Измена. Ты больше не мой грех

Пролог 1

Он смотрел на меня так, словно я была последним эклером в кондитерской, а он — оголодавший сладкоежка, отчаянно пытавшийся держать пост.

Виктор Долматов медленно провёл языком по губам. Я едва не выронила каталог. Ещё один такой взгляд, и увесистый том Кандинского полетит прямо в его самодовольную физиономию. Тяжёлый, в твёрдом переплёте. Идеальное орудие для воспитания зарвавшихся эстетов.

— Агата, дорогая… — Его голос обволакивал, как бархат, натянутый на стальную проволоку. — Не могли бы вы задержаться? Хотелось бы обсудить новую экспозицию. — Он сделал паузу, изучая мою реакцию с тем же вниманием, с каким искусствовед рассматривает подлинность полотна. — Ваш взгляд на искусство… он завораживает. Как у Модильяни — вы видите красоту там, где другие замечают лишь линии.

Я стиснула пальцы на ручке сумки. В отражении витрины его взгляд полз по мне — от острых носков чёрных лодочек до безупречного пучка. Сорок два года, состояние как у небольшого европейского государства и повадки коллекционера, привыкшего получать желаемое. Всё вокруг — его собственность. Включая меня, пока я здесь работаю.

Галерея «Арт-Пространство» опустела. Последние ценители прекрасного покинули залы больше часа назад. Охранник Семёныч уже переобулся в домашние тапочки и тоскливо поглядывал на входную дверь. Только мы с Долматовым остались в этом храме искусства, превратившемся в арену для его изощрённых ухаживаний. Картины на стенах казались молчаливыми свидетелями, а полумрак создавал интимность, которой я отчаянно хотела избежать.

— К сожалению, не смогу, — Моя улыбка могла бы заморозить Москву-реку даже в самый жаркий июльский день. — У меня планы.

Планы были до смешного простые: десять остановок метро, два автобуса до родного Марьина, где мама уже второй час колдует над борщом, а Лиза корпит над учебниками, мечтая о поступлении в МГУ. В эти планы точно не входили томные монологи моего работодателя и его утончённые намёки.

Долматов приблизился, и меня окутал шлейф его парфюма — Tom Ford Oud Wood, узнаваемый и властный, как его владелец. Он двигался с кошачьей грацией хищника, уверенного в своём превосходстве. От его близости по спине пробежал противный, предательский холодок, а ладони стали влажными. Тело, глупое и предательское, реагировало на его животную уверенность, в то время как разум кричал «беги».

— Агата, милая… — Он понизил голос до бархатного шёпота, каждое слово выверено, как мазок кистью мастера. — Знаете, наблюдая за вами сегодня... Вы объясняли посетителям символизм Врубеля с такой страстью. — Его глаза потемнели. — Страсть — редкое качество в наше время. Особенно когда она сочетается с... красотой. — Пауза. — Я думал, мы могли бы обсудить ваше повышение. Заведующая отделом современного искусства. Представьте: собственный кабинет, неограниченный бюджет на выставки, возможность работать с лучшими художниками страны...

Он говорил, а я видела, как в его глазах плясали золотые искорки — не от восхищения искусством, а от предвкушения охоты. Виктор Долматов привык покупать всё: картины, людей, чувства.

Заведующая отделом — это же моя мечта! Это шанс вырваться из этой нищеты и дать семье достойную жизнь. Но какой ценой? Я мягко отступила к двери, словно танцуя медленный вальс, сохраняя на лице маску вежливости и профессионализма:

— Виктор Маратович, я безмерно ценю ваше доверие, но сегодня действительно не лучший день для серьёзных разговоров. — проговорила я, стараясь, чтобы в голосе не прозвучало ни капли иронии. — Знаете, у меня просто ужасная мигрень после вчерашнего вернисажа. Боюсь, не смогу сосредоточиться на таких важных вопросах. Может быть, завтра утром? Я буду чувствовать себя лучше, и мы сможем спокойно всё обсудить за чашкой кофе, – закончила я с самой искренней улыбкой, на какую была способна.

Вчерашний вернисаж действительно выдался тяжёлым: открытие выставки молодых художников, куча снобов, притворяющихся, что понимают в искусстве больше, чем на самом деле. Долматов весь вечер не отходил от меня ни на шаг, представляя меня, как «мою незаменимую помощницу» с такой интонацией, что у меня руки чесались запустить в него бокалом.

Его глаза сузились, и он медленно провёл пальцем по подбородку — жест, который мог показаться задумчивым, но я знала: он просто наслаждается моментом. Хищник, чувствующий, что добыча ускользает, но не спешащий нанести решающий удар.

— Мигрень... — Он произнёс это слово так, словно пробовал на вкус дорогое вино. — Знаете, Агата, есть такая картина Мунка — «Больная девочка». Бледность, страдание... но какая завораживающая красота в этой хрупкости. — Его губы изогнулись в полуулыбке. — Впрочем, вы правы. Искусство требует ясности ума. А я... — он сделал театральную паузу, — я ценю перфекционизм. Особенно в прекрасных вещах.

За плечами филологический факультет МГУ и курсы истории искусств в Сорбонне — редкое сочетание, которое помогало лавировать даже в самых сложных ситуациях. Но с Долматовым это работало лишь отчасти. Он был слишком умён, чтобы не видеть мою игру, и слишком самоуверен, чтобы отступить.

— Завтра утром, значит, — он подошёл ближе, и я почувствовала тепло его тела. — Знаете, есть одна японская пословица: «Сакура прекрасна именно потому, что цветёт недолго». — Его пальцы почти коснулись моего запястья, но остановились в миллиметре от кожи. — Не стоит слишком долго заставлять ждать тех, кто умеет ценить красоту, Агата. Время — такая хрупкая вещь. Как и возможности.

В его словах не было прямой угрозы, но подтекст читался ясно. Долматов был мастером намёков — каждая фраза звучала как комплимент, но несла в себе предупреждение.

Пролог 2

В мире искусства связи значат больше, чем талант, а Долматов был человеком с очень широкими связями. И если он захочет испортить мне жизнь, у него это непременно получится. Но пока что он играл в джентльмена — опасного, изощрённого, но джентльмена. Вопрос лишь в том, как долго продлится эта игра.

Октябрьский ветер хлестнул по щекам, и я жадно глотнула сырой, свежий воздух. Свобода пахла мокрыми листьями и выхлопными газами — не самое поэтичное сочетание, но после удушливой атмосферы галереи и навязчивого парфюма Долматова, казалось просто божественным нектаром.

Интересно, сколько еще мне придется выбирать между мечтой и тем, чтобы не продать себя этому богатому надзирателю? Работа в галерее — моя мечта, воплощённая в реальность. Но с каждым днём она всё больше напоминает красивую ловушку, где я — приманка для собственного начальника. Отказаться от этой работы? Но это значит снова месяцы безденежья, отказ Лизе в репетиторе, снова винить себя в маминой усталости. Эта работа была не просто мечтой, она была единственным мостом через пропасть, в которой мы жили.

Телефон в сумке завибрировал, извещая о новом сообщении от Лизы: «Агат, ты где? Мама уже тут читает лекцию о том, как в её время девушки борщи варили, а не по выставкам допоздна шлялись».

Уголки губ невольно дрогнули в улыбке. Я живо представила себе эту уморительную картину: моя четырнадцатилетняя сестра и мама – две абсолютно разные женщины из разных эпох, объединённые лишь безграничной любовью ко мне и уникальной способностью довести друг друга до белого каления буквально за пять минут.

Быстро набрала ответ: «Уже еду. Скажи маме, что в наше прогрессивное время женщины ещё и работают допоздна, чтобы хоть как-то свести концы с концами».

Автобусная остановка была забита людьми — вечерний час пик в самом разгаре. Я втиснулась в толпу, стараясь не думать о завтрашнем дне. Долматов не из тех, кто легко сдается. Завтра он продолжит давить, намекать, ухаживать. А потом, когда я устану от этой игры в кошки-мышки, он наверняка перейдёт к более прямым и грубым действиям. И тогда мне придется принять непростое решение – сделать окончательный выбор между карьерой мечты и собственным человеческим достоинством. С одной стороны – моя мечта и возможность вырваться из нищеты. А с другой – унижение и перспектива превратиться в его дорогую, но бесправную игрушку.

Визуализация героини

Дорогие мои!

Добро пожаловать в мир, где искусство переплетается с человеческими страстями. Перед вами история, которая заставит ваше сердце биться чаще и откроет неожиданные грани любви, творчества и человеческой природы.

Готовьтесь окунуться в водоворот эмоций — здесь вас ждут моменты восхищения и разочарования, триумфа и падения, нежности и боли.

Эта история рождена из глубокого уважения к вам, мои дорогие читатели. Ваши эмоции, ваши отзывы — это то, что придает смысл каждой написанной строчке. Если повествование найдет отклик в ваших сердцах, буду бесконечно признательна за вашу поддержку — каждая звездочка становится крыльями для новых историй.

Позвольте представить главную героиню:
Агата Юрьевна Городецкая — талантливый искусствовед престижной галереи «Арт-Пространство». За внешним спокойствием и профессиональной безупречностью скрывается натура, способная на самые неожиданные поступки.

Визуализация героев

Виктор Маратович Довлатов — 42 года, олигарх и владелец престижной галереи "Арт-Простарнство". Человек, привыкший получать всё, что пожелает. Но что происходит, когда объект желания оказывается недосягаемым? Его железная воля встретит достойное испытание.

Константин — загадочный незнакомец на роскошном чёрном «Бентли», который в один дождливый вечер подвозит Агату до метро. Эта, казалось бы, случайная встреча станет поворотным моментом в жизни нашей героини.

Приготовьтесь к незабываемому погружению в мир, где правят красота, власть и всепоглощающая страсть!

С искренним уважением, трепетным волнением и сладким предвкушением нашей встречи на страницах этой книги

Ваш преданный рассказчик.

Глава 1.

«Никогда не садись в машину к незнакомцу» — это правило следовало бы выбить на лбу. Но тогда я этого еще не знала. А знала только, что дождь начался внезапно...

Сначала противная морось, которую можно было стерпеть, потом — стена воды, за которой ничего не было видно.

Люди на остановке жались друг к другу под крышей навеса. Я стояла в стороне, подставляя лицо потокам воды.

«Отлично. Теперь я выгляжу как мокрая курица», — зло подумала я.

Автобус, как назло, задерживался. Я достала телефон — посмотреть время, но тут же спрятала его обратно, залитый каплями. Волосы прилипли к щекам, тушь наверняка размазалась, а новые туфли хлюпали от воды.

— Вы не подскажете, как проехать к бизнес-центру «Белые сады»? — В голосе слышался лёгкий акцент. Что-то неуловимое, дразнящее.

От неожиданности я вздрогнула и обернулась. Рядом, у самой обочины, стоял чёрный «Бентли». Не просто дорогой, а неприлично дорогой. В приоткрытом окне показалось лицо… Такое, от которого сбивается дыхание. Тёмные волосы, слегка растрёпанные, серые глаза с золотистыми искорками, и улыбка… Чёрт возьми, такая улыбка должна быть запрещена законом.

«Ну, конечно. Красивый мужчина в дорогой машине спрашивает дорогу у промокшей девицы на автобусной остановке. Вселенная определённо решила поиздеваться».

— «Белые сады»? — Я подошла ближе, стараясь не поскользнуться на мокром асфальте. — Это в центре. Вам нужно проехать прямо до Садового кольца, потом направо...

Он внимательно слушал, кивая, а я чувствовала, как его взгляд скользит по моему лицу. Медленно, словно изучает картину. В машине тихо играл джаз — томный и дорогой. Кожаные сиденья пахли старой кожей и дорогим уходом, а от него самого… От него самого исходил аромат сандала и чего-то ещё, неуловимо опасного.

— Спасибо, — его улыбка стала ещё шире, отчего всё внутри предательски дрогнуло. Он слегка наклонил голову, и этот жест показался одновременно учтивым и хищным. — А может, подвести вас? Дождь усиливается, а вы…

Он обвёл взглядом мою фигуру. Без наглости, но достаточно откровенно, чтобы по спине пробежали мурашки. Его пальцы, длинные и изящные, барабанили по рулю в такт музыке — движение гипнотическое, завораживающее.

— ...совсем промокли.

В его голосе была какая-то бархатистая нотка, от которой хотелось закрыть глаза и просто слушать. Он говорил негромко, но каждое слово долетало до меня с кристальной ясностью, словно весь мир затих, оставив только нас двоих и барабанящий по крыше дождь.

— Знаете, — он чуть прищурился, и золотистые искорки в его глазах заплясали ярче, — есть такая теория, что случайные встречи — самые неслучайные. — Пауза, полная какого-то магнетизма.

Каждая клеточка здравого смысла вопила «Беги!». Садиться в машину к незнакомцу — это из разряда «что-то может пойти не так». Но дождь барабанил по крыше всё сильнее, автобуса не было, а в «Бентли» было тепло и сухо.

Я посмотрела на него. Серые глаза с искорками золота, сильные руки, уверенно лежащие на руле, лёгкая улыбка на губах.

«А что, если это маньяк? Но у маньяков не бывает таких часов... и такого взгляда».

Сердце колотилось, словно я стояла на краю пропасти и готовилась прыгнуть в неизвестность. И тут внутри проснулась авантюристка, которую я старательно прятала под маской благоразумия.

«А почему бы и нет?» – прошептала она.

— Только если до метро, — услышала я собственный голос.

— Конечно. Садитесь.

Дверь открылась с тихим щелчком, словно приглашая в другой мир. Салон оказался ещё роскошнее, чем я предполагала. Кожаные сиденья цвета горького шоколада, такие мягкие, что хотелось утонуть в них. Панель из натурального дерева, с тёплым янтарным отливом. И музыка… Томный джаз, обволакивающий, как дорогой кашемировый плед.

Я скользнула на пассажирское сиденье, и оно тут же подстроилось под меня. В салоне витал его аромат — сандал, перец и что-о ещё, неуловимо опасное. Власть, деньги, свобода — коктейль, от которого кружилась голова.

— Меня зовут Костя, — сказал он, трогаясь с места так плавно, что я даже не почувствовала движения.

— Агата.

— Агата… Звучит, как имя королевы.

— Спасибо. — Я попыталась пригладить мокрые пряди, но они противно липли к щекам. — Извините, что намочила сиденье.

— Не страшно. Кожа переживёт. — В его голосе прозвучало что-то, отчего внизу живота разлилось тепло. — А вот простуда — это серьёзнее.

Он вёл машину уверенно и спокойно. Руки на руле — длинные пальцы, никаких колец. На запястье дорогие часы, которые стоили больше, чем я зарабатывала за год.

— Работаете в центре? — спросил он, остановившись на светофоре.

Красный свет окрасил его лицо мягким багрянцем, и я поймала себя на мысли, что изучаю его профиль — точёный, как у античной статуи. Губы, которые наверняка умели не только улыбаться, но и...

— В галерее, — выпалила я, сама не понимая, зачем ответила честно. — А вы?

— Можно сказать, тоже в сфере искусства. — уклончиво ответил он, и его губы тронула загадочная улыбка.

Глава 2.

Утром мама опрокинула на себя чашку кофе. С молоком и корицей — её любимый.

— Агата, ну где же она? — ныла Лиза, яростно перерывая шкаф. — Без неё я в школу не пойду!

Я натягивала чёрные колготки, когда предательская зацепка на левой ноге расползлась стрелкой до самого колена.

«Прекрасное начало дня», — мысленно скривилась я.

— В стирке твоя толстовка, — буркнула я, разглядывая в зеркале собственное отражение. У меня карие глаза с золотистыми искорками, высокие скулы и пухлые губы. Природа не поскупилась, но красота не оплачивает счета за коммуналку.

Мама, с мокрой блузкой, металась по кухне, бормоча про вечные нервы и нескончаемый кошмар. Я знала, о чём она — о наших вечных финансовых проблемах, о том, что коммуналка опять выросла, а зарплата в школе по-прежнему смехотворная.

— Мам, успокойся, — я обняла её за плечи, вдыхая знакомый запах её духов. — Всё будет хорошо.

Она посмотрела на меня своими усталыми карими глазами — точь-в-точь как у меня, только без искорки надежды. Казалось, время безжалостно вытягивает из женских глаз всю надежду, оставляя лишь усталость и смирение.

— Агата, ты слишком много на себя берёшь, — в голосе мамы звенели слёзы. — Тебе двадцать шесть, пора думать о своей жизни, а не тащить на себе нас.

— Не начинай, — я отвернулась к зеркалу, поправляя алую помаду. Цвет назывался «Роковая страсть». Ирония – единственной моей страстью было выживание. — Мы же договорились.

В отражении видела, как она обречённо качает головой. Мама всегда считала, что я слишком гордая, слишком принципиальная. «Вышла бы замуж за хорошего человека», — твердила она. Только вот хорошие люди почему-то не спешили связывать свою жизнь с девушкой, у которой на попечении двое родственников и маленькая двушка в Марьине.

— Нашла! — Лиза вихрем ворвалась на кухню, размахивая любимой толстовкой с золотистым единорогом.

Оказалось, она всю ночь спала на ней.

— Готова! — победно объявила она, выскакивая с растрёпанными волосами и рюкзаком наперевес.

Мы вышли из дома в половине восьмого. Октябрьское утро встретило нас серым небом и мелкой изморосью. Зонт бесполезен, а капюшон — злейший враг укладки. Лиза болтала без умолку о контрольной по алгебре и о том, что Серёжка Петров из параллельного класса наконец-то обратил на неё внимание.

— Представляешь, он сказал, что у меня красивые глаза! — щебетала она, подпрыгивая на ходу как воробышек.

— У тебя и правда красивые глаза, — улыбнулась я, чувствуя, как сердце сжимается от нежности. — Только не забывай про учёбу из-за мальчишек.

— Ой, Агат, ты прямо как мама! — Лиза скорчила рожицу. — Вечно поучаешь.

Может, и поучаю. Но кто-то же должен быть взрослым в нашей семье, чёрт возьми. Папа смылся, когда Лизе было три года, оставив нас с мамой и грудой долгов размером с небоскрёб. Мама работала на износ на двух работах, пока не подорвала здоровье. Теперь я опора семьи – железобетонная, несгибаемая, и чертовски уставшая.

До остановки оставалось метров двести, когда Лиза резко затормозила.

— Блин! — она хлопнула себя по лбу с такой силой, что я поморщилась. — Я тетрадь по истории дома забыла! Агат, можно я быстренько сбегаю?

— Лиз, мы опоздаем... — начала было я, но сестра уже сложила руки в молитвенном жесте.

— Ну пожалуйста! Пять минут! А то Серафима Ивановна меня прибьёт!

Взглянув на часы, я прикинула время. До открытия галереи ещё полтора часа, но я хотела зайти пораньше, подготовиться к неизбежному разговору с Долматовым. В последнее время он стал слишком… настойчивым. Вроде бы ничего конкретного не говорит, но от его взгляда по спине бегают мурашки, не приятные, а леденящие, как от прикосновения слизня.

Словно хищник примеряется к добыче, проверяет границы дозволенного. Хотя, честно говоря, чем дольше я тяну, тем наглее он становится.

— Беги, — махнула рукой, чувствуя, как внутри всё сжимается от предчувствия грядущих неприятностей. — Я подожду.

Лиза радостно чмокнула меня в щёку — её губы были холодными от утренней изморози — и помчалась обратно к дому. Я осталась стоять на углу, наблюдая, как она семенит по мокрому тротуару в своих дурацких розовых кедах. Такая маленькая ещё, такая беззаботная...

Прошлое нахлынуло внезапным и болезненным кадром: узкая подсобка в галерее, пропитанная запахом пыли, скипидара и чего-то затхлого. Тяжёлая, влажная от пота рука Долматова с золотым перстнем легла на мою поясницу. Якобы для того, чтобы пропустить вперёд. Но я-то знала, что это не так.

«Агата, вы у нас жемчужина... — Его голос, густой, как мёд с ядом, обжигал шёпотом кожу. — Такая хрупкая... И такая сильная. Меня это заводит».

Его дыхание обжигало ухо, от него мурашки побежали по всему телу — не от возбуждения, а от животного ужаса, словно по позвоночнику проползла гадюка. Желудок сжался в тугой узел. Я резко отшатнулась, сердце колотилось так громко, что, казалось, он должен был его услышать. Сделала вид, что потянулась за папкой, руки предательски дрожали.

А он лишь усмехнулся — этой своей самодовольной, хищной улыбкой, — будто мы играли в какую-то увлекательную игру, правила которой знал только он. В его глазах играло предвкушение, как у кота перед мышкой.

Глава 3.

— Агат, смотри! — Лиза выскочила из подъезда с тетрадкой в руках, размахивая ею, как знаменем победы. — Я нашла!

Мы пошли к остановке. Лиза щебетала без умолку, а у меня под ложечкой неприятно засосало. День обещал быть тяжёлым.

Может, всё-таки рискнуть и поговорить с Долматовым начистоту? Объяснить, что я не заинтересована в отношениях с начальством — это не моя история. Хотя он из тех, кто «нет» не слышит, для них это как вызов… Кажется, они уверены, что любая рано или поздно сдастся, главное, проявить достаточно «настойчивости» и напора. Меня от одного вида его довольного лица передёргивает.

Ну уж нет. Не дождётся.

— Агат, а ты вообще… ну… влюблялась когда-нибудь? — вдруг спросила Лиза, остановившись посреди тротуара.

Я чуть не споткнулась. Вопрос прозвучал так неожиданно, словно она спросила, не собираюсь ли я в космос.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — осторожно поинтересовалась я, чувствуя, как щёки предательски горят.

— Ну, ты же красивая, умная, — Лиза пожала плечами, разглядывая меня с серьёзностью маленького психолога. — А парня у тебя нет. Мама говорит, что ты слишком разборчивая.

Разборчивая. Какое милое слово. Мама могла бы сказать и честнее — что я просто не могу позволить себе роскошь влюбляться. Отношения – это как дорогая машина: требуют времени, которого у меня нет, внимания, которое я должна уделять семье, и денег, которых и так в обрез. Плюс попытки не дать Долматову прикоснуться ко мне хотя бы пальцем.

— Влюблялась, — коротко ответила я, ускоряя шаг. — Давно.

Андрей, долговязый мечтатель с филфака, писал стихи о дожде и читал мне Бродского на лавочке в парке. Мы встречались два года, строили воздушные замки, говорили о том, как будем жить в Париже, когда он станет знаменитым писателем. А потом мама слегла с сердцем, и мне пришлось бросить аспирантуру ради работы. Андрей продержался ровно месяц… Сказал, что не готов к такой ответственности, что ему нужна женщина, а не нянька для семьи. Я тогда впервые поняла, что настоящая любовь бывает только в книгах. Недавно, листая ленту в соцсетях, я случайно наткнулась на его профиль. Он женился через полгода на однокурснице из богатой семьи… Видимо, нашёл свою музу с достаточным капиталом. Сейчас преподаёт литературу в частной школе и публикует посты о том, как важно следовать за мечтой.

— И что случилось? — Лиза смотрела на меня с любопытством четырнадцатилетней девочки, для которой любовь — это что-то из сказки.

— Жизнь случилась, — пожала плечами.

Мы подошли к переходу — утренний поток людей подхватил нас и понёс к турникетам метро, как река — щепки. Лиза шла рядом, щебеча что-то про школьную дискотеку. А я думала о том, что через час буду сидеть в кабинете Долматова и выбирать между карьерой и гордостью. Если бы я только знала, что через час моя жизнь разделится на «до» и «после», и проблема с начальством покажется мне детской шалостью. Вдруг по спине пробежал озноб, словно кто-то провёл по ней кубиком льда. На мгновение мелькнула мысль о том, как хрупка жизнь и как легко её потерять.

— Агат, смотри, какая тачка! — Лиза показала на чёрный внедорожник с тонированными стёклами, медленно ползущий по дороге.

Я обернулась. Обычная машина, таких в Москве тысячи. Но что-то в ней показалось знакомым. Может, номер? Или форма фар? Что-то неуловимо знакомое…

— Лиз, не зевай по сторонам, — сказала я, инстинктивно взяв её за руку.

Мы подошли к краю тротуара. Светофор горел красным, но машин почти не было — раннее утро, основной поток ещё впереди. Лиза нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.

— Давай перебежим? Машин же нет!

— Подожди зелёного, — автоматически ответила я, проверяя время на телефоне.

Светофор щёлкнул, загорелся зелёный. Мы шагнули на дорогу.

И тут всё произошло очень быстро и очень медленно одновременно.

Внедорожник, тот самый, вдруг взревел мотором — звук был как рык разъярённого зверя. Он рванул с места, покрышки завизжали по асфальту, оставляя чёрные полосы. Лиза обернулась на этот кошмарный звук, и я увидела, как её глаза расширились от ужаса.

Время растянулось, как расплавленная карамель. Я видела каждую деталь: как дрогнули её губы, как побледнело лицо, как инстинктивно поднялись руки, словно они могли защитить от двух тонн металла.

— ЛИЗА! — Этот крик вырвался из самых глубин моего существа, разорвал мне горло. Я бросилась к ней, но мои ноги словно увязли. Каждый шаг давался мучительно медленно, каждое движение — как в кошмарном сне, где бежишь, но остаёшься на месте.

Было уже поздно. Слишком поздно.

Удар. Глухой, мерзкий звук — словно лопнул огромный воздушный шар. Мир взорвался какофонией: визг тормозов, звон разбитого стекла. Запахло жжёной резиной, бензином, горячим металлом и чем-то сладковато-металлическим, отчего желудок подкатил к горлу.

Лиза... моя Лиза взлетела в воздух, как сломанная птица, руки и ноги нелепо раскинуты, волосы развеваются. Время остановилось — я видела каждую секунду её полёта, каждый изгиб тела в воздухе. Потом она рухнула на асфальт в нескольких метрах от меня.

Тишина. Оглушающая, звенящая тишина, которая давила на барабанные перепонки. Мир стал ватным, нереальным. В глазах потемнело, ноги подкосились, во рту появился солёный привкус железа — я прикусила язык до крови. Сердце остановилось. Просто перестало биться.