Измена,или Попаданка для Ректора Дракона

Глава 1

Легкий щелчок стилуса по экрану планшета прозвучал в оглушительной тишине моего кабинета почти как выстрел. Я откинулась на спинку эргономичного кресла, которое Макс подарил мне на прошлый день рождения, и с удовлетворением оглядела результат нескольких бессонных ночей. На огромном дисплее передо мной застыл трехмерный рендер «Оазиса» — моего нового детища, проекта, в который я вложила не только все свои знания, но и душу.

Жилой комплекс премиум-класса с вертикальными садами, панорамным остеклением и «умной» экосистемой, которая сама заботилась о комфорте жильцов. Это была не просто архитектура. Это была мечта. Моя мечта о том, каким должен быть идеальный дом. И, судя по восторженным отзывам заказчика, я была на верном пути. В свои двадцать восемь я, Аделина Воронцова, была не просто успешным архитектором. Я была одним из лучших молодых специалистов в городе, и этот проект должен был стать вишенкой на торте моей карьеры.

Солнечный луч, пробившись сквозь панорамное окно, заиграл на поверхности моего стола из полированного дуба, отразился в стеклянной рамке фотографии. На ней мы с Максимкой, счастливые, смеющиеся, стоим на вершине горы где-то в Альпах. Пять лет вместе. Пять лет абсолютного, безоблачного счастья. Он — успешный финансист, я — востребованный архитектор. Мы были той самой идеальной парой из глянцевых журналов: красивые, влюбленные, с блестящими перспективами и общими планами на будущее.

Сегодняшний вечер должен был стать кульминацией. Вечеринка в нашем пентхаусе, который я, разумеется, проектировала сама. Повод двойной: пятая годовщина наших отношений и, что было главным сюрпризом для друзей, объявление о помолвке. Кольцо с безупречным бриллиантом уже неделю лежало в бархатной коробочке в ящике моего стола, и я то и дело доставала его, чтобы полюбоваться, предвкушая тот момент, когда Макс наденет его на мой палец.

Телефон на столе завибрировал, высветив его имя. «Максим». Я улыбнулась и провела пальцем по экрану.

— Привет, любимый.

— Привет, родная, — его голос, бархатный, с легкой хрипотцой, всегда заставлял мое сердце биться чуточку быстрее. — Не отвлекаю?

— Уже нет. Только что отправила финальные правки по «Оазису». Можешь меня поздравить, я официально свободна до понедельника.

— Ты моя умница, — в его голосе прозвучала искренняя гордость. — Я ни на секунду в тебе не сомневался. Слушай, я немного задержусь. Нужно заскочить к нотариусу, подписать пару бумаг по новой сделке. Буду к семи, как раз успею принять душ перед приходом гостей.

— Конечно, работа есть работа. Что-то купить по дороге?

— Нет, я все заказал. Кейтеринг приедет в шесть. Просто расслабься, прими ванну. Ты заслужила отдых, Адель.

— Постараюсь, — я улыбнулась. — Люблю тебя.

— И я тебя, малыш. До вечера.

Короткие гудки. Я положила телефон на стол, и мой взгляд снова упал на рендер «Оазиса». На самом деле, я проектировала его не только для заказчика. В глубине души я создавала его для нас. Я представляла, как мы будем жить в одном из таких домов, как наши дети будут играть в безопасном, зеленом дворе, как мы будем встречать рассветы через панорамные окна...

Я встала и подошла к окну. Москва раскинулась внизу, сверкая тысячами огней в сгущающихся сумерках. Идеальная жизнь, идеальный мужчина, идеальное будущее. Иногда мне становилось даже страшно от того, насколько все было хорошо. Словно я выиграла в какую-то вселенскую лотерею.

Мысли вернулись к вечеру. Платье от известного дизайнера уже висело в гардеробной, ожидая своего часа. Идеально скроенный шелк цвета шампанского, подчеркивающий каждый изгиб фигуры. Я хотела выглядеть сегодня сногсшибательно. Для него. Для нас.

Вернувшись к столу, я решила еще раз проверить смету по нашему будущему загородному дому, участок под который мы купили в прошлом месяце. Я открыла папку с файлами на его ноутбуке, который он оставил дома, торопясь утром на встречу. Пароль был простой — дата нашего знакомства. Я улыбнулась этой сентиментальной детали. Макс, несмотря на свою жесткую профессию, был невероятным романтиком.

Папка «Наш дом» была на месте. Я открыла ее и погрузилась в расчеты. Все шло по плану. Но что-то заставило меня отвлечься. Какой-то внутренний зуд, необъяснимое беспокойство. Я машинально перевела взгляд на список последних открытых документов. «Договор дарения Лера.docx».

Лера. Моя лучшая подруга. Зачем Максу понадобился договор дарения на ее имя? Я нахмурилась. Наверное, помогает ей с какими-то юридическими вопросами. Лера недавно разводилась с мужем, и Максим, как верный друг, вызвался проконсультировать ее. Он вообще любил всем помогать.

Я уже собиралась закрыть окно, отругав себя за неуместное любопытство, но палец сам собой дрогнул и кликнул по файлу. Документ открылся. Стандартная юридическая форма. «Я, Максим Игоревич Романов, находясь в здравом уме и твердой памяти, дарю...» Я пробежала глазами дальше, и сердце пропустило удар. «...автомобиль марки Porsche Cayenne, регистрационный номер...»

Это была его машина. Его любимый «Порше», который он купил полгода назад. Он дарит его Лере? Может, это какой-то сложный юридический финт, чтобы уберечь имущество подруги от посягательств ее бывшего мужа? Да, точно. Должно быть, так и есть. Максим просто оформляет машину на себя, чтобы потом вернуть. Он такой заботливый.

Я закрыла файл, но неприятный осадок остался. Почему он мне ничего не сказал? Мы ведь делились абсолютно всем. Я решила позвонить Лере, спросить, как у нее дела, и заодно, может, она сама проговорится.

— Приветик, красотка! — ее голос в трубке был веселым и беззаботным. — Готовишься к грандиозной ночи?

— В процессе. Ты как? Все в силе на сегодня?

— Конечно! Уже выбираю, какое из моих платьев произведет фурор. Слушай, я тут немного застряла в пробке, но Максим обещал меня подхватить. Так что приедем вместе, не теряйте.

— Макс? — я замерла. — Но он же поехал к нотариусу...

— Ну да, по пути, — беззаботно ответила Лера. — У него дела как раз в моем районе. Очень удобно. Ладно, все, целую, до встречи!

Глава 2

Ночная Москва неслась мне навстречу, рассыпаясь на миллионы неоновых огней и сливаясь в одну сплошную размытую полосу. Я вела машину на автомате, мое тело было здесь, в кожаном кресле, руки сжимали руль с такой силой, что побелели костяшки, но разум был далеко. Он снова и снова прокручивал картинки с экрана ноутбука: улыбающиеся, счастливые лица Макса и Леры на фоне чужих городов, сканы документов, мое имя, замененное на ее. Предательство. Слово, которое я раньше встречала только в книгах и фильмах, теперь обрело плоть и кровь. Оно сидело рядом со мной на пассажирском сиденье, ледяное, осязаемое, и дышало мне в лицо запахом лжи.

Я не плакала. Слезы, казалось, замерзли где-то глубоко внутри, превратившись в острые льдинки, которые царапали душу. Вместо горя была только звенящая, пульсирующая пустота и холодная, как сталь, ярость. Она была моим топливом, моей броней. Она не давала мне развалиться на части прямо здесь, за рулем, посреди Третьего транспортного кольца.

Башни «Москва-Сити» вырастали передо мной, пронзая темное небо, словно осколки стекла. Они были символом амбиций, успеха, больших денег. Символом всего, к чему стремился Максим. И к чему, как я думала, мы стремились вместе. Какая ирония. Их новое любовное гнездышко, купленное на мои деньги, свитое из моих идей, находилось здесь, в самом сердце этого мира тщеславия.

Я свернула на подземную парковку. Охранник в будке мельком взглянул на мою машину и нажал кнопку, поднимая шлагбаум. Я припарковалась на свободном месте, заглушила мотор и несколько секунд просто сидела в тишине, собираясь с мыслями. В сумочке на соседнем сиденье лежала флешка — мой единственный козырь, мое доказательство. И коробочка с кольцом — символ несостоявшегося будущего.

Выйдя из машины, я на негнущихся ногах пошла к лифтам. Огромный, отделанный мрамором и стеклом холл встретил меня тишиной и запахом дорогих духов. За стойкой ресепшена сидел молодой человек в безупречном костюме. Он окинул меня оценивающим взглядом. Я была одета в простой, но элегантный брючный костюм, в котором собиралась провести вечер в офисе. Никакого вечернего платья, никакой укладки. Только бледное лицо и горящие глаза.

— Добрый вечер, — я подошла к стойке, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. — Мне нужно в апартаменты 1408.

— Вас ожидают? — консьерж поднял бровь.

— Да. Я привезла заказ для Валерии Орловой, — я солгала, не моргнув глазом. Лера обожала заказывать лимитированные коллекции косметики, и курьеры были для нее привычным делом.

— Одну минуту. — Он набрал номер на телефоне. Мое сердце замерло. Если Лера скажет, что никого не ждет, все пропало. Консьерж говорил тихо, и я не могла разобрать слов. Наконец, он положил трубку. — Проходите, четырнадцатый этаж.

Он указал на турникет, и я, приложив выданную им временную карту, прошла к лифтам. Зеркальные двери сомкнулись, и кабина бесшумно поползла вверх. В отражении я увидела незнакомую женщину. Слишком худую, со впалыми щеками и темными кругами под глазами. Это была я. Но в то же время уже не я. Та, прежняя Аделина, осталась там, в прошлой жизни, час назад. Эта женщина в зеркале была кем-то другим. Кем-то, кто шел на войну.

Дзинь.

Лифт остановился. Двери открылись, выпуская меня в тихий, освещенный мягким светом коридор, устланный толстым ковром, который глушил шаги. 1408. Вот она, эта дверь. Простая, обитая темным деревом, безликая. Но за ней — эпицентр моего личного землетрясения.

Я нажала на кнопку звонка. Секунда, другая. За дверью послышались шаги. Щелкнул замок.

Дверь открыла Лера. Она была в коротком шелковом халатике, который едва прикрывал ее бедра. Волосы были влажными после душа, а на лице играла счастливая, расслабленная улыбка. Увидев меня, она замерла, и улыбка сползла с ее лица, как тающий снег.

— Аделина? Что ты здесь делаешь? — в ее голосе смешались удивление и плохо скрытая тревога.

Я ничего не ответила. Я просто смотрела на нее. На мою лучшую подругу. На ту, с которой мы делили секреты с первого класса, плакались друг другу в жилетку из-за мальчишек, поддерживали во всем. Сейчас я смотрела на нее и видела только ложь.

Из глубины квартиры появился Макс. Он был в домашних брюках, с голым торсом, и вытирал волосы полотенцем. Увидев меня, он застыл на месте, как истукан. Полотенце выпало из его рук и глухо шлепнулось на пол.

— Аделина... — прохрипел он. Его лицо стало белым как полотно.

Вот она, картина маслом. Мой жених и моя лучшая подруга. В их новом доме. В мой праздничный вечер. Вся жестокая, омерзительная правда была передо мной, и она была еще уродливее, чем я могла себе представить.

— Я не помешала? — мой голос прозвучал на удивление спокойно и холодно. Я сама от себя не ожидала такого самообладания. — У вас, я смотрю, своя годовщина.

— Адель, это не то, что ты думаешь! — залепетала Лера, инстинктивно запахивая халатик. — Мы просто...

— Просто что? — я перебила ее, делая шаг внутрь квартиры и закрывая за собой дверь. — Просто отмечаете удачную сделку? Продажу моего проекта? Или покупку этой квартиры? А может, подарок в виде новенького «Порше»? В честь чего сегодня пьем шампанское, ребята? Поводов-то много.

Они переглянулись. На их лицах был написан ужас. Ужас не от того, что они причинили мне боль. А от того, что их поймали.

— Откуда ты знаешь? — голос Максима был глухим. Он пришел в себя первым. На его лице больше не было растерянности. Вместо нее проступило холодное, злое раздражение.

— Ты оставил свой ноутбук дома, гений, — я криво усмехнулась. — И свою папку «Новая жизнь». Очень трогательно, кстати. Ты всегда был сентиментальным.

Я обошла их и прошла в гостиную. Панорамные окна во всю стену открывали захватывающий вид на ночной город. Дорогая мебель, еще покрытая местами защитной пленкой. На столике — бутылка шампанского в ведерке со льдом и два бокала. Один со следами губной помады. Лериной помады.

— Ты все не так поняла, — Макс пошел за мной. — Я хотел тебе все объяснить. Позже.

Глава 3

Темнота не была пустотой. Она была густой, вязкой, как смола. Она заполнила мои легкие, уши, мысли. В ней не было ни звуков, ни образов, только ощущение бесконечного, медленного падения. Я не знала, сколько времени прошло с того момента, как мир взорвался скрежетом металла и звоном разбитого стекла. Секунда? Минута? Вечность?

Потом, откуда-то издалека, начал просачиваться звук. Противный, монотонный, навязчивый вой автомобильной сигнализации. Он был первым якорем, который зацепился за мое ускользающее сознание и потянул его обратно, к поверхности. Вслед за звуком пришел запах. Резкий, едкий запах бензина и чего-то еще — горячего, горелого, плавящегося пластика.

Я попыталась сделать вдох, и грудную клетку пронзила тупая, ноющая боль, словно на нее положили бетонную плиту. Воздух входил в легкие со свистом, принося с собой привкус крови и пыли. Я открыла глаза. Или попыталась открыть. Правый глаз не слушался, веко было тяжелым, склеенным чем-то липким. Левый с трудом приоткрылся, но все, что я увидела, была мутная, размытая картинка. Паутина трещин на лобовом стекле, сквозь которую пробивался тусклый свет уличного фонаря.

Я лежала на боку, прижатая к пассажирской двери. Мое тело было ловушкой, из которой я не могла выбраться. Я попробовала пошевелить рукой, ногой — ничего. Они не слушались, словно были чужими. Только боль была моей. Она была везде. В груди, в голове, которая раскалывалась от пульсирующих ударов, в ногах, зажатых искореженным металлом.

Но эта боль была... фоновой. Далекой. Словно она происходила с кем-то другим. Потому что настоящая боль, та, что разрывала меня на части, была не в теле. Она была внутри. Она была воспоминанием о двух улыбающихся лицах на экране ноутбука. Она была эхом лживых слов «люблю тебя, малыш». Она была привкусом предательства на губах, который был острее и реальнее, чем вкус собственной крови.

Сознание то уплывало, то возвращалось, и в эти моменты просветления в голове вспыхивали обрывки воспоминаний. Не те счастливые, глянцевые картинки, которыми я так дорожила. Нет. Теперь мой мозг, словно безжалостный следователь, подсовывал мне другие кадры. Те, которым я раньше не придавала значения.

Вот мы сидим в ресторане, отмечаем мой день рождения. Макс дарит мне ключи от этой самой машины, на которой я сейчас умираю. Он говорит тост: «За мою талантливую, гениальную Аделину. Без тебя я бы ничего не добился». А за его спиной стоит Лера, и на ее губах мелькает странная, едва заметная усмешка. Тогда я подумала, что она просто радуется за нас. Сейчас я понимала — она смеялась надо мной.

Другой кадр. Мы с Лерой сидим у меня на кухне, пьем вино. Я жалуюсь ей, что Максим стал каким-то отстраненным, вечно в командировках. Она обнимает меня, гладит по голове и говорит: «Аделинка, не накручивай себя. У него сложный период на работе. Ты должна его поддержать. Мужчины — они как дети, им нужна наша забота». Она смотрела на меня своими честными, сочувствующими глазами, а сама только что вернулась из постели моего мужчины.

Каждое такое воспоминание было как новый удар, как новый осколок стекла, впивающийся в сердце. Вся моя жизнь, все пять лет, которые я считала самыми счастливыми, оказались грандиозным, хорошо срежиссированным спектаклем. А я была в нем главной героиней — слепой, доверчивой идиоткой, которая аплодировала своим палачам.

Снаружи послышались сирены. Их вой становился все громче, ближе. Красные и синие проблески заплясали на трещинах лобового стекла, окрашивая салон в апокалиптические цвета. Кто-то кричал. Кто-то пытался открыть мою дверь. Я слышала это как сквозь толщу воды. Мне было все равно.

Спасать было уже нечего. И некого. Настоящая Аделина Воронцова умерла не здесь, в этой груде металла. Она умерла час назад, в своем шикарном офисе, глядя на экран ноутбука. Эта авария была лишь постскриптумом. Эпилогом к истории одной глупой веры.

Странно, но мне не было страшно. Страх тоже умер вместе с любовью и доверием. Была только всепоглощающая, бездонная усталость. Я устала от этой боли. Я устала от этой лжи. Я устала от этой жизни, которая оказалась фальшивкой. Смерть казалась не трагедией, а избавлением. Милосердным выходом из комнаты пыток, в которую превратился мой мир.

Я закрыла единственный видящий глаз. Пусть. Пусть все закончится. Пусть они забирают свои деньги, свои квартиры, мои проекты. Пусть они будут счастливы на руинах моей жизни. Мне уже все равно. Я ухожу. Я сдаюсь.

Я погружалась в темноту, и она уже не казалась такой вязкой. Она была легкой, успокаивающей. Она обещала покой. Конец боли.

Но когда я уже почти достигла дна, когда сознание было готово раствориться окончательно, что-то произошло. Глубоко внутри, под слоями отчаяния и апатии, что-то шевельнулось. Крошечная, едва заметная искорка. Она тлела, разгораясь все ярче и ярче, превращаясь в огонь.

Это была злость. Нет, не так. Это была ЯРОСТЬ.

Чистая, первобытная, всепоглощающая. Ярость на них — за то, что они сделали. И ярость на себя — за то, что позволила им это сделать. За свою слепоту. За свою наивность. За то, что я вот так просто лежу здесь и сдаюсь, оставляя им поле битвы без единого выстрела.

Нет.

НЕТ.

Они не заслужили такой легкой победы. Они не заслужили права жить счастливо, переступив через меня. Они должны заплатить. Они должны были увидеть, что я не просто сломленная жертва. Они должны были пожалеть о том дне, когда решили, что меня можно безнаказанно уничтожить.

Эта мысль, эта ярость, стала вдруг важнее всего. Важнее боли. Важнее усталости. Важнее самой смерти. Она стала единственным, что имело значение.

Я не хочу умирать. Не так. Не сейчас.

Я хочу жить. Я хочу вернуться. Я хочу посмотреть им в глаза еще раз, но уже не с болью, а с силой. Я хочу забрать не только свое, но и их. Я хочу, чтобы они оказались на моем месте. На самом дне.

Мир вокруг начал сужаться, превращаясь в черный туннель. Звуки сирен и крики людей стихли, растворились в гулком биении моего собственного сердца, которое вдруг начало отбивать бешеный, отчаянный ритм. Я цеплялась за эту ярость, как утопающий за соломинку. Она была единственным, что держало меня на плаву в этом океане небытия.

Глава 4

Возвращение было не падением, а резким, мучительным толчком из небытия. Словно меня, замерзшую и окоченевшую, бросили в ледяную воду. Первый вдох был судорожным, рваным, и в легкие ворвался воздух, густо замешанный на запахе гнили, сырости и чего-то кислого, от чего заслезились глаза. Я закашлялась, и каждый кашель отдавался тупой болью во всем теле, но это была уже не та всеобъемлющая боль от травм. Эта была другая — мышечная, ноющая, словно после долгой, изнурительной болезни.

Я лежала на чем-то твердом и холодном. Камень. Грубый, неровный, он впивался в спину и затылок через тонкую, ветхую ткань. Я с трудом разлепила веки. Надо мной не было ни больничного потолка, ни мигающих огней скорой помощи. Только узкая полоска грязно-серого, почти лилового неба, зажатая между двумя высокими, обшарпанными стенами, которые, казалось, вот-вот сомкнутся. Стены были сложены из темного, замшелого камня, испещренного трещинами и грязными подтеками. Из крошечных, зарешеченных окон под самой крышей не лился свет.

Где я?

Последнее, что я помнила — удар, темнота и отчаянное желание получить второй шанс. Это что, он и есть? Загробная жизнь в виде грязной подворотни? Я попыталась сесть, опираясь на руки, и тут же замерла.

Это были не мои руки.

Мои руки были руками архитектора — с длинными, тонкими пальцами, ухоженными ногтями с безупречным маникюром цвета нюд. Эти же руки были худыми, с обломанными, грязными ногтями и кожей, покрытой сетью мелких царапин и ссадин. На запястье не было моих любимых швейцарских часов — подарка Макса на нашу первую годовщину. Вместо них — только грязные разводы.

Паника, холодная и липкая, начала медленно подниматься по позвоночнику. Я опустила взгляд на себя. На мне было что-то, отдаленно напоминающее платье, сшитое из грубой, колючей мешковины неопределенного серо-коричневого цвета. Оно было рваным, грязным и пахло так же, как и вся эта подворотня. Мои ноги были босыми, ступни покрыты слоем грязи и тоже исцарапаны.

Нет. Нет, нет, нет. Это сон. Кошмар. Последствия аварии, кома, бред. Я сейчас проснусь в больничной палате, и рядом будет сидеть мама, держа меня за мою, настоящую руку.

Я заставила себя подняться на ноги. Тело слушалось плохо, мышцы были слабыми, ватными. Голова кружилась. Я прислонилась к холодной, влажной стене, чтобы не упасть. Рядом стояла огромная лужа, черная и маслянистая от грязи. Дрожа, я наклонилась и посмотрела на свое отражение.

Из мутной воды на меня смотрела незнакомка.

Девушка. Огромные, испуганные глаза на худом, изможденном лице. Цвет глаз я разобрать не могла, но они точно были не моими, карими. Эти были светлыми. Спутанные, серебристого цвета волосы падали на лицо грязными прядями. Острые скулы, запавшие щеки, бледные, потрескавшиеся губы. Ничего общего с холеной, уверенной в себе двадцативосьмилетней Аделиной Воронцовой. Ни единой знакомой черты.

Я отшатнулась от лужи, спиной впечатавшись в стену. Дыхание перехватило. Это не сон. Это не бред. Это реальность. Чужая, страшная, невозможная реальность.

Второй шанс.

Я просила о втором шансе. И вот он. Я жива. Но это не моя жизнь. И даже не мое тело.

Мозг отчаянно пытался найти логическое объяснение. Трансмиграция душ? Переселение? Реинкарнация? Слова из фантастических романов, которые я читала в юности, теперь казались единственным возможным объяснением. Я умерла там, в своей машине, на московской улице. А моя душа, мое сознание, каким-то непостижимым образом перенеслось сюда. В это тело. В это место.

Я осторожно выглянула из подворотни. Передо мной была узкая, мощеная булыжником улица. Дома стояли вплотную друг к другу, их верхние этажи с деревянными балками нависали над дорогой, создавая ощущение постоянного полумрака. Никаких машин. Никакого асфальта. По улице медленно брели люди, одетые в такую же грубую, простую одежду, как и на мне. Женщины в длинных юбках и чепцах, мужчины в штанах и рубахах, подпоясанных веревками. Неподалеку проехала телега, запряженная тощей, измученной лошадью, и ее колеса с грохотом подпрыгивали на неровном камне.

Воздух был наполнен незнакомыми запахами: дыма из печных труб, свежеиспеченного хлеба, навоза, чего-то пряного и чего-то откровенно протухшего. Люди говорили на незнакомом языке, но, к моему величайшему изумлению, я понимала каждое слово. Их речь была немного гортанной, грубоватой, но смысл доходил до меня без малейших усилий. Словно я знала этот язык всю жизнь. Еще один кусочек в мозаику этого безумия.

Средневековье. Или мир, очень на него похожий. Мир без технологий, без гигиены, без моих прав и моего статуса. Здесь я была никем. Хуже, чем никем. Оборванкой в грязном платье, без денег, без документов, без малейшего понятия, как выжить.

Паника сменилась отчаянием. Глухим, беспросветным. Зачем мне такой второй шанс? Чтобы умереть от голода или болезни в этой грязной дыре? Чтобы до конца своих дней вспоминать свою прошлую, идеальную жизнь, которая оказалась ложью, и эту, новую, которая была сущим адом? Слезы, которых не было после предательства, теперь хлынули из чужих глаз. Я сползла по стене на землю, обхватила худые колени руками и зарыдала. Беззвучно, сотрясаясь всем телом, оплакивая себя, свою потерянную жизнь, свое украденное будущее и это страшное, безнадежное настоящее.

Я не знаю, сколько я так сидела. Время потеряло всякий смысл. Но в какой-то момент мой плач прервал шум и крики, донесшиеся с улицы. Я подняла голову, вытирая слезы тыльной стороной грязной ладони.

В нескольких метрах от моей подворотни разворачивалась драма. Двое стражников в тусклых металлических нагрудниках и шлемах трясли за шиворот маленького мальчика лет семи. Он был худым и оборванным, как и все вокруг, и отчаянно вырывался, прижимая к груди что-то завернутое в тряпицу.

— Попался, воришка! — рычал один из стражников, здоровенный детина с багровым лицом и редкими усами. — Думал, от стражи убежишь? А ну, показывай, что стащил!

— Ничего я не брал! Пустите! — тоненько взвизгнул мальчишка.

Глава 5

Легкие горели огнем. Каждый вдох был как глоток раскаленного металла. Мышцы на ногах, не привыкшие к таким нагрузкам, свело судорогой, но я не останавливалась. Я бежала, подгоняемая страхом и адреналином, петляя по лабиринту незнакомых, зловонных переулков. За спиной не утихал яростный рев и тяжелый топот сапог — стражники не отставали. Они знали этот город, каждый его закоулок, а я была здесь чужой, заблудившейся крысой, мечущейся в ловушке.

Я выскочила на небольшую площадь, заставленную пустыми на ночь прилавками, и поняла, что это конец. Дальше пути не было. Передо мной была глухая стена, справа и слева — гладкие фасады домов без единого уступа. Я попалась.

Тяжело дыша, я обернулась. Два стражника, Ганс и его багроволицый напарник, перекрывали единственный выход с площади. Они не торопились, приближаясь медленно, с хищными, торжествующими ухмылками на лицах. Их глаза, все еще красные от перца, горели злобой.

— Ну что, добегалась, пташка? — прохрипел здоровяк, потирая кулаки. — Теперь ты у нас попляшешь. За нападение на стражу знаешь, что бывает?

— Мы тебе покажем и «красную хворь», и все остальные цвета радуги, — поддакнул Ганс, вытаскивая из-за пояса короткую, тяжелую дубинку.

Я попятилась назад, пока спина не уперлась в холодный камень стены. Сердце колотилось где-то в горле. Все. Это конец... Сейчас они изобьют меня до полусмерти и бросят в какую-нибудь сырую темницу, где я сгнию, забытая всеми. Мой второй шанс оказался еще короче и бесславнее первого. Какая ирония. Я сбежала от предательства, чтобы умереть от рук тупых, жестоких садистов в средневековой дыре.

Но когда здоровяк уже замахнулся, чтобы схватить меня, из переулка, откуда я только что выбежала, раздался новый звук. Не топот сапог, а четкий, размеренный шаг нескольких человек. И властный, холодный голос, который заставил стражников замереть на месте:

— Именем Магической Академии «Драконова Кровь», остановитесь!

Из тени вышли трое. Они были одеты не в тусклые доспехи городской стражи, а в темно-синие, почти черные кожаные куртки с высоким воротом, на груди у каждого был вытиснен герб — свернувшийся в кольцо дракон, кусающий собственный хвост. Их лица были серьезными и сосредоточенными, а взгляды — острыми и пронзительными, лишенными примитивной злобы стражников. В них чувствовалась другая сила. Дисциплинированная, уверенная и оттого еще более пугающая.

Тот, что шел впереди, — высокий мужчина с коротко стриженными седыми волосами и шрамом, пересекающим бровь, — остановился в нескольких шагах от нас. Его глаза, холодные, как зимнее небо, скользнули по стражникам, по мне, и снова вернулись к стражникам.

— Что здесь происходит? — спросил он. Голос у него был спокойный, но в нем звучал металл, не терпящий пререканий.

Городские стражники заметно сдулись. Их былая спесь испарилась. Они вытянулись, пытаясь придать себе бравый вид.

— Магистр Крей, сэр! — отрапортовал здоровяк. — Мы задержали преступницу. Нападение на представителей закона при исполнении.

— Преступницу? — седовласый, магистр Крей, перевел взгляд на меня. Я съежилась под этим взглядом, чувствуя себя букашкой под микроскопом. — Эту девчонку? Она на вас напала? На двоих вооруженных мужчин?

— Она использовала... колдовство! — выпалил Ганс. — Ослепила нас каким-то красным порошком!

Крей слегка приподнял бровь. Его спутники, стоявшие чуть позади, переглянулись. Один из них, молодой парень с напряженным лицом, держал в руках странный артефакт — шар из дымчатого хрусталя, который слабо пульсировал тусклым светом.

— Полчаса назад в этом квартале был зафиксирован неконтролируемый всплеск хаотической магии, — произнес Крей, и его слова были адресованы уже не стражникам, а мне. — Достаточно сильный, чтобы сбить наши поисковые амулеты. Это было твое «колдовство»?

Я смотрела на него, ничего не понимая. Магия? Всплеск? Я просто бросила горсть перца. Какая магия?

— Я... я не знаю, о чем вы, — пролепетала я. — Я просто хотела помочь мальчику...

— Нам не интересно, кому ты хотела помочь, — отрезал Крей. — Нам интересен источник всплеска. И наш артефакт указывает прямо на тебя.

Молодой патрульный шагнул вперед, и хрустальный шар в его руках вспыхнул ярче, когда он приблизился ко мне. Пульсация стала чаще.

— Источник здесь, магистр. Сомнений нет. Очень нестабильный, но сильный фон.

Крей кивнул, словно услышал то, что и ожидал. Он снова посмотрел на городских стражников.

— Ее преступление больше не входит в вашу юрисдикцию. Все, что связано с неконтролируемым проявлением магии, — дело Академии. Мы ее забираем.

— Но, магистр... она... — начал было здоровяк, но осекся под ледяным взглядом Крея.

— Вы можете вернуться к своим обязанностям, — тон Крея не оставлял места для возражений. — Или вы хотите составить официальную жалобу в Магистрат на то, что вас победила безоружная девчонка с помощью специй?

Лица стражников побагровели еще сильнее, на этот раз от унижения. Они что-то пробормотали себе под нос, злобно зыркнули на меня и, развернувшись, понуро побрели прочь с площади.

Я осталась одна против троих патрульных Академии. Если я думала, что стражники — это плохо, то я ошибалась. От этих троих веяло такой силой и опасностью, что городская стража казалась на их фоне безобидными детьми.

— Пойдем, — коротко бросил Крей и развернулся.

Двое других патрульных встали по бокам от меня, недвусмысленно давая понять, что бежать бесполезно. Мне ничего не оставалось, как пойти за их командиром.

Мы шли по ночному городу, но теперь уже не по грязным трущобам, а по центральным улицам, которые становились все шире и чище. Дома были выше, из камня, в окнах горел свет. Мы миновали городскую стену через огромные ворота и вышли на широкую, мощеную дорогу, ведущую вверх по склону холма, нависающего над городом. На вершине этого холма громоздилось огромное, циклопическое сооружение.

Магическая Академия «Драконова Кровь».

Глава 6

Дверь моей импровизированной камеры открылась не сразу. Прошло, наверное, не меньше часа после того, как ректор Каэлан оставил меня одну со своим презрительным приговором. Я уже успела свыкнуться с мыслью, что проведу здесь ночь, но лязг засова заставил меня вздрогнуть. На пороге стоял магистр Крей. Его лицо было, как и прежде, бесстрастным, но во взгляде больше не было той первоначальной настороженности. Теперь в нем читалась сухая, деловитая усталость.

— На выход, — коротко бросил он. — Ректор распорядился поместить тебя в общее крыло.

Я молча поднялась. Ноги затекли и слушались плохо. Крей не торопил. Он просто ждал, пока я, пошатываясь, выйду в коридор. Он повел меня по тем же гулким, безликим проходам, но в другом направлении. Мы поднимались по винтовым лестницам, пересекали длинные галереи, стены которых были украшены не картинами, а пустыми, пыльными гобеленами, изображавшими сцены битв драконов и каких-то чудовищ. Весь интерьер Академии кричал о силе, войне и древности. Ни намека на уют или то, что здесь могут жить люди, а не каменные изваяния.

Наконец, мы остановились перед неприметной дверью в одном из самых дальних и темных коридоров. Крей толкнул ее, и меня окутал спертый, тяжелый воздух, пахнущий нестираной одеждой, дешевым мылом и кислым запахом человеческих тел.

— Твоя новая комната, — без всякой иронии сообщил магистр. — Комната для найденышей.

Это была большая, вытянутая комната, больше похожая на казарму. Вдоль стен в два яруса стояли грубые деревянные нары, штук двадцать, если не больше. На большинстве из них уже кто-то спал или просто лежал, завернувшись в тонкие, серые одеяла. Посреди комнаты стоял длинный стол и несколько скамей. Единственное, высоко расположенное окно под потолком было наглухо закрыто и пропускало лишь скудный, призрачный свет двух местных лун.

Несколько девушек, сидевших за столом, подняли на меня глаза. В их взглядах не было ни любопытства, ни сочувствия. Только глухая, враждебная настороженность. Я была для них чужой. Новой проблемой. Еще одним ртом, который будет претендовать на скудную еду и место под крышей.

— Вот, — Крей протянул мне сверток. — Твоя форма. Завтра в пять утра подъем по колоколу. Староста покажет, где умывальники и куда идти на работы. Постарайся не доставлять неприятностей. Ректор не любит, когда его беспокоят по пустякам. Особенно из-за таких, как ты.

Он не стал дожидаться ответа. Развернулся и ушел, его размеренные шаги быстро затихли в коридоре. Дверь за ним не запирали. Видимо, бежать отсюда было просто некуда.

Я осталась стоять на пороге, чувствуя на себе тяжелые взгляды обитательниц комнаты. Никто не проронил ни слова. Тишина была гнетущей. Я медленно прошла к единственной свободной койке — на верхнем ярусе в самом дальнем углу. Забросив на нее свой сверток, я с трудом забралась наверх. Матрас, если это можно было так назвать, представлял собой набитый комковатой соломой мешок, который кололся сквозь тонкое одеяло.

Я развернула «форму». Это было платье. Простое, бесформенное, как мешок, сшитое из грубой, серой ткани, которая на ощупь напоминала наждачную бумагу. Оно было еще уродливее и унизительнее, чем то рванье, в котором я очнулась в этом мире. Это была одежда не для человека, а для безымянной функции. Одежда, которая стирала личность.

Я снова почувствовала волну унижения, такую же сильную, как и после разговора с ректором. В прошлой жизни я носила одежду от лучших дизайнеров, сшитую на заказ. Я сама создавала красоту и гармонию. А теперь моим уделом был этот серый мешок. Мой второй шанс все больше походил на изощренную пытку.

Я лежала, уставившись в темный каменный потолок, и слушала дыхание спящих девушек. Я была одна. Абсолютно одна в чужом, враждебном мире, в чужом теле, без единой зацепки, как жить дальше. Но сквозь отчаяние и унижение пробивался упрямый росток злости. Той самой злости, что не дала мне умереть.

Бесполезная трата времени? Проблема? Насекомое? Нет. Я — Аделина Воронцова. И я заставлю их запомнить мое имя.

Подъем по колоколу был пыткой. Пронзительный, дребезжащий звон ворвался в сон, выдернув меня из короткого забытья. Девушки вокруг начали просыпаться, двигаться, как тени в полумраке. Никаких разговоров, никаких «доброе утро». Только сопение, покашливание и шарканье босых ног по каменному полу.

Одна из девушек, повыше и покрепче остальных, с коротко остриженными темными волосами и угрюмым лицом, подошла к моей койке и ткнула пальцем вверх.

— Новенькая. Вставай. Опоздаешь на работы — оставят без ужина.

Это, видимо, и была староста. Я молча сползла вниз. Староста, которую, как я позже узнала, звали Брона, сунула мне в руки кусок грубого мыла и указала на дверь. Умывальники представляли собой длинное каменное корыто с несколькими кранами, из которых текла только ледяная вода. Никаких тебе горячих душей и ароматных гелей. Быстрое, почти болезненное омовение, от которого сводило зубы.

Завтрак был под стать остальному. Нам выдали по черствой лепешке и по кружке какой-то тепловатой, мутной жидкости, отдаленно напоминающей травяной чай. Ели молча, торопливо, словно боясь, что еду отнимут.

После завтрака Брона повела меня на работы. Мы спустились в подвальные помещения Академии. Воздух здесь был горячим, влажным и густо пах едой, паром и гарью. Меня привели на кухню.

Это было огромное, сводчатое помещение, как пещера великана. Вдоль стен стояли гигантские очаги, в которых горел огонь, на вертелах жарились целые туши каких-то животных. В огромных медных котлах что-то кипело и булькало. Десятки людей — мужчин и женщин в грязных фартуках — сновали туда-сюда, кричали, ругались, гремели посудой. Царил полный, неорганизованный хаос. Дым от очагов ел глаза, пол был скользким от жира и пролитой воды, а шум стоял такой, что закладывало уши.

Брона подвела меня к дородной женщине с красным, потным лицом и руками, похожими на два окорока. Женщина смерила меня презрительным взглядом с ног до головы.

Глава 7

сь. Мой маленький угол, мой «котелковый ад», перестал быть самым хаотичным местом на кухне. Моя примитивная конвейерная система работала. Запуганная Тина, моя соседка по цеху, полностью переняла мой метод. Теперь мы работали в паре, и наша производительность выросла втрое. Мы заканчивали с горой грязных котлов задолго до конца смены, и у нас даже оставалось время, чтобы помочь другим.

Это не осталось незамеченным. Смешки сменились сначала тихим удивлением, а затем — глухим раздражением. Особенно злился Ульрих, грузный, вечно потный мужчина, отвечавший за чистку овощей. Раньше он считался самым быстрым работником и очень этим гордился. Теперь же две «девчонки-посудомойки» обходили его по всем показателям. Он то и дело бросал в нашу сторону злобные взгляды, но пока не решался на открытый конфликт.

Хельга, главная повариха, тоже наблюдала. Она больше не кричала на меня, но и не хвалила. Ее отношение было выжидательным. Она смотрела на меня, как на странное, непонятное явление, которое нарушило привычный порядок вещей на ее кухне.

Но главным моим достижением была не оптимизация мытья котлов. Главным было то, что я не сломалась. Я не превратилась в безропотную, забитую тень, какой были большинство «найденышей». Каждый вечер, падая на свою койку, я закрывала глаза и вспоминала не ужасы этого дня, а лицо Максима в тот момент, когда он понял, что его поймали. Я вспоминала холодный, презрительный взгляд ректора Каэлана. И эта память питала мою ярость, не давая ей угаснуть. Она была моим внутренним стержнем. Я не просто выживала. Я готовилась. К чему — я и сама пока не знала. Но я знала, что мой шанс еще представится.

Идея с травами не давала мне покоя. Это был не просто способ сделать безвкусную еду съедобной. Это был мой первый шаг. Моя маленькая диверсия против серости и убожества этого мира. Мой способ доказать, в первую очередь самой себе, что я — нечто большее, чем просто посудомойка.

В один из дней, во время обеденного перерыва, я решилась. Пока все торопливо глотали свою похлебку, я выскользнула на задний двор. Запущенный огород встретил меня тишиной. Я быстро нашла знакомые кустики. Осторожно, чтобы не повредить корни, я сорвала несколько веточек розмарина, пучок тимьяна и горсть пахучей мяты. Я спрятала свою добычу в карман грубого фартука и вернулась на кухню. Сердце колотилось от волнения, словно я совершала нечто противозаконное. В каком-то смысле так оно и было. Я нарушала главное правило этого места — правило «не высовывайся».

Я решила начать с малого. С обеда для персонала. Нам полагалась та же баланда, что и «найденышам» и младшим студентам. Безвкусное варево из крупы и каких-то корнеплодов, которое все ели только для того, чтобы не умереть с голоду.

Я дождалась момента, когда Хельга отвлеклась, крича на одного из поварят. Быстро достав из кармана травы, я мелко-мелко нарезала их осколком ножа, который припрятала заранее. Затем я подошла к котлу с похлебкой для персонала и, убедившись, что никто не видит, высыпала туда измельченные травы, быстро все перемешав. Аромат, который тут же поднялся над котлом, был божественным. Пряный, свежий, он резко контрастировал с обычной кухонной вонью.

Когда пришло время обеда, я сама разливала похлебку по мискам. Я старалась держаться как можно незаметнее, но внутренне вся сжалась в комок.

Первым попробовал Ульрих. Он зачерпнул ложкой, поднес ко рту и замер. Его маленькие глазки изумленно уставились в миску. Он попробовал еще раз.

— Что это? — пробасил он, обращаясь ко всем и ни к кому конкретно. — Что с похлебкой?

— А что с ней не так? — настороженно спросила Хельга, которая как раз села за стол.

— Она... другая, — Ульрих не мог подобрать слов.

Другие работники тоже начали пробовать. По кухне пронесся удивленный гул.

— Вкусно... — прошептала Тина, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Я едва заметно ей подмигнула.

— Вкусно? — Хельга нахмурилась. Она с недоверием посмотрела на свою миску, зачерпнула ложкой и осторожно попробовала. Ее лицо, обычно выражавшее только гнев или усталость, на секунду застыло в изумлении. Она попробовала еще раз, уже более уверенно. Потом еще. Она молча доела всю миску до дна, чего с ней никогда не случалось.

— Кто это сделал? — ее голос прозвучал так тихо, что на кухне мгновенно воцарилась тишина. Все взгляды устремились на нее. — Я спрашиваю, кто посмел что-то добавлять в котел без моего ведома?

Все молчали. Я почувствовала, как холодеют руки. Сейчас меня вышвырнут. Или накажут.

— Это я, госпожа Хельга, — мой голос прозвучал на удивление ровно. Я встала. Все взгляды теперь были прикованы ко мне.

— Ты? — Хельга смерила меня тяжелым взглядом. — Что ты туда добавила? Яд?

— Нет, госпожа, — я покачала головой. — Просто немного сорных трав с огорода. Тех, что растут за кухней. Я подумала, что они могут улучшить вкус.

— Сорных трав? — она недоверчиво прищурилась. — Ты хочешь сказать, что эта... эта еда... получилась из-за сорняков?

— Некоторые травы очень ароматные, — осторожно сказала я. — В моей деревне мы всегда добавляли их в еду.

Это была ложь, конечно. Но звучало правдоподобно.

Хельга молчала, обдумывая мои слова. На ее лице боролись удивление, недоверие и что-то еще, похожее на проблеск интереса. Но тут вмешался Ульрих. Он, видимо, решил, что это его шанс унизить меня.

— Врет она все! — рявкнул он, вскакивая на ноги. — Какая деревня, какие травы! Она колдует! Я давно заметил, она странная! Принесла свои порядки, шепчется по углам! Она ведьма!

— Успокойся, Ульрих, — нахмурилась Хельга. — Не говори глупостей.

— А я говорю — ведьма! — не унимался он. Злость и зависть окончательно лишили его разума. — Она хочет всех нас отравить! Или приворожить! Ее нужно на костер!

И в этот момент он совершил роковую ошибку. Чтобы придать вес своим словам, он решил устроить «спектакль». Он как раз стоял рядом с огромным очагом, на котором в котле кипела вода для варки овощей. С криком «Вот ее черная магия!» он схватил котел, намереваясь то ли выплеснуть его на пол, то ли просто продемонстрировать свою праведную ярость.

Глава 8

Тишина, воцарившаяся на кухне, была абсолютной. Она была плотнее, чем жар от очагов, и тяжелее, чем запах гари. Никто не смел пошевелиться. Все взгляды были прикованы к двум фигурам, застывшим посреди зала: ко мне, жалкой посудомойке в грязном фартуке, и к нему — всемогущему ректору Академии.

Лорд Каэлан не обращал внимания на застывших в страхе поваров, на перепуганного Ульриха или на благоговейный трепет на лице Хельги. Его ледяные, пронзительные глаза смотрели только на меня. Он медленно, почти лениво, шагнул вперед, и пол под его сапогами, усыпанный сверкающими осколками льда, тихо хрустнул. Этот звук показался в мертвой тишине оглушительным.

Он остановился в нескольких шагах, и его взгляд скользнул от моего лица к моим рукам, которые я все еще держала перед собой, словно не веря в то, что только что произошло. Я поспешно их опустила.

— В мой кабинет, — его голос прозвучал тихо, но в нем была такая непререкаемая власть, что никто бы не посмел ослушаться. Это был не приказ, а констатация факта. — Немедленно.

Он не стал ждать. Просто развернулся и пошел к выходу, уверенный, что я последую за ним. И я последовала. У меня не было выбора. Я бросила последний взгляд на кухню — на застывшие лица, на лужу талой воды на полу, на рассыпанные ледяные бриллианты, которые уже начали таять, превращаясь в обычную воду. Моя короткая карьера посудомойки была окончена. Что ждало меня впереди, было неизвестно, но я знала одно — моя жизнь в этом мире только что снова перевернулась с ног на голову.

Я шла за ним по бесконечным коридорам Академии. Он шел быстро, широким, уверенным шагом, и мне, с моими короткими ногами, приходилось почти бежать, чтобы не отставать. Мы шли не по темным, служебным лестницам, по которым меня водил магистр Крей. Мы шли по главным галереям. По широким, освещенным магическими светильниками коридорам, полы которых были выложены отполированным до зеркального блеска черным мрамором.

На стенах висели портреты. Суровые, гордые лица мужчин и женщин в старинных одеждах смотрели на меня с полотен. Их глаза, казалось, следили за мной с холодным осуждением. Ректоры. Правители этой цитадели. И я, оборванка в сером платье, перепачканном сажей и жиром, шла по их владениям, следуя за нынешним хозяином.

Несколько раз нам навстречу попадались студенты. Они были одеты в темно-синюю форму, похожую на ту, что была на патрульных, но из более качественной ткани. Увидев ректора, они мгновенно замирали, прижимались к стене и склоняли головы в почтительном поклоне, не смея поднять глаз, пока мы не пройдем. И я видела, как их взгляды, полные изумления и презрения, провожают меня. Кто эта оборванка? Почему она идет с самим ректором? Их немой вопрос висел в воздухе. Я чувствовала, как щеки заливает краска унижения. Я была грязным пятном на безупречном полотне его величия.

Наконец, мы подошли к огромной, двустворчатой двери из черного дерева, украшенной резьбой в виде переплетенных драконов. Ректор не прикоснулся к ней. Он просто поднял руку, и двери бесшумно, плавно разошлись в стороны, открывая проход в его святая святых.

Его кабинет был полной противоположностью аскетичным, голым стенам остальной Академии. Это было огромное, круглое помещение с невероятно высоким, куполообразным потолком, на котором была нарисована карта звездного неба. Звезды и созвездия на ней не были статичными. Они медленно двигались, мерцали, жили своей жизнью, создавая ощущение, что над головой не потолок, а открытый космос.

Стены были полностью скрыты за высокими, до самого потолка, стеллажами из темного дерева, заставленными тысячами книг в кожаных и пергаментных переплетах. Воздух был пропитан запахом старой бумаги, пыли и озона. Здесь не было хаоса. Каждая книга, каждый свиток стоял на своем месте. Это была не просто библиотека. Это был храм знаний, накопленных за столетия, если не за тысячелетия.

Посреди зала стоял массивный стол, вырезанный из цельного куска черного, как ночь, камня. На нем не было ни единой лишней вещи. Только стопка пергаментов, аккуратно прижатая пресс-папье в виде свернувшегося дракона, и несколько странных, мерцающих артефактов, природу которых я не могла понять.

Ректор обошел стол и сел в высокое кресло, больше похожее на трон. Он указал мне на простое деревянное кресло, стоявшее перед столом. Кресло для просителей. Для виновных.

Я медленно подошла и села на самый краешек, не смея прислониться к спинке. Двери за моей спиной так же бесшумно закрылись, отрезая меня от остального мира. Мы остались одни.

Он молчал. Несколько долгих, мучительных минут он просто смотрел на меня. Его ледяные глаза изучали меня, сканировали, пытались проникнуть под кожу, в самую душу. Я чувствовала себя бабочкой, пришпиленной к доске. Я заставила себя выдержать его взгляд, хотя все внутри меня кричало от желания съежиться, стать невидимой. Я не опущу глаза. Не в этот раз.

— Итак, — наконец произнес он, и его тихий голос эхом разнесся под куполом. — Рассказывай.

— Что рассказывать, лорд-ректор? — мой голос прозвучал хрипло.

— Все, — он слегка наклонился вперед, положив локти на стол и сцепив пальцы в замок. — Начнем с простого. Что. Ты. Сделала. На кухне.

— Я... я не знаю, — это была чистая правда. — Он... Ульрих... опрокинул котел. Я испугалась. Я просто хотела, чтобы это прекратилось.

— «Просто хотела», — он повторил мои слова с едва заметной усмешкой. — И поэтому ты превратила кипящую воду в лед. На лету. Без единого слова, без единого жеста. Просто силой мысли. Ты хоть представляешь, какой уровень контроля и силы для этого требуется? Даже лучшие выпускники этой Академии не способны на такое. А ты, посудомойка, сделала это инстинктивно.

Он говорил спокойно, почти академично, как ученый, описывающий аномальное явление. Но под этим спокойствием я чувствовала колоссальное напряжение. Он был не просто удивлен. Он был потрясен. И это дало мне крупицу уверенности.

— Я не знаю, как я это сделала, — повторила я, глядя ему прямо в глаза. — Я никогда раньше... ничего подобного не делала.

Глава 9

Ночь в кабинете ректора, которую я провела после допроса, была короткой и беспокойной. Я спала на том же простом кресле, укутавшись в собственный страх. Утром меня разбудил не грохот колокола, а тихий стук в дверь. На пороге стоял магистр Крей. Его лицо, как всегда, было непроницаемым, но в руках он держал не кандалы, а аккуратно сложенный сверток темно-синей ткани.

— Ректор распорядился, — без лишних предисловий сообщил он. — Тебя переводят в общежитие для первокурсников. Это твоя форма. Переодевайся. Через десять минут я провожу тебя.

Он положил сверток на кресло и вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Я развернула ткань. Это была форма студента подготовительного курса. Она кардинально отличалась от серого мешка посудомойки. Плотное, темно-синее платье из качественной шерсти, с длинными рукавами и скромным, но четким кроем. Под ним — простая белая рубашка из хлопка. Это была одежда, призванная не стирать личность, а подчеркивать принадлежность к касте. К касте избранных. К студентам Магической Академии.

Я быстро переоделась. Ткань была жестковатой, но после колючей мешковины она казалась шелком. Платье сидело на удивление хорошо, словно было сшито по моим меркам. Оно не скрывало, а подчеркивало худобу, но придавало фигуре строгий, собранный вид. Когда я посмотрелась в тусклое отражение в одном из застекленных книжных шкафов, я увидела не забитую оборванку, а… студентку. Испуганную, растерянную, но все же студентку. Это был первый шаг. Крошечный, но важный.

Крей ждал меня в коридоре. Он молча повел меня по лабиринтам Академии, но на этот раз мы спускались вниз, в крыло, где, очевидно, жили младшие курсы. Коридоры здесь были уже, потолки ниже, а из-за дверей доносились приглушенные голоса и смех. Здесь была жизнь.

Он остановился у одной из дверей и протянул мне простой медный ключ.

— Комната 312. Твоя соседка — Мира. Она уже предупреждена. Расписание занятий на столе. Не опаздывать.

С этими словами он развернулся и ушел, оставив меня одну перед дверью в мою новую жизнь. Я сделала глубокий вдох и нажала на ручку.

Комната была маленькой, но после казармы для найденышей она казалась дворцовыми апартаментами. Два окна, выходящие во внутренний двор, заливали ее утренним светом. Две кровати, застеленные синими покрывалами, два небольших письменных стола, два шкафа. Просто, аскетично, но чисто. И самое главное — здесь было всего две кровати. Не двадцать.

На одной из кроватей сидела девушка. Она была маленькой, круглолицей, с двумя тугими русыми косичками и веснушками, рассыпанными по носу. Увидев меня, она вскочила, и на ее лице отразилась смесь любопытства, страха и благоговения.

— Ты… ты Аделина? — пропищала она. — Та самая? С кухни?

Слухи в Академии распространялись со скоростью лесного пожара. Я молча кивнула.

— Ох! — она прижала руки к груди. — Меня зовут Мира. Для меня большая честь… то есть, я хотела сказать, добро пожаловать!

Ее реакция меня озадачила. Я ожидала презрения, враждебности, но никак не благоговения.

— Все только об этом и говорят! — затараторила она, не в силах сдержать волнения. — Что ты остановила кипяток одним взглядом! Что ректор Каэлан сам пришел за тобой! Говорят, ты какая-то особенная! Стихийник-самоучка! Таких не было уже триста лет!

Я устало опустилась на свою кровать. Вот, значит, как. Из грязной посудомойки я превратилась в местную легенду. В диковинного зверя, на которого все будут приходить поглазеть. Не знаю, что было хуже.

— Я ничего не знаю, — честно сказала я. — Я просто… так получилось.

— Не скромничай! — Мира восхищенно смотрела на меня. — Это же невероятно! Ты, наверное, очень сильная!

Я посмотрела на свои руки, все еще покрытые не до конца зажившими ссадинами. Сильная? Я чувствовала себя как никогда слабой и уязвимой.

Первый день в новом статусе был пыткой. Когда я вошла в общую столовую для младших курсов, разговоры мгновенно стихли. Десятки пар глаз уставились на меня. Я чувствовала себя экспонатом в музее. Шепот следовал за мной по пятам. «Смотри, это она». «Говорят, она чуть не убила повара». «А ректор забрал ее в свой кабинет на всю ночь…» Последнее заставило меня вспыхнуть. Глупость и пошлость были одинаковы во всех мирах.

Я села за самый дальний столик, стараясь быть незаметной, но это было невозможно. Я была в центре внимания. Еда, которая была на порядок лучше кухонной баланды — овсяная каша с сухофруктами и сладкий чай, — застревала в горле.

Первым уроком в расписании стояла «История Магии и Основы Мироздания». Лекцию читал древний, высохший старичок-маг по имени магистр Элиас. Он говорил монотонным, скрипучим голосом, перечисляя династии древних королей-магов, даты магических катаклизмов и основные философские концепции.

Для большинства студентов это была откровенная скука. Они зевали, рисовали в своих пергаментах, перешептывались. Но для меня это был кладезь информации. Я жадно впитывала каждое слово, пытаясь составить карту этого нового мира. Мой мозг, привыкший к системному анализу и обработке больших объемов данных, работал на полную мощность. Я быстро уловила основные принципы: мир держался на балансе пяти стихий, магия была энергией, пронизывающей все сущее, а драконы считались не просто могущественными существами, а хранителями этого баланса.

Но при этом я не могла не заметить примитивность подачи материала. Никаких наглядных пособий, никаких дискуссий. Просто сухое зачитывание фактов из древнего фолианта. В моем мире лекция в университете была интерактивным процессом. Здесь же это походило на церковную проповедь. Студенты не должны были думать. Они должны были верить и запоминать.

Следующим было «Практическое применение. Уровень первый». Вот этого я боялась больше всего. Нас привели в большой зал с высокими потолками. Перед каждым студентом на специальной подставке стояла простая восковая свеча.

— Сегодня, — объявил преподаватель, полный мужчина средних лет с громким голосом, магистр Борин, — мы продолжим учиться концентрировать свою внутреннюю волю. Ваша задача — зажечь фитиль. Не просто поджечь, а заставить его загореться силой вашей мысли. Сосредоточьтесь! Почувствуйте искру внутри себя! Направьте ее!

Глава 10

Неделя в статусе студентки пролетела как один бесконечный, сюрреалистичный сон. Я была знаменитостью. Изгоем. Местной легендой и объектом для насмешек одновременно. Каждый мой шаг по коридорам Академии сопровождался шепотом и пристальными взглядами. Студенты расступались передо мной, как перед прокаженной, но тут же начинали бурно обсуждать меня, стоило мне пройти мимо.

«Это та самая, с кухни...»

«Говорят, она заморозила руку магистру Борину, когда он пытался ее наказать!»

«А я слышал, ректор Каэлан сделал ее своей личной ученицей, потому что у нее кровь древних ледяных демонов...»

Слухи росли, как снежный ком, становясь все более нелепыми и фантастическими. Я превратилась в миф, в страшилку, которую рассказывали первокурсникам. Единственным человеком, который осмеливался со мной разговаривать, была моя соседка Мира. Но наше общение трудно было назвать дружбой. Она смотрела на меня с восторженным обожанием, как на божество, спустившееся с небес. Она ловила каждое мое слово, восхищалась моей «силой» и «смелостью» и совершенно не замечала моего страха и растерянности. В ее глазах я была героиней романа, а не реальным, напуганным человеком. Это было трогательно, но от этого я чувствовала себя еще более одинокой.

На занятиях я была белой вороной. Теоретические дисциплины, вроде истории магии или основ алхимии, давались мне на удивление легко. Мой мозг, натренированный годами проектирования и системного анализа, жадно впитывал информацию, систематизировал ее и находил логические связи там, где другие видели лишь набор сухих фактов. Я задавала магистру Элиасу такие вопросы о причинно-следственных связях магических катаклизмов, что старик несколько раз терялся, бормоча что-то о «нестандартном подходе к предмету».

Но на практических занятиях я была полным провалом. Моя магия не работала так, как было нужно. Я не могла зажечь свечу, но покрывала инеем стол. Я не могла заставить левитировать перышко, но температура воздуха вокруг меня падала так, что у студентов шел пар изо рта. Магистр Борин уже перестал надо мной издеваться. Теперь он просто игнорировал меня, обходя мой стол стороной, словно я была источником какой-то опасной заразы.

Единственной отдушиной были уроки профессора Лианэля. В его оранжерее я чувствовала себя почти спокойно. Он никогда не просил меня делать то, что у меня не получалось. Вместо этого он давал мне простые задания: ухаживать за растениями, изучать их свойства. Он говорил со мной мягко и уважительно, и в его присутствии я чувствовала, как ледяной панцирь вокруг моей души немного оттаивает.

Именно это, я думаю, и стало последней каплей для тех, кто с самого начала видел во мне врага.

Их было трое. Три грации, три фурии, три самые популярные и высокомерные девушки на курсе. Возглавляла их леди Серафина, дочь какого-то могущественного лорда из южных провинций. Высокая, ослепительно красивая, с копной огненно-рыжих волос и глазами цвета расплавленного золота. Она привыкла быть в центре внимания. Привыкла, что все мальчишки смотрят только на нее, а все преподаватели прощают ей мелкие шалости из-за ее происхождения и несомненного таланта к магии огня.

Мое появление нарушило ее идеальный мир. Я, безродная оборванка с кухни, стала главной темой для разговоров. Ректор Каэлан, на которого, по слухам, Серафина имела виды, уделил мне больше внимания, чем ей за весь год. А теперь еще и красавец-профессор Лианэль, единственный, кто оставался равнодушен к ее чарам, выделял меня на своих уроках. Ее самолюбие было уязвлено. И она решила нанести ответный удар.

Ее свиту составляли две девушки, похожие на бледных мотыльков, летящих на ее яркое пламя. Изольда и Элара. Они копировали ее манеры, смеялись над ее шутками и с готовностью выполняли любую ее грязную работу.

Сначала это были мелочи. Они «случайно» толкали меня в коридоре, так что мои книги и пергаменты разлетались по полу. «Случайно» проливали на мои записи чернила. Громко смеялись и перешептывались, когда я не могла справиться с заданием на практической магии. Я старалась не обращать на них внимания. Я пережила предательство самых близких людей. Мелкие уколы заносчивых аристократок казались мне детским садом.

Но однажды они перешли черту.

Это случилось в библиотеке. Академическая библиотека была моим убежищем. Огромный, тихий зал, пахнущий пылью и знаниями. Здесь я чувствовала себя почти как дома. Я часами просиживала над древними фолиантами, пытаясь найти хоть какое-то упоминание о моей странной магии. О людях, которые не высвобождали энергию, а поглощали ее. О магии холода, которая рождалась не из воды, а из самой пустоты. Пока что мои поиски были безрезультатны.

Я сидела за дальним столом, углубившись в толстый том под названием «Аномальные проявления магических даров». Я была так увлечена, что не сразу заметила, как рядом со мной выросли три тени.

— Смотрите-ка, что у нас тут, — протянула Серафина своим певучим, но полным яда голосом. — Посудомойка решила, что книги помогут ей стать настоящей леди.

Я медленно подняла голову. Они стояли вокруг моего стола, отрезая мне путь к отступлению. Другие студенты, сидевшие неподалеку, тут же сделали вид, что углубились в чтение, но я чувствовала, что все их внимание приковано к нам.

— Что тебе нужно, Серафина? — спросила я ровным голосом. Я не собиралась показывать им свой страх.

— Мне? Ничего, — она картинно усмехнулась. — Я просто беспокоюсь о достоянии Академии. Не думаю, что такие ценные книги должны находиться в руках... — она брезгливо сморщила носик, — ...таких, как ты. Ты ведь можешь их испачкать. Или заморозить.

Изольда и Элара хихикнули.

— Я слышала, ты только это и умеешь, — продолжала Серафина, обходя мой стол. — Только морозить. Наверное, от тебя веет таким же холодом, как из той могилы, откуда ты вылезла.

Это был удар ниже пояса. Жестокий, продуманный. Но я не дрогнула. Я смотрела на нее, и моя ярость, мой верный, холодный спутник, начала просыпаться. Но на этот раз она была другой. Не слепой и разрушительной. А острой, как скальпель.

Глава 11

Моя маленькая победа над Серафиной имела неожиданные последствия. Я не стала популярной, нет. Аристократическая верхушка курса по-прежнему демонстративно меня игнорировала. Но травля прекратилась. Мелкие пакости, толчки в коридоре, испорченные записи — все это исчезло, словно по мановению волшебной палочки. Серафина и ее свита обходили меня стороной, бросая полные ненависти взгляды, но не решаясь на открытую конфронтацию. Они поняли, что я не буду молчаливой жертвой.

Но что было еще важнее, изменилось отношение ко мне других студентов. Тех, кто не принадлежал к элите. Они больше не шарахались от меня, как от чумы. Некоторые даже начали робко здороваться в коридорах. В столовой за мой столик теперь иногда подсаживались пара-тройка таких же аутсайдеров, как и я. Мы не вели долгих бесед, но само их молчаливое присутствие было знаком поддержки. Они увидели, что можно дать отпор тем, кто считает себя хозяевами жизни. И это вселяло в них надежду.

Обретенное спокойствие позволило мне с головой уйти в то, что я считала своей главной задачей, — в исследования. Библиотека стала моим вторым домом. Я приходила туда сразу после занятий и просиживала до самого закрытия. Магистр-библиотекарь, суровый старик по имени Орион, сначала смотрел на меня с подозрением, помня об инциденте с Серафиной. Но видя мое усердие и то, как бережно я обращаюсь с книгами, он смягчился. Он даже несколько раз сам подошел и посоветовал пару фолиантов, которые могли бы меня заинтересовать.

Моя цель была прежней: найти информацию о себе. О своей магии. О «попаданцах». Я перерыла сотни книг. «Великие магические рода», «Атлас аномальных зон», «Трактат о межмировых разломах». Я узнала много нового об этом мире, о его истории, о законах магии. Но нигде не было ни слова о людях, пришедших из другого мира. Ни единого упоминания. Словно этого явления просто не существовало.

То же самое касалось и моей магии. Все книги описывали магию как процесс высвобождения внутренней энергии. Маги огня создавали пламя, маги воздуха — ветер, маги воды — потоки. Я же делала обратное. Я поглощала энергию. Замораживала. Создавала холод из тепла. Это противоречило всем фундаментальным законам, описанным в учебниках. Я была не просто аномалией. Я была невозможным парадоксом.

Эта неизвестность пугала и одновременно разжигала мое любопытство. Я, как архитектор, привыкла, что у всего есть система, логика, чертеж. Я не могла смириться с тем, что я — просто сбой в программе. Должно было быть объяснение. И я была полна решимости его найти.

Однажды вечером, когда я в очередной раз сидела над пыльным томом, пытаясь расшифровать древние руны, описывающие «пустотную магию» (самое близкое, что я нашла к своей способности), я почувствовала, что кто-то стоит у меня за спиной. Я так углубилась в чтение, что не услышала шагов. Я подняла голову и увидела профессора Лианэля.

— Добрый вечер, Аделина, — мягко улыбнулся он. — Снова в поисках истины?

— Добрый вечер, профессор, — я смущенно улыбнулась в ответ. — Скорее, в поисках хоть какой-то зацепки.

Он посмотрел на книгу, которую я читала.

— «Трактат о неклассифицированных энергиях» магистра Вортигерна. Смелый выбор. Эту книгу считают еретической. Вортигерна сожгли за его теории.

— Потому что он писал о магии, которая не создает, а поглощает? — спросила я.

Лианэль удивленно поднял свои серебристые брови.

— Вы быстро схватываете. Да. Его теория о «негативной энтропии» в магии была признана опасной и противоречащей основам. Большинство его работ было уничтожено. Этот том — один из немногих уцелевших.

— Но ведь это нелогично! — я не сдержалась. — Уничтожать знания только потому, что они не вписываются в общепринятую картину мира? Это же... антинаучно!

В его глазах цвета весенней листвы мелькнул огонек. Он придвинул стул и сел рядом со мной.

— «Антинаучно», — задумчиво повторил он мое странное слово. — Мне нравится ваш образ мыслей, Аделина. Вы не просто принимаете на веру то, что вам говорят. Вы пытаетесь понять суть. Это редкое качество. Особенно здесь.

Он помолчал, глядя на страницы, испещренные рунами.

— Академия — очень консервативное место. Здесь веками культивировалась сила, основанная на традициях. Любое отклонение воспринимается как угроза стабильности. Ваша магия, — он понизил голос, — это именно такое отклонение. Она пугает их. Потому что они не могут ее понять и не могут контролировать.

— Но вы, кажется, не боитесь, — тихо сказала я.

— Я — эльф, — он снова улыбнулся, и в уголках его глаз собрались тонкие морщинки. — Мы живем долго. И мы научились видеть красоту в том, что отличается от других. Ваша магия не уродлива. Она просто другая. Как ночь отличается от дня. Но и ночь, и день — части единого целого.

Его слова были как бальзам на душу. Впервые кто-то не назвал мою силу «неправильной» или «опасной». Он назвал ее «другой».

— Я ищу информацию о... людях, которые попали в этот мир из других мест, — решилась я. — Вы когда-нибудь слышали о таком?

Лицо Лианэля стало серьезным. Он надолго задумался.

— В официальных хрониках вы ничего не найдете, — наконец сказал он. — Магистрат и Совет Магов тщательно вычищают любые упоминания о подобных инцидентах. Это считается угрозой для стабильности мира. Но... в древних эльфийских легендах, в тех, что не записывают, а передают из уст в уста, есть сказания о «звездных странниках». О душах, что приходят из-за Грани, когда мир находится в опасности.

— И что в них говорится? — я подалась вперед, затаив дыхание.

— Говорится, что эти души несут в себе частичку своего мира. Незнакомую энергию. Незнакомые знания. И что они способны изменять реальность так, как не может ни один рожденный здесь маг. Легенды говорят, что их появление — это всегда знак великих перемен.

Он посмотрел на меня очень внимательно.

— Но это всего лишь старые сказки, Аделина. Мифы.

Я понимала, что он не может сказать больше. Но он уже дал мне больше, чем я нашла за все эти недели. Он дал мне направление. Он подтвердил, что я не сошла с ума.

Глава 12

Новость о практическом занятии в Зачарованном Лесу разнеслась по курсу с быстротой молнии, вызвав бурю эмоций. Для большинства студентов это было долгожданное событие, шанс вырваться из душных аудиторий и применить свои скудные магические познания в «полевых условиях». Воздух в общей гостиной гудел от возбужденных разговоров и хвастливых предположений. Кто-то мечтал встретить дриаду, кто-то — найти редкий светящийся мох, а самые отчаянные головы надеялись подстрелить из магического арбалета лунорога, несмотря на то, что это было строжайше запрещено и грозило немедленным отчислением.

Я же не разделяла всеобщего энтузиазма. Для меня это занятие было источником огромной тревоги. Лес. Неконтролируемая среда. Непредсказуемые магические существа. И я, с моей «неправильной», спонтанной магией, которую я совершенно не умела контролировать. Это звучало как рецепт катастрофы. Мои инстинкты кричали об опасности, но выбора у меня не было. Посещение было обязательным для всех.

Утром вся группа подготовительного курса собралась у главных ворот Академии. Руководил нашей вылазкой магистр Борин, что только добавляло мне беспокойства. Он смерил меня тяжелым, неприязненным взглядом, словно само мое присутствие было личным оскорблением.

— Сегодня, — пророкотал он, оглядывая строй студентов, — мы отправляемся в сектор Гамма Зачарованного Леса. Ваша задача — найти и собрать образцы лунного плюща. Это простое, но обладающее слабым магическим фоном растение. Вы будете работать в парах. Цель — не только найти растение, но и научиться ориентироваться в лесу, используя простейшие магические компасы, и работать в команде. Помните, Зачарованный Лес — не парк для прогулок. Сходить с тропы строжайше запрещено. Любое проявление неуставной магии будет сурово наказано. За вашу безопасность отвечает патруль, который будет следовать за нами. И я. Вопросы?

Вопросов не было. Борин начал разбивать нас на пары. Я с замиранием сердца ждала своей участи. Конечно же, он не упустил случая меня унизить.

— Астор и Ливия. Эйнар и Гретта. Серафина и Изольда... — он перечислял имена, и я видела, как студенты с облегчением находят своих партнеров. Я осталась последней. — ...и Аделина. Раз уж у нас нечетное количество, пойдешь одна. Тебе, я думаю, компания и не нужна. Ты и сама справишься. Или устроишь очередной фейерверк.

По рядам пронесся сдавленный смешок. Серафина бросила на меня торжествующий, ядовитый взгляд. Остаться одной в магическом лесу. Прекрасно. Лучшего и придумать было нельзя.

Мы вошли в лес. И я поняла, почему его называют Зачарованным. Это был не просто лес в моем понимании. Это был совершенно другой мир. Гигантские деревья, стволы которых были покрыты светящимся мхом, сплетались кронами так плотно, что под ними царил вечный зеленый сумрак. Воздух был густым, влажным, наполненным ароматами, от которых кружилась голова — запахом прелой листвы, дикого меда, неизвестных цветов и озона. Здесь не было тишины. Лес жил. Он шептал, вздыхал, пел эхом тысячи голосов. Где-то в вышине перекликались диковинные птицы, в кустах шуршали невидимые зверьки, а иногда воздух пронзал долгий, мелодичный звук, похожий на звон хрустального колокольчика.

Красота этого места была завораживающей и одновременно пугающей. Я чувствовала магию каждой клеточкой своего нового тела. Она была здесь плотной, концентрированной, она струилась по земле, по стволам деревьев, она висела в воздухе туманом. И моя собственная, внутренняя «неправильная» магия отзывалась на нее. Она не бушевала, как на кухне. Она словно затаилась, прислушиваясь, впитывая окружающую энергию, становясь частью этого огромного, живого организма. Я чувствовала себя странно... спокойно. Словно вернулась домой, хотя никогда здесь не была.

Нам раздали магические компасы — небольшие медные диски, на которых тускло светилась стрелка, указывающая направление на север. Задача была простой: идти по тропе, сверяясь с компасом, и искать на стволах деревьев серебристые листья лунного плюща.

Я шла последней, стараясь держаться на расстоянии от основной группы. Я не хотела ни с кем разговаривать. Я наслаждалась этим странным единением с лесом. Я замечала то, на что другие не обращали внимания. Я видела, как пульсируют узоры на коре деревьев, как меняют цвет цветы, когда к ним приближаешься. Я слышала не только пение птиц, но и тихий шепот самого леса.

Через час блужданий по тропе мы вышли на небольшую поляну. Борин велел сделать привал. Студенты с облегчением побросали свои сумки, расселись на траве, достали фляги с водой и лепешки. Я отошла в сторону и прислонилась к стволу огромного дерева, похожего на дуб, только его листья были не зелеными, а темно-фиолетовыми.

Серафина и ее подружки устроились в центре поляны, громко смеясь и обсуждая кого-то из преподавателей. В какой-то момент их разговор коснулся меня.

— ...и представляете, этот урод Борин оставил ее одну! — услышала я голос Изольды. — Так ей и надо, кухонной крысе.

— Пусть только попробует сунуться в мою сторону, — лениво протянула Серафина, разглядывая свои безупречные ногти. — Я ее так поджарю, что даже уголька не останется. Мой огненный шар теперь почти идеальной формы.

Я сделала вид, что не слышу. Я привыкла. Но в этот момент произошло то, чего никто не ожидал.

Из зарослей на краю поляны донесся тихий, жалобный скулеж. Все разговоры мгновенно стихли. Все головы повернулись в сторону звука.

Из кустов, припадая на переднюю лапу, вышло маленькое существо. Оно было похоже на лисенка, но его шерсть была не рыжей, а серебристо-белой, а на лбу виднелся крошечный, едва проклюнувшийся рог. Глаза у него были большие, темные и полные боли.

— Лунорог! — восхищенно выдохнула Мира, которая сидела неподалеку от меня. — Совсем еще детеныш!

Магистр Борин вскочил на ноги.

— Ни с места! — рявкнул он. — Не приближаться! Взрослые лунороги могут быть очень агрессивны, если почувствуют угрозу для своего потомства!

Но детеныш был один. Он сделал еще несколько шагов, жалобно заскулил и упал на траву. Было видно, что его лапка неестественно вывернута.

Глава 13

Обратный путь из Зачарованного Леса прошел в гробовом молчании. Паника и ужас, охватившие студентов, сменились благоговейным, суеверным страхом. Никто больше не смеялся и не перешептывался. Они шли, опустив головы, и бросали на меня косые, испуганные взгляды. Я больше не была просто «девочкой с кухни» или «неправильной ведьмой». Теперь я была чем-то другим. Чем-то, что заставило самого ректора Каэлана появиться из ниоткуда. Чем-то, что вызвало ту ужасающую вспышку иссиня-черного света. Я стала для них живым воплощением непостижимой и опасной силы.

Магистр Борин, казалось, постарел на десять лет. Его обычная напыщенность и самоуверенность испарились без следа. Он шел во главе группы, понурив голову, и старательно избегал смотреть в мою сторону. Его практическое занятие превратилось в катастрофу, и он прекрасно понимал, что ему придется отвечать за это перед ректором. Серафина и ее подружки тоже притихли. На ее бледном лице застыло выражение обиды и унижения, смешанного со страхом. Она впервые в жизни столкнулась с силой, которая была ей не по зубам, и это ее сломало.

Я же шла, погруженная в свои собственные мысли, и почти не замечала того, что происходит вокруг. Мое тело двигалось на автомате, но мой разум был далеко. Он снова и снова прокручивал тот момент. Момент, когда его пальцы коснулись моего плеча.

Это было не просто прикосновение. Это было вторжение. Вторжение, которое, как ни парадоксально, ощущалось как возвращение домой. На одну долю секунды я перестала быть Аделиной. Я стала частью чего-то большего. Я почувствовала его суть. Его безграничную, холодную, как космос, силу. Его бремя вечности. Его всепоглощающее одиночество, такое глубокое и древнее, что по сравнению с ним моя собственная боль от предательства казалась мелкой царапиной.

А он почувствовал меня. Я знала это с абсолютной уверенностью. Он заглянул в мою душу и увидел все: мою прошлую жизнь, мою смерть, мою ярость, которая была так похожа на его собственную холодную, контролируемую ярость. Он увидел мою тайну.

И это его напугало. Шок в его глазах, когда он смотрел на меня, лежащего на траве, был неподдельным. Всемогущий, непроницаемый, ледяной ректор Каэлан был напуган. Мной.

Это осознание не приносило удовлетворения. Оно пугало еще больше. Что это за связь? Что это за резонанс, который возник между нами? И что теперь будет?

По возвращении в Академию меня никто не тронул. Меня не вызвали на допрос, не заперли в камере. Меня просто отпустили, словно ничего не произошло. Я дошла до своей комнаты, как в тумане, и рухнула на кровать. Мира, моя соседка, смотрела на меня с широко раскрытыми глазами, полными смеси ужаса и восторга, но не решалась задать ни одного вопроса.

Следующие несколько дней были странными. Ректор Каэлан исчез. Он не появлялся ни в главном зале, ни на преподавательских советах. Его занятия по продвинутой боевой магии, которые он вел у старших курсов, были отменены. Ходили слухи, что он заперся в своей башне и никого не принимает.

Его физическое отсутствие было почти осязаемым. Академия, лишившись своего стержня, своего давящего центра силы, словно расслабилась. Студенты стали громче смеяться в коридорах, магистры вели себя менее скованно. Но я чувствовала его отсутствие иначе.

Я чувствовала его.

Это было похоже на постоянный, тихий гул на задворках сознания. Фоновый шум. Я не слышала его мыслей, но я ощущала его эмоции. Они доносились до меня, как далекое эхо. И это были эмоции, которые никак не вязались с образом ледяного, бесстрастного правителя.

Это была ярость. Холодная, сдерживаемая, но оттого еще более страшная. Ярость, направленная на самого себя. На потерю контроля.

Это была растерянность. Почти паника. Эмоция существа, которое впервые за тысячи лет столкнулось с чем-то, что не могло объяснить или классифицировать.

И под всем этим, как темные воды под слоем льда, было что-то еще. Что-то похожее на... притяжение. Неохотное, яростное, которое он пытался подавить, но которое все равно прорывалось наружу.

Эта ментальная связь сводила меня с ума. Я просыпалась посреди ночи от внезапного приступа чужой, беспричинной злости. Днем меня могло накрыть волной его ледяного одиночества, такого сильного, что хотелось выть. Я была подключена к его душе, и это было невыносимо. Я чувствовала себя так, словно в мою голову вживили чужеродный имплант, который транслировал чужие страдания.

Я пыталась блокировать это. Я пыталась сосредоточиться на своей собственной ярости, на воспоминаниях о Максиме и Лере, которые раньше служили мне щитом. Но теперь это не работало. Его эмоции были слишком сильными. Они пробивали любую мою защиту.

Я почти перестала спать и есть. Я ходила на занятия, как зомби, и даже успехи в теории больше не радовали. Мне нужны были ответы. Я должна была понять, что со мной происходит. Что происходит с нами.

Однажды вечером, когда я в очередной раз ворочалась на кровати, не в силах уснуть из-за навязчивого ощущения чужой тревоги, я не выдержала.

— Мира, — тихо позвала я в темноте. — Ты спишь?

— Нет, — тут же откликнулась она. Ее голос дрожал. Она боялась меня, но в то же время была единственной, с кем я могла поговорить.

— Мира, мне нужно кое-что у тебя спросить. Это важно.

Я села на кровати. Лунный свет, падавший из окна, освещал ее круглое, испуганное лицо.

— Ты... ты знаешь какие-нибудь легенды? О драконах?

Девушка удивленно моргнула.

— О драконах? Конечно. Все знают легенды о драконах. О том, как они создали этот мир, как они правят стихиями...

— Нет, — я перебила ее. — Не эти. Другие. Личные. О них самих. Об их... отношениях.

Мира сглотнула. Она отвела взгляд.

— Это... это старые сказки, Аделина. Бабушкины страшилки. Их не рассказывают в приличном обществе.

— Расскажи мне, — настойчиво попросила я. — Пожалуйста. Для меня это очень, очень важно.

Она колебалась. Я видела, что ей страшно. Но в моем голосе, видимо, прозвучало такое отчаяние, что она сдалась.

Глава 14

Осознание не принесло облегчения. Оно принесло ад. Ад, который теперь жил в моей голове круглосуточно. Знание о том, что я — Истинная Пара ледяного, всемогущего и, очевидно, ненавидящего саму идею этой связи дракона, превратило мою жизнь в непрекращающуюся пытку. Ментальный гул, который я ощущала раньше, теперь обрел четкость и форму. Я стала невольным приемником для его эмоций, и это было невыносимо.

Я просыпалась посреди ночи в холодном поту, потому что ему снились кошмары — обрывки древних битв, падение звезд и ледяное одиночество на вершине мира. Днем, на лекции по истории, меня могла внезапно накрыть волна его глухой, сдерживаемой ярости, и мне приходилось вцепляться в край стола, чтобы не закричать. Иногда, очень редко, до меня доносилось что-то другое — тень любопытства, когда он думал обо мне, или отголосок неохотного восхищения, смешанного с досадой, когда он вспоминал события в лесу. Но чаще всего это был холод. Беспросветный, всепоглощающий холод его души, который пробирал меня до костей.

Я почти перестала спать. Темные круги под глазами стали еще заметнее, я похудела так, что новая студенческая форма начала на мне висеть. Я ходила по коридорам Академии, как призрак, и даже Мира, моя восторженная соседка, начала смотреть на меня с беспокойством.

Ректор Каэлан так и не появился. Его добровольное заточение в башне продолжалось. Но для меня он никогда не отсутствовал. Он был ближе, чем собственное дыхание. Он был в моей крови, в моих мыслях, в моих снах. И я ненавидела его за это. Ненавидела за это вторжение, за эту навязанную близость, о которой я не просила. И в то же время... я начинала его понимать. Я понимала причину его вечной усталости, его презрения к этому бренному миру. Я чувствовала бремя его бессмертия. И это пугало меня еще больше.

Единственным местом, где я могла найти хоть какую-то передышку, оставалась оранжерея профессора Лианэля. Здесь, среди светящихся цветов и шепчущих лиан, магия была другой. Она была мягкой, живой, гармоничной. Она словно создавала защитный купол, который немного приглушал ментальный шум от ректора.

Профессор Лианэль, казалось, все понимал без слов. Он видел мое состояние, но не задавал лишних вопросов. Он просто создавал для меня пространство, где я могла дышать. Он часто оставлял меня одну после занятий, разрешая ухаживать за растениями или просто сидеть в тишине. Он приносил мне редкие книги из своей личной библиотеки, в которых описывались неклассические виды магии, и мы часами обсуждали теории, которые считались в Академии еретическими.

В его присутствии я чувствовала себя... нормальной. Он был единственным, кто видел во мне не монстра, не легенду и не проблему. Он видел во мне Аделину. Умную, любознательную, напуганную, но сильную девушку. Его спокойное, теплое принятие было для меня спасательным кругом в ледяном океане моего нового существования.

Однажды после очередного занятия, когда все студенты уже разошлись, он подошел ко мне. Я в тот момент пересаживала маленький, капризный росток поющего папоротника, который никак не хотел приживаться.

— Вы очень бледны, Аделина, — мягко произнес мужчина, и в его голосе прозвучали нотки неподдельного беспокойства. — Вы совсем себя не бережете.

— Все в порядке, профессор, — я попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой. — Просто много занимаюсь.

— Дело не только в занятиях, — он покачал головой. Его проницательные зеленые глаза, казалось, видели меня насквозь. — Ваша энергия... она истощена. Словно что-то постоянно вытягивает из вас силы.

Я опустила глаза. Я не могла рассказать ему правду. Это было слишком опасно. И для меня, и для него.

Эльф понял мое молчание. Он не стал настаивать. Вместо этого он сменил тему.

— Сегодня ночью, — произнес мужчина, его голос стал тихим и немного таинственным, — в моей личной теплице должна распуститься Королева Ночи. Это очень редкий цветок. Он цветет всего одну ночь в году, и только под светом двух полных лун. Его аромат, по легенде, способен исцелять душевные раны и приносить покой.

Я подняла на него глаза.

— Я подумал... — он слегка смутился, и это было так не похоже на его обычное спокойствие, что мое сердце дрогнуло. — Я подумал, что вам, возможно, было бы интересно на это посмотреть. И... помочь мне. Нужно будет собрать пыльцу в строго определенный момент. Это очень тонкая работа, требующая сосредоточенности и твердой руки.

Это было приглашение. Не просто на урок. На что-то большее. Он предлагал мне провести с ним вечер. Вдвоем. В его личном пространстве. Он делал первый шаг.

— Я... я с удовольствием, профессор, — прошептала я, чувствуя, как щеки заливает румянец. Впервые за долгое время это был румянец не от унижения или страха, а от смущения и... радости.

— Тогда я буду ждать вас у входа в оранжерею после ужина, — он улыбнулся своей теплой, обезоруживающей улыбкой. — Не опаздывайте. Королева не любит ждать.

Весь остаток дня я провела как в тумане. Предстоящий вечер казался мне чем-то нереальным. Свидание. В моей прошлой жизни это слово было связано с Максом, с дорогими ресторанами, с продуманными сюрпризами. Здесь же это было приглашение помочь с редким цветком. И почему-то это казалось в тысячу раз более романтичным и настоящим.

Я даже попыталась привести себя в порядок. Я долго мыла волосы ледяной водой, пытаясь придать им хоть какой-то блеск. Я тщательно очистила свою студенческую форму. Я смотрела на свое отражение в мутном зеркале в умывальнике и впервые за долгое время не видела забитую оборванку. Я видела девушку, которая собирается на свидание.

После ужина, который я почти не тронула от волнения, я пошла к оранжерее. Лианэль уже ждал меня. Он был одет не в свою обычную тунику, а в простую льняную рубашку, которая делала его еще более стройным и элегантным. В руках он держал небольшой магический фонарь, который излучал мягкий, жемчужный свет.

— Готовы познакомиться с Ее Величеством? — улыбнулся он.