История одной дуэли

1. Неудача господина д'Орсана

Франсуа-Арман д’Орсан, молодой человек, весьма приятный внешне, богатый и знатного происхождения – поговаривали, что он приходится дальним родственником не то всесильному министру финансов Кольберу, не то когда-то могущественному кардиналу Ришелье, чья тень всё ещё, казалось, витала под сводами Лувра – так вот, этот замечательный молодой человек был в бешенстве.

Стоило ему на несколько месяцев покинуть Париж и удалиться в своё имение, так город сразу изменился до неузнаваемости! Впрочем, возможно, что глаза Франсуа-Армана после сумрака густых лесов, зелени рощ и просторов полей ещё не привыкли к узким городским улицам и домам, которые жались друг к другу тесно, как озябшие воробьи. Но, как бы то ни было, а когда-то любимый Париж казался шевалье д’Орсану серым и грязным, улицы – переполненными людьми до невозможности, городской шум – чересчур громким, а погода – холодной и неприветливой, как равнодушная любовница.

В Париж пришла зима, но пришла как-то вяло, не уверенной поступью полноправной правительницы, а робкими шажками провинившейся служанки, пришла и застыла на пороге, не решаясь идти дальше. Снег выпадал и почти сразу таял, оставляя под ногами отвратительную сероватую кашу, весь Париж был затянут туманом, и чуть ли не каждый второй горожанин кашлял и ёжился от холода и сырости. Неудивительно, что настроение шевалье д’Орсана вполне соответствовало такой погоде.

На улицах Парижа появилось слишком много бродяг и цыган – против них то и дело выпускались грозные указы, но они, исчезая на время, появлялись снова, проникая, как зараза, в любую щель. Проезжая по улицам, д’Орсан замечал то смуглых чумазых мальчишек, выпрашивавших милостыню, то спешащую куда-то полную седовласую женщину, закутанную в шаль, то молодую девушку, развлекавшую зрителей простеньким танцем с бубном.

Не меньше, чем погода и улицы, его разочаровывали люди. Разговоры с бывшими приятелями теперь стали пресными, женщины, когда-то дарившие ему улыбки, едва удостаивали его взглядом, власть имущие им не интересовались. Этим летом, пока Франсуа-Арман в блаженном неведении отдыхал у себя в поместье, в Париже, да и не только в нём, произошли удивительные события, до сих пор бывшие у всех на устах. Говорили о похищении и чудесном возвращении королевских сокровищ, о спасении чести королевы-матери, о невероятном воскрешении четырёх знаменитых мушкетёров – Атоса, Портоса, Арамиса и д’Артаньяна... И, разумеется, об их детях, тоже принявших самое непосредственное участие в произошедших событиях.

Д’Орсан поначалу живо заинтересовался детьми мушкетёров. В возвращение с того света он не верил, но среди пятерых отпрысков мушкетёров было две женщины – точнее, молодые девушки, и это не могло не заинтересовать Франсуа-Армана. Что и говорить, он пользовался успехом у прекрасного пола – высокий, стройный и широкоплечий, с чёрными волосами и пронзительными серо-карими глазами, всегда аккуратно подстриженными усиками и бородкой, насмешливой улыбкой и столь же насмешливым изгибом чёрных бровей. Его лицо называли мужественным, привлекательным, чертовски красивым, дьявольским, а его язык – острым, словно шпага. Франсуа-Арман одержал немало побед как в дуэлях, так и в любви, и любое новое хорошенькое личико было интересно ему.

Но дети мушкетёров разочаровали его сильнее всего остального. Из сыновей мушкетёров не получилось друзей, с которыми можно было распить бутылочку-другую бургундского, с ветерком проехаться по дороге и весело пошутить. Сыновья Атоса, Арамиса и Портоса слишком дорожили своей честью и держались отстранённо, не желая приглашать в свой круг чужих. За очень недолгое время они настолько разозлили Франсуа-Армана, что он готов был вызвать каждого на дуэль, но не находил повода.

Рауль де Ла Фер, сын Атоса, оказался занудой, обожающим читать морали. Он, взирая на окружающих с высоты своего роста (д’Орсана возмущало то, что ему, с его немаленьким ростом, приходилось смотреть на Рауля снизу вверх!), умудрялся оставаться скромным и порой даже незаметным, всегда был рассудителен и являл собой истинное христианское смирение. Тонкие остроты Франсуа проходили мимо сына Атоса, не задевая его, а все предложения дружбы были вежливо и холодно отклонены. Ходили слухи, что во время истории с сокровищами Рауль был ранен кинжалом и чудом остался жив. «Лучше бы его убили», – мрачно думал Франсуа-Арман.

Анри д’Эрбле, сын Арамиса, был, как признавался себе д’Орсан, слишком похож на него самого – красивый утончённый молодой человек, прекрасный наездник и фехтовальщик, острый на язык, при этом с деньгами и высокого, пусть и не вполне законного, происхождения. Он был дружелюбен и открыт в общении, но у Франсуа оставалось неприятное чувство, что д’Эрбле смеётся над ним – за его спиной или же прямо в лицо. «Нет, мне не нужен друг-соперник», – решил для себя д’Орсан.

Леон дю Валлон, сын Портоса, благородным происхождением не обладал и не пытался это скрывать. Он был грубоват, резок, порой несдержан на язык и слишком дерзко смотрел на Франсуа. Вдобавок ко всему, хоть Леон и не был красавцем, его холодный взгляд пронзил едва ли не больше женских сердец, чем задумчивый с поволокой взгляд шевалье д’Орсана. Франсуа-Армана возмущала такая несправедливость. Он мог бы отомстить капитану, влюбив в себя его младшую сестру, но баронесса дю Валлон оказалась совсем не такой, какой её представлял д’Орсан.

Анжелика дю Валлон, дочь Портоса, была мила – этого Франсуа, видя её ясные голубые глаза и счастливую улыбку, отрицать не мог. Вместе с тем она была вспыльчива, прямолинейна, простодушна, наивна, отнюдь не глупа, дурно воспитана и обладала неуёмным аппетитом. Если бы не совершенно к ней не подходивший титул баронессы и не пышные наряды, в которых Анжелика явно чувствовала себя неуютно, она легко сошла бы за крестьянку или трактирную служанку. В общем-то Франсуа-Арман ничего не имел против милых служанок – они, как правило, доставляли куда меньше хлопот, чем их госпожи, – но баронесса с манерами служанки и характером Портоса? Нет уж, увольте!

2. Дуэль на рассвете

Разумеется, шевалье д’Орсан понимал, что его в высшей степени наглая попытка завоевать расположение Жаклин д’Артаньян не останется безнаказанной. Он был готов предстать перед Анной Австрийской и даже перед грозными очами самого Людовика XIV, Короля-Солнца, изобразить горячую влюблённость и страстное раскаяние, но, судя по всему, Жаклин никому не рассказала о его поступке, и это вселяло определённые надежды. Быть может, она не так зла на него, как пыталась показать? Быть может, она уже сожалеет о своём гневе?

В этот день Франсуа-Арман больше не видел Жаклин, да и не стремился к встрече с ней. Тем не менее, под вечер он вновь оказался возле Лувра, и именно там, у дворцовых стен, его окликнул звонкий мальчишеский голос:

– Господин д’Орсан?

Франсуа обернулся и увидел юношу в длинном тёмном плаще – он стоял в полумраке, и лицо его было прикрыто широкополой шляпой, но д’Орсан заметил очень знакомый блеск глаз.

– Да, это я. Прошу прощения, с кем имею честь?

– Жак д’Артаньян, – юноша вскинул голову, и Франсуа поразился сходству брата с сестрой – если бы не тёмные вьющиеся волосы до плеч, жёсткий пронзительный взгляд да полоска усиков над верхней губой, Жак был бы двойником Жаклин. «У них ещё и имена похожи», – подумал д’Орсан, чувствуя, как губы кривятся в презрительной усмешке.

– А, сын маршала Франции, – Франсуа-Арман кое-что слышал о Жаке, но слухи были туманными и противоречивыми – неясно было даже, участвовал ли брат Жаклин в полулегендарном путешествии за сокровищами французской казны. Где он служит и где живёт, имеет ли супругу или любовницу, тоже оставалось тайной.

– Полагаю, вы пришли сюда по делу, связанному с вашей сестрой, – заметил д’Орсан.

– Именно. Вы оскорбили мою сестру, и я вынужден вступиться за её честь, – Жак снова сверкнул глазами, точь-в-точь как Жаклин нынче утром. – Шевалье д’Орсан, я вызываю вас на дуэль!

– Это Жаклин вам рассказала или кто-то другой из дворцового окружения? – прищурился д’Орсан.

– Какое это имеет значение? – холодно спросил д’Артаньян. – Вы отрицаете свою вину? Хотите решить всё миром и принести извинения?

– Да в общем-то никакого, – пожал плечами Франсуа. – И я не отрицаю ничего, хотя и не чувствую себя виноватым. И уж конечно, я никогда не избегал сражений! Если вам так хочется поиграть в своего знаменитого отца и схватиться со мной, я с радостью вам это позволю. Завтра утром, в девять часов, на Королевской площади. Вас устроит?

– Завтра утром, в девять часов, на Королевской площади вы узнаете, чему меня научил отец! – Жак с силой сжал эфес шпаги, висевшей у него на поясе. – Позаботьтесь о составлении завещания, сударь, и помолитесь за вашу душу!

– Завещать своё богатство мне некому, а о моей душе молятся несколько десятков хорошеньких женщин по всей Франции – и как знать, нет ли среди них вашей сестры? – д’Орсан усмехнулся, чувствуя, что привёл этого юношу в бешенство.

– Берегитесь, сударь!

– Беречься? Чего? Неужели вы будете столь бесчестны, что начнёте дуэль раньше срока, прямо здесь, перед окнами дворца? – Франсуа-Арман негромко рассмеялся, отвесил изящный поклон и зашагал прочь. Вскоре он обернулся, чтобы пожелать юноше спокойной ночи, которая будет наверняка последней в его жизни, но Жак д’Артаньян уже исчез, растворился в темноте, будто призрак.

***

Рауль, граф де Ла Фер, сын Атоса и, по общему мнению, самый благоразумный из детей мушкетёров, места себе не находил от беспокойства.

Ему было о чём волноваться. Около часа назад, когда уже стемнело, читать при свете свечи стало невозможно, и граф собирался ложиться спать, ему нанёс визит нежданный гость, точнее, гостья. Увидев Жаклин д’Артаньян в мужском костюме, чёрном парике и с приклеенными над верхней губой усиками, Рауль понял, что эта ночь точно не будет спокойной – а возможно, и многие последующие за ней. Отослав слугу, которому вовсе незачем было знать о маскараде дочери д’Артаньяна, встревоженный Рауль обратился к посетительнице:

– Что случилось, Жак? Судя по тому, что вы навещаете меня в столь поздний час, да ещё и в таком облике, дело предстоит нешуточное. Опасность угрожает королю? Или королеве?

– О нет! – Жаклин решительно тряхнула кудрями. – Опасность угрожает лишь одному высокомерному напыщенному павлину, который считает, что ему всё позволено. Сегодня утром шевалье д’Орсан, – она не произнесла, а скорее выплюнула эту фамилию, – признался мне в любви, а получив отказ, осмелился лезть ко мне с поцелуями!

– Так, – Рауль почувствовал, как его руки сами собой сжимаются в кулаки. Д’Орсан ему не особо нравился – признавая его храбрость и тонкое умение шутить, граф считал его высокомерным и не уважающим женщин. Но Рауль и предположить не мог, что это неуважение коснётся и Жаклин д’Артаньян. – Но это ещё не вся история, верно?

– Только что я встретила его возле дворца в этом облике и вызвала на дуэль от имени Жака д’Артаньяна, – она взглянула прямо на Рауля, и тот поразился ярости, переполнявшей блестящие тёмные глаза. – Завтра утром в девять часов на Королевской площади я преподам ему несколько уроков обхождения с дамами.

– Я так понимаю, что я нужен вам в качестве секунданта? – спросил Рауль, уже догадываясь, каким будет ответ.

Жаклин кивнула.

3. Спящая красавица

Позднее Раулю казалось, что никогда он не выслушивал больше упрёков и не испытывал столько волнений, чем в этот тревожный, утомительный, кажущийся бесконечным день. Когда он, наскоро перетянув рану Жаклин, нёсся по узким улочкам, стараясь выбирать наименее людные, прижав бесценную ношу к груди, время тянулось невыносимо долго. Ноги будто вязли в густом песке, в груди кололо, руки вскоре стало ломить, хоть девушка и была достаточно лёгкой. Добравшись наконец до дома Жаклин, Рауль опустил всё ещё бесчувственную хозяйку на кровать и послал за лекарем.

Время ожидания тянулось ещё дольше, чем время бега по Парижу, и когда лекарь всё-таки появился, Рауль был готов броситься к нему с обвинениями в нерасторопности, но вместо этого выдохнул что-то очень жалкое, не сумев справиться с дрожью в голосе – что-то вроде «Она ведь не умрёт?». Доктор, сухонький седой старичок, казалось, уже отвык удивляться. Вид девушки в мужском костюме не вызвал у него вопросов, причинами ранения он тоже не поинтересовался.

– Можете быть спокойны, сударь, – быстро и ловко произведя осмотр, доложил лекарь Раулю, который разволновался настолько, что вынужден был во время осмотра выйти в соседнюю комнату. – Рана не серьёзная, от потери крови ваша знакомая не умрёт. Около недели ей придётся провести в кровати, да и потом она будет прихрамывать, но это пройдёт, и через месяц-другой она снова сможет танцевать на балах.

Рауль почувствовал такое облегчение, что у него на миг закружилась голова и закололо сердце – напоминание о ране, полученной во время той схватки в таверне. Граф не сумел сдержать радостной улыбки, и лекарь улыбнулся в ответ одними глазами – они были большие, ясные и живые, несмотря на почтенный возраст их обладателя.

Лекарь был, пожалуй, единственным человеком, который не упрекал Рауля. Когда он ушёл, де Ла Фер послал за друзьями, и те не замедлили прибыть. Первой появилась Анжелика – влетела в дверь, ударившись плечом о косяк и даже не заметив этого, вбежала в комнату и испуганно вскрикнула:

– Она жива?

– Жива, – Рауль, сидевший у постели, поднялся навстречу дочери Портоса, бросив при этом тревожный взгляд на Жаклин. Судя по ровному дыханию и лёгкому подрагиванию ресниц, обморок перешёл в глубокий сон, и это немного успокоило Рауля – но не его собеседницу.

– Как вы могли? – голубые глаза Анжелики были полны гнева. – Зачем вы позволили ей сражаться?

– Но как я мог ей помешать? – возмутился Рауль и тут же осёкся, бросив взгляд на спящую Жаклин. – Вы же знаете Жаклин, – продолжал он уже тише, – когда она что-то вобьёт себе в голову, выбить это оттуда невозможно...

– Вы могли её остановить, она бы вас послушалась!

– Тише, баронесса, не надо кричать, вы её разбудите, – попросил Рауль.

– Она не в обмороке? Она просто спит? – Анжелика приблизилась и села на краешек кровати, с тревогой заглядывая в лицо подруги, прекрасное даже сейчас.

– Думаю, да. Посмотрите, как вздымается её грудь, – Рауль посмотрел сам и тут же пожалел об этом. Жаклин так и оставалась в мужском костюме, только левая штанина была разрезана ловким лекарем, и левое бедро туго перетягивали бинты. Шпагу, плащ, сапоги и шляпу Рауль вернул на предназначавшиеся им места, парик и усы оставил на столе, потому что не знал, где их прятала Жаклин. Уже после ухода лекаря, ожидая прихода друзей, он открыл окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух. Тут ему показалось, что жилет сдавливает грудь Жаклин, мешая ей нормально дышать. Рауль аккуратно расшнуровал его, снял с девушки, повесил на место, вернулся к Жаклин, и тут ему внезапно стало жарко.

Граф подумал о том, что он сейчас находится наедине с молодой незамужней девушкой, к тому же лежащей без сознания или спящей, и если об этом узнает кто-нибудь кроме их друзей, Жаклин непременно будет скомпрометирована. Подумал он и о том, что позволил себе некоторые вольности в отношении Жаклин: он перевязывал ей бедро, нёс её на руках, расшнуровывал жилет... О Боже, он ведь почти касался её груди!

При мысли об этом Рауль встал и несколько прошёлся туда-сюда по комнате, чтобы хоть немного успокоиться, затем снова опустился на кровать рядом с раненой. «Все мои вольности были вызваны необходимостью», – сказал он самому себе. «К тому же Жаклин без сознания, и о них никто не узнает. Скоро придёт Анжелика, и о Жаклин будет заботиться женские руки, а о моём участии никто не будет знать».

Ему было стыдно думать и о том, что лекарь касался Жаклин, разрезал её одежду, перевязывал её рану, трогал её бедро. Да, конечно, он уже старик, к тому же наверняка всякого навидался и натрогался на своём веку, и вообще лечить людей – его долг, но Раулю было неприятно при мысли о том, что храбрую девушку, которую они все любили и защищали, трогали чужие мужские руки, а она даже не знала об этом.

А теперь эта девушка лежала перед ним, слабо дыша, лицо её было бледным и казалось прозрачным, высеченным из цельного куска льда, а грудь чуть вздымалась под белой рубашкой, и края рубашки непозволительно расходились, выставляя напоказ белоснежную кожу. Тёмные ресницы Жаклин трепетали, бледные губы чуть искривились – видно, ей снилось что-то нехорошее, или она и во сне чувствовала боль.

«Какая же она всё-таки красавица!» – подумал Рауль и тут же стыдливо отвёл взгляд.

– Она поправится, – не то с вопросом, не то с утверждением произнесла Анжелика, придвигаясь ближе к подруге и сжимая её безвольную руку.