Измена. Sex под запретом

Пролог

Слепившись губами меня, сметает быстрее, чем пух с одуванчика в порыве бушующего ветра. Ураган закручивается внутри, а снаружи благодаря рукам, сжавшим мою попу и закрепившим затылок, просто горячие тиски.

Даже захоти я вырваться или одуматься, то ни на что не повлияла. Я целую. Амин набрасывается. Сдвинувшись и прислонив меня к стене. Узкая юбка, естественно, задралась выше некуда. Его полотенце и мои трусики — считай незначительный барьер между его мужским концом и моим женским началом.

Сжимает он меня крепко, прям до боли, постанываю и от этого, и от его языка, бьющего мне в рот. Взрывающего своим вкусом рецепторы и моё тело встряхивается с шипением, как откупоренная бутылка с газировкой, но перед тем, как отвинтили крышку, меня знатно разболтали.

Полагаю, разговоры по душам переносятся на поздний срок. Нам никто не мешает. Между нами ничего не стоит. Статья меня парит, но как-то внезапно приходит уверенность, что у меня получится донести про Светку и её козни.

Амин поймёт. Он обязательно поймёт. На этом мысль теряется в атаках его губ. Толкается пахом в промежность, имитируя трахающие рывки.

Ластовица трусиков, пожалуй, единственное сухое местечко из всей моей одежды, но она мокреет. Влагалище откликается, сокращаясь постыдными импульсами.

— Амин, я влюбилась в тебя, — исторгаю из себя неопознанный звук. На стон не похоже. На мурлыканье тоже. Больше отчаянное требование, снять с меня влажные тряпки и обтереть досконально голыми руками, голое тело.

Меня будто зефирку плавит на литых мускулах парня. Я растекаюсь по нему и липну к сладкой патоке его возбуждения и своих потребностей. Тут уж не до высокого и морали.

Амин целиком оправдывает свою фамилию. Он Костёр. Он пламя. Он огненная стихия, а со стихиями, всем известно, борются лишь смельчаки.

— В меня влюбилась или в классный член? — вроде не злобно. Без унизительного подтекста.

— В обоих, — пронзает удовольствием от покалываний его кротких жёстких волосков на затылке.

Погружаю в них пальцы, подставляю рот для внеочередной акции захвата. Языками вразнобой исследуем полости, влажно чмокаясь. Целуясь даже не взасос, а до вакуума, который вытягивает из лёгких весь воздух.

Поначалу не пойму, что происходит. Или я переполнилась желанием и теперь тяжесть набухшего тела силой гравитации тянет к земле или…

Амин ставит меня на ноги.

Всё-таки второе.

Дотягивается до дверной ручки, налегая на меня, и прикрывает. Вдавливаюсь в плечи, поразившие меня великолепием грубой мужской силы.

Вожу губами по гладкой и горячей коже. И это так хорошо, словно мне ничего больше не надо. Чувствовать на себе его руки. Впитывать его острый запах и хорошо.

Двести раз могу повторить, но лучше крикнуть. ХОРОШО!

Хорошо, когда он сам расстёгивает на мне куртку, затем отводит полы в сторону. Разглядывает прилипшую к груди блузку. Прозрачная тряпочка облепила выпуклость, а выпирающие соски не в состоянии скрыть лифчиком.

— На улице дождь, я поэтому мокрая, — поясняю простуженным голосом.

Меня целенаправленно склоняют к сексу, а я склоняюсь, как неправильная форма глагола в английском — позволять.

— Не смотри на меня, Няша, как будто ты не…, — Амин обрывает себя, прочищая горло. Забирается пальцами под юбку. Сдвигает трусики и разводит припухшие складочки. Напористо всё это проделывает. Меня кидает к стене властно-касательным давлением.

Я уже в неё вмята грудой тестостерона, куда до него моим эстрогенам. Они в данный момент пичкают либидо до помутнения.

— Выслушай меня…сначала. Я с Лексом не..., — давлюсь слюной, всхлипнув и хватаясь ладошками за прохладную поверхность позади себя. Слиться со стеной нереально. Амин продуманно гладит, подрастающий бугорок клитора. Водит по кругу, трёт и наблюдает, как у меня расширяются зрачки.

Ловлю губами что-то, но не воздух, когда он резко насаживает меня на два пальца.

— Не хочу. Хочу твои губы на члене, — режет хрипло. И в подтверждение расплющивает, проталкивая солоноватую фалангу большого пальца мне в рот.

Не знаю, как ему отказать. Особенно тем местом, в котором концентрированное возбуждение сжато в комок и хлюпает от ритмичных толчков. Моя узкая дырочка вроде и незначительно растянута. И трахает Амин пока что не членом, но вкупе с тем, что параллельно сосу, то — отказать – это не моя опера. Репертуар противоположный. Ахаю, задыхаюсь, стону тихонечко.

Глаза у него темнее, чем всегда. Почти яростно. Ненасытно. Подозрительно обескураживают. Гипнотизируют. Подчиняют. Такого Амина я не видела. Такому Амину невозможно сопротивляться. Он берёт меня мануально со всех локаций.

И да, и нет одновременно в моей голове, но пальцы во влагалище притормаживают за долю секунды до оргазма. Не кончив, колыхаюсь беспокойно, а он освобождает рот, размазав по губам слюну. Заводит руку мне за спину и накручивает волосы на кулак. Давит на затылок, опуская на колени.

Всё как-то не так. Амин возбуждён и сильно меня хочет. Понимаю, куда ведут его тиранские замашки. Ещё утром я рвала голос, доказывая, что встречаюсь с Лексом. До этого обидела, потом вообще рассталась, поэтому мне надо доказать, что он единственный к кому пылаю страстью и чувствами, и сожалениями за проступки.

= 1 =

Прошло полтора месяца...

Заталкиваю в сумку свою одежду, сложенную мамой в аккуратные стопочки. Пробегаюсь глазами по комнате, досконально проверяя, не забыла ли я чего.

Да, нет, кажется, всё собрано.

Очень хочется задержаться у родителей на неопределённый срок, но обосновать пропуски в универе, можно затянувшейся болезнью. Справку от врача с диагнозом любовная лихорадка или хандра, боюсь, никто не примет и меня отчислят.

Бегая за Костровым под холодным дождём, я подхватила вирусную пневмонию. Три недели провела в стационаре, а три ушло на восстановление. Жаль, всё хорошее быстро заканчивается. Родители забрали меня к себе и избаловали заботой. Свою квартиру я оставила на попечение Василисы Ирискиной, упросив, чтобы она пожила с Кристиной, моей новой соседкой, навязанной моим бывшим, громко сказано, парнем.

Амином, мать его, Костровым.

Он лишил меня девственности, я ему изменила, он в ответ меня унизил и разбил сердце. Мы квиты, но, если б всё можно было так просто пережить, как на словах.

— Доча, ты собралась? Алекс уже приехал, — мама заглядывает ко мне в комнату, убирая руки в карманы тёплой кофты.

Мама у меня уютная и вокруг царит спокойствие. Хнычу беззвучно, как маленькая капризуля, которую разбудили рано утром и отправляют в ненавистный детский сад.

— Угу, — бурчу ей в ответ, вкручивая ноги в утеплённые кроссы.

— Ото ж, ещё. Там холодрыга, пора унты надевать, а она эту шелупонь на рыбьем меху пялит. Доч, тебе беречься надо, — прицокивая укоризненно, возмущённо глядит, как набрасываю удлинённый жилет на синтепоне поверх толстого спортивного костюма.

— Середина ноября, мам. Ещё и снега нет, — пялю на голову шапку, подхватывая свой громоздкий сумарь, но там на кухне ещё несколько коробок с едой, полотенцами, постельным бельём и шерстяными носками.

У меня всё это есть, но разве маму переубедишь. В любом споре она меня сделает, как первоклашку. Поднимаю руки кверху и сдаюсь.

Обнявшись на прощание, обещаю чаще звонить и ездить к ним за город, каждые выходные.

Плетусь во двор, а столкнувшись на крылечке с Орловским, обхожу его сторонкой.

— Борзик, привет, — цепляет меня за локоть, выискивая мой взгляд, направленный сквозь него.

Ровные дощечки на нашем заборе, мне приятней рассматривать, чем наглую морду бесстыжего Лекса. Он достал меня визитами в больнице. Достал наведываться через день к родителям, но делаю упорный вид, что он перестал для меня существовать после подлости, которую совершил, а я за это поплатилась собственным достоинством. Не отрицаю, что сама наворотила глупости, ими Лекс воспользовался, глубоко утопив мою репутацию, в глазах Амина. Я сама опубликовала компромат. Сама в расстроенных чувствах пустила Орловского в квартиру, но будучи трезвой и в своем уме, с этим мажором я бы никогда не переспала, как бы он не добивался и не соблазнял.

Ненавижу их всех!

Хотя, Костровым я болею до сих пор, и это в разы хуже, чем пережитая пневмония с температурой сорок.

Амин в последнюю встречу вёл себя со мной, как с развратной девкой, а под конец всучил телефон в счёт оплаты моих услуг, чем и прибил основательно. Как такое простить, я не знаю и чувствую себя грязной, но унижаться не буду. Доказывать, как он ошибся — не собираюсь. Кто бы знал, какого труда мне стоило не отправить Амину сообщение. Я набирала. Стирала. Набирала. Стирала.

Потом мне в голову стукнуло — Сколько можно над собой издеваться!

Этими самыми издевательствами и каторгой станет часовая поездка с Лексом в город. Я вынуждена буду слушать, как он уговаривает какую-то Киску не обижаться на него. Меня, конечно, но я не киска. Я Офелия Борзая. Можно Лия. Желательно солнце или в момент максимальной близости – Няша.

Не хочу я садиться с Орловским в одну машину, но в папиной, как назло, забарахлил мотор.

— Киска, хватит дуться. Ты, конечно, секси, когда злишься, но сколько можно, — накручивает на пальцы шнурки в моей толстовке и тянет к себе.

Заношу свободную кисть, леплю от души оплеуху, вкладывая всё, что во мне накопилось за время обета молчания. Слов для него будет маловато, чтобы выплеснуть гнев.

Мне сразу легчает.

Лекс, растирая ухо, пережидает звон в ушах, а я, выдохнув, шествую по двору ровной походкой к папе.

— За что ты его так? — закрывая уличную кладовку на замок, проводит взглядом прямую линию от меня к Лексу с коробкой в руках. Мама сопровождает Орловского с пакетиком румяных пирожков.

Гнать его надо, а не прикармливать.

— За дело, — жмусь к надёжной отцовской груди в распахнутой куртке. Тоскливо как-то на душе.

— Мне бы такого зятя. Офелька, ну шо ты парня -то доводишь. Он вон животных любит, как ни приедет, корма целый багажник привозит. А за тобой, как увивается. Любит поди, а ты ему…Эх, доча, доча, в кого ты у нас такая, — вздыхает тяжко, и я вместе ним.

— В себя, наверно. Я решила строить головокружительную карьеру. Без мужа и детей, — клюю в гладкую пахучую, родным человеком щеку.

Изображаю энтузиазм, чтобы не расстраивать папу перед отъездом своей кислой миной, и он не начал допытываться, в чём причина моего нежелания уезжать. Раньше я рвалась быстрее стать взрослой и самостоятельной. И сейчас хочу, но не хочу сталкиваться с Амином, а мы неизбежно столкнёмся. Он тесно общается с моей соседкой по квартире Кристиной. Моя одногруппница Василиса за ними следит и всё мне докладывает. Если что, я её об этом не прошу.

= 2 =

Уставившись в стекло как мазохист, любящий выкручивать себе жилы, никакого удовольствия не получаю, но отрываться по неизвестной причине не получается.

Кристина сверкает, будто Алиот, самая яркая звезда в созвездие большой медведицы. Грациозно выбирается из салона, естественно, только после того, как Амин открывает перед ней дверь и подаёт руку.

Она же леди.

Благодарит его долгоиграющим поцелуем в щеку. Смеётся, якобы ненароком оступившись и упав на Кострова. Он её поддерживает, не спеша выпускать из своих объятий.

Я не тороплюсь выходить из машины Лекса, чтобы не пересекаться и не выглядеть жалкой, с дрожащей нижней губой. Закусываю, надавливаю зубами, но боли от членовредительства, как таковой, не чувствую. В груди тянет сильнее, там поселился целый батальон кусачих всполохов.

Переживаю свою самую огромную внутреннюю трагедию и потерю. Оплакиваю беззвучно первую несчастную любовь, скончавшуюся не начавшись.

Орловский ловит момент моего отрешения от мира, подсовывается ближе, тиская за талию и мостя свои губы к моему уху.

— Киска, хватит. Он тебя не стоит, посмотри сама на эту Кристину. Штампованная Барби, а ты у меня одна на миллион, — шепчет с любовным акцентом.

Пропускаю мимо «киску» и его фантазии присвоения.

— Сидни, — вставляю тускло, словно в моём микрофоне села батарейка.

— Кто такая Сидни? — наглея до упора, Лекс кладёт свою лапу мне под грудь, но и этого не замечаю, залипнув на хулиганской мимике Амина.

— Подружку Барби, звали Сидни, — Крис шоколадная брюнетка, была бы блондинкой, то, да, я сравнила её по идеальности с Барби. А я в таком соотношении корявый пупс в помятой коробке, сделанный в Китае.

— Борзик, хочешь, я ему морду набью, подтяну пацанов с кастетами.

— Себе набей и отлепись уже от меня, — надавав ему по рукам, подсекаю мгновение, когда парочка увлекается спором и оборачивается к нам спиной, отщёлкиваю ремень, порываясь припустить на полном ходу.

— Я же в шутку, — вытягивает Орловский с паузами.

Надо бы отвесить ему поклон, а не кусать. Он оплатил мне отдельную палату и задаривал медсестёр. Я всё ему верну частями, но он совершенно не обязан со мной носиться, терпеть скверный характер. Его никто не заставляет, однако, чашу весов качает.

Несколько благородных пунктов, мешают злиться на Лекса в полную силу. Лечащий врач у меня также вызывал подозрения. Не к каждому пациенту с банальной болячкой приходит на осмотр светило пульмонологии.

— Ладно, Орловский, мир, дружба, жвачка. Я всё равно, без твоей помощи, сама коробки до квартиры не донесу, — объявляю, не выключая деловую занозу.

— Аллилуйя! Я не дожил до седины, как меня помиловали. Скрепим союз глубоким поцелуем, — перегнув палку, Лекс хватается за мои щёки, намереваясь присосаться. Выгибает язык и получает по нему экраном телефона, зажатому у меня в пальцах. Как знала, что пригодится и не убрала в карман.

Но что-то как-то его это не останавливает. Перегнув меня, как в самом отстойном романтическом фильме, покушается то на подбородок, то на шею. Луплю по чем придётся и отбиваюсь, отрывая заклёпки на его пуховике.

Спасёт меня от нападения мускулистой пиявки Кристина, тарабаня в окошко. Какое счастье, что боженька не наделил её чувством такта. Со стороны наблюдателя всё выглядит, не менее как — милые не бранятся, а всего лишь тешатся.

— Извини, Киска, но я без секса зверею, — похрипывая голосом Орловский, поправляет, нарисовавшийся бугор в причинном месте.

— Есть практика, называется: Помогисебесам, — отвечаю, раздувая крылья носа так, что они скоро лопнут. С шумом выдыхаю и мигом испаряюсь из салона, пока у него снова уровень озверина в крови не повысился.

С трудом вывернувшись из одних обжимашек, оказываюсь в не менее раздражающих объятиях, источающих насыщенный запах туалетной воды Кострова.

Отпихнуть от себя Кристину и отмазаться, что я не тактильный человек.

Терпеть не могу вот это всё, особенно когда она насквозь пропиталась Амином.

Это же ножом режет по моему страдающему сердцу. Ему не прикажешь за две секунды перестать тянуться к своей влажной мечте.

— Ты подстриглась? — восторженно тарахтит над ухом, тиская меня с искренним умилением.

Мы подружились. Вроде бы.

Крис навещала меня в больнице. Носила капкейки и всякую всячину, а ещё часами развлекала. И, бросив все свои дела, кружила вокруг меня, пока я металась в лихорадочном бреду до приезда скорой.

Можно сказать, она мне жизнь спасла, и я теперь ей обязана, но я глаз не свожу с приближающегося Кострова.

Сердечко колотится в такт его шагов, наращивает скорость. Разгоняется, тарабаня пугливым зайцем в оковах грудной клетки. Как дышать, когда мне нечем.

— Ага, знакомая на стилиста учится. Сказала: мне пойдёт каре, — несу чёрт знает что.

— Классно, Лия, тебе так классно! — неугомонная лань, всё никак не успокоится, привлекая внимание того, кого всеми молитвами просила избегать, — Блиин, я тоже так хочу! — наглаживая мои волосы, лань вдруг наносит запрещённый удар в моё солнечное сплетение. Оно возгорается противным ощущением от подставы, — Амин, скажи же дерзко…

= 3 =

Три секунды достаточно для того, чтобы провернуть несколько вариаций недалёкого будущего, но все они как одно завершаются падением Лекса на асфальт, разница лишь в том, за какую именно часть тела он будет держаться.

Зажмуриваюсь, считая до пяти и почти наяву слыша хруст. Орловскому прилетит, а я не стану заступаться.

— А ты уверен, что она только твоя, а не в общем доступе? — Костров не завуалированно делает подсечку моей гордости, и она падает лицом в грязь на глазах у всех.

Крис ахает, а я натыкаюсь на его взгляд, тяжёлым камнем, придавившем мне на грудь.

— Это низко, Амин, — выяснять насколько — можно, более того, меня подмывает выкатить обширный список того, как на мне отразились его действия.

Как я себе чувствовала, делая первый минет, казалось бы, любимому парню, а получила глубокую душевную травму.

— Это чо, блядь, за намёки такие, а? — у Лекса, похоже, проблемы с памятью или Амин отбил, что-то в его голове, дважды сломав нос.

Он толкает Кострова в плечо, понуждая развернуться и глянуть прямо в рассвирепевшее лицо. Он защищает мою честь, но в итоге станет только хуже.

Я не переношу кровь, но и без этого нахожусь буквально в шаге от обморока.

Амин, не пошатнувшись, целится меня глазами. Карие радужки натягиваются темнотой. Он злится, и это очевидно, но умение сдерживать себя, выше всяких похвал.

— Ты бы аккуратней клешнями махал. У меня рефлекс, а лучевая кость ломается быстро, срастается долго, — голос приглушённый, но хрустит, как и мои нервы, свернувшиеся в ледяные сосульки.

Пофиг на Лекса. Он сам за себя отвечает, а мне приходится выдерживать близкое соприкосновение и мгновенный ожог. Ревности, обиды, и, блин, у меня опять начинает дрожать нижняя губа.

Улыбаясь Кристине самой своей красивой ухмылкой, оставляет меня за бортом своего внимания. Легче в том, что не давит аурой, но это не так страшно по сравнению с контрастом.

— Я позвоню, Крис, — объявляет. Разворачивается. Уходит.

Хуже, чем сегодня вряд ли будет. Меня размазали, всухую оскорбив прилюдно, вот и не знаю, как выкручиваться перед Кристиной. Нам двадцать четыре на семь находиться в одном помещении, и мне будет крайне неловко в образе той самой, как Амин меня обозвал.

— Что на него нашло? — лань поглаживает мою спину в знак поддержки и, укоряя, Кострова, что идёт вразрез с посетившими меня мыслями.

Они встречаются. Было бы логично, возьми она слова своего боя на веру.

— Не знаю, — пожимаю плечами, провожая глазами машину Кострова, — до поры, пока аэрография на капоте не сливается в размытое пятно, — Они с Лексом враждуют, видимо, перепадает и мне, — объясняю, без урона достоинства.

То, что произошло у нас с Амином — Крис не касается, я об этом никогда никому не скажу, надеюсь, и он тоже.

— Странно это. У вас с Амином точно ничего, потому что мы…, — она останавливается на полном ходу и чуть не сношу её как бульдозер, не успевший затормозить вовремя, но я успеваю, — Если ты скажешь, что Амин тебе нравится, что ты к нему что-то чувствуешь и тебе неприятно видеть нас вместе, я всё прекращу, — заявляет в абсолютной серьёзности.

Она святая, что ли? Кто в здравом уме откажется от Кострова, ради…

Без тщательного анализа не разобраться, что, между нами, четырьмя происходит. Кристина — племянница Лебедева. Лебедев — гражданский муж матери Кострова, и это про них я в порыве злости написала статью, а после начался лютый треш. Лебедев угрозами вынуждал расстаться с почти пасынком, потом мама Амина всё урегулировала, выставив свои условия, опуститься до слежки за Кристиной. В общем, меня смущает, но я не понимаю нафига оно ей надо. Возможно, беременность повлияла и гормоны шалят, но мне от этого не легче.

— Что за глупости, если, между нами ничего нет, как он может, мне нравиться. К тому же у меня есть Лекс, — вовремя вспоминаю, что все поголовно считают нас парой и как-то независимо от моих намерений дать Орловскому вольную, подтверждаю наши несуществующие отношения снова и снова.

— Нам нужно их помирить, пока я снимаю у тебя квартиру, они будут сталкиваться. Будут драться, — качая головой, Кристина, явно плавает в неведении.

Что?!

Неет!!!

— Плохая идея. У Лекса только одна жизнь, и он не успеет сохраниться, как Амин его покалечит, — боевое самбо это вам не мячом по кольцу лупить.

Не то чтобы я дорожу конечностями баскетболиста, просто не хочу брать на себя ответственность за многочисленные травмы в процессе «примирения»

Поднимаемся в квартиру, но перед дверью Кристину озаряет новым приходом мыслей, заводящих меня всё глубже в лабиринт фавна. И в этом случае Офелия не увлечена волшебными сказками. Суровая реальность рулит.

— Амин хорошо к тебе относится, пока ты болела он…эм…он запретил мне об этом рассказывать, но поверь на слово, что я таких парней ещё не встречала, — она в него влюблена.

Всё! Я убита! В печали и пойду плакать.

Это невыносимая жестокость.

— Забыли про Кострова, — пытаюсь звучать беззаботно и даже натянуть улыбку. Надеюсь, щёки мои также бледны и не краснеют, — Я уже давно хочу спросить про отца Славика. Кто он и почему вам не помогает?

= 4 =

— Славка — мой сын и больше ничей, нам не нужна помощь отца, который видел его от силы три раза и на руки не взял, побрезговал. Нам не нужны ничьи подачки. Мы сами справимся, — Кристина восклицает излишне эмоционально, голос -то трясётся.

— Я…а я…не хотела расстроить, прости, — видя её всполошённое личико и полные непролитой влаги глаза, мне ничего не остаётся, как раскрыть для неё объятия и на пару пошмыгать носом.

Становится неожиданностью, что рыдать за компанию, сопереживая ей и облегчая душу себе, очень даже ничего.

— Девочки, что с вами? — Вася Ирискина выглядывает из спальни и застаёт наш сопливый дуэт, но Орловский шуршит с коробками на входе, а они с Василисой не переносят друг друга, как собака с кошкой.

— О, Ирискина, а чо церковь на ремонт закрыли, тебе жить негде? — жаль, что под рукою нет ничего, чтобы заклеить Лексу его ехидный рот.

Вася мгновенно бледнеет, следом краснеет до вишнёво-пурпурного.

Господи-боже, она его сейчас порвёт.

— Дегенерат, — шипит Вася.

— Паучиха, а у тебя как у спайдермена нитки прям из запястий выстреливают, — простебав, Орловский ещё и натурально изображает человека - паука, а у Васи, правда, кусочек сиреневой пряжи зацепился за рукав ажурной кофточки.

Мне нравится, как она вяжет, и я с удовольствием ношу подарки от чистого сердца и из натуральной шерсти.

— Лекс, смойся, — закрываю собой Василискину, выступая перед Лексом вперёд. Ощущаю себя паханшей в прелестном курятнике, куда по ошибке залетел чужой петух, не свалит, придётся вербально заклевать. Настрой как раз подходящий, разнести половозрелую мужскую особь за нас всех ими обиженных.

— Борзик, ну я рассчитывал с тобой уединиться минут на… дцать, — наигрывает бровями, транслируя, якобы сечёшь с какой целью.

Секу, конечно. Облапать меня. Обслюнявить и морально изнасиловать киской.

— Иди нафиг! — свирепо давлю. Я его за Ирискину завалю, а потом запинаю. Зла не хватает, как он меня бесит.

— Кииис, может, хоть поцелуешь? — тянет слащаво, порываясь ко мне приблизиться и зажать.

— Я тебя поцелую кулаком в глаз. Иди, пожалуйста, на фиг и не появляйся, пока я не позову, — у меня глаз дёргается на фоне бурного всплеска.

Лекс затянуто вздыхает, качая челюстью: вперёд – назад.

— Это всё, что я, твою мать, заслужил, — цедит с упрёком, старательно продавливая на мою жалейку. А нет её, мне со здоровым эгоизмом жалко себя. Крутить перед ним умилённую мину из чувства благодарности — это увольте.

— Ну, могу ещё дать пинка под зад для ускорения, — было б перед кем теряться, я бы поплыла, но Лекс не Амин. В целом никаких эмоций, кроме, раздражения его назойливостью. Про приставания молчу, от них меня колотит.

Орловский шарахает на нерве дверью, чуть не выломав ручку.

— Ох…, — слабо выдыхает сбоку от меня Кристина, — Жёстко ты с ним. Я как-то и не представляю вас, когда …кхм…когда интимная обстановка, — густо краснеет до кончиков волос.

— Мы не спим, если ты об этом. Лекс пока что ухаживает и пока что…

— Ты, ты обалдела с Орловским, он ж фу! — у Васи по всем внешним признакам инфаркт. Она держится за сердце и расходится отдышкой.

Достаточно всего лишь кивать, в знак подтверждения Ирискиной и одновременно, вроде соглашаюсь с Кристиной, плюсом идёт гимнастика для шеи, потому как растягиваю и расслабляю мышцы активно.

— Так, девчонки! Предлагаю допить полторы бутылки вина и выдохнуть, — переглядываются с Василискиной, хихикают, выражение при этом у обоих забавное. Прикрытые ладошками рты и потрясное веселье. Я возгораюсь желанием быть к нему приобщённой.

— Полбутылки? — переспрашиваю не с посылом, что нам не хватит. Недопонимаю, откуда у нас вино, и кто его пригубил.

— Это мы с Васей пили за знакомство и там осталось, — отвечает Крис, нагнувшись и расстегивая сапоги.

Спустя час сообща организуем простяцкий девичник, а через два продув им обеим в крокодила, достаю поварёшку, настраиваю горло и разрабатываю связки, готовясь голосить в импровизированное караоке.

Крис роется в телефоне, подбирая трек. Как не стараюсь отвлечься, но терзаю себя мыслями о ней и Амине. Зная темперамент Кострова — секс у них стопроцентно случился. Я хорошо к ней отношусь, но представлять, как его руки и губы ласкают твою подругу — это форменное надругательство над сердечной мышцей. Она дребезжит, словно провод, по которому пускают слишком большое количество тока. Сердце не успевает его принимать. Не справляется, блин, сжимаясь болезненно и неприятно.

Чтобы как-то перекрыть, вкладываю силу в голос, но не пою, а громко ору, вторя песне.

Я так привыкла жить одним тобой, одним тобой
Встречать рассветы, слышать, как проснёшься не со мной
Мне стало так легко дышать в открытое окно
И повторять ей лишь одно…

Скулёж голодного пёселя, куда лучше звучит, чем моё нытьё, но девчонки с восторгом аплодируют. Танцуют спина к спине, потом и вовсе пускаются вальсировать под медлячок.

Знаешь ли ты?
Вдоль ночных дорог шла босиком, не жалея ног
Сердце его теперь в твоих руках
Не потеряй его и не сломай!
Чтоб не нести вдоль ночных дорог
Пепел любви в руках, сбив ноги в кровь
Пульс его теперь в твоих глазах
Не потеряй его и не сломай!*

= 5 =

С цветами всё сложно. Мне их никогда не дарили. Расписавшись в планшете курьера, обходимся без скабрёзных шуточек про Офелию, но к дивно пахнущему букету жёлтых тюльпанов, прилагается открытка.

«В приметы про жёлтые цветы я не верю. Они просто красивые, как и ты»

Они не просто красивые. Они у меня первые, но догадаться от кого, собственно легче-легкого. Если Лекс и дальше пойдёт в том же направлении, лет через двадцать я разрешу поцеловать себя в щёчку и не поморщусь, но как себе ни ври, я мечтаю получить такой комплимент от Амина.

Как я буду шифроваться перед Кристиной, когда имя Кострова разносит по телу ошеломительные приливы. Я с придыханием его внутри себя проговариваю, стоя на лестничной клетке, потому что в присутствии Крис запрещаю себе оживлять воспоминания и представлять, что он и к ней также внимателен, напорист и бесподобен.

Сползаю по стеночке на пол, раскладываю на коленях сочные стебли и ярко окрашенные солнцем головки.

Для тюльпанов совсем не сезон. Сезон дождей и горьких слёз. Их я роняю крупными каплями, позволяя себе, наверно, впервые выплакаться от души.

После нашего расставания, ком забивал горло, но реветь не получалось. А теперь вот. Всхлипываю и остановить себя не могу.

Подпираю дверь спиной, чтобы кто-то из девчонок не высунулся и не застукал меня в уязвимом состоянии, как я его буду объяснять, понятия не имею.

Дурная слава следует по моим пятам неизбежно. Моя спланированная, тихая, неприметная жизнь полетела сумасшедшим колесом по кривой колее.

Слышать от Амина прямые обвинения, когда мне опровергнуть их нечем, не меньше, чем плевок. Трудность в том, что постоянно крича волки, волки, потом проблематично убедить в их существовании. Глубоко меня понесло в самоанализ, но из всего нужно извлекать урок. Амина я не оправдываю, но мнение его обо мне обосновано моими же стараниями.

Зарываюсь носом в душистый пучок, всхлипывая тише и ничего не замечая, до того как широкая ладонь ложится мне на затылок. Поднимаю глаза и упираюсь взглядом в ремень, то есть в пряжку, медленно оседающую на мой уровень.

Костров, присевший на корточки около моей квартиры не такой уж, феномен, чтоб его пугаться, но я встряхиваюсь и подскакиваю на ноги вместе с ним.

— Ты…почему …зачем? — резко выпаливаю, позже соображая, что он, скорее всего, соскучилась за Крис, она мельком обмолвилась, про планы на вечер, но я -то её о таком не расспрашиваю, чтобы не резать себя по – живому там, где ещё болезненно ноет.

Вот и он…Неловкий момент.

Амин от меня в паре сантиметров, если ломанусь в дверь, то первым делом влипну с размаху в его бицепсы, трицепсы и дельты, а затем снова получу осуждающий намёк, типа я его соблазняю, клею и пристраиваюсь.

Это же капец!

— Ты чего плачешь здесь? — отторгнув мои вопросы, задаёт абсолютно неуместный свой. Ему какая разница, плачу я или смеюсь, или по ночам проверяю мусорки в поисках еды. Его не должно касаться. Забудь!

— Цветы принесли, а у меня на них аллергия, — скрещиваю пальцы в мольбах, чтобы не прозвучало фатальное: Кто?

Мне проще ответить, что конь в цветастом пальто или тайный поклонник, чем Лекс, он же красная тряпка перед глазами Амина тире беспричинное бешенство.

— Нахера тогда нюхаешь? — интересуется с вкрадчивой ленцой, притесняя меня собой и запечатав ладонями с обоих сторон от висков.

Я прикрываюсь букетом, но тюльпанам не победить в соревнованиях с аурой давления и умопомрачительным сочетанием его кожи с парфюмом. От такого слабонервные теряют сознание, и я к этому близка.

— Статью собираюсь писать про людей, переживших анафилактический шок и отёк Квинке, — бормочу, находясь уже предельно близко к вороту его толстовки под облегчённой курткой. Вижу, как гуляют жилы на шее и выпирает острый кадык.

— Как их откачивают? — до странности нейтральная интонация.

Твою же…мааа…пфф.

Амин губами стирает мои слёзы. Что он творит? Что?!!!

— Да, там лекарствами разными, — меня не волнует, о чём мы говорим, а беспокоит и вводит в стопор, что он делает.

За дверью Кристина! Крис!

— Я думал рот в рот, — снисходительно посмеивается, но после этого мрачнеет ещё больше.

Судя по тому, как он нагло себя ведёт — уверен в неотразимости. Я ведь стою заворожённая нос к носу, ощущаю его горячие пары его дыхания на своих губах, но как-то даже протестующего писка в груди не возникает.

Вот уже большой палец обрисовывает контур моего рта, указательный чертит линию на подбородке. Дерзость Амина совсем без тормозов. Его ничего не останавливает. Не пренебрежительное отношение ко мне. Ни наличие девушки.

— Амин, прекрати, к чему всё это. Хочешь унизить ещё больше, так уже некуда. Ты прилюдно обозвал меня…эм…ветреной, — отталкиваю его кисть, методично пробирающуюся по талии выше.

Он буравит меня взглядом, в котором ой как много всего невысказанного, но я и не хочу слышать оскорбительные титулы из его криво изогнутых в усмешке уст, но так-то она служит прикрытием неприязни.

— К тому, что я пытаюсь извиниться за всё, что наговорил, — глухо отзывается, открыто глядя мне в глаза.

= 6 =

У Кристины ко мне поручение деликатного свойства. Ей как воздух понадобились колготки для собеседования в одной приличной фирме по подбору персонала во всякие увеселительные заведения. На кону стоит место секретаря и зарплата выше среднего.

Уведя меня в спальню, практически на коленях умоляет её выручить. Я вхожу в положение и соглашаюсь, что просить о подобном своего парня, сама бы не стала.

Но это звездец!

Это поездочка выльется мне в мучительные минуты наедине с Амином. Мы будем сидеть рядом, я фигурально буду зажата им в тесном салоне.

SOS!

Я не смогу. Я не выдержу. Я…

— Без проблем. Какого цвета нужны колготки? — говорю тоном умирающего птенца. На выдохе и сдуваюсь, как воздушный шарик, наколотый на шпиль высокой башни, там меня и треплет холодный порывистый ветер.

— Плотные серые. Фух! Спасибо, Лия, — Кристина умоляюще слепляет ладошки и ими трясёт.

Костров изволили ждать меня в машине, пока мы здесь в междусобойчике решим: еду я или не еду.

Чтоб не затягивать своих душевных пыток смятением, накидываю пальтишко на свитер, связанный Василисой. Я частенько гоняю в нём дома под юбку и длинные гольфы. С утеплением ног не утруждаюсь так, как пальто прикрывает их до самых икр, а дальше уже идут высокие ботинки.

На улице мерзкая погода, сыпет снежная крупа вперемежку с дождём, но до машины полсекунды быстрого бега.

Сажусь в салон, нарочно не вглядываясь в профиль Амина, выстукивающего на руле агрессивный мотивчик в такт тому, который звучит в динамиках.

— По нормальному одеться нельзя было? Ты четыре недели с воспалением лёгких провалялась, — Амин реагирует тут же на мое появление.

Надо же! Он распекает меня, как будто ему есть до этого какое-то дело.

— Не четыре, а три и во мне столько антибиотика, что бактерии, ещё лет пять, не рискнуть напасть на мой организм.

— У тебя иммунитета нихуя нет. И ты бледная, — даже как-то рявкает.

— Бледная, потому что взбледнулось. Всё у меня есть, но тебя это не касается, следи за Кристиной и её здоровьем. Тренируй, закаляй и носи на руках, — мотаю головой, отрицая всё, что слетает с моих губ.

Амин смотрит на мои голые ноги. Именно сейчас начинаю нервничать, ощущая себя едва ли не раздетой догола против его взгляда, двигающегося по желобку моих стиснутых бёдер к тому, что между. Дурацкая юбка, до этого не казавшаяся дурацкой, образно теряет плотность, обрисовывая секретный девичий треугольник.

И почему я не выбрала дутые штаны от лыжного костюма. Да, они у меня есть, хотя на лыжах я никогда не стояла. Запахиваю пальто и прекращаю возмутительный интерес от Кострова. В салоне тепло и даже жарко, но по мне растекается моросящий озноб.

В целом, не круто. Поцеловаться с разбегу со стеной, и то несёт в себе меньше разрушительной силы, чем недосягаемый Амин, к которому я и прикоснуться не имею морального права, чтобы разгладить напряжённый залом между бровей.

— В какой магаз надо? — озвучивает чётко и отсекая ненужные прелюдии.

— Поехали сразу в Авеню. Сэкономим время, — в гигантском торговом молле продаётся любая мелочь. Работает он до двенадцати ночи, только ехать до него почти через весь город, но в ближайших гипермаркетах нужных Кристине колготок может не оказаться.

Амин держит руль одной рукой, а вот другая в опасной близости от моей. Мы буквально соприкасаемся мизинцами, и я малодушно не отодвигаю кисть. У него большая ладонь. Уверенная, а если накроет мою, то спрячет целиком.

Я знаю, что не должна. Знаю, что ворую мгновения, которые мне не принадлежат, но разве от себя можно откреститься или отказаться, вот так и Костров. Он есть рядом, и это как будто я, не может моя начитанность объяснить, что сейчас происходит, но явно что-то противоречащее морали.

Он аморально подтягивает мою кисть себе под руку. Я аморально пропускаю свои пальцы между его, переплетаю и согреваю ладошку, словно вожу над открытым огнём, не обжигает, а дарит приятное тепло. Так хочется отклониться и уткнуться носом в его шею, но это уже совсем подлость по отношению к Крис.

Все же машинально. Амин нас перепутал и позабылся, с кем сидит. Увлёкся своими мыслями и дорогой. Он на меня не смотрит, поэтому сижу молча и тихо.

Лучше бы мы не виделись, честное слово. И без бабочек в животе тоже намного легче. Куда мне их девать. Они, блин там размножаются, распирая изнутри, но выхода им нет, кроме как гибнуть, скапливаться и отравлять токсичными испарениями.

У меня для Кристины отвратительная новость, я не чувствую дискомфорта и не слышу голоса совести, когда палец Амина поглаживает линии жизни на моей ладони, рисует там круги и легонечко растирает.

И я не вглядываюсь в мелькающие за окном дома и фонари, а поедаю зрительно движение брутального среза челюсти, вслушиваюсь в скрип кожаных сидений, когда Амин вытягивается на светофоре. Всё до мельчайших подробностей слизываю, потому что отклеиться не могу.

— С тобой идти или сама справишься? — он спрашивает, заглушая мотор.

От неожиданности выдёргиваю руку. Выставляю её перед собой, как пораненную, как будто она существует отдельно от моего тела. По ней летают искры и носятся разряды, все остальные части приморожены, том числе и живой мозг. Меня рубанула не остановка, а ударило наотмашь безликое отношение.

= 7 =

В период весенних паводков в нашем регионе деревни, находящиеся в низине, затапливает. Река выходит из берегов и смывает посевы озимой пшеницы, отсюда конкретно уменьшается годовой бюджет.

Вот это я понимаю горе и значимые потери. Это общая беда, ради которой сто́ит нагружать свои нервы. Сотни людей страдают, оставшись без жилья, имущества и прочего.

У меня всего-то не заладилось с парнем. Он всего-то теперь строит любовь с моей подругой. Всего-то мы пересекаемся через каждый метр. И он всего-то мой первый, не единственный же, после него будут другие. Тогда почему я чувствую себя как размазня и сопля, вроде случилась мировая катастрофа. Ну вырвали мне сердце, да и фиг с ним. Без него намного лучше, оно всегда мешает ясности ума.

Господи, Офелия, какой ум, когда я стою между рядов нижнего белья, обтекая после стресса, представив, как Амин входит за мной и просит совет: Подобрать Кристине самый откровенный комплект, чтобы не промахнуться с размером.

— Вам что-то подсказать? — будит моё сознание девушка-консультант с бейджиком.

Глафира. Приветствую вас в нашем братстве неловких имён.

Да подсказать, как не сойти с ума наедине с Амином. Как этим же умом не тронуться вдоль рельсов неразделённой любви, когда он при мне станет целовать Кристину, а я буду смотреть и истекать кровью внутри.

— Нет, спасибо, я уже всё нашла, — кое-как отдираю глаза от пыльно-розового кружевного комплекта. Бегу от него прочь, потому что картинки, посещающие голову, меня убивают. Там нетерпеливые пальцы Амина срывают белье, разумеется, не с меня, а со своей пассии.

Благо всё, что происходит между ними потом, мозг блокирует, как потенциально опасную фантазию, после таких назначают антидепрессанты и принудительно отправляют на длительное лечение. От паранойи никто не застрахован и не вакцинирован. Накроет — и привет, по городу начнёт расхаживать социопат и психически нестабильный индивид с ножичком в кармане. А там никто не знает, что ему почудится и кого он этим ножичком пырнёт.

Статистика любовных драм, к моему несчастью, неутешительна.

Всё мне плохо. Мне нечем дышать.

Пора озаботиться покупкой ингалятора, но перепутав глубокий вдох и взмах рукой, прежде чем тянусь к полке с колготками, прикрываю себе рот. На ладошке сохранился стойкий запах Амина, минут пять прижимаю её к лицу, пока женщина сбоку не начинает коситься. Нет, я не самоубийца, душить себя у вас на глазах не собираюсь.

Выскиваю колготки с подходящим количеством дэн, беру пару тёмный графит и мокрый асфальт, потом себе, Ирискиной и Кристине покупаю лохматые носки с мордочками, на них стоит акция и полы в квартире не теплые. Я мерзлячка, а девчонкам просто приятный презент и сглаживание вины, что позволила себе лишнего, наслаждаясь случайной лаской Кострова.

Надо себе зарубку сделать, что мне нельзя. Крестик поставить на тыле кисти маркером, на лбу -то бесполезно, я в зеркало нечасто смотрю.

Расплачиваюсь за покупки, потратив почти все накопленные бонусы. Дальше прозрачный лифт спускает меня этажом ниже в фойе. Высокую, привлекательную фигуру Амина без труда нахожу. Проходящие мимо него девчонки заглядываются, парни оборачиваются. Где бы он ни появился, он будет в центре внимания, и жаль, что этот центр не сместится у меня внутри. Во мне, в моих эмоциях, как бы я ни старалась его подвинуть, он вколочен упрямо, будто стальной стержень.

Вздыхаю тяжко и иду сдаваться. Падать в этот костёр и гореть всеми муками безнадёжно влюблённой дурёхи.

Вот я и докатилась до гнусавой мелодрамы и носовых платков. Пять упаковок купила. Дня на два мне точно хватит.

Рулю мимо быстрой походкой, засветив своё появление, но Амин ловит пальцем за карман пальто, вынуждая пятиться. Тащит до диванчика, затем же мягким толчком, усаживает и отбирает пакет, а вместо него вкладывает бумажный стакан с этикеткой из натур — аптеки. Они не продают лекарства, а гомеопатию. Коктейли, порошки и смеси, но цены у них аховые.

— Пей, — давит на меня тоном, которому перечить не всякий осмелится.

— Я не пью непонятные жидкости из рук непонятных людей. Вдруг там нечто веселящее. Ты меня накачаешь, потом выложишь в сеть, как я скачу по ТЦ и распеваю вирусный мотивчик про бобров, а ещё жую пластиковые листья воон с тех кустиков, — указываю пальцем на кадку с растительностью возле светящегося фонтана.

— Где ты раньше была, я не додумался, — Амин скупо ржёт.

Где я была? Покупала твоей красотуле колготки и это, чёрт возьми, такой бред. Возвращаю ему стакан, но он настойчиво толкает его мне обратно.

— Что это? Зачем?

— Это золотое молоко. Имбирь, кокосовое молоко, корица, мёд. Ещё вопросы?

— Зачем?

— Чтобы не заболеть.

— Спасибо, не нуждаемся. Я не хочу пить.

— Мне тебя, как маленькую уговаривать или зажать и насильно влить? Ммм? — он ведь не шутит про влить и не за шиворот, что было бы гуманней, чем прилюдное истязание.

Не искушаю судьбу и Кострова выпендрёжем. Ласковое общение не в нашем теперешнем стиле. Вольёт как за здравие, но обескураживает, такое беспокойство о доступной девушке, там же и Лекс за кадром мельтешит. Сплошные непонятки и сигналы от логики Кострова. Увы, мне их не удаётся прочесть. Рунами и тарологической дребеденью я не увлекаюсь. Гадать совсем не моё. Во всём нужна логика, но здесь она не прослеживается.

= 8 =

Когда кто-то затихарился и ведёт себя, словно ничего криминального не видел, волей-неволей настораживаешься. В моей собственной голове всё смешалось, а уж у Ирискиной поди неразбериха круче пенной вечеринки в студенческом общежитии.

Амин взял ответственность на себя, пока я жевала собственный язык, подыскивая оптимальное объяснение разврату без соблюдения всяких норм. Не спали нас Вася, мы бы трахнулись прям там в подъезде, позже меня ничего не спасло от раскаяния.

Костров выкрутился, обелив меня, а к нему и нет претензий. Когда девушка не хочет, её не поимеют, без насилия. Крыть мне нечем, принуждения не было. Случилось то, что мне Амина нужно обходить десятой дорогой. Во второй раз так не повезёт… Вмешательством Василискиной не отделаешься.

А настораживает меня вот что. Кто поверит, что в темноте можно спутать свою девушку с её подругой, именно так Амин отмазалася. Вася кивнула и не задала мне ни единого вопроса.

Мы стоим у окна напротив аудитории, ожидаем, когда Федя Барсуков примчится с ключами и запустит нас внутрь. Обсуждаем всё — от погоды до возмутительно пошлой блузки Калининой, через которую просвечивают соски. У мужской половины нашей группы гормональный ажиотаж, чему Светка крайне рада, почувствовав себя на пике популярности. Интересно, как к этому относится её парень. Бродит слушок, что она мутит с другом Кострова и даже живёт у него, поэтому Калинина добилась, чего хотела, половина универа жаждут к ней подкатить и подмазаться.

Волнует меня не это. Волнует, почему Вася не смотрит на меня с осуждением.

— Вась, ты про вчера у меня так ничего и не спросила, — надо бы не колыхать эту тему, но пятки печёт, и я не выдерживаю.

Стреляй в лоб, а там разберёмся. После Лебедева, вранья Амину, я перестала быть поклонницей подковёрных интриг. Кристине, естественно, ни о чём не скажу, нет во мне столько смелости, а то, что есть, лучше потратить на противостояние чарам Кострова. Впредь называю его только по фамилии, ибо Амин звучит как мой, но это не так.

Привыкай, Офелия! Привыкай!

— Я вспомнила, ты мне говорила, что у вас с Костровым то самое случилось, когда я про сны свои рассказывала. Получается, ты не придумала, а вы и вправду переспали, — Василиса комкает лекционную тетрадку, чего за ней не водится. Она неисправимая аккуратистка и бережливый человек.

— Ага, — сознаюсь, роняя пристыженные глаза в затоптанный пол.

— А вы встречались?

— Нет, он спас меня от гопников, проводил домой и как-то закрутилось, но ничего серьёзного, — оговариваю вслух и вкратце детали нашего коротенького бурного романа. Всё несерьёзно и легко случилось для него, а для меня плачевно, горько и местами стыдно.

— Я Кристине ничего не скажу, она прикольная, но ты мне ближе, чем сестра…сестра по духу. Филь, я…я…так тебя понимаю, вот иногда сделал подлость, но ты не знаешь, что это подлость, а она уже случилась. Просто скажи, как давно вы с Орловским и как у вас? — Вася сбивается. Глаза мокреют, а губы принимаются дрожать.

Как много нам открытий чу́дных…

С чего бы Василискиной настолько расстраиваться и сопереживать, она же у меня кремень. Не переносит тисканий и обнимашек, но с ней и в бой и любую разведку идти без опасений. Она не подведёт и не предаст, но поворчит.

Принять ситуацию, в которую снова угодила по собственной тупости, ещё и непорочную Ирискину принуждаю лгать и изворачиваться. До слёз её довела.

Наверно мартышке проще объяснить, как писать «не» с наречиями, чем мне сформулировать внятно кто такой Лекс и как он втянулся. Я наняла его за курсовик, а потом мы выпили и переспали, судя по трём использованным презервативам неоднократно. Я не при памяти и не подскажу, с моего ли согласия состоялся половой контакт.

С вытянутыми на выдохе губами, упираюсь взглядом в длинный холл.

Окрестить то, что я вижу, галлюцинацией, не представляется возможным.

Двухметрового белого медведя – поздравлялку замечают все, кто топчется в коридоре. Он преследовал меня от самого дома, упав на хвост и там болтаясь. Я еле от него отвязалась и от дебильного музыкального сопровождения, вызывающего у прохожих гомерический хохот. Глупый, приставучий, позорный тип.

Он идёт прямёхонько на меня.

Цепляю Василискину под локоть, рвусь в аудиторию, долбанув рюкзаком в бок, замешкавшегося Барсукова.

Найду того, кто подложил мне свинью. Не знаю, что с ним сделаю, но что-то кровавое и травматичное.

Умостившись за парту, перевожу сорванное дыхание.

Когда я вижу, как ты танцуешь
Малыш, ты меня волнуешь
Когда ты смотришь так серьёзно
Малыш, я тебя люблю*

Лохматая туша горланит на весь этаж, подмиксовывая стрёмным бумбоксом. Чует моя сжатая жопонька, что его не пронесёт мимо.

Я их ненавижу. У меня детская травма от медведей таких габаритов. Однажды дядя по маминой линии водил нас с двоюродной сестрой в парк – аттракционов, и похожий медведь свалился на меня. Аниматор напился и его развезло от жары, он запнулся и шмякнулся, а я чуть не поседела и не задохнулась под килограммами ненатурального меха.

Успокаиваю себя объятиями, скрестив руки на груди. Василиса шуршит учебниками.

= 9 =

Убогость мышления Орловского не передать. Он слишком много о себе возомнил и о своём авторитете. Он подающий надежды баскетболист, но конченый как романтик.

Возмущение его выходкой бурлит во мне. Я ведь не заслужила такого обращения. Поводов не было, чтобы допустить мысль, что мне может понравиться кринжовое шоу, я стану рукоплескать и приму дары из подпольного интим-салона.

Пора обзаводиться отдельным блокнотом и записывать туда всё, что я хочу стереть из памяти. Первыми в списке будут числиться кошачьи уши и вульгарный пушок. Моё полудевственное сознание в афиге.

Я думаю, про Лекса. Думаю, про букет прекрасных тюльпанов, стоя́щих у меня дома перед кроватью. Я ими любуюсь, постоянно трогаю нежные лепестки и перечитываю записку, ассоциации с другим парнем. Я понимаю, что не нужно, но вдалбливаю себе в голову, что их прислал Амин.

Ошибка!

Знаю. Знаю. Только вот как себя заставить перестать не знаю.

Со мной явно что-то не так. Я плетусь сонной мухой на озябшем стекле к кабинету методистов, потому что не в состоянии пересилить себя и вернуться на пару. Учёба вдруг стала второстепенной, а Костров номбер ван. Зачем-то кручу его восхитительные поцелуи в домике, где мы провели самую волшебную ночь. Вес его тела на мне и говорящий взгляд, как будто желанней, чем я ему не попадались девушки.

Зачем он… Чтобы потом вот также смотреть на Кристину.

Бесячий факт и я на нём подвисла.

Кто из нас кого не отпускает? Амин меня? Или я его притягиваю мысленно?

— Офелька, ты ко мне? — курирующий нас методист Люся, треплет меня тихонечко за плечо, пробегая вровень с кружкой чая из кулера, стоя́щего в закутке.

— Да, решила наведаться и забрать допуск на интервью. Всё интересное поди разобрали, и мне достанется непризнанный гений, который изобрёл спасательный жилет из велосипедных шин? — уныло лыблюсь, полагая, что меня отправят на открытие тухлого магазинчика бьюти бесполезностей. Василискина едет в дом престарелых, записывать мемуары девяностолетней актрисы нашего погорелого театра.

Завожу руку назад, роясь, в рюкзаке в поисках киндера. Люся собирает коллекцию смурфиков и бегемотов, я ей всегда покупаю, попадись они мне в магазине.

— А вот и нет, для своей любимицы я придержала самое вкусное. В «Импульсе» новый боец, перевёлся к нам из Новосибирска, поговаривают, что он восходящая звезда и затмит самого Кострова. Если напишешь классно, в чём я не сомневаюсь, интервью опубликуют на нашем сайте и зачитают в местных спортивных новостях, — прищёлкнув языком, высокая блондиночка морщит курносый нос, сперва дуя на кипяток, затем прихлёбывает, придержав бо́льшим пальцем ниточку чайного пакетика.

Подаю ей киндер, пытаясь отгородиться от её слов про «Импульс». Я обязана Люсю отблагодарить за подгон, равный освобождению от трёх наиглавнейших экзаменов. Остаток года после этого интервью можно будет тюленить без курсовых, задуматься о перспективной подработке, но в клубе, о котором идёт речь, тренируется Амин.

Да меня под пытками туда не затянешь.

Как следствие навалившихся переживаний, сношу косяк виском, не вписавшись в пролёт.

— А есть другие варианты? — спрашиваю тоскливым голосом, заведомо настраиваясь на отказ. Списки огласили три недели назад, об этом интервью, там не обмолвились ни словом.

— Не капризничай. Всё лучшее – лучшим студентам, — Люся горя нетерпением, разворачивает фольгу с шоколадного яйца. Разламывает и пихает себе в рот половину, приступая к части распаковки пластикового контейнера с игрушкой, — Ох, смурфетта с цветком. У меня такой ещё нет в коллекции, — раздаётся восторженным возгласом, обнаружив синюю фигурку гномихи с жёлтыми волосами и в белом колпаке, — Пойду перекушу, а то позавтракать не успела. Пара закончится и начнётся: Дайте, подскажите, — кричит мне это убегая в свой кабинет.

Унеси меня в снежную тайгу, лесной олень.

Хочу стать отшельником, как одноимённый рак. Ковыряться в песочке на берегу моря. Строить замки из песка, но хреновые обстоятельства и их разрушат.

Усаживаюсь на скамейку, будто барышня из эпохи Чехова и мой вишнёвый сад продали за долги прошлых ошибок. Цвести уже, пожалуй, нечему, но зато есть, чему дурно пахнуть.

Я не могу взять и отказаться от интервью, загубить годы своих прежних достижений, провтыкать шанс — получить после диплома рекомендацию от самого ректора. Этим не разбрасываются. Этого добиваются долгим, упорным трудом и зубрёжкой.

Я на распутье, но альтернативы, как таковой, не имеется.

Всё это я додумываю на остатке, вытягивая из кармашка вибрирующий телефон.

Посматриваю на экран в оцепенении. Даже не моргаю и не дышу.

Смешно.

Мне трезвонит Нелли Артуровна Кострова. Зря звонит, наша сделка расторгнута задним числом, пока проветривалась на больничном.

Я не держу на неё зла, пускай с её подачи и благословения ринулась волосы назад к Амину и напоролась на его осколки его злости. Я сама заварила кутерьму со статьей, и винить мне некого, однако я живой человек, к тому же девочка.

Прекрасно!

Перед глазами всплывает злополучный минет и мои ощущения после. Так, обидно становится за себя и глупую влюблённость. Сижу, словно малахольная перебираю. Да — нет. Нет — да. Ответ лежит на поверхности. Держи спину прямо и шли всех дальше красной линии.

= 10 =

Беременность плохо повлияла на Нелли Артуровну.

— Потратьте деньги на витамины или йогу, а мне не смейте предлагать, — отпихиваю конверт, но Нелли и не думает сдаваться, настоятельно тыча им в расстёгнутый рюкзак.

— Подумай хорошо, прежде чем отказываться. Подержи деньги в руках и поверь, ты не захочешь с ними расставаться. Что смущает? Я ничего крамольного не прошу, всего лишь усилить бдительность с Кристиной. Мне нужен её паспорт, — эта женщина бесподобна в своей наглости.

— За статью я извинилась, если нужно, извинюсь раз двести. Осыплю паблики восхищением к вам и господину Лебедеву, но…с Амином нас больше ничего не связывает, значит, и с вами тоже. Угомонитесь уже с деньгами, с Кристиной и вашими просьбами , — без запинки отчитываю, старательно не переходя на повышенные тона.

— До нервного срыва меня хочешь довести? Дослушай сначала, что я предлагаю. Я, как мать, могу повлиять на Амина, и он к тебе вернётся, — очень натурально изображает грядущий обморок, но стервозный прищур развеивает все впечатления.

Кто и попадётся на её уловки, и это не я.

— Я не хочу никого возвращать, ценой манипуляций. Амин меня обидел, и вам лучше не знать, как. Очень надеюсь на понимание с вашей стороны. Хватит с меня, я не пойду на поводу каких-то бредовых загонов. Чем вам не угодила Кристина, мне неинтересно, — нервно выскакиваю из салона, дабы быстрее вычеркнуть, перечеркнуть и перевернуть страницу.

Закономерно течению треклятой кармы, влетаю распущенными волосами в замок на куртке того самого Кострова, не сходящим с наших уст.

— Вот так встреча, — рокочет Амин низким тембром. Выпутывает мои пряди из замка, стискивая подле себя.

— Амин, ты как здесь? — разливает сироп вместо голоса Нелли.

— Ты что здесь забыла? — сурово он, однако, разговаривает с матерью.

— Я? Офелия мне позвонила, попросила денег занять, а как я могу отказать девушке своего любимого сына, — врёт она смело и убедительно, так что слов у меня нет. Плёнку зажевало в момент.

Нормально вообще?

— Зачем? — Амин делает глазами дугу от матери к моей ошарашенной и шокированной физиономии. Провалиться сквозь землю – оптимальный вариант.

— Откуда мне знать, зачем ей такая крупная сумма, у неё и спроси. Кстати, детка, ты конверт выронила, — ехидна стучит ноготками по пакетику, излучая праведное неведение.

Спонсор, мать её, моих проблем и унижений. Вот на этой секунде ко мне и возвращается дар речи.

— Я ничего не просила, никому не звонила и ничего не брала, — так ли это, вряд ли Костров станет допытываться. И я вряд ли скажу больше, чем у́же произнесла.

— Домой едь, тебя Глеб обыскался, — он бахает дверцей, приискивая меня к себе за талию, понуждает идти к его тачке.

Покорно плетусь, чтобы не подкармливать любопытство зрителей эпичным скандалом. Амин хрустит челюстью и это явный признак его сердитости. Впихиваюсь на заднее сиденье, предоставляя ему пространство занять место рядышком.

— Объясни мне, Солнце, что сейчас было?

— Тебе всё популярно объяснили. Ты зачем здесь? Зачем приехал?

— Теперь уже сам не знаю, — накладывает ладони на мои щёки, стискивает и направляет к себе, когда хочу отвернуться, — Лий, меня так всё это заебало. Хочешь знать, как провёл этот месяц?

— Не хочу, — шепчу и прикрываю веки. Не хочу слышать, как ему хорошо с Кристиной. Как она отличается от меня.

Мне запрещено дышать с Амином одним воздухом. Он дышит на меня, а я отчаянно ловлю крупицы его запаха. Грудь раздувается и заполняется до отказа светодиодными лампочками. Они перегреваются от напряжения, конечно же лопаются, оцарапывая стеклянной крошкой, но в то же время светятся мощнее, потому что их рождается больше.

Глаза его настырные ищут мои, но я их прячу. Цепляюсь за его пальцы, фиксирующие мои скулы и отрываю, с насилием для себя. Амин сдаётся без протеста.

Мне бы воспользоваться…Мне бы…

— Я не просила денег у твоей матери.

— Хотелось бы верить, но как…

— Ты либо веришь, либо нет.

Он не отпускает мои холодные ладошки. Заводит себе под свитер и кладёт на пресс. Я их распластываю. Растопыриваю пальцы, пытаясь захватить как можно больше прогретой восхитительным жаром кожи. Током пробивает, и я дёргаюсь совсем не туда. Не от Амина, а к нему.

— Ну хоть с влечением у нас, по крайней мере, всё понятно, — обжигает выдохом, затем и губы сковывает.

Чувствую, как его пробирает. Чуть ли не так же сильно, как меня. Я сегодня без лифчика. На мне свободная кофта и кроткий топ, поэтому Кострова ничего не сдерживает. Просунув кисть, накрывает обе выпуклости, шероховато сглаживая твёрдые соски.

Волны на его торсе, покачиваются, когда пробегаюсь по ним, если бы отталкивая. Невольно шиплю от остроты ощущений, мяукаю протяжно и с грудным акцентом.

Раскрываю губы, принимая с жадностью соприкосновения наших языков. Амин чересчур горячо рычит, задавая голодный ритм нашему безумию. Затягивает себе на колени, въедаясь в мой рот с пущей ненасытностью.

= 11 =

Я не ищу приключений на свою задницу, зато они легко находят меня сами. Собственно, кто мне такая Кристина, чтобы кидаться её защищать и подвергать свою тоненькую шкурку опасности.

Нет...

Вспоминаю я об этом не до того, как размахиваю рюкзак, набитый учебниками, лекционными тетрадями и статуэткой совы.

Я выиграла её на конкурсе всезнаек по литературе в девятом классе. Ношу с собой, по причине, что мне нравится ставить её на парту перед началом занятий. И она, пипец, какая тяжёлая, но она всегда меня вдохновляет.

Да...

Именно ею достаётся по затылку упырю в белых кедах от баленсиага. После чего он выпускает Крис и, нахватавшись звёзд, прикладывается лбом на капот своего джипа.

— Ты как? — запыхавшись, спрашиваю у напуганной Кристины.

У неё юбка перекосилась. Куртка задралась. На колготках сплошняком полезли стрелки. Тушь потекла, а от причёски осталось одно растрёпанное название. Стандартный набор для жертвы недавнего насилия.

— Нормально, наверно, — мямлит она, заикаясь, как-то неловко приводя свой внешний вид к божескому.

Ага, к тому, когда охота полицию вызвать, закутать в тёплый плед и налить горячего чаю с полубутылкой коньяка, чтобы у неё зубы перестали стучать.

— Ты охерела, овца потная, ты мне голову пробила, — голосит отмороженный детина, с последующим рёвом надвигаясь на меня.

Ой, не ври, а!

Твой пустой барабан кувалдой не расколешь, не то, что моей Нюсей, так я зову сову и храни господь грешную душу упыря, если у Нюси, хотя бы одно крылышко откололось.

За спущенные лямки поднимаю над собой рюкзак, чтобы оглоушить уже капитально в темень, пока мы не дождёмся кого помускулистее в погонах.

— Кристина, беги за помощью, — тарабаню визгливо, тем самым обрекая себя на неравный поединок.

Кранты, пришли моей лебединой шейке. Её как вафельную трубочку с варёной сгущёнкой хрустнут, совсем не так я намеревалась расстаться с жизнью.

А как же девяносто лет? Подагра? Скрюченные пальцы, морщины, противные правнуки, насмехающиеся над моей деменцией? Они бы прятали мои очки, а я откладывала им всю пенсию на айпады.

Упырь на лету выхватывает у меня рюкзак. Откинув его под передние колёса, тянет пальцы со стильными перстнями к моему горлу.

— Мышь позорная, нахуя лезть, куда не звали, — с ненавистью мотает по мне глазами. Белки налились кровью и от бешенства, готовы выпрыгнуть из орбит.

Он в миллиметр недотягивается. Кристина прыскает ему в лицо духи, нацеливая распылитель в искорёженный оскалом рот. Но там уже не до разбора.

Она жмёт. Упырь мечется, в попытках перехватить её руку и получает струю по глазам.

Фенита ля комедия.

Вопль он издаёт душераздирающий. Оседает на колени, растирает харю, усугубляя повреждения глазных яблок. Кроет нас обеих восьмиэтажным матом.

Прозреет он не скоро, кабы совсем не ослеп. Нам же потом ему пожизненно компенсацию выплачивать.

— Рома, прости…прости, я не хотела, но ты был не в себе. Лию мог покалечить. Ром, Ромка, что мне сделать, как помочь, — Кристина суетится над этим одарённым беспредельщиком.

Я стою, как неприкаянная.

— Глебу звони, дура ебанутая….ай, как жжёт…воды дай, — мило они общаются по-семейному.

Душа радуется. Он её матом поливает, катаясь по земле. Она кудахчет над ним, помогая встать и дойти до машины. Парочка утолит все аппетиты злопыхателей и сплетников.

— Лий, найди воду, помоги Ромке глаза промыть, — Кристина каркает осипшим голосом, упрашивая позаботиться о…

Кто он?

Он знаком с Лебедевым настолько, что требует звонить ему и звать на выручку. Чудесатее поворота уже не придумать.

С собой у меня в рюкзаке имбирный шейк, и он точно не годится для оказания первой помощи при травме роговицы химическим веществом. По идее нужна кипячёная вода и от пяти до тридцати минут свободного времени. Последствия возможны самые серьёзные.

Ладно…

Сначала помогаем незрячему стать зрячим и уже после выясняем, какие у них С Кристиной и Лебедевым тёрки.

Она кричала, что этот Рома был не в себе. То есть психика у него неуравновешенная. Надо бы, оставить его корчиться, но я не живодёр и с состраданием отношусь к братьям нашим меньшим, пусть они и превышают мою весовую категорию.

Нахожу в салоне между кресел ополовиненную полторашку, потом как-то пристраиваюсь и поливаю хрипящему упырю на краснючие веки, которые он, упрямо держит закрытыми, понося меня, на чём свет стоит.

— Глеб…Глеб, он приехал, Рома, приехал. Он хотел меня забрать…да, он опять сорвался, ему плохо…ты предупреждал, я помню, но в этот раз всё хуже, чем обычно, — лань тараторит, смазывая всхлипами половину слов, дозвонившись Лебедеву.

Буйный ведёт себя более-менее смирно. Садится на корточки, зажав руками голову и уперев локти в колени.

— Видишь что-нибудь? — снисхожу до диагностики, склоняясь над ним.