О чем история:
Я сделала тест на беременность и он показал две полоски. В этот же день узнала, что муж изменяет. В один момент я потеряла и ребенка, и мужа…
Не могу никому верить. Тем более мужчине, который спас меня и первым отвез в больницу. Он говорит, что влюблен, но я не хочу больше обжигаться…
Глава 1
— Кисунь, вечером сбегу от жены… Придумаю что-нибудь… Жди меня, белье можешь не надевать, я голоден… Очень голоден, — под конец фразы голос моего мужа стал томным и многообещающим.
Таким, какого я давно от него не слышала в свою сторону…
Я замерла. Липкий холодок пробежал по позвоночнику.
В одно мгновение словно превратилась в ледяную статую – безмолвную и хрупкую.
Тишина коридора оглушила.
Там, за стеной, стоял мужчина, с которым я делила свою жизнь, и тихо, словно вор, разговаривал с другой женщиной.
С другой…
Внутри я вся словно покрылась коркой толстого льда, а пальцы, сжимавшие тест на беременность, заиндевели.
Положительный тест. Впервые за столько лет бесплодных попыток две полоски на нем покраснели, я так торопилась сказать ему об этом… Так торопилась!
— Прощаюсь, целую… ты знаешь, куда… — шепот за стенкой от человека, которого я считала самым близким столько лет, прозвучал ударом молотка по крышке моего гроба.
Колени подогнулись. Живот свело страшной судорогой. Оперевшись рукой о прохладную стену, я начала ртом втягивать воздух, чтобы снизить накал нарастающей изнутри боли.
Она свербела и закручивала, закручивала штопором все жилы, все нервы, все мысли и чувства.
Перед глазами все поплыло…
Нет, нет, нет!
Вдох-выдох. Выдох – вдох.
Холод внутри резко сменился жаром. Или это в комнате вдруг неожиданно поднялась температура?
Щеки потеплели, а в яремной впадине, там, где и находится душа, колкий лед вдруг превратился в острые металлические шипы. Он каждого вдоха они становились все больше и больше, острее и больнее впиваясь в плоть, стремясь вырваться наружу.
Ни сглотнуть – ни выдохнуть.
Я прислонилась спиной к стене, зажмурилась до пестрой боли, до жгучих искр из глаз. Сжала зубы. Почувствовала, как страшная гримаса исказила лицо, как натянулись канатами вены на руках, резко складывая пальцы в кулаки.
Предатель…
Больно ударилась затылком о стену.
Предатель, предатель…
По щекам потекли непрошенные струйки горячих слез. Огненным ручейком они стекали мимо ушной раковины, к шее, выжигая на своем пути все самое хорошее и доброе, что помнилось мне за нашу долгую, и, казалось, счастливую жизнь с мужем.
Предатель… Как ты мог?!
Мне хотелось рычать, снова удариться затылком о стену так, чтобы все, что я услышала только что, пропало, выпало из моей головы. Но это было невозможно…
— Тамара? — лицо Тагира казалось ненастоящей алебастровой маской в сумерках коридора. Он явился, словно дьявол из преисподней, неожиданно и неотвратимо, чтобы столкнуть меня в пропасть. Черные глубокие глаза, ухоженная щетина, громада мышц, которая прежде казалась мне защитой от всего мира… Человек, которого я называла мужем три счастливых года… — Тамара? Что с тобой?
— Тты… — зубы начали отбивать чечетку. Боль закручивалась, собиралась новыми витками в грудной клетке, спускалась в живот.
— Я… я все слышала…
В его черных, как глубокая ночь, глазах, сначала промелькнула растерянность, потом - сомнение, а после - уверенность в собственной правоте и непогрешимости.
За столько времени я научилась различать все его эмоции, жадно ловить их, как тонкая травинка - солнечный луч. И сейчас прекрасно видела: мозг его, работающий всегда точно и быстро, сейчас придумывает, ищет оправдание, лазейку, как крыса ищет выход из лабиринта…
Ох…
— Тамара, ты заблуждаешься. Ты себе напридумывала что-то.
Я ухватилась за тонкую майку на груди, собрав ее в жменю, будто таким образом можно было успокоить бешено разгоняющее ритм сердце.
— С кем ты говорил? Кто это? “Кошечка”? «Целую»?
Мой голос срывался, перед глазами все плыло. Но я видела, как Тагир вдруг ощетинился всеми иголками, что жили внутри него. Ему никогда не нравилось, когда я вела себя так - говорила громко, высказывала свои претензии. И сейчас его лицо окаменело…
— Да! Да! — будто выплюнул мне в лицо. Он резко оттолкнулся рукой от стены и провел пятерной по волосам. — А что ты хотела? У нас секса не было месяц. Месяц! Я живой мужик! Ясно?! Мне нужно, в конце концов, это физиология! Я…Хочу! А ты! Ты не способна на все это! Сколько я должен терпеть?!
— Терпее-е-еть? — визгливо отозвалась, ощущая, что еще секунда - и я ударю его со всей силы, какая только есть в моем тонком и хрупком теле. — Терпеть?!
— Да! Она лучше! Умеет многое. Не принимает все бревном, как ты. И хочет! Хочет! Ясно?!
Словно пружина распрямилась, больно толкнувшись чуть ниже пупка заточенным краем железа.
Как больно…
Плевать!
— Куда ты? — его голос ударил меня между лопаток. — Куда ты собралась? Вернись обратно!
Не с первого раза, но замок, наконец, прокрутился. Дверь распахнулась, обдавая сыростью улицы, заставив танцевать юбку вокруг колен.
Я больше не хочу, не могу видеть его! Его лживое, предательское лицо! Уйти, вперед, быстрее, не давая ему возможности оплести, словно путами, своими словами!
— Чеерт! — Холодная весенняя земля обжигала ступни, но о том, чтобы вернуться в дом и надеть обувь, не было и речи.
Я вихрем рванула к забору, за которым начиналась улица с дорогой.
В такую погоду сейчас в нашем коттеджном поселке должны были быть люди, прогуливающиеся под ветвями раскидистой сирени. Люди, которые могли защитить меня от этого ужаса, бьющегося в висках.
— Тамара! — Тагир явно не собирался оставить наш разговор в таком подвешенном состоянии. Бросился за мной, схватил на руку, дернул на себя, выбивая из легких воздух.
«Мамочка, прощай!», — два слова бились в сознании. Я смотрела, как через деревянный мост, не оборачиваясь, переходила маленькая девочка в белом кружевном платье и не могла ничего сделать. Плотный туман нарастал из реки и окутывал собою все вокруг – и то, что было впереди, и то, что было позади. Мне хотелось вскинуть руку и криком, жестом остановить ребенка, но я не могла – все мышцы будто одеревенели, а крик замер в саднящем горле.
«Прощай…», — прошептала одними губами и зажмурилась…
Возвращение в реальность давалось с трудом. Тяжелые веки еле поддавались – такое чувство, будто в глаза швырнули песком. Сон, или видение с отдаляющейся маленькой девочкой, так похожей на меня, все еще отдавался томительной и звенящей тоской в сердце.
В горле першило, язык разбух, а голова стала чугунной – ни поднять, ни повернуться.
— Лежи, лежи, — незнакомый женский голос прозвучал отдаленно, будто через слой мутной воды. — Сейчас проколемся и станет лучше.
— Г-где…я… — сфокусироваться на себе удавалось с трудом.
— В больничке, — через щелку, на которую хватило сил открыть глаза, рванула ослепляющая белизна. Видимо, больничной палаты.
— Сейчас врач придет и все объяснит, — невидимая сердобольная женщина поддерживающе коснулась руки – почудилось легкое касание чуть выше локтя. Она тяжело вздохнула и вышла – шаги прошелестели дальше, звякнуло стекло и щелкнула дверь.
Врач…
И тут же осознание навалилось разом: вспомнилось все, что было недавно: и белое лицо мужа, и сильная боль в животе, и сумерки бесстрастной улицы.
Никогда не думала, что это когда-то случится именно со мной. С нами. Еще когда я стояла в белом свадебном платье напротив него, он смотрел на меня сияющими глазами, а сейчас этот влюбленный взгляд был предназначен не мне. Другой женщине.
Мир будто замер, пропали звуки, голоса, запахи. Вселенная словно впервые увидела меня, уставилась своим изучающим взглядом, говоря: теперь ты знаешь. Что будешь делать дальше?
В самом средоточье сердца заклубилась тьма, она дергала за ниточки по всему телу, отчего дрожали кончики пальцев, становились мягкими колени, к глазам подступала предательская влага.
Говорят, что перед смертью калейдоскопом проносится вся жизнь. Сейчас перед моим внутренним взором проходили все счастливые моменты с Тагиром.
Первая улыбка. Легкое касание. Робкий вопрос. Нежный поцелуй.
Наш первый раз, когда боль смешалась с удовольствием, и я поняла: так будет только с этим мужчиной.
Не будет. Теперь ничего уже не будет…
Черный клубок в груди нарастал, мысли закружились испуганными кладбищенскими птицами.
Не плакать! Не плакать!
Горло стянуло, как удавкой, спазмом. От недостатка воздуха закружилась голова, в носу засвербело.
Я зажмурилась до пестрых огоньков под глазами и постаралась сделать длинный вдох. Грудная клетка от напряжения заболела – или это заболела душа, которая сворачивалась внутри и дрожала в агонии?
С огромным трудом я положила руку на живот и все поняла.
Мне не нужен был врач, его соболезнования, отстраненные сухие слова поддержки.
Я уже все поняла: внутри меня не зарождалась жизнь. Та маленькая девочка, что должна была вырасти в умную красавицу, ушла, оставив только пустоту…
От этого понимания, от этой мыли, чернота внутри лопнула. Она растеклась по всему телу, залила жаром щеки, затрясла ознобом предплечья, зажглась убивающим огнем в солнечном сплетении, заполнила болезненной пустотой живот, заструилась обжигающими слезами по щекам.
Я чувствовала: теперь я полностью одна. Одна во всем мире, на целой планете, на которой нет никому до тебя дела…Чернота выливалась из меня потоками горячих слез, оставляя после себя пустоту, от которой начинало постепенно мутить. Голова кружилась, и все тело, до кончиков ресниц, словно разом заболело.
Одна…одна…одна…Боль пронзала виски, пульсировала в сердце, ржавым ножом вырезая на коже буква за буквой: ОДНА!
Он обещал, что мы всегда будем вдвоем, но сейчас я была здесь, за кулисами его жизни, в абсолютном одиночестве, сломленная, жалкая, покинутая и обманутая, ощущая только свою боль и его предательство.
Одна.
— Сестра! Успокоительное! Моей жене плохо! — голос Тагира прозвучал камнепадом в горах – неожиданно и жестко.
И тут же все завертелось: хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, в руку вонзилась игла.
— Тшшш, Тамара, успокойся, — голос мужа подавлял, мне хотелось крикнуть ему, чтобы убирался, но все, на что хватило сил, это только шумно выдохнуть сквозь зубы.
— Вколем успокоительное, она поспит. Вы – муж?
— Да! Да! — Тагир будто отмахнулся от вопроса.
— Вам нужно уйти, здесь пока нельзя находиться, посещения – после трех.
— Я договорился, — жёстко обрубил он чужое предложение, как всегда, когда ему что-то не нравилось.
— В таком случае, прошу вас не мешать ей.
Меня снова сковало ватным одеялом безразличия. Видимо, лекарство начало действовать.
— Тамара, — спустя какое-то время сквозь сон услышала я. — Все будет хорошо, у нас еще будут дети. Не сейчас, так позже. Ты нужна мне.
Тагир, как ты мог, Тагир… — ты предал не только меня, но и нашу маленькую, не рожденную дочь…
По первому этажу просторной клиники сновали золотистые солнечные лучи. Они отталкивались от медсестер в ослепительно белых халатах и рассыпались искрами на натертом кафеле. Эта радостная картина продолжающейся жизни казалась ненастоящей. Как мог весь мир ликовать и двигаться вперед, когда моя жизнь остановилась, рассыпалась на множество острых осколков? Это казалось неверным, неправильным.
Я прижала к себе небольшую сумку с вещами и лекарствами. В больнице пробыла совсем недолго, но и это пребывание едва ли отпечаталось в моем мозгу – кроме необходимого лечения врач давала мне убойную дозу успокоительного по просьбе Тагира. И потому даже сейчас, ожидая мужа в фойе клиники, я не ощущала в себе ничего, кроме смертельной усталости.
— Тамара, Тамара! — прямо передо мной остановилась молоденькая медсестра – она обычно приносила обеды и ужины в палату. Тагир не мог позволить, чтобы его жена оказалась в простой больнице и определил в современную клинику с сервисом лучше, чем в самых лучших гостиницах. Девушка прищурилась, словно набираясь смелости, а потом выдохнула: — Тамара, в эти дни вам приходили букеты цветов, но ваш муж… Он просил вам их не приносить. Наверное, это были цветы от ваших родственников. Он… Он не хотел, чтобы вы их видели.
Я непонимающе глянула на нее. Слова с трудом переваривались в воспаленном мозгу. Родственников? Моя единственная родственница – мать, которая, выбирая между бутылкой и оплатой за квартиру, выбирала выпивку. Траты на цветы для нее казались немыслимой роскошью. Да и то, что она бы пришла ко мне в больницу – слишком сомнительно и совсем не похоже на нее.
— Букеты не были подписаны, только с одной запиской: «Выздоравливайте!», — скороговоркой проговорила медсестричка. А потом будто опомнилась, что сделала оплошность, вытаращила глаза и смешно округлила рот. — Ваш муж наказал об этом вам не говорить, но это… это же было бы неправильно!
— С-спасибо, — медленно отозвалась я. — Вы все правильно… все правильно сделали…
В голове нарастал шум и снова начало мутить. В мою палату не пускали никого, я почти не видела людей, и большое пространство просторного холла клиники начало утомлять.
То, что девушка рассказала о цветах, быстро выветрилось из головы. Наверное, она что-то перепутала или неверно поняла. Кто мог принести мне букет? Точно не мать и не подруга – та даже не знала, что со мной случилось несчастье.
Тагир передал, что приедет за мной ровно в четыре, но я собралась чуть раньше – на целых полчаса и столбом стояла возле красивого фонтанчика, облицованного розовым мрамором.
Захотелось глотнуть свежего воздуха, и я, еле передвигая ноги, вышла в прохладу ранней весны.
И тут же из-за угла пахнул холодный ветер.
Неожиданный и резкий.
Угнал в канаву полиэтиленовый пакет, хлестнул по ногам колючей пылью, припорошил глаза.
Серая тучка набежала на солнце.
Я запахнула на груди тонкий тренч, успев моментально озябнуть. Но холод снаружи не шел ни в какое сравнение с холодом внутри.
— Тома! — Тагир укутал меня огромным пушистым одеялом, которое всегда лежало в его машине. Его тяжесть и тепло на плечах показались спасением. — Я так и знал, что ты выйдешь раньше, как знал – ты решишь замерзнуть тут одна.
Он смотрел на меня ровно с таким же выражением лица, как и прежде. Будто между нами не было тех страшных, обидных слов и смертельной ситуации, раскроившей нашу жизнь на до и после.
— Давай скорее садись в машину, я включу печку на максимум, быстро согреешься.
— Тагир, я… — сама не знаю, что хотела ему сказать. Голова стала ватной, язык – большим и разбухшим, а ноги – слабыми и мягкими.
Но он даже не стал меня слушать. Взял под локоть, осторожно довел до внедорожника, усадил в машину, дождался, когда я пристегнусь ремнем безопасности.
Мне нужно было ему многое сказать, но силы, затраченные на такую короткую дорогу – из палаты в машину, - быстро покинули тело.
Тагир, будто понимая, что я чувствую, выкрутил громкость радио, чтобы музыка звучала ненавязчиво, и плавно повел машину вперед, узнаваемой дорогой, которая вела прямо к дому, бывшему прежде нашим.
— Тамара, — голос его звучал умиротворяюще и убаюкивающее. — Врач сказала, что тебе нельзя волноваться. Никаких стрессов. Да и я не хочу, чтобы ты волновалась. Тот разговор…
Я болезненно зажмурилась и отвернулась к окну, за которым медленно протекала река из машин, редеющая при подъезде к нашему поселку.
— Это все было ошибкой. Ты нужна мне. Я был ослом, что наговорил тебе всякого. Я все придумал, сказал лишнего. От злости. Сам не понимаю, что на меня нашло тогда. Теперь ясно: ты была в положении и потому вела себя… вела себя не так, как я привык.
Тагир протянул руку и провел ею по моему плечу, осторожно огладив.
— У нас все будет по-прежнему. Ты сама увидишь, что все будет хорошо.
Я тяжело сглотнула. Может быть, Тагир прав. Мне действительно уже какое-то время не хотелось близости, чувствовала себя неважно, да и теперь понятно, - почему. Возможно и тот разговор мне привиделся, я уже и сама не помнила точно, что слышала, да и слышала ли вообще?
Он вышел из машины, чтобы открыть ворота к дому. Я смотрела ему в спину, видела, как уверенно и легко он двигается, как открывает ворота, как подмигивает мне, обезоруживающе улыбаясь одной из своих привычных и милых улыбок, от которых у меня прежде ёкало сердце. Убаюканная долгой и размеренной дорогой, мне не хотелось двигаться, хотелось оставить все, как есть. Тагир помог дойти мне до дома, и я повернулась к нему.
Я посмотрела на свой дом, на свои деревья, которые высаживала весной, на мужа, который всегда лучше знал, что нам делать и как жить, и вздохнула. Только потом поняла, что из этой привычной картины что-то выбивалось, царапало взгляд.
Возле нашего крыльца с краю, практически в кустах, стоял огромный букет – лиловые, синие, розовые, васильковые, желтые цветы радостно улыбались мне, подмигивали буйством красок, смеялись пестротой, и, как будто провода, подключали к гудящей жизни земли.
— Я приеду вечером, привезу ужин. Ничего не готовь, только отдыхай, — Тагир склонился надо мной и с беспокойством глянул в лицо. Я так и уснула в кресле, проспала, видимо, весь вечер и ночь.
Тагир выглядел свежим, довольным и спокойным.
— Твои лекарства на столе.
Он провел рукой по своим волосам, бросил короткий взгляд на отражение в зеркале, висевшем надо мной и явно остался довольным увиденным.
— Если не захочешь ужинать дома, пойдем туда, куда скажешь.
Я вытянула затекшую ногу и выдохнула.
— На следующей неделе будет ужин с моим шефом, можем сходить, купить тебе платье, за любую сумму, — он подмигнул мне. — Нужно, чтобы моя жена выглядела лучше всех.
— Я не…
— Нет нет, отказы не принимаются, — он торопливо глянул на наручные часы, спохватился, хотел было наклониться и поцеловать меня в щеку, но я отвернулась. Выпрямился и сказал, глядя сверху вниз: — Сейчас идет важный процесс, мне нужно показать нашу семью с лучшей стороны. Благодаря этому у меня будет больше баллов, я хочу, чтобы ты была мила.
Он упорхнул, будто его и не было.
Я медленно встала, встряхнула задеревеневшие конечности. По позвоночнику будто побежали пузырьки воздуха. После ночи в кресле я выглядела также, как и чувствовал себя: ободранной вороной, залетевшей в чужой огород.
Подумать о том, с чего лучше начать день: почистить зубы или расчесаться, мне не дали – напев райских птиц дверного звонка разрушил утреннюю тишину.
— Здравствуйте, — я, часто моргая, смотрела на мужчину, который легко улыбался мне краешками губ. Высокий, в несколько раз больше и выше, чем я, он стоял в проеме двери и глядел невинными серыми глазами, в которых, однако, плясали затаенные веселые огоньки.
Солнце играло в его темных, мягких волосах, легко спускалось по широким плечам, окутывало большие сильные руки. Не сразу, но я его узнала: это был тот незнакомец, которого я видела в день, когда лишилась чувств на пороге собственного дома.
— Как хорошо, что ты дома, — легко улыбнулся он, и в моей груди что-то кольнуло. Мужчина с напускной осторожностью глянул мне за плечо, озадаченно потер указательным пальцем щетину на внушительном подбородке. — Ты-то мне и нужна.
Как только он перевел взгляд на меня, я тут же почувствовала, что зря встала так поздно, зря не почистила зубы и совершенно зря не расчесалась. И от того, что испытала эти неведомые прежде эмоции, внезапно разозлилась на себя и на него.
— Что вам нужно?
Но его моя грубость, казалось, совсем не испугала. Он снова мягко улыбнулся и каким-то неведомым образом просочился во двор дома.
— Он должен быть где-то здесь!
— Что вы себе… Вы что? — задохнулась я от наглости незнакомца.
— Да, прости, сразу не представился, — он повернулся с шутливым, но довольно изящным поклоном, что было удивительно для его внушительного роста и плотной комплекции настоящего борца ММА. — Я ваш сосед, только-только переехал сюда. Мы сталкивались несколько раз, но… Думаю, ты меня не запомнила.
Я сощурила глаза.
Он показал взглядом на дом за воротами слева.
— Сосед, — медленно повторил, будто говорил с ребенком. — Живу рядом. Меня зовут Влад, и я думаю, мы будем друзьями.
— Ну уж нет, — я сложила руки на груди.
Но моя воинственная поза не произвела на него никакого впечатления.
Влад легко повернулся и прошагал к красивым кустам, которые росли вдоль дома. А потом сказал заговорщицким шепотом:
— Он любит прятаться в тени.
— Кто? — каким-то невероятным образом он включил меня в свою игру, и я тихо, почти на цыпочках, шла за ним след в след по собственному двору, приглушая голос.
— Сто раз пожалел, что согласился взять его! — игнорируя мой вопрос, Влад присел на корточки, заглядывая под куст пионов. А после повернулся и медленным, тягучим, обволакивающим взглядом прошелся по мне – от носков туфель, выше, по ногам, выше, по плоскому животу, выше, задержался на груди, а потом снова выше, - и остановился на губах.
Так, смотря снизу вверх, он выглядел довольно безопасно, но я видела: он явно силен, легко управляет своей недюжинной силой, и точно знает себе цену. В его повадках чудилось что-то кошачье, но в то же время хищное и немного дикое. То, что может больно оцарапать, если что-то пойдет не так.
— О ком вы говорите? — я снова сложила руки на груди, закрываясь от его нескромного взгляда. Влад медово улыбнулся и сразу посмотрел глаза в глаза.
Мне стало не по себе, руки покрылись гусиной кожей.
— Я? — он встал рядом, настолько близко, что я могла ощутить приятный аромат его парфюма – не резкий, с нотками сандала и каплей корицы. — Разве я уже не сказал?
Солнечные лучи бликами рассыпались в его густых ресницах, подчёркивая диковатый огонек, который затеплился в глубине зрачка.
— Представляешь, нашел на улице маленького несмышленого котенка, привел домой, обогрел, а он взял, да и сбежал, — взгляд Влада задержался на моих губах, но только мне стоило их поджать, как он снова посмотрел ровно – практически зрачок в зрачок.
— Здесь его нет, вам стоит уйти, — я взяла себя в руки и перестала шептать, как делала это, когда мы искали пропажу.
— А тебе бы этого хотелось? — Влад снова понизил голос, и от этой интимной перемены внутри что-то дрогнуло.
А после разом вспыхнуло: что он себе позволяет?!
— Что вы себе позволяете?!
Влад показал раскрытые ладони, будто сдавался в ходе военных действий.
— Не хотел тебя обидеть, а только лишь узнать – как ты себя чувствуешь.
Я прищурила глаза.
— Это ваши букеты? Вы посылали мне цветы?
— Всего лишь жест вежливости, — он посмотрел таким глубоким, долгим взглядом, что мне захотелось запахнуть на себе одежду плотнее.
— По-моему, вам пора уходить…
Он вдруг подошел на шаг ближе, медленно, глядя мне в глаза, гипнотизируя взглядом, поднял руку… и легонько, даже не касаясь лица, поправил разметавшиеся волосы за ухо.
Блистер, еще один… Глоток воды.
Одна из таблеток показалась на вид достаточно большой на вид, и я сначала отложила ее, но потом подумала… вздохнула… и снова выпила.
Не хочу, чтобы вся моя жизнь полетела под откос…
Я обвела глазами комнату на первом этаже и застыла в своих странных раздумьях на грани яви и сна. Большой диван, застеленный плюшевым, очень мягким и приятным одеялом. На нем никогда не будет валяться и смеяться маленькая девочка…
Огромный стол, из породы какого-то редкого дерева…
На него никогда не положит свои полненькие локоточки девчонка и не попросит налить ей молока…
Все, что меня окружало сегодня, стало бездушным и серым.
Я аккуратно сложила в стол все препараты, что прописал врач и направилась к креслу. Хотелось снова лечь и уснуть, отгородиться от всего этого мира, который прежде был наполнен запахами и красками, обещаниями и намеками на будущие приключения. Сейчас я не чувствовала ничего внутри себя. Только сырую мглу и серую слякоть.
— Тамара, — Тагир ворвался в дом похожий на весенний ветер и тут же направился ко мне, и снова я отстранилась в самый последний момент – чтобы он не оставил след поцелуя на моей щеке.
Я и забыла, что он обещал прийти на обед…
— Надеюсь, ты не скучала.
Он направился к холодильнику, налил из графина прозрачной воды.
— Завтра – прием. Помнишь, я говорил тебе?
Я покачала головой.
— Нет нет, мы пойдем туда вместе. Все будет хорошо, тебе понравится там.
— Тагир, я не…не готова…
— Перестань, не все же время страдать и плакать в доме в одиночестве. Нужно выбираться из своей раковины!
Этот шум, который он принес собой, путал мысли, раздражал глаз, я сразу почувствовала себя уставшей.
— Тебе просто нужно выпить свои лекарства, надеть красивое платье, сделать прическу и улыбнуться.
Он залпом допил воду и торопливо посмотрел на часы.
— Черт, все же опаздываю.
Тагир буквально побежал к дверям и там, в проеме, снова чертыхнулся.
— Это еще что такое?! А ну вон отсюда!
С трудом, но я заставила себя пройти вперед.
Мужчина ногой пытался отодвинуть маленького рыжего котенка от входной двери в дом.
— Блох только мне тут не хватало!
Котенок пискнул, мяукнул, но снова и снова пытался пройти вперед, в теплую комнату.
— Оставь его, — тихо попросила я. — Пусть останется.
— Ну уж нет, ему место на улице!
— Оставь его! — я добавила в голос металла. Тагир опешил и внимательно посмотрел на меня. — Ты шел на работу. Оставь кота.
— Хорошо, — он прищурил глаза. — Разбирайся с ним сама. Но чтобы я пришел, и его тут не было…
Он буквально крутанулся на каблуках туфель и быстрым шагом направился к машине. Только шины нервно взвизгнули в унисон с моим настроением.
— Иди ко мне, малыш… — рыжий комочек благодарно заурчал, оказавшись в моих руках.
Маленькое сердечко стучало, как лягушонок в кулачке. И этот звук будто разгонял ту серость, что поселилась в моей душе, подрывала корни тоски.
Я поставила его на стол.
— Сейчас нальем тебе молока. И пойдем искать хозяина…
Котенок, играючи, задел коробку с моими лекарствами. Раз, другой, толкая к краю столешницы.
— Не хулигань! — улыбнулась я, наливая молоко в миску. Но он и не думал останавливаться. Будто решив избавиться от моих таблеток, шкодник закончил свое дело – скинул блистеры на пол, и они рассыпались тихим шелестом. Я подняла рассыпавшиеся таблетки, посмотрела на них, а после и на котенка. — Знаешь, что. А ведь ты прав. Ты абсолютно прав!
Я взяла таблетки и выбросила их в мусорное ведро. Мне нужно было избавляться от серости, которая клубилась внутри грудной клетки и оплетала липкой паутиной сердце. и нужно было сделать это самостоятельно. Или при помощи рыжего комочка с малахитовыми хитрыми глазами.
— Сейчас попьешь молоко, и мы пойдем искать твоего хозяина!
Как и ожидалось, котенок с удовольствием полакал молоко, забрызгав весь стол белыми каплями, потом поиграл с бахромой пледа, вздремнул на моих коленях, мурча от удовольствия, словно маленький комбайн.
Его присутствие будто стало пластырем для моей израненной души.
Он живо перетянул все внимание на себя, заставив понять: жизнь продолжается.
Мне очень хотелось оставить его себе, но это было бы неверно: у малыша уже был хозяин.
И я точно знала, - кто.
Повторять утреннюю ошибку не хотелось, и потому я сходила в душ, достала легкий льняной костюм, убрала волосы наверх. Потянула руку к духам, но подумала, что это лишнее. Не на свидание же я собираюсь!
Вздохнув, будто поднимая тяжелую сумку, я подхватила мягкого и легкого, как пушинка, котенка.
И понесла свою ношу, такую легкую для рук, и такую тяжелую для души, во двор, а после – к соседскому дому.
На звонок никто не ответил.
— Кажется, ты еще можешь остаться у меня, — улыбнулась я в хитрую рыжую мордочку.
Мне даже показалось, что котенок подмигнул на эти слова.
Я развернулась, чтобы отправиться восвояси, но тут увидела, что дверь, вопреки неписанным правилам нашего поселка, была не заперта.
— Эй, есть кто?
Осторожно, крадучись, словно вор, я сделала несколько шагов и прошла в соседский сад. Я помнила, как тут все было обустроено, когда здесь жили предыдущие соседи: ни соринки, ни сорняка. Теперь же газон полностью зарос травой, а прямо у дверей стоял огромный байк, вызывающе блестя хромированными деталями.
Замешкавшись, я все же решила пройти чуть дальше – к дому.
Хозяин котенка так хотел его найти, что буквально вломился в мой дом, наверное, будет лучше вернуть пропажу ему с рук на руки!
Дверь в дом тоже оказалась приоткрытой. А из открытой кухни доносилась музыка.
— Пойдем, дружок, вернем тебя хозяину, — не удержавшись, я чмокнула шерстяной лобик.
А вот обстановка в доме отличалась от того, что творилось во дворе. Мебели оказалось мало, но она вся была функциональной, добротной, и какой-то… мужской. Не было тут зеркал, домашних растений, картин или фотографий. Все довольно скупо, но при этом со своим характером.
Я шла на звук, и, оказавшись в кухне, поняла, что и тут никого нет.
Музыка из невидимых колонок играла, кофемашина мигала синим включенным огоньком, сообщая, что кофе готов, на столе стояла чашка, а вот живой души не наблюдалось.
— Наверное, я зашла зря… — прошептала я котенку, и только хотела повернуться и бежать из дома, как замерла.
— Алиса! Включи… — резкий мужской голос заполнил пространство и отозвался дрожью в руках. — О, так у меня гостья…
Я обернулась и замерла.
Влад стоял в проеме двери и вытирал мокрые волосы крохотным белоснежным полотенцем. Он выглядел довольным, словно кот, котором насыпали корма сверх меры, и стрелял глазами в мою сторону. Но не его острые взгляды заставили меня замереть. Мужчина был практически полностью голым. По его совершенному телу атлета стекали струйки воды, собираясь в лужицу у сильных, загорелых, покрытых темным ворсом, ног. Только небольшое полотенце, низко сидящее на бедрах, делало картину хоть немного приличной.
— М-м-м, — протянул он, сощурившись. — Я и не ждал, что наша драгоценная гостья придет… сама… Тем приятнее сюрпри-и-из…
— Мне пора, — стараясь смотреть только в эти темные глаза, проговорила я.
Влад склонил голову набок, присматриваясь ко мне, будто я – незнакомое растение в открытой оранжерее. От этого взгляда стало немного зябко. Он будто знал обо мне секрет, который был запрятан так глубоко внутри, куда я и сама не заглядывала.
— Зачем же так спешить, — прошелестел он, и его слова я скорее прочла по губам, чем услышала. — Мне бы хотелось, чтобы ты осталась…
— Это ваш кот?
Мужчина даже не взглянул на котенка. Он держал меня в плену, пригвоздив к полу своим взглядом.
Котенок тут же дал о себе знать: начал легонько царапаться своими маленькими коготками. Я опустила его на пол и увидела, как малыш подбежал к хозяину и начал тереться о его голые ноги.
Щеки тут же вспыхнули румянцем. Как неловко!
— До свидания! — пробормотала я и пробкой от шампанского вылетела из этого дома. Влад вслед мне расхохотался, и от этого неловкость стала еще больше – в голове разом вспыхнули тысячи мыслей. Теперь не только щеки, но и лоб горели огнем, по венам начала пульсировать обжигающая лава.
Да, как нехорошо получилось…
Но оказавшись дома, в защитном коконе своей комнаты, я рассмеялась над собой тоже. И тут же начала придумывать, что ответила бы Владу, будь я посмелее, поострее, или если бы была той самой веселой девчонкой из своего прошлого…
Наполненная этой проявившейся вдруг из ниоткуда энергией, я прибралась в кухне, приготовила легкий ужин. Немного салата, щепотка чая, горячие бутерброды – привычные занятия успокаивали, приводили сердце в равновесие.
Я даже взяла трубку, чтобы позвонить матери, узнать, как там ребята. Но она не взяла трубку, а звонить Соне не стала – решила, что сделаю это позже. Сестренка сейчас должна была быть в школе, занятия шли во вторую смену. И потому, когда пришел с работы Тагир, я чувствовала себя намного лучше.
— Все будет в порядке, — подмигнул он мне, усаживаясь за стол. — Нужно еще немного поднажать, и все будет очень хорошо!
Ни на что «поднажимать», я, в общем-то и не собиралась, но уточнять у мужа, о чем он говорит, не стала.
— Я надеюсь, ты выбрала платье?
Черт, про ужин я совсем забыла. Руководство Тагира устраивало встречи с топовым составом регулярно – им было важно, чтобы сотрудники проявляли только самые лучшие свои качества: были примерными мужьями и женами, воспитывали детей, занимались благотворительностью, поддерживали экологию и защищали животных. От того, какое ты производишь впечатление, зависело многое – в том числе продвижение по карьерной лестнице.
— Я… не думаю, что должна.
Он прищурился. Я поняла, что сейчас снова начнется время длинной лекции о том, какой должна быть жена, что мне нужно хотя бы немного пойти ему навстречу, что от женщины требуется совсем немного, но и это она должна выполнять.
Хотела сказать, что не горю желанием улыбаться, когда и улыбаться-то совсем не хочется, но тут вспомнила утреннее происшествие и мне стало стыдно. Я находилась в доме с практически голым мужчиной, и чувствовала себя при этом живой и веселой, скрыв это от законного супруга.
— Да, ты прав, — кивнула, склонив голову. — Не пойти нельзя. Платье у меня есть, сейчас позвоню Ларисе, чтобы она приехала пораньше и сделала мне прическу – в салон к ней приехать я не успею.
Тагир улыбнулся, и в этой улыбке было все – согласие, довольство собой и предвкушение.
Я встала из-за стола, и тут внезапная мысль пронеслась в голове.
— Послушай, а может, заведем котенка? — мне даже стало тепло от этой простой и приятной мысли.
Тагир оторвался от сотового телефона, посмотрел непонимающе.
— Что? Котенка? Нет, никаких животных в этом доме!
Длинное шифоновое платье цвета «электрик», расшитое стеклярусом, добавляло синевы глазам, обволакивало тело приятной прохладой. Высокая прическа открыла шею, а изящные локоны темных волос подчеркнули хрупкость образа. Лариса знала свое дело – из зеркала на меня смотрела таинственная девушка, которая собиралась на свидание с принцем, но должна была успеть вернуться домой к двенадцати.
Стилеты шпилек отозвались забытой мелодией на кафеле у входа – как давно я не выходила в люди в праздничной обуви, которая добавляет тебе сто процентов уверенности и неуверенности в себе!
Тагир завел машину и включил фары. Оранжевый свет прожекторов ослепил – мазнул по сетчатке раздражающим светом из полутьмы опускающейся на сад весны.
До «Поместья» мы ехали молча. Сейчас, после отказа от таблеток, в теле еще блуждала слабость, но она выветривалась из сознания, как дым от бамбуковых палочек, пропитанных маслами.
Встреча с оранжевым, как солнечный зайчик котом и его хозяином встряхнул, словно ветошь, мои мысли. И сейчас я спокойно и немного отстранённо смотрела на Тагира, на машину, на пейзаж, который проносился за окном бессмысленной лентой соцсетей, на пальцы, которые совсем перестали дрожать и думала, что более унылой картины не видела очень давно.
Фатин юбки покалывал бедра, но я совсем не замечала этого. Тагир выровнял климат-контроль, чтобы стало теплее, хотя ему, в наглаженном костюме-тройке, совсем не было холодно, но эта забота отозвалась во мне только зубной болью.
В этом скучном молчании мы и прибыли на вечер, о котором так переживал Тагир. Он тут же растворился среди коллег, и я могла видеть его спину, уверенные взмахи руками, слышать отточенный годами смех. Общаться ни с кем не хотелось – жены тех сотрудников, которых Тагир обошел на сложных поворотах карьерного пути сторонились меня, а с мужчинами мне общаться не хотелось.
Я снова глянула на спину мужа и поняла, что что-то произошло.
Будто холодком повеяло с его стороны.
Я тут же прищурилась, встала в стойку, как охотничья собака в поле.
Он что-то рассказывал своим псевдо-друзьям, но я точно знала, что мыслями он не здесь, а где-то совсем в другом месте.
Будто что-то толкнуло меня в спину, и я сделала несколько шагов, скрывшись за бежевой колонной, увитой живым плющом. Тагир обернулся в ту сторону, где я только что стояла, и, не увидев меня, нахмурился. Я решила было выйти из своего укрытия, но вовремя остановилась. Проследила за взглядом мужчины.
Он скользнул сканирующим взглядом по всему залу и остановился. Застыл, как застывает человек, не ожидавший увидеть призрака. Тут же слишком нервно мотнул головой в сторону, и, явно потеряв нить разговора, расшаркался с собеседниками.
Уверенным, скользящим шагом, он пронесся в сторону, откуда веяло холодом, и я, соблюдая свое недо-инкогнито, тенью шмыгнула за ним. Он снова оглянулся и нырнул в темный коридор с надписью: «Для служебного пользования». Потоптавшись на месте, я прихватила свои длинные юбки, и сделала несколько шагов вперед, в темноту, чувствуя, как от нетерпения подпрыгивает сердце, покалывает бок.
— Тагир! — женский капризный голосок кольнул сердце острее. — Осторожнее, не делай мне больно!
— Ты зачем сюда явилась? — злой шепот мужа я разобрала сразу.
Вот черт!
— Тагир! — женский капризный голосок кольнул сердце острее. — Осторожнее, не делай мне больно!
— Ты зачем сюда явилась? — злой шепот мужа я разобрала сразу.
И сразу навалилось осознание, воспоминание. Все, что я отогнала от себя во время пребывания в больнице, пока восстанавливалась, вспомнилось, всплыло во всей своей неприглядной, отвратительной ясности.
«Кошечка моя, вечером сбегу от жены… Придумаю что-нибудь… Жди меня, белье можешь не надевать, я голоден… Очень голоден, — обрывки этих слов моим сознанием не воспринимались, я ощущала их сном, не настоящей действительностью. — А что ты хотела? У нас секса не было месяц. Месяц! Я живой мужик! Ясно?! Мне нужно, в конце концов, это физиология! Я…Хочу! А ты! Ты не способна на все это! Сколько я должен терпеть?!».
Злые, обиженные слова, краснота, темнеющая в глубине его зрачков, и ужасающая боль внутри после этих и других, не менее страшных слов.
Как я могла это заглушить в себе? Как могла перевернуть эту страницу? Как могла позволить медикаментам вмешаться, менять курс моей жизни? Гробить ее?
А он?!
Зачем же было так себя вести?
Мы жили вместе три года, и все это время понимали друг друга с полуслова, доверяли, верили друг другу, и теперь – такое?!
Сердце набатом забило в ушах.
Но я усилием воли заставила себя раскрыть глаза шире. Второй раз такой ошибки не произойдет! Сейчас я не позволю обдурить себя, обвести вокруг пальца!
Я распрямила плечи.
Ухватила подол платья двумя руками – чтобы увереннее идти вперед, туда, в пылающую предательством понятную неизвестность.
— Тагир, — зашептала девушка. — Не уходи, я же знаю, знаю, чего ты хочешь…
— Я тебя просил, — он давил интонацией, но в голосе уже слышалась мягкость – он сдавался на милость этой девчонки, и она это прекрасно поняла. Усмехнулась, хихикнула тихонько.
Мои уши пылали.
Как это ужасно!
Как это отвратительно – знать, что прямо сейчас тот, кому ты доверила свою жизнь, разрешает так себя вести!
Я оглянулась через плечо.
Да, у Тагира и у этой девки совсем нет совести – там, в нескольких метрах от них ходили его коллеги, начальство, перед которыми он выслуживался, показывал жену, демонстрировал облико-морале, а сейчас…
Противный звук влажного поцелуя огрел меня не хуже пощечины.
Не останавливаясь, я шла вперед. Глаза привыкали к полутьме.
Да уж отличное место подобрала эта парочка.
Зайти сюда никому не придет в голову – совсем далеко от общего зала и явно не пользуется персоналом.
И теперь я видела это.
Собственными глазами.
… У нее была очень бледная кожа, такая бледная, что светилась в полутьме. А может быть, причина в том, что ее подчеркивали жгуче-черные волосы, разметавшиеся в разные стороны…
… Его спина была напряжена. Руки сновали вверх-вниз – он путался в складках ее платья, а она только радостно вздыхала его запахом, позволяя оголять себя в тех местах, которые ему хотелось…
Он выглядел как тигр, добравшийся до добычи.
Добычи, которая радостно согласилась быть пойманной.
Он впивался в ее шею, яростно впивался в рот, а потом снова путешествовал по груди, плечам, порыкивая хищником.
От этой картины меня затошнило.
Я почувствовала, как трудно стало дышать – воздух словно не мог пройти сквозь гортань. В ушах раздался гул, похожий на сотен пчел. Чувство невесомости охватило руки и ноги – тронь, и взлечу прямо в космос, только бы не видеть этого разврата, не слышать похотливой возни.
От недостатка воздуха голова закружилась.
Нет, сомнений не было никаких.
Тагир изменял мне.
Изменял спокойно, нагло и бесцеремонно.
Зная, что где-то здесь, в зале, нахожусь я, его законная жена, он пошел на поводу своей страсти и позволил себе отпустить алчущего зверя на волю.
— Тагир, Тагир, — девчонка не открывала глаз – она находилась в полном подчинении моего мужа. — Давай сейчас…
— М-м-м…
— Давай здесь, давай быстро… Никто не увидит… Хочу тебя…. Всего…
Она вдруг змеей скользнула вниз, между стеной и телом моего мужа. И я увидела, как Тагир уперся одной рукой о стену, а другую направил к ней. Голову откинул назад, и шумно выдохнул.
Подонок!
Я развернулась на каблуках, опустила платье, и, шурша фатином, звякая стеклярусом, устремилась вперед.
Глаза горели невыплаканными слезами, кожа полыхала огнем.
Дрянь!
Дрянь!
Дрянь!
Каким-то чудом мне удалось проскочить мимо стайки жен коллег мужа, не упасть на мраморе у входа, самостоятельно распахнуть дверь и промчаться к дороге, у которой парковались машины.
Надо срочно сматываться отсюда, иначе я вернусь и надаю по морде ему, ей, а это будет во сто крат ужасней падения с небоскреба.
Я вытянула руку вперед – ждать такси бессмысленно, кто-нибудь точно увидит меня здесь и вернет обратно, или спросит о чем-то, и я, не выдержав, разревусь. Бездарно и глупо.
Я распахнула глаза.
По сетчатке глаза резанул оранжевый свет фар.
Визг шин рядом заставил сердце ускориться счетчиком гейгера.
— Подвести?
Черная фигура в блестящей коже удержала ревущий мотоцикл в миллиметре от моего подола.
Я торопливо кивнула.
Мотоциклист протянул руку и провел пальцем по моему платью в районе колена.
— Рыбка… и сразу в сетке… — сказала фигура мужским довольным голосом.
Я отшатнулась, но тут же изменила решение сбежать и от этого опасного типа: дверь за моей спиной хлопнула и выпустила на волю того, кого я ненавидела сейчас всей своей заячьей душой.
— Тамара! — окликнул Тагир.
— Поехали! — я скинула туфли на землю, нагнулась и прихватила их подмышку. Понятия не имею, как доеду с ними, но это сейчас меня волновало меньше всего.
Каждая девочка, когда вырастает, становится просто большой девочкой. И в минуту растерянности, слабости, сломленности, хочет попасть на ручки к маме.
— Куда? — хрипловато спросил мужчина, затянутый в черную кожу.
— Вперед! — я с трудом запрыгнула на заднее сиденье и вцепилась руками за пояс моего странного и внезапного спасителя.
Он поддал газу, и мы проехали практически мимо ошалевшего от моей выходки Тагира. Растрепанный, с огромными, налитыми кровью глазами, он просто смотрел, как я проезжаю мимо него.
Думаю, он все понял.
Как поняла и я.
Та иллюзия брака, которая еще несколько часов назад создавалась нами, рассыпалась на множество кусочков. Таких мелких, что уже и не склеить. Наверное, я должна была поговорить с ним об этом, но прямо сейчас понимала: она снова начнет меня ломать, и я окажусь виноватой в том, что он зажимал в темноте ресторана незнакомую мне девушку, млел от его ласки и повторял это снова и снова.
В общем, повторюсь: каждая девочка, когда вырастает, становится просто большой девочкой. И в минуту растерянности, слабости, сломленности, хочет попасть на ручки к маме. Потому я вытянула руку вперед и ткнула указательным пальцем в дорогу:
— Вперед!
Железная махина грела ноги, пульсировала и ревела подо мной. Ветер царапал руки, когтями задевал открытые места, до куда мог дотянуться: щеки, уши, плечи, а я старалась скрыться от этого чудовища, которое играло со мной, как кот с мышью, и пряталась за спиной мужчины. От него шел жар – настоящий, огненный, но не обжигающий. Если бы я была мотыльком, он легко подпалил бы мои крылья, но оставил достаточно, чтобы я могла лететь дальше, если бы мне этого захотелось.
Я ехала и думала о том, что очень хочу оказаться в таком теплом, хорошем месте, где меня погладят по голове, ни о чем не спросят, а только пожалеют и подуют на лоб, как дули в детстве на разбитые коленки.
Ехала и понимала, что этого места давно уже нет. И той матери, которая могла бы принять меня, такую взрослую, в общем-то, женщину, нет тоже, ведь не находила она для меня своего тепла, когда я была маленькой, и потому никак не могла отыскать его в своем сердце теперь, когда я стала в два раза выше ростом.
Мы ехали не так быстро, как, подозреваю, привык мужчина – ветряное чудовище общалось с мотоциклом как с привычным приятелем, путалось в моем подоле, но не пыталось повалить его на серую полосу дороги, пресечь скорость, потягаться в ловкости. И не так долго, чтобы успеть замерзнуть в открытом вечернем платье.
— Стоп! — скорее поняла, чем услышала.
Мотоцикл остановился на парковке возле парка. Сейчас, в наступившей полутьме, привычное место казалось декорацией к хоррору – темные, костлявые пальцы деревьев, пугающая пустота вокруг.
Я с трудом слезла с заднего сиденья, несколько раз зацепилась подолом за трубу.
— С-спасибо! — покачнулась на каблуках, попыталась пригладить растрёпанные волосы, свалявшиеся, скорее всего, в колтун от поездки. Представила, как сейчас выгляжу: дикие, горящие глаза, онемевшие от ветра губы, и мысленно махнула рукой. — Дальше я сама.
— Сама? — хрипловато хохотнул мотоциклист. — Не думаю.
Я сделала шаг назад, готовая бежать, что есть мочи, на своих двенадцатисантиметровых шпильках вперед, к посту полиции, который должен был быть в глубине парка. А мужчина медленно снял шлем. Отставил руку вбок, сам же прищурился.
Влад.
Я хмыкнула. Ну надо же!
— Вас стало слишком много в моей жизни, — нервно хохотнула я.
— Сам этого не ожидал, — он так широко улыбнулся, что сомнений не осталось: действительно, удивлен не меньше моего. — Но даже рад этому. Ты так прижималась ко мне… м…Я с удовольствие спасу тебя еще раз от стаи волков!
Я повернулась на каблуках в сторону тропинки.
Кажется, адреналин сходил на нет и сейчас наступал откат – неумолимый, как прилив на море.
Медленно вырисовывался план – куда же мне идти. В дом, куда уже едет Тагир? Нет… даже передернулась от этой мысли. В отчий дом? Это смешно. Меня выставят уже на подходе к дверям.
Оставалось только одно место, куда я могла пойти…
— Эй! — развернулась я. Влад все также стоял на месте и смотрел на меня, ожидая, когда мои внутренние качели придут в норму. — Подбросишь?
Вместо ответа он протянул вперед руку со шлемом.
Каждая девочка в минуту растерянности, слабости, сломленности, хочет попасть на ручки к маме. Но взрослая девочка понимает: не нужно идти туда, где твоему звонку будут не рады.
Я не поехала домой, «своим» в этих новых открывшихся обстоятельствах, я назвать его не могла, и не поехала в отчий дом. И там, и там я была не нужна – а нужна была та личность, которой я уже не хотела и не могла быть. Мы все притворяемся перед другими кем-то, кого хотят видеть. И на вопрос: хочу и могу ли я притворяться тем, кем не являюсь, у меня был однозначный ответ.
Нет.
Дорога до Юлькиного дома оказалась немногим сложнее. Ветер все также боролся с моими волосами, цеплялся за руки, подбородок, локти, забирался под юбку, кусал колени. Но я практически не замечала всего этого.
Еще немного – и будет и горячая ванна, и теплый чай, и может даже чего-то покрепче.
Влад довез меня по указанному адресу, встал у подъезда. Как только мотор затих, затихло и мое сердце, до такой степени, что показалось, будто тишина обрушилась на нас ватным одеялом.
— Ты как? — в голосе Влада не было жалости. Только приличествующий ситуации интерес.
Вместо ответа я показала большой палец.
— Доберешься до дома? — он кивнул на подъезд многоэтажки, расцветающий огнями окон.
Мне, наверное, нужно было его поблагодарить, но я только подняла и опустила руку, легонько махнув пальцами. Оправила юбку, дурацким движением потянула лиф платья повыше и медленно зашагала, стуча каблуками по асфальту, к двери.
— Да погоди ты, — Влад преодолел расстояние между нами в одно мгновение. — Не хочешь поговорить?
Я в ответ усмехнулась.
От отразил смешок:
— Впервые похищаю с бала принцессу.
— Не бойся, дракон тебе ничего не сделает.
Он остановился и внимательно, веско посмотрел в мои глаза. Время будто остановилось, сузилось до одной точки.
— Ни мне, ни тебе он ничего не сделает.
Хотела бы я так думать!
Но идти на попятный было нельзя.
И потому я сделала шаг вперед.
— Здесь живут твои родители? Родственники? Братья? Сестры? — он сыпал вопросами, оттягивая момент, когда мы попрощаемся: я уже звонила в домофон.
— Спасибо за… Доставку, — я вымученно улыбнулась. — Но на этом все.
Входная дверь отворилась.
— До встречи! — Влад хотел было шагнуть за мной, но я выставила руку вперед.
— На этом все!
Он действительно отступил.
Придержал рукой дверь, очень долго смотрел, как я поднимаюсь к лифту, как вызываю кабину, как вхожу – крайне неуместная в своем нарочито нарядном, длинном, в пол, платье модного цвета «электра», и ждал, когда закроются створки двери.
Мне не было видно выражения его лица, но чувство, будто он прямо сейчас фотографирует глазами эту картинку – как я стою выхваченная из темноты освещенной коробкой, словно кукла на витрине, - будоражило.
Но дверцы лифта захлопнулись, и я выдохнула, расслабившись. Пара минут – и я у дверей.
Юлька уже морщится недовольно:
— Как тебя на ночь глядя принесло? А если бы меня не было дома?
Я рассмеялась от облегчения. Подруга дней моих суровых не выходила по вечерам из дома даже на самые сумасшедшие скидки в шаурмичной напротив дома.
— Колись давай, — она натужно сглотнула яркое, сочное зеленое яблоко. Внимательно оглядела мой наряд. Покачала головой, глядя, как я стягиваю туфли и с удовольствием растираю пальцы ног. — Чего случилось?
— Юль, это конец.
Она поставила руку в бок, и ехидно скосила глаза.
— Только не говори мне, что в раю прогремел гром!
— Именно. Я развожусь.
— Маза фака!
— Так, ладно, давай выкладывай мне все подробности.
— Прямо сейчас? — Юлька скептично выгнула бровь. — Ладно, даю тебе пять минут. И бегу открывать шампанское!
Она захихикала.
А потом подошла ближе и обняла.
— Мась, не переживай ты так. Все наладится. Или мы сами наладим!
— Другого выбора у нас нет! — я подмигнула ей.
А вот в душе позволила себе расплакаться. Я оплакивала свою слепоту, свои хорошие дни вместе с мужем. Я все еще помнила, как нам было вместе хорошо и весело, но теперь мне казалось: а вдруг он предавал меня с самой первой минуты нашей совместной жизни? Вдруг уже после свадебного путешествия, говоря, что едет на работу, сам уезжал к этой брюнетке, или какой-то блондинке, или к рыжей худой и ухоженной девушке, готовой для него на все?
От этих мыслей становилось еще больнее внутри.
Эта измена, страшная ситуация подкосила меня – все, чему я верила, что считала правильным и верным, оказалось мыльным пузырем.
Все было зря – и мои попытки забеременеть, и лечения, и наблюдения в гинекологии, и болезненные уколы, и мои расстройства каждый месяц, когда я понимала: совместного ребенка не будет и сейчас.
Я готовила ему обеды, всегда шла на компромиссы, поддерживала отношения с его коллегами, устраивала ужины, даже когда чувствовала себя плохо.
А он в это время мог обсуждать меня с ней, другой женщиной, может быть, смеяться за спиной!
От этих картинок казалось, будто кто-то бьет в спину, живот, плечи. Но никого не было рядом – я сама себя накручивала, сама себе делала больнее.
Сейчас, без действия препаратов, я думала: почему сразу не поговорила с Тагиром, на второй день, когда была в больнице? На третий? Почему не поставила его перед собой, когда он привез меня домой?
— Потому что была непроходимой дурой! — прошептала сама себе солеными от слез губами. — Довольно!
Я включила воду холоднее, будто наказывая себя за глупость, за мягкотелость, за то, не смогла взять свою жизнь в собственные руки и доверилась – как всегда доверилась! – мужу.
И только выйдя из ванной, я обратила внимание на то, что коридор Юлькиной квартиры, известной мне еще с универа, изменился. Повсюду стояли коробки, тюки, несколько чемоданов.
— Юль! — кутаясь в ее безразмерный розовый банный халат, я облокотилась о стену кухни.
Подруга, наливая кипяток в чашку, развернулась и подмигнула:
— Добавила немного коньячку, думаю, хуже не будет!
— Юль!
— Но если хочешь, давай откроем вино, у меня где-то должна была быть бутылочка… — она озадаченно оглянулась вокруг, почесывая подбородок. Вокруг также стояли коробки, валялись обрывки бумажных полотенец, на столе стопкой высились вафельные полотенца.
— Юль! Ты ничего не хочешь мне сказать? — я обвела рукой весь этот беспорядок.
— Том, тут такое дело, — она присела на стульчик. Сложила руки на колени. — Я решила возвращаться домой, к маме. Ну его, эту работу бестолковую. Все равно вечерами сижу дома, никуда не выхожу, с парнями не встречаюсь. Вся моя активная жизнь – это бизнес-ланчи в кафе у работы, да раз в два месяца ужин в вашем скучнейшем доме…
Мы невесело усмехнулись в ней. Тагир не любил моих приятелей-подруг, и в итоге осталась одна лишь верная Юлька.
— Все уже, в пятницу поезд. Поеду. Давно нужно было это сделать, чего душу теребить.
— Ты мне совсем ничего не говорила! — покачала я головой.
— Да я сама! — вскинулась она. — Сама много об этом думала. Не поверишь: даже есть не могла пару дней. Лежала и думала: а ведь у меня в холодосе скучает колбаса! И даже рукой не шевелила – настолько переживала!
Она протянула руку вперед, показывая, как та ей не подчинялась в ночи.
— Да ладно, это все мелочи жизни. Прорвемся. Ты мне вот скажи. Сама что делать собираешься?
— Разводиться.
— Это понятно. А потом?
— А потом… — я вздохнула, посмотрела в темное окно, в котором отражалась наша комната с двумя запутавшимися девочками. — А потом – жить.
— Ух, я бы этому Тагиру отомстила! — Юлька смешно сжала кулачок и погрозила невидимому Тагиру.
— Как интересно? — парующая чашка приятно согрела руки и теперь не хотелось думать ни о чем другом, только о темном чае, который плясал чаинками на дне фарфора.
— Я бы… Заразила его гонореей! — глаза Юльки загорелись. — Подожгла его дом! Нажаловалась начальству, что он подвел их ожидания, разводится и значит, не видать ему никакого повышения, про которое он уже пять лет как говорит.
Я усмехнулась, да… Это может плохо сказаться на его карьере. Но не все ли равно? Тем более сейчас.
— А лучше… Я б отсудила его дом! Подставила любовницу! Оставила бы ее без гроша, без будущего. И его бы оставила без штанов. Пусть идет по миру без гроша в кармане!
Я посмотрела на Юльку.
Между прочим, в ее словах была доля правды.
Ведь я действительно могла кое-что сделать…
Утром подруга дала мне поспать. Сама убежала на работу, осторожно, чтобы не потревожить, попила на кухне чай за закрытой дверью, захлопнула входную дверь.
Я просыпалась несколько раз, смотрела в потолок, затянутый сумрачными тенями, не понимала, где нахожусь, и снова проваливалась в липкий, без сновидений, сон. И встала только днем. Натянула огромную футболку, Юлькины карго, окунула лицо в холодную воду, собранную в ладонях, и, когда в кухне увидела свежезаваренный чай и бутерброды, заботливо приготовленные подругой и укрытые легким вышитым полотенцем, вдруг почувствовала себя по-другому.
Это было удивительное чувство – легкое, воздушное. Словно во мне открылась какая-то невидимая дверца и выпустила на волю бабочек, которые своими тонкими кружевными крылышками поднимали тело вверх, позволяли расправиться плечам, поднимали вверх подбородок.
Жизнь продолжается.
За окном все также шелестела юная листва, гомонили воробьи, шли куда-то по своим делам взрослые и дети. Юля налаживала свою жизнь, сделав выбор в пользу своего города, решив вернуться домой после поисков себя здесь, в столице. И я также должна была наладить свою.
Я попила чай, помыла кружки, оглядела фронт работ: нужно было занять руки и мозг, и потому принялась собирать вещи, укладывать в приготовленные коробки стекло, вазы, красивые расписные тарелки.
Потом очередь дошла до коридора – там уже пришлось изрядно запыхаться, чтобы сдвинуть приготовленные подругой чемоданы, утрамбовать подушку и одеяло так, чтобы они стали меньше в размерах раз в пять.
Коробок становилось все меньше, как и сил, и только когда я перешла в зал, браво расправляя скотч, чтобы замотать им все, что увижу, в одну большую гусеницу, доступную к транспортировке, я поняла вдруг, что за окном уже стало темнеть.
Вот это да. За работой, за делом, совсем не поняла, как пролетело время, как на город опустился вечер. Сумерки пробрались в зал и накрыли своими тонкими паутинками мебель, вещи, телевизор. Жаль, что Юлька уезжает. Хорошо, что Юлька уезжает…
Я присела на уголок дивана и задумалась.
Прятаться тут, в этой квартире, полной вещей, пыли и ожидания перемен, долго было нельзя. Нужно было что-то решать.
Так, составим план действий.
Работа у меня есть. Но денег нет. Мы выходим только в конце августа, и у меня в запасе есть еще три месяца, чтобы как-то выжить. А для развода, для всех этих дел, думаю, понадобится адвокат. Так что… нужно думать…
Жилье… Я с тоской оглядела пространство. Комнату тоже нужно будет искать – вряд ли хозяйка согласится сдавать бесплатно, в долг, эту квартиру.
Ну и… Нужно будет поговорить с Тагиром. С холодной головой и трезвым сердцем…
Последний пункт в моем главном списке дел оказался самым сложным…
Я так крепко задумалась, что звонок в дверь вырвал из кокона, изрядно напугав. Черт. Что случилось, Юля бы открыла дверь своим ключом.
Торопливо передвигая ногами, поддерживая слетающие брюки, я побежала к двери. Повернула замочек, распахнула дверь.
И ахнула.
В проеме двери стоял, пошатываясь, Тагир.
Увидев меня, он поднял голову, и я сделала шаг назад: в глазах мужа полыхала красная ярость. Она клубилась в нем, плескалась пьяным морем. Выглядел он плохо: во вчерашнем костюме, помятом, расхристанном, с взъерошенными волосами, Тагир больше походил на бомжа у дома, чем на стильного, подтянутого мужчину, каким являлся всегда. Но при этом от него волнами исходила опасность, сила, скрытая агрессия.
Он сделал движение вперед, я отшатнулась и только сейчас догадалась схватиться за ручку двери, чтобы захлопнуть ее прямо перед его носом.
— Н-ну ужж неет, — пьяно просипел он и резко вставил ногу в проем двери, не давая той захлопнуться. — Ну-у ужжж неет…
Тагир усмехнулся, поднял руку, в которой оказалась бутылка виска, отхлебнул прямо из горла и страшновато улыбнулся:
— Поговорим, жена?
— Поговорим, жена?
От этих слов по телу пробежали мурашки. Неприятные, колкие, острые. Тагир сейчас не походил сам на себя – будто его портрет углубили черным фломастером, и все черты стали резкими, угрожающими.
— Тебе нужно уйти! — добавив голосу твердости, отозвалась на желание закрыть голову руками и пригнуться, как от удара, от его темного взгляда.
В глазах Тагира заплясали пурпурными огнями языки яростного пламени. Лицо исказила улыбка.
Он быстро шагнул в квартиру, легко заполнив маленький загроможденный вещами коридор своим мощным телом.
— Мне? — протянул он рокочущим басом, и я поняла, что ярость, которая плясала внутри него, с трудом сдерживается. В нос ударил запах алкоголя и мужского парфюма – неприятная, страшная, будоражащая смесь. Она отозвалась застарелым детским страхом и желанием сбежать отсюда так далеко, как это только возможно.
Но я только подняла подбородок вверх, не боясь, что выгляжу смешной в чужой футболке и широких брюках, которые норовили сползти к коленям.
— Ты что, думаешь, после всего, что было, я к тебе вернусь?
Он усмехнулся. Нехорошо, некрасиво. Легкие тени полутемного коридора залегли под его скулами, глазами, обостряя черты.
— Вот только не нужно мне тут играть в оскорбленную невинность, — прошипел он и снова отхлебнул из бутылки.
— Тагир, хватит, — я понизила голос. — Тебе нужно уйти.
— Как же я уйду, м? И в болезни в здравии, — он усмехнулся и нагнулся громадой надо мной, заслонив чернотой неверный свет светильника.
Провел указательным пальцем по моей щеке, и я задрожала. Еще немного – и снова разревусь. От боли, какого-то ощущения унижения, обиды. Но нет. Нужно держать себя в руках!
— У меня в компании все на ушах стоят. Как же – жена сбежала из-под носа… — Он втянул воздух сквозь зубы. — Тагир не углядел…
— Хватит! Я все знаю!
Я вскинула на него глаза, но его эта демонстрация уверенности не напугала. Возможно, он своим нюхом чуял, что все это блеф.
— Что ты знаешь… Что ты знаешь… — он вдруг ухватил пальцами хвост на затылке и больно потянул вниз, заставляя поднять выше подбородок.
— Мне больно! — сухими губами прошелестела, скрывая страх, скользнувший в глазах.
— Тебе нужно вернуться. Иначе будет полный провал. Ты же знаеш-ш-шь, как у нас относятся к, мать его, семейственности. Духовные скрепы…
— Не тебе говорить сейчас, как мне поступать, — я надавила голосом. К глазам подступили незваные слезы – от боли в волосах, голове. Но как вырваться из захвата человека, который весит в два раза больше тебя и точно может сломать, как тростинку?
— В четверг мне нужно быть на встрече. Показать, какой я семьянин, — он усмехнулся в сторону и вдруг склонился ниже, втянул воздух над моей макушкой. Совсем как злобный зверь. — Они согласуют мою кандидатуру и мне дадут все ключи. Все! Клю-чи!
— Тебе нужно… у…
— Я сам знаю, что мне нужно! — Тагир ударил кулаком по стене в опасной близости от моего виска. — Все очень серьезно, дорогая женушка, очень серьезно.
Он зашептал как сумасшедший: быстро, глухо, резковато. Обрывочные фразы повисали в воздухе и не давали пробиться сквозь эту сорную траву.
— Я не давал тебе права уходить, ты зачем ушла? Я не разрешал тебе выставлять меня идиотом перед всеми. Ты сейчас же поднимешь свою прекрасную задницу, спустишься вниз и сядешь в машину.
— Отстань, ничего этого не будет, — истерично выкрикнула я, чувствуя давление от напора.
—У меня будут проблемы, большие проблемы, и во всем виновата ты.
— О чем ты говориш-ш-шь…
Изловчившись, я вырвалась из его хватки и оказалась на границе между прошлым и будущим – наступила на порог двери. Тагир сверкнул глазами, и я подумала вдруг, что с ним сейчас говорить бесполезно, а может быть, и опасно.
Потому я дернулась от его руки и рванула босиком по лестнице вниз. Пролет, второй – вот я и на улице.
И только ухватилась за перила, обрадованная теплоте ночи, как едва не полетела назад – Тагир ухватил меня за локоть и дернул на себя.
— Я тебе все сказал, — пробормотал он мне на ухо.
— Мне больно! Пусти!
— Иди вперед…
— Пусти, подонок!
Он практически волоком довел меня до машины и пиликнул сигналкой.
— Я ни за что не вернусь. Ни за что, — с ненавистью зашипела, отбиваясь от его руки.
— Живой или мертвой, придется показаться кому надо, — пробормотал он.
Чувствуя, что силы на исходе, я закричала на всю улицу, стараясь привлечь внимание людей:
— Пожар! Пожар! Горим!
— Ты что твориш-шь…
— Пожар! Пожар! Горим! — я заметалась в его хватке.
Действительно, в окнах домов начали показываться серые силуэты обеспокоенных людей.
— Дура, — Тагир отпустил меня, отчего я упала на землю, не удержав равновесие. Он оправил пиджак и обошел машину. Прежде чем сесть за руль, бросил: — я еще вернусь.
«Я еще вернусь».
Слова жгли расплавленным железом, отзывались фантомной болью в локте, где сжималась железная хватка бывшего уже мужа, отзывалась в голове – от того, как сильно он тянул за волосы.
Все его поведение говорило: не подчинишься – будет только хуже.
Намного хуже.
Мне хотелось забыть все как страшный сон, раствориться в небытие, спрятаться калачиком под одеялом на кровати, но жизнь – дальнейшая жизнь - требовала взять свое.
Почти ночью со смены вернулась Юлька. Она сразу поняла, что случилось что-то не то. Несмотря на то, что я молчала, успешно молчала на все ее вопросы, подруга поняла: приходил Тагир.
— Я ему! Я его! Давай в полицию! — заметалась она по кухне, как только увидела следы пальцев на локте, расцветающие синими небывалыми цветами.
«Я еще вернусь», - тут же царапнуло сердце.
— Нет, нет, все в порядке, не стоит это твоих нервов, — я отвечала спокойно и делала покер-фейс. — Думаешь, я не разберусь со своим мужем?
Юлька верила и не верила.
В ней боролись два чувства: желание помочь и желание наладить свою судьбу, никак не связанную с тем, кого она знала здесь, в этом большом шумном и немного нервном городе. Не мне было ее винить, не мне – просить о помощи, ведь девушка помогла больше, чем это было в ее силах.
Уже лежа в кровати, я смотрела в белый потолок со старыми трещинками и думала, думала, думала.
Казалось, что выход из лабиринта был очень близко, но, боже мой, как он был далеко…
С утра, взбодрившись кофе, я побежала в магазин на остановке – купить телефон и симку. Клятвенно обещала вернуть Юльке все те немногие деньги, которые она мне одолжила на первое время.
Едва я подключила телефон, как он начал фонтанировать пропущенными звонками, злыми и колкими сообщениями от Тагира, незнакомых номеров, и от прочтения всех этих слов у меня снова фантомно заболела голова и локоть – как раз там, где расцветами синими, фиолетовыми цветами синяки – подарки от бывшего мужа.
«Я еще вернусь».
Мне нужно было скорее обезопасить себя, и первым делом я пошла к адвокату.
Молодая, хваткая женщина, с немного уставшим лицом, несмотря на раннее утро, встретила меня прохладно. Она выслушала весь мой рассказ, задала пару вопросов. Видя мой ошалевший взгляд, написала документы об имуществе, которые мне нужно было принести на следующую встречу.
— Прямо сейчас не могу вам обещать, что мы с вами сделаем все так, как вам хочется, как хочется мне. Но мы приложим все усилия, чтобы половина дома отошла вам при разводе.
Она посмотрела на меня долгим, пронизывающим взглядом и мне захотелось поежиться. Записи к этой женщине почти не было, и только поэтому можно было сделать вывод о ее квалификации. Но и обо мне она тоже могла сделать свои выводы – я сидела в кресле перед женщиной в растянутой юлькиной футболке и укороченных брюках, норовивших сползти с талии.
— Я не могу вернуться в дом – боюсь, что он может… перейти границу… — поежившись от вчерашних воспоминаний, призналась я.
— Может быть, это будет и к лучшему, — женщина посмотрела на меня долгим, не мигающим взглядом, и я поежилась. Она намекала мне на то, на что я не могла решиться – а вдруг наша вторая встреча не будет такой простой, будет еще сложнее, больнее? Синяки на руке ныли и останавливали от ошибки.
— До встречи…
До офиса Тагира я добралась без приключений. Мне казалось, что весь мир, вся вселенная, все люди в автобусе смотрят на мой неприглядный вид, взъерошенное, замученное ночными думами лицо и безумный, загнанный взгляд.
— Я все им скажу, все им скажу, — твердила я, подходя к дверям огромного офисного здания, состоящего только из стекла и бетона в самом центре города. — Пусть знают, что в компании работает садист. Пусть знают…
Но мой план не увенчался успехом.
Прямо у входа меня развернули назад.
— У вас нет пропуска? До свидания. — охранник смерил меня равнодушным взглядом. Даже на миг в нем не мелькнуло и тени сомнения, сочувствия, милосердия.
«Я еще вернусь».
Черт, Тагиру не нужно было ничего делать, чтобы до корня разрушить мою жизнь. Кажется, она летела в пропасть так стремительно, что можно было расслышать завывания ветра в ушах.
Перечитав нехитрую наличность в кармане, я села в автобус. Он вез меня по знакомому маршруту, отзывавшемуся болью в сердце.
По этой улице я ходила в детский сад.
Здесь пошла в школу.
Тут я впервые увидела пьяную мать.
А здесь…
Здесь я нашла отца.
С каждым шагом дышать становилось сложнее.
Но у меня не было выбора.
Мне нужно было жилье, мне нужна была помощь.
И потому, когда только открылась старая рассохшаяся дверь, я успела только выдохнуть:
— Мама…
А в ответ получить:
— Ты?! Явилась! Не запылилась! И откуда только совесть взялась? Ну, принесла деньги?
Деньги?
— Какие деньги?
—Такие, такие!
Я во все глаза смотрела на женщину перед собой. Даже несколько месяцев, что мы не виделись, не пошли ей на пользу. Лицо опустилось, под глазами расцвели синяки, какие бывают от недосыпа или от злоупотребления едой и алкоголем. Она встала в проеме двери, загораживая проход, полностью вписываясь в обстановку: такая же потрепанная, как двери, облезлая, как стены и серая, как комната позади нее.
В груди что-то кольнуло, остро и болезненно, и тут же эта боль ударила в виски от ее голоса, нарочито громкого, усиленного эхом старого подъезда:
— Пришла, принцесса! Явилась!
Она закашлялась, будто яд слов отозвался в горле. Но эта заминка только еще больше раззадорила ее запал.
— Глядите-ка, — показав рукой на меня, она скривила губы.
Но, судя по тому, что из квартиры не донеслось ни шороха, ни голоса, в квартире никого не было. Наверное, мелкие были еще в школе, по крайней мере, я на это надеялась – что Сонечка не успокаивала меня, говоря, что все ребята учатся, посещают школу и не прогуливают уроки. На правах оставшейся старшей сестры девочка следила за порядком в доме. По крайней мере, пока могла это делать, и хотела…
— Ма-ма… — губы слушались плохо. Это слово должно было звучать совсем по-другому, но я так редко, крайне редко говорила его, и потому сейчас совсем не могла сказать сразу, быстро, привычно родное слово, которое первым говорит любой ребенок на планете.
Мама.
Но женщина напротив меня насупилась, сжала губы и махнула в мою сторону рукой, ладонью вперед, будто прогоняя с порога надоевшую безродную кошку.
— Зачем явилась? Деньги где?!
— Я… — развела руки в стороны, показывая, что пришла с миром, что не причиню вреда, что пришла одна, но она только еще больше нахмурилась. А потом вдруг шагнула ко мне навстречу – на грязный подъездный пол босыми ногами. — Денег у меня нет…
— Проваливай отсюда, чтоб ноги твоей тут не было, — на меня тут же пахнуло застарелым алкоголем – этот запах я помнила очень хорошо, он прочно сидел в моей подкорке.
— Я пришла не с деньгами. Я пришла за помощью. Мне нужна комната.
Она тут же взвилась змеей.
— Проваливай отсюда! — Злость придавала ей сил – и даже будучи не совсем трезвой, она вполне внятно сказала свои страшные слова.
Я покачала головой.
— Этот дом и мой тоже! — запальчиво воскликнула, и тут же закусила губу.
— Твой? Ха! Проваливай отсюда, чтоб ноги твоей тут не было! Шалава!
Теперь она действительно перешла от угрозы к действию – не сильно, но ощутимо ударила меня в плечо. Несмотря на невысокий рост, силы в ней гуляло достаточно – или это сознание собственной правоты помогало?
— Убирайся! — зашипела она. — Или вызову полицию! Вызову!
— Прекрати, — прошептала я, уязвленная этими страшными словами. Мне казалось, что еще можно прийти к диалогу, что еще можно договориться, ведь не мог человек, мать, которая вскормила и видела первые часы жизни своего ребенка, вот таким жутким образом вышвыривать из дома родную дочь? — Прекрати…
Слышать ее слова было невозможно болезненно, они отзывались кислотой на языке, шумом в ушах, и странным чувством – будто бы на большой площади прилюдно демонстрировали твое белье…
— Как ты можешь…
Но все эти слова слышала только я. Тихий шепот неуверенных слов просто не доходил до сознания человека, который по крови был моей матерью. Она лишь только голосила, призывая в свидетели невидимых соседей, каких –то незнакомых людей, а после уже – и силы небесные.
— Убийца! — выплюнула она мне прямо в лицо жуткие слова и уставилась глаза в глаза налитыми от ярости кровью глазами. И тут же все настроение сменилось: если прежде она вела себя не так уверенно, будто разыгрывала спектакль для себя и невидимой публики, то теперь, увидев мою реакцию на свои слова, почувствовала свою силу, свое право. Теперь в глазах загорелось торжество. Она видела, что это слово почти сломило меня. Я сделала шаг назад, второй, третий, едва не упала со ступеньки, вовремя схватившись за перила, не почувствовав под подошвой кроссовка опору. — Убийца!
Теперь ей не нужно было повышать голос – это слово, казалось, услышал весь мир, вся вселенная, весь город. Даже уличный гомон за немытым стеклом подъезда прекратился.
— Уходи! — приказала она мне. Тихо, сквозь зубы, приподняла подбородок.
Я подняла на нее глаза, надеясь, что что-то человеческое, все же, отзовется в этой женщине. Но она была непреклонна. Царица в старом, застиранном халате, порванном на боку, сложила руки на груди.
— Убийца!
Я медленно спустилась по ступеням, открыла ржавую дверь и вышла во двор. Конечно, теплого приема после всего, что было, я не ожидала. Не ждала слов раскаяния, слов поддержки, но считала, что на разговор имею право. На обычный, нормальный разговор, может быть, не такой, каким должен быть у матери и дочери, но хотя бы такой, какой должен быть у двух женщин, одна из которых попала в беду.
На удивление, на лавочке у подъезда никого не было. Я присела на теплое от солнца дерево и вытянула вперед ноги. Повертела в руке старенький телефон, написала сообщение сестренке, о том, что заходила, хотела увидеться, но не получилось. Заверила, что все в порядке и мы еще погуляем вместе, поедим мороженого, как в прошлый раз.
В родительский дом я не заходила – встречалась с ребятками на нейтральной территории. Водила в кино, обязательно кормила в кафе, покупала одежду. Тагир не очень хорошо относился к этим встречам, и потому они проходили и не в нашем… не в его доме тоже. Но деньги на детей он давал, переводил на карту, не говоря ничего, только морщась, как от зубной боли.
Тогда, три года назад, он даже оплатил кредит, который брала мать на похороны отца, на квартиру. Занимался всеми денежными вопросами. Сказал, что все в порядке, это его свадебный подарок.
Конечно, не с таким приданым он хотел бы приобрести и привести в дом жену, но в тот момент я была раздавлена всем происходящим и просто не могла поступить иначе, согласившись на его помощь.
Так и получилось, что моя небольшая зарплата в «Детском Центре» все также уходила в другую уже семью, и Тагир содержал, в общем-то, не одного человека.
Хотя, похоже, он мог содержать и еще одну женщину…
Теперь мысли о его измене отзывались уже не физической болью. Человек может пережить все, даже предательство близких, это я знала теперь совершенно точно.
Слова матери сделали рану в душе еще глубже, и сейчас воспоминания о муже, который целовал в ресторане другую женщину, не воспринимались так остро, что болела душа, колотило ознобом тело. Я приняла случившееся, хотя сейчас, здесь, во дворе моего детства, все произошедшее совсем недавно казалось старым фильмом, просмотренным перед сном.
Задумавшись, не сразу поняла, что что-то изменилось.
— Ишь, расселась! — голос матери стал глуше, язык немного заплетался. Я задрала голову и увидела, что она высунулась в окно. — Уходи!
Она даже махнула кулаком, чувствуя в себе праведный гнев.
Мои уши запылали.
Я представила, как она снова крикнет это страшное слово, клеймо, которым наградила в самый мой страшный день, и озвучила его сейчас, буквально несколько минут назад, и стало тошно.
— Уходи! — я прижала ладони к пылающим от стыда щекам.
Ничего не делала плохого в своей жизни, и потому слышать эти слова сверху, от родной матери, было ужасно. От волнения они доносились до меня как сквозь толщу воды, искаженные, но при этом вполне различимые.
Уходи!
Сердце гулко застучало: тук-тук-тук, подскочило к горлу.
Я бросилась вперед, не разбирая дороги. Путаясь в собственных ногах, едва не запнувшись о пятку и не полетев позорно носом вперед.
Рванула вперед, огибая детскую площадку, старую школу, остановку. Бежала, бежала, потому что только так мне казалось, можно было преодолеть свою боль, разрастающуюся черной розой в душе. В боку кололо, дыхание сбилось, но на душе становилось все хуже и хуже, будто печаль наливалась свинцом, и ужасной тяжестью склоняла к земле.
Добравшись до дома Юли, я повернула ключи на кольце пальцем. В конце недели мне нужно будет их вернуть, а до этого решить проблему с жильем.
Мысль о том, чтобы вернуться в дом к Тагиру, даже не стояла. Может быть, потом, позже, когда я успокою разбушевавшиеся нервы, я приду за своими вещами, но сейчас…сейчас.
Его темный вид и сила, с которой он сжимал мой локоть, вполне ясно говорили о том, как плохо может закончиться встреча.
Однажды, еще в самом начале наших отношений, когда я жила в общежитии, он…
Да, как бы стыдно, некрасиво это не звучало, но он поднял на меня руку. Ударил по лицу, хлесткая пощечина прозвенела практически взрывом у уха, я оторопело смотрела на Тагира, и видела, какая сколько эмоций пробегает по его лицу. Злость, неверие, страх, нежность.
Мы поговорили, решив, что такого больше никогда не повторится. И вот он снова показывает себя с той стороны, о которой мне не хотелось думать, в которую не хотелось верить. Я дважды наступаю на те же грабли с ним, с этим человеком.
Но чего можно было ожидать от девчонки, которая ушла из дома, не выдержав прессинга пьющих родителей, желавшей изменить свой мир и потому оставшейся совершенно одной?
Только желания быть обманутой.
И я обманывалась.
Пряталась от жизни за его широкой спиной, три года желая быть хорошей женой.
Теперь же пришло время и мне.
Изменить себе.
Я достала из кармана всю небольшую наличность, которой меня снабдила Юля. Почти все съел новый, вернее, очень старый телефон, но кое-что еще оставалось.
Открыв в браузере приложение, я начала искать себе жилье. Все так же, сидя на лавочке у подъезда, не заходя в квартиру, чтобы еще больше не чувствовать себя брошенной приживалкой еще и в этом доме.
На улице начало темнеть, холодок пробирался по ногам, покрывал мурашками предплечья. А я все писала или звонила по номерам телефонов людей, сдающих жилье.
И все было мимо.
Кто-то сдавал на длительный срок.
Кто-то – на слишком короткий, и брал за это цену втридорога.
Многие не доверяли девушке с тонким голосом.
Как будто весь мир решил проверить меня на прочность – узнать, насколько прочна моя скорлупа, в которой я так счастливо находилась долгое время.
Я не могла проиграть, и потому звонила, писала, оставляла сообщения в приложении.
В какой-то момент нажала на кнопку блокировки экрана и подняла подбородок кверху. Вдохнула поглубже весенний воздух, который прежде пьянил голову, кружил мысли и пьянил обещаниями свежих, хороших перемен, а сейчас только заставлял ежиться от холода и думать о том, что, возможно, придется мне в какой-то момент съезжать на вокзал и засыпать на неудобных железных скамьях, выдавая себя за ожидающую приезда поезда.
И в этот момент сотовый ожил в моих руках.
Разволновавшись, я разблокировала экран, не глядя, поднесла к уху, затараторив:
— Алло? Да, да! Я слушаю!
От голоса на том конце связи настроение упало до нуля.
— Когда тебя ждать домой, жена?
от автора: всем привет, добавляйте книжку в библиотечки, чтобы не потерять и ставьте лайки)
— Когда тебя ждать домой, жена?
Тагир говорил спокойно, на расстоянии было не понять его настроение.
Я подавила в себе порыв бросить трубку, заблокировать контакт мужа и вышвырнуть телефон в кусты.
— После всего, что было? — добавила голосу холода. Он льдинками звякнул в тишине улицы. — Никогда.
Он усмехнулся. Усмешка вышла такой же холодной и пустой, как редкая тишина между словами в космосе сотовой связи.
— Ты меня совсем не поняла-а-а…
— Тагир, послушай, — я выдохнула в сторону, чтобы сравнять частоту пульса и говорить спокойно и разумно. — Думаю, что сейчас нам нужно поступить правильно. Может быть, в первый раз правильно!
Мне показалось, я почти увидела, как он поднял свои черные брови до линии роста волос. Удивился, прислушался к тому, что я скажу. И эта ожидающая тишина воодушевила – может быть, мы все решим как цивилизованные люди?
— Я думаю, нам нужно развестись.
Он рассмеялся.
Глухо, жестко, как-то зло.
Как будто я сказала какую-то нелепицу, не имеющую ничего общего с нашими жизнями.
— Развестись. Сделаем все быстро. Ты будешь жить своей жизнью, я – своей.
Мне пришлось подавить невеселую усмешку, чтобы не выдать, как это тяжело – признаваться, что брак развален, распотрошен и снова понять, какой была дурой, раз позволила своему мужчине загулять на стороне.
— А почему ты думаешь, что твоя жизнь все еще принадлежит тебе? — он говорил сухо, спокойно, чересчур уверенно.
— Тагир, я тебя не понимаю, — потирая лоб, я зажмурилась. — Что ты такое говоришь?
— Что я говорю? — он начал раздражаться. — Я говорю то, что ты, дорогая моя жена, совсем позабыла. Я купил тебя, вытащил из дерьма, отмыл. Привел в свой дом. И не ты принимаешь решение, будет ли развод. И когда он будет.
Я выпрямилась, уперлась подошвами кроссовок в землю, чтобы ощущать под собой хоть какую-то точку опоры. Настолько нереальным был сейчас разговор, который происходил между нами.
— Если он и будет, только тогда, когда я решу. Когда я скажу, — он перевел дыхание, будто решив, что по телефону на расстоянии лучше говорить спокойнее. — Поэтому живо домой. Возвращайся.
— Да ты офигел, — ошарашенно проговорила я.
— Да не трону я тебя. Больше. — Подумав, выдала трубка. — И сейчас говорю тебе очень серьезно: мне нужно, чтобы ты вернулась. Иначе пожалеешь. Я тебя предупреждаю. Ты знаешь, что я не шучу.
По всему телу пробежали мурашки, и дело было совсем не в холоде. Я сбросила вызов, прервала разговор, который мог зайти сейчас только в тупик или бесполезные, бессмысленные крики.
Тагир был жестким, довольно жестким человеком, но жестоким я никогда не могла его назвать. Но сейчас мне казалось, что своего мужа я совсем не знала. Потому что сейчас говорила не с тем, с кем прожила три года, а совсем с другим – циничным, злым, роботоподобным мужчиной.
Сотовый телефон завибрировал.
Не глядя, я скинула вызов. Говорить сейчас с Тагиром было бессмысленно. От него, такого, лучше было держаться подальше.
Но сотовый продолжал звонить и звонить.
Нервно выдохнув, я приняла вызов:
— Что?
— Это вы оставляли телефон? Я сдаю комнату.
— Ну, как дела? — Юлька раскладывала салат в тарелки, я наливала чай. Вечерняя кухня, вечерний разговор. Подруга кивнула на старый телефон. — Вижу, дома ты так и не побывала.
— Тагир сказал, что я должна быть дома в четверг.
Она приподняла бровь.
— И ты пойдешь?
«Мне нужно, чтобы ты вернулась. Иначе пожалеешь. Я тебя предупреждаю. Ты знаешь, что я не шучу», — эти слова звучали в моей голове так, будто Тагир все еще был рядом и говорил их мне на ухо. Я потерла локоть.
— Нет, конечно нет.
— Ну и дура. Это и твой дом тоже. Неправильно, что ты из него сбегаешь.
Сказать, что я начала побаиваться мужа, было выше моих сил, и потому я просто отхлебнула терпкий чай, покрошила в руках печенье.
— Хочешь, я схожу с тобой? — девушка посмотрела на меня глазами, полными сожаления. И от этого стало еще хуже. Сейчас, на этой кухне, жалость от Юли была несвоевременной, она просто разрывала сердце. Я не нуждалась в жалости. Была благодарна за поддержку и заботу, но жалость – нет, мне она была не нужна сейчас и именно здесь, после такого тяжелого на эмоции дня.
— Все в порядке, — я качнула головой. — Я приду к нему только в самом крайнем случае. Не сейчас. Уж точно не сейчас.
Подруга сузила глаза, но комментировать не стала. Она рассказывала о том, как прошел ее последний рабочий день, как провожало начальство, что сказал парень, который вроде бы и оказывал знаки внимания, но не делал первого шага. Поделилась, что уже завтра в квартиру придет хозяйка, чтобы принять жилье и забрать ключи. При этом она стрельнула в меня глазами.
— Хочешь, я оплачу еще два месяца, и ты поживешь здесь?
— Нет-нет! — в ужасе от того, что ей придется ущемить себя в деньгах, оплатив мое проживание, я замотала руками. — Все в порядке, я поживу у мамы.
— У мамы? Вот это новости!
— Да, я приходила сегодня, мы поговорили. Она разрешила пожить немного с ними. Все наладится, не переживай. Ты лучше скажи, с грузчиками все решила? Ты говорила, что получилась бешенная переплата?
— Нет, все в порядке, — Юлька переключилась на сиюминутную проблему и начала рассказывать про то, как обзванивала весь день компании, чтобы отправить груз к матери. Я кивала, пила чай и думала о том, что рада за нее.
Подруга сделала все, что хотела, о чем думала, она выучилась в университете, поняла, что не хочет работать по профессии и пошла в автосалон – чтобы заработать на свою квартиру. Да, не вышло, она старалась, но в какой-то момент поняла, что хотела не квартиру, а хотела совсем другое – дом в самом широком понимании слова. Ей нужен был дом, полный любящей родни, людей, смеха и веселья, а здесь она получала только усталость, одиночество и скучные вечера в компании со мной. И потому приняла решение уехать, вернуться домой и начать строить жизнь так, как хочется.
Мне тоже этого хотелось, но прямо сейчас казалось, что я балансирую на грани.
Как маленький канатоходец, который идет мелкими шажками, цепляясь крошечными пальцами в туго натянутый, звенящий от напряжения канат, цепляющийся за жизнь всеми фибрами своей души, позвоночником, естеством, я также балансировала по краю своей жизни.
Впереди – неизвестность.
Позади – предательство.
Подо мной – только черная, черная муть.
И уже на следующий день я полетела прямо в пропасть…
— Тамара Викторовна, подождите минутку, — секретарь оправила волосы, затянутые в хвост, и стрельнула в меня глазами. Я отошла от двери начальника на один шаг. Удивилась, что не могу зайти просто так – без стука.
По сути, Алла не была секретарем. Она была специалистом, который совмещал в себе все, наш детский центр был не таким большим, чтобы позволить себе огромный штат. И то, что она попросила меня подождать, да еще так официально, удивило.
Сейчас мы вышли на летние каникулы, и только в августе планировали запустить летний придомовой лагерь для детей. Поэтому я и работала в этом развивающем детском центре – таких легких и приятных условий для работы в городе трудно было найти. Совсем сидеть дома я не могла, но и работать полнокровную неделю и день тоже не хотелось – мне казалось, что так я все меньше буду проводить времени с мужем и мы совсем перестанем видеться.
Алла скрылась за дверями Олега и что-то ему тихо сказала. Я услышала, как он резко отодвинул стул, как переложил с места на место большую папку с бумагами – была у него такая привычка в случаях сильного волнения.
Женщина вышла из кабинета, и, старательно пряча от меня глаза, прошмыгнула к своему рабочему месту.
— Проходите, — она даже не взглянула на меня, начала что-то быстро набирать на клавиатуре, хотя, когда я пришла в центр, сидела и читала книгу. Меня озадачило такое поведение. Мы не были подругами, но всегда обменивались шуточками или коротким мнением по поводу настроения шефа.
Но думать долго было некогда. Олег позвонил утром и сказал срочно явиться в центр. Я сразу же приехала сюда, не теряя времени. Пока ехала, думала, что это судьба наконец повернулась ко мне передом.
В уме я прокручивала разные варианты беседы с шефом: просила дать ставку на лето, рассчитывала взять аванс для того, чтобы снять квартиру, даже думала о том, чтобы попросить ключи от кабинета, где порой ночевала наш аниматор, если проходили длительные городские праздники. От волнения поднялось настроение, и потому реакция Аллы на мое появление в дверях центра немного сбило с толку.
— Олег, добрый день, это я, — поискав в своем арсенале самую широкую улыбку, я шагнула в кабинет.
— Тамара, проходите, — пожилой мужчина в кресле за столом поднял на меня глаза и строго взглянул через стекла очков. В комнате было прохладно, по сравнению с уличной температурой, но мне показалось, что холодом веет непосредственно от моего шефа.
Я помялась у двери, а потом все же шагнула в кабинет и присела на плетеное кресло возле стола. Села на самый краешек, выпрямилась и сцепила руки в замочек на коленях. Пальцем оттянула Юлькины бриджи, чтобы прикрыть колени – почему-то теперь моя простая одежда показалась неуместной.
Шеф смотрел на меня тяжелым взглядом. Казалось, будто хочет забраться в мою голову и что-то там для себя найти. Я молчала, ждала, когда он начнет разговор, и при этом собиралась с разбегающимися мыслями – думала, насколько будет правильно попросить ключи от кабинета, чтобы пожить там неделю, а может, и две.
— Тамара, сколько мы с вами работаем?
— Почти два года, — я улыбнулась, вспомнив, как впервые пришла по объявлению в центр преподавать малышам рисование.
Это было прекрасное время – я чувствовала в себе столько сил и энергии, которой могла поделиться со всем миром, не говоря уже о двух группах детишек, с которыми занималась днем.
Всегда заранее готовилась к урокам, стараясь привнести что-то новое к нашей новой встрече, использовала все – от музыкальных инструментов до игрушек.
— Два года… — он щелкнул пальцами и отодвинулся в кресле, нахмурился. — Да, точно. За это время вы себя хорошо показали.
— Спасибо, Олег, — польщенная, я почувствовала, как потеплели щеки. Наверное, прямо сейчас можно перейти к тому, чтобы попросить о…
— И нам будет очень жаль с вами расстаться.
— Расстаться? — я даже переспросила, пораженная словами шефа.
— Ну конечно. Тамара, ко мне вчера приходил ваш муж, мы хорошо поговорили. Я очень, очень удивлен. Никогда не думал, что у вас такие проблемы с алкоголем. Но вы же понимаете – у нас детский центр. И это вовсе недопустимо – показывать такой пример.
Я почесала подбородок трясущимся пальцем. Снова оправила поднимающуюся штанину бридж.
— Олег, это все неправда. Это полное вранье. Тагир специально вам такое на рассказывал, чтобы…
— Тамара, — он выставил вперед ладонь, останавливая мой поток слов. — У Аллы заявление на увольнение, подпишите, его, прошу. Ваш муж предупредил, что в управлении образования уже знают о вашем увлечении. Держать на работе человека с такими наклонностями мы не можем. Прощайте.
Я открыла рот, чтобы поспорить, чтобы ввязаться в бой, но поняла, что это бесполезно. Алла точно напечатала заявление. Олег точно принял решение. И Тагир сделал все, чтобы отрезать меня от внешнего мира.
— Прощайте. Желаю вам всего хорошего, Олег, — не давая себе воли рвануть к его креслу и не унизиться еще больше, я вышла за дверь.
— Тагир, ты рехнулся? — от волнения пересохло в горле, и когда муж взял трубку, я буквально прорычала в телефон: — ты что творишь? Ты зачем ходил ко мне в центр?
Тагир ухмыльнулся. Я буквально кожей ощущала его довольство.
— Зачем ты сказал, что я – пьяница?
Я остановилась, поняв, что от волнения практически добежала до дороги и чуть не помчалась вперед на красный свет светофора. Благодаря автомобилисту, который резко засигналил, я отпрянула, вернувшись на бордюр.
— Олег выставил меня за дверь. Неужели нельзя нормально… нормально расстаться?
— О нет, — подал он голос. — Никаких расстаться. Я тебе все сказал. Жду тебя.
Он отключил телефон. Гудки и погасший черный экран сотового телефона прозвучали настоящей насмешкой надо мной, над моими усилиями докричаться до мужа, над моими стараниями сохранить лицо и желанием достучаться до него.
Черт!
Я подняла лицо к небу.
Стремительно и напористо из-за горизонта надвинулась темная туча и как-то разом заволокла небо. Накрепко заточила яркое солнце в свою темницу. Стало хмуро. На какой-то миг все притихло, но только на миг. Словно спохватившись, задул резкий холодный ветер.
Он ударил по ногам, толкнул в спину.
— Девушка! Вы так и будете стоять? Дайте пройти!
Действительно, стоя на переходе, я загородила дорогу тем, кто шел за мной.
Сделав шаг вперед, еще один, я практически сорвалась на бег.
Мы работали с Олегом достаточно давно, чтобы понять: он не может поменять решение. Да, он знал, что я не пьяница, не какая-то выпивоха, но именно здесь и сейчас он точно также предал меня, как предал Тагир. Ему было удобнее избавиться от специалиста, чем наживать головную боль из-за меня с управлением образования, которое, как он сказал, уже было негативно настроено в мою сторону.
Я знала такие случаи. Красный свет после одного звонка по всем фронтам. У нас в городе придавали огромное значение облико морале, и такие претенденты, как выпивающий специалист, загулявшая с чужим мужем преподаватель, играющая в покер женщина, могли поставить крест на работе целого учреждения.
Бороться бес-по-лез-но.
Чтобы не потерять сознание от волнения, я вцепилась кулачками в полы длинной футболки. Чувствуя в руках что-то земное, понятное, я, казалось, ощущала себя немного лучше. Хотя бы на несколько мгновений.
Не поспевая за бешено колотящимся сердцем, я рванула вперед.
Ослепительная молния вспорола небо. И сейчас же, резко и пугающе, как выстрел, прогремел гром.
В глазах, как и вокруг, потемнело.
И только я глянула по сторонам, пытаясь понять, куда забежала, и тут же с неба обрушилась лавина дождя. Она хлестала по дорогам толстыми плетями, пытаясь сломать и сломить всех тех, кто остался внизу. Грязными ручьями вода потекла селем вниз, смывая все за собой.
Молнии вспыхивали почти непрерывно одна за другой. Не утихая, гремела в тучах гулкая небесная канонада. И от этого блистания и грохотания трепетно сжималось сердце.
Я бежала под этой лавиной дождя мокрая, холодная, ощущая себя пустой бутылкой, из которой выплеснули все содержимое. И думала, что покинута всеми вокруг.
Без работы. Без поддержки. Без накоплений.
Сегодня Юлька съезжает с квартиры, и я буквально окажусь на улице.
Я бежала и бежала, пытаясь убежать от всех, но больше всего – от себя.
И в какой-то момент поняла, что не вижу уже ничего – ни домов, ни дороги, ни машин, и эта истерика может оказаться последней в моей жизни.
Медленным щагом, с опущенной мокрой головой, омываемой всеми видами дождя со всех сторон, я доплелась до остановки.
Рухнула на скамейку и вытянула ноги. Обняла себя руками.
— Тяжелый день? — из мрака темных мыслей меня выдернул участливый голос.
Рядом сидел пожилой дедушка – седая борода, яркая модная майка. Я видела его несколько раз – он бегал по утрам вокруг Юлькиного дома. Значит, ноги принесли меня обратно.
— Ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него убиваться, — проговорил он и посмотрел вперед выцветшими от старости глазами. — Даже если ты все потеряешь, ты знаешь, что у тебя останется?
Он протянул руку вперед, нажал на кнопку, и в его руке стремительно распустился зонт. Похожий на огромную невиданную розу, красный купол зонтика радостно отразил хмарь ливня, поглотившего город.
— У тебя останешься ты, — улыбнулся дед и протянул руку с зонтиком мне.
Я помотала головой, отказываясь от подарка, он улыбнулся тепло и участливо, глядя на меня с отеческой нежностью, такой светлый и простой среди этой пелены дождя, что я, завороженная моментом, взяла в руки зонт и встала.
— У тебя останешься ты! — повторил он улыбаясь.
Я встала и медленно пошла с остановки. Неожиданное теплое участие, доброе слово будто пролило свет на мою душу.
Ливень, который только что шел как из ведра, превращая все в серое месиво, вдруг прекратился также резко, как и начался, только редкие капли достигали земли. Мелкий дождь стучал по уцелевшим после бойни листьям, обещая, что и он скоро прекратится.
Мои слезы высохли.
И до Юлиного дома я дошла уже спокойной, по крайней мере внешне.
У подъезда уже стояла газель с грузчиками, которые, дождавшись завершения дождя, перестали курить и приступили к работе.
Едва дождь совсем прекратился и небо зарозовело солнечным лучом, на улицу выкатилась Юля.
— Тамара, ну наконец-то! — она помахала мне рукой. — Не могу до тебя дозвониться.
Я закрыла зонт, взяла его подмышку, ощущая вместо мокрого холода его приятную теплоту.
— Ну что, ключи передала, еду. — Она притянула меня к себе. — Ты мне звони, держи в курсе, что да как. Ой! Чуть не забыла. — подруга протянула мне пакет. — Твое платье. То самое, красивое, синее, в котором ты ко мне пришла. Все перебрала, и только потом поняла, что это – твое.
Я заглянула в пакет. Платье модного цвета «электрик» ехидно подмигнуло мне, напомнив об обстоятельствах, при которых я узнала про измену Тагира.
Все повторялось.
Длинное шифоновое платье цвета «электрик», расшитое стеклярусом, добавляло синевы глазам, обволакивало тело приятной прохладой. Высокий хвост открыл шею, тугая прическа натянула уголки глаз так, что они стали похожи на лисьи.
Но это была уже не та таинственная девушка, которая собиралась на свидание с принцем и должна была успеть вернуться домой к двенадцати. Это была незнакомка, которая высунула нос в большой мир и получила солнечный ожог, столкнувшись с несправедливостью и злом.
Стилеты шпилек отозвались плохими воспоминаниями в сердце. Ноги немного тянуло – узкая обувь не делала мой вечер лучше, но с кроссовками, тем более с чужой ноги, подол волочился бы по дорожной пыли нашего поселка. А выглядеть еще более жалкой, чем я уже была, мне не хотелось.
Я подтянула выше подол платья и выбралась из такси. Отдала последние двести рублей таксисту, сжала в руке свой старый-новый телефон и шагнула вперед на бывшую родной дорожку у дома.
— Удачи вам! — впервые за все время дороги подал голос таксист, подмигнув.
Я дернула плечом.
— Не понадобится.
— Может, вас подождать? — мужчина решил выразить участие, и мне вдруг захотелось кивнуть ему, повернуться, попросить отвезти куда-то далеко-далеко, но вместо этого я гордо вскинула голову и сделала пару шагов по направлению к калитке. Спину – прямо, подбородок – параллельно с полом, руки – вдоль тела, расслабленные и спокойные.
— Ну, нет так нет! — он хлопнул пассажирской дверью, перегнувшись через коробку переключения передач. Только шины взвизгнули, да дорожная пыль поднялась из-под колес.
До двери нашего с Тагиром дома мне оставалось сделать всего пять шагов. Ну хорошо, с учетом узких туфель на невероятно высокой шпильке, - шесть. И каждый шаг мне давался с большим трудом.
Шаг первый – мы знакомимся с ним в университетской библиотеке. Меня выгнали туда на дежурство, он зашел за другом, с которым, в итоге, в тот день и не увиделся.
Несколько шуток, обмен взглядами – мне казалось тогда, что само провидение послало его ко мне – сильного, уверенного, спокойного, знавшего, что может постоять и за себя, и за того, кто находится рядом.
Шаг второй – мы справляем нашу веселую свадьбу, на которой присутствуют только его родные и друзья. Мать запретила братьям и сестре появляться в ресторане, закрыла их дома на замок, послав по телефону несколько проклятий мне и моему уже мужу.
Шаг третий – я теряю долгожданного ребенка.
Шаг четвертый – он изменяет мне с какой-то брюнеткой.
Шаг пятый – я раздавлена обстоятельствами и возвращаюсь побитой собакой в дом, чтобы договориться и решить все мирным путем. Мне нужно от него, чтобы он снова показал, на что способен в гневе, и уже тогда я смогу использовать это знание против него в суде.
И вот, я делаю их: шаг первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой…
— Тамара! Рад тебя видеть! Наконец ты объявилась! — веселый мужской голос бьет резким выстрелом прямо между лопаток.
Я вздрагиваю так, что едва не лечу вниз, с огромным позором, с высоты своих двенадцатисантиметровых шпилек.
И вовремя замедляюсь. Сладковатый аромат касается меня раньше сильных, уверенных рук. Поддерживающий жест, ничего лишнего, ничего личного.
Мужчина прижимает меня к своей груди, и я отчетливо слышу, как под моей ладошкой, поднятой в защитном жесте, бьется сердце. Сердце громко бьется у него, а вот кровь приливает к моему лицу и груди – у меня.
Влад спокойно улыбается мне сверху вниз, лучики морщинок разбегаются от уголков глаз.
— Тамара, если честно, я устал тебя ждать. Тебе не кажется, что твои каникулы затянулись?
Его голос промчался по моим венам, запульсировал в грудной клетке.
— Пус-с-ти, — высвободилась из его полу-объятий, смущенная своей реакцией на его близость. Чтобы выгадать пару секунд и привести взъерошившиеся мысли в порядок, сделала вид, что оправляю подол платья.
— Тамара, — Влад взял мою ладонь в свою. И посмотрел серьезно и цепко — Куда ты пропала? Я уже думал, что потерял тебя.
— Тамара, — Влад взял мою ладонь в свою. И посмотрел серьезно и цепко — Куда ты пропала? Я уже думал, что потерял тебя.
Теплые пальцы сжали мои, холодные.
Я совсем не ожидала встретить кого-то прямо накануне своего падения, и потому только молча смотрела на него. Мужчина нахмурился, оглядел меня с ног до головы и вдруг пробормотал:
— Нет, так не пойдет. Пошли.
Он уверенно потянул мою руку за собой, совсем не заботясь о том, что я никак не ответила на его предложение идти следом.
Большая, теплая ладонь грела руку, а я цеплялась за нее, как за якорь. Я смотрела на его мощную спину, обтянутую черной рубашкой, и думала: «что я делаю? что творю»?
Но мужчина был так уверен, так спокоен и собран, что я даже не успела сообразить что-то сказать ему в ответ на его действие.
Пара шагов – и мы в его дворе.
— Минуту, — он отпустил меня, и я тут же почувствовала холодный ветер. Обняла себя за плечи и поежилась.
С того времени, как я была тут в первый и последний раз, что-то изменилось. Идеально оформленный газон, большие плетеные кресла у входа в дом, огромный стол чуть в стороне. Хищного байка не было видно – видимо, он прятался в гараже, куда отошел Влад.
Через секунду он подогнал машину, остановился рядом.
— Садись, — Влад открыл пассажирскую дверь, посмотрел снизу вверх.
— Мне никуда не нужно, ты перепутал, — наконец, ледяная скорлупа, в которую я закуталась по пути сюда, дала трещину, и я снова обрела способность говорить.
Мужчина обошел машину, встал рядом со мной, снова взял в свои ладони мои.
— Ты мне не доверяешь, — он прищурил глаза. — И зря. Ничего не случится. Пока ты со мной.
Вместо ответа я хмыкнула. Демонстративно закатила глаза, покачала головой и шагнула назад.
— Нет, так не пойдет. Садись, — он надавил голосом, и по позвоночнику пробежал морозец.
— Я приехала домой. Не к тебе. Отстань.
Вместо ответа он резко сократил между нами расстояние. От неожиданности я втянула воздух полной грудью и почувствовала, как закружилась голова – от его вкусного, пряного запаха, от его силы и мужественности, от его уверенности и спокойствия.
Пользуясь этой заминкой, Влад усадил меня в свою машину. Он перегнулся через меня, пристегивая ремень безопасности, задержавшись дольше необходимого рядом. Скользнул глазами по лицу, остановился на губах, и снова вернулся к глазам. В его взгляде полыхнуло что-то запретное, дикое, огненное, оно полыхнуло костром в чернильное ночи, и обдало жаром все мое нутро. Спохватившись, он прикрыл глаза, спрятал взгляд, словно опустил шторки на окна. Хлопнул дверью.
Пока он обходил машину, чтобы сесть на водительское сиденье, я смотрела на него и удивлялась самой себе – что я делаю тут? Удивлялась его вальяжным движениям, похожим на движения расслабленного сытого кота, его спокойной уверенности в правильности действий и невероятному ощущению безопасности, которое распространяла его аура.
— У такой красивой принцессы не должно быть таких грустных глаз, — Влад стрельнул глазами на вырез моего платья и мне захотелось прикрыться. Щеки потеплели от легкого волнения, шея покраснела помимо воли.
Он выжал газ и автомобиль рванул с места. Проезжая мимо ворот своего бывшего дома, я усилием воли заставила себя не смотреть туда.
Никогда не была фаталисткой, но тут действительно захотелось поверить в судьбу. Мой удивительный сосед снова спас меня от опрометчивого решения, пришел на выручку, как настоящий рыцарь в сияющих доспехах.
— Куда ты меня везешь?
Вместо ответа Влад усмехнулся и прибавил радио. Салон наполнила латиноамериканская композиция о сильной любви молодого человека к нежной девушке.
Скорость увеличилась.
Мимо нас промчались сначала две машины, потом еще, и еще. В шахматном порядке он обгонял всех на трассе, разгоняя мотор до предела.
Я ухватилась за ручку двери.
— Мы слишком быстро едем!
— Вот именно, Тамара, вот именно! — Влад откинул голову на подголовник. Крутанул руль.
— Остановись сейчас же! — я ухватилась за ремень на уровне груди – показалось, что он начал меня душить.
— Специально переехал за город, чтобы можно было погонять, не обламывай кайф, принцесса, — проворковал он и погладил руль.
— Влад! — практически крикнула я. — Останови! Сейчас же останови!
Туман перед глазами рассеялся, я впервые так сильно ощутила, что еще не готова расстаться со своей жизнью.
Мы мчали по дороге, выскакивали на встречку, но водитель-маньяк совсем не думал притормаживать, он топил педаль газа в пол и улыбался, обнажив белые ровные зубы.
— Что ты делаешь! Я сказала – прекрати! — зашипела я сквозь зубы и впилась пальцами в его руку.
Он быстро глянул на мои руки, на меня, и вдруг перестроился в правый ряд, значительно снизил скорость.
— Не любишь быструю езду? — пожал плечами.
— Нет, — я отвернулась к окну. — Высади меня здесь.
— На автостраде? Тебе настолько не нравится моя машина? — он хмыкнул, будто шутка оказалась удачной.
— Куда ты меня везешь? Куда мы едем?
Влад крутанул руль, посигналил кому-то и снова набрал скорость, но уже не такую, как прежде.
Сердце забилось ровнее, но легче от этого не стало.
Мы съехали с трассы, проехали мимо редких деревьев и въехали в темный, огромный лес. Заниженная машина Влада еле справлялась с неровной дорогой, которая начала петлять, будто уводя в самые глубокие недра темного, страшного леса.
— Что ты творишь? — я начала в панике озираться по сторонам.
Только сейчас подумалось: я совсем ничего о нем не знаю, но совершенно спокойно села к нему в машину, а прежде – на байк, а еще раньше – приходила к нему в дом.
Такое сумасшествие даром не проходит.
Он может пристукнуть меня в этом лесу, оставить тут, сделать немыслимое, все, что угодно, все, что заблагорассудится. И никто, ни единая живая душа не сможет заподозрить соседа в том, что произошло.