Кавказский отчим. Девочка монстра

Глава 1

Арина

Смерть пахнет дешёвыми гвоздиками и разбитыми мечтами.

Я стою у края могилы и чувствую, как моя жизнь рассыпается в прах вместе с телом бабули. Дождь хлещет по лицу, смывая тушь, которую я наносила утром дрожащими руками. Хорошо. Пусть смывает всё — макияж, надежды, иллюзии о том, что у меня есть будущее.

Восемнадцать лет. Восемнадцать чертовых лет я думала, что знаю, как устроен мир. Что буду учиться в университете, работать, жить как нормальные люди. А теперь у меня есть только чёрное платье, которое мне мало, и тридцать тысяч рублей — всё наследство.

— Соболезную, дорогая, — бормочет очередная тётка, сжимая мою руку липкими от слёз пальцами. — Елена Петровна была святой женщиной.

Да, была. Единственным светлым пятном в этом гребаном мире. А теперь её нет, и я одна среди чужих людей, которые смотрят на меня с жалостью.

— Арина.

Голос разрезает воздух, как лезвие по коже. Низкий, хриплый, с горским акцентом. Я поворачиваюсь и замираю.

Мужчина. Высокий, широкоплечий, в дорогом чёрном костюме. Типичный кавказец — смуглая кожа, резкие скулы, квадратная челюсть, нос с лёгкой горбинкой. Тёмные волосы зачёсаны назад, на висках серебристая проседь. Глаза чёрные, холодные, безжалостные. Глаза человека, который привык брать то, что хочет, и не слушать возражений.

Я его никогда не видела. Уверена. Такого мужчину невозможно забыть.

— Кто вы? — шепчу я, и мой голос звучит жалко.

— Камран Байрамов, — представляется он с явной неохотой. — Муж твоей матери.

Удар. Прямо в солнечное сплетение.

— Что? — выдыхаю я. — Какой муж? Мама в коме!

— Была в коме, — поправляет он холодно. — Ира умерла вчера вечером.

НЕТ. Это не может быть правдой. Мама не могла умереть, не приходя в сознание. Я должна была её увидеть, поговорить с ней, хотя бы раз в жизни...

— Вы лжёте! — кричу я, и мой голос эхом разносится по кладбищу.

— Я не лгу, — отвечает он ровно, без эмоций. — И не повышай на меня голос.

Его тон такой властный, такой привычный к подчинению, что я инстинктивно замолкаю. А потом взрываюсь от злости.

— Да кто вы такой, чтобы мне что-то запрещать?! — визжу я. — Я вас в глаза не видела!

— Теперь увидела, — сухо отвечает он. — И привыкай. Согласно завещанию твоей матери, я твой опекун до двадцати одного года.

Мир вокруг меня сжимается до размера булавочной головки.

— Какой нахрен опекун?! Мне восемнадцать!

— И что? — он смотрит на меня как на надоедливого ребёнка. — Думаешь, совершеннолетие автоматически даёт тебе мозги?

— У меня есть мозги!

— Где? — насмешливо спрашивает он. — Покажи. У тебя есть деньги? Работа? Место, где жить? Хоть какие-то полезные навыки?

Каждый вопрос — как пощёчина. Я сжимаю кулаки до боли.

— Это временные трудности...

— Это твоя реальность, — обрывает он меня. — Ира очень просила меня о тебе позаботиться. Я дал слово умирающей женщине.

— Вам плевать на меня! — взрываюсь я. — И на мою мать тоже было плевать!

Что-то меняется в его лице. Становится жёстче, опаснее.

— Мать, которая три года скрывала от мужа существование собственной дочери? — холодно спрашиваю я. — Которая ни разу тебя не навестила, не позвонила, не прислала денег? А вот мне о тебе придётся заботиться, нравится мне это или нет.

— Ну и что вы собираетесь со мной делать? — язвлю я. — Посадить на цепь?

— У меня есть дом. Будешь там жить. Еда, одежда, крыша над головой — всё, что положено.

— А взамен?

— Взамен будешь вести себя прилично и не доставлять проблем.

— А если буду доставлять?

Он смотрит на меня долго, оценивающе. В его взгляде нет ни капли тепла.

— Тогда мне придётся принять меры.

— Какие меры?

— Увидишь, если заставишь.

Гроб бабули опускают в землю, и я слышу глухой стук земли о крышку. Окончательный звук. Звук конца всего, что было мне дорого. Мне плохо мое сердце выворачивает наизнанку, оно кровоточит от боли и хочется зарыдать. Но рядом этот ублюдок и при нес я рыдать не собираюсь. На душе пусто и холодно. А еще страшно. Мать тоже умерла…И кто у меня теперь есть? Вот этот гад?

— У меня нет выбора, — шепчу я.

— Нет, — соглашается он без сочувствия. — Нет выбора.

— Ненавижу вас.

— Мне всё равно.

Эти три слова ранят больше любой пощёчины. Мне всё равно. Я ему просто безразлична. Зачем тогда? Насрать на какие-то обещания!

— Пойдём, — приказывает он, беря меня за локоть.

Его рука большая, жёсткая, и от неё исходит тепло. Я дёргаюсь, пытаясь освободиться, но он не отпускает.

Глава 2

Арина

Я просыпаюсь в чужой постели, в чужом доме, и на мгновение не понимаю, где нахожусь. А потом память обрушивается лавиной: бабуля мертва, мама мертва, а я — пленница человека, который называет себя моим опекуном и отчимом.

Солнце светит в огромные окна, за которыми простирается идеально ухоженный сад и чертов забор с колючей проволокой. Красота и тюрьма в одном флаконе.

Часы на тумбочке показывают половину седьмого. Завтрак в семь. Он предупредил, чтобы я не опаздывала.

А что, если опоздаю? Что он мне сделает — отшлёпает? Поставит в угол?

Идея проверить его границы кажется всё более заманчивой.

Я намеренно медленно принимаю душ, возюсь с одеждой, крашусь. Пусть ждёт. Пусть злится. Может, тогда поймёт, что я не какая-то покорная овечка, которой можно командовать.

В столовую спускаюсь в четверть восьмого. Камран сидит во главе стола с газетой и чашкой кофе. Даже не поднимает глаз, когда я вхожу.

— Доброе утро, — говорю я вызывающе.

— Опоздала, — констатирует он, не отрываясь от газеты.

— На пятнадцать минут. Подумаешь.

Теперь он поднимает взгляд. Холодный. Раздражённый. Камран выглядит ещё более суровым утром — резкие черты лица словно вырублены из камня.

— Садись. Ешь.

— А если не хочу?

— Тогда не ешь. Но следующий приём пищи будет только в обед.

Наглость! Я сажусь за стол, демонстративно игнорируя еду. Хочу посмотреть, что он будет делать.

Он ничего не делает. Просто читает газету и пьёт кофе. Словно меня здесь нет.

— Вы меня игнорируете? — не выдерживаю я.

— Ты опоздала, капризничаешь и ведёшь себя как избалованный ребёнок, — отвечает он, не поднимая глаз. — Зачем мне тратить на это время?

— Я не ребёнок!

— Ведёшь себя как ребёнок — получаешь соответствующее отношение.

Я встаю так резко, что стул чуть не падает. Мои волосы разлетаются, глаза явно сверкают от злости.

— Пошли вы к чёрту! Не буду терпеть такое отношение!

Наконец-то он откладывает газету. Смотрит на меня с таким выражением, словно я — назойливая муха.

— Зарема! — окликает он.

В столовую входит экономка.

— Да, Камран?

— Арина завтракать не будет. Убери всё.

— Но...

— Убери, — повторяет он железным тоном.

Зарема начинает убирать тарелки, и я понимаю — он серьёзно. Реально оставит меня без еды из-за каких-то пятнадцати минут опоздания.

— Хорошо! — кричу я. — Буду есть!

— Поздно, — спокойно отвечает он. — Момент упущен.

— Что за дебильные правила?!

Он встаёт, подходит ко мне. Высокий, широкоплечий, нависает сверху как горная скала. Кто он? Дагестанец? Очень смуглая кожа, резкие, но красивые черты лица, нос с лёгкой горбинкой. Тёмные волосы зачёсаны назад, на висках серебристая проседь. Глаза чёрные, как горная пропасть, и в них нет ни капли тепла. Только холодная мужская власть, которая не терпит возражений.

— Правила простые, Арина. Завтрак в семь. Обед в час. Ужин в семь вечера. Опоздания не допускаются.

— А если я заболею? Если у меня будут дела?

— Какие дела? — усмехается он. — Ты никуда не ходишь. Не работаешь. Не учишься. Твоё единственное дело — быть вовремя на приёмах пищи.

— Не учусь? — взрываюсь я. — А как же университет? Как же моё будущее?

— Твоё будущее сейчас здесь. В этом доме.

— До двадцати одного года? А потом что?

Он пожимает плечами с безразличием, которое ранит больше любых слов.

— Потом видно будет.

— Вы же обещали маме позаботиться обо мне!

— Забочусь. Крыша над головой, еда, одежда. Больше тебе ничего не нужно.

Я смотрю на него и понимаю — ему плевать на меня. Совершенно плевать. Я для него досадная обязанность, от которой он хочет избавиться как можно быстрее.

— Ненавижу вас, — шепчу я.

— Взаимно, — холодно отвечает он.

Удар. Прямо в сердце. Он даже не пытается быть вежливым.

— Тогда зачем меня взяли?

— Потому что дал слово. А я всегда держу слово.

— Даже если это слово вам в тягость?

— Даже тогда.

Он поворачивается, собирается уйти.

— Подождите! — окликаю я. — У меня есть вопросы!

— Слушаю, — говорит он, не оборачиваясь.

— Можно мне позвонить друзьям? Сказать, что я в порядке?

— Нет.

— Почему?

Глава 3

Арина

Прошла неделя. Семь дней в золотой клетке Камрана Байрамова, и я схожу с ума от скуки.

Режим железный: завтрак в семь, обед в час, ужин в семь вечера. Между приёмами пищи — библиотека, сад под присмотром охраны или моя комната. Никаких друзей, никаких звонков, никакой жизни.

А он... он словно забыл о моём существовании. Появляется только на завтраках и ужинах, читает газеты, отвечает односложно на мои попытки разговора. Я для него — назойливая муха, которую приходится терпеть.

И знаете что? Меня это бесит.

— Зарема уже убрала завтрак, — говорит он спокойно, когда я спускаюсь вниз. Пять минут опоздания. Пять гребаных минут. Я в душе не заметила.

— Пусть принесёт новый.

— Не принесёт.

— Почему?

— Потому что я сказал не приносить.

Я смотрю на него, не веря своим ушам. Он реально оставит меня без еды из-за каких-то пяти минут? Ладно в первую встречу, но сейчас?

— Вы серьёзно?

— Абсолютно.

— Это садизм!

— Это дисциплина, — поправляет он, возвращаясь к планшету. — Чего тебе не хватает.

Что-то внутри меня взрывается. Неделя унижений, безразличия, жизни по его дурацким правилам — и всё. Мне хватит.

— Знаете что? — говорю я, подходя к столу. — Идите к чёрту со своей дисциплиной!

Хватаю его чашку с кофе и выливаю содержимое ему на рубашку.

Время останавливается.

Камран медленно поднимает глаза. В них больше нет холодного безразличия. Есть что-то тёмное, опасное, первобытное. Что-то, что заставляет мое сердце колотиться как бешеное.

— Что ты сделала? — спрашивает он тихо.

Слишком тихо.

— То, что должна была сделать неделю назад, — дерзко отвечаю я, хотя руки предательски дрожат.

Он встаёт. Медленно. Движется как большая кошка — плавно, бесшумно, смертельно опасно. Тёмные пятна кофе расползаются по белой рубашке, но он словно не замечает.

— Арина, — произносит он моё имя так, что у меня мурашки бегут по коже. — Ты только что совершила очень большую ошибку.

— Да? — выдыхаю я, отступая назад. — И что вы мне сделаете? Накажете как непослушную девочку? Дадите по попе?

Что-то меняется в его лице. Глаза темнеют, ноздри раздуваются. Он делает шаг вперёд, и я замечаю, как его джинсы стали заметно теснее в области паха.

— Хочешь узнать?

Я продолжаю пятиться, пока не упираюсь спиной в стену. Он подходит вплотную, упирается ладонями в стену по обе стороны от моей головы. Я в ловушке между его руками, чувствую тепло его тела, запах кожи и того самого кофе, которым его облила. Что-то горячее и тягучее разливается внизу живота, заставляя сжать ноги. Мурашки бегут по коже, соски напрягаются под тонкой тканью футболки.

— Ну? — шепчу я, запрокидывая голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Чего ждёте?

Его взгляд скользит по моему лицу, останавливается на губах, опускается к шее, где бешено пульсирует кровь.

— Ты не представляешь, с чем играешь, девочка.

— Я не девочка!

— Нет? — его голос становится хриплым. — Тогда кто ты?

— Женщина!

— Докажи.

Мир сжимается до размеров пространства между нами. Я вижу золотистые искорки в его тёмных глазах, чувствую его дыхание на своей коже. Моё сердце колотится так громко, что он наверняка слышит. Между ног пульсирует влажное тепло, и я надеюсь, что он не замечает, как часто я дышу.

— Как? — шепчу я.

Вместо ответа он наклоняется ко мне. Его губы почти касаются моих, и я чувствую, как моё тело предательски отзывается на близость.

Дыхание сбивается, кожа горит, внизу живота всё сжимается и пульсирует от нестерпимого желания. Я вижу, как напрягается его челюсть от внутренней борьбы.

— Камран... — срывается с моих губ.

Он замирает, услышав своё имя. А потом резко отстраняется, словно очнувшись от наваждения.

— Чёрт, — выдыхает он, проводя рукой по волосам.

Я стою у стены, дрожу всем телом. От страха? От возбуждения? Не понимаю.

— Что... что сейчас было? — шепчу я.

Он поворачивается ко мне спиной, опирается руками о стол.

— Херня, — говорит он жёстко. — Чёртова ошибка. Убирайся в свою комнату, — приказывает он.

— Но...Я хочу есть!

— Немедленно!

Выбегаю из столовой, чувствуя как щеки разрывает от прилива крови. .

Камран

Я стою в столовой, смотрю на закрывшуюся за ней дверь и понимаю — я облажался. Серьёзно облажался. Эрекция до сих пор не спадает, джинсы натянуты до боли. Стоит закрыть глаза, как я снова вижу её лицо, чувствую запах её кожи, слышу то, как она произнесла моё имя.

Глава 4

Арина

Кошмары приходят в третью ночь после моего побега.

Но не те кошмары, которых я ожидала. Не о смерти, не о страхе. А о нём. О Камране Байрамове и том, как он смотрел на меня.

Я просыпаюсь с криком, вся в поту. Во сне он снова прижимал меня к стене, смотрел на мои губы тем голодным взглядом. И между нами было что-то электрическое, опасное, запретное.

Сижу в кровати, тяжело дышу и понимаю — я схожу с ума. Три дня он меня игнорирует. Три дня холодного безразличия, словно того момента с кофе не было.

И это бесит меня больше, чем его равнодушие в первые дни. Тюремщик, убийца, ублюдок. Что у него было с моей мамой? Он свел ее с ума так же быстро как и меня? увидела и все. И убить хочется и род ним оказаться. А еще...

Потому что теперь я знаю — под этой маской безразличия скрывается что-то другое. Что-то, что заставляет его избегать меня.

Стук в дверь. Тихий, осторожный.

— Арина? — голос Камрана за дверью.

Значит, он всё-таки слышал мой крик. Интересно.

— Входите, — говорю я, стараясь звучать сонно.

Дверь открывается, и он входит. На нём только тёмные спортивные штаны, торс голый. В приглушённом свете луны я вижу рельефные мышцы груди, шрамы на плечах. Грубоватые, но такие идеально красивые кавказские черты ещё более резкие в полумраке.

Красивый мужчина. Опасно красивый.

— Что случилось? — спрашивает он, останавливаясь у двери.

— Дурной сон, — отвечаю я, потягиваясь.

Ночная рубашка задирается, обнажая бёдра. Вижу, как его взгляд на секунду задерживается на моих ногах, а потом резко в сторону.

— О чём был сон?

— О похоронах, — лгу я. — О том, что все ушли, а я осталась одна. У могилы...

Он кивает, принимая объяснение. Но не уходит.

— Хочешь воды?

— Не хочу воды, — отвечаю я, встав с кровати.

Подхожу к нему, босыми ногами по холодному полу. Останавливаюсь близко, но не вплотную. Просто смотрю на него снизу вверх.

— Хочу, чтобы вы остались.

— Зачем?

— Боюсь, что кошмар вернётся. Раньше бабушка со мной оставалась.

Это правда. Только кошмар не о похоронах.

— Арина...

— Что?

— Я не няня. И не твоя бабушка.

— Знаю. Вы мужчина, который убивает людей.

Что-то меняется в его лице. Становится жёстче.

— И тебя это не пугает?

— Должно?

— Нормальную девочку — да.

— А я ненормальная!

Он смотрит на меня долго, изучающе. Вблизи его глаза настолько красивые, что дух захватывает. Золотистые крапинки, длинные ресницы. Большие, бархатные, обжигающие. В них столько обещания омута срасти, греха, темноты.

— Не знаю. Что ты вообще за человек?

— А вам интересно?

— На хрена мне это? Хотя, было б неплохо понять, что творится в твоей голове.

Я улыбаюсь. Впервые за три дня он проявляет ко мне хоть какой-то интерес.

— Я девочка, которая выросла без родителей. Которая привыкла рассчитывать только на себя. Которая не боится сильных мужчин.

— Должна бояться.

— Почему?

— Потому что сильные мужчины ломают маленьких девочек.

— А если маленькая девочка не такая уж маленькая?

Он усмехается, но без тепла.

— Тебе восемнадцать. Ты ребёнок.

— В восемнадцать ваши горянки уже троих детей рожают.

— Мои горянки знают своё место.

— А я не знаю?

— Ты даже не представляешь, где находишься. Не то, что не знаешь своего места. Но я тебе его покажу.

Он поворачивается, собирается уйти. И я понимаю — сейчас или никогда.

— Камран, — окликаю я.

Мы как будто оба вздрагиваем от звука его имени. Камран...как красиво оно звучит в темноте и в тишине.

— Что?

— Вы смотрели на меня...когда я пролила коые наклонились ко мне. Что вы хотели сделать?

Он останавливается. Медленно поворачивается ко мне.

— Не твоё дело.

— Хочу знать.

— Зачем?

— Интересно...это ведь меня касается!

Слова вырываются сами собой. Честные, незащищённые.

Камран смотрит на меня, и что-то меняется в его глазах. Становится темнее.

— Арина...

— Что?

Глава 5

"Меня не привлекают малолетки."

Эти слова врезались в память, как раскалённое клеймо. Каждый раз, когда я их вспоминаю, что-то болезненно сжимается в груди, перехватывает дыхание. Но я видела правду в его чёрных глазах. Видела желание — сырое, первобытное, опасное — которое он пытается похоронить под маской олимпийского равнодушия. И это желание, пульсирующее в воздухе между нами, как электрический ток, даёт мне силы.

Силы бороться. Силы не сдаваться. Силы показать ему, что я не та покорная овечка, которой можно помыкать.

Сегодня утром, стоя перед зеркалом в своей золотой клетке, я приняла решение. Если он хочет играть в безразличие — пусть играет. А я покажу ему, что на его мнение мне плевать до тошноты.

Мой отражение смотрит на меня с вызовом. Зелёные глаза горят решимостью, светлые волосы рассыпались по плечам золотистым водопадом. На губах играет улыбка — не добрая, не детская. Улыбка хищницы, которая почуяла слабость противника.

Я сбегу.

План простой до примитивности. Дождаться, когда Камран уедет по делам. Спуститься по дереву у окна. Добраться до автовокзала. Купить билет до Москвы на те деньги, которые удалось накопить из карманных, что изредка даёт мне Зарема.

Свобода в двадцати километрах от этого дома. Свобода и новая жизнь, где не будет мужчины с чёрными глазами, который сводит меня с ума одним взглядом.

В десять утра слышу звук отъезжающей машины. Камран уехал — Зарема сказала, что у него важная встреча и вернётся он только к вечеру.

Идеальная возможность.

Быстро одеваюсь в джинсы и кроссовки — одежду для побега, а не для соблазнения. Засовываю в карман деньги, документы, телефон. Сердце колотится как бешеное, руки дрожат от адреналина.

Подхожу к окну, распахиваю его настежь. Ветви старого дуба почти касаются подоконника. Если повезёт, доберусь до земли без переломов.

Перекидываю ногу через подоконник, хватаюсь за ветку. Дерево скрипит под моим весом, но держит. Медленно, осторожно спускаюсь вниз, цепляясь за ветки и сучья.

Ветка под ногой с треском ломается, и я падаю последние два метра. Больно ударяюсь коленом о землю, но кости целы.

Встаю, отряхиваюсь. Оглядываюсь по сторонам — вроде никто не видел.

Бегу к забору, ищу место, где можно перелезть. Три метра высотой, колючая проволока сверху, но я найду способ. Должна найти.

В дальнем углу сада забор чуть ниже — здесь его подмыло дождями. Подтаскиваю садовую скамейку, взбираюсь на неё. Осторожно перекидываю через колючую проволоку куртку, чтобы не порезаться.

Перелезаю. Куртка цепляется за проволоку, рвётся, но я на свободе.

Свобода пахнет весенним воздухом и возможностями. Пахнет жизнью без правил и запретов.

Бегу по просёлочной дороге к трассе. До автовокзала километров пятнадцать, но я доберусь. Поймаю попутку или пройду пешком.

Главное — подальше от него. Подальше от его холодных глаз и презрительного тона. Подальше от собственных глупых фантазий о том, что между нами может что-то быть.

Через полчаса добираюсь до трассы. Встаю у обочины, голосую проезжающим машинам. Первые две проезжают мимо, третья — грузовик — тормозит.

— Куда едешь, красавица? — спрашивает водитель, мужчина лет пятидесяти с похотливым взглядом.

— В город, — отвечаю я.

— Садись. За компанию довезу.

Что-то в его тоне мне не нравится, но выбора нет. Сажусь в кабину, стараюсь сесть ближе к двери.

Грузовик трогается с места. Водитель то и дело бросает на меня взгляды, облизывает губы.

— Молоденькая какая, — говорит он, кладя руку мне на колено. — Сколько лет-то?

— Уберите руку, — холодно говорю я.

— Не капризничай. За проезд надо расплачиваться.

Его рука скользит выше, к бедру. Я отталкиваю её, но он хватает мою руку, сжимает больно.

— Не дури, девочка. Ещё понравится.

Паника накрывает меня волной. Я рвусь к двери, но грузовик едет по трассе на скорости, выпрыгнуть — значит разбиться.

— Отпустите меня! — кричу я.

— Куда торопишься? Найдём тихое местечко, проведём время...

И тут сзади раздаётся рёв мотора. В зеркале вижу чёрный внедорожник, который несётся по трассе на бешеной скорости.

Сердце замирает. Я знаю эту машину.

Камран.

Внедорожник подрезает грузовик, заставляя водителя резко тормозить. Грузовик останавливается на обочине.

Из внедорожника выходит Камран. Лицо каменное, глаза горят такой яростью, что я невольно сжимаюсь в кресле.

Он подходит к кабине грузовика, открывает дверь со стороны водителя.

— Выходи, — говорит он тихо.

— Слушай, мужик, мы тут...

— Выходи, — повторяет Камран, и в его голосе звучит такая угроза, что водитель бледнеет.

Глава 6

Есть моменты в жизни мужчины, когда он понимает — судьба играет с ним в злую игру. Подкидывает искушение, от которого невозможно отказаться, а потом смеётся, наблюдая, как он горит в аду собственных желаний. И я сломался...Просто сломался прямо сегодня! Крышу снесло на хрен!

Вчерашний побег маленькой сучки стал последней каплей.

Я проснулся в пять утра с одной мыслью, которая долбила виски, как кувалда по наковальне: этой девчонке нужен урок. Жёсткий, болезненный урок, который навсегда отобьёт у неё желание играть со мной в кошки-мышки.

Потому что я больше не могу. Не могу смотреть на неё за завтраком и думать о том, какой вкус у её кожи. Не могу слышать её голос и представлять, как она будет стонать моё имя. Не могу существовать в одном доме с этой светловолосой чертовкой, которая сводит меня с ума одним взглядом зелёных глаз.

Восемнадцать лет. Дочь моей покойной жены. Девчонка, которая должна быть мне как... как что? Как дочь? Как младшая сестра?

Хуйня. Полная хуйня.

Я встаю с кровати, иду в душ. Включаю холодную воду, пытаюсь остудить кровь, которая кипит в венах каждый раз, когда думаю о ней. Но даже ледяная вода не помогает. Стоит закрыть глаза — и я вижу её вчера в кабине того гребаного грузовика. Испуганную, уязвимую, нуждающуюся в защите.

И мой член встаёт, как у четырнадцатилетнего подростка, увидевшего первое порно.

Блядь.

Я выхожу из душа, одеваюсь. Чёрные джинсы, чёрная футболка. Траурная одежда для похорон её детских иллюзий.

Сегодня она узнает, кто я такой. Узнает, что происходит с маленькими девочками, которые играют со взрослыми мужчинами.

Спускаюсь в кабинет, достаю из сейфа пистолет. "Глок-19" — верный друг, который никогда не подводил. Проверяю магазин, вставляю обратно. Кладу на стол так, чтобы она его видела.

Сегодня у неё будет выбор: быть хорошей девочкой или познакомиться с тем, что я делаю с непослушными.

В семь утра поднимаюсь к ней. Стучу в дверь один раз. Вежливо. По-джентльменски.

— Арина. Спускайся в кабинет. Сейчас же.

Молчание.

— Арина, я знаю, что ты не спишь. У тебя есть две минуты.

Слышу шорох, быстрые шаги. Дверь открывается, и она выглядывает — растрёпанная, заспанная, в одной ночной рубашке.

Господи. Эта рубашка. Короткая, тонкая, почти прозрачная. Под ней ничего нет — я вижу очертания её грудей, тёмные кружочки сосков.

Что-то горячее и звериное поднимается из самых тёмных глубин моей души. Что-то, что хочет сорвать с неё эту рубашку, прижать к стене и показать, что такое настоящий мужчина.

Но я сдерживаюсь. Пока что.

— Одевайся, — говорю я хрипло. — Спускайся в кабинет.

— Зачем?

— Узнаешь, когда спустишься.

Она смотрит на меня настороженно, но кивает. Закрывает дверь.

Я жду в коридоре, опираясь на стену. Философы говорят, что терпение — добродетель. Хуйня. Терпение — это медленная смерть. Каждая секунда ожидания убивает что-то внутри меня.

Через пять минут дверь открывается снова. Она в джинсах и футболке — одежде, которая подчёркивает каждый изгиб её тела. Волосы собраны в хвост, лицо без макияжа. Выглядит молодо. Слишком молодо.

И слишком чертовски привлекательно.

— Пойдём, — говорю я.

Мы спускаемся в кабинет молча. Она идёт впереди, я смотрю на покачивание её бёдер и думаю о том, что я — последняя сволочь. Мужчина, который хочет восемнадцатилетнюю девочку.

Но знаете, что самое страшное? Мне плевать на мораль. Плевать на возраст. Плевать на то, что правильно, а что нет.

Я хочу её. Хочу так сильно, что готов сжечь весь мир, лишь бы получить.

В кабинете указываю ей на стул перед столом.

— Садись.

Она садится, скрещивает руки на груди. Поза защитная, но подбородок задран вызывающе.

— Что вы хотите? — спрашивает она.

— Поговорить.

— О чём?

— О вчерашнем.

Беру пистолет со стола, медленно кручу в руках. Вижу, как расширяются её зрачки, как напрягается тело.

— Ты сбежала, — говорю я спокойно.

— Да.

— Зачем?

— Потому что хотела.

— И чего добилась?

— Ничего. Вы меня поймали.

— Правильно. Поймал. И знаешь почему?

— Потому что обещали моей матери.

Усмехаюсь. Наивная девочка. Думает, что всё так просто.

— Нет, Арина. Не поэтому.

— Тогда почему?

Встаю, обхожу стол. Подхожу к ней сзади, кладу руки на спинку стула. Наклоняюсь так, чтобы мои губы были у самого её уха.

— Потому что ты — моя собственность. И я не отдаю то, что принадлежит мне.

Глава 7

Камран

Есть особый вид пытки, когда тебя заставляют смотреть на то, что ты хочешь, но не можешь получить. Когда искушение живёт в твоём доме, ест за твоим столом, дышит твоим воздухом — и ты ничего не можешь с этим поделать.

Три дня прошло с тех пор, как я привёл этого мальчишку Дениса. Три дня ада, когда я наблюдаю, как он ухаживает за Ариной. Дарит цветы. Читает стихи. Смотрит на неё глазами влюблённого щенка.

А она... она играет роль благодарной невесты. Улыбается ему. Разговаривает. Позволяет держать себя за руку.

И каждый раз, когда вижу его руку на её коже, меня выворачивает наизнанку. До мурашек вдоль позвоночника. До звериной ярости, которая требует крови.

Потому что эти руки должны быть моими.

Сижу в кабинете, пью виски и пытаюсь убедить себя, что поступил правильно. Что защитил её от меня. От своих тёмных желаний, которые разорвали бы её на части.

Хуйня. Полная хуйня.

Я поступил как трус. Как слабак, который не смог взять то, что хотел.

А хочу я её. Хочу так сильно, что кости ломит от напряжения. Так сильно, что по ночам не сплю, представляя, как она стонет под мальчишкой.

И от этих мыслей хочется убивать.

Стук в дверь прерывает мои размышления.

— Войдите.

Заходит Максим, лицо мрачное.

— Камран, тут проблема.

— Какая?

— Арина. Упала в душе. Сильно ударилась.

Сердце пропускает удар. Стакан виски падает из рук, разбивается о пол.

— Где она?

— В своей комнате. Зарема сказала, что ушиб серьёзный.

Не дослушивая, выбегаю из кабинета. Поднимаюсь на второй этаж, врываюсь в её комнату.

Арина сидит на кровати, держится за бедро. Лицо бледное, глаза полны слёз. Рядом суетится Зарема с аптечкой.

— Что случилось? — спрашиваю я, подходя к кровати.

— Поскользнулась в душе, — отвечает Зарема. — Упала на кафель. Ушиб сильный.

Смотрю на Арину. Она в одном халате, волосы мокрые, прилипли к голове. Выглядит такой маленькой, беззащитной.

— Больно? — спрашиваю я.

— Немного, — шепчет она, не глядя в глаза.

— Зарема, принеси лёд.

— Уже принесла. Вот.

Беру пакет со льдом, подхожу к Арине.

— Покажи, где болит.

Она показывает на бедро. Через тонкую ткань халата вижу уже наливающийся синяк.

— Лежи, — приказываю я.

— Зачем?

— Лежи, чёрт возьми!

Она ложится на бок, поджимает ноги. Халат задирается, открывая длинные стройные ноги. На левом бедре уже красуется багровое пятно размером с кулак.

Что-то сжимается в груди при виде этого синяка. Она пострадала. Моя девочка пострадала.

Не твоя. Невеста другого.

Заткнись, совесть. Заткнись к чертям собачьим.

— Это будет холодно, — предупреждаю я, прикладывая лёд к ушибу.

Она вздрагивает от прикосновения, но не отстраняется. Лёд в моих руках, её кожа под пальцами. Мягкая, шёлковистая, горячая.

Господи, помоги мне. Не дай сделать что-то непоправимое.

— Лучше? — спрашиваю я хрипло.

— Да, — шепчет она.

Держу лёд, стараюсь не смотреть на её тело. Но это невозможно. Халат распахнулся, обнажая грудь. Соски розовые, твёрдые от холода. Между ног видна полоска светлых волос.

Член встаёт мгновенно. Болезненно напряжённо.

— Камран... — шепчет она моё имя так, что у меня пересыхает в горле.

— Что?

— Спасибо.

За что она меня благодарит? За то, что лечу ушиб, который мог предотвратить? За то, что смотрю на неё как голодный зверь? За то, что выдаю её замуж за мальчишку?

— Не за что, — отвечаю я.

Убираю лёд, но рука остаётся на её бедре. Поглаживаю кожу вокруг синяка, чувствую, как дрожит под моими пальцами.

— Не должно оставить шрамов, — говорю я.

— А если оставит?

— Тогда я найду лучшего пластического хирурга. Сделаю так, чтобы на твоём теле не было изъянов.

Слова срываются сами собой. Слишком личные. Слишком заботливые.

— Зачем вам это? — спрашивает она тихо. — Ведь я выхожу замуж за Дениса.

Вопрос бьёт в самое больное место. Да, блядь, выходит. За хорошего мальчика, который будет её любить. Который не сломает её, как сломал бы я.

— Потому что пока ты под моей крышей, я за тебя отвечаю, — отвечаю я.

— Только поэтому?