Каждую ночь я наблюдаю за вами

Соседи меня ненавидят, а все из-за камер, которые пришлось повесить в нашем доме для обеспечения безопасности. Район неспокойный, мрачный, да и дом выглядит не лучше. Серые от копоти стены, сквозь которые проступает пыльное невнятное граффити с подписью уличного художника, четыре этажа, кое-где разбиты окна. Он ничем не отличается от соседних таких же в нашем спальном районе близ промзоны, по подвалу привычно шныряют крысы, не говоря уже о ворах, забирающихся в кладовые на нижнем этаже стабильно раз в месяц.

Cтолько раз объяснял, для чего нужно видеонаблюдение, но соседям все равно не нравится.

Они не знают понятия «право на частную жизнь», и даже несмотря на это, каждый раз, появляясь перед камерой, норовят навредить технике.

Боже, можно подумать, я повесил камеры в их сортирах и наблюдаю за тем, как они ходят по дому с голой задницей! Мне смешно даже представлять такое, хотя и то, что я иной раз наблюдаю на мерцающем экране, пугает и отталкивает.

Да, народ в нашем доме не самый приветливый. Соседей трудно однозначно назвать плохими людьми, ведь у каждого из них за плечами своя, не самая радужная история, которая привела их сюда и сделала такими, какими они в итоге стали.

Эмигрируя в США, я не такое себе представлял. А как же фальшивые ослепляющие своей белизной улыбки, каждодневная наигранная приветливость, которую нам демонстрируют чуть ли не в каждом голливудском блокбастере? Нет? Я быстро понял, что меня обманули. Возможно, дело было в том, что квартал, в котором мне пришлось поселиться, так же наполняли иммигранты из других стран.

Здесь было грязно. Очень. Донести мусор до ближайшей помойки для некоторых из этих людей что-то вроде подвига на войне, а для других просто – недостойное занятие, поэтому чаще всего его бросали в подъезд в черных мешках. Я уж не говорю о том, как сложно объяснить людям, что кидать на пол бычки, фантики и алюминиевые банки – нельзя. Курить в подъезде? Это даже не преступление!

В общем, меня никто не слушал, мы жили как на помойке, а за камеры во дворе и на этажах меня начали ненавидеть, особенно не скрываясь. Когда поняли, что разговорами и угрозами дело не решить, стали действовать иначе.

Вредили, как могли. Воровали, ставили мусор перед моей дверью, рисовали непристойное граффити на потолке, переворачивали таблички, подсовывали какие-то странные вещи, не раз пытались разбить камеры. Испортили мою машину так, что все масло вытекло, но последней каплей стало, когда убили моего кота Уголька. Я нашел его на помойке, задушенного, в пакете, но так и смог выяснить, кто это сделал.

Сволочи, а не соседи, скажете вы? Почему же я не переехал из этого кошмара? Почему не подал на них в суд? Или почему они не добились моего выселения?

На самом деле, им почти удалось.

Но дело в том, что я до сих пор слежу за порядком. Получается не слишком хорошо, потому что каждую ночь всё повторяется снова. И мусор, и кражи, и порча имущества, и курение в подъезде. Полиция не хочет в это ввязываться, и жалобы писать бесполезно. Мою жалобу уж точно никто не прочтет.

Я раз за разом смотрю, как пьяный сосед, которого я зову дядей Васей, потому что не в состоянии выговорить его финское имя, долбит кулаками во входную дверь, потому что забыл код домофона. У него обритая голова, лишний вес, хриплый голос и невнятный акцент. Даже штаны где-то потерял – надо же так напиться! Неудивительно, что жена его не впускает.

Хотя, постойте, дядя Вася давно умер. Он несколько лет назад замерз, когда зимой пьяным уснул на улице.

Теперь за ним наблюдает с крышки мусорного бака и мой черный кот, мой несчастный Уголек. Правда, выглядит он теперь несколько иначе – горящие глазищи, вытянутая шея точь-в-точь как у женщины-монстра из японских мифов. Рокурокуби, кажется? Смотреть на бывшего питомца очень больно, поэтому я вывожу на главный экран вид с другой камеры.

Престарелая соседка, бабушка Надин со второго этажа снова еле-еле передвигается на ходунках, злобно смотрит на объектив и матерится по-французски, а потом вдруг исчезает, словно растворившись в облаке дыма.

Но я же помню, что произошло. Этот случай тогда напугал всех.

Одинокая, нелюдимая старушка умерла в своей квартире, а из-за вони скопившегося мусора, никто и не почуял запах разложения. Она так и осталась дома. Выносили вместе с кроватью, потому как не могли отделить растекшееся зловонное тело от мебели.

В комнате клуба, где я время от времени играл в бильярд, снова кричит как умалишенный, мистер Тадеуш – он проигрался в карты… и умер от сердечного приступа там же, за столом. От его протяжного, исполненного мучений вопля каждый раз мороз по коже.

А в кладовке опять украли старый телевизор, поэтому разбираться с кражей пришел бессменный смотритель. Я не знаю его имени, но умер этот молчаливый сухонький старичок еще при Кеннеди, задолго до того, как я переехал. Правда, на свое рабочее место возвращается почти каждую ночь. Сидит молча и смотрит в одну точку. Однако, не он пугает меня больше всех.

В подвале все еще более жутко. Здесь когда-то произошло жестокое убийство. На полу до сих пор следы ногтей несчастной жертвы, которая боролась до последнего, а у дверей лифта на стене засохла кровь. Убийцу не нашли – тогда камеры никто не устанавливал. Часто я вижу еще и Хенрика, он давно сидел на наркоте и умер от передоза, здесь же, среди старых оставленных кем-то коробок и мусора, прямо перед электрощитком. Теперь ползает по стенам и потолку, голова его вращается на триста шестьдесят градусов, а в мертвых глазах – чистое безумие. А я когда-то знал его. Поначалу он казался славным и в чем-то обаятельным парнем… Высокий, светловолосый, настоящий датчанин. Даже немного жаль, что его жизнь завершилась вот так.