Родная приемная встречала мое появление ором, доносящимся из-за плотно прикрытой двери, ведущей в кабинет шефа. Обычно сдержанный, иногда Калоев все же давал волю темпераменту, и тогда… Тогда от его низкого раскатистого, будто гром в горах, рыка, казалось, ежились даже сваи в основании небоскреба, в котором и располагался наш офис. А я, привыкнув к Калоеву за столько лет, и бровью не вела.
Сегодня же все было по-другому. И голос совсем не тот – истеричный, надрывный, пропитанный ядреной злобой. Я как раз раздумывала, что мне делать, когда дверь в кабинет открылась, выпуская в приемную…
– Римма Темуровна, – оживилась я, с трудом узнав в выскочившей мне навстречу женщине жену шефа. – Здравствуй. А ты…
Закончить мысль не получилось – смерив меня ненавидящим взглядом, Римма вихрем пронеслась мимо и, проклиная на все лады то ли меня, то ли мужа – сходу было не разобрать, выскочила из приемной. Это поведение настолько не вязалось с трепетной, улыбчивой женщиной, которую я достаточно хорошо знала, что у меня нелепо открылся рот. Так я и стояла, тупо глядя ей вслед, пока в кабинете снова не стало тихо.
Это что еще, блин, за на хрен?
Что тут происходило, м-м-м? Я же отлучилась буквально… Взгляд машинально опустился на свеженький маникюр. Сколько времени он мог занять? Час? Час двадцать? Да, рабочего времени. И что? Благодаря шефу я, считай, жила в офисе. А значит, имела полное право заниматься личными делами в рабочее время. Ну не могла я себе позволить пойти на корпоратив кое-как! Да и в целом не пристало ухоженной женщине ходить с облупившимся лаком. Даже если эта самая женщина сделала карьеру в совсем не женственном виде спорта и после травмы осела в приемной федерации бокса.
Ой, ладно! Дальше-то что? Заглянуть к шефу и узнать, что случилось? Задумавшись, я подпрыгнула на месте от резкого звука, вновь сотрясшего кабинет, и, уже ни секунды не теряя впустую, побежала на звон битого стекла.
– Да что случилось-то?! Эльбрус Таймуразыч, вы что?! – зачарованно уставилась на текущую по руке Калоева кровь. Отмерев, метнулась к прилегающему к кабинету санузлу, достала аптечку и вернулась обратно, падая у ног шефа. – Дай! – подняла глаза и невольно отшатнулась под его абсолютно… совершенно невменяемым взглядом. Эльбрус же, будто мало мне было стресса, еще и за руку меня схватил. Да так сильно сжал пальцы, что стало реально больно. – Эй! Придите в себя, ну?! – возмутилась я.
Слава богу, на эту просьбу Калоев откликнулся практически сразу. Из глаз ушла муть. Обострившиеся черты лица разгладились. И оно стало чуть меньше походить на посмертную маску, хотя до нормального состояния ему, конечно, было еще далеко.
– Дай я обработаю.
Эльбрус медленно опустил веки, пряча от меня глаза, и послушно протянул мне свою лапищу. Здоровенную, как и все в нем, покрытую с тыльной стороны короткими темными волосками. В свете ламп на его пальце блеснуло обручальное кольцо. Знаю, что в том году они с Риммой отпраздновали фарфоровую свадьбу. То есть двадцать лет. Учитывая, что Эльбрусу сейчас сорок, путем нехитрых вычислений можно понять, что женился он совсем рано. Впрочем, это довольно распространённая история – как среди спортсменов, так и в культуре его народа. Той же Римме к моменту свадьбы едва исполнилось семнадцать.
– А без членовредительства было не обойтись?
– Дай я сам, – просипел Эльбрус.
– Неудобно будет одной рукой. Сидите!
За несколько лет совместной работы мы пришли к тому, что наедине общались на ты, потому что как-то глупо выкать человеку, профессиональная жизнь и повседневный быт которого во многом завязаны на тебе. Но в ситуациях вроде этой я возвращалась к официозу, как будто обозначенные тем самым границы могли добавить моим словам веса.
– Набери мне водителя. Надо, чтобы Коля ее отвез…
– Сами наберите. Я вам не Шива, – пробухтела, накладывая тугую повязку. – Всю рубашку заляпали кровью… Попробуй теперь отстирай.
– Коль, Римму перехвати, – перебил мои причитания Калоев, прикладывая телефон к уху. – Убедись, что она благополучно добралась до дома и ее встретила медсестра. Я сейчас предупрежу Ирину...
Как следует стянув марлю, я подняла глаза на Эльбруса, к размерам которого я так и не сумела привыкнуть. М-да… При всем многообразии выбора сложно найти имя, которое ему бы подошло больше. Он действительно как гора. Особенно когда смотришь на него вот так, снизу вверх, как я сейчас. И это при учете, что сама я отнюдь не Дюймовочка. Ну, то есть совсем не… В баскетбол Дюймовочек не берут, а я за юниорскую сборную в свое время побегала.
– Что ты там про рубашку сказала? – спросил Калоев, ловя мой взгляд и несколько нервно приглаживая щетину на подбородке. Видно было, что он не успокоился. По глазам больным видно, по тому, как вибрировало его большое сильное тело.
Невольно отметила для себя, что он все-таки сходил к барберу, чтобы обуздать бороду. Признаться, у меня не было уверенности, что он воспользуется своей записью, ведь каждый раз в такие места его приходилось затаскивать с боем – так сильно Калоев был занят. В этот – мне некогда было это дело проконтролировать.
– Сказала, что ее надо сменить. Вы же не пойдете на корпоратив в грязной?
– Твою мать! Я про него вообще забыл, Уль, – натурально застонал Эльбрус. Сжал пальцами ломаную-переломаную переносицу. – Наверное, не пойду.
«Просто накрась губы красным… – говорила моя стилистка. – Просто, блин, накрась». Как будто это легко – накрасить! Да я уже пятнадцать минут пытаюсь провести ровную линию, а все никак. Подтерев консилером косяки, я еще раз придирчиво осмотрела себя в лупе и решила, что лучше я точно не сделаю. Осталось по бровям пройтись гелем. И все.
Закончив, я отошла на пару шагов, чтобы рассмотреть полученный образ в целом. Ух! Медленно, будто завороженная, покрутила головой. Отступила еще на шаг. Провела ладонями по бокам, разлаживая складочки на ткани. Зря я переживала, что платье слишком короткое. Нет, оно, конечно, короткое, тут спорить глупо, но не настолько, чтобы его требовалось постоянно одергивать. А мои ноги… Ритка все же права, мои ноги при такой длине казались действительно бесконечными.
Я широко улыбнулась. Настроение скакнуло вверх. Проблемы шефа, конечно же, не забылись, но уже не перетягивали на себя все мое внимание. В душе появилось место для радости и того самого предвкушения, без которого не обходится ни один Новый год. Сейчас и впрямь казалось, что чудо близко. Его предчувствие давало о себе знать сладкой щекоткой, которую обычно можно почувствовать на качелях, если сильно их раскатать.
Кивнув себе, я побросала в сумочку косметику и поспешила к лифтам. И то ли казалось, то ли правда так было – вслед мне летели наполненные искренним мужским интересом взгляды. Вот почему, дойдя до цели, я почти поверила в собственную неотразимость. Охладил меня Калоев, лицо которого при моем появлении осталось совершенно бесстрастным. Точно так же он на меня смотрел… примерно всегда. А ведь я так рассчитывала получить комплимент. Просто потому что, как любой кавказец, Калоев знал в них толк и не считал зазорным или к чему-то обязывающим их озвучить. Мне так это было нужно! Почему-то именно будучи красивой как никогда, я вдруг почувствовала себя абсолютно беззащитной перед чужим мнением.
– Ты не видела, Крючков уже тут?
– Я только подошла.
Настроение испортилось в один миг. Мне даже пришлось фильтровать тон, чтобы у шефа не возникло ко мне вопросов. Рассердилась на себя. На собственные идиотские и до маразма нелепые обидки. Напомнила себе о том, что вообще-то я на работе. И Калоев абсолютно точно не обязан пестовать мои фантазии и женские комплексы, когда у него самого полон рот проблем. Даже если раньше он соловьем разливался, отдавая дань женской красоте.
– Пойдем, поищем. Я его оближу и домой поеду… Гори оно все огнем.
Ну, поболтать с министром спорта – святое дело. Только вот…
– А спонсоры? А рекламодатели? – возмутилась я. Калоев в ответ зыркнул на меня, не скрывая раздражения.
– Они хотят тебя видеть, Эльбрус Таймуразыч. Я только подстраховать могу, как мы и договаривались.
– Ладно, только далеко не отходи.
Не отходить не вышло. Потому что очень скоро вокруг меня собралась толпа воздыхателей. Я не могла понять, прикалываются мужики, или они действительно разглядели во мне все то, чего в упор не видели раньше, но не реагировать на их галантные подколы, приглашения потанцевать и попытки скормить мне чего-нибудь вкусненького я не могла. А они как будто реально соревнование устроили – кто меня очарует больше. Через пару часов к моей свите успели присоединиться не только спортсмены, но даже наш офисный айтишник и помощник министра спорта. Было пьяно и весело. Ведущий отжигал, красиво украшенный зал подмигивал огоньками, хрусталь звенел, пахло сосной и ядреной смесью парфюма, мускуса и тестостерона – все же среди присутствующих было подавляющее большинство спортсменов. И даже озабоченный своими проблемами Калоев стал бросать на меня задумчивые долгие взгляды, словно пытаясь понять, с чего вдруг все так оживились.
– Все. Я сейчас упаду! – рассмеялась, выныривая из рук известного боксера, с которым отжигала на танцполе. Вытянула шею, выискивая в толпе шефа. Поначалу я и правда пыталась его оградить от лишнего внимания. Но приняв на грудь, Эльбрус как будто расслабился. И когда очередной гость пригласил меня танцевать, благодушно махнул рукой, мол, вали, развлекайся. Однако, даже отрываясь по полной, я чувствовала ответственность за Калоева. Он же просил меня подстраховать… Так что я все-таки следила за ним одним глазом. Благо для трезвого человека это вообще не проблема.
– По шампанскому? Или пойдешь на ручки к Деду Морозу?
Я оглянулась к огромной елке, у которой и правда выстроилась очередь к старику с мешком. Засмеялась – настольно нелепо выглядела наша бухгалтерша, декламирующая стихи, сидя на коленях у дедушки. Зал покатывался со смеху.
– Нет. Я отойду ненадолго припудрить носик.
К женскому туалету выстроилась приличная очередь. Упершись в ее хвост, я хотела было присесть на диванчик, когда увидела метнувшегося к выходу шефа. Не знаю, зачем пошла за ним. Что меня насторожило? Наверное, я просто успела здорово его изучить, и потому что-то в его поведении меня смутило. Бросилась за ним следом. Нагнала уже у лифта.
– Эй! Вы что, уже уходите?
Калоев обернулся, прежде чем шагнуть в кабину. Глянул так, что меня будто засосало в черную бездну его мертвого взгляда. Я, как на привязи, шагнула за ним следом.
– Вам вызвать такси?
Знаю ведь, что привыкнув передвигаться на машине, Эльбрус даже не удосужился скачать нужное приложение.
– Некогда.
Молча наблюдать за тем, как шеф напивается, было невыносимо. Во мне зудела искренняя потребность ему помочь. Но я не знала как. Сидела, молча сжимая и разжимая пальцы на руле.
– Ты не думай, Уль… Римма не такая. Сейчас она нашпигована лекарствами, а еще же и опухоль, разрастаясь, все сильнее давит на центры, отвечающие за ее личность. По факту это уже не Римма. И это хуево, Уля. Хуже просто не может быть. Моя любимая женщина еще жива, она дышит и ходит. А мне с каждым разом приходится прикладывать все больше усилий, чтобы отыскать в ней родные черты… Хоть что-то, что напомнило бы мне, за что я ее так сильно люблю. Смешно, я был готов на что угодно, чтобы ее вылечить. Но теперь совсем не уверен, что оно того стоило. Наблюдать за тем, как ее не становится, совершенно невыносимо.
Не думаю, что Эльбрус понимал, что разговаривает со мной вслух…
– Мне очень жаль, – прошептала я.
– Да… Мне тоже. Ничего. Это просто плохой день. Очень плохой день. Очередной из многих. – Калоев потер лоб и снова приложился к бутылке. – Бр-р-р… Без закуски, оказывается, пьянеешь быстро. Я в ресторане так и не успел что-нибудь закинуть в топку. Володя все мозги мне вытрахал с этими бюджетами…
Скосила взгляд на шефа. Везти его в таком состоянии в ресторан – не вариант.
– Может, свернем ко мне? Я закажу доставку. Или… поедите дома?
– А?
– Говорю, может, вы поедите дома?
– Не-е-е. Домой не хочу… Слишком много там… – Эльбрус махнул рукой, но так и не договорил, будто и без этого все было понятно. А может, просто потому, что был он изрядно пьян, у него не складывалось с формулировками... Пить-то Калоев начал еще в своем кабинете. И что хуже всего, это случилось с моей подачи. Тот самый случай, когда хочешь как лучше, а получается как всегда.
– Тогда ко мне. Но пообещайте, что домой поедете на такси. Ключи я вам не отдам.
– Ага. Закажи что-нибудь. Только что-то нормальное, а не эту свою траву.
– Могли бы и не просить. Я в курсе, что вы по мясу.
Добрались быстро. И хорошо, потому что, во-первых, надо было встретить курьера, а во-вторых, успеть уложить Калоева спать, до того как он вырубится по дороге.
– Сюда! И снимите ботинки.
Эльбрус плюхнулся на банкетку, посмотрел на носы своих туфель и покачал головой:
– Помоги, а?
– Вы со мной за это не расплатитесь, – попыталась свести все к шутке, потому что в общении с ним юмор всегда был беспроигрышным вариантом.
– Отрабатывай премию, – зевнул Эльбрус.
– Отрабатывать можно только аванс! А премия – это поощрение за проделанную работу, – назидательно заявила я, все же опускаясь перед ним на колени и стаскивая туфлю с ноги. День сегодня, конечно, интересный. Второй раз я перед ним на коленях. Какая-то нездоровая тенденция. Самое время просить прибавки к зарплате.
В дверь позвонили.
– Кого-то ждешь?
– Кого я могу ждать? Курьер, наверное.
– Откуда мне знать, у тебя вон сколько ухажеров.
– Вы издеваетесь, я сейчас не пойму?
– Чего? – хлопнул глазами Калоев. – Ты у меня красотка.
Отчего-то от этого его «у меня» что-то внутри сжалось. Наверное, любой женщине приятно, когда тебя вот так… одним словом присваивает мужчина, особенно когда он такой.
– Скажете тоже, – смутилась. И чего, спрашивается? Сама же ждала, что он заметит, как я принарядилась. Уж не в том ли дело, что наедине комплименты неизбежно воспринимались гораздо более интимно? Наверное.
– Мойте руки. Ванная прямо по коридору, – распорядилась я, перед тем как открыть дверь курьеру.
Пока я выкладывала еду из контейнеров, Эльбрус плескался в ванной. А выйдя, тяжело опустился на стул.
– Выпить есть?
– Вино только. Вам разве не хватит?
– Не хватит. Тащи давай. А почему только один стакан? Составь мне компанию, что ли.
Пожав плечами, я послушно выставила на стол второй бокал. Немного расслабиться мне точно не помешает. Странный день. Еще более странный вечер. Ощущение дикой несправедливости разрывало грудную клетку. Не могу, когда ее чувствовала. Просто такая, блин, злость охватывала! Вот чем они это заслужили? Все же честь по чести у них. Калоев даже в церковь ходит, я знаю. Почитает старших, помогает обездоленным детям – сколько благотворительных турниров мы устраивали – я уже со счета сбилась, вот правда. Не гуляет, не пьет… В этот момент Эльбрус опрокинул в себя вино, и я сделала поправку – обычно. Не курит. Жену любит всем сердцем. Действительно, по-честному проходит с ней за руку через все испытания. Сначала бездетностью (я и не знала, что у них все так сложно), а потом и болезнью. Ну, вот за что ему это? А ей?
С психа комкаю салфетку и забрасываю, по меркам кухни, трехочковый. Калоев не без уважения кивает.
– А че ты, говоришь, из спорта ушла?
– Травма голеностопа.
– Я видел твои игры. Ни черта не секу в баскетболе, дурацкий вид спорта, но ты выделялась.
– Ну зачем вы? – обиженно всхлипнула.
– Теперь-то точно глупо мне выкать, не находишь, Уль? – хмыкнул Эльбрус и, в тот же миг став серьезным, обеспокоенно добавил: – Ты как в целом?
– Нормально! – пошлепала к кухне.
– Я был не в себе, – просипел он, увязываясь за мной. – Думал… А, неважно, – в несвойственном ему отчаянии Калоев зарылся руками в волосы. С моих губ сорвался очередной истерический всхлип. Потому что я, черт его дери, понимала, что он там думал – тупо принял меня за Римму. Тут не надо быть Шерлоком, чтобы проследить логическую цепочку. Наверняка из-за болезни жены Эльбрусу приходилось воздерживаться, вот и сорвало у мужика крышу… А-а-а-а-а! Господи, господи, господи… Я хотела знать, что может быть хуже? Пожалуйста – лишиться девственности с мужчиной, который принял тебя за другую.
Гася дикое желание побиться головой о кухонный шкафчик, я подошла к барной стойке и невольно поморщилась. Между ног саднило. Низ живота тянул.
– Собирайся! – скомандовал Калоев, будто коршун наблюдая за каждым моим движением.
– Куда?
– Съездим в больницу. У тебя есть гинеколог? Или я мог бы договориться с…
– Ты?! Господи! – я, как ребенок, зажала уши ладонями, отказываясь слушать этот бред.
– Уля…
– С кем ты можешь договориться, Эльбрус?! С гинекологом Риммы? Ты действительно не понимаешь, насколько это тупой стафф?
– Я просто хочу убедиться, что ты в порядке! Я был… сильным. Черт, Уля… Ты девственница!
Он как будто меня в этом обвинял. Несмотря на весь ужас ситуации, я истерически хохотнула.
– Уже нет. Ну и невелика потеря. Не загоняйся. Давай просто сделаем вид, что ничего не было, – умоляюще проскулила я.
– Не выйдет. Я поступил по отношению к тебе бесчестно.
О боги, для полного счастья мне сейчас только этих патриархальных заморочек и не хватало! Гашу закономерное желание огрызнуться, боль в глазах Эльбруса обезоруживает. Даже боюсь представить, какой внутри него ад. На фоне этого я так точно легко отделалась. Калоеву же наверняка в сто раз хуже. Потому что верность и честь – две подпорки, на которых стоит его личность. Убери одну, и все зашатается. Его моральная планка задрана так высоко, что я просто не знаю, как он справится с тем, что сделал. Просто не знаю… И если честно, у меня тупо нет сил с этим разбираться.
– Ты сам сказал, что был не в себе.
– Это меня не оправдывает, – прогромыхал Эльбрус.
– Ну, тогда и я виновата тоже.
– Ты женщина!
– И что? С меня взятки гладки? А как же «сучка не захочет – кобель не вскочит»?
И без того хмурое лицо Эльбруса еще сильнее потемнело. Крылья носа дрогнули, выдавая то, насколько же он зол.
– Прекрати! Я знаю, что тебе бы и в голову не пришло под меня лечь. Ты неиспорченная чистая девочка, Уля, и тот факт, что ты до двадцати четырех лет ей оставалась, лишний раз это доказывает. Случившееся же…
– Недоразумение, – подсказала я, даже как будто польщенная. – Давай к этому относиться так.
Калоев все-таки поймал мой взгляд, как я его ни отводила. И когда это случилось, я… Черт. Я просто в очередной раз убедилась, что этот мужик – гора. Он реально был готов заслонить меня от проблем, которые сам же мне и устроил. Как бы нелегко ему было осознавать случившееся, он не стал перекладывать с больной головы на здоровую или искать себе оправдания, а тупо взял на себя всю полноту ответственности. Да, может быть, в этом и не было ничего такого. Любой нормальный мужчина, наломав дров, на его месте поступил бы точно так же. Но когда вы в последний раз видели нормальных?! Мужчин, женщин, кого угодно…
– А сама-то ты сможешь?
– Конечно, – я пожала плечами. – Иначе бы не предлагала. Сейчас выпьем по чашечке кофе, ты поедешь домой, ляжешь спать, а когда проснешься, поймешь, что случившееся было просто кошмарным сном.
Я отвернулась к кофе-машине. Нажала на кнопку пуска. Кофемолка загрохотала, на время избавляя нас от необходимости продолжать диалог.
– Ты могла забеременеть, – заметил тихо Эльбрус, когда машина стихла. Я зашипела, пролив немного обжигающе-горячего кофе на руку.
– Кажется, существует такое понятие, как экстренная контрацепция. Я изучу этот вопрос и приму меры. Не волнуйся.
Выждав несколько секунд, Калоев припечатал:
– Я бы попросил тебя этого не делать.
– Ч-что?
– Шансы забеременеть в первый раз невелики. А у таблеток экстренной контрацепции довольно серьезные побочки, – терпеливо объяснил мне Эльбрус, растирая переносицу пальцами. – Не стоит подвергать свое женское здоровье рискам.
Он, наверное, знал, о чем говорил. Учитывая их с Риммой бездетность и прочее, неудивительно, что Калоев с опаской относился к возможным рискам. Одно непонятно…
– И все-таки шансы забеременеть у меня есть.
– В таком случае ты сможешь полностью на меня рассчитывать.
Под его давящим расчленяющим мой мозг на атомы взглядом я медленно сглотнула. Смущенно потупившись, потерла правую щиколотку пальцами левой ноги.
– А помнишь, как на нас напала банда чаек? – улыбнулась мне в бок Римма, задевая теплыми губами кожу.
– В Греции? Конечно. Как такое забыть? Она сожрала ужин, который обошелся мне в целое состояние, – прохрипел я, приглаживая обкорнанные кое-как волосы жены. До болезни они были у нее такими красивыми, боже! Я любил зарываться в них пальцами или наматывать на кулак. Улькины волосы я, кажется, по давней привычке намотал тоже.
Бля… Твою мать. Каждый раз возвращаясь мыслями к той ночи, я начинал ехать крышей. Как такое могло случиться? Просто вот, сука, как? Нет, я не святой. И мои потребности, к сожалению, не сдохли. Прекрасно понимая это, Римма, еще до того, как болезнь стала ее менять, даже предлагала мне, дурочка, найти себе женщину для секса. А мне сама эта мысль казалась кощунственной. Тогда… Два года назад я просто не мог представить рядом с собой другую. Обиделся на жену страшно. Орал так, что в шкафу стала звенеть посуда. Едва не разнес дом – так бесился. И пару дней с ней, дурак, не разговаривал.
– Ну не злись. – Римма не выдержала первой. – Я же знаю, что с твоим темпераментом…
– Ты опять?! Я даже слушать этого не желаю! Где это видано, чтоб жена своего мужа под другую бабу подкладывала?!
– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, – вздохнула она, ластясь ко мне кошкой.
– Я счастлив рядом с тобой! – рычал, с трудом контролируя силу рук, скользящих по ее раздавшемуся от лекарств телу. – Я счастлив от того, что могу быть рядом, засыпать с тобой и просыпаться.
– И тебе не надо ничего больше? – грустно улыбнулась она.
– Надо! Еще как. Вот выздоровеешь, и тогда я как оторвусь! Будешь у меня бедная.
Но лучше Римме не становилось. Напротив, с каждым днем состояние жены только ухудшалось. А я, несмотря на все мои возможности, ни черта… Ни черта вообще не мог с этим сделать. Хотя мы перепробовали, кажется, все доступные способы лечения. Общепринятые в мире протоколы... Экспериментальные… Просто, мать его, все! Поначалу казалось, дело сдвинулось с мертвой точки. Но уже через месяц стало понятно, что темпы роста опухоли увеличились. Счет шел… А к черту! Я не считал. Потому что это было совершенно невыносимо. А-а-а!
Какой же треш. Улька… Как так? Знал бы, что меня на нее сорвет, так действительно… Что? Нанял бы проститутку? Да меня от самой этой мысли передергивало каждый раз. Не то чтобы я осуждал мужиков, которые не брезговали сексом за деньги. Скорее, я просто не мог представить себя на их месте. После двадцати лет брака с любимой женщиной, которая досталась мне нецелованной, забраться на шлюху для меня было немыслимо. Я совершенно не рассматривал для себя такой вариант. И вот чем закончилась моя гребаная принципиальность!
Может, если бы это была шлюха, меня бы так сильно не грызла совесть? Тут же… Да что сказать? Я попал в самую худшую ситуацию из возможных! Во-первых, испортил хорошую девочку, во-вторых, изменил жене, в-третьих… Не просто изменил, а вполне мог сделать другой женщине ребенка! И вот это в нашем конкретном случае – предательство, хуже которого нет, и не может быть. Римма этого не переживет. Да мне самому хоть сдохни!
– Маленькая моя, любимая…
Она же действительно так старалась! Она делала все, чтобы мне родить. По факту последние годы ее жизни были посвящены исключительно этому.
– Какая же я маленькая? Раздулась как бочка.
– Ну и хорошо. Теперь тебя больше… – пощекотал бока.
– Какой ты у меня дурачок.
– Но ты же все равно меня любишь.
– Очень. Очень-очень люблю.
Под веками жгло. Моменты, когда Римма становилась собой прежней, стали для меня нечеловеческой, абсолютно иезуитской пыткой. Как только я начинал хоть немного свыкаться с мыслью, что моей любимой женщины уже просто нет, у нее случалось просветление… Оно могло длиться день или даже два. А могло несколько минут, после которых Римма вновь превращалась в отравленную ненавистью мегеру. Хрен его знает, как я справлялся с такими качелями. Как ни крути, для психики такие перегрузки опасны.
– Я тоже тебя люблю, милая. Ты что, плачешь?
Попытался извернуться, чтобы заглянуть в Риммино лицо, черты которого из-за приемов гормонов тоже изменились до неузнаваемости.
– Не хочу умирать. Мы столько еще не сделали… Не успели. Ну почему-у-у? Почему-у-у, а?
Это вопрос, который чаще других занимал нас обоих. Знаю, что психологи, которые работали со смертельно больными людьми, даже имели на него ответ. Что-то, блядь, философское… Но мне в такие моменты было сосем не до философии. Я даже в религии не мог найти успокоения. Потому что любая религия учит нас смирению. А я не мог смириться! Просто, блядь, тупо не мог.
Сжав Римму в объятиях, я сделал жадный вдох. Пристроил тяжелую от мыслей голову на подушке, продолжая гадать, как же так вышло и почему? Я не искал чужих объятий, и не искал новых эмоций. Так какого же черта это со мной случилось?
– Что ты молчишь? – Римма вскинула ресницы и, не дав мне сказать ни слова, ухмыльнулась: – Я не хочу, а ты, небось, только и ждешь, когда от меня избавишься?
«Ну, все. Понеслась…» – мелькнуло в голове.
– Нет, моя хорошая.
Но, естественно, меня никто не стал слушать. Когда Римму несло, остановить ее было практически невозможно. Вот она – адекватная, нежная и до щемящей боли в груди моя. А вот – совсем чужая. И с каждым разом ее припадки становились все более безобразными.
Я зачарованно уставилась на приближающегося ко мне Калоева. Мозг, захлебываясь в истерике, отбивал зубами морзянку – беги, дура, беги! Он же не в себе. И лишь баранье упрямство удерживало меня от того, чтобы пуститься в забег до Китайской границы. В конце концов, какого черта? Даже если бы я выпила это долбаное лекарство, он не имел права ничего мне предъявлять!
– Ну?! – тряхнул меня, схватив за руку.
– Ты мне делаешь больно!
– Просто скажи, – прикрыл глаза Калоев. – Да? Нет?
– Вы меня еще пару раз встряхните, и пить ничего не придется, – огрызнулась, хотя больше хотелось заплакать. Калоев бросил недоуменный взгляд на свои лапищи, скользнул дальше и замер на моих обиженно подрагивающих губах.
– Прости. Не знаю, что на меня нашло. – Отпустил меня, пряча лицо в ладонях. – Это значит – нет?
– Это значит, что я ничего не принимала! – рявкнула, сжигая в этом эмоциональном взрыве остатки сил. – Но не потому что не хотела, – шепнула. – Просто таблетки лучше было выпить сразу. Потом – и опаснее, и не факт, что поможет. З-зря вы меня отговорили.
– Кто-то должен был подумать о твоем здоровье, – отрезал Эльбрус, а я даже рот открыла.
– Ага. Конечно. Именно мое здоровье и было вашей основной мотивацией.
– Ну-ка объяснись! – сощурился он. Я же как-то враз сдулась. Ну, вот о чем я, и правда? В чем мне его обвинять? В том, что после двадцати лет безуспешных попыток мужик, наконец, получил шанс стать отцом? Какое-то это сомнительное оружие. – Уля, я тебя слушаю!
– Не буду я ничего говорить. Вы и так все понимаете, Эльбрус Таймуразович.
Горящий огнем взгляд Калоева заметался по моему лицу и вдруг… потух. Он опустил голову, играя желваками. Сунул руки в карманы. Кивнул каким-то своим мыслям и медленно поплелся прочь из приемной.
И ведь я все правильно сказала! И вообще… Правда на моей стороне. Так почему же наш разговор оставил после себя такое гадкое послевкусие?
А-а-а, да блин! Я не хотела его обидеть. А получилось, что я, как крыса последняя, использовала против Эльбруса оружие, которое он же сам мне и вручил, доверив гораздо больше, чем всем остальным. Что же все так сложно-то, а?!
Блин, блин, блин… Я опустила голову на сложенные на столе руки и застонала.
Я что, в самом деле его обидела? Причинила боль этому огромному сильному человеку? Я не хотела.
– Тук-тук-тук! Где же, где же моя сестренка?!
У-у-у. Только этого не хватало!
– Нет ее, – пробормотала, выпрямляясь на стуле и окидывая брата подозрительным взглядом.
– Да как же нет, когда вот она? – Илья подошел к столу, чтобы как маленькой сделать мне сливку.
– Говори прямо, – рявкнула я, вырываясь. – Тебя подослала мать?
– С чего вдруг? Я вообще-то хотел с тобой пообедать. – Илья демонстративно сверился с часами. – У тебя перерыв с часа, кажется?
– Ага, – промямлила я. Обед – это хорошо. Обед в обществе брата – и того лучше. Особенно если он действительно ничего не знает о Постиноре.
– Тогда собирайся скорее. Тот итальянский ресторанчик еще не закрылся?
– А ты даже не потрудился забронировать стол? – подобралась я, замирая на полпути к шкафу.
– Ой, да что, для меня не найдут местечка? – отмахнулся мой самый-самый старший братец. Я закатила глаза:
– Капец, какого ты о себе мнения, конечно.
Илья заржал.
– Да ладно тебе. Разве я не заслужил немного почестей, м-м-м? – схватил меня, дурак, и стал щекотать.
– Все-все, хватит, Илья, ну правда, – хохотала я, уворачиваясь.
– Не заслужил? – стоял на своем брат, оставаясь немым к моим просьбам пощадить.
– Заслужил! Конечно же, заслужил. Кто как не ты?!
– То-то же. – Илья подтолкнул меня к выходу. – Так что там должна была сказать мать? – пробросил будто бы между делом, надеясь, видно, что я потеряла бдительность.
– Ничего. Не бери в голову.
С таким же успехом я могла попросить солнце не светить, а Землю не крутиться.
– Нет уж, колись, Уль, куда ты вляпалась.
– Но-но! Вообще-то за «вляпался» в нашей семье отвечают мужчины.
Прежде чем войти в лифт, я с намеком ткнула Илью под ребра. Обернулась и едва не застонала, встретившись взглядом с шокированно переглядывающимися между собой девицами. Хмуро зыркнула на мгновенно оживившегося брата. Тридцать девять лет человеку – взрослый мужик, а ведет себя…
– Уи-и-и-и! Вы же Илья Суханов, хоккеист? А-а-а-а! Можно автограф?
– Да не вопрос, красавицы. На чем черкнуть? – Илья нырнул взглядом в декольте самой бойкой. Я закатила глаза. Это никогда не закончится. Ни-ког-да. Зря мама строит планы его пристроить! Какая нормальная женщина подпустит к себе такого кобеля? А ведь родители надеялись, что после завершения карьеры Ильи что-то изменится, что он остепенится, найдет хорошую женщину, родит им внуков, но где там. Уже второй год пошел, как он почивает на лаврах, а слава о его гулянках, равно как и список побед, только растут.
– Так, значит, этот Нико нормальный?
Стиснув зубы, я, чтобы не напылить, покрутил в руках чашку чая. Нет, у Ульки нормальный брат. Да и привык я за столько лет к святой вере представителей титульной нации в то, что в группах национальных меньшинств все друг друга знают. Так чего, спрашивается, взбесился?
– Мы не очень хорошо знакомы, но ничего плохого я об этом парне сказать не могу.
– Слышал, ты какие-то праздники устраивал в его клубе. Вот и спрашиваю, – развел руками Суханов.
– А-а-а. Так это когда было? С тех пор столько воды утекло... А ты, значит, подумываешь вложиться в клубный бизнес?
– Совместный проект, ага. Мое бабло – его опыт. Сам-то я не силен в этой теме.
– Так, может, и не надо туда соваться? – заметил я, хотя обычно не любил раздавать непрошенные советы. Однако Илья неожиданно со мной согласился:
– Может. Батя тоже не в восторге от этой идеи.
– А ты сам-то что думаешь?
– Да хрен его знает. В том-то и дело. У меня миллиард предложений, ты в курсе, как оно. Сегодня – одно, завтра – другое. Только выбирай. Желающих залезть ко мне в карман с избытком. Куда не пойду – мне обязательно кто-то да пичнет очередной бизнес-план.
– И ни одного предложения, которое бы тебя по-настоящему захватило, – покивал я, потому что действительно очень хорошо понимал положение, в каком оказался Илья. Для мужика сложно, отдав всю жизнь спорту, начать заново. А желающих нажиться на этом и впрямь хоть отбавляй. Сколько парней остались у разбитого корыта, уйдя на заслуженную пенсию с большими деньгами из-за таких вот горе-стартаперов! Осторожность Ильи вполне объяснима, учитывая, что в свое время он наверняка сполна насмотрелся на это дерьмо.
– Давай я поспрашиваю и отзвонюсь, ага? Но клубный бизнес – скользкая тема. К этому надо иметь определённый талант. Там же у всех под колпаком – начиная от пожарников, заканчивая наркоконтролем. Задерешься разгребать…
– Это ясно, но где сейчас легко? – хохотнул Суханов, протягивая мне ладонь.
– И то так, – пожал. – Отзвонюсь, как что-то узнаю.
– Спасибо. Ценю. И вот еще…
Я невольно напрягся, хотя, казалось бы, для этого не было никаких поводов.
– Что касается моей сестры…
– М-м-м?
– Понимаю, что у тебя и без этого куча головняков, но по-братски прошу, присмотри за Улькой.
Да уж, нашел ты, парень, кого просить. Знал бы, что я с твоей сестрой сделал, уже бы, наверное, череп мне проломил. И я бы даже смиренно позволил тебе это сделать.
– Уля толковая девочка, – поморщился я.
– Да знаю я! Но тут кое-что случилось… В общем, вдруг поймешь, что ее кто-то обижает, свисти. Какой-то мудак ей мозги пудрит, а она, дура, ведется, потому что жизни не нюхала. Такая еще малышка… Только и того, что вымахала каланча да кричит, что взрослая. В душе Улька такой ребенок. Мать с тех пор, как у нее Постинор нашла, на сердечных каплях… Узнаю, кто к этому причастен… – Илья махнул рукой, думая, что выгрузил на постороннего человека и так больше положенного. А я… Я стоял и молчал, не зная, как поступить. То, что мне подсказывали воспитание и имеющийся жизненный опыт, было просто самоубийством. И отдавая тому отчет, мне бы язык придержать, да, но молчать и трусливо отсиживаться – значило идти вразрез с моими представлениями о чести. – Ты прости, что я это на тебя вывалил. Просто Улька моя сестра. Мы всей семьей за нее очень переживаем.
– Я понимаю.
– Ты только не думай, что она по мужикам таскается, – вдруг еще сильнее загнался Илья. – Уля до этого и не встречалась ни с кем, а тут…
– Слушай, кончай. Мы с ней пять лет работаем, полагаешь, я еще не раскусил, с кем имею дело?
Илья хмыкнул, ероша короткий ежик на голове.
– Твоя правда. Я чет вообще гоню. Второй день в напрягах. С этими девками с ума сойти можно. Хорошо, что сестра у меня одна.
– Погоди. Потом пойдут дочки.
– Да ну на фиг. Я пас.
Суханов заржал, атмосфера разрядилась. И, казалось бы, просто дождись, когда он уйдет! Я до последнего так и хотел сделать. Но все же не смог. Не такой я человек. Не могу отсиживаться и ждать, когда само рассосется то, что я же и наворотил. Последней каплей стало то, что Илья счел необходимым обелить в моих глазах Улькину репутацию. Уж кто не нуждался ни в каких адвокатах – так эта девочка. Я должен был… Должен был что-то для нее сделать.
– Илья!
– А? – оторвался от телефона тот, стоя одной ногой на пороге.
– Это я.
– Что ты? – искренне не понял Суханов.
– Это я, возможно, сделал ребенка твоей сестре.
За тем, как меняются эмоции на лице Илюхи, можно было наблюдать вечность. Тут и шок, и ярость, и растерянность, и… жажда крови. Я же к этому, наверное, стремился, да? Чтобы кто-то мне хорошенько втащил, и боль физическая хоть немного потеснила бы моральную. И вот ведь! Правда, стало немного легче. Уж не знаю, от удара в челюсть или от самого факта, что мне больше не нужно было скрывать неприглядную правду.
Время до Нового года тянулось как сопли у новенького подопечного ясельной группы. И конечно, все эти дни меня буквально преследовали навязчивые мысли о том, что, вполне возможно, уже совсем скоро у меня появится такое вот сопливое счастье. Сосредоточиться на работе с этими мыслями не получалось. Благо прав был Эльбрус Таймуразович, никто особенно и не стремился поработать. Офисный планктон уже вовсю гулял, разливая шампанское по чашкам, чтобы совсем внаглую не палиться. А я даже этого не могла! Мало ли...
Досидев кое-как последний рабочий день, я побросала в сумочку вещи и, выпалив скороговоркой «Эльбрус Таймуразович, с наступающим, я пошла!», помчалась к лифтам. Думала – все. Отсиделась. Смогла. Справилась... Дальше – каникулы, а там, глядишь, пойдут месячные, и все действительно забудется как страшный сон. Но тут Калоев меня окликнул.
– Уля!
Я аж подпрыгнула.
– Что?
– Ты вниз?
– Ну, да… – Что за странные вопросы? – А что? – свела брови в линию.
– Ничего. Поехали. Там посмотришь.
«Где там? На что посмотрю?!» – хотелось рявкнуть. И только одно останавливало – Эльбрус Таймуразович выглядел настолько невозмутимым, что я просто не могла позволить себе истерику. Сложив на груди руки, я отошла к противоположной стене и сцепила зубы. Он проследил за мной говорящим взглядом. Ну что еще? Не нравится, что я закрылась?! Так ведь это была банальная защитная реакция… Он должен был понимать.
Люди заходили и выходили, лифт, пропитавшийся ароматами перегара, дорогих духов и сосновой смолы, тащился вниз. Колокольчиками звенел смех, каждый считал своим долгом поздравить с наступающим вновь прибывших, а я все сильнее нервничала и мрачнела.
Наконец, лифт остановился в паркинге.
– Нам сюда.
– М-м-м… А зачем? – все-таки спросила, потому что молчать и дальше было, наверное, совсем уж глупо.
Шеф оглянулся. Где-то неподалеку со щелчком открылись двери одной из машин, и приветливо подмигнули фары.
– Вот, – в отросшей черной бороде мелькнули ослепительно-белые зубы. Я почему-то залипла…
– Что? – переспросила с опаской.
– Обернись.
Устав от загадок, я послушно развернулась на сто восемьдесят градусов и в недоумении уставилась на новенький Лексус с пошлым красным бантом на крыше.
– Что это? – повторила я.
– Машина.
– Я вижу. Какое отношение она имеет ко мне?
– Самое непосредственное. Не тупи, Ульяш. Это твой подарок. Новый год ведь, ну?
Показное веселье Калоева, равно как и легкость, которую он пытался мне навязать, примерив на себя роль доброго волшебника, ни на секунду меня не обманули.
– Надо понимать – от вас? – процедила я.
– Ну а от кого еще?
– М-м-м. И с чего вдруг такая щедрость?
– Ты хотела машину.
– И что? Вы исполняете мечты всех женщин?
Яд лился из меня щедро, ну а почему нет? Эльбрус Таймуразович, наконец, что-то понял. Его невозмутимая бородатая морда вытянулась. Рука взметнулась к щеке – он всегда поглаживал щетину, когда нервничал или пребывал в задумчивости. Как же хорошо я его знала! Так хорошо, что для меня были очевидны мысли, которыми он руководствовался, готовя для меня этот сюрприз. А лучше бы не было! Потому что… Бесит! Так мало этого, еще и обидно до жути. Будто мне требовались от него какие-то компенсации, будто то, что мы натворили, вообще можно было компенсировать. А-а-а!
– Уль, ну ты-то чего? – устало переспросил Калоев.
– Ничего, Эльбрус Таймуразович. Просто мама меня учила не брать дорогих подарков от посторонних.
– Ну какие мы посторонние?! Я же от чистого сердца!
– Верю, – кивнула я, потому что действительно нисколько в этом не сомневалась. Калоев, как и всякий горец, тяготел к широким жестам. Но от того, что им руководили исключительно порывы души, мне не стало лучше.
– Уля…
– Меня вполне устроил подарочный сертификат. Я давно хотела начать ходить в тот зал. У них есть бассейн и сауна. Правда, говорят, что девочки туда заглядывают, преимущественно чтобы найти себе папика…
– Уля!
– … и демонстрируя, так сказать, товар во всей красе. Может, вы меня за такую приняли? – закончила с некоторой истерикой.
– Да бл… ин! Ну, что ты несешь? Умненькая ведь девочка.
– Спасибо. Я тоже вас очень уважаю. Не будем портить впечатления друг о друге.
Выпалив это, я развернулась и поплелась к своему Фунтику – старому Хендей гетц. Но где там. Калоев не дал мне ступить и шага. Поймал за руку, настойчиво разворачивая к себе, так что на миг я в него впечаталась.
– Уль, послушай! Не знаю, что ты придумала в своей голове, одно понятно – твои выводы совершенно неправильны!
– Ну, так объясните, что я не так поняла. – Губы обиженно дрогнули.
– На виду у всех? – Эльбрус ткнул большим пальцем за спину. В паркинге и впрямь было полно народа. Ну, еще бы – все спешили домой, к семьям праздновать. Да только именно потому, что они спешили, никому до нас особого дела не было. Я пожала плечами:
Нет, это же надо было так все вывернуть! Да кому это вообще могло прийти в голову, как не моему извращенцу-брату?! Я и Эльбрус. Это даже звучит смешно… Он же старше, он опытнее, он, в конце концов, любит другую. Очень сильно любит.
– Уля, да что ты сидишь, ну?! Скорее бери бокал! С Новым годом!
А-а-а! Я даже куранты прослушала!
Схватила подложенную под тарелку салфетку. Вспомнила, что не приготовила ручку. Заметалась, как дурочка, хотя ясно было, что искать ее слишком поздно. Вот тебе и загадала желание! Что же мне так везет?
– Ты чего дергаешься?! – рассмеялся отец.
– Желание забыла выписать…
Только мой ответ никто уже и не слушал. Потому что в этот самый момент часы отбили последний, двенадцатый раз, зазвенели бокалы, гости заговорили все и сразу, поздравляя друг друга, а я… Я все пропустила! Даже возможность обратиться к Вселенной напрямую. Без всяких там писем.
– С Новым годом, доченька. С новым счастьем!
Да уж… Возможно, с настолько новым, что вы себе и представить не можете! Бррр.
– Ну же! Давай до дна, – подхватил меня под локоток папа. – А то ничего не сбудется.
Еще один. Да что ж такое?! Не могу я выпить. Просто не могу. Хорошо, отца снова отвлекли, и он не стал ко мне приставать с расспросами.
Отодвинув от тарелки бокал, дескать, я знать не знаю, чья эта посудина, я прошлась взглядом по уставленному яствами столу и наткнулась на понимающий взгляд брата.
– Задолбал! – четко проартикулировала я, чтобы этот гад уж точно уловил мой посыл в шуме набирающего обороты праздника.
– Ну что, все выпили-закусили? Тогда пойдемте, гости дорогие, запускать салюты!
– О, можно я?! – вскочила, потому что запускать салюты я любила страшно.
– Сиди, это может быть небезопасно, – рыкнул Илья.
– Да? – удивилась пробегающая мимо мама. – Может, тогда ну его?
– Ты чего, Марин? В этом году наша очередь. Я знаешь сколько денег извел? Ну-ка быстренько все на выход!
– А гусь?!
– Да ничего твоему гусю не будет.
– Хоть посмотреть мне можно? – выбираясь из-за стола, поддела я брата.
– Только одевайся теплее. А то знаю я, сейчас выскочишь голая.
– Илюша, ты переигрываешь! – прошипела, замечая, что родители на нас глядят не без подозрения.
– Какая уж тут игра? Я о тебе забочусь.
– Мам, ты тоже это видишь? Илюша-то наш не безнадежен, оказывается. В сорок лет у него, наконец, прорезался отцовский инстинкт!
– Эй! Я сча кому-то по заднице дам! Ты какого фига так меня подставляешь?! – возмутился брат, абсолютно не готовый к такой от меня подставе. Здесь, наверное, стоит отметить, что раньше я и впрямь вставала на его сторону, признавая за Ильей право самому решать, что делать со своей жизнью. Но раз он не проявил по отношению ко мне такой же деликатности, то и я ему ничем более не обязана.
– Не рычи, сынок, – заулыбалась мама. – Лучше подумай над словами сестры. Ну, ведь толковые вещи говорит девочка.
– Мама! Даже не начинай.
– Внучат хочется.
– Вот к сестре и обращайся! Глядишь, она тебя быстрее порадует, – сладко пропел Илья, ловя мой взгляд, дескать, как тебе, Уляша, ответочка?! Гад! Но ведь как есть, гад паршивый. Мама, бедная, аж побелела, некстати вспомнив историю с Постинором. А папа, который, о счастье, пребывал в счастливом неведении относительно случившейся в моей жизни оказии, засмеялся:
– У Ульки нашей еще молоко на губах не обсохло, так что не надо с больной головы на здоровую перекладывать. У меня, Илюх, в твоем возрасте уже четверо детей было! Мама к сорокалетнему юбилею как раз Ульку сообразила, а ты... Эх!
Прерывая наш разговор, в дом заглянул третий по старшинству брат – Паша.
– Все оделись? Айда!
На улице только нас и ждали. Тетя Света разливала шампанское, бабуля носилась с тарелкой фруктов – как будто кому-то еще нужно было закусывать, а братья расчищали от снега местечко для запуска фейерверков. Дело нашлось для всех.
За рассыпающимися в небе огоньками, я наблюдала, почти не дыша, с восторгом. Волшебной выдалась ночь. Природа как в сказке, легкий морозец, снежок, посеребренный ярким лунным светом и разноцветными всполохами фейерверков. Казалось, сверни глубже в лес, и повстречаешься с двенадцатью месяцами. Даже настроение поднялось!
Насмотревшись вдоволь, последние залпы я решила заснять на память. Достала из кармана телефон, разблокировала и застыла, увидев сообщение от Калоева. Казалось, что мое сердце загрохотало громче салюта в небе. Я огляделась, беспокоясь, что его заполошный стук привлечет ко мне еще больше внимания. Но нет... К счастью, никому до меня не было дела.
«С наступившим, Уля. Все будет хорошо».
«И вас! Пусть мечты исполнятся», – набрала я в ответ дрожащими пальцами.
«Это вряд ли».
Да блин! И что на такое ответишь? Жалко его. Их… И себя жалко. Я же не виновата. Или? Могло ли быть так, что я, сама того не осознавая, как-то спровоцировала Эльбруса? Наверное. Но для этого он должен был мне хотя бы нравиться. А такого не было и близко. Или (опять же это кошмарное «или»!) я просто не допускала подобных мыслей, блокируя их на подлете?
Новый год я встречал один. Римма, измученная болью и галлюцинациями, спала. В воздухе остро пахло лекарствами и умиранием. Шикарная елка, которую я принципиально поставил в углу гостиной, чтобы не нарушать традиций нашей с Риммой семьи, на фоне творящегося кошмара выглядела то ли нелепой насмешкой, то ли хлесткой пародией на мою жизнь, от которой, кроме красивого фасада, давно уже ничего не осталось.
Выпил шампанского, съел купленное в кулинарии на первом этаже оливье, посмотрел какие-то идиотские передачи, но дух праздника ко мне так и не снизошел.
Перейдя на коньяк, думал о том, что, возможно, зря я не позволил приехать маме. Она собиралась, да… А я отговорил. Не хотел, чтобы она своими глазами увидела, насколько все плохо. Мама Римму очень любила, и это могло серьезно ее подкосить, учитывая мамин почтенный возраст. Я был поздним пятым ребенком. Единственным мальчиком со всеми вытекающими отсюда последствиями. Меня любили, баловали, превозносили. Во многом из-за этого отец отдал меня в бокс – боялся, как бы бабы своей любовью не испортили ему пацана. А там затянуло…
Болтаясь в воспоминаниях, осушил бокал и подлил еще.
Нет, все же хорошо, что мама осталась дома. С сестрами, внуками и правнуками. Там ей самое место, а мне… Как будто уже нигде не было места. Даже стены нашего с Риммой дома, где прошли наши самые счастливые годы, теперь давили. Я цеплялся за воспоминания, раз за разом прокручивая в голове кадры из той беззаботной жизни, а они, как назло, на глазах тускнели, вызывая колючий страх, что однажды горе затопит их черным полностью.
В настоящем же радости практически не было. Лишь иногда что-то отзывалось внутри на Улькины шутки, напоминая о том, что я жив. Наверное, потому именно на нее меня и сорвало. Может, подсознательно, да… Но тем не менее. Теперь я не мог не думать, не мог не вспоминать, как это было, и что я чувствовал… Хотя тут, наверное, был лишь один правильный ответ – я чувствовал себя живым, когда не подыхал, захлебываясь виной, так точно.
Видит бог, эта девочка заслуживала гораздо большего, чем первый секс с невменяемым, оголодавшим до одури мужиком едва ли не вдвое старше. Я даже с Риммой такого себе… Хотел бы сказать, не позволял, но все же нет, было дело. Например, после сложных боев мне действительно нужно было пожестче. В такие моменты Римма уступала. Но так, чтобы в своем уме… Нет. Я брал ее нежно, потому что знал, как ей нравится, потому что гораздо важнее собственного удовольствия для меня было ее. А тут, в этом гребаном полусне-полуяви, из меня полезло все, что я так виртуозно научился обуздывать, что и забыл о том, что оно-то сидит внутри! И я не знаю, почему был выбран этот момент, эта женщина, чтобы о том напомнить. Может, все дело в том, что Уля в моих руках не ощущалась такой хрупкой, как Римма. Ее было не страшно гнуть и мять, подчиняясь естественным для мужика моей комплекции и дури страхам. С Улькой же этот страх растворялся, будто его и не было. Господи, да я с ней в баскет гонял на равных. И на штанге страховал девку, когда та с довольно приличным весом делала жим лежа.
И вот как мне теперь забыть, что я с ней сделал? А как заслужить прощения?
Большую вину, чем перед собственной секретаршей (пошлость какая, Уля права), я испытывал разве что перед Риммой. Это довольно странное чувство, учитывая, что самой ей давно все равно, что да как… И дело по большому счету не в ней, а в том, настолько не соотносилось происходящее с моими представлениями о морали. Мне приходилось заново переосмысливать себя. Огласив себе приговор – виновен, я постфактум пытался понять, в какой момент я все-таки сломался, и делает ли меня случившееся предателем?
Поначалу мой ответ был однозначным – да. Но за ним неизбежно следовал другой вопрос. Мог ли я избежать случившегося и не спятить? Я не знал! Но если разбираться по фактам – эта невольная измена дала мощный импульс моей почти остановившейся жизни. Я ведь до того, как его почувствовал, даже не понимал, что запала во мне не осталось. Что я медленно угасал вместе с Риммой и даже не замечал того, потому что происходящее казалось логичным и правильным. «Жили они недолго, но счастливо. И умерли в один день». Все как в сказках… Да и почему нет? Я своей жизни без Риммы не представлял. А тут… Ребенок. Такой долгожданный и выстраданный… И Уля опять же… Уля.
Бля-я-я. Неправильно это! Кто же спорит? Но заливаясь коньяком, я думал о ней.
«С наступившим, Уля. Все будет хорошо», – настрочил, несколько раз пробежавшись по тексту, чтобы с пьяных глаз не наделать ошибок. Ну не смешно ли? Особенно учитывая тот факт, что главной ошибкой ей было писать.
«И вас! Пусть мечты исполнятся», – пришло спустя время.
«Это вряд ли», – отправил, специально ее провоцируя. Понять бы еще, на что... Может, хотел, чтобы она со мной поспорила. Привела какие-то свои доводы, и так далее. Но она не стала меня разубеждать. Она вообще ничего не ответила!
Меня как сопливого пацана встряхнул этот игнор. Я метался по комнате, совершенно эмоционально взорванный, и даже сам себе не мог объяснить, что меня триггернуло. Может, то, что Ульке было совершенно не до меня? И уж, конечно, не до моего ребенка. Да, это было закономерно. Но, какого-то черта, обидно жутко… Быть ненужным и наверняка нежеланным.
Стоп, Эльбрус. Давай, тормози. Куда тебя понесло?! Ты вообще, зачем в это лезешь? И так перед девочкой кругом виноват. Заглаживай.
Я пытался…
Купив машину? Она ее не взяла!