Измена. Уходя - уходи

Глава 1

Аня

Я наблюдаю за сборами мужа и завидую. Да, честно завидую, ведь он едет на Валдай волонтёром, а мне сидеть дома с двумя нашими цветами жизни, один из которых обвил плющом шею и не позволяет спустить на пол. Полтора года счастьюшку, и иногда очень хочется выйти в окно. Тяжело. Сыну Никите двенадцать, а Маша получилась спонтанно, но даже мысли о том, чтобы не оставлять, не мелькнуло. У доченьки порок сердца, каждый день трясусь, когда подхожу будить. Всё можно исправить операцией, но пока риск осложнений превышает возможную пользу. Об операции можно будет говорить, когда ей исполнится три, не раньше…

— Ань, а где моя зарядка от планшета?

Вздыхаю и молча вытаскиваю провод из дивана. Рука уже отваливается, но если опустить Машу на пол, поднимется ор. Перехватываю удобнее, смотрю, как муж укладывает ровными рядами носки. Аккуратист чёртов.

Мы женаты почти пятнадцать лет, в сентябре годовщина, и каждый день не похож на предыдущий. Сказала бы, что счастья больше, так и есть, но в последнее время постоянно хожу раздражённая. Знаю: как Маша подрастёт, станет проще. Когда тревога, которая за неё постоянно сжигает, пройдёт, я снова стану собой. А пока больше похожу на злобную мегеру. Внутри, не снаружи. В форму после родов пришла быстро, если бы это было не так, наверное, совсем бы отчаялась…-

— Ань, а ты не видела синюю майку? — Муж копается в шкафу.

— Она в стирке, — отвечаю, сажая Машу на своё бедро.

— Как в стирке? Ты не постирала до сих пор?! Я её три дня назад положил!

— Ну, и поставил бы стирку сам! — огрызаюсь, завожусь с полоборота. — Не знаешь, какие кнопочки нажимать?! Мозгов не хватает?!

— Что ты орёшь сразу?! Ты на другом языке разговаривать разучилась?!

— Ты первый начал. — Как завелась, так и замолкаю. Так устала от наших криков, кто бы знал… Когда и что пошло не так, когда мы перестали быть улыбчивой дружной семьёй?.. После рождения Маши. Дима в ней души не чает, переживает, но страх постоянно скрывает. Надо же сильным быть, ему с детства эту установку вбили. Тащит на себе семью — я пока почти не работаю. Редко удаётся взять удобную съёмку — работаю семейным фотографом. Недавно мы купили дом в ипотеку, туда ещё вкладывать и вкладывать, голый стройвариант. И всё на Диме. Вижу, как сильно он устал, поэтому, когда спросил, отпущу ли в Карелию волонтёром, сразу же согласилась. Каждому надо иногда размагничиваться. Даже радовалась за него, вместе представляла, как он отдохнёт за нас двоих, а сейчас смотрю, как он вещи собирает, а на душе кошки скребутся.

— Прости, — выдыхаю и всё-таки отпускаю Машу. Руки отваливаются. — Считай, что я просто завидую, что ты целую неделю будешь по лесам и рекам гулять.

— Я вернусь, наймём няню и на три дня поедем на залив. Снимем домик на берегу, будем встречать рассветы. — Он подходит и чмокает. Маша, постояв, начинает ныть на одной ноте и цепляться за ногу. Рыкнув про себя, снова беру на руки. Никуда мы не поедем, он отлично это знает. Я не могу её и на день оставить, чтобы с ума от тревоги не сходить. Хрен мне с маком, а не отпуск. На том свете отосплюсь.

— Конечно, мы возьмём с собой нашу сладкую конфетку, — воркует Дима и трётся носом о маленький носик. Дочка заливисто смеётся. Папина радость. Конечно, папа всегда улыбается и играет, а мама и прикрикнуть может, хоть и ругает себя потом на чём свет стоит.

— А меня? — спрашивает Никита. Всё это время сидел на диване, не отлипая от телефона.

— И тебя, конечно, — кивает Дима. Да мой ты хороший, ещё один отпуск, морда не треснет?.. Знаю я, как это будет: готовка на мне, план, чем будем заниматься, на мне, укладывание, купание, развлечения — всё на мне. К вечеру голова будет кругом, а муж, нагулявшись и наигравшись в папочку, будет просить о горячей ночи. И чтобы непременно по высшему разряду. И обижаться, если не дам. В топку такой отпуск, лучше дома посижу, тут хотя бы всё под рукой.

— Ура! А куда поедем?! — глаза Никиты загораются, мои — закатываются. Наобещает сейчас, и сын же не забудет! Выклянчит каникулы, хотя мы только три недели назад от моих родителей вернулись, у них домик на берегу Волги. Спасибо маме, хоть немного разгрузила.

— Когда папа приедет, тогда и решим, — отрезаю строго. Никита моментально надувается. До конца лета меньше месяца осталось, надо уже к школе готовиться. Твою ж мать… Зачем вспомнила? Надо составить список, проверить, что осталось после прошлого года, посчитать, посмотреть все акции, найти, где дешевле… Уже голова кругом.

— Ань, а где паспорт?! — конечно, Дима опять в сборах, он мысленно уже на Валдае. А я мысленно в родительском чате, надо у Светы спросить, она закупалась уже или нет. Если что, оптом выйдет дешевле.

— Ты его вчера положил в сумку, вместе с билетом. Зарядку на телефон не забудь, вон она, из розетки торчит.

Скорее бы уже уехал. Мне не привыкать на себе всё тащить, а его довольное лицо бесить начинает. Наконец идём в коридор, такси уже у подъезда стоит. Подхватив небольшую сумку, он целует на прощание и уходит. К вечеру, когда все уложены, посуда помыта, еда приготовлена, списки составлены, сажусь за компьютер и наливаю бокал белого вина. Клонит в сон, но это единственное время, которое могу посвятить себе, поэтому спать не спешу.

Дима уже прилетел. Выставил фото в аэропорту. Ещё одно — с другими волонтёрами. Все в одинаковых майках с надписью Валдай-24, все довольные. И женщин немало. Симпатичных. Листаю фотографии: одна особенно близко стоит. И на Диму смотрит, коза рыжая! Допиваю вино, наливаю ещё, смотрю на своё отражение в оконном стекле. Я ещё очень даже ничего! В свои тридцать пять выгляжу отлично, ни одной морщинки, разве что на лбу, когда хмурюсь. Волосы натуральные, русые, коса до пояса. Грудь высокая — не кормила долго ни Никиту, ни Машу. Живот почти плоский, быстро стянулся. Ещё в голове бы порядок навести, вообще всё отлично будет… Вздыхаю и закрываю профиль мужа. Они сегодня, наверное, отмечать будут. А я спать пойду.

Глава 2

Аня

Я смотрю в экран телефона и чувствую, как со скрипом ворочаются шестерёнки в голове. Это так абсурдно, что даже не доходит. Правда или бред? У нас были проблемы в последнее время, но Дима никогда бы не стал мне… Даже произнести это не могу. Мало ли, где она сфоткала его руку. Ну да, на подушке, но она могла зайти в номер, они там по двое живут, сосед впустил. Конечно, так и есть. Рёв Маши переходит на ультразвук, встаю с унитаза, уже не думая о Диме. Это глупо и оскорбительно — подозревать его в подобном. Дима всегда был против измен настолько, что перестал общаться с одним из друзей, когда тот ушёл из семьи. Какой роман на стороне? У него нет времени лишний раз с нашими друзьями встретиться, не то что тратить его на других женщин. Каждую свободную минуту он посвящает мне и детям, а ещё — новому дому. Измена. Да ну, бред.

— Ну, что ты ноешь, солнышко? — спрашиваю, беря Машу на руки. Конечно, моментально замолчала. Манипулятор. Как же я ненавижу эти манипуляции… Как-будто у меня нет права на личное время и личную жизнь. Видимо, нет.

Готовлю ужин, пока дочь копошится в моих волосах. Пока варю кашу, буквально заставляю себя думать о школе, о том, что через полгода подойдёт наша очередь в садик, о цвете обоев в нашей спальне — обо всём, кроме того, что упорно отвергает мозг. Я бы с радостью поделилась с кем-то, но только подруг как таковых у меня почти не осталось. Так, знакомые. Самая близкая умерла десять лет назад, на работе остались коллеги. Маме позвонить? Нет, надо сначала убедиться. Но в чём?! Господи, я с ума схожу, честное слово! Тянусь к телефону, быстро открываю его профиль. Несколько новых фотографий, большинство — на природе. Очень красиво. Как фотограф могу оценить. А ещё Дима подписывает фотографии: «Мой самый строгий критик, оцени». Улыбаюсь. Самым строгим критиком он называет меня. Лайкаю и комментирую каждую фотографию. Заглядываю в профиль рыжей козы. Ранние фотографии красивые. Она сама красивая, правда, веснушками усыпана, как будто солнце харкнуло в лицо. Таиланд, Бали, Гонконг — девица любит путешествовать по Азии. Работает в туристическом агентстве, всё ясно. О, отношения. Два года назад. Мда.

Сталкер во мне включается с пол оборота. Засовывая ложку в Машин рот, ковыряюсь в соцсетях, ищу эту Риту. РитаСолнце25. Мда, не густо, пока не узнаю, как по-настоящему зовут, нигде, кроме запрещённого сайта, не смогу увидеть инфу.

Никита приходит домой только после звонка. Всем своим видом говорит, что недоволен.

— Я сказала до девяти, а уже половина десятого, — говорю строго. Маша плещется в ванной, я стою в проходе между ней и коридором, одним глазом контролируя дочку.

— Ма, всего полчаса, мы только набрали донатов на новый скилл, — ноет сын, опуская плечи. И добивает: — Чё ты такая душная, а?

— Зашибись, — говорю по слогам. — Просьба быть пунктуальным у нас уже приравнивается к особому уровню душности? Тогда подушню ещё: помой на кухне руки и иди ужинать.

— Я у Глеба поел, не хочу.

— Что ты ел? Чипсы с колой?

— Нет. Котлеты с пюре. И салат овощной. Тётя Таня очень вкусно готовит.

Заявив это, сын гордо проходит мимо и хлопает дверью в спальню. А у меня от обиды дыхание перехватывает. За что он так со мной? Понимаю: подросток, переходный период, все дела. Но я разве плохая мать? Всё для него было до рождении Маши, и сейчас тоже стараюсь по максимуму уделять внимание. Никита в сестрёнке души не чает, папу обожает, а мне в последнее время грубить начал. Я всё сильнее чувствую своё одиночество в собственной семье…

— Никит, — говорю через дверь. У нас правило: в его спальню без стука не входить. С трёх лет, как сюда переехали, уважительно относимся в личному пространству и учим уважать наше. Без стука в спальню Никита тоже никогда не залетит. Маша, правда, спит с нами. — Никит, пойдём, может, какой-нибудь фильм посмотрим? Сериал? Не хочешь?

— Я уже спать собираюсь. — Дверь резко распахивается, сын уходит в ванную. Да что там такого важного в этой игре было, что до сих пор злится?! Где мой мальчик, который бежал целоваться и обниматься с порога?..

— Может, расскажешь, во что вы там играли? — спрашиваю и в ответ слышу шум воды. Отлично. Хочет играть в характер? Я переживу. Пока укладываю спать Машу, слушаю, как Никита ходит по квартире, хозяйничает в холодильнике. Свою дверь прикрывает тихо. Успокоился. Конечно, спать сейчас не будет, наверняка всю ночь будет в телефоне залипать. Скоро вливаться в режим, чувствую множество потрясающих подъёмов утром, когда стану его будить…

Наконец в квартире становится тихо. Боюсь заглядывать в телефон. Боюсь, что найду доказательства Диминой вины. Он работает там, развлекается, отдыхает, чтобы вернуться к семье отдохнувшим, вот и всё. Да что б тебя! Хватаю телефон и быстро открываю её аккаунт. Ничего, ничего, ничего. Стоп. Рука в руке, на заднем плане река. Подпись: «Когда просто счастлива». И… лайк от Димы.

Это ничего. Если они дружат, он просто мог лайкнуть, правда же?.. Захожу к нему на страничку. Та же река. Группа из десяти человек. Рита стоит перед Димой, его рука на её плече. «Лучшее время ever». Лучшее?.. От боли в груди не могу дышать. Тру её, но не помогает. Лучшее время. Даже если дело не в Рите, лучшее время… Не рождение детей, не наша свадьба, не тысячи приятных моментов. А это — там, где нет семьи.

Следующие несколько дней проходят в аду. Я погрузилась в него и не могу выбраться. Обшарила все аккаунты его друзей из Валдая, ища доказательства и находя их. Снова и снова. У некоторых они вдвоём на фото. В обнимку. Нет, не так, как обнимаются по-дружески. Дима звонит один раз в день, его голос бодрый и весёлый, а я всё сильнее погружаюсь в отчаяние. Не могу поверить, что это происходит со мной на самом деле. Моя семья рушится на глазах, ничего не могу с этим сделать. Только смотрю, как другая женщина уводит моего любимого мужа, и его глаза полыхают от счастья.

На последних фотографиях общих друзей вижу их поцелуй. С языком. В эту ночь я впервые позволяю себе заплакать. Кусаю кулак, чтобы не завыть в голос, сжимаюсь на кровати в клубок и трясусь, горько рыдая. Не верю! Не мой Дима! Что бы у нас ни происходило, никогда, даже в страшном сне не могла представить, что он выберет другую!

Глава 3

Аня

Дима возвращается сегодня. Надо найти в себе силы, чтобы улыбаться. Ради нашей семьи, которую не разрушит какая-то прошмандовка, решившая отнять у меня мужа! Все гуляют, мой не исключение. Да, надеялась, верила — больше веры нет. Но и без доверия как-то живут. У нас дети, быт, кредиты… Это связывает сильнее любви и страсти, теперь я это точно знаю. А вечные чувства пусть останутся для романов, там им самое место. Я раньше не была циничной, теперь надо учиться. Ставить семью превыше всего, уж тем более выше себя и своих интересов. Есть они у меня вообще? Раньше были, а теперь как-то кончились. Только дети и муж, муж и дети. Может, поэтому Дима решил налево пойти? Так же ради нас стараюсь, всё ради нас, от того так обидно и больно. Ради чего я всё это делаю? Кто оценит?

— Ма, я гулять, — крикнул сын из детской.

— До семи! Сядем ужинать, когда папа приедет.

Ужинать. Горько хмыкаю. Меню продумала, продукты в доставке заказала, весь вечер изображать радушную хозяюшку буду. Пусть видит, какая у него жена: умница, красавица, не то, что турагентша с подкаченными губами. Красивая. Ну, так и я ещё ого-го!

Глушу в себе обиду, душу её обеими руками, чтобы не вырвалась наружу. Дима заходит в квартиру с улыбкой на всё лицо. Лёгкий загар, запах свободы и луговых трав, и до боли родной и знакомый прищур синих глаз… Слёзы щиплют в носу, глотаю огромный комок и натягиваю улыбку. Отдохнул, нагулялся. Натрахался от души, да?

Волосы вверх уложила, платье надела, так Маша уже и причёску мне вытрепала, и подол кашей заляпала. Переодеться не успела, встречаю мужа растрёпанной и грязной. Как он вообще может мне в глаза смотреть, совести хватает?!

— А вот и мои самые любимые девочки, — говорит и обнимает одной рукой. Первый поцелуй — Маше, потом тянется ко мне. Отшатываюсь инстинктивно, вяло улыбаюсь и позволяю поцеловать в щёку.

— Устала без меня, да? — Дима — само сочувствие. Представляю, как впиваюсь в его волосы и с размаху ударяю смазливым личиком о стену. Желательно, об угол, чтобы потом шрам над бровью на всю жизнь остался. Становится немного легче. Дима забирает Машу, подбрасывает на руках, а из меня как будто дух выбивает — замечаю крохотные царапинки на его шее. От ногтей оставлены.

— Что это? — спрашиваю небрежно. Касаюсь кожи.

— А, это, — Дима пожимает плечами, улыбается. — По лесу ж гулял, поцарапался. Я столько фоток сделал! Ты должна заценить!

Заценю, ага. Так заценю, что мало не покажется… Стоп. Держи себя в руках, Ань, ты сама семью выбрала.

— А Китёныш где? — Дима останавливается посреди гостиной. Стол на кухне уже накрыт, в духовке томится утка, пюре укутано в плед, салатики — обязательно три, чтобы было разнообразие. Домашняя буженина, отварной язык: мужчинам нужно много мяса! Компот из последних летних фруктов и ягод, запотевшая бутылка вина. Всегда так из командировки встречала, сейчас на автомате готовила, потому что иначе, кроме склизкой холодной манки, ничего на столе Диму бы не ждало. Даже её он не заслужил.

— Гуляет Китёныш твой. Кашалотом давно стал, а ты всё ребёнком считаешь, — ворчу и смотрю на часы. Ну, конечно, уже половина восьмого, кто бы вспомнил о времени. Тянусь к телефону, но одёргиваю себя: ну, уж нет, не стану опять в плохого полицейского играть. Пусть любимый папа домой загоняет.

— Позвони, пусть домой идёт, — командует Дима, отправляясь в спальню: переодеться, принять душ после дороги.

— Сам звони, опять быть посланной за то, что не дала доиграть и сохраниться, не желаю.

— Даже так? — Дима высовывается из спальни. В одних трусах, от фигуры глаз не отвести. И его чужие руки касались. Гладили, целовали… Тошнота подкатывает к горлу. Отворачиваюсь.

— Хамить учится сыночек твой ненаглядный. На маме отрабатывает будущий мужской мудизм.

— Ладно тебе, не все мужики такие. Я у тебя другой.

— Конечно, милый. Ты — исключение из всех правил, — отвечаю с максимальным сарказмом. — Иди купайся, я уже есть хочу.

— Ань, что-то случилось? — Дима подходит и обнимает со спины. Руки горячие-горячие, а у меня внутри всё леденеет. Вся в камень превращаюсь, ни вздохнуть, ни пошевелиться. Предатель-предатель стучит в висках. Медленно выдыхаю, прикрываю глаза. Его дыхание тёплое, мятное, и губы прямо над ухом шепчут:

— Я тебя сегодня расслаблю, обещаю. Так соскучился…

Маша даёт понять, что о ней забыли. Так вовремя! Потому что после этих слов я реально могла бы воткнуть вилку в его руку, даже пальцы закололо. Соскучился. Через себя придётся переступить, переварить, простить, чтобы доступ к моему телу опять получил! Ведёт себя как ни в чём не бывало, вообще совести нет, даже на грамм? Насколько хорошо я знаю этого мужчину? Это он сейчас спалился, или раньше тоже налево ходил, а я хавала рассказы о загулявших друзьях, рыбалках и корпоративах?..

Подозрения жгут, желчью оседают на языке вместе с множеством вопросов и обвинений, от которых начинается изжога — слишком много их там, внутри. Протягиваю Маше резинового динозавра, руки дрожат.

— Не надо меня расслаблять, — говорю холодно. Знаю, надо играть, да только актриса из меня хреновая. После другой целовать, после того, как он член в неё засовывал, к себе пускать? Тошнит, как представлю. Всё равно что чужой зубной щёткой пользоваться.

— Ань? — Он разворачивает, держит за плечи, всматривается в глаза, а я в ответ посмотреть не могу. Мерзко так, будто я виновата. Я одна. Словно в дерьмо макнули, и теперь стыдно перед людьми за то, что от меня несёт.

— Я правда очень устала, — говорю, убирая его руки. — Школа ещё на носу… Уже мозг трахать начали, а до первого ещё полторы недели. Так что, прости, но я сейчас способна только чему-то одному отдаваться. Иди уже мойся, да давай ужинать.

Уходит наконец. Без сил опускаюсь на стул, беру дочку на руки, утыкаюсь подбородком в её макушку. Ради тебя справлюсь, солнышко. Буду сильной, переживу. У тебя столько всего впереди! Нам надо дом доделать, где у тебя своя просторная светлая детская будет. И огородик маленький заведём, будем сажать овощи, смотреть, как растут… И Никите сделаем небольшую игровую площадку, чтобы дурь выпускал.

Глава 4

Аня

Приближающаяся школа отвлекает от семейной драмы, которую я проживаю двадцать четыре на семь. Снаружи прежняя, а в зеркало смотрю и внутри вою. Он не перестал с ней общаться. Отшучивается, что новые друзья, а сам телефон из рук не выпускает. У нас паролей нет, но я никогда не лезла в чужие вещи и сейчас не собираюсь. Не мазохистка — смотреть, как человек, которого столько лет ценила, уважала, которому доверяла, пишет какие-нибудь сладкие гадости другой. О сексе он уже не говорит, и, если бы не последние дни отпуска, я бы с ума сошла, представляя, как каждую свободную минуту он проводит с другой.

Терпение заканчивается в пятницу, за три дня до начала учебного года. Я уже сто раз перепроверила, всё перепроверила: канцелярия, форма, обувь… Никита вообще никакого участия не принимал, и, кажется, его вообще не волнует школа. В прошлом году учился с удовольствием, в этом, чувствую, мои нервы окончательно помашут рукой. В сотый раз проговорив в голове всё ли купила, выдыхаю. Маша тихо играет на диване, переворачивая большие картонные страницы книжки. Дима рядом, следит, чтобы не упала, и одним глазом, естественно, в телефоне. Получает сообщение и светло улыбается. А меня от этой улыбки псих накрывает.

— Может, расскажешь, что такого весёлого прислали ребята из Валдая, что ты так улыбаешься?

— М? — Дима поднимает глаза. Солнечный луч падает в них, заставляя светиться глубоким синим. — Это Тоха, мемчик прислал. Говорит, Оксана тебе не может дозвониться, хотела на завтра на шашлык позвать. Проверь свой телефон, а то у тебя, кроме школы и родительских чатов, наверное, в голове нет ничего.

Он говорит равнодушно, снова опускает глаза в телефон. Всё происходит в миг: Маша тянется за игрушкой, лежащей на полу, перевешивается через край дивана и… Я успеваю поймать в сантиметре от пола. Дочка плачет — испугалась.

— Ты задрал со своим телефоном! Сложно за ребёнком последить?!

Покачиваю Машу, постепенно она успокаивается, обнимает ручонками, горько всхлипывает. Злость так и клокочет, выцарапать бы глаза мудаку!

— Ну, ты же успела. — Он ещё и беззаботно улыбается! Меня начинает потряхивать. Кажется, Дима понял, что перегнул палку. Встаёт, подходит и протягивает руки: — Прости. Правда, прости, давай её мне.

— Телефон свой в руки бери, — отвечаю, а саму так и колотит. — У тебя теперь там и друзья, и семья, видимо!

— Ладно тебе. — Дима нервно смеётся, осторожно забирает Машу. — Вот моя семья. А там друзья. Просто пока воспоминания свежие, постоянно обсуждаем. Прости, увлёкся.

— Ты как приехал, только и делаешь, что обсуждаешь, — не могу удержаться. Начинает нести со страшной скоростью. — Может, поделишься, что же там такого интересного?

— Жизнь там, Ань! Там — жизнь! — внезапно взрывается он. — Там люди разные, и темы разные, а не только про школу, коммуналку и счета за кредиты! Там люди книги читают, фильмы смотрят, есть о чём поговорить! А тут только деньги и проблемы, проблемы и деньги! Да я уже дни считаю, чтобы с отпуска на работу выйти и твою кислую рожу не видеть!

Меня как будто наотмашь хлещут. Не знаю, как до сих пор на ногах стою, так и рухнула бы. Маша куксится и начинает кривить рот, собирается заплакать. Я пытаюсь сделать вдох, но не получается — лёгкие слиплись. Беспомощно открываю и закрываю рот, смотрю на Диму во все глаза. Он, явно поняв, что перегнул палку, смягчается.

— Ань, ты после Машиного рождения изменилась. Я понимаю, она у нас не всегда подарок, понимаю, что тебе тяжело, но и мне тоже, пойми. Я из работы не вылезаю, чтобы у вас всё было, а ты мне постоянно про распродажи и экономию талдычишь. Тебе денег мало?

Отказываюсь верить в то, что слышу. Это не может Дима говорить, не мне! Но если говорит, значит, всё правда? Значит, я виновата в том, что он изменил? В измене всегда виноваты двое…

— Что плохого в экономии? Я ведь не в секонд-хэндах одежду покупаю, продукты всегда качественные, просто жду скидку. Другой муж бы похвалил, а не осуждал.

— Я не хочу слушать, как ты купила стейки в Метро с тридцати процентной скидкой. — Дима вздыхает, трёт глаза пальцами. Машу крепче к себе прижимает, целует в висок. — Я хочу свою жену обратно, Ань. А не тень от неё. У тебя глаза перестали гореть.

— А у неё, значит, горят, да? — выплёвываю горько. Внутри пусто, ничего нет. Я потом пойму, потом всё осознаю, а сейчас в голове белый шум. Дима вздрагивает, смотрит поверх дочкиной светлой макушки. Мне вдруг становится всё равно на ответ. Забираю Машу и бреду в нашу спальню. Чувствую себя дряхлой, постаревшей сразу на пятьдесят лет, если не больше.

— У кого «её», Ань? Что ты несёшь? — летит в спину. Не останавливаюсь. Вхожу в спальню, растерянно оглядываюсь — что тут забыла? Маша, как чувствует, — притихла, крепко держится кулачками за мои волосы. Роскошные, моя гордость. Дима так любит их расчёсывать, между пальцев перебирать. Натуральные, медовые, как я за ними ухаживаю! Для него больше, сама бы давно постриглась, потому что достали. Но ему нравится… Разворачиваюсь, в дверях сталкиваюсь с Димой. Перегородил проход, смотрит пристально.

— Что ты несёшь? Совсем рассудком тронулась? Где я, и где другие женщины?! Тебе вообще не стыдно такие вещи говорить? Меня подозревать? Когда мне изменять?! Я из дома сразу домой!

Лучшая защита — это нападение, всегда это знала. Мозг оцепенел, даже думать нормально не могу. Равнодушно пожимаю плечами: не хватало ещё что-то доказывать. Рассказывать, как по фотографиям шарилась, искала подтверждение его измене? Боже, как жалко это звучит и выглядит со стороны! Вскидываю подбородок, глаза в глаза.

— Пусть это останется на твоей совести. Дай пройти, Маше надо подгузник поменять.

— Сначала напридумывает себе, потом обижается, — ворчит Дима. Когда я возвращаюсь и спускаю дочку с рук, обнимает, заставляет на себя посмотреть, придержав за подбородок. — Ань, ты удивительная, потрясающая женщина. Просто сейчас у нас сложный период, который надо пережить. Хочешь, няню наймём? Начнёшь снова заказы брать, из дома выберешься.

Глава 5

Дима

Тотальный кабздец. Идиот, так глупо спалиться! Аня смотрит с презрением, которое невозможно подделать. Самому с себя становится тошно.

— Ань, это… — понимаю, что всё, что скажу дальше, будет полнейшей хренью. Только сильнее самого себя зарою.

— Это та, у которой глаза горят. Рита.

Вздрагиваю. Она реально уже всё знает? Когда только успела? Попросил же друзей всё удалить с Риткой!

Мы познакомились в волонтёрском чате, за полгода до поездки. Ироничная, остроумная, яркая — даже через аватарку с простой лисой чувствовался секс. Он от неё волнами исходил. Сперва это был даже не флирт: лёгкое прощупывание границ друг друга. Я не скрывал, что женат, что дочка недавно родилась, и сын подросток. Она меня младше на двенадцать лет и замужем ещё не была. Ничего серьёзного, простая переписка. Я её вообще не брал в расчёт, да и Ане изменять не собирался.

Она у меня… хорошая. Да, именно хорошая. Когда-то невероятной была, особенной, но со временем обабилась, что ли. Фигура прежняя, лицо гладкое, а в голове бытом насрано. Раньше на любую тему говорить могли, а теперь только учёба Никиты и болячки Маши. Нет, я детей люблю, оба желанные. Машуля так вообще подарок, только операцию сделаем… Страшно об этом думать, поэтому стараюсь думать меньше. Не понимаю, почему у Ани вечно времени нет: на деньги не жалуемся, у меня доход хороший, своя грузоперевозочная компания. Не самая большая по меркам столицы, но с приличным заработком. Аня рогом упёрлась с няней, а ведь она бы её разгрузила, ещё как! Но раз хочет долбаться сама, кто я такой, чтобы мешать? Надо было сходу настоять, сейчас не было бы никаких проблем…

Сам не понял, как сильно начал от неё уставать. Как секс пресным стал, хоть весь арсенал игрушек из заветной коробки используй. Как наши вечера свелись к молчанию или скучному обсуждению новой распродажи. Как, как, как… Всё не за один день произошло. Оглядываюсь и не могу понять, когда жена вообще волновать перестала. И тут Рита.

Ждал поездки так, как не ждут амнистии. Мы напрямую ни разу не говорили о сексе, но от намёков стояк ходить мешал. У нас из-за этого с Аней несколько раз такие бурные ночки были, что кровать ходуном ходила, благо, Машка крепко по ночам спит, а спальня Никиты далеко. Я ждал встречи, как мальчишка, хотя скоро сорокет стукнет. Дождался.

Рита оказалась ураганом. Нет, разрушительным тайфуном в постели. Не про любовь тут совершенно, а про звериное, инстинктивное. Мы в первую же ночь в один номер заселились, больше толком не расставались. Любая свободная минута — зажимались по углам, как подростки. Адреналин кипел. Границы я обозначил сходу чёткие: жена и дети на первом месте, ничего сверх того, что имеем сейчас, не будет. Рита поняла, приняла и… В первый же вечер, как домой вернулись, написала. Каюсь, не сдержался. Захотелось ещё тех эмоций хлебнуть. Только смотрю сейчас на Аню, на коляску, в которой Маша спит, а внутри всё сжимается. Это залёт, рядовой. Это охереть какой залёт.

— Ань, это… — понимаю, что мямлю, как баран, но тупо ничего умного в голову сходу не идёт.

Она горько качает головой, словно ничего особо от меня и не ждала. Бьёт по самолюбию капец как. Со счетов уже списала, да? Шаг, ещё один подхожу и беру за локоть. Морщится — невольно сжал слишком крепко. Волнуюсь, нервничаю.

— Это не то… Нет, это то… Ань, вы важнее. Вы для меня во всём важнее.

— В качестве кого? — спрашивает она пугающе сухим голосом. — Посудомойки, прачки, поварихи?

— Нет, конечно, что ты начинаешь.

— Я не начинаю, Дим. Я заканчиваю. Нравится там, где секс хороший? Иди туда, держать не буду.

— Никуда я не собираюсь уходить! — даже представить себя без семьи страшно. Как с обрыва в море — в желудке становится пусто. Понижаю голос, заглядываю в глаза. — Анют, я понимаю, что виноват. Но я клянусь, что это был первый и последний раз! Никогда больше не повторится! Вы для меня важнее всего!

— Ты сам-то в это веришь? — С трудом её узнаю. Столько боли в глазах, что самому больно.

— Верю. Верю, что мы с этим справимся. Хочешь, к психологу пойдём, только давай не будем с плеча рубить.

Она убирает мою руку с локтя, грустно улыбается. Ну же, Ань, прости дурака, бес попутал! Ты правда нужна мне. Куда я без семьи?..

— Один шанс, Дим. Только один, больше не будет, — говорит она устало. Уходит. Тихо шелестит гравий под колёсами коляски. Выдыхаю. Кажется пронесло. Остаток вечера Аня молчит или отвечает односложно, но Тоха и Олеся уже подпили, особо внимания не обращают, громко хохочут, перебивают друг друга, рассказывая о недавней поездке в Тайланд. У них, конечно, семья странная — знаю, что Тоха налево ходит только в путь. И Олеся понимает и принимает. Гармония, наверное, только детей у них нет. Может, поэтому и разнообразили так свою жизнь.

Я никогда Тохе не завидовал, осуждал даже. Если бы Олеся не знала, нашей дружбе давно пришёл бы конец… Моралофаг хренов. Сам теперь таким стал. Не холодно теперь на вершине своих моральных устоев? Кошусь на Аню: спина ровная, взгляд в одну точку, бокал в руке второй за вечер. А что бы я чувствовал, если бы она изменила? Бред. Аня на такое не способна. Да и не надо ей это, она в семье и детях, не про аргентинские страсти.

Обратно возвращаемся в тишине. Аня отвернулась к окну, Маша ёрзет в кресле. Дома тоже молчание. Никита зевает, выбирается из своей берлоги, спрашивает, как отдохнули. Высокий стал, мне уже по плечо, ещё немного, и перерастёт Аню. Что бы сказал, узнав о моей измене? Счёл бы предателем? Боюсь даже представлять, как бы отреагировал — возраст непредсказуемый.

— Спасибо, — говорю тихо, когда Аня, накупав и уложив Машу, переодевается в пижаму. Мягкую такую, флисовую. Когда-то в шёлковых спала. Да и хер с ними. Жизнь на месте не стоит, глупо думать, что та яркость может вернуться.

— За что? — Она поворачивается, застёгивает пуговицы. — Думаешь, я простила? Будем жить как раньше? — Достаёт из шкафа плед и подушку, кладёт на кровать. — Спишь в гостиной.

Глава 6

Аня

Странное чувство: когда жизнь не изменилась снаружи, но внутри больше ничего нет. Пусто там. Я почти перестала спать. Ночами лежу, прислушиваюсь к Машиному дыханию и глотаю горечь. Почему он так поступил? Устал. А я не устала! Мы так дочку ждали… Дима не отходил, пылинки сдувал, и после рождения не изменился. Выходит, изменилась я. Перестала возбуждать. Как же наивно было думать, что он будет любить вечно! Самое смешное, что он всегда говорил, что любит сильнее, и я соглашалась. Чувствовала себя с ним, как за каменной стеной, именно с ним поняла, что значит это выражение. Что бы ни происходило в моей жизни, он всегда был рядом, поддерживал. Мы друг друга поддерживали. Когда умерли, один за другим, мои бабушка и дедушки, а потом ушёл его папа. Когда его сократили, а Никита сломал ногу и мне пришлось отказаться от серии выгодных предложений в Сочи, чтобы сидеть с ним. Когда нам объявили Машин диагноз…

Глаза давно сухие, как один раз поплакала, так больше ни слезинки не проронила. Зачем? Себя, бедную-несчастную, жалеть? Я скорее не себя жалею, а то, что пропустила, не доглядела, не додала… Жру себя, ругаю, умом понимая, что нельзя так. Когда всё только на себя взвалить, а его оправдывать нельзя. Сказал, что не хочет семью терять, но ведь и правда хороший отец. Не знаю, что у нас дальше будет, пока не представляю, как просто за руку взять, не то чтобы в постель лечь. Он теперь будет сравнивать? Насколько она лучше?

Как не думать, не представлять его с ней? Это что, взрыв гормонов? Оксана сказала про хороший левак, и что, теперь наш брак стал крепче? Да ни фига подобного!

Верчусь на кровати ужом, в пот бросает. По ночам температура скачет, и сердце бьётся глухо. Провериться бы, всё-таки не двадцать, могут и сердечные болячки вылезти. Постукиваю кулаком по груди: болит там внутри. Виновата. Так и слышу, как бабушки у подъезда сочувствуют. Головой качают, а сами кости перемывают, мол, такая хорошая семья была… Да она бы на себя в зеркало посмотрела… Ушёл к молодой…

Никуда не ушёл! А нужен ли такой? Как надо себя не уважать, чтобы обратно принять? Сажусь, стискиваю голову в ладонях. Ему как с гуся вода. Ходит, улыбается, с Машей занимается. Как не случилось ничего. На вопрос Никиты, почему в гостиной спит, рассмеялся и сказал, что немного с мамой поругался, и порой мужику полезно отдельно поспать. В качестве профилактики. Пригорело у меня с этих слов, конечно. Сдержалась.

Первое сентября уже завтра. Сын в шестой класс идёт, линейки нет, до школы три минуты, вести не надо. На цветы и подарок учительнице деньги сданы, новенькие тетрадки, стопятьсот ручек, пенал взамен старого, хорошего, потому что «ма, он отстой» — всё куплено. Рубашка наглажена, ботинки начищены. Знаю, что вернётся растрёпанным, помятым. Заранее готовлюсь к нытью и крикам. Но точно не готова утром услышать:

— Ма, я не пойду. Чё я там забыл?

— Вставай, — говорю со вздохом. Благо, Маша ещё спит. Тяну одеяло, Никита с силой тянет обратно, отворачивается к стене.

— Ма, отвали! Я сказал, что не пойду!

Отвали — это что-то новое. Срываю одеяло, смотрю на скрюченную фигуру. Вытянулся за лето, то ли ещё будет. Надо кровать новую покупать…

— Вставай и иди умываться. До девятого класса доучишься, потом можешь уходить.

— Серьёзно? — Сын моментально просыпается. Садится, глаза таращит. — Ты разрешишь не идти в одиннадцатый?

— А почему это меня должно волновать? Это твоя жизнь. Захочешь — пойдёшь, не захочешь — твоё дело. Иди в ПТУ, иди на работу.

Пожимаю плечами. Конечно же хочу, чтобы сын получил высшее образование. Чтобы стал хорошим специалистом. Но конкретно сейчас понимаю, что это реально его жизнь. И свои хотелки в него не вложишь. Мне родители вложили, и что с того? Это они хотели, чтобы я на переводчика отучилась. Это они воспитывали так, чтобы до свадьбы ни-ни. Это они показывали мой красный диплом и золотую медаль из школы друзьям. Что в итоге? Ни дня по специальности, куча комплексов, вбитые с детства установки, что женщина всем должна. Нет. Дочку буду не так воспитывать. А сын пусть ищет себя. У него папа есть для того, чтобы показать, как надо. Например, как предателем стать в один момент.

Морщусь, выходя из детской. Даже сейчас Дима не проснулся — у него будильник через полчаса сработает. Спит на диване, одна рука на пол свесилась. Чёрные волосы растрепались, длинные прямые ресницы трепещут. Как я люблю смотреть на него спящего! Любила. Это зрелище перестало быть эксклюзивным.

На кухне как всегда лёгкий срач: в раковине посуда, на разделочной доске крошки — кто-то ел ночью. Знаю даже кто. Небрежно брошенное на стол полотенце. Машинально всё убираю, когда сын выползает из ванной и широко зевает. Растрёпанный. Какой он всё-таки ещё ребёнок!

— Ма, у нас во сколько урок?

— Сам не запомнил? Три раза сказала.

— Ну, у меня же ты есть. — Он улыбается Диминой улыбкой. Таким же обаятельным будет. Надеюсь, что не таким неверным. Перестань переносить обиду мужа на сына!

— В девять, — говорю, смягчаясь.

— А зачем ты тогда меня в семь разбудила?!

— Уже без двадцати восемь. Ты сорок минут только с кровати вставал. — Ставлю на стол овсяную кашу с малиной и чай.

— Мама, ты — жестокая женщина! — с чувством произносит Никита и падает на стул.

— Подтверждаю. Наша мама — очень жестокая женщина, — с улыбкой говорит Дима, входя на кухню.

В одних голубых семейных трусах в клетку, такой же растрёпанный, как сын. Они слишком похожи: те же чёрные волосы, те же синие глаза. Помню, когда блондинка-Маша родилась, свекровь пыталась слух пустить, что я нагуляла. Дима тогда так громко смеялся. Пресёк все слухи, демонстративно (с моего согласия и почти с моей подачи) сделал тест ДНК и маме под нос подсунул. Родня заткнулась. Правда, свекровь нет-нет да и упрекнёт, что родила Машу поздно, поэтому с пороком. А вот родила бы раньше-е… Как будто мы не пытались.