SUSSIE LITTLE
ИЗНАНКА.
ГЛАВА 1.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ.
Я вышла замуж по залёту. Это была сумасшедшая любовь с первого взгляда. Первая любовь. До встречи с НИМ считала, что любви не существует, это всё выдумки и происки писателей, поэтов, чтоб было о чём писать. На большее же ума не хватает, кроме как о любви писать. И Петрарка этот, со своей платонической любовью к Лауре, просто дебил. Как можно любить того, кому вообще плевать на твое существование? Видимо, чтоб было что воспевать в своих стихах. Да, я так считала до девятнадцати лет. А потом случилось это.
Тем летом я как раз закончила обучение в колледже. После девятого класса поступила на отделение секретарь-референт. Родители отговорили оставаться в школе закончить одиннадцать классов.
- Ты не сможешь сдать ЕГЭ! - убеждала мать.
- Ну, нет у меня денег на твоё обучение в университете. А своим умом ты вряд-ли поступишь. На такое способны лишь единицы, - утверждал отец.
- Кроме того, - уговаривала матушка, - если тебе так уж горит учиться в университете, то после колледжа ты сможешь поступить сразу на третий курс. Будешь сама зарабатывать и оплачивать свою учёбу.
И на том спасибо. Отучилась, закончила с красным дипломом. А устроиться по специальности не смогла. Всем, видите ли с опытом работы нужны. А где этот опыт взять, если тебе девятнадцать и ты только закончила колледж. Пришлось устраиваться официанткой в ресторан Пегас, чтоб хоть как-то начать зарабатывать на жизнь. Родителям хотелось поскорее снять меня со своей шеи. В Пегасе я быстро подружилась с рыжеволосой оторвой Регинкой. Часто, после смены, которая заканчивалась в два часа ночи, с отваливающимися руками и ногами мы мчались не домой, а в самый крутой ночной клуб, чтоб оторваться там и потанцевать. А в десять утра появиться на работе и виду не показывать, что мы провели бессонную ночь. Да, у молодости есть свои преимущества. Мамина подруга как-то сказала: "Молодость, продукт скоропортящийся". Бестолковая дура. Это твоя молодость быстро испарилась, а мне ещё до тебя далеко.
Ночной клуб мы любили за то, что там можно было вдоволь потанцевать, потратить свои чаевые на коктейли. Нам с Регинкой нравилось эпатировать публику. Частенько во время медляков мы танцевали вместе, притворяясь лесбийской парой, даже целовались во время танцев. Всё это делалось для того, чтоб к нам не приставали пьяные, жаждущие лёгкого съема и бурной ночи мужики. Мы приходили не для этого. Просто разрядиться после рабочего дня и повеселиться. После вышеупомянутых танцев мы возвращались к своим коктейлям за стойку и просто смеялись над глазами-блюдцами тех, кто жадно наблюдал за нами во время лесбийского танца.
В один из таких вечеров я встретила Его. Мы сидели за стойкой и пили мартини с апельсиновым соком. К нам подошли два молодых человека. Один из них обратился ко мне:
- Девушка, мой друг очень хочет познакомиться с вами, - он показал на приятеля.
Я посмотрела на страждущего бедолагу. Водянисто-голубые глаза выражали щенячью мольбу: хозяюшка, не бросай, возьми меня к себе домой. Я высокомерно оглядела "щеночка" сверху вниз. Темно-русые волосы со стрижкой меня вчера выписали из дурдома, поэтому я с радостью подстригся под горшок. Горшок венчали обвислые щеки и тонюсенькие губы. Дальше выпирал живот, месяцев на семь беременности. Да и росточком беременный щенок оказался невелик, примерно, на пол головы выше меня. А мой рост, на минуточку, сто шестьдесят пять сантиметров. Я презрительно отвернулась от этого чуда и хотела было, бросить парню, обратившемуся ко мне, что-нибудь язвительное, как мы встретились с Ним глазами. Он смотрел на меня своими карими зрачками не отрываясь, на лице играла добродушная улыбка. Я посмотрела ему в глаза и... утонула в них. Было такое ощущение, что я нырнула в глубокую прорубь, а вода была не холодная, наоборот, теплая, комфортная, совсем не хотелось выныривать. Вспомнив о приличиях, пришлось оторвать взгляд от не знакомца, но не сдержалась, улыбнулась в ответ.
- Андрей, - представился молодой человек и протянул мне руку.
- Кристина, - слишком быстро и неожиданно, не дав себе времени подумать, ответила ему и манерно протянула ему кисть руки для поцелуя. Да и плевать, что ты предлагал мне рукопожатие, если хочешь со мной продолжить разговор, тебе придется поцеловать мою руку.
- А моего друга зовут Генка, - пытаясь перекричать клубную музыку, ответил Андрей, целуя кисть моей руки.
Отлично, он принял мои правила игры.
Генка услышав сквозь музыкальный шум свое имя, выглянул из-за плеча друга и помахал мне рукой, играя при этом своими полубрежневскими бровями.
- Вы мартини девчонки пьете? - Андрей заглянул в мой стакан с коктейлем и повернулся к бармену. - Приятель, повтори девочкам то, что они заказывали.
Не жадный, отметила про себя я и внимательно посмотрела на молодого человека. Русые с легкой рыжинкой волосы вьются крупными кудряшками. Он не отращивает шевелюру, но и не стрижется коротко. Похоже, гордится своими кудрями. Щеки обрамляют толстенные бакенбарды. Баа, да в профиль это чистый Пушкин! И он знает о своем сходстве с великим поэтом! Крупный, слегка удлиненный, немного кривоватый нос. Я бесцеремонно шарю взглядом по его лицу: длинные будто нарочно подкрученные ресницы, мне б такие. И снова ныряю в его карие, почти черные глаза как в бездну. Что ты делаешь со мной, Андрей? Беру себя в руки и напускаю высокомерный вид.
- Ммм... спасибо за коктейль, - поблагодарила я и указала пальцем на подругу, - А это Регина.
- Очень приятно, - кивнул Андрей Регинке, - и часто вы, девочки, лесбиянками в общественных местах притворяетесь?
Я вскинула брови, пытаясь сделать вид, что не понимаю:
- Притворяемся? С чего ты взял?
- Вижу. Вы просто пришли сюда отдохнуть, а не парней снять на вечер. И чтобы к вам не приставали, вы и притворяетесь розовенькими. Но это не так, я вас сразу раскусил.
- Неужели? Интересно, многие тут такие же догадливые как и ты? - парировала я.
- Я думаю, все догадались, - улыбнулся Андрей, - просто все боятся, что вы их тут же отошьете.
- А вы значит, смелые такие, не боитесь? - вставила свои пять копеек Регинка.
- А зачем бояться таких милых и красивых девушек? - улыбнулся ей Андрей.
- Да, мы не из робкого десятка, - снова высунулся из-за андреева плеча пухлощекий Генка.
С моего лица мгновенно исчезла улыбка, а вот, Регина, наоборот, одарила его голливудским оскалом.
- Кристина, - Пушкин неожиданно взял мою руку в свою теплую, мягкую ладонь, и мне в тот момент не захотелось убирать свою ладонь, - может, вы не откажетесь сесть с нами за столик. Если вы не захотите, приставать не будем, честно.
- Да, мы не маньяки, нам просто будет приятно, если вы присоединитесь к нам, - подтвердил бутуз Генка и впился своими глазенками в мое лицо.
Я почувствовала как меня в спину ткнула своим локтем Регина и резко обернулась к ней.
"Что скажешь?" - одними глазами спросила подруга.
"Не знаю, вроде нормальные",- тем же способом ответила я ей.
"Может, согласимся?"- прохлопала ресницами Регинка.
"Давай попробуем, если не понравится, сбежим от них" - безмолвно ответила я.
И мы зажгли. Андрей оказался хорошим танцором. Мне приятны были его случайные прикосновения, знаки внимания. Парни заказали нам с Регинкой очень много коктейлей. Слишком много. Так много, что я проснулась на следующее утро в чужой кровати. Открыла глаза, огляделась вокруг, пытаясь понять что произошло и увидела, что на стуле прямо перед кроватью сидел Андрей. Он наблюдал за мной, пока я спала.
- Привет, - он поздоровался с доброй ухмылкой, - проснулась? Будешь кофе?
ИЗНАНКА.
ГЛАВА 2.
МУЖНИНА ЖЕНА.
Часть 1.
После свадьбы Андрей перестал давать мне деньги. Мог дать только на продукты "под расчет", когда уходил на работу, поэтому свободных денег у меня больше не было. Зато муж знал с точностью до копейки, сколько у меня денег лежит в кошельке, даже не открывая его. Я не привыкла быть зависимой от чужих воли: дадут мне сегодня средства, чтобы купить себе что-то, или нет.
-Ты не умеешь распоряжаться деньгами. Транжиришь их на всякую ерунду, - назидательно оправдывал свою скаредность супруг.
- Ну, какая же это ерунда? У меня духи заканчиваются. Я не могу обходиться без парфюма, - протестовала я.
- Крошка, ты итак всегда вкусно пахнешь, - Андрей примирительно сажал меня к себе на колени и демонстративно вдыхал запах моей надушеной шеи.
- Тебе жалко денег на духи?- я не намерена была сдаваться.
- Я не жадный, пойми, я бережливый. Деньги нужно уметь экономить. Вот, посчитай, сколько у нас в неделю на продукты уходит. А помножь это на месяц? Плюс оплата коммуналки... - когда Пушкин начинал свою нудную лекцию, я закатив глаза вставала с его колен и пыталась улизнуть на кухню, но в догонку на мой упругий зад всегда прилетал лёгкий шлепок его ладони, - И не закатывай так глаза. Я тебя жизни учу. Вот не будет меня, как ты жить будешь? Пропадёшь.
Довольствоваться его нравоучениями не хотелось. Я начала подыскивать себе дневную работу. Срывала с объявлений, висящих на улице номера телефонов работодателей и показывала их Андрею. Он тут же выбрасывал записки в мусор:
- Это всё ерунда. Не работа, а лохотрон.
Я не сдавалась, поэтому муж каждый вечер выгребал из моих карманов все сорванные мною объявления. Я сменила тактику и купила толстую газету объявлений под названием "Работа". Её Андрей не выбросил, лишь посмеиваясь просматривал объявления, обведеные мною кружком. Малейшие наши дневные ссоры сводились на нет во время ночных оргий. Мы были очень изобретательны в этом деле. После бурных излияний я крепко засыпала счастливая, погребенная под телом мужа. Он словно ребенок обнимал как свою игрушку. И мне это нравилось.
Вскоре я узнала что такое токсикоз. Каждое утро, во время завтрака, я неизменно вскакивала из-за стола и бежала в ванную. Это было настоящим мучением.
- Может, тебе не стоит завтракать? Все-равно все обратно из тебя выходит. Только продукты переводишь. - с искренним сочувствием на лице говорил Андрей.
- Но я же хочу есть! - возмущалась в ответ, - Как мне не завтракать? Я же не виновата, что во время еды, несмотря на голод, начинает тошнить!
- Я шучу, - примирительно говорил муж и гладил меня по голове, будто перед ним сидит не жена, а маленький ребенок.
В поездки в машине Андрея превратились для меня в настоящие пытки. Постоянно укачивало. Было ощущение, что желудок выворачивается наизнанку. Моего мужа это лишь забавляло. Весело смеясь он выбирал места на дороге с наибольшим количеством кочек, отчего машину начинало трясти ещё сильнее, и естесственно увеличивало мои рвотные позывы.
- Не смешно, - с укором говорила я.
Месяца через два, Андрей стал раздражительным по отношению ко мне. Из-за беременности мой иммунитет ослаб, я заболела ангиной. Была середина января, мороз неделю держался на уровне минус двадцать. Андрей посреди ночи, когда мела метель, поехал искать ночную аптеку, чтобы купить жаропонижающее для меня. В тот момент он выглядел героем в моих глазах. Муж привез лишь одно лекарство: шипучие водорастворимые таблетки аспирина и аэрозоль для горла. Я выпила и температура спала, но слабость и ломота в теле остались. Утром я не нашла в себе сил, чтобы подняться и накормить мужа завтраком.
- Крис, ты умираешь? - меня вырвал из полузабытья неожиданный вопрос.
- Нет.
- Тогда, чего лежишь? Вставай и делай домашние дела! - в его голосе появилась нотка нетерпимости.
Чтобы чувствовать себя по-человечески, стряпать на кухне и надраивать квартиру к вечернему возвращению мужа, я пила по нескольку таблеток аспирина, что принес мне в качестве лекарства Андрей. Приятные на вкус таблетки помогали, но ненадолго. Мама привезла мне мед и травы, чтобы вылечить горло. Намазала шею бальзамом "Звездочка", от которого кожа покрылась мелкой красной зудящей сыпью. Но мой организм вскоре справился с этими недугами и я рада была забыть о лекарствах.
Через пару недель Андрей вернулся недовольный и злой.
- У меня голова болит, - морщась пожаловался любимый.
- Может, развести тебе таблетку аспирина? - заботливо предложила я.
- Принеси стакан воды, я сам разведу.
Я помчалась на кухню за водой, а муж достал из шкафчика коробочку с аптечкой. Когда я вернулась, увидела недоумевающее лицо Пушкина:
- Тут всего одна таблетка осталась!
- Ну да, я же болела. И чтобы хорошо себя чувствовать, пила аспирин. Ты же сам мне его купил.
- Да, но не надо было все таблетки сжирать! - неожиданно взревел муж. - Как я теперь буду избавляться от головной боли?
- Но там всего десять таблеток было! - я искренне не понимала, что его так разозлило. - Мне было плохо, вот я и пила таблетки.
- А мне теперь что делать?- он перешел на крик.
Неожиданно на мою голову стали обрушиваться Андрюшины кулаки. Один удар, ещё и ещё. После четвертого кулака появился звон в ушах и я перестала слышать и верить в реальность происходящего. Как внезапно муж взорвался, также внезапно успокоился. Молча опустил последнюю шипучую таблетку в стакан с водой и ждал, когда та растворится. Чувство вселенской несправедливости раздирало меня изнутри. Меня отец так никогда не бил, а тут любимый человек позволил себе такое. С рыданиями я бросилась к окну, спряталась за шторой и смотря на ночные фонари и редкие проезюающие машины, долго не могла успокоиться. Андрей же, совершенно спокойно выпил свой аспирин и ушёл, хлопнув входной дверью. Минут через двадцать муж вернулся с двумя бутылками шампанского, апельсинами, виноградом и ананасом. Обнял меня за плечи и шепнул:
- Прости меня, не сдержался. Так сильно голова болела, а тут обнаружилось, что ты выпила все таблетки. Вот и разозлился. Давай мириться! - он оторвал меня от окна, усадил на диван и придвинул журнальный столик. Сам серверовал его и откупорил бутылку шампанского.
- Но я же беремена!- пыталась возразить я.
- Ничего страшного. Мы чуть-чуть.
На следующее утро, в качестве извинения, Андрей повёз меня в магазин и купил полушубок и высокие зимние сапоги.
ИЗНАНКА.
ГЛАВА 2.
Рука Андрея схватила меня сзади за свитер и потянула внутрь. Я отпустила руки и повисла, а он свободной рукой ухватил меня за подмышку и втащил на балкон. Взял на руки как маленького ребёнка и понёс в спальню. В этот момент все эмоции, бушевавшие внутри меня, чёрным удушливым нефтяным фонтаном вырвались наружу. Я рыдала, кричала "Ненавижу тебя!", била кулаками его в грудь, непрерывно дёргала ногами, билась в истерике. Никто и никакие побои не смогли бы остановить накрывшую с головой волну гнева. Андрей аккуратно положил меня на кровать и прижался ко мне:
- Чшшш, чшшш, - шипел он у моего уха, пытаясь успокоить.
В ответ я лишь подергивала плечами, пыталась скинуть его с себя. Мой мучитель понял, что я ещё не скоро успокоюсь, сгрёб меня в охапку и как двухлетнего ребенка усадил на колени и ласково шептал:
- Ну, всё, всё. Всё уже закончилось, всё прошло. Успокойся. Всё хорошо.
- Ничего не хорошо! - закричала я. Мой голос эхом разнесся по квартире. - За что ты так со мной? Что я тебе сделала? Кто дал тебе право меня бить?!
- Тише, милая, не кричи, - терпеливо и дружелюбно успокаивал меня Андрей. Куда делась его недавняя агрессия? - Ты, прости, я вспылил. Сам не знаю, что на меня нашло. Я не хотел, само так получилось. Прости, прости, прости.
Он зарылся носом в мою шею и продолжал нежно шептать:
- Прости...
Это нисколько не успокоило меня. Немного тише, но всё ещё громко продолжала кричать:
- Что могло так разозлить тебя? Хозяева с собакой так не поступают. Я не жвотное, чтобы меня бить! С любимыми людьми так не поступают. Ненавижу тебя! Я ухожу к маме!
Эти слова, видимо, напугали мужа. Он снял меня со своих колен, встал с кровати и опустился предо мной на колени. Опустил лицо и с дрожью в голосе умолял меня:
- Прости, я люблю тебя! Я жить без тебя не могу. Не знаю, что на меня нашло. Это никогда больше не повторится, клянусь нашим будущим ребенком! Я умру за вас обоих. Если понадобится, я и какашку твою съем!
Не знаю почему это убедило меня но я поверила его словам. Шумно выдохнула удушливый воздух из груди и расслабилась. Тело тут же обмякло и я легла на кровать, расслабилась. Мышцы перестали быть натянутой струной и обмякли. И тут меня начала бить дрожь. Болезненный озноб сотрясал все тело. Стало холодно, перед глазами летали черные точки. Заметив мою дрожь, Андрей поднялся с колен:
- Бедная моя! Сейчас я тебе тёплый плед принесу, - и убежал в зал за пледом.
Потолок в нашей спальне был зеркальным. В интимные моменты мы не выключали свет, лишь слегка приглушали и любовались нашим соитием, подлглядывая за движениями друг друга в потолок. Сейчас я тоже смотрела на себя в потолочное отражение. На меня смотрела чужая девушка. Густые, чёрные как смола волосы спутались и беспорядочно разметались по покрывалу кровати. Обычно большие карие глаза с длинными закругленными ресницами исчезли. Вместо них на лице незнакомки были две распухшие маленькие щёлочки, будто она засунула голову в улей и познакомилась с пчелами. На длинной тонкой шее я разглядела несколько синяков. Значит, душил. Но я не помню как это происходило. Всё было как во сне. Худое угловатое плечо прикрывал разорваный свитер. Я чувствовала себя опустошенной, будто все жизненные силы из меня выпили как яблочный сок через трубочку. А я пустая упаковка. Хотя нет, не пустая. Низ живота начало потягивать, маленькие лёгкие иголочки кололи левый бок. Дрожь в теле усилилась. Скрипнув дверцей шкафа, муж достал плед и принес его в спальню.
- Вот так, - тщательно подтыкая края одеяльца причитал Андрей, - сейчас тебе будет теплее, моя девочка. Сейчас я заварю тебе чай, любимая.
Любимая... А пять минут назад я не была любимая. Была "заткнись, дрянь" и "убирайся отсюда". Как быстро он сменил свое отношение ко мне. Будто в другие тапки переобулся. Плакать уже не было сил. Надо бы рассказать обо всем маме, но не хотелось расстраивать её. Однажды, после какой-то незначительной ссоры, я пожаловалась матери. Она возмутилась и в приказном порядке сказала: "Знаешь, что? Возвращайся домой. Если он будет тебя и дальше обижать, я приеду и заберу тебя". Как маленького ребенка из песочницы, которого кто-то из карапузов насыпал на голову песка и сердобольная мамочка спешит быстрей забрать из этого рассадника зла. И ей всё-равно, что ребенок хочет продолжить игру и песок в голове совсем не мешает. Я протестовала и считала себя взрослой и вправе самой решать: быть мне в этой песочнице, или уйти к мамочке. С тех пор я больше не жаловалась на мужа матери. Для нее у меня всегда все хорошо. А после того, как Андрей, стоя на коленях вымаливал у меня прощения и клялся ещё неродившимся ребенком, что это не повториться, внутри меня затеплилась надежда, что именно так все и будет.
Андрей принес сладкий чай. Я отпила несколько глотков и внутри разлилось тепло. Клонило в сон. Я заснула. Муж лег рядом, обнял меня и мы проспали так до полудня следующего дня. Утром он снова вымаливал у меня прощения, принес завтрак в постель, заказал доставку цветов. Ко мне вернулся мой милый, любимый Пушкин, рядом с которым я снова чувствовала себя в безопасности. А после обеда муд повез меня в ювелирный салон и купил мне кольцо с бриллиантом:
- Это тебе за нашего будущего ребенка, - он одел кольцо на мой палец и смотрел на невинными влюбленными глазами так, что продавщицы ахали, глядя на нас.
- Вам так повезло с мужем! - восхищенно кудахтала одна из них.
Знала бы ты как он "любил" меня вчера, ты бы так не говорила, - промелькнуло у меня в голове.
Но Андрей сдержал свое слово. Он был милым, любящим и заботливым. Всю беременность гладил мой подрастающий живот, радовался первым шевелениям малыша, играл с ним, ловя пальцами каждую выпуклость на животе. Безропотно по ночам искал в круглосуточных магазинах исключительно зелёные яблоки, или ананас, или же мчался на другой конец города в Макдональдс за моим любимым густым и тягучим клубничным коктейлем. Он был идеальным мужем, от былой раздражительности не осталось и следа. Пушкин был настолько заботлив, что из-за страха навредить ребенку, перестал заниматься сексом со мной, когда я была на седьмом месяце. Я снова летала на крылышках и дышала только им. Так было вплоть до последнего месяца моей беременности. До того дня, когда я случайно встретила на улице Регинку.
ИЗНАНКА.
ГЛАВА 2. (12)
Я сидела на лавочке перед Риткиным подъездом и с каждой минутой сидеть становилось все труднее. Поясница ныла и в области желудка боль становилась все нестерпимей. Голова была словно в тисках, будто девятиэтажный дом поставили на мою голову и череп вот-вот разлетиться на кусочки. Хотелось плакать, но я старалась держаться. В мыслях проносились картины предстоящей очной ставки. Я хотела выработать четкий план, чтобы не дать маху, когда эти двое встретятся лицом к лицу. Приедет Андрей, поведу его к соседнему подъезду, где живет Женя, поднимемся с ним на лифте на седьмой этаж, к тому времени эта коза должна будет вернуться из школы, позвоню в дверь. И в присутствии Андрея передам этой девке ключи от квартиры, скажу: "Совет вам, да любовь" и уйду. А они пусть остаются вдвоем, голубки. Надо будет вызвать такси, на автобусе, боюсь, не доеду, слишком паршиво себя чувствую. Надо будет позвонить в женскую консультацию и спросить, что мне делать.
- Крис, что случилось? - раздался за моей спиной голос мужа.
Я вздрогнула от неожиданности. У Пушкина был обеспокоенный взгляд, нервно озирался по сторонам. И я догадывалась почему он так нервничает.
- Что ты здесь делаешь?- обеспокоенно спросил Андрей.
- А не догадываешься? - с вызовом спросила я. Сердце бешено колотилось, в глазах неожиданно потемнело.
- Нет, - вполне искренне ответил муж, а усилившаяся боль в пояснице парализовала спину. Я сморщилась от боли, Андрей заметил это, - что с тобой, тебе плохо?
- Есть немного, - отмахнулась я, - ты мне зубы не заговаривай. Я сегодня Регинку встретила и она рассказала мне о твоей большой любви к Жене. Теперь я знаю на КАКОЙ работе ты задерживаешься по вечерам.
- С Женей?-Пушкин сделал вид, что задумался. - С какой Женей?
- Ой, только не надо притворяться, что ты ее не знаешь! Регинка своими глазами видела, как эта мелкая дрянь отсасывала у тебя в машине!
- Крис, ты о чём? Нет у меня никакой Жени, - очень добрым голосом успокаивал меня Андрей.
- А я вас сейчас познакомлю. Может и память у тебя прояснится. Пойдем, - я встала со скамейки.
- Куда?- он, видимо, не понимал меня.
- В гости к твоей школьнице Жени, за которую тебя посадить могут, за совращение малолетних! - я решительно двинулась в сторону Жениного подъезда.
Но я успела сделать ровно три шага. В глазах потемнело, ноги подкосились и я медленно стала оседать на землю. Андрей подхватил меня и взял на руки:
- Дурочка! Ты посмотри до чего себя довела: бледная как мел, тебе в больницу нужно. Нет у меня никаких Жень, я тебя люблю, только ты мне нужна.
Он отнес меня в машину, усадил рядом с собой на переднее сиденье. Отвез в приемный покой роддома.
- Помогите, - причитал муж в приемном отделении, - сознание теряет, бледная вся.
- Документы есть? - строго спросила медсестра.
- Есть. - тихо ответила я. Мой врач в женской консультации строго наказала, чтобы последний месяц беременности я все документы: паспорт, СНИЛС, мед полис и карточку носила с собой, на всякий случай. И я послушно выполняла наказ. Сейчас я была благодарнаа себе за это. Достала файл с бумагами из сумки и протянула медсестре. - Вот.
- ПДР когда? - осведомилась сестра и посадила мена на кушетку.
- Через две недели, - морщась от головной боли прошептала я.
- Давай-ка померием давление, что-то ты мне не нравишься.- медсестра одела на мою руку рукав тонометра.
Цифры показали двести на сто шестьдесят.
- Мать честная! - воскликнула медсестра. - Да как же ты живая ещё!
Меня начало мутить, почувствовала, что меня вот-вот вырвет. Я встала с кушетки чтобы добежать до уборной, но не успела, рвотный фонтан выплеснулся прямо на пол. Я виновато посмотрела на сестру:
- Простите, - жалобно пропищала я.
- Чего простите? - беззлобно ответила медик. - С таким давлением это меньшее из зол, что могло с тобой произойти. Ничего, мы сейчас уберем. А вы, молодой человек, - она обратилась к Андрею, - забирайте её личные вещи, одежду и отправляйтесь домой. До родов ваша супруга отсюда не выйдет.
Меня положили в больницу и запретили вставать. Неделю врачи безуспешно снизить моё кровяное давление. Только собьют до ста сорока, но стоило мне обрадоваться или огорчиться, любая эмоция поднимала столбик давления вверх. В тот же день приехали обеспокоенные мама и папа. Мама высказала недоумение по поводу моих вещей на пороге их квартиры. Я рассказала ей про Женю. Мать сказала, что сама разберется с Андреем. А он-то был шелковым. По три раза в день навещал меня. Даже на УЗИ со мной пошел, несмотря на то, что все предыдущие визиты на это обследование он упрямо пропускал. Да и пол ребёночек скрывал, прятался и не показывал себя. Врачи говорили, что обычно так ведут себя девочки. В стационаре назначили внеочередное УЗИ, чтобы посмотреть как чувствует себя малыш и Пушкин вызвался присутствовать. Он неотрывно смотрел в монитор и подробно пересказывал мне всё, что видит.
- Кулачки сжаты! Кулачки возле личика держит. И губки, губки в трубочку, - как рёбенок восторгался и ерзал на стуле Андрей.
- А знаете пол вашего малыша? - поинтересовался врач, делавший ультразвук.
- Нет! - в один голос сказали мы с мужем.
- Мальчик! - торжественно объявил доктор.
- Мальчик! - повторил Пушкин и расплылся в счастливой улыбке.
- Мальчик, - сказала я и тут же забыла про все свои невзгоды.
Врачи боролись с моим давлением неделю. Я провела наискучнейшую неделю в своей жизни. Заставляли по шесть часов лежать под капельницами. Нельзя вставать, нельзя ходить. Медсестры поставили под кровать утку:
- Захочешь в туалет - зови. Тебе нельзя ходить.
- Ну уж, дудки! Ещё я на утку вашу не ходила! - сопротивлялась я.
- Хочешь жить- будешь.
Но я упрямо ходила в туалет самостоятельно. Пока сестры не видели бегала справлять нужду самостоятельно. Бесполезная утка пылилась под кроватью.
В ту ночь я долго не могла заснуть. Когда же удалось погрузиться в царство Морфея, приснился странный сон. Я летела на метле в небе на метле, как Булгаковская Маргарита. Потом приземлилась на поляне у пруда. Вокруг небольшой поляны стояли тёмные зелёные сосны. В центре поляны был пруд с очень тёмной водой, края которого обрамляла осока и камыши. Вечерело, наступили нелюбимые мною сумерки. Я без стеснения разделась до гола, вокруг не было ни души. Посмотрела на свой выпирающий живот и решила искупаться в пруду. Я погрузилась в тихую темную воду и поплыла. Вечернюю тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков и кваканье лягушек. Нырнула и поплыла в центр пруда. Было спокойно и приятно. За время беременности я перестала спать на спине, малыш не давал, начинал сразу судорожно биться и толкаться. А в воде он затих, поэтому я перевернулась и поплыла на спине. Из воды круглым холмиком выпирал живот. Я плыла и любовалась как грузной баржой рассекает воду моё пузико.
- Ква-аа, - рядом с ухом квакнула лягушка и на мой торчащий из воды живот запрыгнула огромная чёрная бородавчатая жаба.
Я взрогнула, испугалась и начала тонуть.
Резко проснулась и почувствовала, как по всему телу разливается адреналин. Ноги и руки била судорога. Снова начала болеть поясница. Так начались мои роды, которые длились двенадцать часов.
Он родился в пять вечера. Мой Максимка. Маленький, синюшный, весом всего 2 кг. 200 гр. С последней пОтугой мальчик выскользнул из меня, будто никогда и не был в утробе. Он не закричал, лишь откашливался и фыркал. Акушерка шлёпнула его ладонью по попке, но младенец даже не возмутился. Тогда врач быстро перерезала пуповину, лишив меня последней связи с ребёнком, и передала неонатологам на детский стол. Там поколдовав над новорожденным, врачи заставили его дышать. Только через пять минут после рождения, я услышала его первый крик. Он был слабым и тихим, но постепенно нарастал. Розовый цвет медленно вымещал синеву кожи. Малыша положили мне на грудь, чтобы я смогла насладиться нашей долгожданной встречей. Не смогла, сдержать эмоции, разрыдалась. А сынок, наоборот, успокоился и щурясь открывал и закрывал глазки, пытаясь разглядеть меня и мир, в который он пришел. Забавно было наблюдать как он причмокивает маленькими губками.
- Как сына назовёшь? - улыбаясь спросила акушерка.
-Максимом будет. - разглядывая личико младенца, решила я.
Медсёстры накрыли нас одеялами, и так мы пролежали в родзале два часа. А потом нас разделили. Максимку увезли в детскую палату новорожденных, а меня разместили в палате для мамочек. Правда, я оказалась там совершенно одна, вокруг стояли пустые кровати.
- Может, уколоть тебя снотворным, поспишь? - заботливо предложила врач.
- А как же ребенок? Его же кормить нужно ночью.
- Не переживай. Его сестры покормят, а тебе выспаться нужно.
- Ну, тогда колите. А то у меня столько эмоций, точно не засну.
Медсестра уколола меня раствором димедрола и я забылась счастливым сном. Меня разбудил стук в окно, моя палата находилась на первом этаже. На часах было одиннадцать утра. Вот это выспалась!
- Солнышко, я еле нашёл тебя! - за окном стоял Андрей. В руках огромный букет и голубые воздушные шарики. Он весь сиял, но по помятому лицу, я поняла, что большую часть ночи он пил.
- Привет. - несмотря на все его прегрешения, я была счастлива видеть мужа. Теперь он не просто муж, а отец моего ребёнка.
- Ну, давай, показывай мне сына! - нетерпеливо переминался с ноги на ногу муж.
- А его со мной нет.
- Как? А где он? - разочаровано опустил руки новоиспеченный папаша.
- Его унесли вчера вечером в детскую. Сказали утром принесут. И до сих пор его нет.
- Ну, так сходи за ним! - в глазах мужа промелькнула искорка негодования.
- Сейчас. - я закрыла окно и отправилась на поиски сына.
- А где у вас детская? - обратилась к медсестре не посту.
- А вам зачем? - ответила вопросом на вопрос сестра.
- Как зачем? Ребенка моего забрать.
Мне жестом указали на соседнюю дверь, за которой слышался многоголосый хор младенцев. Постучала и не дожидаясь ответа, открыла.
- Здравствуйте! Мне сказали, что утром принесут сына и до сих пор не принесли. Вроде обед уже.
- Вчера рожали? - спросила молоденькая медсестричка.
-Вчера вечером, - подтвердила я, а сама стала глазами искать среди маленьких прозрачных кроваток свой маленький свёрточек.
-Как фамилия? - продолжала допрос медсестра.
- Уфимцева. - я уже начала беспокоиться.
Медсестра заглянула в журнал:
- Такого ребеночка у нас нет.
- Как нет? Вчера вечером забрали! Сказали отдохни и выспись, утром принесем. Сказали, в детской побудет. - меня охватила паника.
- Ну, не знаю. Я утром заступила, вашего ребенка здесь не было.
- А кто должен знать, где мой ребенок? - панику сменили злость и гнев.
- Ну, может, вам лучше подняться на третий этаж? - пожала плечами медсестра.
- А что там? - очень хотелось вцепиться ей в волосы.
- Там детская реанимация. - она равнодушно отвернулась от меня.
ГЛАВА 3.
БОЛЬ.
Есть моменты, которые трудно забыть, и ты помнишь всё посекундно. Их и не стоит забывать, они просто были и есть. Живут своей жизнью внутри тебя и время от времени напоминает о себе, срывая с едва затянувшейся болячки свежую корку и рана начинает снова кровоточить. Те дни в роддоме ассоциируются у меня с невыносимой болью. С болью, которая выламывает грудную клетку изнутри, и сердце беспокойной птичкой рвётся наружу.
Я нашла Максимку в кювезе в реанимации. Он лежал безвольной куклой, укутаный разными трубочками. В пуповине катетер, на голове, в самом родничке "бабочка". Во рту две трубочки, ИВЛ заставляла его дышать. Носогубный треугольник очерчивали тёмно-синие борозды. Сын был похож на марионетку, которую вот-вот потянут за верёвочки и он начнет двигаться. Но малыш не двигался, лежал с закрытыми глазками и лишь одна крупная слезинка свисала с его маленьких ресничек. Крошечка, что могло за одну ночь, которую я проспала под воздействием снотворного, могло с тобой произойти? Я смотрела на своё дитя, которое ещё вчера целых два часа держала на груди в родзале и не понимала, что могла изменить одна ночь. Меня душили слёзы.
- Ты здесь... - на моё плечо легла рука.
От неожиданности я вздрогнула и обернулась. Это был Андрей. В бахилах, белом одноразовом халате и шапочке. Выглядел как интерн. Невероятно, как он здесь оказался?
- Как ты сюда попал? - полушёпотом спросила я.
- Договорился... Неважно... - не отрывая глаз от кювеза с сыном внутри ответил муж.
К нам подошла врач с коротким тёмным волосом в химических завитушках, в очках из тонкой золотисто-металлической оправы. Вид был у неё очень сочувствующий.
- Не дозрел ваш ребёночек, - сказала она, - пройдём в мой кабинет, поговорим.
- Ваш малыш ночью перестал дышать, был весь синим, поэтому понадобились срочные реанимационные мероприятия.
Она говорила, сыпала сложными медицинскими терминами, непонятными диагнозами. Муж слушал, кивал, что-то записывал в телефоне, кому-то звонил, просил достать лекарства. А мне казалось, что я сплю, а передо мной сидят два инопланетянина, которые сейчас решают судьбу моего ребенка. Из головы не выходило: пока я крепко спала, мой сынок боролся за жизнь, а меня не было рядом. Я ничем не могла ему помочь. В конце разговора врач дала надежду, пообещала, что поможет Максимке выкарабкаться. Андрей в ответ обещал, что сегодня же привезёт все необходимые лекарства и даже больше.
- Все будет хорошо, милая, мы вытащим его, - Андрей крепко прижал меня к себе, он тоже переживал за ребёнка.
Следующие три дня врачи поддерживали жизнь в тельце моего сынишки. А он терял вес. По нескольку раз в день я сцеживала своё молозиво в стерильную ёмкость и относила в реанимацию. Моё молоко переливали в шприц и кормили Максимку через зонд. Глазки он так и не открывал. Я не могла взять его на руки, обнять, утешить, сказать как сильно люблю. Врачи разрешали мне лишь просунуть через окошко в кювезе руку и погладить малыша. Я трогала его маленькие пальчики, гладила животик, головку, нежные щёчки. И обещала, что всё будет хорошо и мы скоро все вместе поедем домой. При нем я старалась не плакать. Зато вернувшись в свою палату, я давала волю слезам. Я непонимала: за что? Почему я? Почему именно мой ребенок болен?
Ко мне в палату заселили трех соседок с малышами. Все они были розовенькие, здоровые, крупные, с жадностью хватали материнскую грудь. Молодые мамочки поначалу утешали меня, а потом заметив, с какой завистью я смотрю на их младенцев, стали сторониться меня, шептались за спиной. Меня перевели в одиночную палату. Это было на третий день. Той же ночью у Максима поднялась температура. Из-за искусственной вентиляции лёгких у него началась пневмония. Его состояние резко ухудшилось и врачи перестали давать утешительные прогнозы. Но малыш боролся, я это видела. Он всеми силами цеплялся за жизнь. Как мог...
На пятый день жизни Максима, я пришла в его палату и неотрывно смотрела на него. Малыш тяжело дышал. Внутренне, я почувствовала, что что-то изменилось, что что-то должно произойти. И это случилось. Мой мальчик, лежавший с закрытыми глазками без движений все пять дней своей жизни, вдруг вздрогнул, повернул головку в мою сторону и, наконец, открыл глазки. Свои маленькие серые глазки, цвета мокрого асфальта. Максимушка смотрел на меня. Взгляд был осмысленным и ясным. Совсем не как у младенца. Он долго и пристально разглядывал мое лицо, будто старался запомнить. А я смотрела на него и жадно ловила каждый момент. Эти мгновения буду помнить всю жизнь. На крошечном исхудавшем, измученном, облепленном трубками личике, появилась тень улыбки. Он моргнул и подарил мне свою кривую беззубую улыбку. Видимо, попрощался так со мной. Потом судорожно вздохнул, ручки его затряслись, вздохнул ещё раз. Тело судорожно забилось, он вздохнул ещё раз, глазки закатились, тельце вытянулось, выгнулось и ослабло. Он последний раз выдохнул и затих. Маленькое сердечко перестало биться.
- Помогите! Он умерает, кто-нибудь! - под непрерывный пищащий звук монитора, отслеживающий сердцебиение, закричала я на всё отделение.
Набежали врачи, кто-то отодрал меня от кювеза, укололи успокоительное и вернули на первый этаж в мою палату. Я сопроьивлялась, кричала, кидалась на врачей.
Тем же вечером меня выписали из роддома. Все выходят из дверей этого заведения счастливые, с маленькими кулёчками, нежными частичками себя в руках. Я же вышла с пустыми руками. Маленькая частичка меня никогда не поедет со мной домой и я не увижу как он растет. Я никогда не почувствую его теплого тельца на своей груди и моё прибывающее молоко, распирающее грудь, останется невостребованным. Кормить больше некого, моё маленькое счастье отправилось к паталогоанатому в морг. Чужой дядька распотрошит тельце моего сыночка, чтобы узнать от чего он умер. Моего малыша больше нет. В роддом приходят для того, чтобы получить свою счастливую посылочку с неба. А надо мной это самое Небо сыграло злую шутку. Сначало подарило, а потом, заколотив в маленький почтовый ящик, забрало обратно.
Мама, папа, Андрей с одинаковыми чёрными лицами, забрали меня из проклятого роддома. Эти трое окружили меня заботой. Андрей, пока я лежала в роддоме, забрал мои вещи у родителей и вернул в свой дом. Туда же он привез и меня. Уложил в постель, напичкал успокоительным и занялся организацией похорон. Пока родители с мужем хлопотали на счет клочка земли на кладбище, я лежала в кровати и чувствовала себя трупом. Вернеё не чувствовала себя вообще. Не могла есть, пить, не чувствовала жажды и голода. Приложив руки к опустевшему животу, я непрерывно прокручивала в памяти те моменты, когда мой сын жил в моем животе. Помнила каждую его шевелюшку. Как мы играли: он выпячивал пяточку, или локоток, а я его гладила. Тогда он замирал, а потом гладил меня изнутри в ответ. Я раз за разом, словно фильм на перемотке вспоминала процесс его рождения, момент, когда он появился на свет. Как мы целых два часа пролежали с ним в обнимку в родзале. Он был живой и здоровый. А я безмерно счастливая целовала его мягкий тёплый лобик и макушку. Прижимала к себе. И особенно тщательно я вспоминала его прощальный взгляд и кривую улыбку.
Настал день похорон. Собрав себя в кулак я отправилась с семьёй в морг, где нам передали маленький, весь в рюшечках белый гробик.
В средней полосе России лето жаркое, знойное, воздух сухой и душный. Особенно в середине июля. А в день похорон похорон резко похолодало. Будто, холодный октябрьский дождливый вечер нечаянно заблудился, заплутал в календарных цифрах и обнаружив моё горе, решил остаться и поплакать со мной над Максимкой. Тот день был как во сне: эпизодами и картинками проплывали события, лица. "Ты должна молиться за него и жить дальше" - басовито наставлял меня батюшка, который отпевал младенца. "Не волнуйтесь, мамочка, ему сейчас хорошо. Вы представьте, что он в ясельках. Посмотрите, здесь одни детки лежат, ему не скучно будет среди них". Хорошо запомнилось только одно, как я стояла перед гробиком и неотрывно смотрела на кукольное личико мёртвого сынишки. Пыталась запомнить каждую чёрточку, чтоб навсегда запечатлеть в памяти то, что через мгновенье будет скрыто от меня навеки под крышкой гроба.
В кафе на поминки я не попала. У меня была истерика, когда опускали гроб в могилу, поэтому Андрей усадил в машину и увез домой. Целый месяц пролежала в кровати, никого и ничего не желая видеть. Муж меня не трогал. А после сорока дней пришла мама, когда Андрей был на работе, принесла напольные весы и насильно поставила меня на них.
- Вот, вот! Смотри, до чего ты дошла! - указывала мать на цифру 38 кг. - У тебя уже анорексия. О чем ты думаешь? Надо жить, жить. Максимушку не вернешь уже никак. А ты девка молодая, нарожаешь ещё кучу детишек. В общем, так: или ты берёшь себя в руки, приводишь в порядок свою внешность, или я сама займусь тобой. Ты посмотри, какая девочка красивая была, а теперь в бабайку превратилась. Ты вообще, моешься? От тебя же воняет немытым телом. Да как ещё муж с тобой спит?
- Да отстань ты от меня! - огрызнулась я.
- Не отстану! Не слушаешь меня, мужа, значит, послушаешь.
- Мам, не надо...- взмолилась я.
- Надо!- отрезала мать и ушла.
Вечером вернулся муж, посмотрел на меня с отвращением и заявил:
- Я не на такой курице женился, которую сейчас вижу перед собой. Давай- ка прекращай уже страдать и приводи себя в порядок. И не только себя. Кввртиру тоже в порядок привести не помешало бы. И мне надоело самому себе готовить. Ты ничего не ешь и не готовишь. Это не может продолжаться вечно. Не убираешь, не готовишь, не стираешь, не гладишь. Зачем ты мне такая нужна?
Я молча смотрела на него и думала: сейчас соберу вещи и уйду к родителям, раз я тебе не нужна. Ребёнок умер, а ты даже не страдаешь от этого. Пушкин хлопнул ладонями по своим коленям, сменил свой презрительный тон на загадочно-весёлый:
- Ладно, иди прими душ, приведи себя в порядок и собирайся!
- Куда? - опешила я.
- Узнаешь. Начнем все сначало.
- Я никуда не хочу идти. - разглядывая сердечки на одеяле пробубнила я.
Он слушать не стал, стащил с кровати, впихнул в ванную, включил душ и прямо в одежде поставил под водяной дождь.
- Мойся, вонючка. Сегодня будешь самой красивой. В ресторан с тобой поедем. Пора тебе на люди выйти. Не вечно же ты страдать должна.
Пришлось подчиниться. После горячего душа я почувствовала, что ожила, телу стало легко и приятно.
Муж встретил меня с улыбкой. Усадил за туалетный столик и заставил нанести макияж. Сам выбрал лёгкое шифоновое небесно-голубое платье, которое когда-то так выигрышно сидело на мне, а теперь повисло как на вешалке. Пушкин скривил губы:
- Ими... ну, ничего, я тебя откормлю. Будешь аппетитная как и прежде.
- Может, не надо никуда идти?
- Надо, детка, надо. Мы же с тобой не умерли. Жизнь пподолжается. И да, у меня есть для тебя новость.
- Какая? - его слова меня насторожили.
- Через пару недель к нам приедет мой дядя. Пашка. Мы с ним будем фирму совместную открывать. Поэтому какое-то время он поживет у нас.
- Ты мне не рассказывал про своего дядю Пашу, - я перебирала в памяти все его упоминания родственников.
Отец бросил мать Андрея ещё до его рождения. Мама Лена пыталась с переменным успехом устроить свою личную жизнь, поэтому частенько мой муж жил у деда. Помню душещипательный рассказ, когда он подрос и мать уже родила братика от сожителя, в жизни начался кошмар. Жили в однушке. Младенец ночи напролет плакал и Андрей не высыпался. Спал на уроках в школе, за что неизменно получал двойки. Отчим за отметки нещадно бил. В один из вечеров, одиннадцатилетний мальчик не выдержал, схватил топор и с угрозой сказал: "Ещё раз ты поднимешь на меня руку, я тебя зарублю!". Отчим медленно опустил ремень, с ненавистью, как на оскалившегося волчонка посмотрел на пасынка и повернувшись к матери заявил: "Выбирай: либо он, либо я!" И ушел. Влюбленная женщина выбрала сожителя. Андрей перебрался жить к деду и затаил глубокую обиду на мать. Даже на нашу свадьбу не пригласил. А вот про дядю Пашу не рассказывал ни разу.
- Ещё успею рассказать. Мы с ним у деда вместе росли. Он на 11 лет меня старше. Поехали в ресторан, я там тебе поведаю о нашем с ним детстве. - муж обнял меня за плечи и нежно поцеловал.
Андрей был милым и обходительным весь вечер. Казался идеальным, шутил, пригласил на медленный танец, во время которого выписывал головокружительные па, обращая на себя внимание всей присутствующей ресторанной публики. Я чувствовала себя в центре внимания, ловила завистливо-восхищенные взгляды незнакомых дам на себе. Пусть муж играл на публику в тот момент, но эта игра пошла мне на пользу. Я впервые после родов почувствовала, что живу, а не безвольно плыву по реке жизни. Пушкин дал мне надежду на лучшую жизнь, что всё в конце-концов будет хорошо. Забылась даже Женя. На время эта тема была закрыта, не до неё было.
- Клянусь, у меня с ней ничего не было. Просто твоя Регинка завидует тебе.- убеждал меня муж.
- Но чему-у, чему завидовать? То, что мне пришлось пережить-врагу не позавидуешь. - его слова ошеломили меня.
- Как чему?- обиделся Андрей. - Тому, что у тебя есть я! Тому, что я женился на тебе, а не на ней.
Я застыла в немом вопросе, так и не донесла вилку до рта. Мне необходимо было объяснение такой неоправданной самоуверенности. Уж я-то знала, на что способен мой муж. Здесь точно нечему завидовать. А Андрей с видом неоспоримой истины продолжал вещать:
- Она одна, и молодого человека нету. Время идет, часики тикают, а замуж никто не берет. Она же старше тебя. Сколько ей? Двадцать четыре? Ей мамой пора уже стать, а она всё в старых девах гуляет. Вот она и решила мужа у тебя отбить. То есть меня.
- Что ты такое говоришь? - меня будто бейсбольной битой по голове ударили.
- Как что? Я тебе не рассказывал раньше об этом, ты беременна была, расстраивать не хотел. Но твоя Регина не такая уж и хорошая подруга, как ты думаешь. Она приставала ко мне.
- Что-о?-я вскочила с места, но увидев, что мой вопль прозвучал громче, чем мне того хотелось, и посетители за соседними столиками недоуменно смотрели на меня. Поэтому понизив голос до шепота, я зашипела на мужа. - Ты всё врешь, я тебе не верю. Регинка не могла так поступить.
Андрей с невозмутимым спокойствием продолжил:
- Вот ты не веришь мне, а она меня соблазнить пыталась. Сама звонила мне, предлагала встретиться. Один раз позвонила и сказала, что хочет сделать для тебя сюрприз и хочет со мной это обсудить. Я поверил и приехал к ней домой. А она вместо разговоров о сюрпризе встретила меня в одном нижнем белье и уже на пороге залезла мне в ширинку. Еле отбился от нее. Так она сказала, что отомстит мне. Вот и отомстила. Выдумала историю про какую-то Женю, которую я никогда в глаза не видел и рассказала тебе. И чего она этим добилась? А? - он сделал драмматическую паузу, во время которой наслаждался моей немой реакцией на его рассказ. Мягко говоря, я была шокирована.
- Чего же? - я пыталась сглотнуть слюну, но во рту было сухо. Я отпила вина из своего бокала, но это не помогло, мне ещё больше захотелось пить.
- Ну, во-первых, мы с тобой чуть не поссорились, а именно этого Регина и добивалась. Во-вторых, от волнения у тебя начались схватки и ты попала в больницу. Заметь, исключительно по ее вине. И в-третьих, ты потеряла ребенка... Мы потеряли... и это тоже её вина. Я думаю, твоя подруга не тот человек, с которым тебе следует общаться.
- Поверить не могу, что она со мной так могла поступить... - мысли пчелиным роем носились в моей голове. Я не могла поверить в слова мужа, что-то мешало довериться полностью. Искала того червячка, что изъедал мое доверие. И я его нашла. - Постой! Регина не знала, что ты поздно домой возвращаешься. Она сказала, что все вечера ты проводишь с этой Женей. И она видела тебя с ней в машине.
На лице мужа даже тени замешательства не промелькнуло:
- Конечно! Мы частенько вечерние переговоры с потенциальными заказчиками проводили в кафе напротив ночного клуба, в котором она работает. Эта кошёлка часто выходит покурить и я тоже ее видел и не раз. Вот откуда она знает, что я поздно возвращаюсь домой. Но хватит о ней, давай поговорим о моем дядьке.
- О дяде Паше? - я оказалась не в состоянии ясно мыслить после шокирующего признания Андрея, и не сопротивляясь плыла по течению разговора, по которому меня вёл муж, полностью подчиняясь ему. Решила, что хорошенько всё обдумаю и проанализирую, когда останусь наедине с собой. - Ты раньше не рассказывал о нем.
- А смысла не было, - Пушкин откинулся на спинку стуло и сыто погладил свой живот. - Его не было в стране. Я уж думал, что он без вести пропал. А недавно он объявился.
- Как это?- одна новость за другой.
- С тех пор, как я ушел от матери и начал жить у деда, рос вместе с Пашкой. Бабушка рано умерла. Дед один его воспитывал. А потом и меня. Павлик деятельный всегда был. Было время, когда он в девяностые ездил заграницу, скупал в сток магазинах прошлогодние коллекции Кристиан Диора и Джорджио Армани. Привозил в Россию и перепродавал за бешеные бабки. А потом решил пойти дальше. Уехал по туристической визе работать в Турцию. Хотел свой отель открыть. Наши же туда толпами отдыхать ездят. А потом мы его потеряли. Ни звонка, ни весточки. Оказывается, Павлик визовый режим напушил. Его посадили в турецкую тюрьму на год. А после освобождения департировали. Вот как-то так. Теперь он едет к нам. Будем открывать свою фирму.
- Он будет жить у нас? - перспектива жить с незнакомым турецким зеком под одной крышей меня не очень радовала.
- Не долго. Как только закончим оформление бумаг, я сниму ему квартиру. А пока он поживет с нами.
Наши отношения с мужем стали на какое-то время идеальными. Такими, какими были в самом начале. Я снова стала ловить на себе влюбленный взгляд Андрея, он вдруг стал обходительным и внимательным. Почти каждый вечер водил меня куда-нибудь развлечься. Пушкин лишь изредка задерживался до поздна на работе, но всегда предупреждал меня заранее. Понемногу, моя душа стала оттаивать, после утраты сына. Я снова чувствовала, что живу. Хотя, с подругами по-прежнему редко виделась. Старалась избегать знакомых, которым было известно о моем горе. Легче было находиться одной. Я даже искала этого одиночества, стараясь уединиться от назойливой опеки родителей, чтобы остаться наедине и выплакаться в доволь, в память о Максимке. Но, несмотря на это, жизнь стала налаживаться.
Через пару недель, после нашего первого похода в ресторан, в воскресное утро муж уехал в аэропорт, и вернулся оттуда не один. В квартиру вошел мужчина средних лет. На вид ему было около тридцатипяти. Широкие плечи, средний рост, немного ниже моего Андрея, светлые вьющиеся волосы, мутно-голубые глаза были спрятаны за линзами квадратной формы очков в тонкой золотой оправе. У мужчины были широкие скулы, отчего лицо выглядело квадратным. Кожа на лице была испещерена ямочками. Их еще называют оспинами. Уж не знаю, то ли это, действительно, были следы от перенесенной в детстве ветрянки, то ли это последствия юношеской угревой сыпи. Но, спрашивать о происхожении этих рытвин на лице я не стала из деликатных соображений. В целом, родственник моего мужа создавал вид интеллигентного человека.
- Павел, - с ходу представился мне мужчина и протянул мне свою ладонь.
- Кристина, - я натянула доброжелательную улыбку и положила свою кисть ему в ладонь. Он театрально поцеловал мне руку, а Андрей при виде этой сцены насмешливо фыркнул.
- Мы гостя покормим с дороги? - спросил муж, явно пытался показать кто в доме хозяин.
- Конечно, я и салат приготовила, - мне очень хотелось, чтоб меня оценили как хорошую хозяйку.
Я всё утро, пока Андрей в стречал в аэропорте Павла, намывала квартиру и следила за тем, как появляется ароматная, золотистая, хрустящая корочка на картошке и курочке, запекающейся в духовке. К тому же, памятуя о временах работы официантки, я знала множество рецептов салатов. Поэтому, открыв холодильник, быстро нашла ингридиенты для легкого нежного салата. Мелко нарезала свежие огурцы, вареные яйца и пекинскую капусту. Высыпала в смесь банку зеленого горошка и приправила майонезом. Получилось очень вкусно. Даже не "травоядные мужчины должны это оценить. И они оценили, муж остался доволен. Андрей с гордым видом петуха на заборе, восседал на стуле за столом и довольный принимал похвалы от Павла о моих кулинарных способностях.
Паша, именно так он просил себя называть, поселился в соседней комнате нашей двушки. Его характер сильно разнился с моим мужем. Он был доброжелателен и добр, частенько, проходя мимо он трепал мою голову, будто я маленький и несмышленый ребенок, или просто подмигивал. Паша почти не стеснял меня своим присутствием, разве что, супружеский долг теперь приходидось выполнять беззвучно, под аккомпанемент натужного сопения мужа.
Мы жили втроем уже неделю. В пятницу Андрей привез Пашу домой, сказал, что ему нужно еще по кое-каким делам сьездить и ушел, оставив меня впервые наедине с его дядей. Мы молча поужинали, стесненные неожиданным визави, а потом сели перед телевизором пить чай.
- А ты совсем не такая, как мне рассказывал о тебе Андрюха, - он первый прервал неловкое молчание.
- А что он тебе обо мне рассказывал? - я чуть не поперхнулась чаем.
- Сказал, что ты маленькая сучка и стерва. Строишь его, на коротком поводке держишь. Он для тебя старается, а ты его не ценишь. Чтобы он не сделал, ты всем всегда недовольна. А еще, что ребенка ты не хотела, на аборте наставила. Но когда Андрей заставил тебя рожать, ты сказала, что сделаешь все, чтобы этот ребенок не родился, пила какие-то настои, тайком от него, и в итоге добилась своего.
На этот раз, я действительно, поперхнулась, закашлялась. Воздуха мне не хватало не только из-за того, что сделала неправильный глоток, но и от нахлынувшего ошеломляющего чувства несправедливости и гнусной грязной лжи.