжала и без того тонкие бескровные губы и сухо промолвила:

- Ну, раз так, ты совсем здорова. Поднимайся с пола и одевайся, а то провалялась без сознания, как бесполезное бревно, почти десять дней. Еще немного, и пришлось бы вызывать доктора, упаси Господи от таких трат... - тётя набожно перекрестилась, за ней благочестиво повторила крестное знамение сестра.

- Думаю, тетя, она просто дрыхла все это время!

- Пойдём, Бернардет, детка, - и обе царственно выплыли, больше не взглянув на меня.

- Ага, сестра, значит, Бернардет. Что за имя - как лязг алюминиевого листа? Интересно, что оно означает... Что-то к “детке” отношение совсем иное.

Я присела на кровать и огляделась: обветшалая комната - обоям и драпировке лет двадцать, не меньше. В платяном шкафу обнаружилось несколько нарядов. Хотя “нарядами” их можно было назвать с большой натяжкой - они скорее напоминали униформу.

Абсурдность ситуации и общая слабость вызывали слезы на глазах.

Пожалуй, мое состояние было близко к истерике... Только вот я совершенно отчетливо понимала, что позволить себе сорваться не могу ни при каких обстоятельствах! Если вообще хочу выжить в этом безумии, должна стать Мадлен! Хотя бы на первое время. Делать, что велят, не вызывать подозрений и не отсвечивать...

Я примерно представляла себе, что творится в монастырях этого времени! Заподозрят, что я не Мадлен, сошлют в самый нищий! И не факт, что смогу сбежать оттуда. Значит — молчание и терпение.

Натянув сиротское платьице серого цвета, оглядела себя со всех сторон. Впрочем, на самом деле оно было милое, в отличие от яркого кричащего платья так называемой сестры.

В дверь просунулась голова Бернардет на длинной шее. Голова зашипела совсем по-тёткиному:

- Ну скоро ты там? Сегодня у нас гости, ты должна помочь всё организовать, - и распахнув дверь, поторопила меня.

Глава 3

Уважаемые читатели, я размещаю здесь этот текст, чтобы ответить сразу всем, кто пишет мне в личку и задает вопросы об этой книге.

1.Да, черновик был выложен очень давно на другом ресурсе под рабочим названием. Сейчас книга полностью дописана, проверяется редактором и пойдет в подписку, а потом и в продажу.

2.Бесплатных глав будет около 15, так что вы сможете оценить, будете ли покупать ее.

3.Цена на подписку — 139 рублей. Готовая будет стоить 159, объем книги около 600 тыс знаков. Для Литнета это, примерно, 300 страниц. Для Литмаркета — не знаю, сколько стр.

4.Главы будут выкладываться ежедневно, без выходных.


Очнулась я на той же самой кровати…

Болела голова, руки, левая нога, дышать было тяжело от рези в груди. А в глазах всё слегка плыло и двоилось. Похоже, у меня сотрясение мозга. И, наверное, сломаны ребра? И дикая сухость во рту…

Общая атмосфера дома тоже странная. Нет той тишины, которую нарушали только тихие шаги прислуги. Напротив, слышатся голоса, какие-то невнятные разговоры, сквозняки и кажется, что где-то тихо всхлипывают женщины.

Соображала я с трудом, и понять, что и где случилось, смогла не сразу. Последнее, что я помнила, как карета начала резко заваливаться и сильный удар по голове. Потрогала – на лбу с левой стороны огромная шишка. Кожа не рассечена, но стукнулась я от души.

Дверь в комнату распахнулась – вошла горничная. Полноватая и благодушная Колетт. Имя я запомнила еще в день приема.

— Мамзель Мадлен! Вы пришли в себя? Ну, слава Богу! – она истово перекрестилась.

— Пи-ить – я даже говорить не могла, только сипела.

Ловко подхватив меня под голову, она помогла мне напиться тепловатой воды. Это было восхитительно вкусно! И только сейчас я заметила, что платье Колетт обшито широкой черной каймой.

Я присмотрелась внимательнее. Черная кайма из шершавого черного крепа и нарукавники – это траур. Так отделывали одежду прислуги в богатых домах. Понятно, что родственники носили траур по-другому, но…

— Кто… Кто умер, Колетт? – говорить все же мне было еще очень трудно. Боль резко вгрызалась в голову при каждом движении.

— Мадам Марион Николя де Готье скончалась. Прямо там, мамзель Мадлен, где кареты столкнулись. Ужас какой! Там аж четверо пострадали, кроме вас… Говорят, собака бешеная кинулась на одну из упряжек. Сейчас уже похороны начинаются. Вы простите, мамзель, но мне идти надо – работы много. Я потом, вечером к вам зайду.

Новость была просто шоковая! Я не успела ничего толком понять, кроме одного – даже моя комната в этом мире принадлежала покойной тете Марион! Что делать дальше? Где жить и чем питаться?! У меня нет документов и нет денег.

Слезы полились сами собой, и я не заметила, как впала в сонный транс…

Вечером Колетт принесла мне кружку горячего бульона и сообщила новости:

— Похоронили! Так все чинно-благородно было! И цветов шесть корзин, и за похоронными дрогами аж четыре кареты ехали! Ну, без седоков, конечно… Только госпожа Валери присутствовала лично. Ну, оно и понятно, они же родственницы по покойному мужу мадам де Готье. А еще к вам сестрица ваша хотела зайти! Спрашивала, пришли ли вы, мамзель, в себя? Что сказать-то?

— А сколько дней я уже лежу, Колетт?

— Так сегодня третий день уже, мамзель.

Чувствовала я себя несколько лучше. Чем оттягивать и лежать тут в неизвестности, лучше уж сразу…

— Колетт, помоги мне встать, пожалуйста.

Кряхтя и стеная, как старая бабка, я смогла с помощью Коллет и остатков силы воли сесть на кровати. Подождав, пока пройдет головокружение, дошла до шкафа и посмотрела на себя.

Страшна, матушка! Шишка на лбу плавно перетекала в припухший синяк на виске, волосы, похоже, не расчесывали с момента аварии – пара колтунов задорно торчала вверх. Задрала сорочку – на левой ноге приличная ссадина, уже засохшая, окруженная темным полем синяка. Дышать, правда, стало легче. Возможно, что не трещины в ребрах, а просто – сильный ушиб…

Но неужели за несколько дней никто не озаботился даже просто смыть кровь с садин? Хотя, да… Чего я хочу?

Мадлен, судя по всему, никого не интересовала даже при жизни своей тетки. Кто же будет беспокоиться обо мне сейчас? Смешно даже надеяться на такое. Я на минуту задумалась о странности своего попадания. Что там, в своем мире я была никто, просто нищая училка, так и здесь, в новой жизни во Франции, я – никто…

— Колетт, будь добра… Мне нужно умыться и, хорошо бы – расческу. Поможешь?

— Сейчас, мамзель.

Умывшись чуть теплой водой из кувшина, я попробовала расчесать волосы. Клок на затылке, все же, пришлось выстричь, но остальные колтуны я медленно и методично разобрала. Очень больно было расчесывать именно левую сторону – туда пришелся удар. Но я справилась.

Старое ветхое кресло у окна показалось мне довольно удобным. Найдя в шкафу еще и шаль, когда-то яркую, а сейчас просто вылинявшую, зато очень теплую, я уселась в кресло и вздохнула. Здесь я смогу разговаривать с сестрой или кузиной, будучи не так беспомощна, как в кровати. Надо бы заодно выяснить степень нашего родства.

Бодро простучали каблучки Бернардеты и она впорхнула в комнату, не особо скрывая счастливую улыбку на лице. Роскошное траурное платье невозможно сшить за два дня, но девица была одета с иголочки!

Натуральный черный шелк, отделанный тончайшими лиловыми кружевами, черные митенки и черные агатовые украшения — этакий полу-траур. Настоящий траур этого времени – черная креповая ткань, никаких украшений и кружев. Это я точно помню.

Вообще, стоит, конечно, уточнить, в каком я веке. Но во времена моей театральной работы мы ставили пьесу о годах, предшествующих Великой Французской революции. И костюмы того времени я изучала долго и тщательно.

Лучше, пожалуй, я знаю только историю Викторианской моды. То, что я видела из одежды на Елисейских полях, однозначно период Марии Антуанетты. А это значит, что девица нарушает правила приличия. Но, тут уж -- сама дура виновата.

Глава 4

Неделю мне удавалось тянуть время до прихода нотариуса. Каждый раз, когда «обожаемая» сестрица входила в мою комнату, я отворачивалась от нее, делая вид, что у меня нет сил для разговора – приходилось тянуть время перед неизвестностью, что ждала впереди.

И все это время я обдумывала, как жить дальше. Как себя вести и что делать. Очень много обдумывала, не боясь говорить себе правду в лицо – я сама виновата, что моя первая жизнь покатилась под откос. Сама виновата, что позволила так с собой обращаться.

Если они решили просто выгнать меня на улицу, стоит ли поднимать шумиху, обвиняя семейку в обмане? Ведь, по сути, девушка, чье тело я теперь ношу - кровная родственница умершей диктаторши?!

Пожалуй, я смогла бы устроиться в какое-нибудь ателье. Это даст мне время для принятия решения. Или мне найдут место компаньонки в богатом доме? Ни один из вариантов мне не нравился – я прекрасно знала, как тяжела жизнь прислуги.

— Мадлен, довольно притворяться и играть в принцессу, коей ты не являешься! Месье Лювиль уже дважды приходил к нам, и сегодня это будет последний раз. Если ты не спустишься сейчас же, мы просто вызовем еще одного нотариуса, который станет свидетелем! - с порога истерично начала Бернардет.

— Хорошо, дай мне полчаса и пошли служанку, чтобы помогла собраться. Иди, я сейчас, - прохрипела я, не поворачивая головы к двери, от которой не отлипала сестрица, не желая заходить в мою убогую комнату.

Все, время вышло, и сейчас озвучат то, что было известно хозяйке этого дома с самого первого момента. А может, и сестра знала, что меня ждет. Только я все еще тешу себя надеждой, что не останусь на улице. Служанка вошла молча, опустив глаза. Может, и она знает, что мне уготовано судьбой?

— Абель, дай самое красивое платье, теплую шаль, достань самые крепкие чулки и обувь, - без эмоций сказала я вошедшей служанке. А то вдруг прямо сразу и отправят на улицу, так хоть уйду в теплых вещах. Где, интересно, живут нищие, и какие возможности есть по работе у таких, как я?

— Мамзель, зачем вам шаль? Тепло ведь, да и камин с утра растопили, чтоб не сырел дом. Там сейчас тепло - хоть окна открывай. А туфель у вас отродясь не было, только вот башмаки…

— Ладно, давай что есть, если не из чего выбирать. Но платье получше нужно, зачем позориться перед месье? – уже совсем без надежды на хороший исход пробормотала я. Будь что будет. Если карма решила накрыть меня медным тазом в обеих жизнях, так тому и быть. Только вот она не знает, что голыми руками меня не возьмешь.

Когда Абель одела, причесала и усадила меня перед зеркалом, кроме худобы и кругов под глазами я неожиданно заметила странный блеск в своих глазах. Мое, откуда оно ни возьмись, настроение бойца почему-то не вязалось с тем, что было видно в зеркальном стекле. Словно та бывшая Мадлен горевала о своей несчастной жизни.

Я заметила, что служанка тихохонько выскользнула в коридор, и прошептала своему отражению:

— Дорогая, прошу тебя, не бойся. Это я виновата в таком настрое, это меня жизнь кидала, как пакет из-под мусора по дороге. И это я сейчас в ответе за твои прекрасные глаза, за твое молодое сердце. Больше они не смогут нам навредить. Какой бы исход нас ни ждал, мы им покажем «Кузькину мать», «битву при Ватерлоо» и прочие ужасные сражения. В твоем маленьком тельце больше не сломленный птенчик. Здесь теперь боец, вот увидишь, - я улыбнулась, сделала несколько движений пальцами, словно расстреливаю невидимых врагов из пистолета, дунула на «ствол» и уверенным шагом направилась к двери.

— … тетушка благоволила мне, и понимала, что именно мне она должна открыть дорогу, именно мне положено выйти замуж и продолжить наш род, - щебетала Бернардет, речь которой я застала с середины.

Перед ней в гостиной на диване сидел тощий, как спичка, мужчина лет пятидесяти. Если бы не его залысины, которые хорошо были видны с лестницы, я подумала бы, что ему лет двадцать. Уж больно он был подвижен и активен, даже когда сидел. Его длинные руки и ноги походили на конечности кузнечика, и я чуть не засмеялась, представив, что каждый его поворот мог бы издавать стрекочущий звук.

— А вот и Мадлен, - немного растерянно произнесла Бернардет, увидев меня, но ей точно не было стыдно за свою речь. Я уже поняла, что такое положение дел она считает правильным. Скорее, она испытывала неловкость за столь непрезентабельную кузину.

Нотариус быстро, по-кузнечиковски подскочил с дивана, на котором восседал все это время, и на смешно подгибающихся коленях начал пружинить в мою сторону, что чуть не вызвало с моей стороны взрыв смеха. Но "сестра" явно истолковала мое настроение совершенно иначе: принялась всматриваться в мое лицо, немного засуетилась, начала потирать запястья. Она явно не предполагала, что я умею улыбаться.

— Мадемуазель, я Андре Лювиль – нотариус, у которого хранится завещание вашей тетушки. Примите мои искренние соболезнования в связи с вашей утратой. Вы многое перенесли, - он опустил глаза в деланной грусти, но было понятно, что ему плевать на все, что творится здесь, и он скорее хочет озвучить документ, получить причитающееся ему и отправиться из этого дома. - Рад, что ваше здоровье больше не вызывает опасений, и мы, наконец, можем…

— Благодарю за сочувствие, месье. Давайте начнем. Что для этого нужно? – перебила его я слишком уверенным для привычной всем Мадлен голосом. Прошла и села в кресло рядом со своей «милейшей» родственницей.

Пусть. Пусть все думают, что именно смерть тетки повлияла на меня таким образом! И пусть поймут, что "кататься" на себе я больше не позволю.

— Мы уже пригласили слуг и управляющего. Ждали только тебя! – прошипела Бернардет, продолжая рассматривать меня с интересом и легким недоумением.

Она отвлеклась лишь тогда, когда в гостиную прошмыгнули слуги и встали за спиной своей хозяйки, понимая уже, кто здесь будет музыку заказывать. Одна из них принесла чай для нее и месье «кузнечика», совершенно не придавая значения тому, что здесь нас трое. Ну да и ладно, и на нашей улице перевернется грузовик с пряниками.

Глава 5

Вернувшись в комнату и более детально осмотрев содержимое шкафа, пришла к прискорбному выводу, что собирать-то тут особо и нечего. Старые, изношенные платья, ветхое белье с расползшимися кружевами, штопаные чулки.

- Да уж, думаю можно сильно и не спешить паковать своё "имущество", - рассуждала я, обводя скептическим взглядом окружающую обстановку, - При всей своей жадности, трудно представить, чтобы "сестрёнка" могла позариться на такое убожество.

Вздохнула и отобрала то, что покрепче -- пусть будет хоть пара смен одежды. Связала в узел самой крепкой простыней -- пригодится потом на тряпки.

Осознав, что, наверное, не с того конца взялась за переезд, натянула верхнюю одежду и отправилась знакомиться со своим будущим жилищем. Для начала следовало выяснить, что там уже есть, а что придётся тащить с собой или покупать.

Похрустывая январским снегом, по узкой тропинке продралась в самый дальний угол сада. Моему взору предстал крохотный каменный домишко. Черепичная остроконечная крыша, дымится труба камина. Небольшое окошко без признаков шторы, зато плотно покрытое изнутри влагой. А сам домик даже симпатичный, этакая игрушка ребенка-великана, забытая у забора зимнего сада.

- Это вот этим, что ли, драгоценная тётушка хотела унизить нелюбимую племянницу? Чтобы я, мол, жила в этой яичной скорлупе, со слезой наблюдая из своих окон её прекрасный особняк? Ха! Наивная старушка просто никогда не жила в современных хрущёвках! - почти вслух усмехнулась я.

Постучав башмаками о крыльцо, стряхивая налипшие комья, осторожно толкнула дверь и вздрогнула от неожиданности -- во флигеле ещё находился проживавший в нём садовник-привратник.

- А я, того-этого, вот вещички собираю. Приходили уже от мамзель Бернардет … - тоже, видимо, не ожидавший такого быстрого визита будущей хозяйки недвижимости, широколицый простоватый мужчина, мявший в больших "рабочих" руках какую-то тряпку, заметно растерялся.

- Когда вы сможете освободить этот... домик? - спросила я, спокойно оглядывая помещение. Посмотреть было на что.

- Дык, того, эта…, как госпожа новая-то распорядится выделить мне каморку, так я и съеду со всеми нашими удовольствиями. Раньше-то тут еще и садовник жил, но потом он оженился, и ему другой домик предоставили получше, в самом углу сада-то…

- Логично, - подумала я, - когда бы он успел, если завещание только огласили? Придётся идти скандалить с сестрой, чтобы она пошевелилась предоставить мужику альтернативу. Если желает избавить себя от моего присутствия.

Флигель представлял собой каменный дом, состоявший из двух комнат. Не сказать, чтобы в плохом состоянии, всё-таки в нём до сих пор проживал мужчина. То есть, слава богу, дверь, крепкая и тяжелая, не болталась на одной петле и даже не скрипела, мебель не рассыпалась от малейшего прикосновения, потолок не тёк и не грозился обрушиться на голову. На этом хорошие новости заканчивались. В том-то и дело, что в доме много лет жил мужчина. Точнее, холостяк.

В плане уюта и комфорта глазу даже зацепиться было не за что. В прихожей, квадратов, наверное, метров пятнадцать от силы, в которой я сейчас находилась, имелся стол, стул, два сиротливо стоявших у стены табурета, запотевшее окошко с застаревшими потеками под ним и одинокий гвоздик в углу, выполнявший функцию "гардероба". Вот, в общем, и все. Железная плита, похоже, давно не использовалась и даже неизвестно -- рабочая ли она. На поверхность щедро свалены какие-то вещи и на эту неряшливую кучу торжественно водружен драный башмак сорок последнего размера. Один башмак.

А, нет, "слона-то я и не приметил" - в качестве сомнительного отопительного прибора в широком проеме между комнатами присутствовал камин. Но, судя по холодине, стоявшей в доме, задачу свою он исполнял номинально.

- Это Спарта, детка! - со вздохом резюмировала я и продолжила экскурсию.

Вторая комната была чуть меньше, чем прихожая-кухня. Главной, впрочем, как и единственной её достопримечательностью оказалась большая, очень высокая, совершенно неудобная кровать с темно бурым, когда-то цветным, бельем. Рядом, на полу, скучала низенькая табуретка -ступенька. Без нее даже мужчина вряд ли смог бы забраться на место для сна.

- Ножки придётся тупо спилить. Иначе, вообще не понятно, как при моём нынешнем росте покорять этот "Эверест". И приличной занавеской отгородить.

Антисанитария, царившая вокруг, энтузиазма не добавляла.

Немногочисленная, но добротная деревянная мебель была покрыта толстенным жирным слоем застарелой грязи. Как и стены, потолок и всё остальное. Я уже молчу про пол, который не просто никогда, очевидно, не видел коврика, но вообще сперва показался мне земляным. На деле оказалось, что садовник банально не имел "барской" привычки снимать в помещении уличную обувь, и за долгие годы натащил сюда земли, которой хватило бы на небольшой огородик.

- А где, стесняюсь спросить, "клозет"? - подумала я, но вслух спросить не решилась. - Ладно, придётся, видимо, самой что-то придумывать.

В общем, заезжать сюда немедленно по определению невозможно. Придётся сперва выселить привратника (по совместительству садовника) и сделать хотя бы минимальный ремонт.

- Милейший, это всё, что относится к хозяйственной части дома? - спросила я у дядьки, молча поглядывавшего на меня из-под кустистых бровищ.

- Дык, того-этого, погреб у нас имеется, - мужик повлёк меня обратно в прихожую, - вот.

С этими словами, он указал на небольшой квадратный люк в полу, который, в связи с крайней замызганностью последнего, был настолько неприметен, что я бы сама ещё нескоро его обнаружила.

- Любезный, вы не могли бы открыть? - посмотрев на свои руки попросила я, ибо сам бывший хозяин инициативы в этом направлении не проявлял.

- Дык пожалуйста. А на что вам?

- Да действительно, на что? - мысленно ухмыльнулась я и заглянула в образовавшуюся дыру.

Ну, погреб - это, прямо скажем, громко сказано... Так, ямка. Но вместить в себя мешка два-три картошки и мешок лука сможет. Придумать бы ещё, как утеплить дом в целом и заставить функционировать камин максимально эффективно.

Глава 6

Вечером, сидя в кровати и обхватив свои непривычно острые колени, я стала подбивать итоги. Какая-никакая крыша над головой у меня была. Немного денег тоже. На обустройство и первое время должно было хватить. При ну очень скромном существовании, если я буду донашивать существующую у меня одежду и соблюдать трёхразовое понедельник-среда-пятница питание, мне хватит, возможно, на пару лет. Ну, может, чуть дольше: луидор – это, кажется, довольно много…

А учитывая то, что «сестрица» Бернардет костьми ляжет, но при любом подходящем случае постарается выдавить меня отсюда, то на жильё нужно рассчитывать так: один пишем, ноль в уме. А поэтому сильно вкладываться в него не стоит. Всё, что смогу, сделаю своими руками.

И самое главное, как можно скорее нужно найти работу. Меня устроит даже небольшой доход на первое время. Например, учителем рисования я вполне смогу поработать. В крайнем случае, компаньонкой, пусть это и не лучший вариант. Зато у меня будет время узнать этот мир получше.

Нужно хотя бы просто осмотреться и прикинуть, где и чем я смогу зарабатывать постоянно, чтобы прокормить себя и жить нормально. Как только в голове выстроился более-менее стройный алгоритм действий, я расслабилась и моментально заснула.

Утром дверь привычно распахнулась без стука. Я, собственно говоря, уже проснулась и собиралась вставать, что и сделала, не обращая внимания на Бернардет, которая стояла на пороге и только что пар из ноздрей не пускала - так была чем-то возмущена.

- Мадлен! Ты совсем, что ли, забылась?? То болячки твои притворные, то капризы, то спишь до девяти утра! В гладильной лежит гора белья, которую ты должна перегладить, и самое главное, моё зелёное платье с брабантскими кружевами, я надену его сегодня на приём, который организует миссис Кларисса в память о тётушке… - видя, что я совершенно не обращаю на неё внимание, она осеклась и уже менее крикливо продолжила, - Мадлен, ты меня слышишь? Бельё само себя не погладит...

Я неторопливо встала и подошла к окну, посмотреть погоду - сегодня придётся много ходить пешком, нужно знать, как одеться. На вид было свежо и солнечно. Затем подошла к двери, на пороге которой стояла Бернардет, глуповато приоткрыв рот, видимо, от удивления. Я мягко отодвинула её за порог и, наконец, ответила ей:

- Дорогая Бернардет, ты, видимо, чего-то не поняла или забыла. Советую прямо сейчас начинать привыкать обходиться без меня, а заодно искать бесплатную прислугу, которая занималась бы всем тем, что делала здесь я. Давай, милая, удачи. У меня сегодня масса дел, - с этими словами я аккуратно закрыла дверь перед её обомлевшим лицом.

Пока я собиралась, за дверью не раздалось ни звука. Я представила, что Бернардет так и стоит перед ней разинув рот и невольно хихикнула - настроение улучшилось. Всё-таки я была более не менее свободна, и это окрыляло.

Когда открыла дверь - за ней никого не было. Я прошла через комнаты в прихожую, никого не встретив. Вообще, в доме царила подозрительная тишина. Похоже, слуги готовились к смене власти. Я им не завидую.

Честно могу сказать, «сестрица» истерична, хамовата и довольно капризна. Угождать ей – та еще радость. Мне она не нравилась уже тем, что даже собственную сестру, настоящую Мадлен, загнобила. Ну, со мной этот номер не пройдет.

Выйдя на улицу, я с удовольствием глотнула свежего воздуха. Путь лежал вначале к моему новому дому - еще раз осмотреться и составить список покупок для того, чтобы отмыть и обуютить эту нору, дабы она стала напоминать жилище.

Дверь была открыта, ключ торчал в замочной скважине. Присутствия привратника не ощущалось, валялись какие-то обрывки и ветошь. Видимо, он съехал вчера вечером или сегодня утром.

Я мысленно прикинула, что же мне понадобится сегодня. Хорошие жесткие щетки, какое-нибудь хозяйственное мыло, постель, покрывало, полотенца. Пройдя на кухню, я огляделась там - посуда, хотя бы самый минимум. Да уж, немного у меня имущества...

Внезапно я почувствовала накатившую слабость и присела на первый попавшийся табурет. Перенесенная болезнь и травма все еще давали о себе знать. Мне бы по-хорошему еще отлежаться дня три-четыре, усиленно питаясь, восстановить силы. А я даже не позавтракала. Идти просить еды на кухню тоже я больше не могла.

Осмотревшись, нашла какой-то пакет сухарей, оставленный прежним хозяином, и поставила на плиту чайник. Хоть как-то подкрепиться, а то так и на улице недолго упасть. Грызя вполне съедобные, хотя и очень старые сухари и запивая их горячей водой, я раз за разом обходила свой дом, привыкая к нему.

Начать решила с хозяйственной лавки. Двинувшись вперед по улице, спросила по пути пожилую женщину, похожую с виду на служанку богатого поместья, где можно купить всё необходимое, и она указала мне на ближайший переулок, объяснив дорогу.

Миновав несколько переулков, я обнаружила небольшую площадь, на которой хаотично располагались лавки и магазинчики. Все были очень скромными, если не сказать убогими. Грязь чавкала под ногами. Через особо глубокие лужи были перекинуты доски. Стоял гвалт, и в воздухе витало смешение запахов.

Слева располагались мануфактурные лавочки, справа - всякие хозяйственные и ремесленные, а в центре красовались мясные, рыбные и овощные прилавки.

Я рассудила, что начать нужно с самого лёгкого из списка моих покупок и направилась на поиски щеток и мыла. Со щетками проблем не возникло, но поиски мыла меня совершенно обескуражили.

Торговцы с недоумением смотрели на меня, а когда я уже было отчаялась, то обнаружила у крошечной старушки, которая торговала какими-то травами и домашними мазями, несколько кусков домашнего мыла, сделанного из золы и жира. Мыло было слишком твердым для человеческой кожи и предназначалось для стирки. Я взяла все пять кусков, которые у неё были.

- Эй, в сторону! - меня чуть не сбил на своей лошади какой-то дикарь. Я отшатнулась и ударилась плечом о прилавок с рыбой, от взгляда на которую и резкого запаха меня чуть не стошнило. Опять накатила слабость, на лбу выступили капли испарины, нужно было присесть передохнуть.