Карта звёзд на потолке вагона

1. М+М

«Ну что, Сириус, куда отправимся в этот раз?»

Указательный палец расчерчивал воображаемые созвездия на потолке плацкартного вагона. Верхняя полка давно стала личным убежищем, уютным и закрытым от посторонних глаз. Виднелись лишь голые пятки, торчащие сбоку, да потные лбы попутчиков, пробирающихся сквозь «ножные» заросли с острой лапшой в руках, то и дело шипя и цокая. На боковой нижней полке два старика, похожие на высохших, окаменевших птиц, азартно и молниеносно рубились в карты. «Явно на раздевание», — проносится абсурдная мысль, и я почти фыркаю в безразмерную, пахнущую пылью подушку.

Внезапный звон стекла о металл — вибрирующий, фирменный хит РЖД из детства. По-узкому, как щель, коридору плацкарта с трудом пробивается тележка с сомнительными пирожками. Белая рубашка, синий жилет, полосатый галстук — униформа на уставшей, тучной проводнице, чьё лицо, помятое ночным дежурством, кривится в натужной улыбке.

— Пирожки-и! Чаа-ай-й! Кофе-е-ей! — выдыхает она заученную мантру, голос — сиплый, лишённый всяких позитивных интонаций.

Старики резко встрепенулись, бросив карты. Начинается древний ритуал — копошение в потайных карманах, поиск заветных, смятых купюр. Один из них проворнее и выхватывает последний мясной «деликатес» из рук Тамары.

— Дедуль, на следующей будет новая партия, — хрипит она, забирая деньги.

— Новая партия — сейчас! Играем на пирожок! — оживился второй дед, лихо тасуя засаленную колоду и раскидывая по шесть карт на столик.

Свесив голову, я окинул взглядом ещё свободное пространство внизу и закрыл глаза. В висках пульсировала кровь. Вслушивался в хриплые голоса стариков, в ритмичный стук колёс, растворяясь в этом дорожном гипнозе.

— Думаю, карие, — прозвучал тихий, задумчивый голос где-то совсем рядом.

— Что? — неожиданно для себя откликаюсь, заставляя незнакомку вздрогнуть. Она сделала полушаг назад, смущённо поправив прядь волос.

— Глаза, — робко уточнила она. — Цвет. Я гадала.

— Серо-зелёные… Или зелёно-серые. В зависимости от погоды и уровня контемпляции*, — отвечаю, наконец разлепляя веки и встречаясь с ней взглядом.

— Вы всегда такой… неопределённый? — с лёгкой насмешкой в голосе присела она на свободное место подо мной, задрав голову.

Я повиснув головой вниз еще больше, сам того не осознавая создал сцену, где мы напоминали тех самых персонажей из комикса про человека-паука. Знаменитый перевёрнутый поцелуй.

— Определённо неопределённый. Или наоборот? — парирую. — А почему все непременно хотят дать всему название, цвет, ярлык? Нельзя ли просто смотреть и видеть?

— Философ, — она улыбается. — Удобно, конечно. Ни к чему не обязывает. Как хамелеон.

— Хамелеон — существо выживающее. Меняет цвет не от скуки, а чтобы жить. Я же… я просто наблюдаю. Мир слишком ярок, чтобы выбирать один цвет.

Незнакомка смеётся, и звук этот — как звон хрустального колокольчика, перебивающий унылый гул колёс. Но вдруг улыбка гаснет, взгляд обрывается. Она резко отворачивается, принимаясь судорожно раскладывать вещи. Я замечаю огромный, ядовито-жёлтый чемодан, весь оклеенный причудливыми, потрёпанными наклейками из самых невероятных уголков мира — Шантары, Камчатка, плато Путорана.

— Сейчас помогу, — сползаю вниз, не дожидаясь ответа. Скрипучая полка поднимается, освобождая пространство. Начинаю утрамбовывать её пожитки — лёгкие, функциональные, пахнущие пылью дорог. Часть из них всё же не помещается.

— Наверх закину, — выдыхаю, вытирая со лба капли пота. В вагоне стоит удушающая, спёртая духота, густая, как кисель.

Сидим друг напротив друга уже почти час. Молчание больше не неловкое, а насыщенное, наполненное взаимным изучением.

Её зовут Мила, а меня Марк.

М+М звучит странно, но весьма романтично.

— Ты тоже на Курилы? — переспрашивает она, подперев щёку рукой. Её речь чуть тороплива, слова будто обгоняют друг друга, но это не раздражает, а завораживает. И нет, я не влюбился в неё с первого взгляда, но длинные пшеничные волосы, чуть прилипшие к шее от пота, карие глаза с идеальным «лисьим» разрезом и белоснежная кожа, достаточно иноземно смотрятся в общем сочетании. Перед собой я словно вижу воплощение духа природы того места, куда держу путь.

— Не на, а к. Не лететь, а плыть. Искать не точку на карте, а ощущения. Разницу чувствуешь? — спрашиваю, расслабленно развалившись на сиденье, открытый, как всегда, к диалогу и этому новому, внезапному человеку.

— Чувствую! — она оживляется. — Одни ищут китов, другие — тишину меж океаном и вулканом. Я вот, к примеру, ищу старые японские маяки. А ты?

— Я ищу… точки синхронизации. Места, где внутренняя карта совпадает с реальной. Где чувствуешь: ты — здесь, и это — твоё сейчас.

— Выдумщик, — качает она головой, но в её глазах — понимание.

Мы говорим до часу ночи. О заброшенных деревнях под Архангельском и тропах через хребет Сихотэ-Алиня, о вкусе бананового крафта в пивоварне Петропавловска-Камчатского и о том, как пахнет туман на Байкале. Два странствующих духа, два исследователя звёздных карт на потолке вагона, что ведут вглубь себя.