Изящный грех

Глава 1. Стая

Ублюдок.

Сукин сын.

Дерьма кусок.

Конченый мудила.

Это всё я.

Она смотрела на меня своими по-детски наивными глазами, протягивала пластинку жвачки в серебристой фольге, а я улыбался ей и вёз в гаражи. Туда, где она станет нашим запасным планом. Моим планом.

О да. Я мудила.

— А ты точно договоришься с Русом? Не будет он ворчать? — спрашивает Агата и закидывает мне на колени ноги, обтянутые тонкими капроновыми колготками.

Ей бы задницу хорошенько надрать за то, что шастает по морозу в таких. Да только кто я такой, чтобы замечания делать? У неё брат есть, отец есть. Обоих я ловлю на крючок, чтобы не сорвались, а она – моя приманка.

Мой план, моя приманка. Подумать о ней, как о сестрёнке, выросшей у меня на глазах, теперь стрёмно и как-то… неправильно? Ха. Вообще-то я и правильно – это антонимы. Так почему бы и с Агатой не придерживаться привычного порядка вещей?

Вот только с ней я всегда был немножко правильным.

Прошу Шустрого добавить тепла в машине и отвечаю максимально спокойно:

— Точно договорюсь. Когда я с твоим братишкой не договаривался-то?

Агата пожимает плечами и поправляет вязаную шапку, пряча короткие волосы. Стесняется. Внутри что-то вспыхивает. Что-то злое. А есть ли во мне что-то хорошее? Риторический вопрос. Оставлю на потом.

Узнав от Святого, что с Агатой сделали маленькие богатенькие сучки в школьном туалете, думал, что выкраду их прямо с занятий, вывезу в гаражи и отдам пацанам. Они дикие и всегда голодные. Быстро бы воспитали. Да только Святой решил фамилию оправдать. «Они же дети, ты чё!». Да пиздец. Таких детей мы в детдоме запирали в туалете и херачили мокрыми наволочками, в которых были кроссовки.

Грёбаный моралист. Только вспоминает он о морали, когда ссыт нажестить по-крупному.

Меня это бесило в Святом и восхищало одновременно. Это его умение выстраивать границы. Проводить черту между «да, похуй, я это сделаю» и «нет, нахуй, оно того не стоит». Мне иногда казалось, что я на это неспособен. У меня границ просто не было.

Впрочем, мы со Святым во всём разные, как инь и ян. Даже удивительно, как до сих пор остаёмся близкими. Или не остаёмся? Да срать. После сегодняшнего он точно захочет меня убить.

Но выбора у меня нет. Если он не явится на дело, за Агатой приеду уже не я, а кое-кто другой. Они знают, кто такой Святой и кто его отец. И знают, что бабок и авторитета у Святого-старшего столько, что ни одна шваль ментовская не рискнёт палить по нам, пока его дети рядом с нами. Иначе потом Святой-старший, бухающий по праздникам на брудершафт с московским генералом, обрушит небеса на несчастных местных дядей в погонах.

— Не замёрзла? — спрашиваю у Агаты.

— Не-а.

Шустрый косится на нас в зеркало заднего вида. Я знаю, что он напуган до усрачки. Знаю, что склоняет моё имя через всех родственников до седьмого колена. Потому что тоже здесь не по своей воле. По моей. Ну а кто ему виноват, что он единственный среди утырков, лежащих под Сербом, способен привести нас к цели с минимальными рисками? Я всегда ему говорил: «Нехер умничать, малой». Не слушался ведь. Я то, я сё. Ну пусть теперь огребает со всеми.

Машинально тянусь к пачке сигарет в кармане штанов, но тут же одёргиваю себя. Агата не любит запах сигарет. Она замечает моё движение и улыбается.

— Да кури, ладно. Я же знаю, что ты жить не можешь без сигарет. Прямо как Рус!

Ага. Она часто сравнивает меня со своим братом. Потому что я вырос фактически в их доме и был ей вторым братом. Только зря она. То, что я собираюсь сделать, вовсе не тянет на братскую заботу. Но она не пострадает. Я знаю. Если бы не знал, её бы здесь не было.

Снимаю свою куртку, набрасываю на ноги Агаты и открываю окно, закуривая. Дурацкую попсу в колонках сменяет Наутилус Помпилиус с их знаменитой «Я хочу быть с тобой». Агата тянет в голос на припеве:

— Но я-а-а хочу быть с тобо-ой...

Я подпеваю. Мы дурачимся, как в детстве, когда ей было пять или шесть. Шустрый делает погромче. Отмечаю, что пальцы у него дрожат. Мы оба старательно делаем вид, что всё как обычно. Что ночью нас не ждёт дело всей нашей жизни. Моей жизни. Пахан бы гордился.

А вскоре в гаражи за Агатой примчит Святой и поймёт, что Шустрый подставил его. Что я его подставил. Забрал самое ценное в его беспонтовой жизни и намерен шантажировать.

Хотя у Святого вроде как ещё одна ценность нарисовалась. Моя Стеффи. Охуеть. Кто бы мог подумать?

Эта девочка сводила меня с ума так же сильно, как и раздражала. Было в ней что-то такое едва уловимое, за что хотелось схватиться и выдрать это из неё. Потому что мешало. Потому что не то. Раздражало! Хотелось её гладить и одновременно ломать.

Когда я был с ней, это постоянно ощущалось на физическом уровне подкожным зудом. Словно опарыши меня пожирали изнутри. Мерзкое чувство. Но становилось легче, когда я делал Стеффи больно. Личинки прекращали жрать меня.

Я никогда не понимал, что не так. Но всегда было что-то не так. Всегда. Она это знала. Я это знал. Но мы не могли это прекратить. Оба сгорали пеплом. Будто бы из принципа. Она провоцировала, я реагировал. И так по кругу. Бесконечному порочному ненормальному кругу.

Глава 2. Вечеринка

Стая смотрит на меня горящими глазами. На угрюмых рожах бликует огонь из железной бочки. Наверное, будь я не Грехом, то обделался бы от страха. Но я тот, кто я есть – вожак. Это они боятся меня.

Агата жмётся к моему боку. Ей некомфортно. Но мне надо показать её, как товар, чтобы дать понять – я контролирую положение. Кто-то из пацанов присвистывает.

— Тишину поймали, — говорю максимально спокойно. Их пугает, когда я спокоен. — Агатик, плюхнись на диван к Доку и Шустрому.

Она морщит нос, оценивая предложенное место.

— Я лучше постою.

— Да ладно, принцесса, не выделывайся, — смеюсь я и достаю телефон. — Сфоткаю тебя Святому, чтобы отвалил со своими вопросами. Покажу, что доставил в целости и сохранности. Что ты, брата своего не знаешь?

Агата немного расслабляется. Всё же Дока и Шустрого она обожает. Мелкого вот особенно. Я даже ревную иногда. Поэтому она без задней мысли садится к парням, а я делаю фотку для её папаши и, собственно, брата. У-у-х! Чую, Святой будет готов порвать меня зубами. Но я давно считаю, что нам необходим душевный разговор.

Когда Святой сваливал в грёбаную Америку, ему было насрать на моё мнение. Я просил его не улетать. Ну подумаешь – шлюху с отцом не поделили. Что теперь, на другой материк обязательно надо? Но нет же. У Ромео разбито сердце, видеть он их не может. Любовь у него. Типа. Видел я ту любовь и могу рот поставить, что малышка заранее всё просчитала. Нахер ей не нужны были загоны Святого – я всё сам куплю, построю, заработаю. Кому он это втирал? Его отец давно всё купил, построил и заработал.

А я только-только вставать на ноги начал. Мне была необходима поддержка человека, которого я с детства знал и братом считал. А он вроде как шлюху выше меня поставил. Обидно.

Но самое, блядь, обидное, что сейчас снова всё повторялось. Теперь уже с моей Стеффи. Надо было всё-таки не отпускать её тогда с ментом, а найти и завалить обоих. Но я ж не знал, что эта девочка снова появится на моём горизонте и будет угрожать делу всей моей жизни.

— А ко мне сядешь, малыш? — Танк, здоровый бритый мудила из околофутбольной тусовки, протягивает Агате ладонь.

Прежде чем она успевает посмотреть на меня с испугом, я отбиваю Танку руку и пинаю по его ботинку.

— Я тебе ноги поломаю, если услышу ещё один гудок с твоего вокзала.

Танк капитулирует. Вообще-то раз на раз он бы, наверное, выбил из меня всё дерьмо. Но если бы я держал власть только силой, эти звери уже давно сожрали бы меня. Страх – вот главный инструмент власти.

Главное правило, которое я уяснил в уличной жизни: дважды не угрожай. Первое – предупреждение. Второе – действие. Я действовал быстро, безжалостно и непредсказуемо. Я не следовал тупому пацанскому «кодексу чести», для меня не существовало ограничений. Я добивал лежачих, использовал оружие против безоружных и никогда, никогда не давал заднюю. Они знали, что, если сцепятся со мной, я пойду до конца. В прямом смысле. Стоило единожды это «объяснить», и желающих бороться со мной за власть поубавилось.

— Агат, подожди на улице, — киваю ей. Она без вопросов выходит из гаража, и я говорю для всех: — К девочке никто из вас, утырков, и на пушечный выстрел не приближается. Это понятно?

— А когда приедет Святой? — уточняет Док. — Она будет здесь? Или я что-то неправильно понял?

— Зачем ей быть здесь? Думаешь, ему недостаточно знать, что она у нас, чтобы пойти на дело?

— Ты сказал, его сломать надо, — вмешивается Бурый из команды Серба, которого тот прислал типа контролировать организацию. — Он у вас нестабильный э-ле-мент. Таким нужно наглядно показывать, что будет, если против нас попрут.

— У всех разная степень прочности, друг мой, — усмехаюсь я, двигая за Агатой на выход. — Поверь, этому э-ле-мен-ту будет достаточно. Мне нужен боец с огоньком и задором, а не отбитый смертник, а для этого нельзя лишать Святого мотивации.

— По-моему, если Танк пощупает девчонку, у Святого только прибавится огонька, — выдаёт Бурый и закатывается хохотом, который поддерживают остальные.

А меня внутри переворачивает. Захотелось без предупреждения перейти к действию. Но нельзя. Нет. Мы ещё играем.

— У него прибавится желания выстрелить тебе в голову, — рычу Бурому через плечо. — Сорвёшь ему предохранители, и контролировать его не смогу даже я. Девочку. Никто. Не трогает.

Не дожидаясь ответа, выхожу на улицу. Агата пританцовывает от холода у машины Шустрого.

— Залезай, покатаемся. — Я открываю ей пассажирскую дверь.

— Ты говорил, что у вас планируется вечеринка, — недовольно буркает Агата, усаживаясь в кресле. Я застёгиваю на ней ремень.

— Планируется, — подтверждаю, садясь за руль. Включаю печку на всю. — Чуть позже. Мы же не можем без Святого начать.

— Я больше половины из этих твоих пацанов не знаю, — продолжает ворчать Агата. — Думала, мы своим кругом посидим.

Меня так забавляло, когда она называла нас «своим кругом». Имеемся в виду, конечно же, мы впятером – я, Святой, Клык, Док и Шустрый. Ну, может, ещё Отвёртка – тёлка Клыка. Они с Агатой могли, не затыкаясь, обсуждать какую-то ерунду. Лично мне думается, что Отвёртка таким образом пыталась выделиться. Ну типа она не просто проходная девка, а «своя в доску», одобренная очаровательной пятнадцатилеткой, которая бесспорно имела особую власть над нами, здоровыми лбами. Примазаться к Агате равно войти в тот самый «круг». Ну, по мнению Отвёртки, разумеется.