19 августа 1836 года
Палата лордов, британский парламент
Она ушла ровно два года и семь месяцев назад.
Эдвард Октавий Осмонд, герцог Рэтленд, взглянул на маленький деревянный календарь, стоящий на столе его личного кабинета в Палате лордов. Девятнадцатое августа 1836 года. Последний день парламентский сессии, наполненный помпезностью и праздностью. И вечной памятью. Нэд зажал шарик календаря меж пальцев и принялся отсчитывать собственные вздохи.
Пять, четыре… Он затаил дыхание и зажмурился.
— Убирайся, — звучали в голове его собственные слова.
Холодные и злые слова предательства, эхом отражавшиеся в пустоте его жизни. Угроза, которая звенела в тишине его мыслей.
— Убирайся и никогда не приходи сюда снова.
Он сжал шарик. Август в его мыслях стал июлем. А потом ужался до одного единственного дня, когда она ушла.
Его пальцы бездумно двигались, находя утешение в гладкости дуба и лака.
— Как я к тебе отношусь? — теперь это были ее слова. Такие легкие и полные искушения.
— Я еще никогда не испытывал ничего подобного.
Ее слова. Его слова. Они смешались и озаряли собой комнату, принося свет и надежду, освещая самые темные уголки его души. Наполняли воздухом его легкие, а сердце — безумной тоской.
Куда она ушла?
Нэд задавался этим вопросом тысячи раз, но так и не узнал правду.
Часы в углу тикали, отсчитывая секунды до того, как герцог Рэтленд должен был занять свое место в главном зале Палаты лордов, где заседали люди с высокими целями и гнусными страстями. Заседали веками. Поколениями.
Его пальцы играли с шариком так виртуозно, словно он был на балу, а движения его рук — это танец. Их танец. О, он помнит первый, в день их первой встречи.
Первое марта 1833 года.
— Они теперь позволяют кому угодно становиться герцогом?
Она не выказывала никакого почтения к проклятому титулу. Было только озорство, обаяние и чистая, неподдельная красота.
— Если герцоги кажутся вам недостойными, только представьте, кого они берут в герцогинь!
Она ответила ему улыбкой настолько теплой и манящей, будто никогда не встречала других мужчин до него. Будто никогда никого не хотела. Он отдал ей сердце в тот самый миг, когда увидел эту улыбку.
А потом всё развалилось. Нэд потерял всё, а потом потерял и ее. Или, может, всё было наоборот? Не важно. Важно лишь то, перестанет ли он когда-нибудь думать о ней?
Часы пробили одиннадцать, и в комнате раздался тяжелый звон курантов. Нэд заставил себя положить деревянный шарик на место и встал, направляясь к тому месту, где висели его одежды — их плотное бремя должно отражать тяжесть ответственности, которая на нем лежит.
Герцог накинул на плечи красный бархат и потянулся за своим напудренным париком, поморщившись от его нелепости. Он надевал его только по самым важным случаям. Таким, например, как сегодняшнее заседание.
Взглянув в круглое зеркало на стене и найдя, что выглядит приемлемо, Нэд жестом велел пажу распахнуть дверь и зашагал по тихим коридорам ко входу в главный зал.
Войдя внутрь, он скривился. За окнами август, и в помещениях чертовски жарко. Воздух парламента был пропитан ароматами пота и дурных духов. Окна открыты нараспашку, чтобы проникал ветерок, но это лишь усугубляло зловоние, потому что улица доносила еще и запах реки.
А дома у Нэда, в его любимом поместье, река текла прохладно и прозрачно, незапятнанная лондонской грязью. И воздух там чистый. В нем витала летняя идиллия и мечты о большем. По крайней мере так было, пока всё не разрушилось. Пока Нэд не остался один. Ведь для того, чтобы называться домом, месту не достаточно реки и зеленых холмов.
Дом требовал ее.
Нэд не мог сосредоточиться на том, что говорили лорды. Он мог думать только о том, что этим летом она опять не вернется. Два последних года и семь месяцев он посвящал ее поискам каждую свободную минуту, которую проводил вдали от Лондона.
Но ее не было во Франции. Не было в Испании, где он провел прошлое лето, выискивая знатных англичанок. Не было в Шотландии и Уэльсе. Не было даже в Бостоне, куда он приехал переполненный надеждами и уверенностью, что женщина, которую звали Голубкой — это она.
Но нет, не она. Джози исчезла, как будто и не существовала вовсе. И только когда она ушла, Нэд понял, как сильно он хочет ее в своей жизни.
Однако же сколько бы денег она не взяла с собой, рано или поздно они закончатся. Она должна будет остановиться, у нее просто не будет выбора. И тогда он использует всю свою власть и привилегии, чтобы найти ее.
Нэд проскользнул на одну из длинных скамеек и растворился среди таких же невнимательных слушателей, которые делали вид, что внимали лорду-канцлеру.
— Милорды, — гремел он, — если все дела улажены, мы можем закрыть парламентский сезон с минуты на минуту!
Зал наполнился одобрительным гулом и стуком по спинкам сидений. Нэд выдохнул и подавил желание почесать затылок под париком. Если эту штуковину тронуть, но не снять, станет только хуже.
— Так что, милорды? — продолжил канцлер. — Неужели никто из вас не хочет представить дополнительные дела для рассмотрения на текущей сессии?
Воздух прорезало воодушевляющее:
— Нет! Никаких дел!
Взрослые и важные мужчины больше походили на мальчишек, которые отчаянно искали способ прогулять урок. Почти двести напыщенных аристократов жаждут только того, чтобы побыстрее забыть друг про друга и добраться до своих любовниц.
Канцлер звучно усмехнулся. Его румяное лицо блестело от пота, когда он раскинул руки в стороны и начал радостно объявлять:
— Да будет так, милорды! По воле короля и ради удовольствия Его Величества объявляю эту сессию…
Огромные двери распахнулись, грубо прервав его речь. Все головы тут же обратились к неизвестным гостям, но не герцог Рэтленд. Он был слишком сильно занят мыслями о том, как поскорее покинуть Лондон и забыть наконец про этот проклятый парик. И ему было не важно, что происходит за пределами этих мыслей.
Январь 1834 года
Два года, семь месяцев и пять дней назад
Поместье Хэйли
Если она не постучит — она умрет.
Вообще-то она не должна была приезжать сюда — это было безответственно сверх всякой меры. Но она приняла решение в момент невыносимой тоски, отчаянно нуждаясь хоть в каком-то контроле над своей неконтролируемой жизнью.
Если бы ей не было так чертовски холодно, она бы посмялась над безумием этой мысли — вернуть контроль. Ха! Как будто она когда-то что-то контролировала. Единственное, что могла сделать Джозефина Осмонд, герцогиня Рэтленд, это от души проклясть свое идиотское решение приехать сюда под ледяным январским дождем.
С другой стороны, она просто приехала домой, ведь Хэйли — особняк герцога Рэтленда, а она — его герцогиня. Хозяйка этого места. Но самовнушение не сработало, потому что Джози точно знала, что титул не давал ей прав. Она тут была просто нежеланной гостье.
Дождь вперемешку со снегом усилился, грозя поглотить ее с головой. Джози смотрела на массивную дверь, обдумывая следующий шаг. На дворе глубокая ночь, и слуги наверняка уже спят, но у нее не выбора — придется кого-то разбудить. Снаружи оставаться опасно. На таком холоде недалеко и умереть до наступления утра.
Она приложила руку к животу. Оставаться снаружи нельзя, потому что умрет не только она. Они оба умрут.
Вспышка боли пронзила ее тело, но быстро утихла, и Джози, затаив дыхание, схватилась за кованный кнокер. Стук прозвучал так зловеще, что ее накрыла волна беспокойства. А если никто не ответит? Что, если она проделала этот путь только для того, чтобы приехать в пустой дом?
Но беспокойство оказалось напрасными. Дверь открыл молодой лакей в надетой наспех черной ливрее и с красными глазами, которые озарились любопытством в тот же миг, когда он увидел Джози.
Прежде, чем он успел заговорить или отгородиться от нее, Джози шагнула вперед, держась одной рукой за свой выступающий живот, а другой — за дверной косяк.
— Мне нужно увидеть…
Она не успела произнести имя мужа, потому что согнулась пополам от нового приступа боли. Что происходит?
Слуга всё понял, и его взгляд стал виноватым.
— Он… — юноша осекся и нервно вздохнул. — Его Светлость, то есть… Его нет дома.
Она кое-как подняла взгляд и нашла глаза мальчишки в тусклом свете холла.
— Вы знаете, кто я? — спросила она.
Он кивнул, отходя в сторону и давая ей пройти. Странная, теплая волна облегчения прокатилась по ней, но шок на лице лакея заставил ее содрогнуться. Мальчик смотрел на пол, и она проследила за его взглядом.
Это было не облегчение. Это была кровь.
— О, мадам… — начал мальчишка, но остальные его слова ускользнули от нее.
Джози качнулась, потянувшись к лакею, которому очень не повезло с его должностью в этот вечер. Он взял ее за руку, и его лицо исказилось чувством вины и неловкости.
— Его Светлость здесь, — прошептал он. — Он… Он наверху.
Что ж, отлично. Ее муж здесь, достаточно сильный, чтобы при желании подчинить себе солнце. Она бы испытала триумф, если бы не боль. И, возможно, она бы смогла почувствовать счастье, если бы не страх. Часть ее сознания отказывалась в это верить, но другая, куда более разумная часть, прекрасно понимала, к чему всё идет. И что произойдет в ближайшие часы.
— Убирайся, — услышала она слова в своей голове. Его слова, жестокие и холодные, брошенные ей месяцами ранее.
Она будто наяву видела его ледяной взгляд, который ненавидела всем сердцем. И который любила. Ей так хотелось, чтобы Нэд всегда смотрел на нее другим взглядом — тем самым, что изучал ее в день их первой встречи. Затуманенный от страсти, будто от хорошей выпивки. Горячий, как солнце.
Острая и пронзительная боль вернула ее в настоящее, напоминая о том, что что-то внутри нее сломалось и идет ужасно неправильно. Она вскрикнула, мертвой хваткой вцепившись в руку лакея.
Джози не знала, сколько времени прошло, прежде чем наверху, на лестнице, поднялась суматоха и раздались испуганные возгласы. Люди что-то говорили и кричали, но она не слышала слов. Она могла только смотреть.
Смотреть, как ее муж раздает указания слугам, а рядом с ним беззвучно шевелит губами девушка.
«Красивая», — пронеслось в голове у Джози.
Красивая, разгоряченная и взлохмаченная, девушка смотрела на нее широко распахнутыми карими глазами. Джози видела ее впервые. Кто она такая? И как ее зовут? В сущности, это самые неважные вопросы в мире. Эту девушку можно назвать «Его Светлости нет дома».
Когда ее увели, Джози показалось, что она осталась одна во тьме — наедине со своими ошибками и мальчиком, дорогим милым мальчишкой-лакеем, который прильнул к ней. Или она к нему?
Сквозь пульсирующую боль она поняла, что уже шагает по коридорам.
— Держитесь, мадам, врач скоро прибудет, — бормотал ее спутник.
Да только какая польза теперь от врача? Уже поздно, причем во всех отношениях.
Она не должна была сюда приезжать.
Джози упала на колени, задыхаясь от боли нового рода — самой сильной из всех, что ей доводилось испытывать. Она никогда не узнает своего первого ребенка. Он мог быть таким же темноволосым и широко улыбающимся, как его отец. Таким же умным. И, вероятно, таким же одиноким.
Если бы только она собиралась жить дальше, она, наверное, нашла бы в себе силы простить Нэда. Простить даже ту красивую девушку, как бы она там не звалась.
Но Джози не собиралась жить. Она хотела умереть в самом ближайшем будущем, в нескольких ярдах от единственного мужчины, которого она когда-либо любила. Умереть, так и не сказав ему об этом.
Она задавалась вопросом, будет ли он горевать, когда она умрет, и ответ испугал ее больше всего остального.
Она схватила мальчика-лакея за руку.
— Как тебя зовут?
— Простите, Ваша Светлость?
— Джози, — прошептала она. Если она собирается умереть, то хочет, чтобы в последние минуты кто-то назвал ее по имени, а не по этому проклятому титулу. — Меня зовут Джозефина.
19 августа 1836 года
Палата лордов, британский парламент
Нэд был таким же красивым, как она запомнила. И почему она ожидала, что он будет иным? Прошло всего три года, а не тридцать. Может, она не ждала, что он изменится, а надеялась на это? Если бы она увидела в парламенте кого-то другого, всё было бы куда проще.
Кого-то менее совершенного. Менее красивого. Кого-то незначительного и пустого.
Но за три года Нэд не стал чем-то меньшим. Возможно, он даже превратился в нечто большее. Его лицо теперь чуть более угловато, взгляд глубже, а плечи еще шире, чем она запомнила.
Даже в нелепом парламентском одеянии и глупом напудренном парике он до сумасшествия красив. Там, где остальные лорды выглядят детьми, играющими в переодевания, Нэд похож на респектабельного и целеустремленного мужчину.
И сейчас его цель — заставить свою жену убраться из Палаты лордов. Что ж, пусть попробует. Джози с улыбкой наблюдала, как ее муж рассекает красное море бархата, расталкивая кричащих возмущенных аристократов, чье презрение она хорошенько испытала на себе в прошлой жизни.
Эти люди способны погубить женщину в мгновение ока. Разрушить ее семью и будущее, не подумав дважды. Она ненавидела их всех, а его — больше всего. Но это не на долго. Теперь, когда она вернулась, Джози собиралась оставить ненависть позади. Ведь зачем ненавидеть того, кого собираешься забыть?
Она представляла этот момент месяцами и даже репетировала пару раз, как пьесу. Каждое слово, каждый жест в ее внезапном появлении был рассчитан на то, чтобы довести герцога Рэтленда до крайней степени бешенства. Ибо больше всего в этом мире он ненавидел выглядеть дураком. Именно это болезненное самолюбие и погубило их в самом начале, разве нет?
Когда Нэд приблизился к ней, Джози показалось, что время и пространство исчезли. Не было ни криков, ни жуткой вони вспотевших мужских тел. Был только он и его глаза. Не карие, не зеленые, не золотые, а такие, в которых смешалось всё и сразу. Все цвета. Все чувства. Удивительные и полные секретов глаза, которые сведут любую женщину с ума, если она не будет осторожна.
А Джози теперь осторожна. На миг она испугалась того, что может случиться, если Нэд прикоснется к ней, но не позволила себе отступить ни на шаг. Она больше не намерена убегать. Она уже не та надломленная девушка, что сбежала три года назад.
У нее есть она сама и ее гордость. Ее цели и будущие. У нее есть планы, и эти мужчины не смогут им помешать.
Она заглянула Нэду в глаза и улыбнулась одними уголками губ.
— Муж, — поприветствовала она его.
Его глаза едва заметно сузились, выдавая его злость. Прекрасно.
— Рад, что ты всё еще помнишь, кто я тебе, — сказал он.
Слова были тихими и резкими. Конечно, она помнила. Как бы они ни старалась, она не могла забыть.
Джози вскинула подбородок, остро ощущая на себе каждый взгляд, который был устремлен на них с Нэдом.
— Не волнуйся, дорогой, совсем скоро нам не будет нужды вспоминать друг про друга.
— Ты устраиваешь зрелище, — прошипел Нэд.
Его щеки стали красными под цвет бархата на его плечах. Джози позволила своей улыбке стать шире и приподняла одну бровь.
— Ты так говоришь, как будто это плохо.
— Ты делаешь из меня посмешище!
Она не колебалась ни секунды.
— Ты так говоришь, как будто этого не заслуживаешь.
Она не ожидала, что он потянется к ней, иначе была бы готова к вспышке воспоминаний, которые воскресили его пальцы, обхватившие ее локоть. Крепкое, теплое и неожиданно нежное прикосновение.
Джози вздрогнула и изящно высвободила руку из его хватки. Он не мог позволить себе грубо хватать ее у всех на виду, и она прекрасно это знала.
Нэд шагнул к ней еще ближе и понизил голос.
— Кто ты? — злобно спросил он.
Она усмехнулась.
— Ты меня не узнаешь?
— Не в этом воплощении, нет.
Воплощение. Отличное, очень правильное слово. Ей понравилось. Прежняя Джози действительно умерла и перевоплотилась во что-то совершенно новое.
— Я просто распробовала свободу, дорогой.
Он сжал челюсти так сильно, что на шее проступили вены. Прежде, чем он успел ответить, мужчина справа от них прокричал:
— Эй, дамочка! Напоминаю, в парламенте лежать нельзя, несите свои разборки в спальню.
Джози улыбнулась и повернулась к мужчине.
— Милорд граф, полагаю, вы хотели обратиться ко мне как к герцогине Рэтленд?
Лорды фыркнули все, как один. Граф покраснел от гнева и обратился к Нэду.
— Рэтленд, уйми свою женщину!
На этот раз фыркнула Джози.
— Впечатляет, что он верит, будто ты на такое способен.
Его взгляд стал настолько диким, что она почти испугалась. Словно зверь, которому бросили вызов. Ну ничего, пусть попробует ее растерзать. У нее тоже есть зубы.
— В мой кабинет, живо, — отрезал Нэд.
— А если я откажусь?
Она не ожидала, что он ухмыльнется.
— Не откажешься.
— Уверен?
Внезапно неуверенной себя почувствовала именно она, но будь она проклята, если покажет это.
— Если тебе нужен развод, то потребуется и моя помощь, а я согласен обсудить это только в моем кабинете, — ответил Нэд.
Ее сердце начало бешено колотиться. Он согласен аннулировать брак? Вот так просто? Волнение вспыхнуло у нее в груди. Она ощутила триумф вперемешку в чем-то еще, о чем не хотела думать. Вместо этого она махнула рукой, придавая легкости каждому своему жесту.
— Что ж, Ваша Светлость. Раз так, то сопроводите меня в свой кабинет.
Они оставили главный зал Палаты лордов в какофонии отвращения и осуждения. Меньше всего знатные и потные господа ожидали, что их последнюю сессию так бесцеремонно прервет какая-то незначительная женщина.
В тени коридора Нэд тихо обратился к Джози:
— И как? Эта сцена стоило того, чтобы так перед ними краснеть?
Джози усмехнулась.
— Ты меня недооцениваешь, если думаешь, что меня вгоняют в краску мнения этих мужчин. Я сражалась с ними раньше и буду снова.
1 марта 1833 года
Три года, пять месяцев и две недели назад
Мейфэр, Лондон
— Мир еще не придумал ничего хуже, чем открытие сезона, — ворчал герцог Рэтленд, протискиваясь на небольшой балкон в Уортингтон-хаусе.
Прохладный мартовский воздух дал ему желанную передышку. Избавление от жара и вони, царящих в зале, битком набитом аристократией. Надушенные, напомаженные лорды и леди отчаянно пытались возобновить городскую жизнь после месяцев в загородных поместьях, поглощенных скукой.
— Да ладно тебе, всё не так уж плохо, — пожал плечами маркиз Пембрук, закрывая за собой балконную дверь.
Нэд бросил на друга скептический взгляд.
— Дебютантки шагу не дают ступить, — ответил он. — Пускают на нас слюни, как на куски мяса.
Пембрук ухмыльнулся.
— Ну, что поделать, мы обречены. Маркиз и герцог на пороге среднего возраста — это лучшие варианты, чтобы получить титул.
— Двадцать пять — не средний возраст.
Пембрук подошел к балюстраде и поставил туда свой напиток, оглядывая обширные внутренние сады Уортингтона.
— Но уже достаточный, чтобы задуматься о браке, — задумчиво произнес он.
Половина мужчин из аристократии ждали, пока желание жениться не одолеет их с такой силой, что сопротивляться будет невозможно. Многие, впрочем, ждали до глубокой старости. Но Нэд не был дураком — он прекрасно знал, что женитьба и наследник потребуются достаточно скоро.
Но, Господь свидетель, как же он этого не хотел. Меньше всего на свете его интересовали балы и романтическая чушь вроде прогулок под луной. А сама идея брака казалась ему нелепой. И до сегодняшнего вечера ему казалось, что Джон Невилл, маркиз Пембрук, его верный друг, разделяет его убеждения. Неужто…
— Бог ты мой, — мрачно сказал Нэд. — Да тебя поймали в сети, дружище.
— Кто-то уже расставил их и для тебя, Рэтленд.
Не пора ли Нэду молиться за упокой холостяцкой души?
Маркиз отвел взгляд.
— И не говори так, будто меня изловили только из корысти, — сказал он.
— Ты сам отметил, что именно титулы превращают нас в мясо.
— Она так не думает.
Нэд готов был поставить на то, что ровно так она и думает. Он иронично приподнял бровь и сказал с издевкой:
— Конечно, она у тебя особенная. У вас настоящая любовь.
Пембрук поморщился и отмахнулся.
— Да, у нас любовь! Хватит говорить так, будто в меня невозможно влюбиться.
Не невозможно, конечно, но крайне маловероятно. Браки по любви встречаются, но только у более удачливых мужчин. У тех, кто рожден без клейма власти, богатства и ответственности. Конюхи, трубочисты и матросы могут жениться по страсти и даже по любви, но такие, как он и Пембрук? Герцоги и маркизы, молодые, богатые и знатные — для них не существует вещей вроде любви.
У них есть только долг, который требует брака. И если Нэд хоть что-то понял в этой жизни, так это то, что мужчина вроде него должен жениться с широко открытыми глазами, в полной мере осознавая масштаб разочарования, который, без сомнения, его настигнет.
Герцог Рэтленд знал это, потому что сам был плодом такого брака. Сколько раз отец смотрел сквозь него? В этом взгляде плескалось равнодушие и кое-что похуже. Что-то вроде отвращения, как будто он бы с радостью вычеркнул сына из жизни, если бы это помогло повернуть время вспять.
Нэд был уверен, что отец возрадовался, когда смерть пришла к нему два года назад, освободив от ужасной реальности, которой он был обременен. От женщины, которая его поймала. От матери Нэда.
Она родилась без титула и состояния, поднявшись до самого высокого ранга в стране. Пришла из ниоткуда и стала герцогиней. О, она никогда не смотрела сквозь своего сына, нет. Она глядела на него во все глаза с гордостью и триумфом, но не за то, как он рос и как быстро осваивал языки, географию, историю, астрономию. Она гордилась, что его рождением укрепила свое положение.
И Рэтленд помнил всё это слишком отчетливо и ясно, чтобы поверить, будто что-то может быть по-другому. Как только он осознал себя, то поклялся, что никогда никем не очаруется, чтобы не разочароваться так же, как отец.
И теперь он подошел к своему другу, похлопал его по спине и вздохнул, наблюдая за золотым светом, что лился из зала.
— Не сердись, Пембрук. Но всё же я уверен, что любовь — это большое заблуждение. А женщины — это уверенность в наследнике, не более. Даже если ты нужен своей даме, твой титул нужен ей не меньше. Не сомневайся, друг мой.
Маркиз повернулся и посмотрел на Нэда.
— Правду про тебя говорят, Рэтленд.
— Какую?
— Что ты холодный и бессердечный ублюдок.
Нэд усмехнулся и сделал глоток из своего бокала.
— И это всё еще не делает меня неправым.
— Но это делает вас ослом.
Последние слова раздались снизу, из темноты, со стороны каменной лестницы, ведущей с балкона в сад. Женщина, сказавшая это, поднималась к ним с Пембруком плавно и уверенно. Маркиз не мог сдержать удивленного смеха.
— Дама чертовски права!
— Благодарю, милорд, — ответила она. — И если бы кто-то из моих друзей так сказал про мою любовь, я бы отправилась искать нового друга, с приличными манерами.
Пембрук издал звучный смешок и толкнул Нэда в бок.
— А что, не такая уж плохая идея.
Герцог молчал и прищуривался, пытаясь разглядеть женщину в вечернем полумраке. Она остановилась на полпути и прислонилась к внешней стороне дома.
— Учитывая, что вы прячетесь и подслушиваете разговоры, на которые не приглашены, — ехидно заметил Нэд, — не уверен, что вашей оценке моих манер можно доверять.
— Я не подслушивала.
— Нет?
Она покачала головой.
— Нет, я не подслушивала, а слушала. И не пряталась. Я просто стояла внизу и отдыхала, а вы выбрали именно этот момент, чтобы прочесть лекцию о порочности женщин. Впрочем, я уже слышала так много клеветы на свой пол, что едва ли ваши суждения меня поразили.
22 августа 1836 года
«Поющий воробей»,
Ковент-Гарден, Лондон
— Итак, дорогая, давай внесем ясность — ты сказала ему, что у тебя есть любовник?
Джози поставила на табуретку коробку с коническими свечами и посмотрела на улыбчивого американца, который облокотился на стойку «Поющего воробья» — новой таверны в Ковент-Гардене.
Его, Джейкоба Харриса, она нашла в похожей таверне в Бостоне через полдня после того, как ее корабль из Англии прибыл в Массачусетский порт. Хотя, конечно, это скорее он ее нашел. Джози тогда искала только настоящую, теплую еду, а не вяленое мясо и осточертевшие пикули, которыми она питалась целый месяц, пока плыла через Атлантику.
Ей указали на таверну «Осипший колокол», где можно найти не только пропитание, но и комнаты. Как только она туда вошла, этот американец поднялся ей навстречу. Как и толпа других, куда более опасных малых.
Джейкоб стал ее защитником в тот вечер. И в следующий. И на десятки других вечеров. Вскоре он перестал быть просто американцем и превратился сначала в ее благодетеля, а потом в делового партнера. И самого дорого друга, который у нее когда-либо был.
Он стал единственным человеком в мире, который знал о Джози всё. И единственным, кто от нее ничего не требовал.
Кроме того, Джейкоб был также единственным, кто при любых обстоятельствах был с ней честен, и иногда она считала это наименьшим из его достоинств. Как, например, сейчас.
Джози взглянула на друга и закатила глаза.
— Я не говорила ему, что у меня есть любовник.
Ее злило откровенное веселье в зеленом взгляде Джейкоба. Он ничего не ответил, чем только распалил ее гнев и смущение.
— Да не говорила я! Ну… — Джози вздохнула. — Ладно, я сказала это, но не совсем так.
— М-м-м, прекрасно! — протянул Джейкоб. — Не совсем так! Ну а мне, знаешь ли, не совсем нравится идея быть убитым твоим влюбленным герцогом.
— Умоляю тебя, Джейк, он выглядел каким угодно, но только не влюбленным.
Друг хмыкнул, но Джози проигнорировала его молчаливое несогласие.
— И вообще, — продолжила она. — Ты должен за меня порадоваться — если Нэд будет уверен в моей супружеской неверности, я добьюсь развода в два счета. Он не захочет выглядеть дураком.
— Он стал дураком, когда сам изменил тебе.
— Не в глазах британского парламента.
— Аргумент, достойный англичанки.
Она приподняла одну бровь.
— Я и есть англичанка.
— О, не переживай, у людей бывают проблемы и похуже этой.
Она рассмеялась и замахнулась на него, а потом раскрыла коробку со свечами.
— Вообще, половина разводов, которые одобрял парламент, произошли из-за того, что муж и жена вступили в сговор и наговорили друг про друга всякого, — продолжила рассуждать Джози. — Я буду счастлива сыграть прелюбодейку, если это даст мне свободу.
В ее груди поднялся приятный трепет. Свобода. «Поющий воробей» будет принадлежать только ей. Она сможет начать всё заново, без прошлого и его призраков, которые преследуют ее.
— Может, просто пригласим парламент к нам на открытие? — усмехнулся Джейкоб. — Они увидят, как ты выпиваешь, и поверят, что ты действительно пала.
Джози сделала вид, что хочет запустить в него свечой.
— Паршивая из меня герцогиня, не так ли?
— Не знаю, — пожал плечами Джейкоб. — Я мало что знаю о герцогинях, но ты уже выглядишь явно лучше, чем три года назад, так что не всё потеряно.
Он выпрямился за стойкой и скрестил руки на своей широкой груди.
— Но не заговаривай мне зубы, дорогая. Возвращаясь к теме твоего муженька — ты сказала ему, на кого именно он должен направить свой гнев?
— Нет, я просто дала ему пищу для размышлений.
Джейкоб рассмеялся.
— Что ж, — сказал он. — Значит, мне остается ждать, пока он не выяснит, кто прибыл в Лондон вместе с тобой? А потом… — он театрально возвел руки к потолку. — О, небеса! У меня не будет выбора, кроме как надрать его английский зад, совсем как мой дед в восемьдесят третьем. Да прольется кровь за независимость Джозефины!
Джози, смеясь, направилась через зал пустой таверны, на ходу поправляя стулья.
— Я не могу отвечать за то, что подумает этот человек, Джейк, — сказала она достаточно громко, чтобы друг услышал ее с другого конца комнаты. — Но я уверена, что он не захочет колотить тебя, потому что ему плевать на то, что я делала эти три года.
Джейкоб недоверчиво фыркнул.
— Это чушь, и ты это знаешь.
Она пропустила его замечание мимо ушей.
— Если он и рассердится, то только на меня. За то, что ставлю под удар его драгоценное наследие. Так что не беспокойся за своё лицо, милый, на самом деле, оно не такое уж и красивое.
Она повернулась и показала ему язык.
— Женщинам не нравятся сломанные носы.
— Еще одна чушь! — расхохотался Джейкоб. — Все женщины мира обожают мой сломанный нос.
Джози улыбнулась его самоуверенности и поднялась по ступенькам небольшой сцены в дальнем конце зала.
— На самом деле, — продолжил американец, — мне уже не терпится увидеть ублюдка. Хочу преподать ему урок.
Джози потянулась наверх, чтобы вытащить огарки свечей из пчелиного воска из огромного канделябра. Перед открытием нужно заменить освещение.
— К сожалению, мистер Харрис, — беспечно ответила она, — я очень сомневаюсь, что у вас будет шанс с встретиться герцогом.
— С чего бы? Он же придет тебя искать.
— Хочешь поспорить? — поддразнила она его. — Ставлю доллар на то, что Нэд скорее окажется в самой грязной забегаловке Лондона, чем здесь.
Джейкоб усмехнулся.
— Ставлю пять на то, что он войдет в эту дверь до конца недели. Не сомневайся, любовь моя.
Ей не понравилась уверенность в голосе друга. Как будто он уже выиграл пари. И еще меньше ей понравились его следующие слова, уже не такие веселые.
— В любом случае, герцогиня, нам пора приступать к работе. Тебе нужно, чтобы этот человек согласился на развод, а как ты этого добьешься, если не увидишь его снова?
Январь 1835 года
Один год и семь месяцев назад
Бостон, Массачусетс
Едва ступив на американскую землю, герцог Рэтленд направился к ряду таверн, расположенных недалеко от пристани. Соль и ветер витали в ночном воздухе, цепляясь за шерсть его длинного пальто.
Но Нэд верил, что всё не зря. Что бесконечные ночи, проведенные в неудобной койке на борту корабля того стоят. Во время путешествия он не был способен на сон — чаще всего он просто стоял на палубе, глядя на бескрайнее черное море и небо, залитое холодными звездами.
На самом Нэд не отказался бы от теплой ванны, огня и мягкой постели, но эту роскошь он позволит себе позже — как только найдет ее. Он убедил себя, что это случится здесь, в Бостоне.
Герцог уже провел долгие месяцы, ползая по городам старой Европы — сначала были Осло, Амстердам и Брюгге. Затем Париж, Мадрид и Рим. Сколько стран он не объездил — нигде не было ее.
Идеи, где искать жену, ему подкидывали ее сестры, а он был так ослеплен горечью и отчаянием, что совсем забыл, что как бы ни ненавидела его Джози, ненависть ее «Опасных сестер» в разы сильнее.
Но в итоге одна из них сжалилась и сказала ему правду.
— Она захотела оставить вас, Ваша Светлость, и мы ценим ее желание превыше всего.
Будь прокляты эти женщины с их солидарностью! Разве они не хотят, чтобы их сестра нашлась? Им что, не приходит в голову, что она может быть в опасности? Ради Бога, с одинокой, потерянной и такой красивой Джози может случиться что угодно, ведь мир не полнится праведниками. Она даже может…
Нэд тряхнул головой и остановил эту мысль. Нет, она не может. Джози не умерла. Если бы она умерла, он бы уже знал об этом. Даже после всего, через что они прошли, после всей печали и ненависти, он бы знал, если бы она была мертва. Она его жена, в конце концов.
Еще пару дней, и будет ровно год с тех пор, как она уехала. И ровно год с другого события, память о котором вызывала острую боль в груди Нэда. И он знал, точно знал, что Джози тоже это чувствует. Год с потери их ребенка.
Их дочь не вернуть ни одной силой в этом мире, но Нэд поклялся, что вернет свою жену любым доступным способ. Вернет, чтобы любить ее и каждый день говорить ей об этом вслух. Он не может воскрешать мертвых, но может исправить всё, что они с Джоз сломали.
Другого ребенка не будет, но их двоих будет достаточно. Всегда было достаточно. Если бы он только понял это раньше…
Ему потребовалось больше времени, чем он рассчитывал, чтобы найти нужную таверну. «Осипший колокол». Нэд почти час блуждал по извилистым лабиринтам улиц незнакомого ему города.
Не помогало и то, что его акцент и одежда, как и манера держаться, выдавали его происхождение. Большинство американцев не были заинтересованы в том, чтобы помогать англичанину, тем более такому, как он.
Но ради Джози он уже объездил полмира — побывал в странах куда старше, серьезнее и почтительнее, чем эта. Так что Нэд не собирался позволять Америке удерживать его жену вдали от него.
Он ворвался в прокуренный трактир, где его тут же атаковали тусклый свет и голоса десятков мужчин, ежеминутно поднимающих вверх свои кружки. Но были не только мужчины — женщин тоже было не мало, и они тоже верещали и смеялись.
Нэд жадно вглядывался в их лица, выискивая только одно, то самое лицо.
Помещение было так плохо освещено, что он не мог сказать с уверенность, есть ли среди этих женщин Джози. Однако если верить наводке, которую он получил от своих помощников несколько месяцев назад, она должна быть тут.
Именно в «Осипшем колоколе» выступает женщина, о которой шепчется весь Бостон. Светлые волосы, идеальное лицо и голос — словно щебет певчих птиц. Она появилась здесь из ниоткуда, и никто не знал ее настоящего имени. Ее называли Голубкой.
Конечно, ходили слухи, что она француженка, но американцы всех красивых женщин считают француженками, так что не стоит брать это на веру. Она вполне может оказаться и англичанкой.
Сердце Нэда забилось чаще, когда он представил, что уже сегодня всё закончится. Он будет достаточно близко, чтобы обнять ее. Обнять, а потом схватить за талию, перебросить через плечо и унести на корабль, который доставит их домой. И каждый день обратного пути Нэд потратит на то, чтобы извиняться перед ней и любить до потери сознания.
Но пока что мечты далеки от реальности, потому что Джозефины в комнате нет. Нахмурившись, Нэд проследовал к стойке, чтобы купить эля и обдумать дальнейшие действия.
Его взгляд упал на дверной проем в задней части комнаты, за которым открывалось еще одно помещение. Людей там больше, потому что там есть сцена. Ну конечно! Если Джози выступает, она может быть там. Нэд направился бы туда незамедлительно, если бы не тяжелая рука, опустившаяся на его плечо.
— Эй, денди, — обратился к нему низкий мужской голос. — Похоже, ты заплутал.
Нэд дернул плечом и сбросил с себя руку, а потом повернулся, готовый к бою. Американец, который стоял к нему вплотную, не отступил. Он был ниже герцога на полголовы, но зато в два раза шире.
Нэд уже и не помнил, когда дрался в последний раз, но был уверен, что навыки, приобретенные в юности, помогут ему, если возникнет такая необходимость. И всё же лучше отделаться разговором. Он отрыл рот, чтобы сказать, что пришел с миром, но американец его опередил:
— Тебе здесь не рады.
Нэд удивленно вскинул брови.
— Тут не рады мужчинам, у которых есть деньги на выпивку?
Что-то промелькнуло во взгляде американца. Нечто среднее между интересом и отвращением.
— Тут не рады британцам, которые не знают своего места, — сказал он и кивнул на дверь. — Ищи другое заведение, чтобы напиться.
Нэд помолчал секунду, а потом залпом осушил кружку с элем и резко поставил ее на стойку. Затем он достал из кармана несколько монет и протянул их своему неприятному собеседнику.
— Дай мне пять минут в том зале. Я ничего там не сломаю, просто посмотрю.
Август 1836 года
«Поющий воробей»,
Ковент-Гарден, Лондон
Она была в Бостоне. Нэд объездил полмира, а она всё это время была в том самом богом забытом городе, в богом забытом кабаке. Сожаление и злость прожигали его душу раскаленным железом.
— А ну убрал руки от моей жены, — прорычал он, пробираясь мимо столов и перевернутых стульев.
Он должен был искать лучше. Надо было разорвать то проклятое место на части, а он поддался разочарованию. И сейчас он стоит посреди пустой таверны в Ковент-Гардене и едва может дышать от гнева.
Нэд даже не знал, на кого сердился больше — на Джози, которая так хорошо от него спряталась, или на ее сестер и собственную мать за то, что так старательно ей помогали. Или на самого себя за неспособность просто взять и найти ее?
Хотя, теперь можно сказать, что он нашел ее, ведь она была в Бостоне, и этот проклятый американец тоже там был. Нэд наблюдал, как он осторожно ставит на пол его жену, а потом перевел взгляд на его кривой нос и хмыкнул, довольный своей работой.
Но вспышка злорадства быстро сменилась яростью, когда он в полной мере осознал, что этот человек прикасался к его Джозефине. К смеющейся и счастливой Джозефине. Когда он сам в последний раз видел ее такой?
Ее смех, — свободный, легкий и чертовски совершенный, — теперь был предназначен для другого мужчины. А Нэду осталось только вспоминать, как она когда-то смеялась вместе с ним. Видит Бог, на свете нет ничего лучше смеха его жены.
Ревность бушевала в Нэде, пока он смотрел, как Джози опирается на руку этого подонка. Но он всё еще отказывался верить, что она ушла от него к американцу. Нет, она бы ни за что не променяла его на американца. Даже несмотря на то, что этот зеленоглазый черт шире Нэда. Смелее Нэда. И, возможно, даже красивее Нэда.
Может, доломать его нос?
Герцог глубоко вздохнул, стараясь унять гнев. Джози всё еще его жена, и этот проклятый янки ничего не может с этим поделать. И он больше не прикоснется к герцогине Рэтленд, даже если для этого придется утопить его в Атлантике.
Джози расправила плечи и встала перед другим мужчиной, будто услышав мысли Нэда и стремясь защитить того, кто только что держал ее на руках. Герцога захлестнула волна жгучей зависти.
Еще один глубокий вдох не помог. Вообще-то, всё это не должно было стать таким сюрпризом. Нэд навел справки и знал, что Джози прибыла в Лондон с мужчиной. Кроме того, она сама намекнула на свою измену. Но, хоть он и был подготовлен к мысли о том, что у нее есть любовник, видеть ее с другим оказалось слишком жестоким ударом.
— А вот и герцог, — протянул американец. — Добро пожаловать в «Поющий воробей», Ваша Светлость.
— А вот и муж, — рявкнул Нэд. — Мы всё еще женаты, Джозефина, если ты забыла.
Она спокойно заглянула ему в глаза. Какого черта? Как, во имя Господа, у нее получается быть такой спокойной?
— Про такое не забудешь, — усмехнулась она. — Сложно забыть о том, что по закону я всё еще считаюсь твоей прислугой. Но это не надолго, я больше не собираюсь играть эту роль.
Нэд подавил в себе острую потребность увести ее, закрыться в какой-нибудь подсобке и продемонстрировать, насколько хороша может быть роль жены. Заниматься с ней любовью так долго, пока она не сорвет голос и не выкинет из головы последние три года.
Но вместо этого он опустился на стул за ближайшим низким столиком в темном углу. По крайней мере, Джози не сможет видеть его так же хорошо, как он видел ее, а это хоть какое-то, но преимущество. Нэд чувствовал, что каждое его движение преисполнено яростью и желанием разнести таверну в клочья, и это выставляет его дураком.
— Я не позволю тебе наставлять мне рога на глазах у всего Лондона, — сказал он.
Она стала еще прямее, когда услышала эти слова.
— Хотела бы я сказать то же самое, мой дорогой муж.
Горячий и ядовитый стыд тут же затопил грудь Нэда. Чтобы как-то подавить это чувство, он удвоил свой гнев, направив его на американца. Тот уже потянулся, чтобы приобнять Джози за плечи.
— Я не ясно выразился? Убери от нее руки.
На мгновение ему стало страшно, что этот мужчина никак не отреагирует. Просто пошлет к черту и Нэда, и его слова.
Американец застыл и смерил герцога взглядом, полным презрения, но всё же отступил и поднял ладони к верху. Его смех прозвучал слишком громко в пустом помещении.
— Видит Бог, я последний, на кого тут можно злиться, — почти примирительно сказал он.
— А еще мы не собирались принимать сегодня посетителей, — добавила Джози, кинув взгляд на своего любовника. — Дверь должна была быть заперта.
С этими словами она направилась к бару, делая вид, что не заинтересована ни в одном из мужчин, окружавших ее. А у Нэда осталось еще меньше сомнений в том, что она спала с этим недоумком. Герцогу хотелось умереть от мысли, что Джози была неверна, но как он мог ее в этом винить? Он не должен был удивляться.
Прошли годы с тех пор, как она ушла. И он тоже не был ей верен.
Не был, да, но только один раз. И не так. В нем говорило лишь уязвленное самолюбие и жажда наказать ее, а она… Нет, он отказывался верить, что она отдала свое сердце другому мужчине. Даже если всё вокруг кричало об этом, он не поверит, пока она сама об этом не скажет.
Нэд молча наблюдал, как Джози обошла барную стойку, поставила на стол небольшой стакан и налила себе выпить.
— Как вы нас нашли, Ваша Светлость?
«Нас». Нэд возненавидел это слово, которое привязывало ее к другому мужчине. Вместо ответа он задал ей встречный вопрос:
— Какого черта ты здесь делаешь?
Она приподняла одну бровь.
— Здесь, в Лондоне? Мы же это уже обсуждали.
Ее игры всегда сводили его с ума, но если раньше во время них он сгорал от желания, то теперь — от бешенства.
— Какого черта ты делаешь в этом пабе? — поцедил он, сжав пальцы так сильно, что побелели костяшки.
— Мы предпочитаем слово «таверна», — улыбнулась Джози.