Измена: На колени, Любимый!

Пролог

В салоне «Майбаха» пахло кожей, моим страхом и его дорогим парфюмом, от которого меня тошнило уже второй год. Горман сидел рядом, вальяжно откинувшись на сиденье. Хозяин жизни. Дьявол в сшитом на заказ костюме от «Brioni».

Он не смотрел на меня, но его тяжелая ладонь лежала на моем колене. Не гладила. Держала. Так мясник держит кусок вырезки, оценивая, куда вонзить нож. Пальцы сжимались всё сильнее, проминая ткань вечернего платья, оставляя синяки, которые завтра расцветут уродливыми бутонами. Но завтра будет завтра. А сегодня я должна улыбаться.

— Надеюсь, ты запомнила инструкции, Сеня? — Его голос был низким, с той самой хрипотцой, от которой у половины женщин Москвы подкашивались ноги. У меня от этого голоса по спине полз липкий холод.

— Да, Горман.

— Повтори.

Я сглотнула вязкую слюну, глядя в тонированное окно, за которым проплывали огни ночного города. Дождь хлестал по стеклу, размывая реальность.

— Улыбаться. Держать тебя за руку. Не отходить ни на шаг. Изображать счастливую идиотку, которой повезло выйти замуж за самого завидного мужчину столицы.

Его пальцы сжались еще сильнее, причиняя боль. Я не дернулась. Я привыкла.

— Не идиотку, Есения. А любящую жену. Хотя для тебя это, видимо, одно и то же. — Он усмехнулся, и в этом звуке не было ничего веселого. — И убери это выражение лица. Ты выглядишь так, будто я везу тебя на расстрел, а не на юбилей собственного клуба.

— А есть разница? — вырвалось у меня раньше, чем я успела прикусить язык.

Горман резко повернул голову. В полумраке салона его черные глаза блеснули злым, хищным огнем. Он перехватил мою челюсть свободной рукой, больно сдавливая щеки, заставляя повернуться к нему.

— Язвить будешь дома, когда я разрешу, — прорычал он мне в губы. — А там, за дверями, ты — витрина. Моя идеальная, дорогая витрина. Если хоть одна журнашлюха заметит, что в «раю» проблемы, я устрою тебе такой ад, что жизнь в коммуналке с твоей больной мамашей покажется тебе сказкой Диснея. Ты меня поняла?

— Поняла, — прошептала я, чувствуя, как его большой палец грубо оглаживает мою нижнюю губу.

— Умница.

Машина мягко затормозила. Водитель выскочил под дождь, чтобы открыть дверь, но Горман задержал меня еще на секунду. Он наклонился и поцеловал меня. Жестко, властно, кусая губы, проталкивая язык в рот, словно метил территорию. Это не был поцелуй любви. Это была печать собственности.

— Пошла, — скомандовал он, отстраняясь.

Мы вышли на красную дорожку.

Вспышки камер ослепили мгновенно. Десятки объективов нацелились на нас, как дула автоматов. Клуб «Одержимость» сиял неоном, возвышаясь над мокрым асфальтом, как храм порока. Толпа гудела.

Горман преобразился мгновенно. Из деспота, который только что чуть не свернул мне челюсть, он превратился в галантного джентльмена. Ослепительная улыбка, уверенная походка. Он обвил мою талию рукой, притягивая к себе. Для фотографов это выглядело как объятие. Я же чувствовала, как его ногти впиваются мне в ребра сквозь тонкий шелк изумрудного платья.

— Горман! Горман Андреевич! Пару слов для «Светской хроники»!
— Есения, вы выглядите потрясающе! В чем секрет вашего брака?

— Секрет прост, — Горман остановился перед группой журналистов, глядя на них как на грязь под ногами, которой он великодушно разрешил существовать. — Моя жена знает свое место. И она безупречна. Правда, милая?

Он посмотрел на меня с такой фальшивой нежностью, что меня замутило.

— Да, дорогой, — выдавила я, растягивая губы в резиновой улыбке.

— Мы счастливы, — резюмировал он и потащил меня ко входу, отсекая любые дальнейшие вопросы.

Внутри клуба царила преисподняя класса «люкс». Тяжелые басы били прямо в грудную клетку, заставляя сердце сбиваться с ритма. Воздух был густым, пропитанным ароматами дорогого алкоголя, кальянов и возбуждения. Здесь пахло деньгами и сексом.

Полуголые танцовщицы извивались в золотых клетках, подвешенных под потолком. Официанты скользили между столами с подносами, уставленными кристаллами и «Вдовой Клико». Публика — сливки общества и пена, всплывшая с самого дна. Бандиты в костюмах депутатов, депутаты с повадками бандитов, эскортницы с лицами ангелов и глазами акул.

Горман шел сквозь толпу, как ледокол. Его приветствовали, ему жали руку, перед ним заискивали. Я была просто аксессуаром. Красивой куклой с бриллиантами в ушах, стоимость которых могла бы покрыть годовой бюджет небольшой больницы.

К нам подкатил один из постоянных партнеров Гормана — лысоватый, потный мужик с бегающими глазками. Аркадий, кажется. Или Анатолий. Я никогда их не запоминала, они все были на одно лицо — лицо жадности.

— О-о-о, Зотов! — взревел он, перекрикивая музыку. — Ну ты даешь! Такую вечерину закатил! А это кто у нас? Супруга?

Его сальный взгляд прошелся по мне, задерживаясь на декольте. Я инстинктивно выпрямилась, пытаясь закрыться холодом.

— Есения, — сухо представилась я.

— Красавица, — цокнул языком мужик, подмигивая Горману. — Но какая-то смурная. Ты что, Горман, не кормишь ее? Или в постели загонял так, что сил нет улыбаться?

Я ждала, что муж осадит хама. Сделает замечание. Хоть раз поступит как мужчина, защищающий честь своей женщины. Какая же я была дура.

Горман рассмеялся. Громко, лающе.

— Да она у меня просто холодная, Толян. Снежная королева, мать ее. В постели как бревно, зато красивая. Для интерьера подходит, правда?

Они заржали вдвоем. Меня словно ударили под дых. Кровь прилила к щекам, но не от смущения, а от унижения, которое жгло напалмом.

— Мне нужно в дамскую комнату, — процедила я, пытаясь высвободиться из его хватки.

Рука Гормана на моей талии стала стальной.

— Стоять, — шепнул он мне на ухо, продолжая улыбаться партнеру. — Никаких туалетов. Мы идем в VIP-ложу. У меня там деловая встреча, и ты будешь сидеть рядом и молчать.

— У меня болит голова, Горман. Отпусти меня домой. Пожалуйста.

Глава 1

Утро пахло пахло стерильностью, озоном и моим собственным крахом.

Я открыла глаза, уставившись в безупречно белый потолок гостиной. Спина ныла. Диван от итальянского бренда «Minotti» стоил как почка, но спать на нем было все равно что на мраморной плите. Я не пошла в спальню. Вчера, когда водитель привез меня из клуба — опустошенную, дрожащую, с одной сережкой в ухе, — я просто свернулась калачиком здесь, набросив на себя плед.

Тишина в пентхаусе была абсолютной. Мертвой.

Ни звука шагов, ни звона посуды, ни гула города. Тройные стеклопакеты на пятьдесят пятом этаже башни «Федерация» надежно отрезали нас от внешнего мира. Мы жили в аквариуме. В дорогом, чертовом аквариуме, где вместо рыбок плавали акулы.

Я села, сбрасывая плед. Изумрудное платье — то самое, в котором я вчера вылила шампанское на брюки мужа — валялось на полу смятой зеленой тряпкой. Я пнула его ногой, отшвыривая подальше. Видеть его не могла.

Нужно было встать. Нужно было двигаться. Если я остановлюсь и начну думать, я сойду с ума. Или, что еще хуже, начну жалеть себя.

Я босиком прошла по холодному паркету к хозяйской спальне. Дверь была приоткрыта.

— Горман? — позвала я, хотя знала ответ.

Пусто.

Огромная кровать «King Size» была идеально заправлена. Горничная — безликая тень, приходящая по утрам — еще не появлялась, значит, постель никто не трогал со вчерашнего дня. Он не ночевал дома.

Конечно. Зачем ему возвращаться к жене, которая посмела показать зубы? Он наверняка остался в клубе. Или поехал к ней. К этой... Карине. В памяти всплыла картинка: красные губы, пошлые чулки, ее голова у него между ног.

К горлу подкатил ком желчи. Меня замутило так сильно, что пришлось схватиться за косяк двери.

— Тварь, — выдохнула я в пустоту.

Это слово относилось и к нему, и к ней, и ко мне самой. Ко мне — в первую очередь. За то, что терпела. За то, что два года жила в этом золотом гетто, убеждая себя, что «так у всех», что «он просто сложный человек».

Он не сложный. Он просто мудак с безлимитной картой.

Я зашла в спальню, чувствуя себя воровкой в собственном доме. На прикроватной тумбочке лежали его часы — «Patek Philippe». Он забыл их вчера, когда собирался на юбилей. Рядом валялись золотые запонки.

Я взяла часы в руки. Тяжелые. Холодный металл обжег ладонь. Четыре миллиона рублей. Цена свободы для кого-то. Я могла бы забрать их. Сдать в ломбард. Уехать на острова.

Рука дрогнула. Я сжала часы так, что браслет впился в кожу.

— Нет, — сказала я своему отражению в зеркальной стене напротив.

Если я возьму хоть копейку его денег, я подтвержу его слова. Стану той самой шлюхой, о которой он говорил. «Ты продала душу за мои бабки».

Я аккуратно, с маниакальной точностью положила часы обратно. Циферблатом вверх. Рядом с запонками. Пусть видит, что я ничего не украла. Пусть бесится от того, что меня нельзя купить.

Ноги сами принесли меня в ванную.

Это было мое любимое место в доме. Огромное пространство, отделанное белым мрамором и ониксом. Джакузи у окна с видом на просыпающуюся Москву. Раньше я любила лежать здесь часами, глядя на город, который лежал у наших ног. Теперь этот вид вызывал только головокружение.

Я включила душ. Выкрутила кран на максимум, игнорируя термостат. Мне нужен был кипяток.

Скинув белье, я шагнула под упругие струи. Вода обожгла плечи, но я не отстранилась. Я схватила жесткую мочалку, намылила ее гелем с запахом сандала (его любимым, черт бы его побрал) и начала тереть.

Я терла кожу с остервенением. Грудь, живот, бедра. Я хотела содрать с себя этот слой эпидермиса, которого касались его руки. Смыть его запах, его слюну, его метки. Кожа покраснела, начала гореть, но мне было мало.

— Грязная, — шептала я, глотая воду, смешанную со слезами. — Какая же я грязная...

Я вспомнила нашу первую ночь. Он был другим. Или притворялся? Он был настойчивым, но нежным. Он шептал, что я — его сокровище. Его «чистый ангел». Когда именно ангел превратился в «бревно» и «мебель»? Когда я перестала спорить? Когда бросила работу в бюро, потому что «жене Зотова не пристало горбатиться на дядю»?

Я сама отдала ему свою жизнь. Сама надела ошейник. Он просто затянул поводок.

Выключив воду, я вышла из душа, завернувшись в полотенце. Пар заполнил ванную, превращая ее в турецкий хаммам. Я подошла к зеркалу и протерла запотевшее стекло ладонью.

Из зазеркалья на меня смотрела незнакомка. Мокрые волосы прилипли к черепу, под глазами залегли темные тени, губы были искусаны в кровь. Но в глазах... В глазах больше не было того испуганного зверька, который жил там последние месяцы. Там была пустота. Выжженная земля.

Я опустила взгляд на свою левую руку.

На безымянном пальце сверкало кольцо. Платина, огромный бриллиант огранки «принцесса», россыпь мелких камней по ободку. Горман надел мне его два года назад в ресторане на крыше этого же здания.

«Теперь ты моя, Есения. Навсегда».

Кольцо сидело плотно. Я дернула его. Не идет. Намылила палец жидким мылом. Оно скользнуло через фалангу, оставляя после себя бледную полоску незагорелой кожи. След от кандалов.

Я держала его двумя пальцами, поднеся к свету. Камень играл гранями, рассыпая радужные искры. Красивое. Безумно красивое и мертвое.

— Пять карат, — вслух произнесла я. — Квартира в центре. Машина. Год безбедной жизни. Лечение для мамы.

Искушение было великим. Голос разума вопил: «Забери! Ты заслужила компенсацию за два года ада! Это твой моральный ущерб!»

Но я знала Гормана. Если я заберу кольцо, он заявит в полицию. Обвинит меня в краже. Натравит своих псов. Он превратит мою жизнь в преследование.

А еще... Я хотела уйти чистой.

Я подошла к унитазу. Подняла крышку. Вода внизу была прозрачной и спокойной.

Я разжала пальцы.

Кольцо звякнуло о фаянс, ударилось о воду и пошло ко дну, сверкнув напоследок, как утонувшая звезда.

Глава 2 (Горман)

от лица Гормана

Пробуждение началось с жажды. Сухой, колючей, словно я нажрался песка. В висках пульсировала тупая, ритмичная боль — расплата за бутылку восемнадцатилетнего «Macallan», приговоренную вчера после шоу в клубе.

Я разлепил глаза. Чужой потолок. Лепнина, позолота, какая-то безвкусная хрустальная люстра, похожая на взорвавшийся торт. Квартира Карины.

Я повернул голову. Рядом, разметавшись на шелковых простынях цвета «пепел розы», спала она. Рот приоткрыт, тушь, которую она поленилась смыть, осыпалась черными крошками под глазами, создавая эффект панды. Вчера, в полумраке VIP-ложи, когда она стояла передо мной на коленях, она казалась богиней разврата. Сейчас, при жестком утреннем свете, пробивающемся сквозь шторы, она выглядела потасканной и дешевой.

Кусок мяса. Удобный, доступный, но одноразовый.

Меня передернуло. Посткоитальное отвращение накрыло с головой. Я вспомнил Есению. Ее чистую, почти прозрачную кожу, запах вербены и дорогого крема, ее сдержанность. Даже по утрам Сеня выглядела безупречно, словно фарфоровая статуэтка. А это... это было просто тело для сброса напряжения.

Карина зашевелилась, открыла мутные глаза и растянула губы в улыбке.

— М-м-м, котик... — промурлыкала она, потягиваясь и демонстрируя грудь с силиконом третьего размера. — Ты уже проснулся? Иди ко мне. Я сделаю тебе приятно...

Ее рука поползла под одеялом к моему паху.

Я перехватил ее запястье. Жестко. До хруста.

— Убери лапы, — прохрипел я. Голос был севшим, как у дворового пса.

— Горман, ну ты чего? — она обиженно надула губы, этот дешевый трюк всех содержанок. — Вчера ты был ласковее.

— Вчера я был пьян, а ты отрабатывала свое присутствие. Концерт окончен.

Я отшвырнул ее руку и сел на краю кровати. Голова кружилась. Нужно было сваливать. Этот запах — смесь сладких духов «Baccarat Rouge», женского пота и латекса — вызывал тошноту.

Я встал и направился в душ, игнорируя ее обиженное сопение за спиной.

Под струями ледяной воды я пытался смыть с себя вчерашний вечер. В памяти всплыло лицо жены. Ее глаза в тот момент, когда она выплеснула шампанское. В них не было страха. Там был лед. И ненависть.

«Сука», — подумал я, намыливая голову.

Но эта мысль не несла в себе желания убить. Скорее... азарт. Впервые за два года моя «мебельная» жена показала характер. Это заводило. Я вспомнил, как она стояла передо мной — прямая, гордая, с пылающими щеками. В этом было что-то порочное.

Ничего. Перебесится.

Я вышел из душа, вытерся чужим полотенцем и быстро оделся. Мой костюм висел на стуле, слегка помятый, но все еще выглядящий на миллион.

Карина сидела в кровати, завернувшись в простыню, и сверлила меня взглядом побитой собаки.

— Ты даже не позавтракаешь?

— Нет.

Я достал из бумажника пачку пятитысячных. Не считая, кинул на прикроватную тумбочку. Купюры веером разлетелись по лакированной поверхности, одна упала на пол.

— Купи себе что-нибудь. И вызови клининг, здесь воняет.

— Ты — скотина, Зотов, — прошипела она, но глаза уже жадно сканировали толщину пачки.

— Я знаю, детка. Именно поэтому ты раздвигаешь передо мной ноги.

Я вышел из квартиры, хлопнув дверью. Щелчок замка прозвучал как выстрел стартового пистолета. Новый день. Новые проблемы. И одна маленькая, гордая жена, которую нужно поставить в угол.

***

В салоне «Майбаха» царил идеальный микроклимат. Двадцать один градус, легкий аромат дорогой кожи и тишина. Петр, мой водитель, кивнул мне в зеркало заднего вида.

— Домой, Горман Андреевич?

— Да. В башню.

Я откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Машина плавно тронулась, отсекая меня от суеты московских улиц.

Рука привычно потянулась к телефону. Десятки сообщений в мессенджерах. Партнеры, конкуренты, управляющий клубом. Череп отписался, что вчерашний инцидент замяли, пресса ничего не сняла, камеры подчистили. Отлично.

Я пролистал список чатов вниз.

Есения.

Последнее сообщение от нее было вчера днем: «Во сколько нам выезжать?». И все.

Никаких извинений. Никаких истерик в стиле «Как ты мог?», «Я ухожу», «Ты разбил мне сердце». Тишина.

Это царапнуло. Обычно после моих загулов (а она о них догадывалась, хоть и молчала) Сеня становилась тихой, покорной, старалась угодить. Готовила мои любимые сырники, заглядывала в глаза. Чувство вины делало ее удобной.

А сейчас? Где раскаяние за испорченный костюм? Где страх перед моим гневом?

Я открыл приложение-локатор. Маленькая точка с ее аватаркой пульсировала в центре карты. «Федерация». Дом.

— Умница, — усмехнулся я. — Сидишь, боишься.

Она никуда не делась. Конечно. Куда ей идти? У нее никого нет. Родители умерли, кроме матери-овоща в элитном санатории, который оплачиваю я. Подруг я разогнал еще в первый год брака — курицы, которые только завидовали и мутили воду. Работы нет. Денег своих — копейки на булавки.

Она полностью, тотально зависит от меня. И она это знает.

Вчерашняя выходка была просто срывом. ПМС, магнитные бури, ретроградный Меркурий — хер знает, что там у баб в голове. Сегодня она будет шелковой.

Я представил, как войду в квартиру. Она, наверное, не спала всю ночь. Сидит на кухне, бледная, с заплаканными глазами. Я не буду орать сразу. Нет. Я буду холоден. Я пройду мимо, приму душ, переоденусь. Пусть помучается неизвестностью. А потом...

Потом я возьму ее. Жестко. Прямо на кухонном столе. Заставлю стонать, заставлю просить прощения губами, руками, телом. Вчерашняя сцена с Кариной не давала мне покоя — я хотел повторить это с женой. Сломать ее эту монашескую праведность.

Я нажал на вызов. Длинные гудки.

Один. Два. Три. Пять...

— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Я нахмурился. Выключила телефон? Или села батарейка?

— Петр, быстрее, — бросил я водителю.

— Пробки, Горман Андреевич. Садовое стоит.

Глава 3

Три часа ночи. Или утра. В Бирюлево время ощущалось иначе, чем на пятьдесят пятом этаже башни «Федерация». Там время текло плавно, отмеряемое боем антикварных напольных часов и сменой освещения в «умном доме». Здесь время капало, как вода из ржавого крана на кухне. Ритмично. Раздражающе. Неотвратимо.

Я сидела за кухонным столом, покрытым клеенкой в мелкий цветочек. Передо мной лежал раскрытый конверт, стопка купюр и калькулятор на экране старого кнопочного телефона.

Триста тысяч рублей.

Два дня назад эта сумма казалась мне спасательным кругом. Подушкой безопасности, на которой можно продержаться пару месяцев, пока я не встану на ноги. Теперь, в тусклом свете сороковаттной лампочки, эта кучка денег выглядела жалко.

Днем позвонили из санатория «Сосны».

— Есения Викторовна? — голос администратора был сухим и колючим, как накрахмаленная простыня. — Мы получили распоряжение от вашего спонсора. Финансирование реабилитации Галины Сергеевны прекращено.

Я тогда чуть не выронила телефон. Горман не стал ждать. Он ударил сразу. Больно. Под дых.

— Я понимаю, — мой голос предательски дрожал. — Я... я внесу оплату сама. Сколько я должна за текущий месяц?

— С учетом медикаментов, физиотерапии и проживания в палате люкс... Двести десять тысяч рублей. Срок оплаты — до понедельника. Иначе мы будем вынуждены перевести пациентку в государственное учреждение по месту прописки.

Государственное учреждение. Для мамы, которая после инсульта только-только начала двигать левой рукой, это был приговор. Очереди, пролежни, запах хлорки и безнадега.

Двести десять тысяч.

Я посмотрела на деньги на столе. Если я отдам долг, у меня останется девяносто тысяч. Аренда этой дыры, залог, еда, проезд. Этого хватит на месяц, если питаться воздухом. А что потом? Следующий месяц будет стоить столько же.

Горман знал, куда бить. Он не просто перекрыл кислород мне. Он приставил пистолет к виску единственного родного мне человека.

— Сволочь, — прошептала я, сжимая кулаки так, что ногти вонзились в ладони. — Какая же ты сволочь, Зотов.

Я сгребла деньги обратно в конверт. Спать не хотелось. Страх, липкий и холодный, ползал по спине, но я загнала его в дальний угол сознания. Паниковать — привилегия богатых девочек. У меня этой роскоши больше нет.

Я открыла ноутбук. Старенький «Asus» зашумел вентилятором, как взлетающий истребитель. Экран засветился синим, освещая обшарпанные стены кухни.

Google. «Работа архитектор Москва». «Работа дизайнер интерьеров вакансии».

Сайты пестрели предложениями. Зарплаты от восьмидесяти до ста пятидесяти тысяч. Смешные деньги по меркам моего прошлого мира, где одна сумочка стоила в три раза больше. Но сейчас эти цифры казались мне богатством.

Я начала составлять резюме.

ФИО: Есения Викторовна Белова.
Возраст: 29 лет.
Образование: МАРХИ (красный диплом).

Опыт работы...

Курсор замер. Последняя запись в трудовой — три года назад. Ведущий архитектор в бюро «Арт-Спейс». А потом — пустота. Черная дыра размером в два года брака.

Что мне написать? «Профессиональная жена»? «Менеджер по организации званых ужинов»? «Специалист по выживанию рядом с тираном»?

Я соврала. Написала «фриланс», «частные заказы». Прикрепила портфолио — старые работы, которые успела сохранить на облаке еще до свадьбы. Они были хорошими. Даже отличными. Но им было три года. В мире дизайна это вечность.

Я разослала отклики везде, где только можно. Двадцать писем. Тридцать.

За окном начало сереть. Промзона просыпалась: загудели первые грузовики, вдалеке залаяли собаки.

Я закрыла ноутбук. Глаза жгло от усталости, но внутри появился стержень. Я найду работу. Я заработаю эти чертовы деньги. Я не дам маме умереть в богадельне, и я не вернусь к Горману.

Даже если мне придется жрать землю.

***

Утро встретило дождем и запахом мокрого бетона.

Я стояла перед зеркалом в прихожей, критически осматривая свое отражение. Джинсы, бежевая водолазка, простое пальто, купленное еще в студенчестве. Никаких логотипов, никаких бриллиантов. Волосы собраны в тугой хвост. Лицо без макияжа — косметичку я тоже оставила в «прошлой жизни».

— Ты справишься, Сеня, — сказала я своему отражению. — Ты выглядишь как нормальный человек. Не как кукла.

Выход на улицу был похож на выход в открытый космос без скафандра.

Остановка автобуса была забита людьми. Хмурые, сонные, уставшие еще до начала рабочего дня. Они толкались, пытаясь влезть в переполненный салон ПАЗика.

Я втиснулась последней. Двери с шипением закрылись, прижав мое плечо. В нос ударил густой коктейль запахов: перегар, дешевый табак, сырая шерсть и чей-то резкий пот. Меня прижали к потному мужику в болоньевой куртке.

— Осторожнее можно? — буркнула тетка с огромными сумками, отдавив мне ногу.

— Простите, — машинально ответила я.

Внутри все сжалось. Три года я ездила только на заднем сиденье климатизированных авто с тонировкой. Я забыла, что такое общественный транспорт в час пик. Это была мясорубка, перемалывающая человеческое достоинство.

Но в этой давке было что-то честное. Эти люди ехали работать. Они жили, боролись, выживали. И я теперь была одной из них. Не небожительницей из башни «Федерация», а единицей в людском потоке.

Метро «Пражская».

Спуск в подземку. Гул поездов, ветер, сквозняк, толпы, текущие как реки. Я купила карту «Тройка», приложила к турникету. Зеленый огонек.

Добро пожаловать в реальный мир, Алиса. Кроличья нора оказалась глубже, чем ты думала.

***

Первое собеседование было назначено на десять утра в бизнес-центре на Павелецкой.

Элитное бюро «Гранд-Декор». Стеклянные перегородки, белые макбуки, запах свежего кофе и снобизма. Я знала этот запах. Я сама когда-то им пахла.

Девочка-HR, лет двадцати пяти, с идеальной укладкой и в костюме от Zara, окинула меня взглядом, в котором читалось легкое недоумение. Мои старые джинсы явно не вписывались в их дресс-код.

Глава 4

Внутри пахло дорогой кожей, мужским парфюмом — тяжелым, с нотами сандала и табака — и опасностью. Этот запах я узнала бы из тысячи. Запах Гормана. За два года брака он пропитал меня насквозь, въелся в поры, в ДНК. Я думала, что смыла его в душе съемной квартиры, но сейчас он накрыл меня цунами, вызывая тошнотворный спазм в желудке.

Машина плавно тронулась. Никаких рывков. Макс «Череп» вел этот танк так, словно вез хрустальную вазу, а не заложницу.

Я вжалась в дверцу, стараясь занимать как можно меньше места. Мокрая куртка неприятно холодила плечи, джинсы липли к ногам. Я чувствовала себя уличной дворнягой, которую поймали и бросили на сиденье лимузина.

Горман сидел рядом.

Он не смотрел на меня. Он вальяжно откинулся на спинку, закинув ногу на ногу. В одной руке — стакан с янтарной жидкостью, другая небрежно лежала на подлокотнике. Идеальный профиль, волевой подбородок, легкая небритость, которая стоила дороже, чем вся моя одежда. Он выглядел как хозяин жизни. Как демон, который вышел на прогулку.

Тишина в салоне была густой, вязкой. Слышно было только шуршание шин по мокрому асфальту и тихий стук льда в его стакане.

— Тебе удобно? — его голос нарушил молчание. Спокойный. Равнодушный. Это пугало больше, чем крик.

— Куда мы едем? — спросила я. Голос предательски дрогнул, и я ненавидела себя за это.

Он медленно повернул голову. В полумраке салона, освещенного лишь огнями приборной панели и мельканием уличных фонарей, его глаза казались черными провалами.

— А ты как думаешь? — он сделал глоток виски, не сводя с меня взгляда. — В спа-салон? На Мальдивы? Или, может, сразу в загс, разводиться?

— Горман, прекрати этот цирк. Высади меня. Я не поеду с тобой.

Он усмехнулся. Коротко, зло.

— Ты уже едешь, Сеня. Ты села в машину. Сама. Знаешь, почему? Потому что ты умная девочка. Ты понимаешь, что я бы разнес эту твою контору по кирпичику. Ты спасала своего прораба, да? Благородно. Глупо, но благородно.

— Чего ты хочешь? — я сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони.

— Хочу посмотреть, — он протянул руку.

Я дернулась, но отступать было некуда. Его пальцы — горячие, сухие — коснулись моего подбородка. Жестко повернули мое лицо к свету. Он разглядывал меня, как энтомолог разглядывает редкое насекомое, которое вдруг отрастило ядовитое жало.

— Хочу посмотреть, на что ты променяла меня. На что ты променяла нас.

Он брезгливо провел пальцем по вороту моей дешевой водолазки. Зацепил катышек на ткани.

— Синтетика, — констатировал он с отвращением. — Ты носишь синтетику, Есения. Ты, у которой была коллекция шелка от «La Perla». Тебе не чешется?

— Мне нормально, — процедила я, вырываясь из его хватки. — Зато она куплена на мои деньги.

— На твои? — он рассмеялся, и от этого смеха у меня мороз пошел по коже. — На те жалкие копейки, которые ты украла из семейного бюджета? Триста тысяч? Ты серьезно думала, что на этом можно построить жизнь?

— Я их заработала! Я экономила!

— Ты крысила, — жестко оборвал он. — У своего мужа.

Машина свернула с шоссе. Я посмотрела в окно. Мы ехали не в центр. Мы ехали в Бирюлево.

— Зачем мы едем ко мне? — догадалась я.

— К тебе? — он выгнул бровь. — У тебя ничего нет, милая. Это не «к тебе». Это в ту дыру, куда ты забилась. Я хочу забрать твои вещи.

— Мне не нужны твои вещи!

— А мне не нужно, чтобы моя жена ходила в обносках. Мы заберем паспорт, заберем твое барахло и поедем домой. И там... — он сделал паузу, от которой у меня перехватило дыхание, — там мы очень серьезно поговорим.

— Я не вернусь.

— Вернешься. Куда ты денешься?

Машина затормозила.

***

Двор моей девятиэтажки выглядел как декорация к фильму про постапокалипсис. Разбитый асфальт, лужи размером с Байкал, переполненные мусорные баки, вокруг которых кружили жирные вороны.

Черный «Гелендваген» смотрелся здесь как инородное тело. Как космический корабль, приземлившийся в свинарнике.

Макс заглушил двигатель.

— Сиди здесь, — бросил Горман водителю. — Я сам. Не хватало еще, чтобы ты испачкался в этом говне.

Он открыл дверь и вышел.

Я вылезла следом. Дождь мгновенно намочил волосы. Я поежилась.

Горман стоял посреди лужи. Его ботинки из крокодиловой кожи тонули в грязной жиже. Он оглядывал фасад дома — серый, с облупившейся краской, с балконами, заваленными хламом — с выражением абсолютного, непередаваемого брезгливости.

— Ты живешь здесь? — спросил он тихо. — Здесь?

— Здесь живут обычные люди, Горман.

— Это не люди, Сеня. Это выжившие. И ты... ты выбрала это вместо пентхауса? Вместо меня?

В его голосе прозвучало нечто странное. Обида? Нет, для обиды он был слишком высокомерен. Уязвленное самолюбие. Он не мог поверить, что его золотая клетка проиграла этому бетонному мешку.

— Пошли, — рявкнул он, хватая меня за локоть. — Показывай свои хоромы.

Он тащил меня к подъезду. Я едва успевала перебирать ногами, спотыкаясь о колдобины. У подъезда сидели неизменные бабки. При виде Гормана — высокого, мощного, в костюме, который стоил больше, чем весь их дом, — они замолчали, разинув рты.

Горман даже не взглянул на них. Он распахнул железную дверь подъезда, словно это были ворота в ад.

Запах ударил в нос. Застарелая моча, сырость, жареный лук и кошачий дух.

Горман сморщился, прикрыв нос рукавом пиджака.

— Бл*дь, — выдохнул он. — Здесь что, общественный туалет?

— Лифт не работает, — сказала я, чувствуя мстительное удовлетворение. — Пешком. Пятый этаж.

Он посмотрел на меня как на умалишенную. Но пошел.

Мы поднимались в тишине, нарушаемой только стуком его каблуков по бетону. На третьем этаже кто-то орал пьяным голосом. На четвертом выла собака.

Пятый этаж. Дверь сорок пять. Дерматин, клочья ваты.

— Открывай, — приказал он.

У меня тряслись руки. Ключ не попадал в скважину. Горман вырвал связку у меня из рук, грубо оттолкнув меня плечом. Сам вставил ключ, повернул. Замок скрипнул.

Глава 5 (Горман)

от лица Гормана

В салоне «Гелендвагена» пахло виски и моим собственным бешенством.

Я сидел на заднем сиденье, вытянув ногу. Бедро ныло. Глупая, ноющая боль в мышце — привет от моей «тихой» жены. Синяка еще не было видно под брюками, но я знал, что завтра он расцветет фиолетовым пятном.

Надо же. Ударила.

Я сделал глоток прямо из горла бутылки, которую достал из бара. Жидкость обожгла глотку, но не погасила пожар внутри.

Перед глазами стояло ее лицо. Не то, привычное, фарфоровое, с опущенными ресницами, которое я видел последние два года. А новое. Перекошенное от ярости, с горящими щеками, с расширенными зрачками.

«Пошел на хер, Зотов!»

Этот крик звенел у меня в ушах, перекрывая шум дождя и гул мотора. Она послала меня. Она угрожала мне. Она держала осколок чашки так, словно реально готова была пустить мне кровь.

В штанах стало тесно.

— Твою мать, — прорычал я, откидывая голову на подголовник.

Это было ненормально. Я должен был свернуть ей шею. Я должен был размазать ее по стенке прямо там, в этой вонючей хрущевке. Любой другой на моем месте так бы и сделал. Но вместо ярости я чувствовал извращенное, дикое восхищение.

Моя «мебель» ожила. Моя карманная кукла отрастила клыки.

Но тут же, как ледяной душ, накрыло воспоминание о ее словах.

«Я скопировала файлы с сервера. Черная бухгалтерия. Поставки снега. Видео из сауны».

Если это правда — мне конец. Не просто бизнесу. Мне. С такими данными не живут. Меня закроют лет на пятнадцать, если не грохнут раньше мои же «партнеры», чьи рожи засветились на тех записях.

Я выхватил телефон. Пальцы слегка дрожали — не от страха, от адреналина.

— Стас, — рявкнул я в трубку, как только начальник IT-отдела ответил. — Спишь?

— Нет, Горман Андреевич. Работаю. Что-то случилось?

— Случилось. Мне нужен полный аудит моего домашнего сервера. Башня «Федерация». Прямо сейчас. Проверь логи за последние два года.

— Что ищем?

— Утечки. Скачивания массивов данных. Копирование на внешние носители. Подключения левых устройств. Проверь учетку жены. Есении.

— Понял. Дайте десять минут.

Я сбросил вызов и уставился в окно. Москва плыла мимо, размазанная дождем в цветные полосы.

Десять минут. Шестьсот секунд, чтобы узнать, держит ли моя жена меня за яйца или просто играет в покер.

Если она не врала... мне придется ее убрать. Не посадить, не запугать. Убрать. Потому что такой риск я оставить не могу. От этой мысли внутри все сжалось в тугой, болезненный узел. Я не хотел ее смерти. Я хотел ее покорности.

Телефон ожил ровно через девять минут.

— Ну? — выдохнул я.

— Горман Андреевич, чисто, — голос Стаса звучал уверенно. — Трафик девственный. Никаких массовых выгрузок. Учетка Есении Викторовны использовалась только для просмотра фильмов и заказа еды. Никаких флешек, никаких облачных хранилищ. Последняя активность — три дня назад, сериал на «Кинопоиске».

Я закрыл глаза и рассмеялся. Громко, хрипло, запрокинув голову. Макс, сидевший за рулем, бросил на меня быстрый взгляд в зеркало, но промолчал.

— Уверены?

— Абсолютно. Система безопасности «Цитадель» не дала сбоев. Если бы она хоть байт скопировала, у нас бы сирена орала.

— Спасибо, Стас. Премию выпиши себе.

Я швырнул телефон на соседнее сиденье.

Блеф.

Чистый, наглый, красивый блеф. Она стояла передо мной, дрожала как осиновый лист, но смотрела в глаза и врала так вдохновенно, что я — человек, который видит ложь за километр, — поверил. Поверил на секунду, но этого хватило, чтобы я отступил.

— Ай да Сеня, — прошептал я, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке. — Ай да сукина дочь.

Она рискнула всем. Жизнью рискнула. И выиграла раунд.

Но она забыла одно правило казино: заведение всегда выигрывает в конце.

Я сделал еще глоток виски. Теперь вкус казался сладким. Страх за бизнес ушел, остался только азарт охотника. Она объявила войну? Хорошо. Она получит войну. Тотальную. На уничтожение.

— Макс, — позвал я.

— Да, Горман Андреевич.

— Завтра с утра мне нужно полное досье на эту ее контору. «Строй-Проект», кажется? Кто директор, чем дышат, какие грехи. И найди мне контакты владельцев той халупы в Бирюлево.

— Сделаем. Будем прессовать?

— Будем уничтожать, Макс. Я обещал ей ад. А я, бл*дь, человек слова.

***

Утро началось не с кофе, а с казни.

Я сидел в своем кабинете в клубе «Одержимость». Черный дуб, кожа, приглушенный свет. Здесь я чувствовал себя пауком в центре паутины.

Передо мной лежала папка. «ООО Строй-Проект». Директор — Петров Игорь Петрович. Оборот — копейки. Нарушений — вагон: серые зарплаты, нарушения пожарной безопасности, мигранты без патентов.

Классическая российская шарага. Идеальная мишень.

Я набрал номер, указанный в досье как «личный мобильный».

Гудок. Второй.

— Да? Петров, — хриплый, прокуренный голос.

— Доброе утро, Игорь Петрович, — я говорил тихо, вежливо, тем тоном, от которого у умных людей встают дыбом волосы на затылке. — Это Зотов. Горман Андреевич.

Пауза. Тяжелое сопение в трубку. Имя мое в городе знали.

— Э-э... Здравствуйте. Чем обязан? Мы вроде не пересекались...

— У вас работает одна сотрудница. Новенькая. Есения Белова.

— Ну, допустим. Чертежница. А что? Она что-то натворила?

— Она существует, Игорь Петрович. Это ее главная ошибка. И ваша тоже, раз вы ее пригрели.

Я откинулся в кресле, вертя в руках тяжелую золотую зажигалку.

— Увольте ее. Сейчас же.

— Послушайте, Зотов... — голос прораба окреп, в нем прорезались нотки мужицкой упертости. — Она хороший спец. За неделю разгребла то, что мои месяц делали. С чего я должен ее увольнять? У нас Трудовой кодекс, вообще-то...

— Трудовой кодекс? — я рассмеялся. — Игорь Петрович, не смешите мои тапочки. У вас половина штата на птичьих правах, а вторая половина получает зарплату в конвертах. Вы хотите поговорить о кодексе с налоговой? Или с миграционной службой?