Катька -- кицуне.

Глава 1.

Глава 1 — Запах ладана и лисьего пепла

Катя всегда думала, что её жизнь пойдёт обычной дорогой: наука, книги, экспедиции, возможно, музей. Но в тот день, когда она вошла в полутёмный храм на окраине Осаки, что-то в ней откликнулось на щемящее дыхание ветра, проходящего сквозь треснутые деревянные колонны. Ветхий зал с пыльными татами, затянутыми паутиной, был заброшен десятилетиями. Однако в центре — нетронутый, будто дышащий, стоял резной ларец из вишнёвого дерева.

Катя наклонилась ближе. Символы, выгравированные на крышке, были не просто старинными — они были до-японскими, принадлежали к периоду, о котором учёные спорили, как о мифе. Лисы, круги, волны, руны, неизвестные ей, но... такие знакомые.

Когда она дотронулась до крышки, запах ладана и обожжённой бумаги разом пронзил её ноздри. Мир качнулся. Воздух сгустился. Всё вокруг исчезло.

---

Тело было тяжёлым. Воздух — влажным и прохладным. Она лежала на чём-то жёстком, окутанная запахом древесной золы, рисовой бумаги и... крови.

Катя открыла глаза — и перед ней предстала чужая комната, полутёмная, освещённая пламенем свечей в бумажных фонарях. Пахло благовониями и сырой древесиной. Её обливали водой. Кто-то, прерывисто всхлипывая, вытирал её тело влажной тряпкой. Рядом — маленький алтарь с двумя монетами, веточкой сакуры и чашей риса. Над ней — занавес из чёрного шёлка. Похоронные одежды. Белая повязка на лбу. Кимоно цвета пепла.

Её омывали перед погребением.

— Госпожа… — голос был женский, молодой, полон боли. — Почему он… За что?

Катя едва повернула голову. Молодая женщина в простом синем кимоно сидела на полу, сжимая в руках её руку — чужую, тонкую, бледную, с ожогами на запястьях. На шее служанки был кожаный ошейник с выгравированной печатью. Рабыня.

Катя попыталась заговорить. Горло было сухим, как пергамент, но слова сорвались:

— Я… жива.

Служанка отшатнулась, как от призрака. Потом — опомнилась и кинулась к ней, упав ниц:

— Госпожа! Вы… дух? Или… божество?

Катя поднялась, тело дрожало. Внутри неё клокотало — что-то первобытное, древнее, неукротимое. В висках стучала чужая ярость, боль и страх. Она взглянула в старинное зеркало у стены — и вздрогнула.

Из рыжих спутанных волос торчали острые лисьи уши, а за спиной — четыре пушистых рыжих хвоста, колыхающихся, как дым.

— Что это… Что со мной?..

Ошейник на её шее вдруг заискрил. Метки на нём вспыхнули и затрещали, словно сгорая от изнутри. Катя на рефлексах — сорвала его с шеи. Метка рабства разлетелась огненным шипением.

Она была свободна.

Словно по инстинкту, она метнулась к служанке и сорвала и её ошейник. Метка вспыхнула и исчезла, оставив на коже только красный след.

— Побежим… — выдохнула Катя. — Пока не пришли.

Служанка, всё ещё дрожа, кивнула.

— Меня зовут Цукико… Я возьму всё, что смогу. Пищу, серебро, вашу одежду… Всё, что поможет выжить. Он был жесток, но щедр… — она бросила взгляд на полки с драгоценностями.

Катя стояла в центре чужой жизни. Но сердце, память и хвосты за спиной говорили: теперь эта жизнь — твоя. Её звали Екатерина, она была археологом… а теперь — кицуне, древним духом свободы и огня.

И первый шаг — бегство в ночь, пока не проснулась Империя.

Глава 2.

Глава 2 — «Богиня забрала»

Лес был непривычно живым.

Не пением птиц, а дыханием самого пространства — тени скользили меж деревьев, ивовые ветви тянулись за подолами кимоно, а мох под ногами мягко поддавался, словно сам хотел, чтобы беглянки не издавали ни звука. Катя чувствовала, что чужое тело — уже не такое уж чужое. Хвосты, уши, чуть острее слух, чуть легче шаг. Словно в ней жил кто-то, кто знал этот путь наизусть.

Цукико шла чуть впереди, легкая, будто тенёк, неся через плечо торбу из вытертого льна.

— А ты, значит… совсем не она, — не оборачиваясь, произнесла служанка.

— Это так очевидно? — Катя вздохнула, задевая хвостом сучок и злясь, как ребёнок на собственные новые конечности.

— Та была… ну, как бы сказать… капризная. И громкая. Даже когда молчала, умудрялась быть громкой. Ты — нет. Ты чужая. Но не злая. — Цукико улыбнулась едва заметно. — И хвостов у той не было, уж точно.

Катя вздохнула.

— Спасибо, утешила. А я надеялась влиться в местное общество.

— Ты уже влилась. Прямо в легенду, — хмыкнула девушка. — Богиня-лиса из гор спустилась, забрала душу несчастной жрицы и сбежала в ночь. Я, если что, уже придумала оправдание. Всё логично.

— А если спросят, где богатства, кимоно, золото?

— Скажу, богиня забрала. Ты же забрала? — она кивнула на сумку за спиной.

Катя рассмеялась.

— Подожди, ты ж правда набрала? Я думала, ты прикалываешься.

Цукико остановилась, торжественно сняла торбу и раскрыла её, заглянув внутрь. Потом показала Кате содержимое: снаружи — пустота. Внутри… светился ровный, бархатный пол и миниатюрные аккуратные свёртки.

— Это… портальная сумка?! — Катя ахнула. — Ой, я обожаю такие штуки в аниме!

Цукико удивлённо подняла бровь.

— Аниме?

— Забей. Это как театр. Только волшебный и для очень странных людей. Ну, в смысле… меня.

— Я уже привыкла, что ты странная, госпожа, — сухо отозвалась Цукико. — Но полезная. Вон хвостами мух отгонять можно. Или господина какого — раз и по морде хвостом. Воспитательно.

Катя захохотала.

— А что ты туда положила? Серьёзно?

— Всё понемногу. Одежда простая, чтобы в лесу не выделяться. Еду. Мою подушку. Серебряный набор игл, что мне бабка дарила. И ножницы. Я ими госпоже когда-то волосы резала. Только прежней…

Она на секунду осеклась, но потом улыбнулась:

— Масла из храма тоже положила. Очень дорогие. Можем продать. А ещё…

Она полезла рукой в сумку, и достала… изящную лакированную коробочку с золотыми символами, внутри — миниатюрный чайник и пиалы.

— Это я для душевных разговоров взяла, — серьёзно заявила Цукико.

Катя прикрыла рот рукой, чтобы не захохотать.

— Цукико, мы в бегах. Мы, чёрт подери, кицуне и служанка, сбежавшие от убийцы! А ты взяла… чайный сервиз?

— Душевные разговоры, госпожа, никто не отменял. Даже в бегах. Особенно — в бегах, — парировала Цукико, снова аккуратно убирая коробочку в сумку.

Они прошли мимо старой каменной статуи — полустёртого лиса с колокольчиком на шее. Катя остановилась. Статуя будто смотрела ей в душу. Символы на постаменте засветились, едва она шагнула ближе.

— Это… кицунэ-камисама, дух-хранитель? — прошептала она.

Цукико кивнула.

— Покровители переходов. Стражи перекрёстков. А ещё — обманщики, похитители и, прости, любовники. Кицьуне — всегда непредсказуемы.

— Отлично, я теперь официально непредсказуемая, — буркнула Катя. — А дальше-то куда?

— К моей семье, — серьёзно сказала Цукико. — В деревне у подножья Сэндзана, Грозовой горы. Мои родители уже старики, но люди честные. Примут тебя. Хоть и испугаются сначала… хвостов. Надеюсь, ты не против, если скажем, что ты — перерождённая духом госпожа?

— А альтернатива?

— Сказать, что ты восстала из мёртвых, лишилась рассудка, схватила меня за ошейник и утащила в лес.

— Тогда давай всё же — дух. Так звучит благороднее.

— Согласна. И хвосты объяснить легче.

Катя замолчала, чувствуя, как воздух становится гуще, влажнее. Листва шептала. Ветер, казалось, знал её имя. Где-то вдалеке заухал филин, и тени вздрогнули. Было ощущение, будто кто-то или что-то наблюдает.

— Этот мир… — прошептала она. — Он совсем другой.

Цукико медленно кивнула.

— Здесь правят драконы. Скрытые, могущественные. Есть деревни, где живут оборотни. Колдуны, умеющие вытягивать силу из песен. Есть духи леса, реки, ветра. А ещё — демоны из мира Тени. Их боятся все.

— И выживают как могут?

— И живут, как могут, — вздохнула Цукико. — Магия здесь… не игрушка. Она платит кровью, клятвами, болью. Даже бытовая. Зажги свет — и отдай воспоминание. Подогрей воду — и забудь вкус одного блюда. За всё — цена. И, госпожа, ты…

Она остановилась и повернулась к ней лицом.

— Ты не обычная. Та, прежняя… у неё едва хватало силы нагреть чашу с рисом. А ты — сорвала магическую печать и пробудила древнюю форму. Кицьуне — это не просто маг. Это… дух. Сущность. Ты теперь часть этого мира.

Катя смотрела на неё, на лес, на небо над головой.

— Знаешь, у нас говорят: «Влипла по уши». А я вот — влипла по хвосты.

Цукико рассмеялась впервые по-настоящему.

Их путь только начинался, но в этой ночи, под шепот леса, между мирами, они были не беглянками, не рабами, не жертвами. Они были свободны. И от этого — страшно и… впервые по-настоящему живыми.

Глава 3.

Глава 3 — Сказка на краю леса

Катя не ожидала, что тело может так ныть. Спина, бёдра, плечи — всё будто превратилось в мешок с сырым рисом. Даже хвосты — казалось, у них тоже были мышцы, и они возмущённо болели.

— Ты уверена, что мы не сбежали в горы? — пробурчала она, цепляясь за край корня и подтягиваясь наверх.

Цукико, пружинисто ступая по влажной листве, оглянулась с лёгкой ухмылкой:

— Горы будут позже. Сейчас только холмы и корни. Ты просто раньше была… как сказать… кукольной.

— А теперь?

— А теперь ты — очень живая. Усталость, пот, боль в коленях… Поздравляю, госпожа. Добро пожаловать в реальность.

Катя усмехнулась, отдуваясь. Ветер, несущий запах мокрого мха и хвои, приятно холодил разгорячённое лицо. Солнце уже клонилось к западу, и лес обретал мягкую, янтарную тень. Листья над головой шептали свои древние песни, а в глубине чащи раздавался звонкий лай — не собачий, но и не звериный.

Катя вздрогнула.

— Это кто?

— Лесные оборотни. Псы. Или волки. Не тронут. Это их территория, но моя семья с ними не воюет. Главное — не шуметь, — Цукико замедлила шаг, осторожно ступая на ковер из прошлогодних иголок.

Катя внимательно смотрелась вперёд. Сквозь густую листву показалась тропа, выложенная грубыми камнями, уводящая вниз, к свету. И там, в глубине ложбины, как будто из самой земли выросла деревня — крыши под мхом и соломой, дым из труб, круглые фонари у входов и изгороди из переплетённых ветвей.

Но больше всего впечатляло состояние тишины. Эта деревня жила, но не шумела. Лай был далёким, голоса — редкими. Здесь будто даже ветер говорил шёпотом.

— Мы почти пришли. Там — наш дом, — Цукико показала на домик у края, с вишневым деревом, пышно цветущим, хотя был уже конец весны.

Катя невольно замедлила шаг. Тепло в груди от вида этого дерева было почти болезненным.

На крыльце сидел старик — сгорбленный, седой, с костяной трубкой в зубах. У его ног — корзина с рыбой и миска для кошки. Он поднял глаза, и Катя увидела те же умные, тёплые глаза, что были у Цукико.

— Отец, — прошептала девушка. — Только… не пугайся, — она взяла Катю за руку.

Они подошли ближе. Старик встал. Долго смотрел. Потом медленно поклонился.

— Ты — дух её госпожи? — спросил он спокойно.

Катя вдохнула:

— Я… не совсем. Я из другого мира. Но душа девушки — больше не страдает. И я не враг. Я — Катька. Или… Екатерина.

Старик посмотрел на хвосты и уши. Кивнул.

— Хвосты — всегда к переменам. Добро пожаловать, Катька-Кицунэ. У нас место найдётся.

Из дома вышла женщина — сухонькая, с тонкими пальцами и ясным взглядом. Мать. Она ничего не сказала, только взяла Катю за запястье и повела внутрь.

---

Дом был мал, но чист. На полу — циновки, в углу — жаровня. Простые деревянные стены, потолочные балки, травы в пучках, сушащиеся под крышей. У каждой вещи — своё место. Катя тут же захотела: добавить света, сменить старые горшки, укрепить пол, принести мягкие подушки… Но промолчала.

За столом поставили рис, суп, немного солёной рыбы. Всё — просто, но удивительно ароматно. Катя почувствовала голод, как зверь. Поела медленно, стараясь не выглядеть жадной. А потом — уснула прямо у стены, на тёплой подушке, обняв хвосты.

---

На следующий день она проснулась от боли в мышцах. Каждая связка ныли, как после марафона. Солнце уже светило в окошко, и из леса доносились звуки топора и криков.

Катя встала, вздохнула, потянулась. Потом — расстелила соломенные маты, встала в первую позу тайцзи.

— Ну что, тело… Давай начнём жить.

---

Цукико застала её в полупозе журавля, одной ногой в воздухе, хвостами разметанными по ветру.

— Госпожа… ты что?

— Заряжаю чакры, укрепляю дух, лечу тело, прокачиваю выносливость. Короче — упражняюсь.

— У нас тут для этого дрова колют. Или воду носят.

— Вот научусь стоять в этой позе — и пойду носить. А пока пусть хвосты хотя бы не мешают балансировать.

— Если они начнут махать синхронно — ты взлетишь, — фыркнула Цукико.

— Не исключено. Тогда заведу чайный бизнес на доставке по воздуху.

Цукико рассмеялась, присаживаясь на корточки. В глазах её было то, что Катя уже начинала узнавать — надежда.

— Ты всё-таки странная.

— Я из другого мира. Нам там всем положено быть странными.

Они улыбнулись друг другу.

А в небе, в тени ветвей, что-то двигалось. Не птица. Не зверь. Что-то чёрное, огромное, с глазами, как ночное озеро. Оно наблюдало. И дышало.

Глава 4

Глава 4 — Имя, которого не было

— Я не могу звать тебя "госпожа", — произнесла Цукико тихо, разливая утренний суп из корнеплодов в глиняные миски. — Ты не она. Не та, прежняя. А имя «Катька»… ну, звучит немного как звук, когда кот спрыгивает с полки.

Катя рассмеялась, укутанная в старую мужскую хому — просторную накидку из плотной ткани, принесённую отцом Цукико.

— Что ты предлагаешь? Ки-цу-не-до-сама?

— Нет. Это звучит так, будто тебя будут звать на казнь или вызывать в храм. У духов — свои имена. Они берутся не с неба, а из… сути. Твоей.

Катя задумалась. Она всегда относилась к таким вещам с научным интересом — языки, корни, звучания. Но теперь… теперь имя вдруг казалось важным. Не просто слово, а ключ к новой жизни.

— Тебе идёт имя... Кадзуме, — вдруг сказала Цукико. — Оно звучит мягко, но с силой. «Кадзу» — гармония, «мэ» — прорастание, рост, глаз. Ты как росток после дождя. И глаз у тебя — острый. Вижу.

Катя — теперь Кадзуме — коснулась своей груди. Имя отзывалось, как шёпот под кожей. Оно подошло.

— Кадзуме… Звучит красиво. И правильно. Спасибо, Цукико.

— Ну наконец-то. А то я уж начала придумывать клички. Ещё бы чуть-чуть — и была бы ты Рыжая Беда.

— Эй!

Они рассмеялись.

---

Деревня Сэндзан-но-сато — маленькая, но живая, затаившаяся между холмами и лесами, как пригоршня тёплого риса под тканью. Люди здесь были осторожными. Незаметными. Некоторые, завидев Кадзуме, прятались. Другие смотрели с недоверием. Но родители Цукико — добрые, уважаемые — сказали: «Это гостья. Дух гор. Помогла спастись нашей дочери». И деревня — приняла. Медленно. Осторожно.

Первой, кого Кадзуме покорила, была старушка Ямаэ — глухая, почти слепая, но с нюхом, как у волка. Она шептала:

— От тебя пахнет пеплом, ладаном… и лисой. Ты опасна. Но не злая. Мне это нравится.

На следующий день Ямаэ притащила ей свою старую циновку для медитаций и пару смешных вязаных тапочек с ушами.

— Медитировать — не значит мёртвой быть, — шептала она. — Ты живая. Ты должна дышать телом.

---

Кадзуме начала тренироваться. Ранним утром, пока солнце только касалось горных вершин, она выходила на задний двор — ровную площадку между двумя соснами, где раньше сушили рис. Там она растягивала мышцы, стояла в йогических позах, дышала, двигалась, вспоминала каждое упражнение, что когда-то делала в спортзале, и теперь — в новом теле, в новом ритме.

Тело было… странное. Гибкое, но слабое. Мгновенно уставало, но быстро восстанавливалось. А главное — иногда слушалось не её, а внутреннюю силу. Хвосты, например, могли махнуть, сбив чашку, или дернуться от эмоций, которые она пыталась скрыть.

Цукико за этим наблюдала с доброй иронией.

— Ты похожа на лису, которая забыла, что она лиса.

— А я человек, который стал лисой, но всё ещё считает себя человеком, — парировала Кадзуме.

— Тогда ты опаснее всех. Потому что ты можешь выбрать, кем быть.

---

Быт деревни был скромен. Но Кадзуме, со своими знаниями и руками, тут же взялась за улучшения. Ей дали маленькую пустующую хижину рядом с прудом, и она с Цукико начали ремонт — из бамбука, ткани, найденных досок. Вместо мха — щепа. Вместо плетня — низкий каменный бордюр.

Она научила местных женщин делать глиняные фильтры для воды, подвесные сушилки для трав, предложила новые рецепты солений, которые вызывали сначала подозрение, а потом — зависимость.

— У неё язык как у ведьмы, — ворчала бабка Ямаэ, уплетая пятый кусочек солёного лотоса. — Но ведьма вкусная. Пусть живёт.

---

И всё бы ничего, но по ночам Кадзуме слышала дыхание. Не во сне. За деревней. За соснами. Там, в глубине леса, что-то следило. Не угрожающе, но внимательно.

И в одну из таких ночей, когда ветер приносил запах горькой хвои и дикой сливы, она вышла на крыльцо и тихо произнесла:

— Ты можешь показаться. Я тебя не боюсь.

В ответ — только шелест листвы.

Но среди ветвей, два глаза — зелёные, мерцающие, нечеловеческие — сверкнули и исчезли.

---

На следующее утро Цукико, подметая двор, спросила:

— Ты чувствуешь, да?

Кадзуме кивнула:

— Кто-то приходит. Смотрит. Очень близко.

— Лесной страж. Или не только. Может, дракон. У нас раньше говорили: когда дух входит в тело, драконы смотрят, чтобы он не сбежал. Как налоговая в твоём мире.

— Налоговая — это гораздо страшнее.

Они рассмеялись. Но в глазах Кадзуме всё же оставалось напряжение.

Ведь где-то за деревьями, в дыхании гор, в шепоте ветра, приближалась её судьба. И лисьи инстинкты это знали.

Глава 5.

Глава 5 — Крыло под луной

Лес был чужим даже для кицуне.

Кадзуме ступала босиком по мшистой тропе, где корни вспоминали древние шаги. Воздух был натянут, как струна — тишина вокруг казалась неестественной. Ни стрекота, ни пения, даже ветер умолк.

Она вышла в прогалину — и остановилась.

Пахло кровью. Магией. И чем-то ещё — острым, металлическим, как горячее железо в кузнице.

В центре поляны, между переплетённых деревьев, лежало существо. Огромное. Чёрное. Дыхание его было прерывистым, горячим. Крыло — разодрано, как старое знамя. Плеть из плотных жил и тёмной перепонки лежала на траве, покрытая багровыми пятнами.

И даже в этом — в боли, в крови, в обнажённой муке — было величие.

Он был прекрасен.

Чешуя — как полночь после грозы, глянцевая, слегка фиолетовая в отблесках луны. Грива — как тень от вспышки молнии. Он был драконом. Но не таким, каким она себе их представляла. В нём не было жестокости — только тяжесть силы и отчаяние.

Он приоткрыл глаз. Зрачок — вертикальный, зеленовато-золотой, как лист во время осеннего пожара.

— Не подходи, — его голос пронёсся внутри её черепа, не ртом, но напрямую, мысленно. Он был хриплым, выжженным, словно горел с изнанки.

— Ты ранен, — тихо сказала Кадзуме, не двигаясь. — И истекаешь кровью.

— Я тебя сожру.

— Постарайся. Но сначала позволь мне перевязать крыло.

Он зарычал. Слабо. Почти… жалобно. Потом закрыл глаза, как будто сдался.

Кадзуме подошла медленно. Одна из её хвостатых коснулась земли и тут же дёрнулась — магия дышала из каждой травинки. Её сила, вплетённая в ткань мира. Но и его — была такой же. Плотной. Первозданной.

Кадзуме опустилась на колени. Её руки действовали сами: из сумки она достала лечебные ткани, масло с деревенского склада и два свитка с символами бинтования. Один — тепло, другой — ускорение сращивания.

— У меня руки дрожат, — прошептала она. — Но я не могу тебя оставить.

Он не ответил.

Её пальцы коснулись края раны. Плоть пульсировала. Жар был сильнее любого лихорадочного жара. От неё отхлынула энергия — кровь, как будто приняла плату. Она увидела обрывки видений: копья, золото, стены, магический шторм.

— Ты сбежал… тебя предали?

Глаз вновь приоткрылся. В нём — боль и молчаливое "да".

Кадзуме приложила обе ладони к разорванному крылу, закрыла глаза и произнесла:

— Фураеру но юй, фукаку мусубу...
(Связь ветра, глубоко сплетённая...)

Магические символы вспыхнули на её коже. Они не были написаны — рожденные её голосом, они сами вырывались наружу, ложась в воздух. Крыло дернулось, но боль отступила. Сила прошла между ними — от лисицы к дракону.

Он вздрогнул.

— Кто ты, лиса с голосом древних?

Она молчала. Заканчивала перевязку. Её руки были в чешуе, крови, боли. Но это было правильно. Это было её место сейчас.

Когда всё было сделано, она села рядом. Не слишком близко. Хвосты разметались по земле.

— Я — Кадзуме. Я раньше была человеком. Потом стала рабыней. Потом духом. Теперь… я не знаю, кто я. Но мне кажется, ты тоже не знаешь, кто ты сейчас.

Он не ответил. Только дышал, тяжело. Ветер донёс запах гари, пепла и — впервые — моря.

Кадзуме сидела молча. Час. Может, больше.

И вдруг — дракон двинулся. Его форма… сменилась. Чёрное тело стянулось, сжалось, и перед ней оказался мужчина. Высокий, тонкий, с длинными чёрными волосами, босой, с каплями крови на виске и плечах.

Он был красив. Но не как человек. Его красота — жуткая, как лес в молчании.

— Ты спасла меня. Это долгая дорога, — сказал он.

— Не требую благодарности. Но если хочешь — научи меня, как выжить в этом мире.

Он долго смотрел ей в глаза. Потом прошептал:

— Меня зовут Рюноар. Это имя запрещено. Не произноси его вслух рядом с чужими. Оно несёт за собой войну.

Кадзуме кивнула.

— Тогда у нас с тобой много общего. Я тоже не совсем та, за кого меня здесь могут принять.

— Мы оба — чужие, — сказал он. — Но ты — горишь. Ты не просто дух. Ты носишь магию древних. И твой голос… он ломает печати.

Она почувствовала, как под кожей дрожит тепло. Не от смущения. От узнавания.

Он вновь стал драконом. Молча. Угрюмо. И исчез в ночи.

Но перед этим, на секунду, его крыло коснулось её щёки, как прикосновение благодарности.

---

А где-то в другом конце леса, магические охотники — люди в масках, обмотанные оберегами, нашли следы крови и знаки разрушения на поляне. Один из них хрипло сказал:

— Он всё ещё жив.

Другой добавил:

— И он не один.

Глава 6.

Глава 6 — Тот, кто потерял небо

Он не чувствовал крыло.

И это было даже не страшно — просто пусто. Так же, как тогда, когда умирала мать. Так же, как когда его взгляд прошёл мимо Императора, а тот произнёс приговор. Он не был ни шпионом, ни заговорщиком. Он был просто слишком сильным, слишком неудобным, слишком... верным.

Рюноар. Рождённый без титула, без права, без имени. В нём текла кровь золотого Императора, но рождён он был в боковом крыле гарема, от женщины, которую никто не называл по имени — только «драконка-скрипачка». Тихая, с тонким лицом и силой, что могла заварить воду, но не поднять бурю. Она научила его держаться в тени. Скрывать пламя. Дышать не полной грудью, а по счёту.

И он выжил.

Он выжил в бою, в столице, в императорской гвардии. Служил. Стал генералом. Не за титул, не за славу — за то, чтобы быть полезным. Чтобы в нём нуждались.

А потом — засадили. Прямо в лесу, во время зачистки границы. Он убил семерых. Восьмой — его заместитель, Кэцу — вонзил проклятое копьё ему в спину. Тот кивнул охотникам и сказал:

> — Мятежник. Он пал. Заберите тело.

Он сбежал. С крылом, рвущимся от боли. С позором на лбу. Без знамени. Без неба.

---

Он проснулся на рассвете. Боль отступила. Крыло ещё не восстановилось, но он мог двигаться. И дышать. Он слышал — рядом кто-то шевелится.

Он выбрался на поляну — осторожно. Беззвучно. Привык быть невидимым.

И увидел её.

Кадзуме стояла, вытянувшись в стойке журавля. Один хвост вился, другой ровно вытянут назад. Руки — как лепестки. Глаза прикрыты. Дышит глубоко, по счёту. Её тело двигалось не как у воина, а как у танцора или воина будущего.

Он смотрел — заворожённый.

— Что ты делаешь? — спросил он из тени.

Кадзуме вздрогнула, едва не потеряв равновесие. Потом — улыбнулась:

— Развиваю дыхание и гибкость. Тренируюсь. Мама меня учила. Это её утренние практики.

Он вышел на поляну. Босой. Без оружия. С лентой, перевязанной на груди. В его движениях не было угрозы, но была сила. Он медленно, почти неуверенно, стал копировать её позу.

— У нас учили иначе. Сила удара. Напряжение. Давление.

— А у нас — мягкость, вытяжение, поток. Но тело тоже укрепляется. А ещё — ум. Когда дышишь ровно, мысли — как зеркало воды.

Он посмотрел на неё, приподняв бровь:

— Ты — учёная?

— Нет. Просто… хочу выжить в новом теле. Оно хрупкое.

— Оно красивое.

Она смутилась. Но не отвела взгляда.

— А твоё — сильное. Но ты хромаешь.

— Не крыло болит. Память.

Они молчали.

Потом он сказал:

— Покажи ещё одну позу. И объясни, зачем она.

— Ладно. Эта называется "пробуждение тигра". Хотя в моём случае — "пробуждение лисы".

Он криво улыбнулся. Первый раз.

---

И с тех пор — каждое утро, Рюноар и Кадзуме тренировались вместе. Иногда молча. Иногда — перебрасываясь словами.

Он показывал ей как держать равновесие в движении, как быстро подхватывать вес тела. Она — как тянуть мышцы без боли, как медленно растягивать суставы.

Они стали зеркалами друг друга. Тело к телу. Ритм к ритму. Она научила его смеяться. Он — держать удар, даже не сжав кулак.

Цукико однажды прошептала:

— Ты, кажется, завела себе сторожа. Очень красивого сторожа.

— Он просто… потерян. Я знаю, как это — быть чужой в собственном теле.

— Но ты уже нашла своё место. А он?

Кадзуме посмотрела в сторону леса.

> — Его небо сожгли. Но может, он найдёт новое. Здесь.

---

Однажды, во время утренней тренировки, Рюноар остановил её движение рукой. Его пальцы коснулись её запястья — осторожно. Почти благоговейно.

— Ты дышишь… как горная река. В тебе жизнь. Даже если ты умерла однажды — ты не ушла.

Кадзуме почувствовала, как её дыхание сбилось.

Он смотрел на неё. Не как на лисицу. И не как на чужачку.
Как на своё будущее.
Но ещё не готовое.

И потому — отпустил.

Глава 7 .

Глава 7 — Дракон без неба

Деревня спала, укутанная в туман, как в саван. Всё вокруг было безмолвно — даже сверчки замолкли, будто природа затаила дыхание. Луна тонким серпом висела над лесом, прорезая небо, как лезвие.

А Рюноар не спал.

Он сидел у ручья, в стороне от домов, в тени старой сосны. Вода в ручье была холодной, как память. Его отражение смотрело на него не как на друга — как на обвинителя. Половина лица в тени, вторая — освещена призрачным светом. Как и он сам. Полукровка. Полувраг. Полуистина.

> «Ты был их мечом. А стал — брошенной ножницей.»

— Рюноар… — голос Кадзуме прозвучал тихо, как шаг лисы по мху. Она не приближалась — стояла, уважая его молчание. Но он сам жестом позвал её ближе.

— Ты хочешь услышать, кто я? — спросил он.

— Только если ты сам хочешь рассказать, — ответила она, присев рядом. Её хвосты свернулись у ног, словно пушистый плед.

Он посмотрел вверх, в небо, где туман танцевал между ветвей, и начал говорить.

---

Он родился в гареме — не золотом, а затенённом. Его мать — Саяри, драконка, бывшая наложницей, потом музыканткой. Её дар был слаб, но утончён. Она могла вызывать дождь одной мелодией флейты, настраивать струны сердца. Её полюбил сам Император, но не признал. И она не требовала.

— Мама никогда не стремилась к власти, — произнёс Рюноар. — Её магия была... внутрь. Она могла согреть, вылечить, утешить. А не разрушать. Меня она растила тайно — как нечто хрупкое. И научила — как прятать силу. Как не стать угрозой.

Когда он был ребёнком, он случайно расплавил медную чашу. Потом — заговорил с небом во сне. Его глаза начали светиться в темноте. Саяри испугалась.

Она увезла его в храм. Там, среди монахов, он жил до десяти лет, учась владеть дыханием, сдерживать жар.

— Я знал: если дам пламени выйти, меня сожгут первым. Потому я стал… холодным.

Потом его нашли. Он был слишком силён, чтобы его прятать. Император забрал его в столицу. Назначил солдатом. Потом — командиром. Потом — генералом гвардии.

> "Ты — мой клинок, не сын."

Так сказал отец.

Рюноар принял. Он служил. Без титула. Без дома. Без права на семью.

---

— А потом… был Кэцу. — Голос Рюноара стал жёстче. — Он был мне как брат. Но хотел титул. Хотел славу. Слишком долго жил в моей тени. Он отравил рапорт, подделал указы. Император поверил. И указал: изгнать.
Как слугу. Не как воина.

— А ты… — Кадзуме прикусила губу. — Ты ничего не сказал?

— Я присягнул на крови. Нарушить — значит сгореть. Ты же знаешь, как здесь работает магия.

Кадзуме кивнула. Здесь клятва — это не фигура речи. Это цепь, вырезанная из слов, символов и крови. Нарушить клятву — всё равно что разорвать собственную душу.

— И теперь ты в бегах? — тихо спросила она.

— Теперь… я никто.

Он замолчал. Смотрел в ручей. Потом — на неё.

— Только... когда ты перевязывала моё крыло… что-то внутри меня… стихло. Как будто впервые я дышу не ради службы. А просто… живу.

Кадзуме закрыла глаза. Дрожь прошла по позвоночнику. От его слов. От его дыхания. От того, что было между ними. Она не знала, что ответить, и просто… положила ладонь на его руку.

> — Я рядом.

В этот момент — туман завихрился. Из глубины леса доносился звук — не совсем шаги, не совсем магия. Что-то приходило. Искало.

Рюноар напрягся. Его кожа заискрилась. Он встал, готовясь к прыжку, даже без крыла. Но Кадзуме схватила его за запястье.

— Стой. Я попробую… защитить нас.

— Чем?

— Словами. Но не простыми.

Она закрыла глаза и заговорила, не голосом — дыханием. Тихо. Словно бы не звуками, а вибрацией собственной крови.

> "Му-суби но котоба, кицунэ но йуми,
Тайгэй о тодзэ, татакаи о киру.
Ару хито ва моэзу, моэру моно ва миэну."

> (Связующие слова, лук лисицы,
Закрой великое, отсекни вражду.
Тот, кто есть, — не горит,
А горящее — незримое.)

Вокруг них вспыхнул знак — в воздухе, как вспышка огня, символ в виде круга с лисьим хвостом, пересекающим спираль. Это был щит. Но не простой. Это была клятва. Её защита. Её слово.

И Рюноар почувствовал, как ниточка связала их. Её дыхание стало частью его. Её имя — теперь жило в нём.

Когда магический поиск пронёсся над поляной, он не нашёл ни дракона, ни духа. Только… тишину.

---

Они сидели долго. Он дышал её запахом. Она — его жаром.

— Ты ведь не знала, что это будет клятва? — спросил он, хрипло.

— Нет. Я просто хотела, чтобы нас не нашли. Чтобы ты остался жив.

Он смотрел на неё долго. Потом — осторожно — наклонился к её лбу и коснулся губами. Не как мужчина. А как тот, кто… признал её. В душе.

— Теперь я должен тебе жизнь.
— Нет, — сказала Кадзуме. — Ты просто со мной. Пока хочешь.

Глава 8.

Глава 8 — Там, где дышит земля

Утро пришло с запахом риса и дыма. Ветра почти не было, и над деревней клубился мягкий пар, как будто сама земля выдыхала в небо.

Кадзуме проснулась рано, как всегда. Но теперь к её тренировкам на заднем дворе присоединился ещё один постоянный участник.

— Колени держи мягко, ты мне не стул! — хмыкнула она, поправляя стойку Рюноара.

— В моих тренировках таких изысков не было, — пробурчал он, балансируя на одной ноге, пока его крыло дёргалось в полупрозрачной форме. — Мы били, рубили, дрались — и всё.

— А ты попробуй вот так, — Кадзуме изящно опустилась в позу «журавль на воде», вытянув руки и хвост.

Он едва не упал.

— Это не бой, это какое-то… издевательство.

— Это — гимнастика, — с улыбкой уточнила она. — А ещё способ не умереть от застоя магии.
Ты же хочешь летать снова?

Рюноар вздохнул, но послушался.

Сначала его движения были угловатыми, сдержанными. Но с каждым днём он мягчел. Он по-прежнему был похож на волка, загнанного в ловушку, но... уже с позволением на отдых.

---

Цукико быстро оценила нового соседа. Первые два дня молчала, а потом поставила перед ним чашку с густым супом и сказала:

— Если ты с ней — ты свой. Но не вздумай рычать. Здесь дети.

— Я не рычу без причины.

— Хм. Я видела, как ты на курицу смотрел.

— Это был интерес, не угроза.

— Ага. Ну, смотри, курицу не увлекись. Она яйценосная. Важная.

С тех пор между ними завязалось странное, но устойчивое перемирие.

---

Кадзуме тем временем нашла своё призвание.

Она обучала деревенских женщин новым способам соления и хранения овощей. Создала тканевые фильтры с угольной крошкой, и вода в деревне стала чище.

Старейшины не ворчали. Наоборот — начали приносить ей «подарки»: то редкую траву, то кусок древесной смолы, то сушёную рыбу.

— Ты нам не чужая, — сказал один из стариков. — От тебя пахнет духами, но ты с людьми. Это важно.

Однажды даже жрец из соседнего храма пришёл посмотреть на "лисий хвост во плоти". Сидел у их хижины, попивая чай.

— У тебя знак на плече. Он пробудился?

Кадзуме вздрогнула.

— Какой знак?

— Спираль с хвостом. Это древний род кицуне. Их почти не осталось. Таких знаков не бывает просто так.

Она соврала:

— Наверное, остаток магии от старой жизни. Я плохо помню.

Жрец кивнул. Но в его взгляде была настороженность.

---

Рюноар, восстанавливаясь, начал помогать мужчинам деревни. Сначала с заготовкой дров. Потом — с починкой крыши. Потом — с охраной. Его не принимали сразу. Но когда однажды он одним ударом остановил разбушевавшегося кабана, защищая юную послушницу, мужчины начали кивать ему при встрече.

— Твоя сила не пугает, если ты ею кормишь, а не давишь, — сказал старейшина. — Оставайся, пока ноги не станут крыльями снова.

---

А по ночам, в хижине у пруда, Кадзуме и Рюноар делили тишину. Они не касались друг друга, не говорили многого. Но его дыхание рядом с ней становилось всё мягче. А её сны — всё ярче. В них она видела золото и пепел, старинные свитки, и… белую лису, бежавшую рядом с чёрным драконом по звёздной траве.

— Ты веришь, что можно начать заново? — однажды спросила она.

— Только если ты не боишься заново умереть, — ответил он.

---

Но покой был зыбким. И однажды к деревне пришёл человек.

Он был в дорожной одежде, с маской в руке. Маг-наёмник. По виду — городской. Слишком ухоженный для этой глуши.

Он постучал в храм.

— Слышал, у вас тут духи. Один — лиса. Второй — то ли зверь, то ли вояка.

Жрец сказал, что ничего не знает.

— Хм. Ну что ж. Если встретите чёрного дракона, — сказал наёмник, поправляя руны на поясе, — передайте: за его голову дают золотой артефакт. И сердце лисы — в придачу.

И ушёл.

Но деревня запомнила.
И кто-то всё-таки в тот же вечер передал в лес:

> — Они ищут вас. Ищут за плату.

---

На закате Кадзуме долго сидела у пруда. Ветер шевелил её волосы, хвосты медленно подрагивали. Рюноар подошёл и сел рядом.

— Мы не можем здесь остаться.

Она кивнула.

— Но ещё несколько дней. Я хочу... построить сушилку для трав. Старики просили. И печь улучшить.

— Ты всё ещё строишь, даже когда мир рушится?

— Да, — улыбнулась она. — Потому что мир можно сложить снова. Если он тебе дорог.

Он смотрел на неё долго. Потом сказал:

— Тогда я с тобой. Пока ты строишь — я держу стену.

Глава 9.

Глава 9 — Лиса и камфорное дерево

В деревне, скрытой между еловыми холмами и старыми камфорными деревьями, жизнь шла по ритмам, которым следовали веками. День начинался с удара в храмовый барабан — глухого, низкого, как биение сердца земли. В этот час женщины выносили во двор сушёные травы, дети бежали к колодцу, а мужчины проверяли ловушки на оленей и борсуков.

Кадзуме научилась вставать ещё до барабана. Мир до рассвета — особенный: тени длиннее, запах воздуха сырее, всё ещё принадлежит снам. Именно тогда её хвосты были особенно чувствительны: дрожали от малейшего шороха, а в ушах звенели отголоски иных миров.

Она не любила называть себя хозяйкой или покровительницей, но деревенские уже смотрели на неё с уважением и суеверной почтительностью.

— Она же лисица, — шептали старухи. — Лисица небесная, у неё девять душ.

— Нет ещё, — отвечал один из старейшин. — Сейчас только три. Но если выживет — дорастёт.

— А дракон?

— У него глаз такой… Как у тех, кто видел небо с той стороны.

---

На седьмой день их жизни в деревне пришёл праздник Семи Огней — древнее торжество в честь духов-хранителей.

Цукико натянула на Кадзуме яркое юкато с вышитыми красными листьями клена, уложила волосы, прицепила к ним оберег из шёлковой ткани, чтобы отгонять злые мысли. Кадзуме смущалась — слишком всё это было ярко. Но в зеркале она себе понравилась.

Рюноар, облачённый в тёмно-синий хакама, стоял у ворот с видом крайне недовольного волка. Он не привык к таким одеждам — слишком мягкие, слишком "дышащие". Но она засмеялась, и он не смог не улыбнуться в ответ.

На площади разложили бумажные фонари, зажгли благовония с корицей и жасмином. Дети танцевали, а жрицы храма читали стихи древних кицуне о том, как лисы уносили души умерших в свои лисьи горы, где жили бессмертные.

> «Пусть хвост мой станет дорогой,
Пусть лапа — мостом над смертью…»

Среди пламени и ароматов Кадзуме почувствовала дрожь в теле — лёгкую, как касание когтя по коже. Магия вокруг густела. И вдруг ей показалось, будто в толпе мелькнул кто-то белоснежный. Лиса. Нет — мужчина. В кимоно, с лисьими ушами. И взглядом, как лёд в горах.

Но когда она повернулась — никого не было.

— Видела? — спросил Рюноар, заметив, как она побледнела.

— Там… был кто-то. Лиса. Но не из деревни.

Он стал напряжённым. Оглядел толпу, чуть прикрыл собой Кадзуме.

— Лисы не всегда добры. Даже если белые.

Она кивнула, но внутри всё дрожало. Этот взгляд… был слишком знакомый. Как будто он знал её до того, как она попала в этот мир.

---

Позже ночью, когда фонари потухли, а деревня легла спать, Кадзуме не могла уснуть.

Она вышла во двор, дыша ночной влагой, чувствуя, как камфорное дерево скрипит где-то неподалёку. Его ветви были словно когти, а кора хранила память поколений.

И тогда она услышала музыку. Звонкую. Странную. Как будто кто-то играл на флейте, сделанной из ветра.

Она пошла по звуку. Мимо храма. Мимо ручья. К поляне, где однажды лечила крыло Рюноара.

И там — стоял он.

Белоснежный. С девятью хвостами. Его кимоно развевалось, как дым. Лицо — юное, но глаза были как у столетнего воина. Он смотрел прямо на неё.

> — Наконец-то ты проснулась… настоящая.

— Кто ты?

— Тот, кто будет рядом, когда ты забудешь, кто ты есть. И тот, чью силу ты позовёшь, когда не останется никого.

— Это… сон?

Он подошёл ближе. Не касаясь земли.

> — Ты кицуне, дитя. Но ты ещё не стала собой. В тебе горит не только огонь рода… но и его проклятие.

> Ты выбрала дракона. Но помни — лиса всегда возвращается к себе.

И с этими словами он исчез. Как огонь в рисовой бумаге.

---

Кадзуме проснулась у себя, дрожа. Лоб был мокрым, но руки были в угле и золоте — следы магии сна.

Рюноар уже был на ногах, стоял у двери, в напряжённой позе.

— Ты не спала. И ты пахнешь лисьей магией.

— Мне снился… кицуне. Белый. Он знал меня.

Он не спросил, кто это. Он просто сел рядом.

— Я прослежу, чтобы тебя не тронули. Ни духи, ни наёмники, ни даже твоя собственная кровь.

Она посмотрела на него. В его глазах была не ревность. Не страх. А вера. Как будто, даже если её разорвут девять хвостов, он всё равно останется.

И тогда она прошептала:

— Останься со мной этой ночью. Не как защитник. Просто… рядом.

Он кивнул.

---

А в этот же час в другой части леса охотники обсуждали следующую вылазку.

— Их больше, чем двое, — сказал маг. — Я чувствую старую силу. Кто-то охраняет её.

— У тебя был сон?

— Нет. Был знак. Камфорное дерево… проснулось.

Глава 10.

Глава 10 — В путь сквозь дикое

Туман в это утро был особенно густым. Казалось, он соткан не из пара, а из невысказанных слов, тревог и предчувствий. Над храмом не били барабаны. Только ветер стонал в узких проулках, словно знал — пришло время расставаний.

Кадзуме стояла на пороге, обнимая Цукико. Та держалась изо всех сил, но руки её дрожали.

— Госпожа… прости. Я не могу пойти.

— Ты не должна, — шептала Кадзуме. — Твои родители. Они — твой дом.

— А ты?

Кадзуме не ответила. Вместо этого вложила в руку служанки свёрток — мешочек с серебряными иглами, мазью из трав и тонкую золотую цепочку с выгравированной спиралью — символ рода кицуне.

— Ты больше не рабыня. Никогда.

Цукико сжала кулон и опустила голову, чтобы никто не видел её слёз.

— Лиса всегда вернётся к тем, кто её любил, — сказала она тихо. — Я подожду.

---

У деревни их провожали молча. Только старейшина встал с посохом и сказал:

— Ваш путь лежит за гранью карт и дорог. Там, где живёт первозданная магия, где даже духи боятся смотреть в зеркало. Мы не можем вас защитить. Но вы — не пустые.

Он подошёл к Кадзуме и провёл по её лбу влажной кистью с травяным отваром, оставив знак-лист — благословение лисы.

— Ты не просто дух. Ты — начало.

Он сделал поклон и отступил.

---

Трое ушли в туман.

Кадзуме — в дорожном плаще, со спрятанными хвостами и тёплой торбой через плечо.
Рюноар — с обмотанным крылом, суровый и немногословный.
А третий — Белый — шёл, будто скользил по воздуху. Его звали Широцуки, имя он сказал, как звук ветра: почти неслышно.

— А ты всегда такой молчаливый? — спросила Кадзуме на третий день пути, когда они разбивали лагерь под старой сосной.

Широцуки посмотрел на неё. Его глаза были не голубыми — они были цветом инея на камне, и в них жила древняя тоска.

— Я слышу, как этот лес говорит. Если я буду говорить сам — он замолчит.

Рюноар усмехнулся, но не сказал ничего. Он с подозрением наблюдал за кицуне, будто чувствовал в нём нечто… опасное.

---

Лес менялся.

Сначала это был просто путь — мох, ветви, шорох. Потом появились голоса, едва различимые — будто лес сам вспоминал, что был когда-то живым.

— Не смотрите на отражения, — тихо предупредил Широцуки. — В этих местах зеркальные лужи могут показать не вас, а того, кем вы не стали. И заманить туда, где вы растворитесь.

Ночью они шли по мосту из веток, проложенному над ущельем. Внизу текла река Пяти Снов — древняя, полная магии.

— Один шаг в воду — и ты проживёшь свою жизнь заново. Но вернёшься — не собой, — сказал Рюноар глухо.

Он знал эти места. В юности его учили картам магии, но даже тогда — дикие земли называли священным безумием.

---

На четвёртый день путь стал тяжелее.
Кадзуме уставала. Тело болело от долгой ходьбы. Плечи ныли от торбы, которую она не давала никому нести. Ведь в ней — всё её настоящее.

— Поговори со мной, — прошептала она вечером, обращаясь к лесу. — Скажи, что мы идём туда, где нас примет земля.

И в этот момент на ветке появилась огненная лисичка — маленькая, с переливающимся пламенем вместо шерсти.

Она прыгнула на землю, обвилась вокруг её ног и исчезла, оставив запах корицы.

— Это знак, — сказал Широцуки. — Река крови признала тебя. Ты готова к первому шагу.

— Какому?

Он не ответил. Только взгляд его стал мягче. А в полночь Кадзуме увидела, как он стоит босиком на воде, и его девять хвостов — как шлейф света, уходят в небо.

---

На пятый день путь прервался. Деревья стали редкими. Перед ними распласталась долина камней, среди которых стояли руины. Старый храм. Опалённый. Заросший. Заброшенный.

— Это… лисье святилище, — прошептала Кадзуме. — Я читала об этом.

Широцуки посмотрел на неё пристально:

— Здесь ты должна пройти признание рода. Без него мы не сможем дальше.

— Что я должна сделать?

— Войти. Одна. И выйти.

— А если не выйду?

— Тогда ты была чужой.

Рюноар сжал кулаки.

— Мы не отпустим тебя туда одну.

— Это нельзя нарушить, — холодно сказал кицуне. — Ни шагом, ни взглядом.

Кадзуме вздохнула.

— Тогда я пойду. Я пришла сюда не ради того, чтобы убегать.

И вошла в храм.

---

А храм встретил её не молчанием, а песней.

Внутри было не пыльно, а живо. Камни дышали. На стенах — тексты, на которых пульсировала магия. Образы её прошлых жизней, незнакомых имён, её лисья форма в разном возрасте.

И голос.

> — Ты проснулась, дитя рода. Но ты ещё не кицуне. Только оболочка.
Ты была вольна. Теперь — будь выбором.

Из пола поднялось зеркало. В нём — не Кадзуме. А девушка без хвостов. Катерина. Археолог. Простая. Настоящая.

> — Оставь её. Или останься в ней.

Она закрыла глаза. И прошептала:

— Я… обе. И я выберу быть собой. Новым собой.

Магия вздрогнула. Зеркало раскололось.

---

Она вышла из храма на рассвете. С одним новым хвостом — четвёртым. Он был серебристым. Светился.

Широцуки склонил голову.

— Твой путь открыт.

Рюноар молча подошёл и обнял её. Сильно. Без слов.

Она прижалась к нему, и впервые за долгое время — не чувствовала себя одинокой.

Глава 11.

Глава 11 — Лисья кровь и драконье молчание

Лес, через который они шли теперь, был другим. Не просто диким — чужим. Здесь деревья были кривыми, как будто пытались сбежать от корней. Камни пели. Воздух был горьким от старой магии, и всё вокруг будто смотрело на них, затаив дыхание.

На третий день скитаний по этой земле Кадзуме упала.

Она просто оступилась, и боль пронзила лодыжку, пока резкий камень рванул ткань и кожу.

Рюноар бросился к ней первым. Широцуки шёл позади и остановился без суеты, словно знал, что это случится.

— Нога, — выдохнула она, — я неудачно… чёрт…

— Тише, — Рюноар уже смазывал мазью из своей походной сумки. — Это не опасно. Но идти придётся медленно.

— Простите, — тихо сказала она. — Просто… всё смешалось. Я ведь до сих пор не всё помню.

Широцуки присел напротив, и его девять хвостов медленно разложились вокруг, как лепестки цветка.

— Это не удивительно. Лисья душа редко помнит себя полностью, если рождается во второй раз.

— Во второй?

— Иногда... в третий. Четвёртый. Твой случай особенный. В твоём взгляде — чужой мир.

Она стиснула кулак, потом медленно подняла глаза.

— У меня была болезнь. Я… очнулась, и многое исчезло. Иногда я чувствую, что знала больше, чем умею.

Он кивнул.

— Возможно, ты прожила жизнь, которую забрали у тебя. Магия так не любит долгов. Она возвращается.

Рюноар молчал. Но Кадзуме поймала, как он взглянул на неё — с неожиданной тревогой.

---

Когда они остановились на ночлег у каменного лотосного пруда, Кадзуме осторожно уселась рядом с костром, укрыв ногу.

— Я хочу знать правду, — сказала она. — Про ваш мир. Про… кицуне. Про женщин. Про всё, что здесь прячут за шелками и тишиной.

Широцуки долго молчал. Потом начал говорить:

— Давным-давно миром правили духи и кланы, связанные с ними кровью. Кицьуне, тэнгу, змеерождённые, снежные духи… У каждого была своя земля, свой лес, своя магия. Мы жили не богаче, не беднее. Но свободно.

— А потом? — шепнула она.

— Пришли люди. Со сталью. С иероглифами. С клятвами, которые ставили магию в цепи. Они начали с договоров. Потом — с убийств.

Рюноар смотрел в огонь. Не мешал.

Широцуки продолжил:

— Род кицуне был уничтожен почти весь. Нас сожгли в храмах. За живые хвосты давали золото. Наши зеркала разбивали, детей топили, взрослых превращали в рабов-оберегов при домах знати.

— Ты выжил?

— Моя мать… отдала мне последний хвост. И умерла, пока я бежал. С тех пор я не ношу её имя. Только пепел на внутреннем крае уха.

Кадзуме прижала руку к губам. Она чувствовала, как в груди свернулся ком. Но он не позволил жалости коснуться себя.

— Женщины в Империи, — продолжил Рюноар, — считаются низшими. Магия — мужская прерогатива. Женщина может быть только проводником, носителем, игрушкой.
Но за Стеной есть другие земли. Там, где живут потомки духов, всё иначе.

Широцуки кивнул.

— Там женщину слушают, если у неё хвост. Или если она может наслать дождь. Или если она — не боится смотреть в глаза лесу.

---

Кадзуме долго молчала. А потом заговорила:

— У нас… в моём прошлом мире… тоже были века, когда женщин сжигали за слово. За взгляд. За знание. Но мы прошли это. Мы боролись.

Она смотрела в огонь.

— Я не могу изменить всё. Но я не останусь в этом мире просто вещью. Я буду собой. А кто хочет — пусть идёт рядом. А кто нет — не мешайте мне.

Рюноар посмотрел на неё. Широцуки — тоже. Но не было в их взгляде насмешки. Только понимание.

— А ты думала, — сказал Рюноар с лёгкой усмешкой, — что мы тебя просто провожаем?

— Мы идём туда, куда и ты, — добавил Широцуки. — За Стену. В Дикие земли.

— Они… за Стеной?

— Всегда были. Стена — это не граница. Это клетка для тех, кто забыл, как дышать.

---

Той ночью Кадзуме снова снился лес.

Но не страшный. Цветущий. Ветви — с цветами сакуры. По тропинке шёл величественный лис в белом хитатацэ. А за ним — женщина с серебряными волосами и крыльями из света.

Они подошли к ней. Лис сказал:

> — С тобой вновь заговорили легенды. И однажды ты сама станешь легендой.

> — Но запомни: даже великая душа может забыть себя, если слишком долго будет одна.

Она проснулась в утре, полном росы, и в голове её звучал один старый японский стих:

> "Когда цветёт вишня — дух возвращается.
Когда пылает хвост — восстаёт род."