Измена. Путь к прощению

Пролог

Мой муж не встретил меня из роддома с новорожденной дочкой.

Бросил, подкинув денег на первое время, даже ничего не объясняя.

Оставил только документы о разводе.

Через какое-то время, когда я перестала рыдать и взяла себя в руки, приехала к нему в офис.

Мне повезло - на рабочих местах был незнакомый персонал. Наверное, эти сотрудники не были предупреждены о нашей с Климом трагедии людей, проходящих через развод.

И я, удерживая на руках плюшевый кулек с Машенькой, который довольно сильно оттягивал мне руки, наконец, вошла в кабинет к мужу.

Дверь была закрыта, но по несчастливой случайности ключ от кабинета лежал на видном месте – возле горшка с цветком. Маша уснула на руках – новорожденные спят гораздо больше, чем бодрствуют. И я не отвлекалась на малышку.

Открыла дверь и обомлела.

В кабинете было полутемно – приспущенные жалюзи не пропускали много света, лампы отключены.

Играла медленная чувственная музыка.

Почти посередине кабинета в огромном черном офисном кресле сидел Клим. Мой муж, который клялся в любви и поддержке, просил родить ребенка, чтобы семья, наконец, стала полной и счастливой.

Который всегда твердил о верности, сидел без рубашки, а на его коленях извивалась девушка в одних только красных трусах, треугольником алевших на белой коже.

— Клим!

Мое сознание отказывалось воспринимать эту картинку.

— Ты что творишь?

Они оба обернулись ко мне. Незнакомка медленно стерла пальцем размазанную по подбородку, по губам помаду.

— Это еще кто? — выгнула она бровь.

— А это… — Клим усмехнулся, и у меня волоски на загривке встали дыбом от его равнодушного, брезгливого голоса. Я не видела и не слышала его неделю, за это время представила себе тысячи черных сценариев, в которых он мог пострадать в автомобильной аварии или слечь с сердцем. — А это моя жена.

— Вам надо уйти, — она махнула рукой, будто отгоняя муху.

— Марина, — обратился ко мне, и даже не потрудился встать, ссадить с колен эту развратную тварь. Глаза его блестели огромными звездами в безбрежном космосе. Он выглядел как Люцифер, принимающий души в преисподней. — Деньги и документы на развод я оставил тебе в квартире.

— Почему, Клим, я ничего не понимаю, — наконец, удалось пробормотать онемевшими губами.

Я так долго представляла, репетировала нашу встречу, знала, что скажу и как, но сейчас все заготовленные слова буквально вылетели из головы.

— Проваливай, — он перевел взгляд на розовый пушистый конверт в моих руках, где сладко посапывала его новорожденная дочь. — И ублюдка своего забирай.

Мое сердце сжалось. Воздух замер в горле. Кончики пальцев похолодели. Вся кровь отлила от лица.

— Женщина, сюда нельзя, вы что тут делаете, — подлетела сзади девушка, встревоженная, взволнованная, скорее всего секретарь, которая так вовремя вышла из приемной, освободив путь к моему личном кошмару.

— Дверь закрой! — рявкнул Клим.

Девушка подхватила меня под локоть, торопливо уводя из кабинета, а я, словно под гипнозом, в шоке от обрушенного на меня страшного откровения, позволила себя увести.

— Вы кто? — она вела меня к лифту, пока я еле-еле передвигала ногами.

— Жена.

Она спрятала глаза, понимая, что мне нужно время, чтобы понять, что у мужа появилась любовница, которую он откровенно лапает на работе.

— Я новенькая, не знала, что у нашего директора есть жена.

— А я, похоже, уже бывшая.

И тут Машенька проснулась и начала горько плакать. И я чувствовала, что моя душа рыдает вместе с ней.

От автора: всем привет! Предлагаю окунуться в эмоциональную историю бывших супругов, которых развели в стороны тайны и предательство близких. Проды каждый день, читаем, добавляем в библиотечки, ставим лайки и ждем хэппи энда!

Глава 1

Прошло 4 года.

Карты таро все врут. Этот месяц стал не самым лучшим, а, похоже, самым последним в моей жизни. Ужасным. Отвратительным.

Потому что прямо сейчас я стою и смотрю в глаза своего бывшего мужа, который собирается меня уволить.

— Удивлена встрече? Я думал – однофамилица, а не ты придешь сейчас в мой кабинет.

Мне становится так плохо, будто в груди ржавым ножом провернули где-то в области сердца.

Сжимаю зубы и ладони в кулак, чтобы не броситься на него.

Четыре года я представляла нашу встречу, миллион месяцев мысленно говорила ему в лицо все, что думаю о том, что бросил нас в роддоме, отказался от больного ребенка, не шел на контакт и оформил развод через адвоката таким образом, что мы с ребенком остались вообще без средств к существованию, а сейчас просто смотрю и не могу ни слова сказать.

Как и в тот день, когда я, наконец, прорвалась к нему, и увидела его с какой-то женщиной почти голышом.

Держусь, потому что скажу слово – зареву навзрыд, горько, стыдно, слабо.

Я была не готова к этой встрече.

Нас предупредили, что новая владелица нашего агентства – женщина, и потому, увидев на собеседовании с руководством человека, которого прежде любила больше жизни, у меня пропадают все слова.

Сегодня с утра во всех отделах кипела деятельность, все подбивали отчеты, писали шпаргалки для короткой речи – нужно было обосновать свою клетку, потому что все понимали: новая метла по-новому метет.

А мне выметаться отсюда никак нельзя. Просто нельзя.

— Посмотрим личное дело.

Клим садится за стол, открывает папку, перелистывает файлы. Что так долго можно смотреть, не понимаю… У меня там всего три листа: в разводе, работа, заброшенная учеба, два диплома за преданность делу.

Даже его фамилия не фигурирует.

Мужчина не предлагает мне сесть, и я так и стою, как дура, переминаясь с ноги на ногу. Внутри так много всего невысказанного, но я не могу даже открыть рот от волнения и неожиданности.

Клим появился в этом кабинете как убийца из подворотни, нежданно-негаданно.

— «Воспитывает дочь одна»… — цитирует и ухмыляется, поднимает на меня свои невозможно синие, колдовские глаза. Мне и без того непросто тут находиться, но от этого пронизывающего, цепкого взгляда, в котором бурлит настоящее море, становится зябко и тошно. Много лет назад он смотрел на меня этими глазами, и бушующее море означало одно – его любовь и страсть. А теперь волны в его бирюзовых глазах выражают ненависть и неоправданную обиду. — А где же твои хахали? Разведенка с прицепом никому оказалась не нужна?

Тут мое лицо вспыхивает.

Разведенкой с прицепом я оказалась по его вине!

По его чертовой вине!

И сражалась за каждый прожитый день моей доченьки, воевала с безденежьем, врачами, арендодателями. А этот трус сбежал, только пятки засверкали.

Да и как он смеет называть мое маленькое сокровище «прицепом»?!

Выпрямляюсь, поднимаю подбородок выше.

— Не тебе мне говорить о морали.

— Что-о? — Клим так удивлен моему выпаду, что его щеки покрываются красными пятнами от злости – видно, что он изо всех сил держит себя в руках, чтобы не заорать.

— Ты мне даже алиментов не платил!

— Еще бы! — фырчит, сжимает кулаки.

— А имею на них полное право!

— Полное право ты имеешь на место в борделе, — говорит резко, на щеках желваки играют, а у меня даже искры из глаз от обиды сыпятся.

Одним слитным движением, как кот, как черный дух, он оказывается рядом со мной, смотрит сверху вниз, нависает, словно черт, решивший забрать душу, и питается моей обидой, моей злостью, моей ненавистью. Даже ноздри раздуваются.

— У тебя будет две недели отработать здесь, и сваливай к чертям собачьим.

— Пошел ты.

Слезы кипят на глазах.

— Не сможешь меня уволить, я – мать-одиночка.

— Захочу – и уволю. Ты и работу больше не найдешь. Даже полы мыть не возьмут.

Откуда столько злости? Черноты? Ненависти?

— Только попробуй, придурок. В трудовую инспекцию пойду, — цежу сквозь зубы.

Ногти сильно впиваются в подушечки ладоней, из глаз летят искры.

— Я эту компанию купил своей невесте. Бывшей тут не место. Иди в другом месте хвостом крути.

Говорит, а сам смотрит, смотрит, давит своим потемневшим взглядом, в котором плещется уже не бирюза, а грозовое облако, несущее в себе молнии, ураган и метель одновременно.

Колени подкашиваются, а тело начинает натуральным образом дрожать. Не выдерживаю этого напряжения, и все же делаю это.

Поддаюсь своей слабости, неожиданности, невыплаканной боли и кидаюсь на него с кулаками! Мы так близко, что я ощущаю аромат его свежего парфюма, от которого кружится голова, а когда ударяю кулачком по груди, чувствую, что она по-настоящему каменная!

Рычу от ненависти, снедающей мозг, когда он перехватывает мои руки, и я барахтаюсь, как рыбка в силках, потому что бесполезно противостоять его силе!

— Ненавижу тебя! — наши губы так близко, даже расстояния между ними почти нет, и я практически выплевываю свои чувства ему в лицо.

Он держит мои запястья, сильно, болезненно, я практически впиваюсь в его сильное и жутко твердое тело, дурею от застарелой ненависти, от нежданной близости, которая подкидывает флешбеки прошлых счастливых объятий. Клим сужает глаза, будто прячет все то, что бурлит в нем кипятком, и двигает губы так, что они практически задевают мои.

— Ненавижу тебя больше.

Глава 2

В моей душе все переворачивается и стонет, агония хватает за горло и сжимает спазмами так сильно, что перед глазами рябит.

Он дал мне две недели на отработку? Какое чертово благородство! Увольнение?! Да я ни дня рядом с ним, под его руководством не собираюсь работать! Дышать одним с ним воздухом, входить каждый день в одни и те же двери!

Я выхожу из кабинета, смотрю невидящими глазами на коллег, которые стоят в очереди в кабинет к новому руководителю на стандартное собеседование –знакомство, и понимаю, что еще немного – и свалюсь в обморок.

Наверное, так и чувствуют себя люди, которые могут упасть без сознания: задержка дыхания, ярко колотящееся сердце где-то выше грудной клетки, почти в районе горла.

А потом поднимаю голову на часы и вижу, что времени у меня остается все меньше и меньше.

Потому что мне уже пора бежать, торопиться к дочке.

Маруся уже, наверное, снова в холле, одетая, ждет, когда я за ней приду, а я еще даже не вышла из кабинета.

Потому забегаю в общий кабинет, хватаю одежду, на одной ноге переобуваюсь, в лифте застегиваю молнию сапога и тороплюсь на остановку.

Такси сейчас, в такой обстановке, - роскошество, которое не могу себе позволить. К сожалению, мой максимум – это трамвай, от остановки которого придется довольно долго идти, или автобус, который еще нужно дождаться.

Выбираю второй вариант.

Встаю у окна, поближе к выходу, а сама проваливаюсь в воспоминания…

Когда нас с Марусей выписали из роддома, я звонила мужу.

Начиная с раннего утра, но все было бесполезно.

Он не отвечал на сообщения, скидывал звонки. Помню, как мое сердце сжалось до размера муравья, а паника накатывала волнами.

Одна больше другой.

Волна первая – как добраться до дома?

Волна вторая – а вдруг с ним что-то случилось?

Волна третья – а вдруг он…

— Да? — наконец спустя миллион часов отозвался голос на том конце провода, такой родной, такой близкий, такой нужный, что по рукам побежали мурашки.

— Я…нас выписали, — не знаю, с чего начать, и после секундной заминки перешла к самому главному. — Мы вышли из больницы. Я и твоя дочь. Ты…ты встретишь нас, ведь правда?

Но то, что доносится из трубки, тут же выбило воздух из легких:

— Нет.

— То есть как это — нет?

Сердце упало прямо в пятки, и, если бы не драгоценная ноша в руках, они бы точно опустились.

— Не встречу. Теперь вы сами по себе, а я — сам по себе. Прощай.

— Но…

Удивленно посмотрела на телефон, из которого донеслись гудки. Что? он положил трубку? Быть того не может!

Отец моего ребенка, мой муж, занес меня в черный список в день, когда я вышла из роддома…

— Девушка! — незнакомый голос вырвал меня из забытья. — Вы выходите?

— Ой да, моя остановка, спасибо, — не знаю, расслышал ли кто-то мои слова, которые я сказала на автомате. Мой постоянный кошмар, в котором я варилась несколько лет, снова встал перед глазами. Воспоминания накатывали снова и снова гигантскими волнами, я вспоминала свои чувства и мне было ужасно плохо.

Хотелось одновременно зажмуриться, чтобы они исчезли как плохой сон, или заплакать, чтобы вымыть с солью слез боль от воспоминаний, но еще больше – хотелось сжаться в комочек.

Я снова становилась той самой обманутой девчонкой, брошенной в самый сложный период своей жизни.

Тогда я еще не знала, что самые страшные вещи только еще начинались, а судьба готовила невероятно жестокое испытание на прочность для моего характера…

Добегаю до школы-интерната уже в полутьме, по растаявшему снегу, по каше из грязи и воды. Отстранено думаю о том, что дорогу тут снова не почистили, а это значит, что ехать нам придется тут очень долго и тяжело.

Заранее сжимаюсь, хотя, казалось бы, - куда еще больше?

Подхожу к зданию. Название горит яркими буквами на чернеющем вечернем небе. «Школа-интернат для детей с ограниченными возможностями здоровья». Наше с Маруськой пристанище на несколько лет вперед.

В группе обычного детского сада, переоборудованного под нужды детей-инвалидов, уже готовятся ко сну. Здесь все подчинено режиму, перед сном – тихие игры и чтение.

Моя Маруся сидит рядом с воспитательницей, которая помогает той удержать карандаш в непослушных пальцах, чтобы раскрасить очередную принцессу.

Улыбаюсь ей всей душой:

— Марусенька, Машенька моя!

Дочка расплывается в улыбке. Она протягивает руки ко мне, пока я снимаю пальто в холле. А после начинает двигать руками колеса своей коляски. Делать это не просто, но эта коляска легче, чем уличная, с тяжелыми шинами, а потому мы от нее не отказываемся и пользуемся в школе.

Медленно, но верно колясочка доезжает до меня, я сажусь на колени перед девочкой, прижимаю к себе ее маленькое, хрупкое сердце, и слышу, как колотится заячье сердечко.

Глава 3.

На первом этаже я пересаживаю одетую малышку в коляску для улицы, и мы выезжаем с ней во двор.

Рыхлый снег скомкан чужими следами от ног и колясок, передвигаться очень трудно. Я с тоской смотрю вперед, на дорогу, и понимаю, что доедем мы с дочкой до квартиры совсем не скоро. И приеду я вся мокрая, устав везти громоздкий транспорт.

Но делать нечего – я обещала Марусе, когда нас приняли в школу-интернат, что буду забирать ее каждый вечер, чтобы провести время вместе.

Вообще многих неходячих детей оставляют здесь на всю неделю, забирая только на выходные. Образовательный процесс устроен таким образом, что малыши учатся, проводят время, играют и получают необходимое лечение – от парафинотерапии до массажа все время.

Марусе тоже прописано лечение, и, если бы не оно, думаю, что она и перебираться из коляски в коляску сама бы не смогла. Прогресс был, и очень хороший, как мы сюда поступили, но на этом все и остановилось. Замерло.

Каждые полгода мы проходим обследование и подтверждаем, что можем находиться здесь, в государственной школе. Если что-то пойдет не так – придется идти в частную. Почему я уже смотрела варианты частного сада? Потому что еще в том году нам намекнули, что Маруся ленится, не помогает врачам, медсестрам, массажистам, а это значит, что сдвига не будет, ждать нечего. И тогда нам пропишут домашнее обучение.

Но сидеть мне дома – не вариант. Мы просто не выживем!

— Как прошел день? — спрашиваю, погруженная в свои мысли.

— Халлашоу! — откликается девочка. Ей очень хочется поболтать, и она старательно делится со мной, как Артур украл у нее карандаш с принцессой, сломал, и как она плакала.

— Надо было сказать воспитательнице об этом! — возмущаюсь, но, скорее по инерции, чем на самом деле. Такие происшествия в детском саду – не редкость.

Коляска застревает на очередной кочке, и я с трудом давлю на нее всем своим весом, чтобы сдвинуть с места.

Наконец, колеса подчиняются, и мы движемся вперед. Еще немного, еще.

Сейчас, сейчас.

Руки от напряжения дрожат. Чувствую, как промокли в снежной каше сапоги, но думать сейчас об этом некогда, я сконцентрирована на дороге – нужно не только добраться до дома, но и оказаться в квартире – испытание не из легких при подходе к подъезду. Квартира съемная, и удобного пандуса на крыльце нет. Зато есть пандус выше, и вот эти полметра нужно как-то преодолевать.

До дома мы добираемся почти к восьми вечера. Если следовать режиму – спать должны лечь уже через час, но пока я устраиваю коляску в коридоре, пока несу помыться дочь, пока сама принимаю душ, уже становится очень, очень поздно делать что-то еще.

— Мутики, мутики! — командует Маруся, и я включаю Машу и медведя, смотрю вместе с ней, улыбаюсь проделкам веселой и здоровой девочки, а сама прикрываю глаза, чтобы удержать готовые сорваться с ресниц слезы.

Встреча с бывшим мужем-предателем нанесла гораздо больший урон моей выдержке, чем я думала. Гораздо.

Мозг прокручивал в голове все дела, которые мне нужно было совершить в ближайшее время: это и прохождение медосмотра, от которого зависело нахождение дочки в школе-интернате, и поиск новой работы, ведь этот человек явно не остановится ни перед чем, чтобы вывести меня из компании, где я столько времени добросовестно работала.

Что же мне делать?

Голова безжалостно гудела, в такт стиральной машинке, нос опускался все ниже и ниже, и происходящее на экране телевизора практически уходило от рассеянного внимания.

— Мама! Скова у миня деньажденье! — воскликнула вдруг Маруся, радостно хлопнув в ладоши.

И это…

День рождения дочки, на которое снова не явится ее отец…

Глава 4

Воспоминания накатывали как волны на море в хороший, погожий денек – одна за другой, причем следующая казалась обязательно больше предыдущей.

Сначала – одно, потом другое. Вспомнилось вдруг, как мама рано утром пекла блины – значит, суббота. Даже запах вспомнился, такой приятный, что хочется просто зажмуриться и не открывать глаз долго – долго, чувствуя, как кухня наполняется этими родными, приятными ароматами выпечки, маминого присутствия и ее заботы. Отец ушел от нас, когда мне было пять, и, самое странное, что я совсем не помнила свою жизнь до этого времени. Будто просто родилась в пять лет, и дальше жизнь пошла своим чередом – садик, школа, мама, которая всегда старалась для меня выглядеть счастливой и беззаботной. Только спустя годы я поняла, как тяжело ей это могло даваться – всегда находить время и хорошее настроение, даже тогда, когда сил на это настроение совсем не оставалось.

Я училась в школе, когда мамы не стало, сама доучивалась в интернате, и именно поэтому дочку каждый вечер забирала домой – помнила, как тяжело ночью смотреть на окрашенную стену, лежа на казенной кровати, чувствуя безграничное одиночество.

Вспомнился вдруг и сюрприз от Клима – на наше второе свидание он пригласил меня на чертово колесо, где оно остановилось и вдруг загорелось цветными огоньками, это чувство волшебства и нежности, которое он дарил своим присутствием, нашло продолжение в том, что нас окружало на тот момент.

Я ощущала, как по щекам текут горячие ручейки слез, а сердце сжималось – я понимала, чувствовала, что таких хороших моментов никогда, никогда в моей жизни уже не будет – ни субботних блинов от мамы, ни сюрпризов от Клима.

И почему все это вспомнилось именно сейчас, и почему сердце буквально обливается кровью?

— Мама, мама, — тонкий звонкий голосок пробивался сквозь тонну воды, через огромную морскую волну, которая снова накатывала воспоминаниями.

Чувствовалось, что я тону, погружаясь в зыбкое пространство море-сна, и будто даже нахожу в этом какое-то удовольствие – вот так кататься на волнах памяти, которые доставали самые приятные воспоминания моей жизни, будто бы говоря, что ничего плохого нет, что все еще впереди, впереди – лучшая, спокойная жизнь без волнений и тревог.

— Мама, мама, — Маруся обнимала меня за щеки, я чувствовала в голосе испуг и только этот испуг заставил с сожалением проснуться с морем из сна и вынырнуть на поверхность, не дав новой волне поглотить разум.

— Марусенька, я тут, с тобой, — сказала, и сама ужаснулась своему голосу. Будто ворона каркала на погосте, голос скрипел ржавыми петлями от двери в старом доме. Глаза совершенно не могли открыться, будто приклеились суперклеем, а под веки насыпали песка.

Голова гудела, руки и ноги стали ватными, словно разваренные макароны, а тело сотрясал короткий озноб.

Вчерашний поход по снежной воде, долгая прогулка с коляской по плохой дороге дала о себе знать явно высокой температурой.

Сухость в горле стала невыносимой, а слабость становилась все больше.

Я провела рукой по телу и поняла, что полностью мокрая – вспотела сильно, даже одеяло стало мокрым.

Нужно было вставать, собирать Марусю в сад, идти на работу, где нужно быть сильной, чтобы не ударить в грязь лицом перед Климом, но единственное, что я смогла сделать – это взять кружку с теплой водой с прикроватного столика, напиться воды и выдохнуть.

Голова страшно гудела. Гудело все тело.

— Маруська, пора вставать.

Зазвонил второй будильник, а это значило, что, если мы не встанем прямо сейчас, то опоздаем настолько сильно, что можно вообще никуда не приходить.

Пересиливая себя, я встала, доплелась до кухни, поковырялась в аптечке и выпила сразу две таблетки от жара. Две- чтобы наверняка.

С трудом одела Марусю, чувствуя, что сил нет совершенно, а потому и руки не слушаются, голова не соображает, что нужно сделать в первую очередь. Усадив дочку в коляску, поняла, что сил на то, чтобы собрать саму себя уже нет.

А потому только скрутила волосы на голове, застегнула пиджак и махнула себе в зеркале рукой – на то, чтобы даже подвести губы не было никаких сил.

Да, вчера вечером я планировала, строила в голове сценарии того, как приду красивой, уверенной, сильной, и Клим вдруг поймет… Поймет что-то такое, что я не могла ему высказать все пять лет.

Это детское желание было довольно сильным, но не сильнее, чем утренняя реальность.

До детского сада мы доплелись с таким трудом, что под конец дороги у меня слезились глаза. В автобусе, который вез до работы, было ощущение, что перед глазами периодически темнеет.

Кажется, таблетки, которые я выпила при пробуждении, уже исчерпали свой запас, и сдавались под натиском температуры и усилий, которые я прикладывала, чтобы выполнить ежедневную рутину по доставке нас с дочкой до места назначения.

Открывая двери в кабинет, понимала, что рука дрожит. И не понятно, от чего больше – от волнения перед новостями, которые должны были обрушиться на меня сейчас, от усталости после дороги, или от усилий, с которыми пришлось везти коляску по рыхлому весеннему снегу.

— Вы опоздали на двадцать минут, — первым, что встретило меня в кабинете, был голос Клима. Удивительно, насколько он принципиально взялся за то, чтобы испортить мне жизнь. Вместо того, чтобы заниматься бухгалтерией или кадрами, как должен поступить новый владелец бизнеса, он пришел в наш маленький кабинетик, который мы делили с коллегой. — Значит, так вы относитесь к работе? К должностным обязанностям?

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но не нашлась. Голова гудела колоколом, на языке вертелось что-то непечатное, что в данной ситуации только бы усугубило ситуацию.

— Фиксируем опоздание. Три нарушения, и мы с вами попрощаемся, — он, стремительный, как вихрь, пронесся мимо меня, обдав только шлейфом дорогого парфюма и бесконечным, ничем не заслуженным презрением.

— Да пошел ты, — пролепетала сухими губами едва слышно.

Глава 5

Погода стояла жаркая — разгар цветущего лета. Солнце било в глаза, заигрывало с волосами, куталось в ресницах, но оно никак не могло добраться до моего сердца, где царил мрак. Я осталась одна. Клим меня бросил, причем с ребенком на руках, и мне нужно было что-то делать, как-то выкарабкиваться из этой ситуации.

Добравшись до квартиры, я обнаружила купюры, связанные резинкой и записку: «Этого тебе хватит на первое время». Документы о разводе лежали тут же, в файле. Я перечитала их несколько раз, чтобы убедиться в том, что человек, который, казалось, был ближе всех ко мне, который заменил мне собою весь мир, банально выбрасывал меня на улицу. Ни с чем — ровно так, как я пришла в его дом. С небольшой сумкой вещей.

Не знаю, где был тогда мой разум, но я, ведомая гормональным сбоем, усталостью от бессонных ночей, резко поставила размашистую подпись под всеми бумагами, которые там были. Нет, я не претендую, нет, я не буду просить, нет, я не стану претендовать…

И нет, я больше никогда этого не прощу…

Денег хватило на несколько месяцев жизни в съемной квартире. А после пришлось срочно искать работу. Искать, крутиться, бегать.

Меня приняли здесь, и я верой и правдой, включая переработки, делала все, что в моих силах и даже чуть больше. Директор знал о моей ситуации, и никогда не обижал рублем, за что я ему невероятно благодарна.

Но жизнь сделала крутой виток, и вот я сижу в кабинете, из которого, судя по всему, скоро уйду.

Я могу сколько угодно сейчас изображать героиню, но ясно одно – если человек смог бросить в роддоме свою жену с ребенком, то и без работы ее оставит совершенно просто.

Выдохнув, я взялась за сотовый телефон и зашла в поисковик, вбивая сайт по поиску работы. Нужно было искать план Б, запасной вариант для жизни. Раскисать и воевать с бывшим не было ни сил, ни возможности, а потому…

Поисковик выдал несколько результатов, я направила резюме, которое составила буквально на коленке. Не думаю, что моя персона кого-то заинтересует – все же образование у меня было не оконченное, ребенок на руках, в общем, больше проблем, чем пользы.

От того, что это было мое первое место работы, где ко мне отнеслись с пониманием, по-человечески, уходить было особенно тяжело.

Меж тем температура снова начала подниматься – ломило все тело, нос покраснел, опух, в глазах начало все двоиться.

Медленно, чтобы голова не начала кружиться, направилась в кухню. Обычно здесь всегда собирался народ потрепаться, обсудить рабочие дела, и кухня становилась курилкой для тех, кто не курит – здесь можно было перевести дух и немного пообщаться с коллегами.

Сейчас же, в связи с тем, что появилось новое руководство, никто не рисковал показаться тут, чтобы не приняли за бездельников.

Я нажала на кнопку чайника, высыпала в чашку порошок от гриппа и стала ждать, пока он закипит.

По-хорошему следовало уйти на больничный, но тогда… Клим уцепится за эту возможность скорее от меня избавиться бульдожьей хваткой, и вышвырнет на улицу так, что я костей своих не соберу, а я пока не готова этого делать.

В мыслях я пропустила момент, как в комнате появился кто-то еще.

— Так и знал, что ты чаи гоняешь, не работаешь, — раздалось за спиной змеиное шипение.

— Не знал? Крепостное право отменили!

Клим подошел так близко, что я ощутила аромат его парфюма и почувствовала лопатками, что еще немного, и его спина прижмется ко мне.

— Уж слишком ты стала борзой, — проговорил он сквозь зубы прямо мне в шею. От этого по телу разбежались мурашки, и я прикрыла глаза, чтобы как-то сладить с эмоциями – чувство злости ощущалось от него за километр.

— Жизнь заставила, — ответила резко.

— Жизнь? — он хохотнул, зло и нервно. — Да ты всегда такой была! Скрывала свое нутро за маской невинной овечки!

— От кого я это слышу? — вскипела всем своим нутром. — От человека, который бросил своего ребенка в роддоме!

— Своего?! — Клим навис надо мной, ноздри его раздулись, глаза стали такими огромными, что зрачок проглотил белок. — Да как ты смеешь меня этим попрекать!

От него волнами пошла ярость, энергия страшная, мучительная, разрушительная. Черной волной она буквально откинула меня к стене, чувство самосохранения заставило сжаться комком и не говорить ничего – столько эмоций кипело, бурлило сейчас в нем. В воздухе запахло грозой, озон буквально заполонил комнату, закупорил легкие.

Клим навис надо мной дамокловым мечом, необратимым торнадо, мраморной холодной плитой. По коже пошли мурашки, стало трудно, действительно трудно дышать.

— Не смей! — буквально прорычал он мне в лицо, и вдруг прикрыл глаза, будто собираясь с силами, собирая волю в кулак. А когда открыл, стало ясно, что на его лицо снова натянута маска. Маска начальника, умного, рассудительного человека, который не позволит себе ни единой крошки эмоций.

Развернулся на пятках и быстро, как ветер, как вихрь, покинул офисную кухню, оставив после себя чувство опустошения.

Я дрожащими руками налила себе воды, и отпила немного, слыша, как зубы бьются о стекло – такой диалог не мог пройти незамеченным для нервной системы. Несколько глотков будто вернули к жизни, помогли открыть шире глаза.

Глава 6

Жар накатывал волной, сначала одной, потом второй. Спина вспотела, по вискам потекли капельки пота, которые я незаметно вытирала.

Села в переговорке на самый последний стул в ряду, чтобы поменьше отсвечивать, чтобы никто меня не замечал.

Особенно, конечно, Клим. Разговор в кухне меня потряс. Мы не виделись с ним несколько лет, всю жизнь Маруськи, и я думала, что все внутри перегорело, отлегло, поросло травой. Но не тут-то было.

Какое он имеет право так говорить? Как ему не стыдно? Не совестно?

Голова разболелась от тысячи мыслей, все это очень остро, болюче, на краю ненависти.

— Да я сам написал заявление, — зашептал на ухо наш сисадмин. Самый главный прогульщик и необязательный человек в компании.

Посмотреть на него у меня даже не было сил – как сидела с прямой спиной, глядя вперед, так и продолжала сидеть. Боялась, что если повернусь, закружится голова. Потому что тошнота уже подкатывала к горлу, к сердцу.

— Новая метла по-новому метет, не хочу, чтобы меня учили, как работать, что делать, — шепчет он мне прямо в ухо.

Если честно, я почти не улавливаю, что он говорит – настолько плохое самочувствие. Кажется, парацетамол сгорел в крови быстро, очень быстро.

— Одно дело с бабой работать. А если и баба, и мужик вдвоем будут? Ловить тут точно нечего, — делится коллега со мной своей жизненной мудростью, но я совсем его не слушаю, просто смотрю вперед, и обреченно жду, когда это собрание закончится, можно будет пойти в кабинет, и, может быть, немного полежать на столе, чтобы это легкое головокружение прошло.

Пропускаю момент, когда совещание началось. Шум в ушах стоит неимоверный, будто самолет приземляется – не слышу ни единую свою мысль, а слова извне воспринимаются как сквозь вату.

Но пока, вроде бы, ничего особенного не говорится – Клим объявляет о смене руководства, говорит пространные фразы о том, что в компании нет задачи сменить коллектив, и готов выслушивать все предложения по улучшению работы.

— А это Анастасия Сергеевна, ваш руководитель.

Глаза поднимаю и смотрю, прищурившись. Красивая. Конечно, красивая. Холеная, вся тюнингованная. Длинные ухоженные волосы, большие губы, скулы, косметики много и красивый модный костюм жемчужного цвета. Девушка здоровается и отступает на шаг назад, давая дорогу Климу. И смотрит на него таким взглядом, что все становится понятно: он точно принадлежит ей, у нее даже глаза светятся.

Я выдыхаю и отворачиваюсь, смотрю ровно вперед, в стену перед собой.

Не хочу никого видеть и слышать.

Точно не хочу.

Но говорит Клим все громче и громче, будто подходит ближе.

Я прикрываю глаза, чтобы голос не резал уши, потому каждое его слово ввинчивается винтовым гвоздем прямо в мозг, причиняя боль. Буквально секунды считаю, когда это нелегкое совещание закончится.

— Ага, выслушивать они будут, — говорит Сашка мне в ухо змеем. — Всем плевать, что ты предложишь.

Закатываю глаза. Мне не настолько хорошо, чтобы понимать, о чем он говорит.

— Этому то хорошо, купил на бабки бабы своей.

Тут я ощущаю, как сердце сжимается, как обливается кровью. Я и без того не смотрю в ту сторону, где стоит невеста Клима. Один раз только глянула – и то, когда она здоровалась, а потом глаза отвела. Сама себе говорю: это из-за температуры глаза слезятся. Точно из-за нее. Но себя-то не обманешь, обидно видеть новую пассию бывшего мужа. Да еще и такую ослепительную, блистательную.

Поджимаю свои пальцы – они-то не видели профессионального маникюра лет шесть. А от этой девушки пахнет дорогим лосьоном за километр. Поджимаю под стул и ноги. Будто хочу спрятаться, провалиться, стать невидимкой.

— У нее отец шибко богатый, естественно зятьку помог, — не унимается Сашка.

От его слов становится только хуже. Чувствую, что еще секунда – и я вскочу ошпаренной кошкой, разрыдаюсь, или взлечу торнадо, расшвыривая все на своем пути к выходу.

— Иванова! — раздается прямо передо мной.

Открываю глаза и смотрю в налитые чернотой глаза Клима. Волховец играет желваками, сжимает ладонь в кулак. Мое желание провалиться становится еще больше.

— Вам не интересно, о чем мы говорим?

Он цедит слова сквозь зубы, будто ему неприятен сам факт самого обращения ко мне.

Сашку рядом практически отсекает – он отодвигается, да так резво, что я ощущаю легкий сквознячок. Мужчина уже не желает нашептывать мне в ухо свои мысли. На него взгляд Клима тоже действует отрезвляюще, ушатом холодной воды.

— Нет, я все поняла, — после минутного молчания решаюсь ответить сухими губами. Голос тонкий, больше похожий на мышиный писк – не так жалко я хотела выглядеть в глазах бывшего мужа, коллег, и его новой пассии, но чего уж там. Говорить вообще трудно, когда на тебя направлено сто киловатт ненависти. А когда голова раскалывается, будто котел, в котором варится сталь и вот-вот выплеснется, - так еще более сложно.

Клим не мигая глядит на меня. А после переводит взгляд на Сашку.

Сисадмин сглатывает, я слышу, как ходит ходуном его кадык. И понимаю, что тому не то, что неловко, ему просто страшно. Как бы он тут не хорохорился, взгляд босса действует на него также гипнотически и устрашающе, как на кролика прицельное внимание удава.

Глава 7

На удивление, в список увольняемых я не попала. Понятное дело, что просто так меня, мать одиночку, мать ребенка –инвалида попробуй уволь, но тем не менее жизнь испортить всегда можно и самому святому человеку. Что ж, эта передышка, конечно, мне даст немного форы, но все равно в воздухе ощущалось это грозовое предзнаменование, ожидание огромного скандала, тяжелого времени для нас всех.

«Наверное, Клим решил попортить мне нервы, прежде чем окончательно испортить жизнь», - с такими мыслями я печатала шаг в свой кабинет.

Чтобы не пользоваться рабочим компьютером, открыла телефон. Огородилась со всех сторон папками, будто замышляя что-то плохое, совсем как преступник, и открыла сайт по поиску работы. Резюме у меня, конечно, не такое, на которое могут клюнуть воротилы больших компаний, но и не такое уж ужасающее. Сейчас рынок труда такой обширный, десять мест на одного специалиста. Уверена, что мне еще повезет.

Как говорится, все всегда к лучшему – все перемены, изменения, все всегда будет к лучшему!

Я закашлялась, и папки полетели на пол. Мой небольшой загончик для одной бедной овечки, что ищет работу втихаря, разлетелся карточным домиком.

— Оу, не думала, что здесь уже начали собирать вещи, — раздался женский голос в проеме двери.

Я подняла голову и внимательно посмотрела на ту, что решила дойти до конца коридора, в самый конец нашего не маленького офиса. Новый босс. Красивая, ухоженная девушка, которая явно любит и лелеет себя, думает о себе только самое лучше и позволяет себе самое лучшее. И теперь это самое лучшее было Климом, моим и не моим мужчиной, одна только мысль о котором буквально переворачивала внутренности.

Жар, который томился внутри, стал еще более явственным. Но мне не хотелось выглядеть перед этой шикарной женщиной жалко. Я встала, оправила костюм, надеясь, что сейчас не сильно заметно, как измялась рубашка, как прилипла она к моему пылающему телу, как капля пота катится по виску. Подняла подбородок, сжавшись внутри, как пружина. Сейчас мне нужно было выдержать эту сцену, этот бой, чтобы хотя бы не потерять самоуважения.

— Здравствуйте, Анастасия Сергеевна, — мое подсознание вовремя выдало имя новой хозяйки. — Нет, вы ошиблись, фамилий из этого кабинета не попало в скорбный список на увольнение.

— Да, видимо… — она задумчиво оглядела меня.

Не понравился ее взгляд – цепкий, холодный, внутри будто костер черти разожгли.

— Могу вам помочь? — надеюсь, мои глаза смотрели прямо и уверенно, ничем не выдавая тот раздрай, который царил в душе.

— Пока нет, просто мне захотелось взглянуть, из-за чего Клим… так… разнервничался….

Она, даже не прощаясь, вышла из кабинета. Последнее слово, скорее всего, было предназначено даже не мне, эти слова, по-видимому, она говорила сама себе.

Ощущение, что сцена с увольнением сисадмина Саши ее удивила. Но ведь здесь я совсем не причем…

Чтобы не давать себе спуску, не распускать сопли, слюни и не падать духом совсем, открыла документ на компьютере. Задача, которая стояла у меня еще два дня назад, не была выполнена, а это значит, что пора было взять себя в руки.

Чувствуя, как кружится голова от слабости, я начала работать мышкой. Перед глазами все кружилось. Работа, которую прежде можно было сделать за пять-двадцать минут, заняла у меня половину дня.

С огромным трудом, превозмогая желание лечь и заснуть, сражаясь с подступающими кругами под глазами, которые становились все Уже и объемнее, я все же разместила на площадке объявление о закупке оборудования.

Осталось подождать несколько дней, дождаться поступления трех предложений, после чего работа пойдет дальше.

Поставила на процесс подписи конечные результаты по второй закупке.

И отложила те документы, которые не требовали сиюминутного вмешательства.

Голова гудела колоколом, от натужного кашля голос стал сиплым, а во рту становилось постоянно сухо. Вода, которую я наливала себе из кулера рядом, словно испарялась, стоило поступить той в организм. По крайней мере, было четко такое ощущение – я наливаю, и она выходит испарением, стекая каплями по спине, вискам.

Наконец, этот ужасающий, выматывающий день завершился. Ровно за полчаса до конца рабочего дня я закрыла программу, свернула документы. Отодвинула папки со стола, не в силах расставить их по местам.

У меня были другие обязательства, на сегодня все, что зависело от меня здесь, я выполнила. Не проштрафилась в очередной раз, не нагрубила невесте бывшего, не придушила его, хотя руки так и чесались.

Много чего не сделала, хотя мое душа и сердце этого страшно желали.

Но если честно, прямо сейчас больше всего на свете я хотела лечь в постель, накрыться одеялом и просто-напросто забыться сном.

Я медленно, стараясь не привлекать внимания, выбралась из кабинета, буквально добежала до остановки. Повезло – удалось занять сидячее место у окна, я прислонилась горячим лбом к холодному стеклу и прикрыла глаза…

План Б… Мне нужен план Б! Хочу, чтобы меня приняли на работу, снабженцы сейчас нужны везде, я готова даже на чуть меньшую зарплату, лишь бы держаться подальше от бывшего и его прекрасной, блестящей чертовой невесты!

Глава 8.

А на утро начинается крах. Настоящий крах моей жизни. По крайней мере, так все и ощущается… Вчера перед сном, пока голова совсем не уплыла в морок температуры, помимо рассылки резюме я написала на электронные почты всех компаний, с которыми мы когда-либо сталкивались, малознакомым знакомым по работе, везде закидывала удочки, говоря о том, что готова работать за оклад даже меньший, чем был. Сейчас для меня главное — стабильность. Только это.

А уже утром, по дороге в интернат, мне перезванивают и назначают собеседование. От восторга хочется кричать! Мне кажется, что я, как воздушный шарик, накачиваюсь радостью, надеждой и верю, что все будет хорошо. Я все налажу. Да что говорить, сделаю все, чтобы улучшить нашу с Маруськой жизнь. Может быть, даже к лучшему, что так все получилось. Может быть, я найду работу лучше, с зарплатой выше, и в конце концов куплю квартиру, а не буду мучить ребенка вечными переездами по съемным квартирам…

Спустя несколько минут мне звонят еще из одной компании, потом еще из одной.

Мне так приятно, что я не могу сдержать возгласа радости. Соглашаюсь на интервью сразу же, говорю, что могу подойти даже сегодня, и успеваю договориться на встречу после обеда.

Это прекрасные новости! Надежда расправляет паруса, но до автобусной остановки по пути на работу я иду медленно, прокручиваю в голове все слова, которые скажу на встрече. Скажу всю правду. А если спросят по поводу увольнения с прошлого места работы, отвечу, что не сошлись характерами с новым руководителем. Это повсеместная история — когда новая метла метет по-новому и сметает со своего пути всех тех, кто работал до него.

Надеюсь, они поверят в это и не будут задавать дополнительных вопросов, потому что на эти вопросы у меня точно не будет ни единого ответа и совсем не будет желания говорить на эту скользкую, неудобную тему…

Но, едва только до здания остается пара метров, как поступает звонок. По спине холодком бежит предчувствие. Не могу выразить словами, но отчего -то я останавливаюсь, понимая каким-то шестым чувством, что просто так за несколько минут до начала собеседования мне звонить не будут…

— Алло, Марина? — я киваю, а потом понимаю, что собеседник не может увидеть мой кивок, и потому робко говорю в трубку о том, что слушаю.

— К сожалению, мы вынуждены отказать вам в месте работы.

— Но.что…почему… — мое недоумение очень ярко выражено. Неужели успели уже кого-то нанять? Но так быстро? как-то не верится…

— Да, ваша кандидатура не подходит нам под квалификационные требования. Всего хорошего.

Я буквально замираю на дороге. Меня кто-то толкает плечом, кто-то чертыхается, кто-то выражается матом, и только после несильного, но чувствительного тычка в спину, я понимаю, что происходит.

Поднимаю глаза и смотрю на офисное здание, в котором сидят люди, которые за несколько часов отчего-то изменили свое решение брать меня на работу. Всего лишь за несколько часов!

Мысленно перебираю в голове, что могло пойти не так, но совсем не нахожу причин для отказа.

Но, с другой стороны, это — работодатель, и он имеет право на что угодно…

Я медленно бреду вперед, решая забрать Маруську пораньше из сада. Интервью не вышло, новое должно быть только завтра и еще одно — через день. Я все успею, все сделаю, может быть, подготовлюсь даже лучше, и выглядеть буду лучше, чем сегодня…

Но только сажусь в автобус, снова – звонок…

— Марина Иванова? Мы вынуждены отменить наше интервью.

— Постойте. Мне нужна причина. Почему вы отказываете мне?

— Мы не обязаны оправдываться. До свидания.

Черт.

Этого не может быть, но это снова происходит!

Настроение медленно, но верно стремится к нулю.

Прохожу мимо охранника, медленно здороваюсь с коллегами, захожу в кабинет.

Бросаю пальто в шкаф, даже не надеваю туфли вместо сапог.

Сажусь на стул и ошалело смотрю в черный экран компьютера. Сегодня мне нужно набрать запросы на закупку оборудования, то есть составить официальные запросы и разослать по компаниям, но я смотрю в одну точку и просто не понимаю, как быть. Что делать.

Я отправила столько резюме, позвонила всем подряд, кого знала, и ответ, который получила, просто выбивает меня из колеи. «Вы не нужны». Да как это так? На рынке сейчас кадровый голод, люди, думающие, работящие, казалось, нужны везде и всюду. А в итоге мне все звонят с отказом в работе. Все это очень и очень странно, подозрительно, небывало.

Как выжить? Как выжить на жалкие остатки денег вдвоем с маленьким ребенком, если меня уволят с моей работы, где я сейчас нахожусь на волоске от того, чтобы уволиться или быть уволенной бывшим?

Сердце снова начинает бухать в ушах, да так сильно, что я совсем не слышу телефонного звонка. Не сразу беру трубку. Уже не жду ничего хорошего, и предчувствие меня не обманывает.

— Иванова? Наше собеседование отменяется.

— Почему? — резко спрашиваю я.

— Компания так решила…

Твою ж мать…

Глава 9.

Пусть этот чертов мудак решил уволить меня, оставив без денег, без надежды на будущее, но я выжила тогда, выживу и сейчас! Не позволю ему сломать мою жизнь, разрушить ее, потоптаться на руинах и развеять прахом.

Просто потому, что мне есть за кого бороться. И я сейчас говорю не о своей растоптанной гордости, не о себе. Я говорю о нашей дочери. Пусть это чудовище и делает вид, что нас не существует для него, я еще выживу. Мы выживем.

От усталости я кладу голову на сгиб локтя и проваливаюсь в марево сна. Мне кажется, что я плыву в реке, и она обвивает меня своими теплыми, ласковыми волнами. И я снова оказываюсь молоденькой девушкой, которой безумно нравится внимание привлекательного парня, разглядывающего ее среди прозрачных речных волн… Как же давно все это было… Как же мы тогда были влюблены… И как же так вышло, что тот парень превратился в злого дракона, который швыряет под ноги деньги, брезгливо сверкая глазами…

— Иванова! — меня трясет. — Ты спишь, что ли?

С трудом поднимаю голову и пытаюсь сфокусироваться на том, что происходит. Губы сухие и потрескались. Голова как колокол. Я поворачиваю голову, беру бутылочку с водой и блистер с жаропонижающим. Сначала выпиваю, а потом готовлюсь общаться с внешним миром.

— Там проверка идет, а ты спишь, давай, вставай из мертвых! — моя коллега по кабинету – Инка. Человек хороший, но не обязательный. Она трудится в нашей «РиЭре» год, всегда опаздывает и часто путает документы. Мы в работе не соприкасаемся, но друг друга морально поддерживаем, несмотря на то, что не подруги.

— Да, да, я уже.

— Марин, ты какая-то красная вся. Ты нормально?

Я закатываю глаза.

Снова пью.

— Да, все окей. Прорвемся.

— Слушай, меня Анастасия Сергеевна вызывала, спрашивала по работе, еще что-то, а потом спросила о тебе.

— Обо мне? — удивлению нет предела. Неужто Клим сказал ей, что я – бывшая жена ее жениха?

— Сама удивилась. Ты прости конечно, но я еще подумала – что у вас общего может быть?

Мужик, — захотелось мне ей ответить, но я вовремя прикусила язык.

Потому что он у нас не общий, это точно.

У этой Анастасии Сергеевны все будет прекрасно и замечательно с моим бывшим мужем, тогда как мне уже не хочется добиваться справедливости и алиментов, денег на общую дочь. Все, чего хочу прямо сейчас – найти работу в другом месте, и не сталкиваться больше с этим человеком. Чтобы не ощущать себя снова грязью под ногами.

Изнутри, прямо из солнечного сплетения пробился кашель. Тяжелый, влажный. Инка даже вздрогнула от этих страшных звуков и побежала делать горячий чай.

— Ну ты нашла время болеть, конечно, — покачала она головой, ставя передо мной чашку дымящегося напитка. — Положила сахар, чтобы пошло как лекарство. А ты к врачу ходила?

Я покосилась на свою сумку, в которой лежали лекарства, купленные в аптеке вразнобой, и пожала плечами. Конечно же, я никуда не ходила – мне просто некогда это делать.

Она наклонилась и заговорщицки мне зашептала.

— Я решила на работу в другое место пойти. Черт знает, чего ждать с этими драконовскими методами, которые пропагандирует эта самая Анастасия со своим мужиком.

— И как?

— Пока вроде удачно. Сразу взяли. Сказали, что из «РиЭра» всех берут.

Не всех, не всех. Мне отовсюду поступил отказ… Какой-то порочный и замкнутый круг, черт побери!

— Так что я сматываю удочки и бегу отсюда. Ты тоже давай.

— Как устроишься, обо мне не забудь.

Инка отсалютовала рукой.

— Конечно, обижаешь!

На сто процентов уверена, что, как только она окажется в другом учреждении, сразу забудет все, что только что мне говорила. Такие девчонки всегда отвечают только за себя и озабочены только собой одной.

Я загружаю компьютер и с горем пополам начинаю работу. Если не будет больше трех предложений на оборудование, надо меньше, чем за неделю найти этих самых поставщиков. А у меня голова кругом идет, какое там – думать про оборудование!

Только усилием воли беру себя в руки и иду глазами по строчкам, проверяя данные.

И вовремя – в кабинет заглядывает девушка из отдела кадров. Кивает нам, здороваясь, делает пометки в блокнот и уходит.

— Видишь, проверки пошли. Совсем уже рехнулись, — ворчит Инка.

Работаю без обеда – есть не хочется, да и все делаю так медленно, что дай бог до вечера бы все закончить.

И когда до конца рабочего дня остается минут тридцать, одеваюсь. Хочу сэкономить пару минут, чтобы успеть спокойно доехать на автобусе до интерната. Голова гудит, жарко, но уже все равно. Вся спина липкая от пота, и я предвкушаю, как окажусь дома и лягу спать…

Но сначала мне нужно подняться в директорский кабинет и оставить на столе бумаги – секретарь поставит факсимиле, а я утром все разошлю, сэкономив половину рабочего дня.

На этаже тихо. Все сидят по своим кабинетам тихо, как мышки. Хотя обычно туда-сюда ходят люди с бумагами, разговаривают по телефонам или болтают возле кулера с водой.

Глава 10

Клим.

— А ну стоять! — задерживаю бывшую, схватив её за руку, но тут же обжигаюсь. Она вся горит. Неужели заболела?..

— Пусти меня, — огрызается Марина и одёргивает руку. — Рабочий день закончен.

Мы стоим на парковке, все машины еще стоят, а это значит, что рабочий день как раз-таки не кончился. Кое-кто решил свинтить раньше из офиса.

Хватаю её за локоть и тащу к своей машине, чтобы поговорить в салоне без свидетелей. Сам не знаю, какого делаю это. Марина брыкается, но сил, чтобы вырваться, у неё нет. В первый раз я сам дал слабину, шокированный её присутствием.

— Я сейчас буду кричать и звать на помощь! — хрипит она.

Парковка пустует, но я понимаю, что без проблем запихнуть её в салон автомобиля не получится, поэтому поговорим на улице.

— Что тебе от меня нужно?

Глаза Маринки красные — это следствие болезни, не слёз. Сейчас в её взгляде нет боли, только нестерпимая ярость, которую бывшая хочет обрушить мне на голову.

— У тебя температура. У врача была? — спрашиваю я, немного ослабив хватку, однако отпускать бывшую не спешу.

Маринка вся горит. По-хорошему, ей бы выпить таблетки и забраться под одеяло, а не стоять тут и не орать на меня своим охрипшим голосом. Впрочем, я сам притащил её сюда и вынудил разговаривать. А секретаршу я уволю за то, что ничего не сообщила мне. Змеям не место там, где правит дракон. Стискиваю зубы и выдавливаю улыбку.

— В машину сядешь по доброй воле, или запихнуть тебя туда силой? — спрашиваю, а бывшая скрещивает руки на груди в защитной позе.

— Мне не нужна твоя жалость. Я не собираюсь садиться в твою машину, если хочешь предложить подвезти меня до дома. Доберусь на общественном транспорте.

Маринка прижимает к груди папку с документами.

— А после свалишься с воспалением лёгких?

— Тебе какая печаль?

Жму на кнопку сигналки. Машина отзывается. Маринка смотрит на тачку и качает головой.

Вижу по ее виду, что она сильно больна. Глаза лихорадочно блестят, от нее так и пышет жаром. Да и этот кашель – ее слышно в Китае, не меньше. Там до бронхита не далеко, если уже не началась обструкция.

— Садись в машину, и я отвезу тебя.

Сам не знаю, зачем предлагаю это? Почему я хочу провести с ней больше времени? Что хочу услышать? Возможно, я жажду услышать подтверждение того, что и без того отлично знаю. Мне хочется, чтобы она своими губами сказала правду, которую тщательно утаивала от меня. Хочу сильнее возненавидеть её и навсегда вытравить из своего сердца. Если она произнесёт эти слова собственным языком, глядя мне прямо в глаза, я смогу навсегда оставить её.

Бывшая разворачивается, покачивает головой и пытается уйти, а я хватаю её в охапку и прижимаю к машине.

Она слишком близко…

Её приоткрытые губы в паре сантиметров от моих…

Она может заразить меня, но лучше простуда, чем та болезнь, что пожирает меня изнутри долгие годы. Руки скользят вниз по телу бывшей, и я вижу, что она дрожит. Изголодалась по моим прикосновениям? Я мог бы сейчас впиться в её губы, мог бы засунуть в машину и взять то, что должно было принадлежать мне одному силой… Мог бы! Дыхание учащается, а пальцы сжимают бёдра предательницы.

Внутри просыпается хищник, почуявший лёгкую добычу, но я загоняю его в угол. Не бывать этому. Не с ней и не после всего, что я пережил по её вине.

Она с трудом отводит взгляд и смотрит на часы на своем запястье. Я почему-то тоже гляжу на белую кожу, трогательно узкую руку, и чувствую, как меня кроет.

Кроет совсем как в первый раз, когда ее увидел. Когда впервые прикоснулся. Когда впервые поцеловал.

— Клим, отпусти, — стонет.

Чувствую, как от звука ее голоса кроет.

Столько лет прошло, а реагирую все также.

Тупо вышло. Не надо было напрягать связи, чтобы ее не брали на работу в другие места. А, наоборот, вырвать занозу и жить дальше.

Отпускаю.

Она отходит.

— Спасибо за предложение довезти, — хрипит. — Но я сама позабочусь о себе. И о нашей дочери.

Гордо поднимает голову и практически бегом бежит на остановку.

Я сжимаю ладони в кулаки. «Нашей» дочери?! «Нашей»?!

Злость бьет по зрачкам и закрывает зрение кровавой пеленой.

Глава 11

На адреналине добираюсь до интерната. И уже там выдыхаюсь – иду, расстегнув пальто и стянув шарф, вдыхая свежий холодный воздух. Силы вытекли, как воздух из воздушного шарика.

Я почувствовала, что перед глазами немного темнеет.

Добравшись до здания, нажала на кнопку домофона и даже не поняла, что дверь открылась. Подышала, выдохнула и вошла в интернат.

— Здравствуйте! — няня катила по коридору коляску с Марусей. — А мы как раз с занятий идем.

Дочка помахала мне рукой.

А я же почувствовала, как ноги подкашиваются, становятся мягкими колени, а ноги сами – будто вареные макаронины. От усталости опустилась на скамейку для ожидающих.

— Мама! Мамочка! — радости дочки не было предела, она крутилась в коляске, протягивала руки. Но подойти к ней навстречу я не могла, вообще не было никаких сил. Вытянув вперед руку, закашлялась.

Няня остановилась.

— Что с вами? Как себя чувствуете? Заболели? — она сочувственно склонила голову.

— Кажется, есть немного, — кашель прозвучал в коридоре интерната как звуки иерихонской трубы.

— Вам бы к врачу.

— Да пройдет.

— Знаете, — няня не стала подходить с дочкой ближе. — Вы лучше езжайте домой, а Машенька останется тут с ночевкой. Не стоит ее подвергать риску, лишний раз заражаться. А вы подлечитесь, заберете ее на выходные. Эту ночку или две подряд Маруся побудет с нами.

— Мамочка, ты же обещала, — глаза дочери наполнились слезами.

Я встала, намереваясь подойти к ней и сказать, что мы едем вдвоем домой, но тут же поняла, что сделать и пару шагов для меня - пытка и испытание. Действительно, я сильно переоценила свои силы из-за столкновения с Климом.

— Ну что ты, девочка, — заворковала няня. — Мы книжку почитаем, мультики посмотрим, сказку нам Иришка расскажет.

Маша вытирала слезы обиды, и только шмыгала носом.

— Я завтра позвоню, — обратилась к няне, пока новый приступ кашля не сотряс все тело. — Машенька, ты не грусти, не скучай. Завтра приеду вечером.

Все же так поступить нужно было с самого начала – боюсь, что до дома мы как-то доберемся, а вот завтра…

Я приду домой, выпью лекарства, побрызгаю горло, лягу спать, а утром уже будет намного лучше.

— Машунь… — я поцеловала дочку в лобик и дотронулась до ладони няни с благодарном жесте. — Спасибо вам.

— Ой, да вы же вся горите! — всплеснула она руками. Обязательно домой, отдых, спать. А утром к врачу сходите дежурному в поликлинику, не геройствуйте.

— Обязательно.

— На работу не ходите, а вдруг бронхит, ковид, или еще что. сами знаете, сейчас такое время- нужно за собой очень следить.

— Вы правы.

Медленно, как тумане, я вышла на улицу.

И вот уже сейчас замоталась в шарф, застегнула пальто. Начало знобить. Постаравшись не заострять внимание на последнем, что видела при выходе за дверь – на обиженных глазах собственной дочери от того, что оставляю ее в интернате с ночевой, вместо того, чтобы забрать домой, как обычно, я медленным шагом пошла вперед, по тропинке до дома.

И эта дорога показалась мне длиннее самого длинного шоссе в мире…

Уже дома в очередной раз подумала, что няня в школе-интернате была права, не нужно Машку сюда, в рассадник заразы.

Сама болею, так еще и дочь могу заразить, а этого нам совсем, абсолютно не нужно.

Толком не раздеваюсь, просто стягиваю пальто и валюсь кулем на диван. Отодвигаю книжки, колючие игрушки и тяжело соплю в подушку.

Да-а-а, эта неделя – самая длинная, самая тяжелая в моей жизни, это точно.

Если выживу, выпрыгну из этой ямы, пойду в церковь и поставлю свечку. Или еще как-то отблагодарю за помощь, за участие…

В голове начинают переваливаться какие-то тяжелые мысли. Температура нагоняет и берет свое – затаскивает в омут тяжелых откровений, которые были заткнуты далеко в сознание.

Мы познакомились с Климом в мае.

Погода цвела, расцветали яркими красками не только небо и трава под ногами, но и глаза людей, наши сердца. Все пело и звенело ожиданием счастья, и я, казалось, его тоже нашла, обнаружила совсем рядом.

Как только его увидела, сразу поняла – вот она, моя судьба. Что-то случилось, что-то схлопнулось внутри, будто кто-то постучал по плечу и показал на него указательным пальцем – обрати внимание на этого парня, он точно изменит твою жизнь.

И сердце на минутку остановилось, и замер воздух в горле, и руки пропустили заряд электричества.

В жизни никогда не видела таких красивых, достойных, породистых мужчин. Он весь, казалось, был вылеплен из мрамора рукой талантливого скульптора. Держался спокойно, с достоинством, только в синих глазах бушевала буря – так всегда было, стоило нашим взглядам встретиться, в обычное время в его удивительного цвета глазах царил штиль. Даже когда он испытывал ярость. Даже когда нервничал. Даже когда…

Но о моментах близости с ним вспоминать было еще тяжелее. Потому что именно тогда, в порыве нежности, страсти он шептал то, от чего в итоге так легко и просто отказался.