Карта моего сердца

Глава 1. Штангенциркуль и разводной ключ

Штангенциркуль

При желании тишину в главном читальном зале исторического архива можно было хоть ножом резать, так как имела она самую что ни на есть плоть. Густая и бархатная она состояла из миллиона застывших звуков: угасших споров, невысказанных признаний и последних вздохов, впечатанных в каждую страницу. Эту тишину можно было ощутить кожей как прохладную, сухую, пахнущую вечность. Здесь, в этом герметичном батискафе, погруженном на самое дно времени, Генриетта Иосифовна Штангенциркуль чувствовала себя как дома.

Она не просто работала. Она священнодействовала. Перед ней на зеленом, истертом тысячами локтей, сукне стола лежал расправленный, как крыло ископаемой стрекозы, хрупкий лист из дела «О спорных землях между вотчинами князя Репнина и Троице-Сергиева монастыря». Вязь скорописи XVII века — ее личный Эверест, ее тайная страсть. Для непосвященного, для профана, это была нечитаемая абракадабра, невротический рисунок давно умершего паука. Для нее же — стройная, полная скрытой математической гармонии мелодия.

Ее тонкие, длинные пальцы, скорее похожие на набор высокоточных инструментов, чем на часть человеческой руки, не касались бумаги напрямую. Один, с идеальным миндалевидным ногтем, держал тяжелую лупу с резной ручкой из карельской березы. Другой, вытянутый, как балетная пуанта, указывал на очередную букву-загадку, затаившуюся в липкой паутине строк. Генриетта склонилась над листом, и тугая, цвета меди, прядь выбилась из сложного узла на затылке, который держался на одной-единственной японской шпильке. Она этого даже не заметила. Весь необъятный, хаотичный мир вокруг сжался до размеров желтоватого круга под линзой, где разворачивалась драма двухсотлетней давности. Где жили своей потаенной жизнью выносные буквы, крошечные закорючки-титла и замысловатые, как судьба, росчерки.

«...а оная межа зело спорна и нелицемерного свидетельства требует...»

Генриетта издала тихий, почти беззвучный вздох абсолютного удовлетворения. «Зело спорна». Какая филигранная прелесть, какая кристаллическая точность! Не «очень», не «крайне», не убогое «суперспорна», а именно «зело». Слово с массой, с удельным весом, пахнущее воском, дымом и морозом. Она испытывала почти физическое, на грани эротического, наслаждение, когда ей удавалось препарировать фразу, обнажить ее синтаксический скелет, нащупать забытый пульс давно ушедшей эпохи и понять ее внутреннюю логику.

Ее фамилия была злой, но до гениальности точной шуткой судьбы. Штангенциркуль. Инструмент для измерения внешних и внутренних размеров деталей с феноменальной точностью. Она делала то же самое, но с текстами, с языком. С точностью до одной десятой микрона она могла определить руку писца, датировать документ по одному-единственному поморскому диалектизму, измерить глубину метафоры и вычислить коэффициент иронии в письме. Ее мир был миром строгих, незыблемых правил: грамматики, этимологии, палеографии.

Именно поэтому современность причиняла ей почти физическую боль. Мир за толстыми стенами архива был полон вопиющей, чудовищной энтропии. Он был неточен. «Ихние», «ложить», «оплатите за проезд» и, о, sancta simplicitas, «кофе» в среднем роде — все это было для нее сродни плохо сведенному балансу, неправильно сросшемуся перелому, фальшивой ноте в совершенной симфонии. А уж когда она слышала на улице или в метро всенародно любимое «звО́нит», ей хотелось подойти к говорящему, взять его за плечи, ласково заглянуть в глаза и молча вручить орфоэпический словарь.

Она была глубоко убеждена, что язык — это несущая конструкция цивилизации. И если эта конструкция расшатана, если в ней трещины и щели, то все остальное — культура, наука, человеческие отношения — рано или поздно рухнет, превратившись в бесформенную, уродливую груду обломков. Ее собственная жизнь была выстроена с той же безупречной логикой, что и научная статья на соискание гранта. Подъем в 7:00. Овсянка на воде без сахара. Архив с 9:30 до 18:00. Обед в 14:00 (пластиковый контейнер с гречкой и отварной куриной грудкой). Вечером — подготовка к скучнейшей, но необходимой для академического статуса конференции по проблемам эволюции пунктуационных норм в судебных протоколах Смоленской губернии. Порядок. Предсказуемость. Полный контроль.

Именно в этот момент ее выверенный, герметичный космос был атакован.

Бархатную тишину зала пронзил не звук, а его фантом — назойливая, щекочущая вибрация на полированной поверхности стола. Это был ее телефон. Генриетта поморщилась, как от укуса комара. Она всегда ставила его на беззвучный режим, но эта мелкая, противная дрожь инородного тела на храмовом алтаре ее рабочего места раздражала еще больше. Она бросила на аппарат негодующий взгляд. Неизвестный номер. Спам. Реклама кредитов, стоматология со скидкой или очередная «служба безопасности» какого-нибудь банка. Вторжение хаоса, бытовой пошлости.

Она с демонстративно-страдальческим вздохом проигнорировала звонок. Вернуться. Вернуться к спорной меже, к князю Репнину, в уютный и детерминированный XVII век. Но телефон завибрировал снова. Настойчиво. Бесцеремонно. Старушка-смотрительница, похожая на седую сову, оторвалась от вязания и метнула в ее сторону два острых, как спицы, луча осуждения.

Сдавшись, Генриетта грациозно, но стремительно схватила телефон и, стараясь производить не больше шума, чем моль, выскользнула в гулкий, пахнущий сыростью коридор.

— Слушаю, — бросила она в трубку с плохо скрытым раздражением профессора, которого оторвали от гениального открытия ради вопроса «спишь?».

— Генриетта Иосифовна Штангенциркуль? — раздался в ответ сухой, лишенный интонаций мужской голос.

— Она самая. Чем обязана?

— Вас беспокоит нотариус Свешников Игорь Борисович. Звоню вам по поводу наследственного дела ваших покойных бабушки, Келлер Августы Генриховны, и ее друга, Серова Степана Матвеевича.

Генриетта замерла, прислонившись плечом к холодной, облупившейся стене. Год. Прошел ровно год и две недели. Год с того страшного, сдвоенного удара. Сначала звонок о Степане Матвеевиче — «дяде Стёпе», как она его всегда звала, ворчливом гении с руками в мазуте. А через несколько часов — из дома, о бабушке. Сердце. У обоих. Словно две свечи, догоревшие в унисон.

Глава 2. Посылки из прошлого

Генриетта

На следующий день мир за окном был нарочито петербургским: низкое серое небо, похожее на мокрую солдатскую шинель, и мелкая, настырная морось, которая не столько лила, сколько висела в воздухе, оседая на лице холодной влажной пылью. Идеальная погода для похорон или, как в ее случае, для похода к нотариусу.

Генриетта стояла перед зеркалом в прихожей и с неудовольствием изучала свое отражение. Она выбрала самое строгое и нейтральное из своих платьев — темно-серое, прямого кроя, с глухим воротом. Безупречно, корректно, безэмоционально. То, что нужно. Но что-то было не так. Возможно, дело было в ее лице. За ночь оно, кажется, утратило привычную академическую отстраненность. Глаза казались слишком большими, в них затаилась тревога, которую она не могла ни структурировать, ни каталогизировать.

Она решительно тряхнула головой, отгоняя непрошеные рефлексии. Есть задача. Есть время — одиннадцать ноль-ноль. Есть цель — нотариальная контора Свешникова. Все остальное — лирика, а лирике не место в графике.

Нотариальная контора располагалась в старом доходном доме на Фурштатской улице. Тяжелая дубовая дверь с потускневшей медной табличкой, высокие потолки с остатками лепнины и вездесущий запах старой бумаги и сургуча. Генриетте это место показалось смутно знакомым, почти родным — младший брат ее архива.

Игорь Борисович Свешников оказался невысоким полным человеком с лицом, похожим на добрую булочку, и маленькими, неожиданно проницательными глазками за стеклами очков в золотой оправе. Он излучал ауру профессионального спокойствия и сочувствия, отработанную десятилетиями общения с людьми в самые драматичные моменты их жизни.

— Генриетта Иосифовна, присаживайтесь, — он указал на массивное кожаное кресло перед своим столом, которое недовольно скрипнуло, когда она в него опустилась. — Вашего, так сказать, компаньона пока нет. Серов Трифон Тимофеевич. Надеюсь, он не из тех, кто пренебрегает пунктуальностью.

Генриетта промолчала, лишь едва заметно поджав губы. Она уже составила свое мнение об этом Трифоне Тимофеевиче. Человек, способный носить такое чугунное, неуклюжее имя, наверняка был шумным, неаккуратным и, конечно же, непунктуальным.

— Что ж, пока мы его ждем, — Свешников извлек из ящика стола пухлую папку, перевязанную тесемками, — позвольте мне еще раз выразить вам свои соболезнования. Ваша бабушка, Августа Генриховна, и Степан Матвеевич были совершенно удивительными людьми. Они приходили ко мне несколько раз, составляя этот свой... ребус. Редкий случай в моей практике, когда составление завещания превращается в настоящее приключение. Они так увлеченно спорили, смеялись... Знаете, они были больше похожи не на пожилых людей, подводящих итоги, а на двух азартных подростков, затевающих грандиозную шалость.

Он замолчал, с теплотой глядя на папку. Генриетта почувствовала укол в сердце. Бабушка Гутя и дядя Стёпа. Она живо представила их здесь: ее бабушка, худенькая, прямая, с ироничной усмешкой, дотошно выверяющая каждую формулировку, и дядя Стёпа, крупный, основательный, отмахивающийся от юридических тонкостей и твердящий свое: «Гутя, давай проще, к делу! Им ехать, а не диссертацию защищать!»

Ровно в одиннадцать ноль-ноль дверь конторы открылась, и на пороге возник… он. Генриетта сразу поняла, что это он. Во-первых, от него едва уловимо пахло чем-то техническим — остывшим металлом и чистым машинным маслом. Во-вторых, он выглядел так, будто весь окружающий мир был для него немного тесноват. Высокий, широкоплечий, в простой черной куртке и джинсах, он двигался с какой-то ленивой, но уверенной грацией крупного зверя. Его коротко стриженые волосы были влажными от уличной мороси, а серые, внимательные глаза беззастенчиво и быстро осмотрели сначала нотариуса, потом ее, потом обстановку кабинета, словно оценивая качество сборки.

— Серов Трифон Тимофеевич, — представился он, и его низкий, спокойный голос, казалось, заполнил собой все пространство.

— Проходите, присаживайтесь, — кивнул Свешников. — А мы вас уже заждались.

Трифон сел во второе кресло, и оно под ним тоже скрипнуло, но как-то более уважительно, чем под Генриеттой. Он бросил на нее еще один короткий, изучающий взгляд. Она почувствовала себя экспонатом под микроскопом. Экспонатом странным, непонятным и, скорее всего, бесполезным. Она ответила ему таким же взглядом, холодным и анализирующим, в котором читалось: «Так вот ты какой, Трифон Тимофеевич. Простолюдин».

— Итак, — прокашлявшись, начал нотариус, развязывая тесемки на папке. — Начнем. Как я уже говорил, завещание совместное и весьма необычное. Все свое имущество — квартиру, дачу, счета — ваши родственники оставили своим прямым наследникам, то есть детям, в установленном законом порядке. С этим все просто. Но есть, так сказать, особая, нематериальная часть, которая касается именно вас, внуков.

Он извлек из папки официальный бланк и зачитал сухим, безразличным тоном: — «Мы, Келлер Августа Генриховна и Серов Степан Матвеевич, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаем нашим любимым внукам, Штангенциркуль Генриетте Иосифовне и Серову Трифону Тимофеевичу, наше главное сокровище. Сокровище, которое мы искали всю свою жизнь, но так и не дошли до конца. Мы дарим вам не вещь, а путь. Не ответ, а вопрос. Мы дарим вам квест».

Нотариус сделал паузу, давая им осознать услышанное. Генриетта ощутила приступ интеллектуального головокружения. Квест? Это слово из мира компьютерных игр и бульварных романов казалось здесь, в этом солидном кабинете, неуместным и даже вульгарным. Трифон же сидел неподвижно, его лицо ничего не выражало, но Генриетте показалось, что в его серых глазах мелькнул огонек интереса.

Свешников отложил официальный документ и достал два запечатанных конверта из плотной желтоватой бумаги.

— Далее по пунктам, — продолжил он. — «Чтобы начать этот путь, вам понадобятся два ключа. Каждый из вас получит по одному. Мы разделили их в соответствии с вашими талантами и складом ума».

Глава 3. «Буханка»

Поездка на такси превратилась в отдельный, совершенно изматывающий вид пытки. Водитель, смирившийся с абсурдностью ситуации после получения солидного аванса, кажется, даже вошел во вкус. Он вел машину, постоянно комментируя указания Трифона с сарказмом бывалого гида.

— Налево, говоришь? Ну, налево так налево. Там, между прочим, тупик через двести метров, но раз стрелка велит… А, нет, смотри-ка, проезд сквозь дворы открыли! Век живи — век учись.

Трифон сидел рядом с водителем, на пассажирском сиденье, полностью поглощенный своим гаджетом. Он превратился в живой навигатор, отдавая короткие, лишенные эмоций команды: «На следующем светофоре прямо», «Здесь уходим во дворы», «Держитесь правее». Он был в своей зоне комфорта, решая конкретную, пусть и странную, логистическую задачу.

Генриетта же, зажатая на заднем сиденье, чувствовала, как ее внутренний мир, построенный на логике, порядке и картах Яндекс, рушится. Они ехали не по проспектам, а по каким-то задворкам цивилизации. Мимо проплывали бесконечные заборы промзон, унылые панельные многоэтажки, облупившиеся фасады которых напоминали старческую кожу. Пейзаж был настолько депрессивным, что хотелось плакать. Каждый поворот, продиктованный этой идиотской стрелкой, уводил их все дальше от привычного, понятного центра города, вглубь спального, безымянного гетто.

Она пыталась следить за их маршрутом по своему телефону, но это было бесполезно. Они петляли, сворачивали в не отмеченные на картах проезды, пересекали пустыри. Это было похоже на блуждание по кровеносной системе какого-то гигантского, больного организма. И Трифон, ее проводник, казалось, чувствовал себя в этой системе как дома.

Наконец, когда на экране гаджета цифры приблизились к сотне метров, Трифон сказал: — Все, шеф, тормози здесь. Дальше пешком.

Машина остановилась посреди абсолютно безликой улицы, зажатой между длинным бетонным забором с колючей проволокой и рядом одинаковых, как солдаты, гаражных боксов. Место было настолько унылым, что здесь можно было бы снимать фильмы о постапокалипсисе без всяких декораций. Под ногами хлюпала грязная каша из талого снега и песка, воздух пах сыростью и безнадегой.

— С вас еще полторы, — невозмутимо сообщил водитель.

Трифон молча расплатился. — И спасибо за экскурсию, — добавил он, вылезая из машины.

Когда такси, развернувшись, уехало, они остались одни в оглушающей тишине, нарушаемой лишь завыванием ветра в проводах и далеким лаем собаки. Генриетта огляделась. Ряды ржавых, помятых гаражей тянулись вдаль, теряясь в серой дымке. На некоторых еще виднелись выцветшие, облупившиеся номера.

— И что теперь? — спросила она, стараясь, чтобы ее голос не дрожал от холода и подступающего отчаяния. — Вы привели нас в царство ржавого металла. Где здесь «начало пути»? В какой из этих очаровательных железяк?

Трифон не ответил. Он медленно шел вдоль ряда гаражей, глядя на экран своего прибора. Стрелка больше не двигалась, а цифры застыли на отметке «3 м». Он остановился.

— Здесь, — сказал он.

Он стоял перед ничем не примечательным гаражом. Таким же ржавым, как и остальные, с покосившимися воротами и висячим замком, который, казалось, не открывали со времен Очаковских и покоренья Крыма. Номер на гараже — «142» — был едва различим под слоями старой краски и грязи.

Генриетта подошла и недоверчиво уставилась на замок. Он был огромный, амбарного типа, покрытый таким слоем ржавчины, что казался единым целым с проушинами.

— И как вы себе это представляете? — спросила она с ядом в голосе. — У вас, случайно, нет в кармане автогена? Или это тоже часть квеста — найти лом и научиться взламывать замки?

В этот момент ее терпение лопнуло. Весь накопившийся за последние сутки стресс, абсурдность ситуации, этот молчаливый, самоуверенный тип рядом — все это вылилось наружу в потоке ледяного, дистиллированного сарказма.

— Послушайте, Трифон Тимофеевич. Я — научный сотрудник. Моя работа — сидеть в тишине и анализировать тексты. Я не приспособлена для романтических прогулок по промзонам в компании людей, которые ориентируются по стрелочкам! Я не умею вскрывать замки, не знаю, что делать, если сломается машина, и меня совершенно не прельщает перспектива ночевать в подобном месте! Ваши методы, может, и хороши для прочистки труб, но в реальном мире, где существуют карты, навигаторы и здравый смысл, они выглядят как минимум дико!

Она говорила быстро, на одном дыхании, и с каждым словом ее голос становился все выше. Она сама удивилась этой вспышке. Обычно она держала эмоции под железным контролем, предпочитая выражать свое недовольство тонкой иронией. Но сейчас плотину прорвало.

Трифон выслушал ее тираду молча, с непроницаемым лицом. Он дал ей выговориться до конца. Когда она замолчала, тяжело дыша и кусая губы от досады на собственную несдержанность, он посмотрел на нее долгим, спокойным взглядом.

— Вы закончили? — тихо спросил он.

Генриетта только фыркнула в ответ, отвернувшись.

— Хорошо, — сказал он. — А теперь посмотрите на свою карту. Внимательно.

Она раздраженно достала из сумки драгоценный сверток и развернула его, придерживая непослушные края, трепещущие на ветру. — И что я должна здесь увидеть? Бесконечные просторы нашей родины, которые мне, очевидно, не суждено увидеть из-за вашей некомпетентности в вопросах логистики?

— Посмотрите на пометки деда, — терпеливо повторил он. — На полях. Рядом с Ленинградом.

Генриетта склонилась над картой. Среди пометок дяди Стёпы — о дорогах, о мостах, о заправках — она вдруг увидела короткую, написанную его характерным почерком фразу: «Гараж 142. Ключ под третьим кирпичом слева от входа».

У нее перехватило дыхание. Она медленно подняла глаза на номер гаража. «142». Потом перевела взгляд на стену слева от ворот. Там, у самого фундамента, несколько кирпичей в кладке выглядели чуть новее остальных.

Она ничего не сказала. Просто подошла к стене, присела на корточки, стараясь не испачкать пальто, и, помедлив секунду, потянула на себя третий слева кирпич. Он поддался неожиданно легко, оказавшись не частью кладки, а просто вставленным в нишу муляжом. За ним, в небольшом углублении, на куске промасленной ветоши лежал ключ. Не от замка. Маленький, блестящий, автомобильный, с эмблемой Ульяновского автозавода.

Глава 4. Голоса из динамиков

Секунда, пока Трифон держал ключ в замке зажигания, не поворачивая его, растянулась в густую, звенящую вечность. Гараж, казалось, затаил дыхание. Даже ветер за стенами стих. В этой оглушающей тишине Генриетта слышала только стук собственного сердца и едва различимый запах бензина и старой смазки — запах, который она с детства ассоциировала с дядей Стёпой и его бесконечной возней с механизмами.

Трифон не спешил. Он сидел за рулем, положив обе руки на рулевое колесо, и его взгляд был устремлен куда-то сквозь лобовое стекло, в темноту гаража. Генриетте показалось, что в этот момент он не просто собирался завести машину. Он прощался. Он принимал эстафету. Он вступал в диалог со своим дедом, используя единственно возможный для них язык — язык механизмов.

Наконец, он сделал глубокий вдох и решительно повернул ключ до конца.

Раздался не тот натужный, кашляющий скрежет, которого можно было ожидать от старого УАЗа, даже идеально отреставрированного. Нет. Звук был совершенно иным. Сначала — короткое, бодрое жужжание стартера, а затем — ровный, низкий, сытый рокот ожившего двигателя. Звук был таким чистым и мощным, что пол под ногами Генриетты едва заметно вибрировал. Мотор задышал. Глубоко, уверенно, как проснувшийся после долгой спячки медведь. Трифон слегка нажал на газ, и рокот превратился в довольное, басовитое урчание. Он знал этот звук. Дед вложил сюда не просто новый двигатель. Он его вылизал, настроил, довел до совершенства.

Но главное чудо произошло не под капотом. В тот же момент, когда ожил мотор, с тихим электронным писком вспыхнул экран большого устройства, вмонтированного в приборную панель. На темном фоне загорелась приветственная надпись, выведенная простым, без засечек, шрифтом:

СИСТЕМА "АНФИСА". ВЕРСИЯ 3.0 "ДРУЗЬЯ НАВЕК". ЗАГРУЗКА...

Генриетта шагнула ближе, заглядывая в салон через плечо Трифона. «Анфиса»? Какая еще Анфиса? Почему не «Гутя»? Вопрос повис в воздухе, но задать его она не успела. Шкала загрузки на экране быстро добежала до конца, и надпись сменилась картой местности. Но не обычной, спутниковой или схематичной, а стилизованной под старинную гравюру. На ней отображался их гараж и прилегающая территория. Маленькая иконка в виде «буханки» мигала в центре.

И тут из динамиков, спрятанных где-то в обшивке салона, раздался голос.

— «И вышел он в путь, не ведая, что ждет его за поворотом, но с твердой верой в сердце и с добрым конем под седлом…»

Голос был женским. Спокойным, мелодичным, с интеллигентными, чуть насмешливыми интонациями. И до боли, до мурашек по коже знакомым.

— Бабушка… — выдохнула Генриетта, неверяще глядя на экран.

Это был голос Августы Генриховны. Оцифрованный, лишенный живых обертонов, но безошибочно узнаваемый. Голос, который читал ей в детстве сказки. Голос, с которым она спорила об особенностях древнерусской орфографии.

Трифон тоже застыл, пораженный не меньше ее. Он смотрел на черный ящик навигатора, как на нечто сверхъестественное.

— «…так начинается всякое славное деяние, Генриетта», — продолжил голос, впервые обратившись к ней напрямую. — «Наш путь лежит на восток, через земли, что некогда звались Залесьем, по древнему Сибирскому тракту. Первая наша значимая остановка — город Вологда, известный…»

Но закончить историческую справку голосу не дали. Его бесцеремонно прервал другой голос. Мужской. Ворчливый, с хрипотцой, какой бывает у людей, много лет проработавших в гараже. Голос деда Степана.

— «Хватит ей сказки рассказывать, Гутя! Какое еще Залесье? Им по "федералке" М-8 пилить! Трифон!» — в голосе деда прорезались командные нотки. — «Слышишь меня? Перед выездом проверь давление в шинах. Я накачал до 2.2, но погода дрянь, может, придется стравить до двух. И первые пятьдесят километров движок не насилуй, дай маслу разогреться. Понял?»

Трифон медленно кивнул, все еще не в силах произнести ни слова.

Генриетта была в прострации. Это было невозможно. Абсурдно. Ее бабушка-историк и его дед-инженер… они были здесь. В этом ящике. Спорили друг с другом, как делали это всю жизнь. Один — о высоком, о духе истории. Другой — о приземленном, о давлении в шинах.

— Что… что это? — наконец выдавила она, обращаясь скорее к пустоте, чем к Трифону.

— «Это я, деточка», — отозвался голос бабушки. — «Вернее, та наша часть, которую твой дед, Степан, сумел оцифровать и запереть в этой железке. Можешь звать меня Анфиса. Это наше с ним общее имя для этого проекта».

— «Не запер, а сохранил!» — тут же встрял голос деда. — «И хватит болтать, Анфиса, у них времени в обрез! Итак, дети, слушайте сюда. Это не просто навигатор. Это ваш гид, ваш бортовой журнал и ваш единственный источник информации. И это — условия квеста».

На экране появилась новая надпись, подсвеченная зеленым: «УСЛОВИЯ КВЕСТА. ПРИНЯТЬ/ОТКЛОНИТЬ».

— «Вы должны добраться до финальной точки, следуя моим указаниям», — продолжил голос деда. — «Никаких других навигаторов, телефонов и яндекс-карт. Только я. По пути вас ждут загадки и испытания. Решите — получите следующую цель. Не решите — будете куковать посреди России-матушки».

— «Но не волнуйтесь», — мягко добавил голос бабушки. — «Мы не звери. Мы будем помогать. Каждый по-своему. Я — знаниями и подсказками. А Степан… ну, советами по хозяйственной части».

— «Ага, чтоб вы там не развалились на первом же ухабе!» — проворчал дед.

Генриетта смотрела на экран, на котором мигала надпись «ПРИНЯТЬ/ОТКЛОНИТЬ». Ее мозг, привыкший к логике и рациональному анализу, отказывался принимать происходящее. Это была какая-то совершенно антинаучная, безумная фантасмагория. Призраки в машине. Говорящий навигатор, одержимый духами ее предков. Она представила, как рассказывает об этом своим коллегам в архиве. Ее бы немедленно отправили на принудительное психиатрическое освидетельствование.

Глава 5. Двадцать четыре часа на сборы

Они вернулись в центр города в том же напряженном, густом молчании, в котором покинули его несколько часов назад. Но теперь это молчание было другого качества. Раньше оно было пропитано холодным взаимным непониманием, теперь же в нем звенела общая, хоть и по-разному переживаемая, оторопь от осознания того, во что они ввязались.

Трифон вел машину. Он все еще не мог стереть с лица легкую, почти блаженную улыбку, какая бывает у мальчишки, которому подарили самую крутую в мире игрушку. Он то и дело бросал восхищенные взгляды на приборную панель, где теперь молчаливо светилась стилизованная карта. Он слушал мотор. Он чувствовал, как идеально работает подвеска. Он был в своей нирване.

Генриетта, напротив, сидела на пассажирском сиденье, сжавшись в комок, и выглядела так, будто ее везут на эшафот. В ее голове царил хаос, который она отчаянно пыталась упорядочить. Путешествие. На неопределенный срок. В неизвестном направлении. На говорящем автомобиле. С этим… типом. Каждый пункт этого списка вызывал у нее приступ паники. Она была ученым, архивариусом. Ее жизнь состояла из планов, графиков, сносок и выверенных гипотез. А это было нечто из области бреда, из той части человеческого опыта, которую она всегда старательно избегала.

Первым молчание нарушил голос из динамиков. Конечно же, это был голос деда.

— «Так, голубки, хватит дуться друг на друга. У вас есть дело».

— «Степан, не дави на них», — тут же вмешался мягкий голос бабушки Гути. — «Детям нужно время, чтобы осознать…»

— «Время у них пошло!» — отрезал дед. — «Слушайте приказ номер один. Я доставляю вас по адресам, чтобы вы собрали вещи. У вас на все про все — двадцать четыре часа. Старт завтра, ровно в девять ноль-ноль от моего гаража. Ясно? Опоздание карается принудительным прослушиванием полного собрания моих любимых частушек про сантехнику. А их у меня много».

Трифон хмыкнул. Он знал дедовы частушки. Угроза была серьезной.

— «Не волнуйтесь, мы составили вам примерный список необходимого», — тут же примирительно добавила бабушка. На экране «Анфисы» появился текстовый файл.

Генриетта с интересом склонилась к экрану. Список! Наконец-то что-то понятное и структурированное. Но ее радость была преждевременной. Список, как и все в этой затее, был результатом компромисса двух противоположностей.

СПИСОК ВЕЩЕЙ ДЛЯ ПУТЕШЕСТВИЯ (версия смешанная)

— Адрес? — коротко спросил Трифон, обращаясь к Генриетте. Она назвала свой адрес на Васильевском острове.

Подъехав к ее дому, Трифон заглушил мотор. — У тебя час на сборы. Потом едем ко мне, потом — в магазин. Потом по домам, доупаковываться. Идет? — Это неэффективно, — машинально ответила Генриетта. — Логичнее было бы сначала составить полный список необходимого, потом совершить все закупки, и только потом разъехаться по домам для финальной упаковки. — Логичнее было бы вообще никуда не ехать, — усмехнулся он. — Но мы, кажется, этот этап уже прошли. У тебя час.

Он откинулся на сиденье и закрыл глаза, давая понять, что дискуссия окончена. Генриетта вышла из машины, чувствуя себя так, будто ее высадили на вражеской территории.

Ее квартира встретила ее тишиной и идеальным порядком. Белые стены, светлый ламинат, строгая геометрия книжных полок от пола до потолка. Царство разума и структуры. И сейчас это царство должно было быть осквернено хаосом дорожных сборов.

Генриетта подошла к делу с научной скрупулезностью. Она достала большой чемодан на колесиках и раскрыла на кровати свой ноутбук. Первым делом — список. Она не доверяла той эклектичной записке от предков. Она создала свой документ в Excel. Лист был разбит на категории: «Одежда (верх)», «Одежда (низ)», «Нижнее белье/носки», «Обувь», «Средства гигиены», «Аптечка (основная)», «Аптечка (экстренная)», «Документы/Финансы», «Техника», «Разное».

Она методично обходила квартиру, внося в список пункты. Две пары удобных брюк. Одна пара джинсов. Пять свитеров разной степени теплоты. Термобелье. Шерстяные носки. В «Аптечку» она, помимо бабушкиных советов, добавила антигистаминное, сорбент нового поколения, средство от укачивания и спазмолитик. В «Технику» — ноутбук, электронную книгу, пауэрбанк, запасные зарядки.

Затем начался процесс упаковки, похожий на игру в тетрис на высшем уровне сложности. Одежда сворачивалась в тугие валики, чтобы занимать меньше места и не мяться. Мелкие предметы раскладывались по специальным органайзерам. Косметичка, аптечка, мешочек с проводами. Она даже взвесила чемодан на напольных весах. Двенадцать килограммов. Многовато. Она провела ревизию, безжалостно выложив один свитер и толстый том по истории древнерусской литературы, который хотела взять для души. Оставила только тоненький сборник стихов Рильке. Компромисс.

Ровно через пятьдесят восемь минут она стояла у двери с идеально укомплектованным чемоданом и небольшой сумкой с ноутбуком. Она была готова. По крайней мере, ее вещи были готовы.

Глава 6. Погнали

Первая ночь в дороге прошла в состоянии вооруженного нейтралитета. Они остановились в безымянной придорожной гостинице, которая пахла сыростью и безнадегой. Генриетта настояла на двух отдельных номерах, и Трифон не стал спорить, молча заплатив за оба из «общего котла». Она провела полночи, ворочаясь на скрипучей кровати и пытаясь составить в голове хоть какой-то план действий, пока окончательно не сдалась хаосу. Он же уснул буквально через пять минут после того, как его голова коснулась подушки, и спал крепким сном человека, который за день проделал хорошую, понятную работу. Чем же он занимался пять минут перед сном? Правильно, придумывал смешные названия этому безымянному мотелю. Тройка лидеров состояла из «Придорожный тролль», «Устал/Привал» и почему-то «Мяу-мяу-мяу». А дальше он провалился в забытье.

Утро встретило их все той же серой, безрадостной хмарью. Дорога на Вологду была похожа на бесконечный серый коридор, обставленный по обеим сторонам унылыми соснами и березами. Их бледно-голубая «Буханка» катилась по трассе, и монотонный гул двигателя был единственным звуком, нарушавшим напряженное молчание в салоне. Генриетта демонстративно читала сборник Рильке. Трифон, не менее демонстративно, просто смотрел на дорогу, изредка поглядывая на безупречно работающий навигатор.

Молчание первым нарушил голос деда Степана.

— «Трифон, через километр будет яма на всю полосу. Прими левее. Местные дорожники ее уже лет пять залатать не могут. Наверное, ждут, пока сама затянется».

Трифон плавно сместил машину левее, и они объехали выбоину размером с небольшое озеро. Генриетта оторвалась от книги и бросила на экран «Анфисы» удивленный взгляд. Эта система знала даже ямы на дорогах.

— «Спасибо, Степан», — донесся из динамиков голос бабушки Гути. — «Ты, как всегда, заботишься о материальном. А я, пожалуй, займусь духовным. Дети, мы приближаемся к цели. А значит, пришло время для первой загадки».

Карта на экране сменилась текстовым полем, где красивым рукописным шрифтом появилась фраза:

«Ищите узор судьбы, где нити прошлого сплелись в единое полотно. Где рука мастерицы терпеливей руки времени, а в переплетении дорог сокрыт следующий шаг».

Генриетта перечитала фразу дважды. Ее мозг, настроенный на расшифровку метафор, мгновенно включился в работу. Трифон же посмотрел на экран, потом на дорогу, и пожал плечами.

— Понятно, — сказал он, — что ничего не понятно. Какой-то набор красивых слов. Что за узор? Какое еще полотно?

Но Генриетта его уже не слышала. Она была в своей стихии.

— Это же очевидно, — пробормотала она, и в ее глазах впервые за все путешествие загорелся живой, азартный огонь. — «Нити прошлого», «рука мастерицы», «переплетение»… И все это — в Вологде. Ну конечно! Это вологодское кружево!

Она посмотрела на Трифона с видом первооткрывателя, только что доказавшего теорему Ферма.

— Мы едем в Музей кружева. Загадка там.

Трифон бросил на нее быстрый взгляд, в котором смешались скепсис и едва заметное удивление.

— Кружево? Серьезно? Ты это поняла из этой абракадабры?

— Это не абракадабра, — с ноткой оскорбленной гордости ответила она. — Это поэтическая метафора. Совершенно ясная и недвусмысленная для любого, кто хоть немного знаком с культурными кодами. «Полотно», «нити»... Это классические образы для описания ткачества или плетения. А в контексте Вологды это может быть только кружево.

— «Браво, Генриетта!» — раздался довольный голос бабушки. — «Я знала, что ты справишься. Вводите в навигатор «Музей кружева», Степан проложит маршрут».

— «И, кстати, ребятня, вы можете всегда взять нас с собой. Мы тут не на вечном приколе… приколоты. Девайс сей, так сказать, портативный».

Трифон кивнул, а потом также молча набрал название на сенсорном экране. На карте тут же появилась новая линия маршрута. Он не сказал ни слова, но Генриетта почувствовала, как атмосфера в машине неуловимо изменилась. Он впервые увидел практическую, измеримую пользу от ее «заумных» знаний. Она не просто цитировала стихи, она решала задачу. Это было то, что он мог понять и оценить.

Музей кружева располагался в красивом старинном здании в центре города. Внутри царила торжественная, почти храмовая тишина. В воздухе парила паркетная мастика, приправленная стариной и тайной. Хрупкие, невесомые узоры, подсвеченные в витринах, казались застывшей музыкой. Генриетта ходила по залам с благоговением, разглядывая тончайшую работу безымянных мастериц прошлого. Трифон же шел за ней с видом человека, попавшего на выставку экзотических бабочек — красиво, непонятно, и немного скучно. Его взгляд больше цеплялся не за узоры, а за систему крепления витрин и схему электропроводки на потолке.

— «Второй зал, левая стена, третья витрина», — тихо подсказал голос бабушки, когда они остались в зале одни. — «Старинное панно "Карта Вологды"».

Они подошли к указанной витрине. Это было большое, потемневшее от времени кружевное полотно, на котором действительно угадывались очертания старого города: стены кремля, изгиб реки, шпили церквей. Узор был невероятно сложным. — «В переплетении дорог сокрыт следующий шаг», — прочла Генриетта на дисплее навигатора. — Мы должны здесь что-то найти. Какую-то зацепку.

Но была одна проблема. Витрина была темной. Лампочка подсветки внутри перегорела, и в сумраке музейного зала разглядеть мелкие детали сложного узора было практически невозможно.

— Так, — Генриетта решительно направилась к выходу из зала. — Я поговорю со смотрителем. Они должны либо заменить лампочку, либо открыть нам витрину.

Ее ждал сокрушительный провал.

Смотрительница, величественная женщина бальзаковского возраста с прической, напоминающей неприступную крепость, выслушала ее с выражением ледяного неодобрения.

— Девушка, вы что себе позволяете? Открыть витрину? Это музейный экспонат XVIII века! Он находится под охраной. У нас есть регламент. Чтобы открыть витрину, нужно присутствие главного хранителя и реставратора. И даже, возможно, представителя Юнеско.

Глава 7. Самый красивый крюк

Они покинули Вологду под аккомпанемент нравоучений. Стоило им выехать на трассу и ввести в «Анфису» числовую последовательность, списанную с кружевного панно, как навигатор ожил и сразу же принялся за воспитательную работу.

— «Так-так-так», — раздался ехидный голос деда Степана. — «Числовой код принят. Расшифровываю… Ага! Следующая цель — город Киров, бывшая Вятка. Но прежде, чем я проложу маршрут, хочу задать один вопрос. Генриетта, деточка, ты шпильку свою нашла?»

Генриетта, которая как раз пыталась кое-как восстановить прическу, вздрогнула и залилась краской.

— Нашла, — буркнула она, чувствуя себя школьницей, пойманной на списывании.

— «Вот и отлично», — продолжил дед. — «Потому что если вы и дальше будете решать проблемы такими методами, то скоро разберете мою машину на запчасти для вскрытия следующей консервной банки. Трифон, это и тебя касается. Я тебя учил чинить, а не ломать. Голова для чего дана? Чтобы думать, а не только в нее есть».

— «Степан, не будь занудой», — тут же вступилась бабушка Гутя. — «Дети проявили смекалку. Изобретательность. Нашли нетривиальный выход из сложной ситуации. Я бы даже сказала, это было… элегантно. Почти в духе авантюрного романа. Я горжусь вами».

— «Элегантно?!» — возмутился голос деда. — «Элегантно — это когда все работает штатно! А это — партизанщина! Все, хватит разговоров. Маршрут на Киров проложен. Ехать долго, так что не расслабляйтесь».

На экране появилась извилистая линия, уходящая на восток. Путешествие продолжалось.

Следующие несколько часов они ехали почти молча. Скандал в музее и последующая выволочка от «Анфисы» странным образом разрядили обстановку. Они больше не были двумя незнакомцами, вынужденными терпеть друг друга. Теперь они были сообщниками. Подельниками. Их объединяло общее, пусть и сомнительное, деяние. Генриетта искоса поглядывала на Трифона. Его профиль был спокоен и сосредоточен. Он уверенно вел машину, и в его движениях была та же экономия и точность, что и в работе с замком. Она вдруг поняла, что, несмотря на весь ее страх и раздражение, она чувствует себя в этой бледно-голубой крепости на колесах… в безопасности. Это было новое и совершенно дезориентирующее ощущение.

Они миновали Кострому, когда «Анфиса» начала вести себя странно. Сначала на экране появились помехи — мелкая рябь, как на старом телевизоре. Затем карта начала мерцать.

— «Так, что за чертовщина?» — первым забеспокоился голос деда. — «Трифон, прием сигнала GPS скачет. То ли спутник за тучу зашел, то ли… погоди-ка…»

На экране на мгновение высветилось системное сообщение: «Ошибка питания. Модуль ГНАСС. Код 0х000001F4». А затем экран погас. Совсем.

— «Вот черт!» — голос деда из динамиков был полон неподдельного раздражения. — «Конденсатор на плате питания, не иначе. Сдох, паршивец. Или холодная пайка отошла на кочке. Гутя, я же тебе говорил, надо было японские ставить, а не наши!»

— «Не ворчи, Степан», — голос бабушки был на удивление спокоен. — «Вечно у тебя все ломается в самый неподходящий момент. Что теперь делать, гений инженерной мысли?»

Трифон тем временем съехал на обочину и заглушил мотор. Он несколько раз нажал на кнопку включения «Анфисы». Никакой реакции. Он постучал по корпусу. Результат тот же.

— Похоже, навигатор и правда все, — констатировал он. И в его голосе Генриетте послышались нотки подозрения. Он посмотрел на прибор так, словно тот был не сломанным устройством, а симулянтом.

— «Ничего, ничего, сейчас я попробую перезапустить систему с резервного питания…» — бормотал голос деда. Из динамиков донеслись какие-то щелчки, тихое гудение, а потом — звук, похожий на короткое замыкание, и все стихло окончательно.

— «Ну вот. Доперезапускался», — с плохо скрываемым ехидством произнес голос бабушки. — «Кажется, мы, дорогие мои, приехали».

— И что нам теперь делать? — спросила Генриетта, чувствуя, как внутри снова зарождается паника. Они стояли на пустой трассе посреди бескрайнего русского леса. Без навигатора. Без связи с их потусторонними гидами.

— «Спокойствие, только спокойствие», — голос бабушки был медовым. — «Я, в отличие от некоторых, всегда смотрю на карту. И я вижу, что мы находимся буквально в часе езды от одного из прекраснейших городов России. От Суздаля. Жемчужины Золотого кольца».

Генриетта замерла. Суздаль. Она видела его на карте. Бабушкина пометка: «Душа России».

— «Раз уж наш гениальный механик оставил нас без связи, я предлагаю не стоять здесь столбом, а совершить небольшую культурную вылазку», — продолжала бабушка. — «Отдохнете, погуляете по древним улочкам, поужинаете в настоящем трактире. Посмотрите на Кремль, на монастыри… А Степан пускай за это время попытается починить свою адскую машину. Может, к утру что-нибудь и придумает».

— Я могу посмотреть, что там, — предложил Трифон, уже протягивая руку к корпусу «Анфисы».

— «НЕ ТРОГАТЬ!» — рявкнул из небытия голос деда. — «Там сложное устройство, Трифон! Без схемы полезешь — все окончательно сожжешь! Я сам удаленно попробую диагностику запустить. А вы… езжайте, куда она говорит. Проветритесь. Только машину на охраняемую стоянку поставьте. И двери заприте!»

Трифон отдернул руку. Он был явно не в восторге от этой идеи. Он посмотрел на Генриетту.

— Ну что, Штангенциркуль? Похоже, твоя взяла. Едем смотреть на ваши гуманитарные ценности.

Что-то в этой ситуации казалось ему подозрительным. Слишком уж удачно все совпало. Поломка, которую нельзя починить. И бабушка Гутя, у которой тут же готов план. Это было похоже на хитроумную многоходовку. Но спорить было бесполезно. Дедов приказ не трогать технику был абсолютным.

— В Суздаль так в Суздаль, — сказала Генриетта, изо всех сил стараясь скрыть свою радость. Незапланированная экскурсия! Ее маленький бунт, который она не решилась совершить, осуществился сам собой.

Глава 8. Балаган

Утром Генриетта проснулась от яркого солнечного света, бившего в окно. Впервые за много дней небо было ясным, пронзительно-голубым, а выпавший за ночь снег сверкал на крышах и куполах так, что было больно смотреть. Воздух был морозным и чистым. Мир выглядел умытым и обновленным. И Генриетта, к своему удивлению, чувствовала себя так же. Вчерашний вечер, разговоры в трактире, тихая прогулка по заснеженным улицам — все это смыло с нее значительную часть накопившегося раздражения и тревоги.

Они встретились за завтраком в той же трапезной, где ужинали. Трифон уже сидел за столом и пил чай из большой глиняной кружки. Он выглядел выспавшимся и отдохнувшим.

— Доброе утро, — кивнул он ей. И в этом простом приветствии уже не было прежней колкости.

— Доброе, — ответила она, садясь напротив. — Как вы думаете, наш навигатор… ожил?

— Сейчас проверим, — сказал он. — Но что-то мне подсказывает, что после нашей «культурной программы» он должен был чудесным образом исцелиться.

Его подозрения оправдались на сто процентов. Когда после завтрака они подошли к «Буханке», стоило Трифону повернуть ключ в замке зажигания, как «Анфиса» тут же приветствовала их бодрым электронным писком. На экране светилась карта и их иконка, мирно стоявшая в центре Суздаля.

— «Доброе утро, путешественники!» — раздался из динамиков жизнерадостный голос бабушки Гути. — «Надеюсь, вы хорошо отдохнули? Суздаль — дивное место, не правда ли? Воздух целебный, виды — умиротворяющие. Как раз то, что нужно для восстановления сил перед долгой дорогой».

— И для починки сложной электроники, видимо, тоже, — не удержался от сарказма Трифон, бросая выразительный взгляд на безупречно работающий экран.

— «Ах, это!» — беспечно отозвался голос бабушки. — «Степан всю ночь колдовал. Правда, милый?»

— «Ага. Колдовал», — глухо проворчал голос деда, в котором слышалось крайнее недовольство. — «Перезагрузил удаленно всю систему. Больше такого не повторится. Все, хватит прохлаждаться. Маршрут на Киров активен. Вы потеряли почти сутки. Нагоняйте».

Генриетта и Трифон переглянулись. Оба все прекрасно поняли. Это была чистой воды манипуляция, тонкая и изящная интрига, разыгранная их покойными предками с того света. И, как ни странно, Генриетта не чувствовала злости. Только удивление и какое-то сложное, теплое чувство. Бабушка Гутя, даже будучи цифровым призраком, оставалась собой — мудрой и хитрой женщиной, которая всегда знала, что нужно людям для души, даже если они сами этого не осознавали.

Путь от Суздаля лежал через Владимир и дальше на восток, в сторону Нижнего Новгорода. Дорога была долгой, но настроение в машине было уже совсем другим. Они разговаривали. Генриетта, воодушевленная вчерашним успехом в роли штурмана, рассказывала о городах, которые они проезжали. Про владимирские Золотые ворота, про историю Успенского собора. Трифон слушал, иногда вставляя свои, совершенно неожиданные комментарии.

— Смотри, какая водонапорная башня, — сказал он, когда они проезжали окраину Владимира. — Старая, кирпичная кладка. Начало двадцатого века. Интересно, какой там насос стоял? Паровой, наверное. Вот это было давление, не то что сейчас…

Генриетта с изумлением поняла, что он видит историю не в архитектурных стилях, а в инженерных решениях. Для него старая башня была не памятником промышленной архитектуры, а живым организмом, который когда-то качал воду, питал город, жил. Это было так странно и так… интересно.

Они уже подъезжали к Нижнему Новгороду, когда «Анфиса» снова подала голос. — «Внимание, изменение маршрута», — объявил голос деда.

— Что опять? — насторожился Трифон.

— «Не волнуйся, ничего не сломалось», — успокоил его дед. — «Просто ваша следующая загадка не в Кирове. Она здесь, в Нижнем. А в Киров вы поедете уже с подсказкой, которую здесь добудете».

— «Мы решили, что нельзя проехать мимо великой Нижегородской ярмарки», — пояснил голос бабушки. — «Ну, не настоящей, конечно, а ее современной исторической реконструкции. Это было сердце торговли всей Российской империи! Перекресток Европы и Азии. Именно там, в ярмарочном балагане, в суете и шуме, вас ждет следующий ключ. Ищите человека, который говорит загадками и меняет истории на улыбки».

— Человек, который говорит загадками? — переспросила Генриетта. — Это может быть кто угодно. Актер, зазывала…

— А «меняет истории на улыбки»? — добавил Трифон. — Фотограф? Фокусник?

— «Тем интереснее будет искать», — хихикнула «Анфиса» голосом бабушки. — «Маршрут к ярмарочной площади проложен. Удачи, дети мои».

Нижегородская ярмарка, даже в своем современном, реконструированном виде, поражала размахом. Яркие павильоны, карусели, торговые ряды, где продавали все — от расписных ложек и павловопосадских платков до тульских пряников и иван-чая. Воздух был наполнен гулом толпы, веселой музыкой, запахом сдобы и шашлыка. Повсюду ходили ряженые: купцы в длинных кафтанах, барышни в сарафанах, скоморохи с бубнами.

Генриетта и Трифон растерянно стояли посреди этого праздника жизни.

— И как мы его здесь найдем? — спросила Генриетта, чувствуя себя неуютно в своей серой, практичной куртке среди всей этой пестроты.

— Будем смотреть, — коротко ответил Трифон. Его метод был прост: наблюдать и анализировать. Он медленно сканировал толпу взглядом, выхватывая детали.

Они обошли несколько рядов. Видели и фокусника, который действительно «менял» карты на удивленные улыбки, и зазывалу, который говорил стихами, и даже шарманщика со старой обезьянкой. Но никто из них не подходил под описание полностью.

Наконец, в дальнем углу ярмарки они увидели небольшой павильон, стилизованный под старинный фотосалон начала XX века. Над входом висела вывеска, написанная вязью: «Моментальный дагерротипъ. Сохраню вашъ образъ для потомковъ!». Рядом с павильоном стоял его хозяин — колоритнейший персонаж. Высокий, худой мужчина в жилетке, клетчатых брюках и с пышными, лихо закрученными усами. Он держал в руках старинный фотоаппарат на треноге, накрытый черной тканью.

Глава 9. Вятский секрет

Дорога от Нижнего Новгорода до Кирова оказалась испытанием иного рода. Не на прочность подвески или нервов, а на терпение. Трасса была узкой, перегруженной фурами, которые ползли со скоростью черепах, обгонять их было рискованно. Сельские пейзажи за окном сменились на однообразную лесополосу, усыпляющую и монотонную. Но в салоне их бледно-голубой «Буханки» царила новая, непривычная атмосфера. Неловкая.

Спектакль, разыгранный на ярмарке, оставил после себя странное послевкусие. Они словно случайно заглянули за ширму, отделявшую их публичные образы — «зануды-академика» и «простого работяги» — от чего-то более сложного и настоящего. Генриетта то и дело бросала на Трифона косые взгляды. Она пыталась соотнести образ молчаливого, самоуверенного сантехника с тем заботливым, понимающим «купцом», который так легко прочел ее усталость во взгляде. И эти два образа никак не хотели склеиваться.

Трифон, в свою очередь, тоже был погружен в свои мысли. Он был удивлен не столько тем, что Генриетта смогла так естественно подыграть ему, сколько той улыбкой, которой она его наградила. Это была не ее обычная саркастическая усмешка. Это была теплая, открытая, обезоруживающая улыбка, которая на мгновение полностью преобразила ее строгое лицо. И эта улыбка почему-то застряла у него в памяти, как заноза.

Молчание нарушила, как всегда, «Анфиса».

— «Ну что, актеры погорелого театра, отходите от оваций?» — раздался едкий голос деда Степана. — «Надеюсь, представление стоило потерянного времени».

— «Не ворчи, Степан. Это было великолепно», — мягко возразил голос бабушки Гути. — «Они сработали вместе. Без слов. Это именно то, чего мы хотели. Гетта, я всегда знала, что в тебе дремлет драматический талант. А ты, Трифон, оказывается, не только гайки умеешь крутить».

— И что теперь? — спросил Трифон, чтобы сменить неловкую тему. — «Найдите в Вятке того, кто здесь чужой». Что это значит?

— «А это, милый мой, вам и предстоит выяснить», — пропел голос бабушки. — «Адрес у вас есть — Музей дымковской игрушки. "Чужой" — это тот, кто не на своем месте. Тот, кто выделяется из общего ряда. Ваша задача — проявить наблюдательность. И помните, не все то, чем кажется на первый взгляд».

Они въехали в Киров, бывшую Вятку, уже под вечер. Город встретил их сумерками и провинциальным спокойствием. Они сняли два номера в старой советской гостинице «Вятка», стены которой, казалось, до сих пор помнили всех партийных работников, приезжавших сюда в командировки.

Утром, после завтрака, состоявшего из вчерашней каши и растворимого кофе, они отправились в музей. Он располагался в небольшом особняке и был похож на сказочную шкатулку, доверху набитую сокровищами. Сотни, если не тысячи, ярких, расписных глиняных фигурок стояли на полках за стеклом. Пестрые барыни в кокошниках, бравые гусары на конях, индюки с радужными хвостами, козлы с золотыми рогами — от этого буйства красок и форм рябило в глазах. Все эти фигурки были объединены одним стилем, одной жизнерадостной, наивной эстетикой.

— И как мы здесь найдем «чужого»? — прошептала Генриетта, растерянно оглядываясь. — Они же все… одинаково разные.

— Не торопись, — ответил Трифон. — Давай просто смотреть.

Они медленно пошли вдоль витрин. Трифон, в отличие от музея кружева, здесь не скучал. Он рассматривал фигурки с профессиональным интересом, как будто это были не игрушки, а сложные механизмы. Он отмечал симметрию узоров, качество лепки, способ соединения деталей. Генриетта же пыталась анализировать сюжеты, искать какие-то скрытые смыслы в композициях.

Они прошли один зал, второй. К ним присоединилась небольшая экскурсионная группа, и впереди зазвучал монотонный голос экскурсовода — женщины с высокой прической и указкой, которая казалась продолжением ее руки.

— «Обратите внимание на традиционную для дымковской игрушки палитру. Яркие, чистые цвета: красный, желтый, синий, зеленый. И, конечно, сусальное золото, которое придает фигуркам праздничный, нарядный вид…»

Они почти дошли до конца экспозиции, когда Трифон вдруг остановился.

— Вот он, — сказал он тихо.

Генриетта проследила за его взглядом. В большой витрине, посвященной теме «Вятка ярмарочная», среди веселых скоморохов, торговок с лотками и румяных купцов, стояла одна фигурка, которая разительно отличалась от остальных.

Это был невысокий, суровый бородатый мужичок в сюртуке XIX века. Не ярком, не расписном, а простого, темного, почти черного цвета. На его лице не было ни тени улыбки. В руках он держал какой-то странный, непонятный инструмент на треноге, похожий на маленький телескоп. Фигурка была выполнена в той же технике, что и остальные, но ее дух, ее настроение было абсолютно иным. Он был серьезен. Он был чужим на этом празднике жизни.

— Декабрист, — выдохнула Генриетта. — Вятка была местом ссылки. Это, должно быть, один из них. — А в руках у него что? — спросил Трифон, прищурившись. — Не знаю. Какая-то подзорная труба?

— Нет, — Трифон покачал головой. Его глаза загорелись тем самым техническим азартом. — Это теодолит. Старый. Геодезический прибор для измерения углов на местности. Для составления карт.

И тут их обоих осенило. Декабрист. Карта. Это не просто игрушка. Это была следующая подсказка.

Они подошли к витрине ближе. Фигурка стояла в самом центре, на видном месте. — Нам нужно ее достать, — сказала Генриетта. — Уверена, внутри что-то есть.

Но как это сделать? Витрина была заперта. А рядом постоянно крутилась экскурсионная группа и бдительный экскурсовод. Провернуть тот же трюк, что и в Вологде, было невозможно.

— Опять тупик, — вздохнула Генриетта. — Придется что-то придумывать с заявкой на…

— Тихо, — перебил ее Трифон. Он смотрел не на витрину, а на экскурсовода. — Я кажется, придумал. Но мне опять нужна твоя помощь.

— Только не говорите, что мне снова нужно отвлекать смотрителя, — поморщилась она.

Глава 10. Стальная глава

Перегон от Кирова до Перми ознаменовался сменой декораций. Бескрайние равнины и перелески сменились первыми предгорьями Урала. Дорога стала более извилистой, пошли затяжные подъемы и спуски. Пейзаж за окном из сонного и умиротворяющего превратился в суровый и величественный. Казалось, сам воздух стал плотнее, в нем чувствовалась скрытая мощь камня и металла, копившаяся здесь веками.

В салоне «Буханки» тоже установился новый климат — хрупкое, настороженное перемирие. После совместной «операции» в Вятке они больше не были противниками. Теперь они были партнерами в авантюре, и это осознание заставляло их присматриваться друг к другу с новым, неподдельным интересом. Генриетта больше не видела в Трифоне лишь «простого работягу»; она видела человека с уникальным, почти звериным чутьем на механизмы. Трифон же перестал воспринимать Генриетту как «книжного червя», оторванного от реальности; он признал в ней специалиста высочайшего класса, чьи знания оказывались не менее эффективным инструментом, чем его мультитул.

— «Внимание, дети мои. Приближаемся к Перми», — раздался из динамиков голос бабушки Гути. — «Город, объединивший историю и промышленность. Место, где ковалась мощь империи».

— «Хватит пафоса, Гутя», — тут же прервал ее дед Степан. — «Говори по делу. Загадка будет сложной. Технической. Так что, Генриетта, на этот раз на одних метафорах не выедешь. Придется включать и другую половину мозга».

Генриетта только фыркнула. На экране «Анфисы» появился текст, набранный уже не изящным курсивом, а строгим, чертежным шрифтом:

«Ищите то, что дало жизнь всему. Где сила пара стала силой молота, а стук его сердца разносился на версты. Вам нужен не он сам, а его имя, выбитое на стали. Номер, с которого все началось».

Внизу, под текстом, был адрес: Музей истории «Мотовилихинских заводов».

— Сила пара стала силой молота, — задумчиво произнес Трифон, не отрывая взгляда от дороги. — Это паровой молот. Огромная такая дура, которая поковки плющила. Сердце старого завода.

— А «имя, выбитое на стали» и «номер, с которого все началось»… — подхватила Генриетта, — это, очевидно, серийный номер этого самого молота. Или паровой машины, которая его приводила в движение. Нам нужно найти табличку с номером.

— «Правильно мыслите, чертята!» — одобрительно хмыкнул дед. — «Только есть одна загвоздка. Завод за двести с лишним лет перестраивался десятки раз. Молот этот давно не работает. А таблички… таблички имеют свойство теряться. Удачи в поисках».

Музейный комплекс Мотовилихинских заводов представлял собой огромное пространство под открытым небом. Целая аллея артиллерийских орудий, произведенных здесь в разное время, от старинных пушек до современных ракетных установок, встречала посетителей у входа. Это было место, пропитанное запахом металла, оружейной смазки и славного трудового прошлого.

Их цель была очевидна. В центре экспозиции, на массивном постаменте, возвышался главный экспонат — гигантский паровой молот. Его размеры поражали. Огромная «баба» весом в несколько тонн застыла в воздухе, готовая обрушиться на наковальню. Рядом с ним стоял не менее внушительный агрегат — паровая машина, которая когда-то приводила его в движение, с огромным маховиком и сложной системой рычагов. Все это было выкрашено в строгий черный цвет и выглядело как памятник ушедшей эпохе индустриальных гигантов.

Они обошли монумент со всех сторон.

— Таблички нет, — констатировала Генриетта после тщательного осмотра. — Должна быть где-то здесь, на корпусе паровой машины. Но ее сорвали. Видны только отверстия от заклепок.

Она с отчаянием посмотрела на Трифона.

— Это тупик. Мы никогда не узнаем этот номер. Он мог быть любым. Это миллионы комбинаций.

Но Трифон не выглядел расстроенным. Он смотрел на памятник совсем другими глазами. Он не искал табличку. Он изучал сам механизм. Его взгляд скользил по цилиндрам, по шатунам, по системе клапанов.

— Не тупик, — сказал он наконец. — Это машина английская. Фирмы «Нэсмит и Вильсон». Они были главными поставщиками в XIX веке. Типовая модель. Если узнать точный год поставки и мощность, можно определить и серийный номер. По крайней мере, его диапазон.

Генриетта удивленно посмотрела на него.

— Откуда вы… ты это знаете… шь?

— Дед рассказывал, — просто ответил он. — Он фанател от паровых машин. Говорил, это самая честная техника. Никакой электроники, чистая физика.

В этот момент они разделились, и каждый пошел своим, единственно верным для него путем. Это произошло естественно, без споров и уговоров.

— Мне нужно в архив, — сказала Генриетта. — В музейный архив. Там должны быть документы о закупке оборудования. Контракты, накладные… Если я найду год поставки и модель, как вы сказали, это нам поможет.

— А я… — Трифон огляделся. — А я пока тут похожу. Поговорю с людьми.

Генриетта направилась в здание администрации музея, готовая к очередной битве с бюрократией. Трифон же остался на площади, среди холодных, молчаливых железных монстров.

Путь Генриетты: Битва в архиве

Для Генриетты поход в архив был сродни возвращению домой. Она чувствовала себя уверенно. Она знала правила этой игры. После недолгих, но настойчивых переговоров с заведующей музеем, представившись научным сотрудником из Санкт-Петербурга, пишущим статью о промышленной революции на Урале (что было почти правдой), она получила доступ в святая святых — архивный отдел.

Это была маленькая, заваленная папками и стеллажами комната, где работала одна-единственная сотрудница — пожилая женщина в очках с толстыми линзами, похожая на всех архивариусов мира. Генриетта объяснила, что ее интересуют документы о закупке оборудования в XIX веке, в частности, паровых молотов.

Женщина вздохнула, сняла очки и посмотрела на Генриетту усталым взглядом.

— Ох, милочка. Это вы загнули. У нас тут все в бумажном виде. Описи, конечно, есть, но они тоже рукописные. Это вам не в компьютере искать. Это на несколько дней работы.