Кисель

Кисель

Варя приезжала в гости к бабушке довольно часто, обычно с мамой, но в этот раз она была одна и чувства были другими. До поступления в школу каждый день девочки был наполнен беззаботностью, весельем, временами огорчениями и гневом на других детей из-за всякой мелочи. Теперь же, ученица третьего класса, Варя Малинина, испытывала сплошное разочарование и злобу. Злобу на родителей, что заставляют ее вставать в семь утра, злобу на классную руководительницу, что вечно кричит, называя класс Вари худшим за всю историю преподавания в этих стенах, злобу на одноклассников, которые были поголовно идиотами, завистниками, лжецами и всеми остальными чудесными эпитетами, которые могли быть в голове третьеклашки. Конечно, не стоит забывать про лютую ненависть к домашнему заданию, за невыполнение которого можно было получить наказание, и уж не стоит забывать о нелюбви, которую Варя испытала к художественной школе, проучившись там целый год.
«Как ты не понимаешь! У тебя же ТАЛАНТ! Такие способности пропадают, кошмар! В мое время меня отдать не смогли, потому что денег не было, а теперь у тебя есть все возможности – рисуй не хочу, и что? Кочевряжится сидит, ишь какая! У нас все рисовали в семье: и прабабка твоя, и бабушка, и я хорошо рисовала, и вон, даже отец твой мог кое-чего малевать. Ох, не понимаешь ты еще ничего, Варечка! Я же люблю тебя и о тебе забочусь, о твоем будущем!» - подобные разговоры проходили на протяжении всего второго класса, пока Варя все же не уступила матери. Потом очень сильно жалела, конечно. Во-первых, по причине того, что осознала – никакой она не талант. Талантов в художке было куры не клюют, но девочка никак к ним не попадала со своими способностями. Во-вторых, от того, что ее родня отлично рисовала по словам матери, ошеломляющих произведений искусств с подписью «Малинина» нигде не наблюдалось, от слова «совсем». Ну и в-третьих, Варе там попросту не нравилось, и с чего мать взяла, что девочка сама любит и хочет заниматься изобразительным искусством – непонятно. Варя просто рисовала чуть лучше остальных детей в своем окружении. И теперь ей приходилось сидеть в школе до часу дня, потом тратить полтора часа на приехать домой, закинуть в себя что-то на перекусить и бежать на рисование, и в этой школе гоняли ничуть не меньше, чем в основной, а порой шкуры драли и того сильнее.
По первости, Варя пыталась отказаться ходить: капризничала, отнекивалась и упрямилась, на что мама устраивала скандалы. Пытаться найти защиту у отца девочка даже не пыталась, ибо отец боялся свою жену сильнее самых страшных ночных кошмаров и лишь единожды смог выдавить: раз мать сказала надо – значит надо, не ерепенься. В какой-то момент смекнув, что можно просто не ходить на занятия, проводя время с подругами где угодно, лишь бы ее никто не видел, можно, в целом-то, нормально жить, главное домашнее задание делать и иногда что-то пытаться рисовать на виду у взрослых, дабы создать иллюзию ходьбы в художку. Как оказалось, план был не идеален. Однажды позвонив по нужному номеру, мама умудрилась выяснить, что у дочери имеются скелеты в шкафу, и легким скандалом тут уже не обошлось. Побывав в эпицентре женской истерики, продолжавшейся два дня, а затем ощущая на себе эхо пронесшейся бури еще с неделю, Варя решила окончательно сдаться на милость матери и ее желаниям. В конце концов, детская вера, что все творимое родителями исключительно из благих побуждений и истинно верно, еще теплилось в душе.
По приезду на вокзал и выйдя из душного междугороднего автобуса, девочка впервые за долгое время вдохнула полной грудью и поняла – свобода. Родненькая, забытая, превратившаяся в тонкий лоскуток бытия, но все же свобода. Никаких орущих мальчишек, запихивающих к вам в раздевалку какого-нибудь щуплого парня, ни поганых домашних заданий на десять страниц. В ушах не звенит голос учительницы и нет звонка из самых недр ада, больше не будет спешки из одного образовательного учреждения в другой, бесконечных заданий и никакого надзора от родителей.
Встречающая девочку бабушка была самой обычной на вид женщиной на шестом десятке лет жизни, ничем не отличающаяся от других бабушек, которые приходили за своими внуками и внучками в школу или встречающиеся на улице. Но эта была самой любимой и Варя поняла, что каждые каникулы будет рваться сюда, как грешница в рай.
Обнявшись и поцеловавшись, бабушка повела внучку домой. Провинциальный городок сильно отличался от Метрополиса, в котором Варя жила. Он был значительно меньше, более серым и каким-то простым. Не было высоток, уходящих в небеса, ярких и кислотных красок на улице практически не встречалось и люди были медленнее. Они не неслись по тротуарам, не гнали, как гонщики, свои автомобили, не орали друг на друга из-за каких-то абсурдных неувязок, что один не уступает дорогу другому, например. Здесь было спокойно. Держа бабушку за руку, Варя оглядывалась по сторонам, находя в этой простоте вокруг некую отдушину от всего, что камнем висело во время учебы.
Дом бабушки Марфы ничем не отличался от других домов вокруг. Обычная пятиэтажка, четыре подъезда, клумбы под окнами, которые украшены шинами, камнями и пластиковыми бутылками. Раньше яркая зеленая краска выцвела, деревянные рамы в окнах скрипели и самые обыкновенные стекла изредка позвякивали.
– Ой, Марфа, внучку к себе на лето забрала, что ли? – одна из соседок, примерно такого же возраста, что и бабушка Вари, восседала на скамейке возле подъезда.
– Забрала, забрала. Молодым отдохнуть от дитятки надобно.
– Это правильно, устали, поди. Воспитание – дело тяжелое, знаем.
– Давай, Варечка, поднимайся пока, дверь сама откроешь, помнишь ведь как? Располагайся, а я с Зиночкой переговорю пока. Ну ка, подвинься…
– Ну, блин, ба… - начала быдло Варя, но добродушно-укорительный взгляд старушки поумерил пыл девочки.
– И не ругайся!
Закатив глаза, девочка перекинула сумку со своими вещами поудобнее, отправляясь в подъезд. Дверь была без домофона и даже без какого-нибудь замка, и вообще деревянная. Внутри было прохладно, пахло сыростью и чем-то кислым. Поднявшись на второй этаж запах сменился на более домашний. Варя поняла: кто-то жарит котлеты, и понадеялась, что и у бабушки имеется чего поесть. Третий этаж третьего подъезда с квартирой номер тридцать три – это место, где жила бабушка Марфа, и исходящий от двери ее жилища запах заставил девочку сглотнуть слюну. Пирожки. Воздух не просто полнился запахом бабушкиных жареных пирожков – он сам стал одним большим пирожком. Ключ дрожал в пальцах, никак не проворачиваясь в замке, а мозг отказывался думать о чем-либо еще, кроме как набить едой живот. Воображение рисовало золотистое тесто, пышное и с начинкой внутри, как дым поднимается от тарелки, как пальцы, а затем и язык с щеками обжигаются об горячую поверхность вкусностей, но это дело даже не второе, как минимум десятое.
В замке что-то щелкнуло, дверь заскрипела и распахнулась, а запах стал еще сильнее. Сбросив сумку где-то в коридоре, Варя ломанулась к столу. Что-то пушистое и мягкое оказалось под ногами, заставив девочку запнуться и бежать к столу уже пригнувшись, будто в комичной пантомиме.
– Да что б тебя, зараза!
Встав у стола, Варя перевела взгляд под ноги. Рыжий кот в белую полоску стоял и глядел снизу на нового домочадца, а потом громко мяукнул, но даже пушистый питомец бабушки и желание его потискать не смогли перебороть чувство голода девочки. На столе дела обстояли так, как она и представляла: пирожки на тарелке, обжигающая боль на языке, вкус фарша, лука и яйца, а где-то все сменялось капустой. От блаженства у девочки чуть ли не закатывались глаза. Именно с набитым ртом, тяжелым дыханием и громко жующую застала свою внучку бабушка Марфа.
– Так, ты двери почему не закрыла? Руки-то хоть вымыла, а? – бабушка строго смотрела на внучку, пока та старалась незаметно дожевать приготовленные для нее яства. Выходило у нее это, мягко говоря, плохо – было слишком вкусно.
– Прости, ба. Я не удержалась и обо всём забыла…
– Так, ну ка быстро в ванную, руки мой, а то мне тебя еще в первый день на туалете сидящей до ночи не хватало. Давай-давай, бодрее, Варя. Я тебе пока компот налью.
– Ну елки-палки, ну блин…
– И не ругайся, ты же девочка!
Нехотя, Варе пришлось отложить четвертый пирожок от себя и направиться мыть руки. Ванная бы раздельная, и казалась девочке чуть ли не в три раза меньше той, что была у нее с родителями, да и казалось ей менее привлекательной. Кое-где побитая плитка тускло-голубого цвета, на потолке несколько проплешин, через которые виднеется серость, облезлые трубы грязно-желтого цвета. Комнатка, где стоял унитаз, была в таком же состоянии, и заглядывать в нее сейчас не было нужды и желания.
Отмыв руки до скрипа, Варя вернулась на кухню, где на столе уже была огромная кружка с ягодным компотом. Отпив его, девочка поняла, что это – настоящий компот, а не тот, который подают в школьной столовой. Доедая свою добычу в виде надкушенного пирожка, Варя заметила, что бабушка уже стоит у плиты, конечно же, газовой, что-то на ней без конца елозя.
– Давай на пирожки не налегай, я тебе сейчас супчика налью. Ох, такие щи получились хорошие, дед их в себя как воду вливал.
Дедушки своего Варя не знала, он умер, когда ей было не больше двух, так что видеть она могла его только на старых фотографиях в альбоме, который ее мама изредка доставала и просматривала. В такие моменты они могли спокойно посидеть рядом, поразглядывать людей из прошлого и окунуться в жизнь до рождения Вари. Потом, правда, мама превращалась обратно в саму себя из настоящего, и находиться с ней рядом Варе не особо нравилось.
– Ты и с Кузей познакомиться успела?
Девочка перевела взгляд вниз, на забытого ею кота. Кузьма оказался гораздо толще, чем показалось с первого раза. Это был не просто домашний котик, как у некоторых ее подруг, а настоящий дородный кошак, правда с очень умными глазами.
– Ну, я об него, жирдяя, запнулась, пока шла к столу…
– не ругайся! Ох ты, господи, время-то уже на часах сколько! Так, доедай давай, вещи свои распаковывай и ко сну понемногу готовься, поздно.
– Как поздно?..
Глаза Вари округлились до состояния пятирублёвой монеты. Ведь только что она садилась на автобус и выходила из него, и на улице было солнце, птички пели и все такое. Посмотрев на часы, висевшие над столом, Варя убедилось – поздно. Стрелки беспощадно указывали на цифру одиннадцать, причем показывала самая ненавистная – часовая. С другой стороны, бабушка сказала всего лишь готовиться, а не уже ложиться спать, а значит можно было еще чуть-чуть посидеть и посмотреть телевизор с родным человеком, даже если они будут просто молчать.
Телевидение в городке бабушки отличалось от маминого и папиного, как и их города в целом. Никаких каналов с мультиками, шедших двадцать четыре часа на семь, ни отдельных каналов с фильмами. Всего показывало каналов семь от силы, три из которых беспрерывно крутили новости и сериалы про стрельбу и погоню между полицейскими и ворами, причем положительные и отрицательные стороны постоянно менялись. То жулики становились самыми добрейшими и честнейшими людьми на свете, а товарищи майоры – коррупционерами и предателями, то жулики превращались обратно в людей, о ком плачут места не столь отдаленные, а органы правопорядка вновь занимались своей работой – честно и по справедливости. Иногда Варя могла посмотреть и такие сериалы, но они больше подходили для мальчишек, нежели девятилетней девочке. Еще был канал, на котором постоянно рассказывали какие-то исторические даты или велись беседы о том или ином человеке, который оставил свой след на этой планете, однако через десять минут Варя начинала клевать носом. Были еще какие-то каналы, но на них пытались показывать все и сразу, и создавалось впечатление, будто некий трехлетний ребенок пытается угостить вас своими изысканными блюдами из песочницы, состоящие из камней, пластика, червяков и листьев. От таких подачек Варя предпочитала отказываться.
В этот раз бабушка предпочла на ночь посмотреть программу про одного из классиков литературы. Как и ожидалось, через пять минут от начала, как только речь зашла о родословной шестого колена писателя, Варя уже засыпала, медленно склоняясь все ниже и ниже к своим коленкам. Громкий щелчок на кухне выдернул девочку из дремы, заставляя оглядываться по сторонам. Громкий гул и легкое дребезжание было очень некомфортным. В городе – в «нормальном» городе, таких звуков по квартирам не водилось.
– А, холодильник, Варечка. Не переживай.
– Я такого не помню…
– Конечно не помнишь, ты в это время обычно спала, да и на летние каникулы буквально впервые ко мне приехала. Раньше только с мамой ездила, когда та собиралась.
Гул нарастал, и свет от телевизора заставлял тени плясать жутким танцем. Разыгравшееся воображение девочки дорисовывало черным змеям рога, клешни и крылья нетопырей, заставляя вжиматься в диван все сильнее и сильнее. Сердце застучало быстрее, когда на комнату опустилась тьма. Закряхтела рядом старушка.
– Так, ну все, спать пора. И тебе и мне, давай, пошли, я уже постелила нам.
В эту ночь Варя спала, как убитая.

Следующие несколько дней пролетели незаметно. Бабушка Марфа водила внучку по городу, баловала разными покупками и всячески обхаживала. Кормила порциями в два раза больше, чем были дома и в школе и, кажется, не могла нарадоваться, что девочка выглядит лучше – по ее мнению, конечно же. Однако ночной треск и гул из холодильника пугал девочку не переставая, а пойти проверить, что там творится на кухне Варе не позволял какой-то сковывающий все конечности ужас.
Время было около девяти утра, Варя с бабушкой уже не спали, сидя за столом и уплетая овсяную кашу с ягодным вареньем.
– Так, Варечка, мне нужно уйти на пару часов. Ты же посидишь одна дома, да?
– Конечно. Телевизор посмотрю.
– Ну, а может что-нибудь почитаешь? В школе же спрашивать будут.
– Ну, блин, ба!
Лицо девочки моментально приняло выражение, будто ей дали самый кислый в мире лимон и заставили его есть не заплатив за это. Вздохнув, бабушка Марфа приняла решение повременить с подобными предложениями для внучки, а ведь ещё оставались задания по математике и русскому языку, и каждый божий день мать Варечки по телефону давила на бабушку, чтобы дочь наконец-то начала заниматься. На что бабушка, конечно же, соглашалась, но мучить ребенка не спешила – впереди два с половиной месяца еще, а работа, как известно, не волка, в лес не убежит.
– Не ругайся! Ладно, не буду настаивать, книги сама знаешь откуда брать. Где-то должно быть, что у тебя в списке имеется…
– Ну ба-а-а!
– Все-все, солнышко, отстала. Если кушать захочешь – в холодильнике стоят макароны по-флотски, разогреешь. Знаешь как? – получив одобрительный кивок, бабушка продолжила. – Там же стоит компот в кастрюле, в синенькой такой. Разберешься, господи, не маленькая уже. В шкафу конфеты, знаешь где. Так, я собираться, Кузьма за старшего. Все.
Быстро встав из-за стола, бабушка Марфа прошаркала в спальню, готовясь исчезнуть из дома на несколько часов. Кот, обычно спокойный, сидел возле ног девочки, смотря куда-то в коридор.
– Чего, Кузь? Нет там ничего… Верно же? – однако кот ничего не ответил, продолжая глядеть в одну точку.
Варя позвала Кузьму еще несколько раз, но он лишь нервно дернул ухом не отводя взгляда. Когда кусок колбасы шмякнулся прямо перед носом кота, раздалось довольное «мряу» и все внимание переключилось на доставшееся с небес сокровище.
Холодильник щелкнул, будто кости друг об друга, загудев низким тоном. Входная дверь закрылась на ключ, бабушкины шаги в подъезде затихли. Стало неуютно.