Нас всего сорок тысяч. В остальных Пределах людей гораздо больше, но им с самого начала повезло оказаться в выигрышном положении. Кто же знал, что место, выбранное для Северного города–бункера, окажется настолько неудачным?
После череды катастрофических событий, изменивших земной рельеф, к нам можно было подобраться только с воздуха. Но на Земле давно не летают. Радиация, дикие звери, отсутствие топлива и площадок для взлета–посадки, а также самих летательных аппаратов, превратили нас в отшельников. Но мы знали, что не одиноки, благодаря сохранившейся между Пределами связи.
– Северный! Северный, слышите нас?
Улыбающийся связист поставил связь на громкую. Тысячи людей, собравшихся на площади перед мэрией, внимали голосу мэра Западного предела.
– Они все–таки прилетели за нами! Мы наблюдаем на орбите эскадру звездолетов. Это наши! Наши!
Площадь взорвалась радостными криками. Событие, которое земляне ждали больше ста лет, свершилось! Нас не забыли. За нами вернулись. И мы отправимся туда же, где нашли пристанище люди, покинувшие Землю восемь поколений назад.
– Западный! Северный на связи, – наш мэр взял в руки микрофон. Он улыбался. Я уверена, он уже задал уточняющие вопросы и просто хотел, чтобы мы сами убедились, что наше путешествие к далеким звездам реально. – Как будет проходить эвакуация? Вы же знаете, какие у нас трудные условия.
– Не беспокойся, Лавров! Это у нас застой, а они не топтались на месте. Людей будут вывозить на челноках, которым не нужна площадка для посадки. Они могут забирать с пятака метр на метр.
Площадь опять грянула мощное ура.
– Я сегодня же начну составлять списки очередности, – улыбающийся мэр поднял руку, чтобы утихомирить народ. – Сколько людей помещается в челноке? Какой вес багажа может проносить каждый?
– Э, нет. Не торопись, друг. Они сами пришлют данные, кому будет позволено загрузиться первыми, а кому вторыми или третьими.
– А как они узнают наши имена? – мэр заметно напрягся. Он переложил микрофон в другую руку и, торопливо достав из кармана бушлата платок, вытер лоб.
Мы с подругами переглянулись. Это у нас застой, и мы живем по старинке: кто у власти, тот и получает все блага первым. А там, где прогресс, давно другое общество. Поэтому и пришлют свои списки, чтобы все было по–честному.
– Они запросили, я отправил, – голос мэра Западного предела оставался таким же бодрым. – Надеюсь, за последние пять дней у тебя никто не родился и не умер? Если да, то пришли их данные. По количеству живущих в Пределе будут выданы браслеты. Мы свои тоже еще не получили. Говорят, что за пару дней до отлета на них появится дата, номер челнока и погрузочное место.
Мэр обернулся на появившуюся на балконе супругу. Та не выдержала, поднялась к нему. Смотрела на мужа с беспокойством.
– Сколько у нас времени на сборы? – мэр вернулся к разговору.
– Эвакуация займет не меньше полугода. Сам знаешь, среди нас есть старики и больные. Не все выдержат длительный перелет. Их придется...
– Оставить?! – жена мэра закрыла ладонью рот.
Она сама не ожидала, что выкрикнет это ужасное слово. Все знали, что старший сын мэра тяжело болен. В каждой семье есть такие, что живы лишь благодаря нашим молитвам.
На площади заволновались.
– Никто не останется. Не говорите ерунды. Во все Пределы пришлют десант медиков. С первыми же челноками. Прогресс, дружище! Не скажу, что будут раздавать чудодейственные таблетки, но никто не останется без внимания. И уж тем более, никто не будет брошен. Они понимают, что среди нас мало здоровых, поэтому и требуется больше времени, чтобы подготовить больных и немощных к полету.
– Почему бы не начать лечить их на звездолетах? За полгода на Земле неизвестно что может случиться, – мэр покосился на супругу. Так активно закивала.
– Не нам диктовать условия. Главное, что прилетели и хотят помочь, – мэр Западного предела устал. Это было слышно по голосу. – Ладно. До связи. Ждите посылку с браслетами. Мне еще с Южным бункером нужно переговорить.
– До связи, – мэр отдал микрофон связисту. Откашлявшись, развернулся всем корпусом к притихшей толпе. – Сограждане! Нам ничего не остается, как только верить, что впереди нас ждет лучшая жизнь! Возвращайтесь к работе. Как только появятся дополнительные сведения, я немедленно извещу.
Стоило ему произнести последние слова, как почва под ногами пришла в движение. С купольного свода посыпалась мелкая крошка. Болтающиеся на длинных шнурах лампы пятнами осветили встревоженные лица. Включилась сирена.
– Без паники, сограждане! – механический голос доносился с развешенных на домах громкоговорителей. – Ожидается серия толчков. Магнитуда не более четырех.
– А, ерунда! – махнула я рукой, видя, как многие сели на пол, чтобы без травм перенести землетрясение. – Пойдемте к реке. Еще неизвестно, когда получится собраться всем вместе. Вдруг уже завтра пришлют браслеты, и некоторые из нас уедут с первым челноком?
Мы взялись за руки и заторопились в сторону своей улицы. Она как раз упиралась в подземную реку, вдоль которой стояли теплицы и фермы. Землю потряхивало, но мы не останавливались. Четыре балла – это такая малость!

Книга выходит в рамках литмоба "Завоевать землянку"
https://litnet.com/shrt/uWgm

Нам, пришедшим на экскурсию, повезло. Мы разглядели стадо диких оленей, которые в учебниках выглядели несколько иначе. На воле они оказались гораздо крупнее. Как сказал учитель, волки, медведи и прочие хищники были им под стать.
Животный мир мутировал только первые восемьдесят лет, порождая уродов и монстров. Потом произошло необъяснимое – процессы мутации прекратились. Природа приспосабливалась к новым условиям. Только человеку этого не было дано. Он оказался слишком слаб, из–за чего десятилетиями прятался в городе–бункере.
Да, смельчаки сделали несколько попыток выбраться наружу и жить на воле, надеясь, что природа примет еще одно свое создание. Но все закончилось неудачей. Люди или пропадали, не сумев защититься от диких животных, или быстро умирали.
– Мне страшно, девочки. А вам? – вопрос Зиры отвлек меня от воспоминаний.
Из парников пробивался слабый свет, но нас именно это и устраивало. Хотелось тишины и уединения. Здесь, у реки, не были слышны звуки города. Никаких ссор соседей за фанерной стеной или надоедливого шума радио, которое бесконечно что–то вещало или крутило одну и ту же набившую оскомину музыку.
Новые песни давно не создавались. Среди сорокатысячного населения больше не рождалось ни талантливых композиторов, ни одухотворенных поэтов. Да, нас учили, распределяли по местам, где мы могли принести пользу, но подземелье будто высасывало из нас стремление к творчеству.
Правда, у нас существовала небольшая отдушина: народный театр, хор и студия танцев, куда мы с подругами изредка наведывались. Если оставались силы и желание творить после десятичасового рабочего дня, то это были те самые места, где горожане могли выплеснуть эмоции.
В общем, наш город представлял собой огромный человеческий улей, где привычным фоном шло бесконечное дребезжание стареньких генераторов. Прилет звездных спасателей нарушил хрупкий мир. Мы все боялись нового будущего, но вместе с тем жаждали перемен.
– Давайте поклянемся, что бы ни случилось, где бы мы ни оказались, останемся верны своей дружбе, – Зира протянула ладонь. Ее глаза в темноте блестели.
– Если жизнь нас разлучит, то мы не успокоимся, пока не убедимся, что каждая из нас находится в безопасности, – Алеля положила ладонь на руку Зиры.
– Всегда придем на помощь, даже если пройдет много лет, и мы превратимся в дряхлых старушек, – моя ладонь легла сверху. – Клянемся!
– Клянемся! – хором ответили девочки.
– Омоем руки в Священном Стиксе, – загробным голосом произнесла Алеля.
Наша река называлась Купель, и уже никто не помнил, почему ей дали такое название. Но Алеле нужно было внести нотку мистики в наше действо, поэтому она вспомнила реку, описанную в мифологии Древней Греции.
Мы присели на корточки и пополоскали в ледяной воде руки, а потом умыли лица. Домой возвращались одухотворенные клятвой. Когда расходились по своим проулкам, долго прощались. Обнимались и даже плакали. Наша жизнь круто менялась, и мы это чувствовали.
А утром по радиоприемнику сообщили, что у выхода из города–бункера приземлились на парашютах несколько ящиков с браслетами. Мэр просил не приходить в мэрию и не создавать толчею. Браслетов всем хватит. Старосты секторов получат необходимое количество и раздадут согласно спискам. Надо будет только поставить подпись в получении иноземного устройства.
– Помните, – вещал мэр по радио, – за свой браслет каждый несет личную ответственность. Если потеряете или будете обращаться неподобающе, рискуете не попасть на борт космического корабля. Считайте, что это ваша новая идентификационная карточка, дающая право вступить в новую жизнь.
Получать браслеты мы отправились всей семьей. Чтобы не было сутолоки, староста присылал мальчишку, который выкрикивал номера домов, жителей которых ждали в конторе.
– Распишись, – старик Гриф пододвинул журнал со страницами в линеечку и ткнул пальцем в нужную строку.
Мы вернулись в «каменный» век, где все дела велись на бумаге. Благо ее здесь было много, поскольку бункеры начали строить задолго до природного катаклизма. Еще при Советском Союзе. Здесь всюду можно было видеть свидетельства несуществующей страны – звезды, знаки, барельефы прежних вождей. Даже на мясных консервах, которые выдавались по праздникам, стояли таинственные слова «Сделано в СССР».
Браслет оказался тоненькой стальной лентой, отполированной до блеска. Стоило приложить ее к запястью, как она «оживала» и обхватывала руку. Как я ни искала замок или хотя бы место соединения двух концов, так и не нашла. Чудо развитой цивилизации.
– Мочить можно? – спросила я, пробуя повертеть браслет. Но он сидел так плотно, словно сросся с кожей.
– Можно, – устало ответил Гриф. – Нельзя пытаться снять.
Старик был похож на некрасивую птицу из учебника по зоологии. Лысый плешивый череп, крючковатый нос, тощие, вечно задранные плечи, будто он мерз или боялся получить подзатыльник.
– Какой дурак попробует снять? – отозвались из очереди. – Остаться здесь в одиночестве, когда всех заберут, похуже смерти.
Вечером я сравнила с девчонками свой браслет. Никакого различия. Нет ни цифр, ни инициалов. Стальная лента, присосавшаяся к коже.
– Теперь осталось только ждать, – Зира опустила рукав вязанной кофты, закрывая браслет. – Слышали, на звездолет нельзя проносить личные вещи? Никакого багажа, кроме того, что надето на тебе.
По воскресеньям на балконе мэрии играли музыканты: духовой оркестр или скрипичный квартет. Можно было просто походить по кругу, поглазеть на других и себя показать. Или даже потанцевать. Если конечно, музыка будет звучать подходящая, а не какой–нибудь марш.
Подруги уже ждали меня. Зира подарила малюсенький букетик фиалок. Я искренне обрадовалась. Цветы – большая редкость в наше время. Я их тут же прикрепила к вороту вместо броши. Букетик как нельзя лучше подходил к фасону платья и лавандовому цвету летящего шифона.
– Сама вырастила, – похвасталась подруга, поцеловав меня в щеку.
– А это тебе от меня.
Алеля смущенно протянула сверток, в котором оказалась заколка для волос. Я перевернула ее и прочла, что та была сделана в Китае. В нашем мире такой страны больше не существовало. Вместе с частью Гималаев ушел под воду и самый большой из городов–бункеров – Восточный предел.
Сюрпризы на день рождения на этом не закончились. Музыканты вдруг сменили марш на вальс, и ко мне подошел младший сын мэра.
– Разреши пригласить тебя на танец? – он галантно протянул руку, а я оробела.
До меня снизошел местный принц!
Красивого парня в элегантном черном костюме совершенно не волновало, что все смотрят на нас. Если бы подруги не подтолкнули меня в спину, я, наверное, так и стояла бы, открыв рот и не веря в происходящее. Житель сектора «А» никогда не пригласил бы на танец девушку из сектора «Б». А тут сын мэра!
Мы были единственными, кто пошел в стремительном вальсе по кругу. Сначала я чувствовала себя скованно. Но потом, поняв, что нахожусь в надежных руках – партнер вел уверенно, я расслабилась и даже начала получать удовольствие.
– Меня зовут Трофим, – сказал он, когда музыка смолкла.
– Я в курсе. Кто не знает Лаврова–младшего? – мое лицо заливал румянец. – А я Норма Ли. Именно так Норма Ли. И Ли – это не фамилия. Меня так мама назвала. Она знала, что будет девочка.
Да, в нашем Пределе обычно не проверяют, кто родится. Любому ребенку рады. Слишком редко они появляются на свет. Но мама, как чувствовала, что нам не придется встретиться, поэтому решилась на процедуру. Она пела мне песни, рассказывала, как сильно любит меня. Конечно, всего этого я не слышала, но папа рассказывал, стараясь припомнить каждый момент, когда мама обращалась ко мне, еще не родившейся на свет.
– Я тоже знаю, как тебя зовут, – Трофим улыбался и не отпускал мою руку.
А я и не хотела, чтобы отпускал. Мне было приятно. Он казался мне таким красивым. Высокий, темноволосый, с шикарной улыбкой и волнующим взглядом карих глаз. Белоснежная рубашка, стрелки на брюках. Я уже и забыла, что такое утюг. В его туфлях отражался свет ламп, так хорошо их начистили.
Я оглянулась. Девчонки хихикали и показывали мне большой палец. Я нахмурилась и топнула ногой, чтобы они так явно не выражали свою поддержку.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – я задрала голову.
Он не успел ответить. Я вскрикнула – мое тело прошил болезненный разряд. Чуть ли не одновременно со мной вскрикнул Трофим и еще несколько человек в толпе на площади. В том числе мои подруги.
Младший сын мэра отогнул край рукава пиджака и побледнел.
– Это браслет, – сказал он.
Толпа на площади пришла в движении. Кто–то плакал, кто–то истерично смеялся, кто–то пробирался к родным, расталкивая мешающих ему людей. Музыканты шумно покидали балкон. У всех у них были встревоженные лица.
– Началось, – выдохнул Лавров.
– Танцев больше не будет, – произнесла я ватным языком.
В душе поднимался первобытный страх. От волнения я не смогла расстегнуть пуговку на длинном рукаве платья, чтобы убедиться, что мой браслет тоже активировался. Трофим помог. На браслете горела неоновым синим светом завтрашняя дата, номер челнока и место на нем.
– Уже завтра! – я показала свой браслет.
– У меня тоже третий челнок, – сказал сын мэра. – Но мой вылет послезавтра.
Я хлопнула ресницами. В глазах стояли слезы. Еще чуть и я разревелась бы.
– Я приду провожать тебя, – Трофим неожиданно крепко обнял меня.
Я слышала, как колотится чужое сердце. Его губы на мгновение прижались к моему лбу.
– Ты давно мне нравишься, – прошептал Лавров. – Я наблюдал за тобой и ждал этого дня, чтобы пригласить на танец.
– Может, и хорошо, что мы улетаем, – я подняла на него глаза. Губы были так рядом. – Здесь нам не разрешили бы встречаться.
– Мне было бы наплевать на запреты. Нельзя ограничиваться близким кругом людей. В секторе «А» мы все стали родственниками друг другу. Мои родители троюродные брат и сестра, поэтому их старший сын появился на свет больным. Я здоров только потому... – Трофим перевел дыхание, готовясь сказать нечто важное. – Только потому, что я родной лишь для отца. Меня родила женщина из сектора «В».
– О!
– Мама сознательно пошла на этот шаг. Нельзя, чтобы у мэра не было здоровых наследников. Некому было бы передать власть.
Я смотрела на Трофима во все глаза. Не знала, что в элитном секторе «А» все так плохо. Да, правящая верхушка и люди на командных постах слишком малочисленны, а я еще с уроков биологии помнила, как страшны близкородственные связи.
При первом же толчке люди повыскакивали из домов, хотя прекрасно понимали, что эта мера бесполезна. Если не выдержит бетонный свод, он всех похоронит. Еще вчера счастливчики, кому повезло получить место в челноке, горевали и не хотели прощаться с родными, а сегодня радовались, что уедут первыми и забудут страхи быть погребенными заживо.
Радио оповестило, что ожидаются повторные толчки, но с меньшей амплитудой. Мы с отцом так и не легли спать. Разговаривали до утра. Когда начинало трясти, мы прислушивались к звону посуды, к плачу соседской девочки, которая всякий раз пугалась, и вновь возобновляли беседу. Вспоминали маму, мое детство.
Заводской гудок как–то неожиданно оповестил, что ночь прошла, и пора собираться на работу. Мачеха, выйдя из своего закутка, посмотрела на нас хмуро. Отец предупредил ее, что пойдет меня провожать. Ей же нельзя было опаздывать.
Она, как медсестра, в начале каждой смены стояла на заводских воротах. В ее руках был прибор, определяющий температуру тела рабочих. Больных Галина сразу же отправляла в сангородок. Северный предел еще помнил смертельную эпидемию, начавшуюся с консервного завода.
Тогда крематорий работал круглосуточно. Смерть принесли грызуны–мутанты, пробравшись к нам по воде. С тех пор на реке стояла многоступенчатая система ловушек, которую чистили бригады мусорщиков.
– Я не беру с собой мамино платье, – я сдернула лавандовый шифон со спинки стула и протянула мачехе.
– Зачем оно мне? – Галина дернула плечиком. – Не сегодня–завтра мы тоже окажемся на звездолете.
Я вздохнула и развернулась, чтобы унести платье к себе.
– Хотя давай, – мачеха постучала меня пальчиком по спине. – Я его сегодня надену. Чего зря добру пропадать?
Поворачиваясь к мачехе, я погасила улыбку. Так и знала. Галина никогда не отказывалась от того, что принадлежало моей маме.
– Спасибо, дочь, – сказал отец, когда его жена нырнула за занавеску, чтобы переодеться.
– За что, папа?
– Ты всегда была добра к Галине. Частенько она не заслуживала твоей доброты. Прости нас, если сможешь.
– Ты так говоришь, словно прощаешься со мной и не надеешься больше увидеть.
– Я хочу, чтобы ты знала. Я тебя очень люблю.
Мы опять обнялись.
Второй гудок заставил нас поторопиться. Мы быстро позавтракали и, одевшись, выскочили на улицу. Мачеха чмокнула меня в щеку и побежала к реке. Консервный завод стоял сразу за парниками. А мы с отцом направились к мэрии. Оттуда нас должны были провести к главным воротам. Так вещал по радиоприемнику мэр.
Я немножко волновалась, придет ли Трофим. Сейчас все произошедшее вчера казалось волшебным сном. Вальс с лучшим парнем города, его слова и обещания. Трепет первой влюбленности вновь охватил меня.
«Как жаль, что мы не встретились раньше. У нас было бы время узнать друг друга. И как хорошо, что мы не встретились раньше. Нас обязательно разлучили бы». Вот такие противоречивые чувства меня охватывали, пока мы шагали в сторону площади.
Я видела своих подруг. Они шли в окружении родных. Я помахала им, считая, что у нас еще будет время перекинуться парой слов.
Часть площади, оставшуюся свободной от палаток, расчертили на три секции. Меня отправили в третью. Там я встала в строй, согласно места на челноке. Зира и Алеля оказались где–то впереди меня. На время переклички по спискам всех провожающих попросили выйти за черту. Папа старался улыбаться, но его улыбка неумолимо сползала с лица.
Я вертела головой и даже вставала на цыпочки, чтобы разглядеть, не появился ли на площади Трофим. Уже прокричали в рупор, чтобы подготовились пассажиры челнока №1, а его все не было.
Народ загалдел, заволновался, когда первый отряд счастливчиков повели в сторону технического сектора «Г». Оттуда начиналась долгая дорога к главным воротам. Грянул духовой оркестр.
Впереди строя двигалась инженерная бригада с инструментами. На тот случай, если на пути к свободе произойдет какая–нибудь заминка. Хотя не было сомнений, что все заградительные шлюзы и ворота давно были осмотрены. Не может быть, чтобы мэр не подготовился.
Я обернулась, когда кто–то похлопал меня по плечу. Приложив палец к губам, чтобы я не задавала вопросы, на меня смотрел Трофим. Он мотнул головой в сторону колонн, на которых держался балкон. Сейчас на нем топталось руководство города и выли духовые инструменты. Хорошее место, если сын не хочет, чтобы его заметил мэр. Я оглянулась на своего отца. Он был занят разговором с родителями Алели.
Шмыгнув за колонну, я прижалась к ней спиной.
– Страшно? – спросил Трофим, подходя так близко, что мои глаза потеряли фокус. Но иначе мы не услышали бы друг друга. Барабан наверху стучал в такт с нашими сердцами.
– Очень, – выдохнула я. –У меня в голове крутится куча вопросов. Как все пройдет? Что будет на звездолете? Удачно мы долетим и куда? Но больше всего я боялась, что мы уже не увидимся.
– Я старался, но... Мой брат. Его браслет молчит. Он думает, что его вообще не возьмут.
– А могут не взять? – мои глаза расширились.
– Мало какому государству нужны больные граждане. Зачем тратить огромные средства, чтобы повесить на себя обузу?
На пороге челнока появился еще один робот. Киборг, как просветил меня сосед. Сама я не разбиралась в роботах. Этот походил на высокого, широкоплечего мужчину лет сорока. Его лицо было приятным, но лишенным эмоций.
– Надо же, как научились делать, – шепнула я в ответ. – Встреть я такого в нашем городе, решила бы, что человек. Волосы блестят, глаза живые.
– Так он и есть человек, только в нем железа больше, чем живой плоти. Своего рода симбиоз стали и мозгов. Живучий, сильный, опасный.
Я закусила губу.
Киборг внимательно посмотрел нас, и мы перестали шептаться. Я была уверена, что он знает всех нас поименно.
– Приветствую вас на борту нашего звездолета, – сообщил он мягким голосом. – Я капитан корабля. Меня зовут Кей Зет 144. Сейчас вас проведут в дезинфицирующую камеру, где выдадут единую форму. Личные вещи проносить на борт запрещается.
– Совсем–совсем нельзя? Даже кольцо – память о бабушке? – девочка лет пятнадцати показала ладонь с тоненьким золотым колечком.
– Совсем, – коротко ответил киборг и, развернувшись, покинул челнок.
За работу взялись роботы. Выстроив пассажиров в ряд, они повели нас по стыковочному модулю в боковой отсек. Там стояла огромная дезинфицирующая камера. За прозрачной пленкой к стене прижимались две длинные скамьи.
– Раздевайтесь, – скомандовал робот дребезжащим голосом.
Он явно свое отслужил. Потрескавшийся или вовсе отсутствующий пластик на некоторых частях механического тела являл его внутренний мир. Конечно, я и не ждала, что на звездолете будет все новое, но этот робот представлял собой откровенную рухлядь. Возможно, он был одним из тех, кто вывозил первую партию людей с нашей планеты.
Мы сбились в кучу. Мои подруги пробрались ко мне и встали рядом. Зиру, как самую мелкую из нас и наиболее эмоциональную, потряхивало.
– Я не буду раздеваться догола, – прошипела она. – Как можно? Тут парни.
Парни тоже мялись. Посматривали друг на друга.
– У нас есть способы принуждения, – полуразрушенный робот блеснул одним глазом. Во втором явно не работала лампочка.
– К–какие? – спросила девчонка с бабушкиным кольцом.
– Ваши браслеты, – робот поднял над головой руку, на которой не хватало одного пальца. Видимо, потерял где–то на просторах космоса.
Мы с ужасом уставились на механическую руку, ожидая, что сейчас каждого из нас прошьет электрическим разрядом. Тот, первый, известивший, что мы попали в списки, был не очень приятным.
– А вдруг у браслета есть болевая шкала, и вчера нас шарахнуло на единичку из десяти? – Алеля, тяжело сглотнув, расстегнула верхнюю пуговицу вязаной кофточки.
Но мы зря волновались. Робот просто стукнул себя по темечку, после чего загорелся второй глаз.
– Простите, контакт отходит, – прошепелявил он в оправдание.
Нелепые действия полуразрушенного робота неожиданно разрядили обстановку. Мы разулыбались. Вперед вышел мой сосед по челноку и, подмигнув нам, произнес:
– Девчонки, отвернитесь. Мы пройдем чистку первыми, а вы за нами. Клянемся, подглядывать не будем.
Дело пошло веселей.
Я с сожалением оставила на скамье подарки отца и заколку Алели. На свой страх и риск зажала в кулаке туго скрученную атласную ленточку, оставшуюся от мамы. Решила, если ее обнаружат, тут же отдам. Не выкинут же меня за провинность с корабля?
Уже через полчаса мы стояли в дезинфицирующей камере, где нас, голых, обдало пылеобразным химическим раствором, а потом высушило теплым воздушным потоком. На выходе мы нашли кучу пластиковых мешков с одеждой.
Все ожидали получить что–то вроде спортивных костюмов, но обнаружили шортики, майки и по паре носков. Все белого цвета. Я сунула за отворот одного из носков красную ленточку.
За дверями нас ждали парни. На них было такое же белье, но черного цвета. Конечно же мы стеснялись, поэтому старались не смотреть друг на друга.
Наш облезлый робот уже топтался у порога следующего отсека. В нем все сверкало чистотой и белизной. Блестящий тумбообразный робот с красным крестом на лбу и единственной «рукой», в которой держал что–то вроде клизмы, стоял над стулом, на который нам следовало поочередно сесть.
– Прививка, – сообщил наш робот–проводник. Мы с девчонками решили называть его Терминатором. Время от времени он стучал себя по темечку и всякий раз извинялся за плохой контакт.
Первым опять пошел мой сосед по челноку. Его звали Сакеном. Здоровый, смуглый, подстриженный на лысо, с узкими раскосыми глазами, что указывало на его принадлежность к монголоидной расе, он с улыбкой сел на стул. Робот сделал конвульсивное движение рукой, едва заметно коснувшись мускулистого плеча Сакена.
– Следующий, – произнес Терминатор.
– И все? – поднял брови Сакен.
– Только что вы получили комплексную прививку от двухсот пятидесяти шести смертельных заболеваний. Еще четыреста двадцать одно, если заразитесь, перенесете легко, – прошепелявил Терминатор и вновь ударил себя по темечку. – Перечислить?
Мы хором отказались.
Мы молча прошли по гофрированному рукаву в челнок. Сейчас он выглядел полупустым. Я переглянулась с подругами и села на то место, на которое указал Терминатор. Или кто–то очень похожий на него, так как с лампочками у этого робота все было в порядке. Кроме него, никто последнюю группу не сопровождал.
Я оказалась далеко от нашей двадцатки – в одиночестве и в самом последнем ряду, и это беспокоило меня. Почему меня отсадили? А главное, куда делись остальные люди, вывезенные с Земли? Тех, кого забрали до нас и после нас? Где Трофим, ведь его челнок должен был покинуть Землю на следующий день? Я видела приготовленные для новой группы камеры анабиоза. И видела уже заполненные предыдущими. Или я зря волнуюсь – все уже внизу, и мы сейчас присоединимся к ним?
Я сильно надеялась, что так оно и есть.
– Кхм, – услышала я дребезжащий звук, изданный Терминатором.
Я подняла на него глаза. И едва не вскрикнула. В его руках была моя алая ленточка. Ее все–таки обнаружили!
– Простите, я больше так не буду, – тихо сказала я, стараясь не привлекать чужого внимания.
Вот причина, почему меня отсадили. Я уже приготовилась к тому, что сейчас последует наказание.
– Трофим передал, что вы можете положиться на меня.
Робот протянул ленточку, и я воровато сунула ее под майку. Никакой другой одежды нам так и не выдали.
– Трофим?! Где он?
– Тише, нас могут услышать, – Терминатор оглянулся, но в нашу сторону не смотрели. Ребята перешептывались между собой. – Трофим был высажен на другой планете. Но он просил сказать, что обязательно вас найдет.
– На какой планете? – пискнула я, понимая, почему на звездолете почти все камеры анабиоза оказались пусты.
Неужели, мы с Трофимом больше не будем жить на одной планете, как это было на Земле? Выходит, парень, которого так быстро успокоили, тоже больше не увидит сестру? Я перевела на него взгляд. Он до сих пор смотрел стеклянными глазами. Получается, нас всех раскидали по неизвестной планетарной системе? Хорошо еще, если эти планеты принадлежат единому Солнцу.
– Трофим на Верлаксе. А мы прибыли на Персерону. Большинство людей ссадили на Софре.
– Почему нас разделили? – я была в ужасе. Мне ничего не говорили названия планет.
– Разные цели использования людского ресурса.
– Какие еще цели?
– Работа или развлечение.
– А Трофим – он работа или развлечение?
– Его заказали, как часть семьи.
– А я не часть?
– Вы не имеете отношение к Лавровым.
– А моя семья? Ее тоже привезут на Персерону? Посмотрите ваши списки, там есть Гарины? Алексей и Галина, – я назвала имена отца и мачехи.
Робот ответил не сразу. Несовершенная конструкция долго сканировала файлы. И эти минуты показались мне вечностью.
– К сожалению, Гарина Алексея и Гариной Галины в моих списках для переселения нет, – в голосе Терминатора не было слышно ни капли сожаления.
Я вообще сомневалась, что машины способны сопереживать. В них заложили стандартные формулировки, и они ими пользовались, не испытывая чувств.
– Как нет?! Почему нет?
– Пожалуйста, тише, иначе меня дезактивируют.
– Их, что, оставили на Земле? – я перешла на шепот, хотя все во мне кричало.
– У меня может быть устаревшая информация, но сохранившаяся у меня инструкция отбора гласит: объекты старше двадцати пяти лет не предусмотрены для работы и развлечения. Слишком нерентабельно везти на дальние расстояния больных и старых.
– Но там же были дети! Те, кто младше четырнадцати!
– Нет навыков, нуждаются в старых родителях.
– Свыше двадцати пяти – это разве старые?
– Не я придумал.
– А кто?
– Президент Персероны.
– И что, президенты других планет с ним согласились?
– Я не знаю. Это Персерона снарядила звездолеты на Землю. Кто платит, тот и решает.
Президент Персероны, выходит, подсуетился. Вывез самый хороший «товар». Даже если другие правительства пошлют спасателей на Землю, вывезут тех самых больных и старых. При условии, что у них есть такое стремление. Вдруг другие планеты не такие богатые, как Персерона?
Я едва не плакала, понимая, что из нас никто и никогда не увидит свои семьи. Все, что произошло с нами, обман. Не было никакого массового спасения жителей Земли. Персерона послала звездолеты, чтобы вывезти молодых и трудоспособных людей. Мы как те рабы, которых во времена освоения Америки переправляли с черного континента в трюмах кораблей. Для каждого из нас приготовлены свои цепи и сахарный тростник.
– А для чего предусмотрена я? – мой голос дрожал.
Терминатор не сразу ответил. Видимо, выискивал информацию в своих файлах.
– Судя по результатам анализов, ваш индекс полезности 95. Общая шкала от нуля до 100. Это очень хороший результат, что значит, вы без генетических проблем. Поэтому вы – развлечение.
– На какой планете высадили остальных наших соотечественников? – вопрос задал парень, потерявший сестру.
Мы все воззрились на Терминатора. В глазах парня горела решимость воссоединиться с сестрой. Он, скорее всего, уже понял, что девочка может оказаться на одной из тех планет, куда летали со звездолета челноки.
– Нескольких человек спустили на Верлакс, большую часть, чей индекс полезности без меньше 50, оставили на Софре. Есть еще такая планета, как Крагнатум, но звездолет обошел ее стороной. Она плохо обжита, – Терминатор говорил безэмоциональным голосом, хотя вопрос был о судьбах людей. – Туда отправляют только тех, чей индекс полезности близок к нулю. Как сказал бы командир нашего корабля, на Крагнатуме живет одно отребье. У них нет денег, чтобы заказать дешевую рабочую силу.
– Это мы дешевая рабочая сила? – до Зиры дошло, о ком так грубо выражается робот.
– Среди вас есть ученые? Архитекторы? Кораблестроители? – просто спросил робот. – Нет? Тогда вам место среди аденцев.
– Кто такие аденцы? – у меня заболело в животе. Я чувствовала, что это определение не несет ничего хорошего.
– Обслуживающий класс.
– И кого мы будем обслуживать? – Зира сощурила свои прекрасные глаза.
– Правящий класс. Их называют далатами. На Персероне соблюдаются законы главенства одних людей над другими по кастовому признаку. На самой низшей ступени стоят вахи – это племена аборигенов. С ними запрещено вступать в близкие отношения. Они считаются человекоподобными, хотя выглядят, как люди. Они сильны, выносливы и по человеческим меркам красивы.
– Тогда за что их так?
– Вахи воинственно настроены и сопротивляются внедрению культуры развитой цивилизации.
– Я бы тоже сопротивлялся, если бы на Земле появились инопланетные захватчики и начали диктовать свои условия, – откликнулся кто–то из парней.
– Вам следует пересмотреть свой речевой арсенал и понятия о справедливости, – Терминатор обернулся на мальчика, вступившего в спор. – Иначе очень быстро окажетесь на Крагнатуме.
– Ого! – откликнулась Зира. – Да здесь развилось несправедливое общество!
– Можно подумать ты жила в справедливом обществе, – оборвала ее Алеля. – Вспомни про наши сектора. В секторе «А» жили такие же далаты, как и здесь. Правящая верхушка, которая беззастенчиво пользовалась услугами секторов «Б» и «В». А жители сектора «Г» – это те же вахи, самые бесправные из всех нас. Ничего оригинального человечество не придумало. Просто перенесло на новые планеты старые законы.
– А нам дадут одежду?
– И покормят? А то мы так долго не ели.
– А сколько длился полет?
– И когда мы увидим наших родителей?
Терминатора забросали вопросами, но он ловко вывернулся, объявив, что все объяснят в Координационном совете, куда нас отвезут для распределения.
Выйдя из лифта, мы попали в такую же гофрированную трубу, которая привела нас к машине, напоминающей автобус, но без водителя. Мы тут же прилипли к стеклам. Удивительно, как можно так быстро создать настолько красивый город.
Нет, я понимала, что это с момента последнего звездолета, отправившегося с Земли к чужим звездам, прошло больше ста лет, а первые улетели задолго до него. У человечества была возможность освоить территории и обустроиться. Это же не мы, которые столько лет сидели в подземелье.
Я втянула воздух через зубы, вспомнив, что мои родные, как и родители Зиры и Алели, никогда не покинут Северный предел. Если, конечно, у робота были верные данные. Его как-то слишком легко продали Трофиму, отчего складывалось впечатление, что он не был посвящен в детали дела капитана Кей Зет 144. Но другого источника информации у нас не было, поэтому приходилось верить услышанному.
Я оглянулась. За моим сиденьем, как часовой на посту, застыл Терминатор. Я с трудом представляла, как сложатся наши судьбы, и что решит Координационный совет, но мне было легче хотя бы потому, что я, не ожидая того, обрела железного товарища. Он зажег во мне лучик надежды, что Трофим, уже совершивший невозможное, привязав ко мне робота, сумеет отыскать меня.
Я закрыла глаза, вспоминая, как, прощаясь, целовались с сыном мэра. Хорошо, что я упросила его произнести слова, которые говорить было рано. Нам не хватило времени, чтобы проснулись настоящие чувства, но вполне достаточно, чтобы появилась вера.
«Я люблю тебя, Норма Ли».
Я недолго провела в плену своих воспоминаний. Восторженные возгласы попутчиков заставили обратить внимание на происходящее за окном. Не помню, кто из великих сказал, что желание выжить заставляет человечество делать качественный скачок в своем развитии, но именно его я сейчас наблюдала.
Когда–то наши предки – прямоходящие обезьяны, сделали из камня орудие труда, сейчас же я видела высшую ступень развития: чудо–город. Небоскребы и автомобили, парящие в воздухе крылатые такси и идущие вдоль витрин магазинов красиво одетые люди. А еще настоящие деревья и трава, что мы, жители Северного предела, видели только в теплицах под искусственным солнцем. Здесь было столько красок и света, что рябило в глазах.
Многие девочки плакали от восторга. Мальчишки то хмурили лица, то радостно толкали друг друга, показывая на рекламу, вырастающую прямо посередине дороги. Сначала наш автобус плыл по реке из коричневого пенящегося напитка, и мы все ощущали его яркий аромат. Прямо перед нашими лицами лопались его сладкие пузырьки.
Немного помявшись, я осмелилась предупредить подруг.
– Я думаю, нам не понравится то, что будет происходить на распределении, но возмущаться мы окажемся не в силах. И тем более сопротивляться. Наши покупатели уже определились. Поэтому раскупят нас быстро.
Зира перевела на меня взгляд.
– Покупатели?!
– А ты как думала? – умная Алеля уже догадалась, что нас ждет. – Капиталистическое общество ничего не будет делать просто так. Они всегда работают с выгодой. Поэтому нас сейчас продадут, словно скот. И этим покроют расходы на транспортировку.
Мы поднимались на второй этаж по широкой лестнице, сделанной из черного блестящего камня. Алеля оглянулась на идущего за нами человека в форменной одежде и перешла на шепот:
– Во мне живет подозрение, что мы никогда больше не увидим наших родителей. Их здоровье уже не то, поэтому таких невозможно будет продать. Не окупится поездка.
– Но их должны были подлечить! – Зира не хотела расставаться с иллюзиями. На ее длинных ресницах повисла слеза.
– Эти басни придуманы для нас, – зло сказала я. – Чтобы безропотно пошли на заклание. Словно овцы.
Зира расплакалась, и мне сделалось стыдно.
– Прости, милая, – я обняла ее. – Сама не знаю, что говорю. И никто из нас не знает, как повернет дело. Может, родителей и всех остальных привезут за нами следом. Мэр с семьей тоже остался. А он не простая фигура, которую можно просто так бросить. Он глава целого Северного предела.
– Да, – сказала Зира и улыбнулась мне через слезы.
Когда нас построили перед дверями зала для распределения, я думала, что увижу нечто необычное и удивляющее, вроде рекламы на дороге. В моем представлении зал – это те же зрительные ряды и сцена, как у нас бункере. Там жители Северного предела устраивали спектакли и конкурсы, смотрели старое кино. Войдя, я поняла, как же убого мы жили.
Вроде те же традиционные ряды и сцена, правда, если сюда же прибавить многоярусные ложи и балконы, но море красного бархата, золота и ярких хрустальных светильников буквально ошеломили меня. Вроде все традиционно, нет никаких новомодных иллюзий, но все настолько богато, благородно и выдержано в едином стиле, словно я находилась в музее.
– Мне кажется, я где–то все это видела, – Зира подняла голову. В центре золотого потолка сияла огромная люстра.
– Точно! На слайдах в школе. Венская опера, – Алеля выразительно хмыкнула.
– Они повторили то, что оставили на Земле? – удивилась я.
– Зачем изобретать что–то новое? – Алеля пожала плечами.
– Я думаю, это ностальгия, – Зира печально вздохнула.
Мы ждали своей очереди, чтобы подняться на сцену. На ней стояли длинные скамьи. Непохоже было, что распределение пройдет быстро. Как только мы расселись, открылись двери и начал заполняться зал. Мне показалось, что покупателей гораздо больше нас.
– Будет аукцион, – наклонившись к нам, шепотом произнесла Алеля. – Это говорит о том, что здесь огромная нехватка рабочей силы.
– Так может и наши родители сгодятся? – в голосе Зиры звучала надежда. – Они же не совсем старые. Я все еще надеюсь, что их привезут сюда. Мой папа, например, очень сильный. А мама... мама умеет шить и вязать.
– Мои тоже еще полны энергии, – Алеля в этот раз не стала утверждать обратное. Всем нам хотелось верить, что мы увидимся с оставшимися на Земле.
На сцене появился полноватый мужчина в строгом костюме. Он встал за кафедру, которую мы не видели из–за тяжелого занавеса, который сейчас сдвинулся в сторону. Он взял в руки деревянный молоток и стукнул им, чтобы призвать внимание сидящих в зале.
Если до того оттуда доносился легкий гул голосов, то сейчас участники аукциона смолкли. Среди множества мужчин я заметила нескольких женщин. Я оглянулась и увидела, что за нашими спинами зажегся огромный экран. Камера скользила вдоль наших рядов, крупно показывая лица. Над нашими головами светились цифры.
– Дамы и господа! Приветствую вас на нашем аукционе. С правилами можете ознакомиться в буклетах, которые вы нашли на своих сиденьях. Сегодня у нас необычный товар. Возврату и обмену он не подлежит. Поэтому реально оценивайте свои возможности и желания. Итак, начнем с лота, попадающего под категорию грубая рабочая сила. Индекс пригодности 60 и ниже.
Ведущий аукциона развернулся к нам. Алеля шепотом подсказала, что правильно его называть лицитатор, но нам с Зирой это слово не понравилось. Вечно подруга умничает не в самый подходящий момент.
– У кого на браслете загорелось число шестьдесят и ниже, прошу подняться и пройти к краю сцены, – произнес аукционист и замер в ожидании, когда «лот» займет свои место.
– Уф, – выдохнула Зира, когда ее браслет остался темным. Никому из нас не хотелось быть «грубой рабочей силой»
Как ни странно, со скамеек поднялся чуть ли ни каждый второй, что было удивительно. Большинство мальчишек и несколько девушек. Причем про них трудно было сказать, что они сильные и годятся для грубой работы.
– Что такое индекс полезности? – Алеля наклонилась ко мне и тронула за коленку. – Терминатор что–нибудь рассказывал?
Я совсем забыла, что со мной был робот! Заволновавшись, я поискала его, немного привстав, и нашла у самого последнего ряда. Узнала Терминатора только потому, что в темноте у него светились глаза. Он ждал.