— Просыпайтесь, принцесса! Ваш отец, король, ожидает вас, он велел вас разбудить!
Я просыпаюсь и не понимаю ровным счётом ничего. Какая принцесса? Какой король? Папка мой — никакой не король, даже когда выпьет, королём себя не называет, с чего вдруг?
Открываю глаза и вижу вокруг странное. Может, я того, всё ещё сплю? И мне это снится? И сейчас прозвенит будильник, и нужно будет подниматься и идти пересдавать экзамен? Так, я крепко зажмурилась и сплю дальше. Закрыть глаза посильнее и посчитать про себя до ста. Наверное, спать осталось с полчаса, нужно обязательно уснуть обратно.
— Ваше высочество Элиза, вас ждут! Принцессе нельзя заставлять себя ждать!
Этот голос был… преисполнен возмущения, вот. Если бы я была какой-нибудь там камеристкой принцессы и мне нужно было добиться от неё чего-нибудь, я бы так и говорила — вежливо и возмущённо.
— Принцессе нельзя, а кому можно? — спрашиваю я, интересно же.
— Никому нельзя, ваше высочество! Чему вас только учили ваши воспитатели!
— Чему надо, тому и учили, — сообщаю я и сажусь на постели.
Что же, антураж офигительный. Я играю в полевые ролевые игры и знаю, как это — заморочиться по антуражу. Тут кто-то заморочился вот прямо по высшему разряду. И вложились нехреново, и ещё сами, наверное, строгали, пилили, красили и вышивали.
Кровать — прямо музейный образец. Как его, экспонат. Шёлковые простыни — скользкие и неудобные, с жёстким плетёным кружевом. На мне батистовая сорочка, вся вышитая, и больше ничего. Тяжёлые портьеры закрывают кровать — чтоб видно не было, спишь ты или нет, так? Сейчас эту портьеру отдёрнули, и возле кровати стоит тётенька лет так сорока очень свирепого вида. Костюм у неё отпадный, закачаешься. Вот прямо скроен как надо, сшит аккуратно, вся отделка к месту, и корсет с кринолином под платьем правильные, а не из свадебного магазина. И причёска к платью подходящая, а не дулька на затылке, в сеточку упрятанная. Респект тётеньке, в общем. За её спиной маячат ещё человек пять, все женского пола и разного возраста — от девчонки примерно моих лет и до бабушки. Одеты не так пафосно, как та тётенька, но тоже в стиле.
И комната вся тоже по высшему разряду — прямо дворец, как музей какой-то, летом в Питер ездили, и там как раз ходили по музеям и смотрели именно такие дворцы. Обои в цветочек, лепнина и позолота, и другие признаки пафоса и богатства. У кровати моей приступочка ступеньками, и на той приступочке тапки бархатные стоят. Круто кто-то заморочился!
Я сунула лапки в тапки и глянула на тётеньку. Подыграть ей, что ли? Я ж, вообще-то, умею.
— Подайте умыться. И что ещё нужно человеку с утра, тоже подайте.
Раз я теперь принцесса, можно и покомандовать, правильно?
Видимо, сказала я правильно, потому что тётенька махнула кому-то рукой, и ко мне мигом притащили и позолоченную ночную вазу, и умывальный фарфоровый кувшин с тазиком. Во дают!
Утренний туалет на глазах у изумлённой публики — это нечто. Но вдруг в условиях игры, если это игра, это сразу было так прописано, а я просто проспала и всё забыла?
— Ступайте одеваться, ваше высочество Элиза. Его величество уже трижды справлялся о вас, — строго сказала тётенька.
— Не его величество, а её величество, — тихонько сказала девушка, которая принесла умывальный кувшин, пока тётенька-командир на кого-то отвлеклась. — Королева очень гневается из-за вчерашнего.
А что было вчера? Я крепко задумалась. Вчера, вчера… Экзамен? Нет, экзамен был позавчера. А вчера мы играли спектакль.
Мать моя женщина. Спектакль. И всё, что случилось потом.
Так что, выходит, это не ролевая игра и не сон?
И я попала?
Тётенька воспользовалась моим замешательством и велела подавать платье. Вокруг меня принялись скакать и прыгать те самые остальные пятеро, а мне оставалось только стоять столбом да поворачиваться, когда командовали. Ой, нет, не командовали, просили. Ваше высочество, будьте добры. Повернитесь, принцесса. Руку сюда. Ногу в чулок, а потом в туфельку. Два раза.
Они копошились вокруг, а я вспоминала. Вспоминала вчерашний день и как он закончился. Вот облом так облом, всем обломам облом!
Меня зовут Лиза, мне девятнадцать лет, и я учусь на втором курсе политеха. То есть технического университета, но всё одно политехом называют. И учусь я, чтоб вы знали, на специальности «Самолётостроение», это вам не баран чихнул, честно говорю. Правда, пошла я туда не от великого ума, а по квоте от завода — ну, папка у меня инженер на заводе, двадцать лет уже отработал, и ему удалось пристроить меня в ту программу. Завод за меня платит, а я как закончу, пойду туда подготовленным специалистом. А я ж не против, мне же проще — не искать никакую работу, всё уже готово.
Другое дело, что учусь я, прямо скажем, не очень, потому что непросто это — учиться на инженера. Не потому, что девушка, а потому, что трудно, парни тоже стонут. Даже те, кто не пропускает ни одной пары и всегда ко всему готовится.
Я, конечно, тоже готовлюсь, но… Дело в том, что я ещё на первом курсе определилась в местный клуб ролевых игр, а в нём ещё есть секция артистического фехтования, артфеха. Ну, для игр и так нужно уметь драться, если ты не декоративная девочка, а я как раз не она. На нашей окраине такой быть себе дороже, знаете, да — жила-была девочка, сама виновата. Так вот, я не хочу быть «сама виновата», поэтому умею за себя постоять. И артфех мне пришёлся в самое сердечко — и тренироваться, и красиво. Когда выходишь на сцену весь такой со шпагой и в рубашке-фехтовалке с развевающимися рукавами, в штанах и высоченных ботфортах — это красиво. И когда ты красиво движешься, то и самой приятно, и людям нравится. Наш руководитель ВасильБорисыч, он же сэр Джонатан, если по-клубному, меня хвалит.
Может, я где этот дурацкий термех и пропускала больше, чем нужно, не знаю. В общем, я пошла сдавать и не сдала. Но договорилась, что ещё поучу и приду на пересдачу в сессию, чтоб хвосты не плодить. Учить-то я бы выучила, а там же задачи решать, и вот задачу-то как раз я на экзамене и не решила. Но ничего, я справлюсь… то есть, я до сего момента думала, что справлюсь. Потому что к любому экзамену можно подготовиться, выучить, задачи порешать, и что там ещё нужно. И вчера вечером я как раз должна была готовиться, а сегодня идти пересдавать.
Но вчера мы играли спектакль, последнюю детскую ёлку в сезоне. Пропади они пропадом, эти ёлки. Нет, деньги платят, и вообще они совсем не лишние, но как же я устала от этих ёлок!
Во-первых, сказка была очень уж странная. Нет, обычная, про приключения Маши и Вити, но на современный лад. Типа Дед Мороз — маразматик, Маша с Витей — малолетние гопники, и все прочие герои тоже не сахар. А нас с другом Лёхой вообще позвали красиво постоять и побегать со шпагами, а в финале сделать фехтовальную сценку, типа как победили зло. Я в душе не ведаю, зачем в той сказке была сценка со шпагами, но режиссёр сказал: «Хочу», а он — друган нашего ВасильБорисыча. И всегда просит, чтобы кто-то из клуба поучаствовал в спектакле — ну там рыцаря настоящего детям показать, или мушкетёра, или ещё кого. И в этот раз повезло нам с Лёхой, это я думала, что повезло — посветиться в сказке на сцене нашего театра, да ещё и денег заработать.
Друзья из клуба рассказывали, что ёлки — это даже весело. Настоящая сцена, говорили они, настоящий спектакль, говорили они, зрители в восторге, и денег дадут, вам понравится, говорили они. Только вот в этот раз что-то пошло не так.
Я вообще нормально общаюсь с детьми, ну, если дети нормальные. Нам время от времени приходится — если заказывают рыцарей или ещё кого на детские дни рождения, или выпускные в младшей школе или садике, или просто на городских мероприятиях. А тут дети оказались через одного какие-то, прямо скажем, долбанутые. Дикие, бешеные, а слова им не скажи — тут же подбегают мамашки, вы что, «этожеребёнок».
И вот вчера у нас был полный зал «этожеребёнков». Весь спектакль они бесились, орали, швыряли на сцену попкорн, фантики от конфет и даже стакан с остатками колы полетел в нашу Бабу-Ягу, и прилетел бы, да я отбила. Дети пришли в восторг и бросили ещё один, пришлось и его отбивать. Ну вы что, круто же — стоит на сцене девушка и шпагой отбивает весь тот мусор, что они бросают, обделаться можно от крутости. И можете представить, как я была к финалу зла! Утешало только то, что это последний спектакль, и всё, я свобо-о-оден! Завтра получить деньги, на которые, кстати, уже планы — новый костюм заказать, я сама-то не швея ни разу, и досвидос.
И вот, выходим мы после спектакля в фойе, где ёлка стояла, и видим, что от той ёлки тоже рожки да ножки остались. Как ураган пронёсся — как только она вообще стоять осталась, бедная. Игрушки разбитые валяются, мишуру в клочья порвали, гирлянда не работает. Я так офигела, что прямо с ходу и спросила:
— Это что за кабздец? У вас так всегда в финале?
Можно было и не спрашивать, потому что я слышала обрывки разговоров, как все билеты разлетелись, и даже два дополнительных спектакля давали, потому что не было отбою от желающих прийти. Ну вот, пришли, называется. Если это новогодняя ёлка, то я Чебурашка, не меньше.
Мой партнёр Лёха тут же и слинял, надо было ему куда-то бежать. А я почему так же не сделала, до сих пор не понимаю. Театральную компанию я так толком и не узнала, потому что в общих репетициях мы почти не участвовали, только пару раз, когда наш номер встраивали в спектакль. И зачем я пошла со всеми этими тётеньками и девушками в гримёрку — ну, сначала чтоб снять костюм, а потом уже и еда-питьё, конфетки-бараночки. У меня-то, кроме жвачки, ничего в карманах не было, и я честно предложила поделиться, но на меня замахали руками — мол, не парься, всё сейчас найдём. И не поверите, нашли — и выпить, и закусить, и быстро накрыли на одном из столов. У банки оливок оторвалось колечко, за которое её открывать, пришлось достать из рюкзака нож и открыть ножом. На меня удивлённо смотрели, а я пояснила, что не дура по нашим закоулкам без ножа и без баллончика ходить.
И вот когда мы разлили по первой, всё и случилось. Дверь открылась и вошёл нет, не режиссёр, как все мы сначала подумали, и не кассир — сказать, что деньги будут сегодня, а не завтра. А какой-то левый мужик в костюме Деда Мороза.
Это сейчас я вспоминаю и понимаю, что и костюм был не театральный вовсе, куда там театру такой шёлк на шубу и такую опушку на шапку! И снежинки на той шубе будто настоящие. И навершие посоха так и искрило — чтоб сделать такой посох из диода, говна и палки, нужно сильно заморочиться, плавали, знаем. И холодом от него понесло будь здоров, мне даже сначала показалось, что окно на улицу какой-то дурак открыл, а на улице, между прочим, честные минус двадцать пять.
И вот этот зверь лесной, чудо морское, как откроет рот, да как скажет-скажет!
— Вы что наделали, охальники?
Мы вылупились на него, потому что не врубились вот совсем. Кто охальники? Мы охальники? Ну ты, дед, и загнул!
Я прям не удержалась даже и спросила:
— Дед, ты чего, с дуба рухнул? Мы-то тут причём?
Можно подумать, мы этих детей вместе с родителями где-то на улице нашли и в зал силком притащили, вот они и взбесились.
— Я, устав от трудов праведных, хотел отдохнуть, а что увидел?! В храме искусства детей дурному учат, плохое поведение одобряют!
Три раза одобряют, конечно. Ты, дед, прости, но тут было без вариантов, только пережить, как стихийное бедствие. Ураган неуправляем.
Мои невольные коллеги принялись всё это деду на пальцах объяснять — и что не виноватые они, дети сами пришли, такие, какие есть, и что режиссёр заставил, и что Машка, актриса на главной роли, его любовница, потому и выпендривается, и ещё что-то, но только деду, как я понимаю, всё это было по боку. Глянул он на нас свирепо, стукнул своим посохом по полу со всей дури, и сказал:
— Что ж, теперь вы узнаете, каково это — в этих сказках жить! Вы поймёте, как это важно, чтобы в сказке всё случилось правильно, как в волшебных книгах тысячи лет назад записано! И помяните моё слово: коли и в этот раз сказки испортите, так глыбами ледяными и останетесь!
От посоха полетели в разные стороны снежинки, здоровенные, сверкающие, и одна такая снежинка плюхнулась прямо на меня. Я ощутила, что замерзаю — вот как на остановке в нашу сторону стоять зимним вечером, только там постепенно, а тут раз, и готово. И когда я поняла, что всё, больше не могу, сознание-то и отключилось.
И включилось обратно вот теперь.
И стою я такая, посреди роскошно разубранной комнаты, глазами хлопаю, а вокруг меня куча народу копошится. Туфельки с бантами, чулочки вышитые, платье пышное на огромном кринолине, волосы в кудряшки завили и ленточками украсили. Трусы только забыли надеть, да какие ж тут трусы, в сказках же про трусы не рассказывают?
Ну что ж, значит, нужно разбираться, что и к чему. Потому что мне домой надо, мне нельзя в сказку, у меня мама, папка, клуб и экзамен по термеху.
Меня привели в здоровенный зал — ну точно, как в музее каком. У нас в городе таких больших и нет, наверное. А тут — паркет блестящий и скользкий, шторищи на окнах в складочку, люстры хрустальные с подвесками на солнце переливаются, везде позолота, на потолке картина — ну вот зачем она там, кому её там вообще смотреть, эту картину?
На стенах тоже картины. На них боёвочка, прямо загляденье, я бы рассмотрела поподробнее — во что там люди одеты и чем сражаются. Но сначала нужно рассмотреть кое-что другое. Точнее — кое-кого.
Зала была заполнена людьми, разодетыми ещё почище меня. У меня так, платье пышное, кудряшки да цветочки, а у этих — и шитьё золотое, и драгоценности сверкают, и все на моё лицо да платье уставились.
А мы с вредной тёткой шли-шли, и примерно в середине зала остановились.
— Принцесса Элиза! Госпожа гофмейстерина Матильда Мариборгская! — объявил распорядитель торжества, тощий человек в чёрном.
— Кланяйтесь, ваше высочество, — злобно прошипела гофмейстерина Матильда.
Сама она не очень-то изящно склонилась, отклячив пышный зад и взмахнув всеми своими огромными юбками. На репетициях спектакля за такой косячный поклон актёры могли и поджопник от помощника режиссёра получить, я сама видела.
Я дерзко улыбнулась ей и сделала балетный реверанс — с рукой в сторону, глубоким плие, не отрывая пяток от пола — чтобы на собственной юбке не поскользнуться, на таком паркете это как нефиг делать. А потом ещё и в другую сторону. И не стала подниматься из плие, сижу, такая, на пол гляжу — пусть меня поднимают, кто там должен это делать.
Вы не подумайте, я всё это знаю чисто потому, что в клубе к игре готовилась в прошлом году. Правда, не по этой дурацкой сказке, а по «Трём мушкетёрам», но там тоже был король, и мы все его приветствовали. А балетные поклоны на артфехе выучила и на танцах, танцы-то у нас в клубе тоже есть.
— Дочь моя, поднимитесь и подойдите, — услышала я мужской голос.
Поднялась, юбку хвать осторожненько, чтоб и на подол не наступить, и посередь залы не завалиться, и пошла себе вперёд. И гляжу — ага, сидят, двое. Мужичок постарше папки, папке сорок лет осенью было, а этому — полтинник, наверное. Но одет — прямо ух. Надо запомнить хорошенько, потом домой вернусь — всем расскажу. Хотя, конечно, это сказка, это образцом брать можно, но только если не историчка.
Так вот, король, его величество, значит. Весь в синем с золотом, столько вышивки, что камзол должен колом стоять. И стоит, наверное, потому что — почему он так прямо сидит, будто тот кол проглотил? Корона здоровенная и тяжёлая, такая лёгкой быть не может. Но по виду — то ещё величество, вид у него какой-то несерьёзный. Такое ощущение, что крикнешь на него посильнее, а он убежит и спрячется.
А рядом с ним, значит, королева. Она мне мать? Или не мать? Почему-то смотрит так злобно, что понятно — эту просто так не испугаешь. И платье у неё очень даже ничего, фиолетовое, тоже с золотом. И корона ничуть не меньше, чем у короля, а то и побольше. С огромными камнями. А такие вообще бывают, или только стекло? Или в сказке всё бывает?
Я подошла и ещё раз сделала лёгкий реверанс — лишним не будет. И стою себе дальше.
— Вот видите, душенька? Моя Элиза — истинная принцесса! Вылитая покойная Алианна! — сказал король с самой сладкой улыбкой, которую, наверное, смог изобразить.
— Да, теперь я вижу, что это принцесса, — с неудовольствием проговорила королева. — Тристан, сын мой, извольте предложить принцессе руку, — и глядит куда-то в сторону.
А я-то туда и не смотрю, а зря! Потому что из-за королевиного кресла появился смазливый красавчик, очень на неё похожий. Золотые волосы — локон к локону, алый дублет с короткими штанами — весь в золоте, и кинжальчик за поясом. Неправильная сказка, если кринолины, то мужики уже во фраках должны быть.
Подошёл, поклонился.
— Принцесса Элиза, — и смотрит насмешливо, типа — и что я буду делать?
А я как ни в чём не бывало подаю руку — изящненько, как в московском менуэте, через верх и с финтифлюшками. И без веса опускаю пальцы ему в ладонь. У него аж глаза на лоб полезли.
Но руку принял, и ещё и пальцы поцеловал — ну, так, тронул губами. И отвёл меня в сторонку.
Дальше король рассыпался в похвалах гофмейстерине Матильде — мол, какая она молодец, что смогла принцессу представить как подобает. Ага, смогла, три раза. Но что было-то, что с принцессой, что это за сказка и объяснит ли мне всё кто-нибудь хоть в двух словах, хоть на пальцах?
— Не думайте, Элиза, если вы за ночь натренировались делать реверансы, то и всё остальное у вас тоже быстро получится, — прошептал мне мой кавалер, больно сжав мои пальцы в своей ладони.
Я глянула на него — что ещё за новости?
— Не понимаю, о чём вы, — проговорила как можно более беззаботно.
А потом чуть напрягла пальцы и разжала его пожатие. Его брови так и взлетели.
— А теперь, душенька Лоэлия, для счастья нам осталось только найти моих сыновей, — вздохнул король. — Ох, как бы я был счастлив обнять каждого из них!
— Где же я вам их найду? — королева капризно наморщила нос. — Это ваша Алианна была колдуньей, не я!
— Вы такая умная, душенька! Вдруг ваше любящее и чуткое сердце вам что-нибудь подскажет!
— Я подумаю, — королева лицемерно опустила глазки. — А пока — вы обещали, что Тристан получит в вашем сердце и при вашем дворе место наравне с вашими сыновьями. Он-то никуда не пропадал, но здесь, с нами! Он не бросал вас ради своих забав!
Королева искоса глянула на нашу парочку и подарила сыну быструю уверенную улыбку.
Тот улыбнулся в ответ — широко и торжествующе. А потом усмехнулся и прошептал так, что услышала только я:
— А зачем искать, если всё здесь, под носом? Только так запрятано, что никто никогда не найдёт? — и смотрит в огромное окно.
Я тоже глянула в то окно, за окном увидела парк. Здоровенный такой парк, со стрижеными кустами разной формы, клумбами и прудами. В самом большом пруду плавали лебеди. Одиннадцать штук.
Пока в зал заходили всякие другие люди и тоже что-то излагали королю с королевой, я думала. Думала не просто себе так, а о своей дальнейшей жизни, потому что — что делать-то и как быть?
Сказку про принцессу и её братьев-лебедей я в детстве очень любила. Ну как же — птички клёвые, принцесса прекрасная, вся из себя самоотверженная, и всё кончилось хорошо. Книжка, опять же, красивая, с картинками. Да и сама я неплохие картинки рисовала и на стенку в своей комнате вешала. Как все, короче.
Когда мы с Лёхой пришли в театр на репетицию новогодней сказки и услышали, что я, оказывается, буду Элизой из тех самых «Лебедей», а он одним из принцев, мы сильно удивились. Потому что нас звали делать фехтовальную сценку или как? И где там Элиза и лебеди? Но режиссёр сказал как отрезал: а мне нравится. Будет не трепетная лань, а боевая девица. И брат у неё такой же. И будете прогонять зло.
Ну как, с режиссёром же не спорят, вот мы и прогоняли зло. В виде упаковок от попкорна и стаканчиков с колой, ага. А теперь Лёха вовремя сбежал, под раздачу не попал и живёт как жил, а я тут стою, значит, в виде этой самой Элизы, с весьма туманными перспективами. Только совсем не в штанах с рубашкой, а в платье с огромной юбкой и в корсете, в которых толком не повернёшься, не побегаешь, не согнёшься и уж тем более не перекувыркнёшься. Рядом какой-то совсем не учтённый в сказке Тристан, в тексте у мачехи Элизы не было никаких детей.
И вообще, матчасть я помнила прилично. Это в детстве в сказке всё было хорошо, а сейчас я видела множество дыр и нестыковок.
Почему мачеха Элизы делала всё то, что делала? Для чего она извела всех детей своего мужа? Просто из вредности? Боролась за внимание мужа? Ну она, наверное, и так получала его сколько-то. Вон сидит тот самый муж, глаз с неё не сводит, взгляд обожающий, такой всё простит за ласковое слово и за кое-что ещё.
Я не верю в людей, которые действуют просто так, из общей злости. Должна быть какая-то причина, как говорят — нужен обоснуй. Но когда тебе пять лет или даже восемь, то никакого обоснуя тебе не надо. Достаточно слов, что мачеха — злая колдунья. Стоп, колдунья. Она что, магией владеет? Я глянула на королеву. Сидит, носом ведёт. От прочих людей ничем не отличается. Ладно, посмотрим.
Но тот факт, что у неё тоже есть сын от предыдущего брака, интересы которого она продвигает, сразу делал ситуацию намного более реальной.
Дальше, про любящего папеньку-короля. Да какой он, нафиг, любящий отец, если так легко отказался от всех своих детей? Что-то там новая жена наговорила ему про детей, и он не пожелал больше их видеть. Да ну. Какой-то он совсем пропащий отец, даром что король. Мой папка — он любит меня всякую, и когда я с мальчишками в школе дралась, и когда учиться не хотела лет в тринадцать, и когда термех завалила в этот раз. И мама тоже, я ей любая хороша. И у нормальных родителей у всех так. Нет, я не в лесу живу и понимаю, что родители разными бывают, но в сказке-то должно быть хорошо и по справедливости, на то она и сказка! А тут что выходит? Одни сплошные испытания бедной девчонке почём зря! И откуда она сможет всех любить, как ей по тексту положено, если её никто не любит? Откуда научится?
Ладно, едем дальше. Потом тоже всё было чудненько: королева прогнала из дворца принцев и принцессу общим счётом двенадцать человек, и никто этого не заметил, и ни слова не сказал. Как-то странно. У принцев и принцессы явно же был штат прислуги, что, тоже ни слова не сказали? Или не заметили? И принцессу не сватали ни ради каких государственных интересов? И принцев тоже? Их же должны того, чуть ли не с младенчества?
И потом, после дворца, тоже всё прекрасно во всех отношениях. Спасти принцев от заклятия может только Элиза — совершенно изуверским способом. Вязать крапивные рубашки в молчании. Бред.
Тот факт, что её нашёл ещё какой-то там король и взял за себя замуж, тоже без обоснуя не проглотишь. У того короля что, не было никаких династических обязательств? Ага, сейчас. Так бы король и женился на приблуде из пещеры, взял бы в постель, да и всё. Тем более что заступиться за неё было решительно некому.
И потом, когда она встряла из-за крапивных рубашек для братьев, тоже вышла ерунда. Ладно, король у нас дурак недоверчивый, его в детстве не учили, что если женился против всеобщей воли, то теперь доверяй жене и не выпендривайся. Нахрена вообще жена, которой не доверяешь? И уж конечно, лучше слушать оболгавшего ту жену архиепископа, с которым тоже было дело нечисто. В задницу такого короля, короче. Как там было — предал женщину, предашь и друга, и союзника, и ещё там кого? Вот. Ненадёжный король.
А братья-то, братья, ради которых она гробилась! Нет бы пылинки с сестрицы сдувать, охранять и оберегать! Ну не можете вы днём быть людьми, так придите после заката солнца и проконтролируйте, как там ваша сестра живёт вообще! Так нет, довели дело до того, что беднягу чуть не казнили, спохватились только накануне казни. А так — ну, плети, сестричка, нам рубашки, парься, а мы так, мимо тут полетаем. Ну подумаешь — обвинили в колдовстве, ты, главное, скорее плети, а то мы тут летать подустали уже.
Короче, нафиг таких братьев, вот. Я всегда хотела старшего брата, чтоб защищал, чтоб про всё в жизни рассказывал, чтоб с крутыми своими друзьями знакомил. А это что?
И как после такой истории жить с тем мужем — тоже непонятно. Я б не рискнула. Мало ли кто ему ещё какой гадости в уши нальёт?
Вообще, конечно, у сказки типа мораль — будь прекрасна, невинна и набожна, заботься обо всех, вытирай всем носы и зады, можно даже крапивой, она полезная. И потом, может быть, тебя не успеют казнить, но это не точно. Казнят — будешь мученицей, все враз просекут, что ты ни в чём не виновата. Не казнят — будет тебе счастье, такой прекрасной, король тебя простит и приведёт обратно во дворец.
Только вот извиняйте, сомнительное какое-то счастье. Не пахнет там счастьем, даже и близко нет его.
И совершенно непонятно, что мне делать по этому поводу. Мне, Лизе Калитиной, девятнадцати лет, студентке второго курса политеха, любящей артфех и ролевые игры. Которую какой-то альтернативно одарённый Дед Мороз запихал в эту сказку, чтобы я сделала всё правильно. Так себе вводная, прямо скажем.
За раздумьями я и не заметила, как торжественное мероприятие завершилось, все, кто хотел или кто был записан, вышли и выступили, и король с королевой поднялись со своих мест. Ничего так троны — сразу видно, настоящие, не пеньки, тканью обтянутые, и не стулья из дому, и не тут же выструганные из чего там есть под рукой.
Эх, а вообще-то надо было слушать, чтобы не пропустить важную инфу. Чтобы понять, как действовать, нужно ориентироваться в местной политике. Но что-то мне подсказывало, что принцесса Элиза в этой политике была ни в зуб ногой. Другое дело, что она не сильно-то хорошо кончила, а я так не хочу.
Распорядитель объявил, что обед подан. Я зазевалась, и Тристан дёрнул меня за руку.
— Чего стоите, деревенщина? Не слышите?
— Почему это я деревенщина? — нужно же знать.
— А кто вы после того, как больше десяти лет прожили в деревне у каких-то крестьян?
— И что же вы знаете о том, где я жила и что это были за люди? — подняла я бровь.
— Знаю, что в крестьянском доме не получить ни образования, ни воспитания, — он презрительно наморщил нос.
— Поглядим, — пожала я плечами.
— На что мне предлагается глядеть?
— Кто тут какое образование получил, — вообще, конечно, я ничего не знаю ни о здешней географии, ни об экономике страны, ни о политических силах при дворе.
Но ведь я могу узнать? Может быть, моё задание как раз в этом? Я узнаю и пойму, как действовать?
Но для начала нужно прощупать, кто как ко мне относится. И могут ли у меня быть хоть какие-то союзники. Нет, я понимаю, что игра может быть и в то, что каждый сам за себя, я так тоже умею, но — не люблю.
И важный момент: что будет, если меня убьют? Я вернусь домой? Я пропаду с концами везде — и здесь и дома? Я получу перерождение? Эх, дурак ты, Дед Мороз, кто так правила-то пишет! Ничего не понять.
Значит, придётся на ощупь. Так тоже бывает.
И ещё — надо действовать. Игра всегда ограничена по времени. Два-три дня, редко больше. Сколько у меня времени, кто бы знал?
Итак, мы идём на обед следом за королём и королевой. Шествуем. Перед входом в очередные высоченные двустворчатые двери случается какая-то заминка, королева что-то говорит кому-то из придворных, король вертит головой… вот он, шанс. Я изображаю самую нежную улыбку, на какую способна.
— Дочь моя? — кажется, короля это радует.
— Отец, я так рада вас увидеть, — говорю я тихим и нежным голосом. — Я так скучала все эти годы без вас! Добрые люди заботились обо мне, но мне каждый день недоставало нашей прежней жизни — матушки, братьев и вас! Наших разговоров, ваших улыбок и добрых слов!
Король очевидно растрогался и вздохнул.
— Дитя, мы непременно поговорим с тобой снова, сегодня же, — он широко улыбнулся.
— О чём это вы сговариваетесь? — королева возникла возле его плеча, как коршун какой.
— О тёплой беседе, душенька. Элиза такая умница, правда ведь?
— О, непременно. Но вы помните, что после обеда вас ждёт посол Восточного берега? А перед ужином вы назначили прийти министру двора?
Судя по королевскому лицу, он не помнил ничего от слова совсем, такой был у него обескураженный вид. Ещё бы, ему уже пригрезилось, как он беседует с милой блондиночкой, а тут — посол, министр, ещё какая-то бодяга…
В общем, королева учтиво поклонилась, ослепительно улыбнулась, король взял её под руку и повёл в обеденную залу. Тристан потащил меня следом.
В зале он принялся стрелять глазами по сторонам — интересно, зачем? О, увидел кого-то. Сделал какой-то знак рукой — видимо, позвал.
К нам подошёл парень, тоже разодетый, в чёрном с золотом, и брюнет.
— Ланс, спасай, — прошипел Тристан. — Сэр Ланселот, могу я попросить вас проводить к столу её высочество Элизу?
— О да, мой принц, — брюнет почтительно склонил голову.
— Благодарю вас, — кивнул, переложил мою руку из своей ладони в его и тут же замешался куда-то в толпу.
Парень оглядел меня с заметным неудовольствием — что ещё такое ему навялили. Или он тоже думает, что я деревенщина? Да кто тут ещё деревенщина, если разобраться!
— Принцесса? — он взмахнул длиннющими ресницами, приглушив немного блеск своих серых глаз, и повёл меня к столу.
— Благодарю вас… сэр Ланселот, — тихо проговорила я. — Было бы очень грустно остаться без провожатого накануне торжественного королевского обеда.
— О нет, не беспокойтесь, — сказал он насмешливо. — Гвардия всегда на страже и готова спасти королевскую семью от любых неприятностей.
— Это не неприятность, скорее… конфуз? И не королевской семьи, а одной отдельно взятой принцессы? — я лукаво взглянула на него из-под ресниц.
Он удивился. Чему же? Принцесса должна молчать и не должна защищаться? Ага, сейчас.
— Принцесса может быть спокойна. Неприятностей не будет.
Слуга отодвинул стулья — сначала для меня, потом для сэра Ланселота. Мы сидели не рядом с королём и королевой, рядом были какие-то важные люди в годах — вероятно, сановники, послы или бог знает кто там есть ещё.
— Я пока не успела выучить всех, кто принят при дворе, — проговорила я. — Не поможете ли мне с этим непростым вопросом?
Я, конечно, могла сесть в лужу, потому что вдруг принцессе всех назвали, и представили, и что там ещё? Но если сегодня от меня все ждали совсем не того, что я сделала, то вдруг нет?
Сэр Ланселот смотрел на меня, и я не могла ничего прочитать в его взгляде.
— Если вам запретили это делать, то я пойму, — я опустила глаза в тарелку.
— И кто бы мне запретил? — нахмурился он.
— Её величество, её сын… да мало ли кто, — вздохнула я.
— Не было такого, — пробурчал он. — Я помогу вам, но тоже рассчитываю на вашу помощь.
О, это нормально. Баш на баш.
— И что я могу для вас сделать?
— Я скажу вам… когда придёт время.
За обедом мне удалось не оконфузиться. Я подглядывала, как ведут себя соседи по столу, и делала так же. Стол накрыли офигенчески — салфетки сложены в дивные композиции, в их складочках торчат свежие булочки, тарелочек миллион — большие, поменьше, совсем маленькие, и приборов тоже два вагона. Посреди стола на зеркальных блюдах стоят золотые, не иначе, канделябры, и в них невероятное количество свечей.
Ну что, если свезёт вернуться домой, я хотя бы буду знать, как оно — обедать за королевским столом. О том, что будет, если не свезёт, я пока старалась не думать.
Мой сосед сэр Ланселот, которого принц Тристан звал запросто Лансом, был ко мне внимателен, то и дело подзывал слуг, чтобы мне положили что-нибудь на тарелку, и подлили в бокал, но беседовать предпочитал с мужчинами. Один такой сидел с другой стороны от меня, а второй — ещё через одну даму от Ланса. Ладно, я выучу, кто вы такие, я всех вас выучу, дайте только срок!
И лишь когда был дан знак об окончании обеда, мы оба поднялись из-за стола, и Ланс сказал:
— Я выполню обещание сегодня на балу. Там это сделать намного проще.
Уж наверное, на балу люди всё время перемещаются, а за обедом где сели, с тем и разговаривают.
Меня подхватили какие-то дамы — ни одну из них я по именам не знала, и все были старше меня — и отвели в те комнаты, с которых всё и началось. К балу, чтоб вы знали, нужно переодеться.
Не возражаю, переодеться так переодеться. Сначала меня полностью разоблачили из платья, проводили в расположенную по соседству купальню и поместили в ванну. Купальня оказалась очень ничего себе — большая и просторная, а ванна — как маленький бассейн. Девушку, которая помогла мне помыться, я уже видела утром.
— Мира, поторопись! Не спи над ванной! — прикрикнула на неё Матильда Мариборгская. — Мне ещё самой собираться надо!
— Мы справимся, госпожа гофмейстерина, — проговорил кто-то в комнате.
— Нужно выполнить все указания её величества, ясно вам? — строго сказала та.
— Да, госпожа гофмейстерина, — ответили хором двое или трое.
— Мира, что там за указания? — шёпотом спросила я, ни на что особо не надеясь.
— Да разве ж я знаю, — вздохнула та так же шёпотом. — Наверное, что-то нехорошее. Её величество была очень зла на вас за вчерашнее.
О как, интересно, а тут что было вчера?
— Ты слышала, что она говорила?
— Она так кричала, что было трудно не услышать, весь дворец слышал. Вы оказались первой, кто возразил ей — хоть и очень кротко и вежливо. Она раньше никогда не позволяла себе говорить громко или давать пощёчины прямо в тронном зале, и когда вы упали, принялась кричать, что вы набрались в деревне ужасных манер, что вас нельзя показывать даже придворным, а послам — тем более, что вас не удастся выдать ни за одного иноземного принца, потому что стоит вам раскрыть рот, и все сразу поймут, что вы деревенская простушка!
— Можно подумать, не она сама меня в ту деревню отправила, — буркнула я.
— Воистину так. И странно злиться на человека за просьбу пойти помолиться на могиле матушки. Или покормить лебедей в парке.
Ого, Элиза-то что-то знала, так?
— Лебеди в парке — это совершенно безобидно, я думаю. А помолиться на могиле матушки нужно непременно, — сказала я.
— Только вам же запрещено покидать дворец и ходить по нему без сопровождения, и стража на входе вас не выпустит.
— Подумаем, — махнула я рукой.
— Мира, что ты там возишься? — ещё одна дама из придворных вошла в купальню и приблизилась, но я чуть приподнялась в воде и потом как бы неуклюже плюхнулась обратно.
Я ж деревенская простушка, все помнят? Наверное, и ванны-то не видела!
Оп-ля — всё платье дамы мокрое, и в мыльной пене, которую вот только что с меня смыли. А не подходи близко и не подслушивай!
Дама принялась браниться, но Мира была ни при чём — она в тот момент отходила за полотенцем, и её рядом не было.
— Мира, мерзавка, как ты посмела облить меня? — о нет, она попыталась.
— А вы не знаете, что лгать грешно? — сощурилась я. — Говорят, у неисправимых лжецов язык становится длинным, раздвоенным и перестаёт помещаться во рту.
— Простите, госпожа Изабелла, — Мира низко присела в поклоне.
Госпожа Изабелла с воплями выбежала и, надеюсь, убралась из моих комнат совсем.
— Тебе достанется? — спросила я Миру.
— Надеюсь, нет. Буду молиться, чтоб не нажаловалась.
— Вот и отлично. Я тоже помолюсь.
Дальше было очень быстро — достать меня из ванны, высушить, накрутить волосы на что-то вроде бигудей, и одевать. И тут поджидала засада.
Днём меня зашнуровали в очень приличный корсет, в нём можно было неплохо ходить, сидеть и даже есть было куда. То есть — с разумной щадящей утяжкой, чисто для силуэта. А тут притащили какое-то орудие пытки, потому что при его помощи две дамы постарше Миры попытались уменьшить мою талию примерно вдвое. И утянуть рёбра так, чтобы они оказались где-то в желудке, что ли. И как в таком танцевать?
Мне стало больно уже при затягивании. А в этом ещё двигаться? И что, это было приказание королевы, да? Ну ладно, поглядим. Чем там шнуруют? Лентой? Даже не вощёной?
Я вдохнула глубоко, всей грудью и частично животом, как в корсете не подышишь. Дама дёрнула за концы, небольшое усилие… и лента с треском рвётся. Получи, фашист, гранату, так мы дома говорили.
Я печально вздыхаю и смотрю в пол, а пока дамы спешно ищут новый шнурок, показываю Мире глазами на чулки и сорочку от того платья, которое я сняла перед ванной. Хватаю и заталкиваю под корсет снизу — чтобы не так сильно давило.
Мой манёвр имеет успех — жить проще, дышать проще. Ещё можно набрать воздуха побольше и задержать дыхание, а выдохнуть уже потом. Только сойдётся ли платье? Если у платья застёжка на крючки и фиксированный объём лифа — то не сойдётся. А если шнуровка…
Уф-ф-ф, шнуровка. Отлично. В обморок не упаду. А талия у меня и так тонкая, и вообще фигура ничего себе, тренированная. Вывезу как-нибудь. Когда в первый раз надела платье с корсетом, было непривычно и неудобно, но вывезла же? Потом привыкла. Но не люблю я все эти корсеты и кринолины, мне бы что попроще. А лучше вообще мужской костюм. Нужно найти где-то тут штаны, сапоги и рубаху. И шпагу. И будет мне счастье.
Окружённая стайкой дам, я вступила в бальную залу. Вообще, нужна какая-то дворцовая гугл-карта, что ли. Если у них тут магия, могли бы придумать. Потому что новому человеку потеряться — как нефиг делать. И пока сколько я ни старалась запомнить маршруты, не преуспела. Ничего, дело наживное, справлюсь.
Меня подвели к возвышению, на котором стояли два кресла — белые с золотом. И таким же белым с золотом вынырнул сбоку Тристан. Я поклонилась ему — неспешно и вежливо.
— Принцесса Элиза, — поклонился он мне и подал руку.
Я выдала свою — снова с церемониями. Интересно, где король с королевой?
О, церемониймейстер объявляет выход короля и королевы, и вся толпа, которая тут бродила, почтительно приседает. И мы с Тристаном тоже.
Появляется папенька — в белом с золотом, и мачеха — тоже в белом с золотом, для гармонии, очевидно. И тут же церемониймейстер кричит, что бал начинается.
Тристан куда-то меня тащит — видимо, в танец. Точно, мы становимся аккурат за королевской парой, вторыми. Почётное место, если я что-то понимаю. Следом за нами становится знакомый мне сэр Ланс и какая-то рыжая девица — в зелёном, очень привлекательная и яркая, намного ярче меня — блондинки в бледно-голубом. Как по мне — они стояли слишком близко к нашей паре, с учётом моего полуметрового шлейфа. Ладно, поглядим, что там дальше и что будем танцевать.
Музыканты, сидящие где-то под потолком, заиграли вступление, пары раскланялись. Я тоже поклонилась Тристану, поглядывая, впрочем, на свой шлейф. Пары двинулись.
Это оказался совсем простой танец вроде гранд-марша — ходи себе пешком под музыку да и ходи, ничего особенного делать не надо. Церемониймейстер командует, называет фигуры — ну там пара налево и пара направо, собрались в четвёрки, потом в восьмёрки, потом опять в обратном порядке разбились на пары и в колонну, и все в целом справлялись. А потом нужно было разделиться и в паре — кавалеры налево, дамы направо.
Что ж, разошлись, и я даже по сценическому опыту поглядывала на Тристана — чтобы нам с ним идти по разным сторонам зала параллельно. Дошли, нужно было пройти даме перед кавалером, и тут шедшая впереди меня королева принялась раскланиваться перед королём — то так, то этак, затормозив всю колонну. Естественно, ей никто слова не скажет — потому что на то она и королева. Но создалась пробка, за мной плотненько стояли другие дамы… и я почувствовала, как натянулась сзади ткань юбки — мне наступили-таки на шлейф. Рыжая скотина в зелёном, не иначе.
Королева, как мне показалось, ждала этого момента, или они условились по музыке — когда оно произойдёт. И сразу же двинулась к королю, обошла его и встала в пару, и теперь была моя очередь.
Если бы я со всей дури дёрнулась, то мою юбку придержали бы ногой, все услышали бы треск ткани, и образовалась бы дыра. Но я на сцене не первый день, бывало всякое, и вместо того, чтобы пойти вперёд, я двинулась назад, на рыжую. Всей своей немалой юбкой. Она не ожидала… и — правильно! — убрала ногу. Я скользящим движением через плие быстро подлетела к Тристану, обрулила его и встала в пару.
Никто ничего не заметил, я полагаю. Или заметил? Потому что досаду на лице рыжей было видно с другого конца зала. Наверное.
На следующий танец меня передали тому самому Ланселоту.
— Вы умеете танцевать? — спросил он меня с кислым видом.
— Совсем немного, — сказала я правду и скромно потупилась. — У меня было мало практики. И я впервые попала на такой большой бал в такой красивой зале, — это всё тоже чистая правда, если что.
На его лице прямо было написано, что он не горит желанием быть моей практикой. Не то я просто сама по себе ему не нравлюсь, не то он не любит деревенщин, не то его оторвали от кого-то другого, например, от той рыжей.
Впрочем, рыжая оказалась в паре с Тристаном. Коалиция? Нужно держаться от них подальше?
Танец был очень похож на вальс. Вот прямо очень-очень. Ланселот взял меня за талию и завертел, ну а практика вальса у меня какая-никакая была. Я заглядывала ему в глаза, иногда цеплялась за руку чуть сильнее, чем нужно — как будто боюсь упасть, а сама смотрела в оба.
И не упустила момент — мне снова попытались наступить на юбку, теперь совсем другая дама из соседней пары, в розовом платье. Осторожно, будто бы ненароком, и тут я чуть приседаю, она пытается развить свой успех, её нога вся полностью оказывается на скользкой ткани, кавалер ведёт её дальше, а я хватаюсь за Ланса… что и требовалось доказать. Дама поскальзывается на моём шлейфе, увлекает за собой кавалера, и их пара с грохотом валится на пол. Ну хорошо, не с грохотом, но с позором-то точно.
— Что это с ней, вы не знаете? — интересуется у меня мой кавалер.
— Представления не имею, — вздыхаю я. — Я же впервые на балу. Здесь не всегда на пол валятся? Понимаете, в деревне, где я жила у добрых людей, бывали праздники. Там то и дело случалось так, что кто-нибудь перепьётся и потом на ногах не стоит. Может быть, эта дама выпила слишком много и с ней случилась та самая досадная неприятность? Мой папенька всегда говорил — не умеешь пить, так и не берись, — я закатила глаза. — То есть, тот добрый человек, которого я звала папенькой все эти годы.
Ланс глянул с интересом.
— И… чем же живёт ваш… папенька? — поднял он бровь.
— Он... кузнец, — я не смогла придумать ничего, более похожего на то, чем занимается мой реальный папка. — Он работает с металлом, делает из него всякие полезные штуковины. И для хозяйства, и оружие тоже, — да-да, у нас на заводе выпускают как гражданские самолёты, так и истребители.
— Вам нравилось быть дочерью кузнеца? — изумился он, глядя на мой гордый вид.
— Конечно. Я ведь не думала, что стану дочерью короля. Я была совсем маленькой, когда меня отдали в деревню, что там я могла помнить о жизни с родителями, с настоящими родителями! Очень мало. А в деревне очень престижно быть дочерью кузнеца. Понимаете, папенька-кузнец никогда не давал меня в обиду.
— Ваше высочество, забирайтесь-ка лучше обратно, — сказала Мира. — Мало ли кто сюда может зайти!
— А засова на двери нет? Или замка какого?
— Нет.
— И сундука, чтоб задвинуть?
— Есть, но вообразите, какой переполох поднимется, если придут вас проверить, а тут заперто!
Тьфу ты.
— Тогда прячемся сюда, — я быстро забралась обратно на кровать и затащила её за собой.
— Да вы что, нельзя!
— Можно. Я разрешила.
Видимо, сказала убедительно, потому что Мира сбросила башмаки и тоже забралась на кровать, а я запинала её обувь в самый тёмный угол и задёрнула шторы.
— Рассказывай, — прошептала я.
— Королева в бешенстве. Она хотела показать его величеству, что вы необразованная деревенщина, а у неё не вышло. Она после бала раздала пощёчины всем своим дамам, кто с вами не справился.
— Так они вправду должны были меня пихать и ронять?
— И потом ещё смеяться над вашей неуклюжестью. А вы, наоборот, над ними сами посмеялись.
— Да не смеялась я ни над кем. Но если меня обижают — я защищаюсь. Имею право. Так-то я вообще беззащитная, и за меня заступиться некому, вот и приходится самой.
— Я желаю вам удачи! Потому что… королева злобная, а вы добрая.
Это я-то добрая? Давно ли, и с чего? Я просто, ну, стараюсь, чтоб по справедливости. И если кто-то, ради того чтобы быть при дворе, соглашается выполнять королевские приказы — обижать, унижать и всяко травить заведомо слабейшего, — то такого не жаль. Думать надо, кому служишь.
— А с чего королева вообще решила вернуть меня ко двору?
— Так к вам же сватались! Когда-то давным-давно, оказывается, вас ещё и на свете не было, а покойная королева Алианна только собиралась произвести вас на свет, его величество договорился с союзным королём Западного Предела, что если родится девочка и доживёт до восемнадцати лет, то она станет супругой наследника того короля. И вот срок подошёл, и прибыл гонец, который напомнил королю о его обещании. Король опасается нарушить обещание, потому что с Западным Пределом лучше дружить, чем воевать. И он прямо спросил королеву — где вы есть. Потому что принц Тристан и его дружок сэр Ланселот те ещё вояки, и случись немирье — они не смогут нас защитить. Вот вас и вернули ко двору. Королева злилась и твердила, что вы неотёсанная деревенщина и непременно опозоритесь сами и опозорите короля и королевство. А вы всё молчали, улыбались, радовались встрече с его величеством и не боялись спрашивать про могилу её величества Алианны и ваших пропавших братьев.
— Да так, что королева дала мне пощёчину, — что-то такое я уже слышала.
— Встала с трона и собственной рукой вас ударила, да так, что вы упали. И вас унесли сюда, положили на кровать и оставили до утра. А утром вы проснулись и дали всем жару.
— Да мало дала, судя по всему, — мрачно сказала я. — А что слышно про моих братьев? Где они вообще могут быть?
— Если про вас хоть немного говорили, что вы воспитываетесь где-то в деревне, то о них ничего не слыхать, — вздохнула Мира. — Увы.
— Так, я поняла. А что принц Тристан? Он кажется мне таким недобрым, — вздохнула я.
— Он такой и есть. Пристаёт ко всем служанкам в замке, и не только к служанкам, к придворным дамам тоже. И ему ж не откажешь, он сразу же побежит жаловаться своей матушке, а та, не ровён час, отправит на порку на конюшню.
— Что, и девушек тоже, что ли? — не поверила я.
— И девушек тоже, — вздохнула она. — И даже одну придворную даму.
— И что, тех, кто вчера меня пихал, выпороли?
— Нет, их только сама королева побила.
Ну тогда ладно. Потому что выпороть за то, что не справились с подлым поручением королевы, как-то жестоко. А так — можно считать, что за дело получили.
— А что сэр Ланселот?
— Он друг принца и капитан гвардии. Но он здешний, он не из тех, кто прибыл с королевой Лоэлией. Правда, быстро подружился с принцем и покрывает его грешки перед королевой, за это принц его ценит. Но в гвардии служат и те, кто помнит старые времена, и те, кто хотел бы их вернуть, — вздохнула Мира. — Только кто ж им даст?
— А что, может быть, кто-то и даст. Если найти моих пропавших братьев.
Да-да, найти, расколдовать и заставить произвести революцию. И поглядеть, что будет.
Дверь в спальню громко скрипнула, и мы замолчали.
— Быстро ложитесь. Это госпожа Изабелла, я знаю её шаги. Она вредная, — зашептала Мира едва слышно.
— А ты прячься вон там, — в дальнем углу кровати шторы висели густо-густо, и в их складках можно было спрятать худенькую девчонку.
Мира спряталась, я забралась под одеяло, закрыла глаза и засопела тихонечко.
Штора открылась, свет свечи показался очень ярким и резанул даже по закрытым глазам. Но я сдержалась и сделала вид, что крепко сплю.
Видимо, моя стража осмотрела меня, удостоверилась, что я сплю, и вышла, дверь затворилась.
— Уф-ф, — выдохнула я. — Мира, вылезай.
Но Мира не торопилась.
— Что ты там делаешь?
— Занавеска зацепилась за что-то, не могу вытащить.
Я глянула — точно, защемилась какой-то дверкой. Дёрнула посильнее — не помогло. Ещё раз дёрнула — и что-то сдвинулось с треском.
Я думала, порвала эту клятую штору. Но нет, не порвала, а открыла маленькую дверку — ведущую в толще стены куда-то.
— Принцесса, — выдохнула Мира. — Вы нашли потайной ход короля Зигфрида!
— Чего?
— Он был устроен в незапамятные времена, и никто потом не мог его найти. А вы нашли.
— И куда он ведёт?
— В дворцовый парк.
Уже хорошо. Но в придворном платье по подземным ходам не очень-то побегаешь.
— Мира, ты найдёшь мне мужскую одежду? Штаны, рубашку и сапоги?
— А вы… наденете?
— Да, конечно.
— Найду, — пообещала Мира.
А уж шпагу я тоже как-нибудь добуду.
Прошло три дня, ничего не изменилось.
Король так и не собрался со мной поговорить. Он каждый день повторял, что сегодня непременно, но королева всё время загружала его какими-то общественно-полезными делами, и я снова оказывалась не у кассы. Я не настаивала, упаси боже, просто улыбалась ему ласково при каждой встрече, да и только. Желала доброго утра, хорошего дня, спокойной ночи и вот это всё, что там ещё желают воспитанные дети родителям? Подставляла щёку для поцелуя, сама целовала руку почтительно и кланялась, всё время кланялась. Голова не отвалится, а глядишь, и профит какой выйдет от уважительного отношения.
Королеве я тоже кланялась, но это было без пользы дела. Она холодно кивала и смотрела на меня надменно. А говорила вежливо, но исключительно через губу. И когда я самым почтительным тоном спрашивала, могу ли я сегодня погулять в парке или сходить в церковь и помолиться на могиле матушки, она сначала елейным голосом говорила, что сегодня сыро и ветрено, я могу простудиться, поэтому мне лучше поберечься. Три раза простудиться, ага, у них тут или вечное лето, или просто я так в лето попала, я пока ещё не поняла. На второй день она заявила, что желает видеть меня при своей особе, а на третий раздражённо рявкнула — неужели мне нечем заняться самой, что я вечно спрашиваю о каких-то глупостях? Ну, я сделала несчастное выражение лица, глянула не на неё, а на короля, и спросила — неужели память о матушке — это такая уж глупость? Он же только отмахнулся — ступай, мол, детка, приходи потом. Ну, я в целом понятливая, как это говорится, послали — иди? Быть назойливым нехорошо? Но если не стоять за себя, то ничего и не выйдет. Опять же, я не скандалю и не требую, так ведь? Или, может, уже пора?
Произошло ещё два бала. Один по случаю приезда посланника того самого Западного Предела, а второй согласно традиции. На обоих мне приходилось смотреть в оба и постоянно предупреждать разные дорожно-транспортные и прочие происшествия. Потому что кто-нибудь постоянно хотел как бы случайно сбить меня с ног, порвать платье, испортить причёску, уронить на меня еду или пролить питьё. Это были дамы, всё же, видимо, кавалеры сочли ниже своего достоинства воевать с принцессой. И то ладно, потому что мне и одних дам уже достаточно, спасибо, больше не надо, горшочек, не вари. Ещё и с кавалерами ссориться просто уже сил душевных не хватит.
Знаете, это когда у тебя в доме кот, и ты всё время помнишь, что он у тебя есть. Двери открываешь аккуратненько — так, чтобы не запустить его куда не нужно или, наоборот, в подъезд не выпустить. И ночью в темноте шагаешь осторожно — чтобы не наступить ненароком. Вот я тут и хожу, как с тем котом — чтобы не наступить ненароком в то, во что наступать никак нельзя.
Как мне рассказывала Мира, часть дам исполняли приказания королевы, а другая часть вымещала на мне разные свои проблемы. А почему это её жених меня на балу танцевать пригласил, а я ему не отказала. А вот не захотела и не отказала, я ж за него замуж не собираюсь?
Кстати, тот посол, оказавшийся дядечкой в годах, седым, невысоким, и кругленьким, произвёл хорошее впечатление. Он тоже один раз пригласил меня на танец, к счастью, на гранд-марш, где невозможно ошибиться, и остался доволен. Сказал — всё доложит своему королю. Также он привёз портрет того короля, и я не знала, плакать или смеяться, потому что портрет не передавал… примерно ничего. В стиле детского рисунка, он разве что позволял предположить, что волосы у короля светлые, а глаза серые. Ну и хорошо. Свадьба ещё не завтра, и вдруг мне удастся как-нибудь вернуться домой до этого светлого момента?
В общем, найти друзей мне практически не удалось, исключая Миру. Да и разговоры с Мирой приходилось тщательно скрывать, потому что её бы мигом выгнали со службы, и как бы не высекли перед этим, если бы узнали, что она передаёт мне ценные сведения. А её сестра служила в покоях королевы — отвечала за купальню и банные принадлежности, и рассказывала, что её величество позволяет себе говорить в присутствии служанок и ближних дам. Я подумала ещё, а почему королева не стесняется-то никого? А потом поняла, что некого ей стесняться. Главная она тут, что бы король о себе ни думал. Вот и считает, что можно всё, и ничего за это не будет. Ну, поглядим.
Ещё имелась забота — меня всё время проверяли ночью. Чтоб не сбежала, что ли? Так если сбегу, уже поздно будет, хоть запроверяйтесь. Чтобы никого к себе не привела? Так под таким тотальным контролем это невозможно. Только на третью, что ли, ночь, когда гофмейстерина Матильда приоткрыла шторку, глянула на меня и ещё потрогала через простыню, я догадалась не просто прикинуться спящей, но ещё и как бы проснуться, и как бы от испуга заорать на всё крыло дворца. Переполох поднялся знатный, тут же прибежали слуги со свечами, и от королевы пришли спросить, что стряслось. Вот то и стряслось! Представьте, да, спите вы, а вас тут кто-то трогает! Тут не только заорёшь, тут и в рожу дать можно!
Но я только заорала, а потом грозно спросила госпожу Матильду, что она тут делает среди ночи, когда все добрые люди давно спят. Та смутилась и проговорила, что хотела всего лишь убедиться, что со мной всё в порядке. Я злобно сказала, что со мной всё в порядке, а следующий, кто зайдёт ко мне ночью и посмеет меня разбудить, пусть пеняет на себя. И как только она ушла, задвинула дверь сундуком с сорочками.
На следующий день сундук вынесли в соседнюю комнату. Я с тоской оглядела оставшуюся мебель — кресло, туалетный столик с зеркалом, комод. Интересно, а если поставить к двери отхожее ведро, кого накажут, когда проверяльщицы в него вляпаются?
В общем, варианта было два — терпеть дальше или что-то менять. Все эти приколы выглядели приколами только поначалу, а когда в системе — то это совсем уже не смешно. И что прикажете делать?
Когда-то давно папка говорил мне: если не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней. А отношение поможет изменить себя. Так изменить, чтобы в итоге выйти победителем. И как же мне нужно измениться, чтобы тут выйти победителем? И не просто победителем, а ещё сделать всё правильно, вернуть сказке сказку? Пока, простите, всё это никак не похоже на сказку, а похоже на дурной современный фильм. Или на спектакль нашего режиссёра. В сказке не должно быть тотально плохо, в сказке обязательно должна быть надежда на лучшее! Значит, вдох, выдох, поклон, пируэт, выпад, укол, вперёд.
Если вдруг ваша мочалка начнёт прыгать по краю ванны — вы тоже очень удивитесь, наверное. А по моим представлениям в ванной место мочалкам и всяким бутылкам и флаконам — с шампунями и прочими полезными вещами. А если вы заходите туда, и вдруг вам навстречу с края ванны прыгает что-то бурое и пупырчатое — если и не заорёте, то завизжите. И скажете что-нибудь, подходящее к случаю. С моего языка прямо рвалось, но принцесса Элиза никак не должна знать таких слов. Это я выросла и училась в школе в таком районе города, где невозможно не уметь применять в быту разную нецензурщину, но уметь — не значит пользоваться. Я и не пользовалась — почти, кроме очень уж сложных ситуаций. Давайте считать, что это ещё не она?
Ну, я тоже взвизгнула и перепугалась — сейчас же сбежится весь придворный курятник. Но нет, почему-то не сбежался. И это меня никак в тот момент не насторожило.
Надо сказать, что таких больших жаб я видела только один раз в жизни — ещё в детстве, я в школе училась, и мы ездили в отпуск с мамой и папкой. И ходили в зоопарк. В нашем-то городе нормального зоопарка нет, и всяких экзотических жаб тоже нет.
В общем, это были весьма бодрые и подвижные твари, здоровенные — каждая сантиметров под тридцать в диаметре, и это пока она лапы не вытягивает, чтобы прыгать. А с лапами-то и поболее. Ещё я помнила, что вроде большие жабы могут быть ядовитыми, но с какого боку, и как сделать, чтобы не встрять, я не знала. Поэтому… правильно, лучшая защита — это нападение.
Взять с лавки простыню, в которую потом завернуться, и швырнуть в тварей — бесполезно, и ухом не повели, где у них там это ухо вообще, у жаб-то? А простыня намокла, пришлось отжимать.
Пока я выкручивала над ванной намокшую ткань, жабы проявили ко мне интерес и двинулись на меня. О как. Идите-ка, жабы, мимо, хорошо?
Шипеть, плевать — не помогло. Брызнуть горячей водой из ванны — тоже не испугало их нисколько. Ну, сами виноваты.
Я взяла стоящую рядом с ванной на полу приступочку — деревянную, чтобы, значит, в ту ванну забираться удобнее. И со всей дури шваркнула её об пол — ради громкого звука, конечно же. Пол каменный, выдержит.
Пол выдержал, а жабы — нет. Они как прыгнут все в разные стороны, наверное, тоже орали бы от страха, если бы могли.
— Жабы, простите меня, что ли? Я не хотела вас пугать, да же? Верите?
Жабы не верили. Они забились по углам и смотрели на меня оттуда. И квакали, вот прямо квакали. Такой негромкий скрипучий звук, не самый гармоничный в мире. Пусть смотрят, ладно. Мне не жаль. Потом скажу королеве, что у неё такая сырость в ванной, что даже жабы квакают. Или не скажу, потому что тогда Мириной сестрёнке влетит, мне это зачем?
И ещё интересно, почему никто не торопится на грохот? Что это значит?
Ладно, сейчас же придут меня проверять, лезем в ванну. Я вернула приступочку на место и забралась в воду — ещё тёплая, всё хорошо. Обнюхала все флаконы, выбрала тот, что лучше всех пахнет, немного капнула в воду. Ка-а-айф.
Никуда не бежим, лежим в воде с приятным цветочным ароматом, радуемся жизни. А жабы… ну, жабы. Наверное, жабы в ванной комнате старого замка — это всё в порядке, ничего особенного.
А дальше я прикрыла глаза, потому что спать хотелось, и даже не сразу обратила внимание на звуки — что-то шлёпало по полу. Когда же я догадалась глянуть, что, собственно, происходит, то увидела всех трёх жаб на прежнем месте!
Пупырчатые холеры сидели на мраморном бортике ванны, таращились на меня, а потом как прыгнут в воду, словно по команде! Вода вмиг позеленела, будто в неё что-то налили, какое-то зелье, или чистящее средство, или вообще болотной жижи! Я не успела ни вздохнуть, ни охнуть, а самая большая жаба уже вынырнула и забралась мне на грудь, а две других угнездились на голове. Я хотела завизжать, а потом подумала, что этого-то от меня и добиваются. Значит, задержать дыхание и пошевелиться, пошевелиться…
Я поняла, что снова зажмурилась, открыла глаза… и охренела. Да, вот прямо так. Разинула рот, потом закрыла его ладошкой, потому что… не ругалась, когда испугалась, и тут не след.
Вода снова была прозрачной. И в ней плавали три крупных цветка — три алых мака. И никаких вам жаб, понятно? Померещилось. И запах — очень здоровский, мне прямо понравился, только резковатый для меня.
И чтобы от того запаха не закружилась голова, я выбралась-таки из ванны, завернулась в мокрую с одного бока простыню и пошлёпала к выходу. А по дороге вспомнила, вспомнила! Был в сказке такой эпизод с жабами. Мол, королева хотела, чтобы падчерица стала злобной и некрасивой, и все от неё отвернулись. Но мне-то нечего терять, у меня тут и так друзей не особо, кроме, может быть, Миры! Однако же, всё вышло прямо по матчасти. Это что, я настолько приличная, что ли? Никогда бы не подумала!
— Ваше величество, у вас невероятно прекрасные цветы. Они подняли мне настроение на целый день, — я присела перед королевой с улыбкой.
— Цветы? — она смотрела на меня с изумлением.
Оглядывала с ног до головы и опять с головы до ног.
— Да, чудесные маки. Да сами взгляните, — киваю на ванну.
Маки алеют на поверхности воды, они прекрасны, их хочется нарисовать, хоть рисовать я и не умею. Принцесса Элиза, наверное, не умеет тоже — какое там в деревне рисование?
Королева подошла к ванне, осмотрела цветы, достала один двумя пальцами, понюхала. Отбросила обратно в воду, потом посмотрела на меня, будто я убила кого — никак не меньше. Я же улыбалась как ни в чём не бывало.
— Кто… помог тебе? Говори немедленно!
Она так смотрела, что мне стало страшно. Это вам не жабы, это тётка, которая, говорят, бьёт слуг наотмашь за косой взгляд.
— Мне некому помогать, ваше величество. Я почти никого не знаю во дворце. Кроме госпожи Матильды, госпожи Изабеллы и других дам, которые помогают мне одеваться и сопровождают меня.
Я специально назвала по именам только тех, о ком точно знала, что они надёжные агенты королевы. И хуже им уже не будет никак.
В тот день меня порадовала Мира — ей удалось-таки добыть для меня одежду, в которой можно было бы выбраться из спальни потайным ходом. Когда вечером после всяких придворных дел я вернулась, наконец, к себе, то в постели под подушкой нашла штаны и рубаху, а сапоги были завёрнуты в плащ и запрятаны в углу кровати между занавесками. Чудесно, просто чудесно!
Я едва дождалась того счастливого момента, когда мне пожелают доброй ночи, потушат свет и уйдут. Дальше можно было пожертвовать одной лавкой и придвинуть её к двери. Потому что я никак не хотела, чтобы какая-нибудь госпожа Матильда нашла мою пустую постель и подняла крик на весь дворец, или просто тишком нажаловалась на меня королеве.
Я лежала, слушала тишину, потом часы на главной башне дворца пробили полночь. Отлично, час подходящий, проверяли меня обычно часа в два ночи, так что время есть.
Ох, как хорошо оказалось надеть лёгкую и удобную одежду вместо тех килограммов ткани, которые приходилось тут таскать на себе каждый день! Это на картинке принцесса в пышном платье вся из себя такая лёгкая и воздушная, а чтобы в реале легко двигаться в этом всём, нужно иметь привычку.
Чёрт, это не совсем та привычка, которую хочется иметь!
Мне было некомфортно натягивать сапоги в постели, поэтому я приоткрыла дверку за кроватью, выгрузила сапоги туда и выбралась сама. Лестница уходила вниз, в темноту. Взять свечу или пойти так? А вдруг свет моей свечи будет откуда-то виден? Короче, пойду так.
Я закрыла за собой дверку, спустилась на одну ступеньку… и мягкий, неяркий свет осветил лестницу. Наверное, такой не увидишь ниоткуда со стороны! Какой молодец был этот король Зигфрид, всё предусмотрел!
Моя комната находилась наверху башни, я уже это знала. Лестница, похоже, шла в стене и обходила мою башню четыре раза. Я считала ступеньки — триста двадцать семь штук. И снова дверка, очень похожая на ту, которая скрывалась за кроватью в моей спальне. Я приоткрыла, послушала — тихо. Рискнула и открыла.
Дверка открывалась на гравийную дорожку, опоясывающую башню. Как только я её открыла, подсветка ступенек погасла. Предусмотрительно, что. А как только закрыла снаружи — она исчезла! И вместо дубовых, или какие они там, досок я видела в лунном свете каменную кладку! Я чуть было не заорала, но мысленно наступила себе на ногу и закрыла рукой рот — на всякий случай. Потому что нечего орать ночью в королевском саду.
А потом тронула стену рукой — ого, а на ощупь-то дверка! Здорово!
Только теперь нужно понять, как мне не заблудиться на обратном пути. Чтобы сразу попасть в то самое место, которое нужно. Я оглядела стену — нет, ничего особенного. И дорожка как дорожка. Вообще, конечно, правильно, чтобы все кому не лень в мою комнату не ходили. А что тут есть ещё?
Ещё был розовый куст, цветущий, весь усыпанный розами. Я не могла разглядеть, какого именно цвета эти розы, потому что света было недостаточно, но — он тут такой один. Самый высокий, самый ровный и самый аккуратный. По обе стороны от него две симметричные туи, словно башни. Я хорошенько огляделась — нет, это единственная такая композиция из розового куста и двух туй. Не заблужусь. Вперёд!
Подсветки в парке не было, не придумали ещё. Но за ним очень хорошо ухаживали — все дорожки были отсыпаны, живые изгороди подстрижены, цветы прополоты и политы. И почему королева не пускает меня сюда?
В этот час я никого не встретила, и хорошо. Потому что.
Стоп, или встретила?
Прислушалась — о да, негромкий разговор, и даже смех. По гравию шаги слышны, а по газону — не очень, поэтому я перешла с дорожки на газон, и тихо подкралась к повороту. Выглянула из-за куста.
Ого, на скамейке сидел Тристан, а рядом с ним — та самая рыжая, которая на первом балу пыталась оттоптать мне платье! Они держались за ручки и о чём-то ворковали. Следовало прислушаться.
— Дорогая, не сомневайтесь — уже скоро моя матушка отправит эту выскочку туда, где ей и следует быть. И тогда королю не останется ничего, кроме как усыновить меня и объявить единственным своим наследником! И тогда мы с вами объявим о нашей помолвке.
— А вдруг её величество решит женить вас исходя из интересов государства? — о, а рыжая-то не совсем дурочка! — Я знаю, что у короля Западного Предела есть сестра. Если расстроится его брак с принцессой Элизой, то он может захотеть выдать её за вас!
— Как же он выдаст её за меня, если мы с вами уже будем женаты? — промурлыкал Тристан и по-хозяйски погладил щёку рыжей.
При этом вторая рука давно уже расположилась у неё под юбкой.
— Её величеству это не понравится.
— Но что она сможет сделать против нашей любви, дорогая?
Он жёстко притянул её к себе и принялся целовать, и я тихо отступила. Что ж, всё понятно. Мне примерно такое о нём и рассказывали. А рыжая где умная, а где… или она просто не смеет ему возразить, всё же он принц?
Я тихо пятилась и не заметила, как упятилась на совсем другую дорожку, не ту, по которой сюда пришла. Она вывела меня к пруду. Стойте, это же тот самый пруд, который я видела сверху в окно тронной залы, в котором плавали лебеди! Я помню вот эту белую беседку на берегу!
Интересно, а где же лебеди ночью? Может, из беседки будет лучше видно?
Я осторожно дошла до беседки… и услышала негромкий разговор, голоса были мужскими.
— Скоро истечёт срок, в течение которого мы можем оставаться здесь, нам снова придётся улетать, — говорил один.
— И мы ничего не узнали и не смогли! Слуги болтают, что во дворец вернули Элизу, но она ни разу не вышла в парк и не подошла к нам сюда! — негромко, но эмоционально отвечал второй.
— Может быть, и выходила, — покачал головой первый. — Но она не может знать, что днём мы обречены быть птицами, и только на закате снова становимся людьми.
— Всё равно, она могла хотя бы попытаться! И мы бы придумали что-нибудь!
Я усмехнулась про себя и шагнула в беседку.
— А ещё её могут просто не выпускать из дворца. Здравствуйте, братики. Я очень скучала.
Братья Элизы выглядели очень привлекательно — молодые, прекрасные, разворот плеч, осанка и всё, что положено. Они очень обрадовались мне, то есть, конечно же, ей. Засыпали меня вопросами — каково мне во дворце, не обижает ли королева, что говорит король.
Я подумала и рассказала честно — что королева обижает изо всех сил, а король делает вид, что всё так и должно быть.
— А вы? Как вы? И где остальные?
— Днём нам ещё можно прилететь сюда и в облике птиц побыть в знакомых с детства местах, и никого это не удивит. Потому что в нашем парке всегда жили лебеди. Но что же будет, если придут одиннадцать молодых людей и попросятся погулять в парке ночью? — старший из братьев глядел на меня с грустной улыбкой.
— Но могут прийти? — так, чтоб знать.
— Могут, правда, нам уже осталось мало времени, всего два дня.
— Два дня до чего? — не поняла я.
— Всего лишь одиннадцать дней в году нам дозволено провести в родном королевстве, а потом мы должны улетать за море, в чужую и далёкую страну.
— Кем дозволено? И что будет, если вы останетесь дольше? — нужно же знать, а то мало ли.
— Таково наше заклятье, — горестно вздохнул старший из двух братьев.
— А если вы останетесь, что будет? Вы умрёте?
— Мы не знаем, Элиза, — мягко ответил младший. — Никто не решился проверить. Потому что если таково заклятье, то, наверное же, неспроста?
Эх. Доведись до меня — я бы уже проверила. По крайней мере, знала бы, что со мной будет, если я не послушаюсь.
— Вас ведь королева заколдовала?
— Больше некому. Мы даже не успели ничего понять, когда однажды утром на рассвете проснулись не в своих кроватях в родительском замке, а в парке в облике птиц, — говорил старший из братьев. — Я как сквозь сон помню голос, сказавший: «Летите подобру-поздорову на все четыре стороны! Летите большими птицами без голоса, и промышляйте о себе сами!»
— И… как же вы научились промышлять? — что б я делала, доведись до меня такое горе?
Ну и мало ли, с этой королевой никогда нельзя знать, какая очередная гадость взбредёт ей в голову.
— Как птицы. Всё, что плавает в пруду, годится в пищу. Жучки, личинки, корни растений.
— Я б знала, принесла бы вам хоть еды нормальной, — на личинках, простите, далеко не уедешь и не улетишь.
— Правда? — обрадовался младший из братьев. — Завтра же, да?
— Да, я постараюсь, надеюсь, получится, — жаль их, правда. — А зимой?
— А здешнюю зиму мы проводим в тёплых краях. И возвращаемся, когда весна сменяется летом, в самое благодатное время. Чтобы увидеть, как в парке распускаются розы, услышать, как поют плицы, как бьют часы на замковой башне и как разносится в утреннем небе звон большого соборного колокола.
Здорово, конечно, что.
— Постойте, вам лет-то уже должно быть немало! Если мне семнадцать, — на самом деле девятнадцать, но не суть.
— Мы не живём человеческую жизнь, пока находимся в лебедином обличье, — сказал старший из братьев. — Если бы мы не становились на ночь людьми, то годы вовсе не были бы над нами властны. А так — мы прожили людьми вдвое меньше времени, если бы оставались принцами.
Кошмар, они ещё и какие-то плюсы находят в своём положении! Так может, их, того, спасать и не нужно? Обойдёмся без крапивных рубашек и прочей прелести?
— Королева не взялась сделать нас полностью птицами, — сказал младший.
— Мне вот интересно, почему она нас вовсе не убила всех разом?
Для её целей — самый простой выход. И никаких претендентов на трон. Путь для Тристана открыт.
— Когда мы ещё пытались постичь причину нашего несчастья, мы встретили в здешнем лесу одну старушку. Мы поделились с ней найденными ягодами, а она пожалела нас и рассказала, что если хоть один из нас погибнет от рук королевы или от её чёрного колдовства, то и ей головы не сносить. Она вмиг потеряет свою силу. Вот она и старается — убить не может, но сделать разное другое — вполне.
Так, а если заставить её кого-нибудь убить? Спровоцировать? Нет, это не вариант. Все принцы должны сохраниться согласно списочному составу и стоять по росту и старшинству. С крылом вместо руки можно, без головы нельзя. Где стоять? А неважно. На коронации старшего из них, например.
— Как же вы там живёте? В тех далёких тёплых краях?
— Как можем, — откликнулся младший.
Старший помолчал и рассказал, что у них там, оказывается, есть домик, где они ночуют, чтобы не в лесу под кустом. Из того домика они иногда ходят в город, и как я поняла по намёкам и оговоркам, у самых старших в городе есть если не девушки, то постоянные, гм, партнёрши, а у одного из них даже и ребёнок. Ну и что, подумаешь, мужчина приходит только ночью и запрещает расспрашивать, где и как он проводит день. Мало ли, вдруг он честный маньяк? О таком спрашивать нельзя, ни в коем случае, что вы.
Правда, что-то мне подсказывало, что эта особа с ребёнком, доведись нам встретиться, могла бы стать моей союзницей. Но увы, она далеко.
— Так, послушайте, — я всё ещё не понимала, но хотела понять. — А кто-нибудь говорил вам, что нужно сделать, чтобы обратно превратиться в людей? Насовсем, а не только на ночь?
— Эх, Элиза, это невозможно, — вздохнул старший.
— Мы обращались к разным колдунам и магам, никто не смог помочь нам, — вторил ему младший.
— Они говорят, что только со смертью королевы чары спадут со всех, кто был ею заколдован, а она намерена жить вечно.
Ну куда там, вечно. Даже в сказке кто попало вечно не живёт. Нашлась тут… Кощея Бессмертная! Ладно, посмотрим.
— Встречаемся завтра. И приводите остальных, хорошо? Я думаю, вы сможете найти дыру в охране.
— Что мы сможем? — не понял старший.
— Сможете попасть в парк и не попасться при этом сами, — рассмеялась я. — И я тоже постараюсь.
Хотя мне это будет намного сложнее, чем им, вдруг поняла я.
Мне удалось без происшествий вернуться к башне, правильно определить место, где у башни заветная дверь, и та дверь даже открылась, когда я надавила на рукоять. Стоило мне войти и закрыть дверь за собой — точно так же, как и по дороге вниз, засияла подсветка ступенек, и я бегом добежала до своей комнаты. Выше лестница не поднималась, значит, это был ход из конкретной спальни конкретно в дворцовый парк. Интересно, для кого и для чего его устроили? Чтобы убегать из-под стражи? Самый мой случай.
Но мне было очень интересно, смог ли кто-нибудь попасть в мою спальню, пока я беседовала с братиками в парке? Сейчас узнаем.
Чуть приоткрыла дверку, ведущую ко мне в кровать, и прислушалась. Тихо. Никто не сопит. Вообще дыхания не слышно. Ну что, рискнём?
Я открыла дверь пошире и протиснулась в неё. Так, в кровати пусто, уже приятно. Идём дальше.
Сбросить сапоги и плащ, и оставить это на верхней ступеньке. Потому что поутру кто-нибудь придёт стелить постель и найдёт, если оставить в постели. А вообще, казарма казармой — ничего нигде не спрячешь, тотальный контроль. Одна не ходи, она не сиди, ещё хорошо, что никого спать со мной не навялили, а могли, как я понимаю. И мне нужно было бы делать вид, что так и надо и вообще как в той песенке — «все принцессы так живут».
Я переоделась в ночнушку и выбралась из кровати. Тапки на месте, лавка у двери, как я её и оставила. Ой, нет, не как оставила. Дверь спальни открывается внутрь, и её явно пытались открыть. А лавка изрядно тяжёлая, я еле её придвинула. Вот и тут снаружи попытались отодвинуть, но не преуспели. Отодвинули сантиметров на пять, что ли, да и всё. И уж конечно, ничего не разглядели. А двигать сильнее, видимо, не решились, чтобы не перебудить половину дворца. Вот и хорошо.
И после всего я легла и уснула тут же, стоило мне только закрыть глаза.
Но подъём был, как обычно, по расписанию. Застучали в дверь — будто у меня тут пожар, или будто я им денег должна, и давно уже не отдаю.
— Ваше высочество! Отоприте немедленно! — о, это гофмейстерина Матильда, ну, я сейчас ей устрою!
Я поднялась и подошла к двери.
— Доброе утро, госпожа Матильда. Что вам угодно? Почему вы так громко кричите прямо с утра? И почему вы позволяете себе употреблять по отношению ко мне слово «немедленно» и повелительное наклонение, будто я у вас в штате служу?
За дверью слышалось сопение и тяжёлое дыхание, а потом госпожа Матильда снизила накал тона и произнесла:
— Ваше высочество, не угодно ли вам подняться и умываться? Я зашла пожелать вам доброго утра.
— Благодарю вас, я непременно это сделаю, уже сейчас. И вам доброго утра, госпожа Матильда, — если со мной вежливо, то и я на рожон не полезу.
Я отодвинула лавку от двери и вернула её на своё место. Госпожа Матильда бурей ворвалась в спальню и оглядела её, принюхиваясь, как ищейка какая.
— Почему вы заперлись? — она смотрела так, будто желала просверлить во мне дыру.
— Потому что мне постоянно мешают спать. Ваши люди дурно воспитаны и ведут себя совершенно бесцеремонно. Они приходят в чужую спальню, где их никто не ждёт и куда их никто не звал, лезут в чужую постель и трогают меня!
— Нам всем нужно убедиться, что с вами всё благополучно.
— Для этого совершенно необязательно мешать мне спать. Как вы думаете, что вообще можно подумать, если видишь ночью в своей спальне, да как бы не у себя в постели, чужого человека?
— Это же не мужчины, — с негодованием произнесла госпожа Матильда.
— Ну и что? — пожала я плечами. — Намерения мужчин, по крайней мере, были бы понятны. А вот отчего ко мне зачастили придворные дамы — хотелось бы узнать. Но сейчас мне нужно умыться и одеться.
— Да, конечно. Умыться. Лобелия, неси воды!
Лобелия — служанка лет тридцати, она всегда носит воду поутру и выносит ночной горшок. Она и принесла полный кувшин воды, даже подогретой. Госпожа Матильда подозвала кого-то из коридора, вошла её подпевала — Изабелла, принесла поднос с мылом, щётками и всякими ухаживающими кремами. Кремы эти я обычно игнорировала, потому что, во-первых, не так ещё всё и страшно, а во-вторых, в моей жизни сейчас нет ни лютого холода, ни сильного ветра, ни жаркого солнца. Незачем мазаться. А декоративки не предлагали, видимо, в сказке принцессе красить глаза совершенно незачем. А я бы хоть карандашиком подвела, что ли.
Вообще, некоторые дамы постарше красили глаза. И королева красила глаза — подводила тонкой кисточкой, я видела такую у неё на туалетном столике, когда она позвала меня принимать ванну с жабами. И некоторые молодые тоже красятся — например, та рыжая, которую я засекла в дворцовом парке с принцем Тристаном.
За размышлениями я проморгала момент, когда мне велели повернуться к окну и закрыть глаза. И машинально закрыла. И почувствовала, как мне что-то намазывают на лицо.
Ну, держитесь. Если это что-то вредное, я сейчас вам задам!
— Можете одевать принцессу, — милостиво разрешила кому-то госпожа Матильда.
Я открыла глаза и попыталась повернуться к зеркалу, но на меня тут же ловким движением надели кринолин. Потом юбку, и ещё юбку, и платье. И повернули шнуровкой к солнцу — ну правильно, чтобы дырки лучше видно было. А потом посадили на лавку и делали причёску. И посмотреть на себя в зеркало я смогла только уже полностью одетая, и до конца причёсанная.
Я глянула — и заорала не своим голосом.
Потому что из зеркала на меня таращилось страшилище с тёмно-коричневой бугристой кожей. Вся кожа, что видна из платья, была коричневой и в волдырях. И лицо, и шея, и уши, и декольте, и руки. И ещё оно начинало чесаться — кажется, у меня аллергия на эту неведомую фигню.
— Спасите! Помогите! Смерти моей хотят! Убивают! — вопила я.
И надеялась, что слышно меня по всему дворцу. И может быть, немножечко дальше.
Ну вы понимаете, да? У меня больше не было сил вести себя прилично. Я орала, вопила и рыдала. Горючими слезами. Обвиняла Матильду в покушении на убийство, потому что она меня намазала. И Изабеллу в том же, потому что она дала Матильде флакон с этой токсичной дрянью.
И, видимо, я орала достаточно громко, потому что известие дошло до короля.
Что же? Король ради разнообразия проявил себя как король. Распорядился выгнать со службы с позором обеих почтенных дам и пригласить ко мне своего лекаря. Потому что принцессу нужно спасти!
Это в нашей жизни бороться с проявлениями аллергии сложно, но можно. Подбираются препараты и всё такое. Я аллергик со стажем, у меня непереносимость тополиного пуха и кое-какой бытовой химии, я не ем цитрусовые и не пользуюсь духами. И с косметикой очень осторожна. Я не знаю, чего королева намешала в ту штуку, но она подкосила меня знатно.
Я потом уже вспомнила, что по матчасти это должен был быть сок грецкого ореха и потом он вроде бы с Элизы даже отмылся. Но Элиза была сказочная принцесса, у неё, я думаю, не было аллергии, иначе она бы ту пытку крапивными рубашками просто не пережила бы и тихо померла от анафилактического шока ещё в пещере. И её просто осмеяли и выгнали из дворца… а я лежала и страдала, потому что методы сказочного лечения никак не облегчали моё состояние.
Меня умывали какими-то полезнейшими притираниями, мне давали пить ценнейшие микстуры из не разбери кого, не то из рогов единорога, перетолчённых в серебряной ступке, настоянных на утренней росе, собранной в ночь полнолуния, потом их, наверное, перегнали, как самогонку, а результат выдали мне. А может быть, просто труху какую заварили или веник и сказали, что полезно, я не знаю, толку-то всё одно не было. У меня, походу, поднялась температура и вспухли все те участки кожи, которые намазала эта дура. Я страшно чесалась, ныла, выла и страдала. И тем самым заставляла страдать всех вокруг.
В итоге меня попросту напоили сонным зельем, и я отрубилась наконец. Это оказалось благом для всего дворца, полагаю, потому что король, как мне потом рассказали, самолично приходил справляться о моём здоровье три раза в день, и тоже очень страдал. И, говорят, не пришёл в тот день в тронный зал, отменил все встречи и с королевой не виделся вовсе. Неужели вот прямо беспокоился за дочь?
С другой стороны, а что я вообще о нём знаю? Да ничего. Вдруг он под заклятием, вдруг королева и его заколдовала какими-нибудь жабами или отравленными напитками? А на самом деле король не так уж и плох? Это королева никак себя не проявляет, а он-то вполне!
Во всяком случае, на следующий день король велел трубить в трубы со стен замка и на городской площади, и объявить, что принцесса Элиза стала жертвой неведомой болезни, и тот, кто сможет исцелить её, получит большую награду! Когда я услышала о том, то подумала — чего ж не обещал принцессу в жёны? Потом вспомнила — точно, принцесса же просватана. И если король не сдержит обещание, то ему самому несладко придётся.
Весь день ко мне шли разные странные и не очень странные личности. Я лежала, напившись сонного зелья в малой дозе — уснуть не уснёшь, но и чешется не так сильно, и сознание притуплено. Поэтому не могла в полной мере оценить парад здешних знахарей, мануальных терапевтов и ещё чёрт знает кого. Что только ни пришлось вытерпеть — меня трогали, мои волдыри расковыривали, на лицо намазывали всякую ерунду, которую приходилось терпеть и от которой в лучшем случае ничего не ухудшалось. А то и ухудшалось, да, например, увеличивалась температура.
На ночь меня снова напоили сонным зельем и, видимо, налили дозу больше, чем накануне. Я не просто спала, но с видениями. Мне снились одиннадцать лебедей в золотых коронах, которые кружили над башней замка и лили горькие слёзы. Не, я ещё не померла, если что, пока можно не оплакивать, ясно вам?
А когда проснулась, то увидела возле кровати сухонькую старушку, которую подвела к кровати Мира.
— Посмотрите, госпожа, вот наша принцесса, ей так нехорошо! — говорила Мира.
— Ох, тяжело ей пришлось, — вздохнула старушка. — Ну ничего, попробуем ей помочь.
Она живо вскарабкалась по приступочке и присела на край постели. Взяла одну руку. Другую, послушала пульс. И принялась командовать — ну там воды согреть, чистую ткань принести, ложечку серебряную дать, а теперь нож, и прокалить его на огне у неё на глазах, и что-то ещё. Меня приподняли, подоткнули под спину подушки, чтоб сидела и не валилась, и поили какими-то настоями, отварами и зельями, а на моей воспалённой коже лежала какая-то кашица, и зуд понемногу утихал, жар спадал, и вообще жить становилось проще.
В финале процедуры старушка велела вытащить меня из постели и вымыть. Ванну она приготовила сама — тоже с какими-то травами. А пока я моюсь — сменить постель на чистую, а нынешнюю — сжечь. И ночнушку тоже сжечь. И то платье, в которое меня одели, когда намазали той ядовитой ерундой. Нет, никому не отдавать, вдруг тот, кто наденет, тоже заболеет, помучается и умрёт? И окно открыть на ночь, потому что дышать в комнате нечем!
Видимо, у меня уже даже общий вид стал лучше, потому что старушку благодарили, и короля позвали, и вроде бы он даже что-то там её спрашивал, что она хочет получить за работу. Я надеюсь, с ней рассчитались, как и обещали.
В общем, в ту ночь я наконец-то нормально выспалась — без сонного зелья, без дурацких проверок, просто спала, и всё. И наутро на рассвете проснулась, ощущая себя совершенно здоровым человеком.
Я встала и сама вышла в смежную комнату; там на лавке дремала Мира.
— Принцесса, вы встали! Вы снова похожи на себя! Это замечательно!
— Точно. Скажи, сколько времени прошло?
— Вы проболели два дня, сегодня третий.
Два дня. Если я что-то понимаю в жизни, братья-лебеди помахали мне хвостами и отправились в свои тёплые края. На год.
Мысль пришла и поразила: я ж теперь не смогу завершить тут всё быстро и вернуться домой! И вообще, вдруг этот дурацкий Дед Мороз решит, что я не успела, и заморозит? Сам бы попробовал в таких условиях, я бы на него посмотрела! И на братьев бы посмотрела!
В общем, впереди неизвестность. Эта неизвестность меня неслабо подкосила, и весь тот день я оставалась тупой и безучастной ко всему.
Умыться, ваше высочество? Да, пожалуйста. Прикажете вас одевать? Да, будьте любезны. Повернуться? Да, конечно, в какую сторону сейчас? Дыхание задержу. Голову подниму. А перед тем как зажмуриться, спрошу строго и печально: для чего это вам понадобилось? Скажите честно. Ничего намазывать не нужно ни в коем случае, видели, что тут было? Вот, а я не только видела, но ещё и на себе испытала. Как только к праотцам не отправилась! Да, к горячо любимой матушке.
Надо сказать, что после изъятия из моих покоев госпожи Матильды и госпожи Изабеллы остальные немного притихли. Стали вежливее, тише, даже и не думали командовать. И сразу жизнь стала намного терпимее, вот правда.
Верно говорят — привыкнуть можно ко всему. И даже к тому, что тебе шагу не дают ступить в одиночестве и тишине. Но вдруг хоть спать-то теперь будет можно спокойно?
За завтраком король так обрадовался, что я вышла к столу, что я прямо тоже заразилась от него этой радостью — немного. Приветствовала его вежливо и сердечно поблагодарила за участие, за беспокойство и за то, что благодаря ему ко мне привели ту лекарку, которая меня в конце концов спасла.
Королева выглядела чуть менее уверенной в себе, чем обычно, и недовольно сказала:
— Я рада, принцесса, что ваши невзгоды позади, вы здоровы и снова с нами.
— Да, благодарю вас, — кивнула я. — Со мной всё в порядке.
А принц Тристан смотрел недоверчиво — почему-то.
— И что же с вами было? — спросил тихо, пока слуги вносили утреннюю кашу со свежими ягодами и разливали кофе.
— Вредительство со мной было, — пожала я плечами. — Обыкновенное. Такое же, как всё прочее, что уже случилось. Просто в этот раз я чуть богу душу не отдала.
— Неужели с вами что-то случается, Элиза? — картинно удивился он. — Вы всегда выглядите безмятежной и прекрасной и полностью довольной своим новым положением.
— Своим старым, — подчеркнула я, — положением. Истинным. Тем положением, какое мне принадлежит по праву рождения, — добавила и с удовольствием посмотрела на него — он немного смутился, самую малость.
Впрочем, тут же нашёлся.
— Но ведь всё к лучшему, так? Вы здоровы и вечером непременно будете на балу?
— Обязательно буду, — кивнула я.
После завтрака случилось невероятное — король пригласил меня составить ему компанию на прогулке в парке. О, я хотя бы посмотрю, как попадают в парк нормальные люди, не через потайной ход в стене, а как положено!
Положено было пойти со всей свитой по парадной лестнице вниз и через огромные двустворчатые двери наружу. Дальше свита следовала на некотором расстоянии, а его величество шёл и говорил — о парке и том, как тут красиво, о том, как он рад моему выздоровлению, что он молился за меня все эти дни и что я прекраснее самых прекрасных роз в его парке. Я же смотрела под ноги и знай благодарила — за внимание, участие и доброе отношение.
— Скажите, батюшка, — я подумала, что в как бы приватной беседе можно назвать его и так, — имеете ли вы какие-то известия о моих братьях?
— Увы, милая Элиза. С того самого дня, как они нас покинули, я не слышал о них ничего.
Врёт? Или нет? Ладно, будет видно.
— Но, наверное, они покинули дворец не по своей воле? Вот как меня намазали той отравой, так и их могли тоже… как-нибудь и чем-нибудь.
— Но кто же мог так сделать, дитя моё?
— Кто унаследует трон? — прямо спросила я.
— Наверное, Тристан? — задумался король.
Что, настолько в упоении королевой, что ни разу о том не думал, да? А вот.
— Я слышала, — тихо сказала я, опустив глаза, — что нужно искать того, кому выгодно. Кому выгодно, чтобы ваши сыновья исчезли бесследно, а трон унаследовал Тристан? — проговорила я тихо-тихо.
— Что ты сказала, детка? — король нахмурился и остановился.
— Повторять не буду, — замотала я головой. — Мало ли кто мог сейчас нас слышать.
Он даже и возражать не стал, только закивал молча. Вот так, ваше величество. Кушайте, не обляпайтесь. Подумайте на досуге.
Так-то я могла бы рассказать и про жаб, и ещё кое про что… но подожду. Посмотрю, вызовут ли какой-то отклик эти мои слова.
К балу меня в тот день одели как полагается. Никаких распущенных волос — изящная причёска, украшенная цветами с нежным запахом. Платье без шлейфа, и кринолин весьма умеренный — в той толчее, что всегда бывает в бальной зале, самое то. И утяжка разумная. Я вдохнула полной грудью — ну, почти полной — и улыбнулась своему отражению в зеркале. Вперёд!
И нападки на меня сегодня были весьма умеренные. Деликатнее и тоньше, если можно так сказать. Чуток толкнуть, попытаться встать вперёд меня в фигуру или в колонну. Но я с улыбкой делала вид, что не вижу, не слышу, не понимаю. Познала дзен и иду вперёд.
Один из танцев программы со мной танцевал сэр Ланселот. Он смотрел хитро, потом спросил:
— Сколько правды в тех слухах, что вы чуть не умерли?
— Истинная правда, — пожала я плечами. — Меня спасло чудо. И умелый лекарь.
— Так вы счастливица. А вы помните, что обещали выполнить мою просьбу?
— Конечно, — о, надумал, интересно, что там?
— Замечательно. Приходите в полночь в парк. Там есть такая беседка у озера…
— Я видела её сегодня, — киваю, соглашаюсь. — Но, знаете ли, меня караулят. Я не понимаю, как я могу выйти из своих комнат, чтобы этого никто не заметил.
— Я помогу вам, — подмигнул он. — За полчаса до полуночи ваши стражи покинут вашу приёмную.
— Ну, если так, — раздумчиво протянула я. — Хорошо, я согласна.
Я полагала, что меня ждёт какая-то засада, или подстава, или что там ещё. Судя по рассказам Миры, начальник гвардии дворца сэр Ланселот имел репутацию того ещё бабника, но не подлого, как принц Тристан, а просто бабника. Ладно, дамского угодника. Говорят — красиво ухаживал, писал стихи, дарил цветы и что там ещё в сказках бывает. Я не заметила, но за мной он и не ухаживал, правда ведь?
Как сделать так, чтобы остаться в полночь в платье? А если его снять, то я же сама потом никак не надену? Или довериться Мире?
Вообще, если судить по опыту моей прошлой жизни, эти дни во дворце я провела весьма бездарно. Я не продвинулась к выполнению моей задачи ни на шаг. И я вообще пока так до конца и не знаю, в чём заключается задача. Что значит «сделать сказку сказкой»? Что значит «сделать так, как правильно»? Позволить затиранить себя?
Я так понимаю, что если бы не моя аллергия, то меня бы предъявили королю в безобразно чёрном виде, и с него бы сталось сказать, что это не его дочь и выгнать меня восвояси. В этом случае у меня был шанс улететь с братьями, там повстречать колдунью с крапивой и далее по тексту. Но я никуда не улетела. Значит, что? У меня есть шанс что-то изменить здесь. Себя, ага.
Может быть, не только мне нужно изменить себя? Или всех всё устраивает?
Вообще, я ж прямо не спросила дорогих братиков, хотят ли они возвращаться во дворец. Вести представительский образ жизни, жениться на принцессах из дружественных королевств, а не бегать ночами к симпатичным горожанкам, которые будут рожать им детей, не зная, кто на самом деле отец тех детей. А что, чем не сказочный сюжет — полюбила красна девица добра молодца, сошлись они, родилось у неё дитя, а потом оказалось, что папенька-то у дитяти не просто так, а заколдованный принц-лебедь! И хочешь, чтобы у тебя, то есть у дитяти твоего, была семья нормальная и полная — вперёд, топтать семь пар железных сапог, грызть семь железных караваев и что там ещё положено.
Ладно, у меня сейчас совсем другая сказка. Мне нужно решить, как и в чём я должна попасть в парк в полночь.
Я могу одеться в штаны и выйти тайным ходом, а могу довериться Мире и выйти в платье по парадной лестнице. А могу в платье тайным ходом. Или в штанах по парадной лестнице. А могу просто пойти спать, но тогда хорошая сюжетная завязка пропадёт, так нельзя. Поэтому выходить, конечно же, нужно.
Вообще, если поддерживать легенду о принцессе Элизе, то, конечно же, она должна довериться самому тому, кто непременно сдаст, и выпереться в парк при параде. Этого от неё ждут. Сделать то, чего ждут, но… я же не вполне принцесса, так? И могу поступить с виду так, но на самом деле иначе?
— Мира, мне нужна помощь, — зашептала я, как только оказалась в своих покоях.
— Да, принцесса, — с готовностью сказала та.
Я выпроводила остальную свиту, сказала, что ещё слаба после болезни и очень устала от шума и толчеи. Вообще, так и было, на самом деле. Очень хотелось лечь и тупо поспать, но когда на игре была возможность нормально спать? Вот, и тут так же. Или спать, или приключаться, и я всегда выбираю второе.
— Вы хотите снова оставить королеву в дураках? — прошептала Мира.
— Снова? — уточнила я.
— Ох, как она кричала, когда его величество приказал выгнать госпожу Матильду и госпожу Изабеллу! Говорила, что они обе не могут ничего, даже выполнить приказ. Госпожа Изабелла плакала, потому что у неё дочь на выданье, и той тоже приказали ехать в имение, и теперь никаких ей балов и женихов. А у госпожи Матильды племянник, его выгнали из гвардии.
— Думать нужно, кому служишь, — пожала я плечами.
С другой стороны, продвигать детей нужно в любом случае, если ты нормальный родитель. Дети — это твоё будущее и слава твоего рода. А если король с королевой вот такие, то при них и продвигают, потому что угораздило родиться их подданными. Всё понятно, короче, только где тут я?
— Мне нужно выйти в парк в полночь, — прошептала я. — Но я не смогу сама одеться. И не хочу идти в бальном платье, ещё зацеплюсь за что-нибудь.
— Сейчас что-нибудь придумаем.
Мира достала из сундука утреннее платье — с небольшим количеством нижних юбок, закрытым горлом и длинными рукавами. Годится, подумала я. Волосы подобрать. Украшений не надевать. Обувь удобную, пожалуйста — чудо из чудес, нашлись башмачки с толстой кожаной подошвой.
А что там со временем? О, бьют часы. Три четверти до полуночи. Отлично, можно стартовать.
— Мне обещали, что на моём пути никого не будет. Посмотри, это правда?
Мира выскользнула наружу и вернулась через пару минут, очень удивлённая.
— Правда. Никого нет.
Что бы это ни значило, я иду. Наверное, иду в ловушку, но, может быть, высший смысл как раз в том, чтобы попасться в неё и потом выбраться?
В любом случае я — это я. И могу поступить только так, как я. Не как принцесса Элиза и не как кто-то ещё.
Я не заблудилась и без происшествий выбралась из дворца. Вышла по тихой и тёмной парадной лестнице, с трудом открыла тяжёлые незапертые двери наружу. Глянула на небо, очень звёздное сегодня — эх, звёзд-то знакомых нет! — и пошла себе. Пошла прямо по главной аллее парка, по которой мы шли с королём днём. Потому что как ещё может пойти прямая и бесхитростная принцесса Элиза?
Вот и озеро, вот и беседка. Вот и сэр Ланселот.
— Добрый вечер, — кивнула я ему. — Как раз бьёт полночь. Я выполнила обещанное?
— О да, ваше высочество, — он изящно поклонился. — И теперь, дабы чего не случилось, я провожу вас обратно.
— Обратно? — не поняла я. — Так меня что, нужно было просто из комнаты удалить? Почему?
— Вы о чём это, принцесса?
— Я сделалась подозрительной, — пожала я плечами. — Но на моём месте хоть кто бы сделался.
— Наверное, вы правы, — не стал он спорить. — Но лучше вам не бродить по парку, особенно в компании мужчины.
— Лучше одной, да? — нервно усмехнулась я, и тут-то всё и случилось.
— Вот она, смотрите! — неизвестный мужской голос. — И не одна!