Клеймо Любви

Начало Игры

Диане было девятнадцать.

Шерону — двадцать шесть. Его бледная кожа и чёрные волосы делали его одновременно прекрасным и пугающим. Взгляд, который мог пленить, и безумная улыбка — словно он видел мир иначе, чем все остальные.

Она шла по парку поздним вечером. Осенний воздух был острым, как лезвие, листья скрипели под ногами, и тьма сгущалась между деревьями. И вдруг — полный провал. Всё исчезло, как будто её вырвали из реальности

Когда Диана открыла глаза, вокруг был лишь полумрак подвала. Холодные стены, запах сырости и старой пыли. И он стоял там — Шерон.

Два года. Два года без надежды. Без свободы. Диана поняла, что он маньяк, психопат. Но убить её он почему-то не решался.

«Мне нужен питомец», — сказал он однажды. «Игрушка. Помощник».

Он мог погладить её по голове мягко, почти ласково. И в ту же секунду — нанести удар, от которого дыхание сбивалось, а мир становился маленьким и сжатым. Он наслаждался чужой болью. Приводил домой свои жертвы, расчленял их, оставляя за собой след ужаса. Диана видела это каждый день, ощущала запах страха, слышала стоны, которые никогда не прекращались.

Полиция искала её два года. Родители плакали. Но все попытки тщетны.

Сейчас он сидел на диване, держa её в своих объятиях, словно игрушку. В руках — пульт, на экране — новости, и там мелькало её лицо.

Шерон улыбнулся. Безумная, холодная, сладкая улыбка.

«Все ищут тебя, а ты моя», — шептал он невидимым голосом.

Диана застыла в его объятиях, глаза непроизвольно цеплялись за экран телевизора. И вдруг она увидела их — лица, которые знала всю жизнь. Отца, мать… и его, того, кого любила. Они говорили о ней. О том, как скучают, как ищут, как молятся, чтобы она вернулась.

Сердце Дианы сжалось, дыхание стало неровным. Слёзы навернулись сами собой, горькие и горячие. Она всхлипнула.

Но тут же заткнулась, словно сама себя наказала. Шерон заметил каждую эмоцию. Он не терпел слёз. Не терпел слабости. Не терпел того, что могло нарушить его контроль.

Безмолвный холодный взгляд скользнул по ней, и Диана почувствовала, как дыхание замирает, как лёгкость и страх сливаются в одно — тонкая грань между жизнью и тем, что он мог ей устроить.

Она подавила всхлип, пытаясь удержать слёзы, но внутри что-то разрывалось, кричало. Её сердце громко билось в груди, а полумрак комнаты казался ещё плотнее, ещё темнее.

Шерон улыбнулся, тихо, почти незаметно, но в этой улыбке было всё — власть, безумие и его абсолютное право владеть её миром.

Шерон наклонился ближе, и его руки сжали её плечи чуть сильнее, словно проверяя, насколько она подчиняется. Диана ощутила ледяное давление его пальцев, но не осмелилась пошевелиться. Любая её реакция могла вызвать вспышку ярости, а он наслаждался её страхом.

— Слёзы, — прошептал он, голос тихий, но хлёсткий, словно нож по коже, — они мне не нравятся. Они показывают слабость. А слабость… нужно исправлять.

Диана сжала зубы, проглотила комок в горле, и в глазах зажглась тихая, еле уловимая ярость. Она понимала: слёзы могут стать её концом. Её сила сейчас — молчание, подчинение, терпение.

Телевизор продолжал показывать её семью. Она видела их глаза, полные тоски, слышала их слова, и сердце рвалось от боли. Но наружу она не выдавала ни малейшего признака слабости.

Шерон заметил, что она сдерживается. Он улыбнулся ещё шире, безумно и одновременно опасно. Её попытка быть сильной только разжигала его интерес.

— Вот так, — сказал он, — умеешь слушать. Учишься быть хорошей девочкой.

Диана вжималась в его руки, затаив дыхание. Её разум метался между ужасом и отчаянием, но в глубине души она начинала понимать: любая её эмоция — это инструмент в его руках.

Шерон опустился на колени перед Дианой, так что их глаза оказались на одном уровне. Его улыбка не сходила с лица, но теперь в ней было что-то ещё — тихое, почти невидимое удовольствие от её внутренней борьбы.

— Слушай, — сказал он мягко, почти шёпотом, — вижу, как тебе тяжело. Но слёзы… они мне не нужны. Я хочу видеть тебя сильной для меня. Сильной… и покорной.

Диана ощущала, как её тело напряглось. Каждое слово — словно прикосновение холодного лезвия к коже. Она хотела кричать, плакать, вырваться, но понимала: любая попытка проявить эмоцию может превратить её боль в его удовольствие.

Телевизор всё ещё показывал её семью. Диана видела, как её отец сжимает кулаки, мать сжимает губы, а её— парень, которого она любила, — с глазами, полными тревоги и тоски. Её сердце рвалось. Всхлипнуть? Она едва сдерживалась.Шерон заметил это. Он склонился ещё ближе, и его дыхание коснулось её щёки.

— Твои эмоции… — прошептал он, — они мои. Я решаю, когда их можно выпускать. И знаешь что? Ты не заплачешь без моего разрешения.

Диана вжалась в диван сильнее, глотая комок боли и страха. Внутри что-то кричало, требовало выхода, но она молчала. Каждое её подавленное чувство делало его улыбку шире, делало его власть осязаемой и неоспоримой.

Он снова погладил её по голове. Руки казались мягкими, почти ласковыми, но внутри таилась угроза. Диана понимала: сейчас она жива только потому, что он этого хочет. И чем сильнее она пыталась быть сильной, тем глубже Шерон наслаждался её страхом и внутренней борьбой.

Шерон откинулся на диван, всё ещё удерживая Диану в объятиях. Его пальцы мягко поглаживали её плечо, но в этом прикосновении таилась угроза — напоминание о том, что она ничья, кроме него.

— Давай поиграем, — сказал он тихо, но каждое слово разрезало воздух, словно нож. — Я хочу видеть, как ты слушаешься. Смотришь, думаешь, боишься… и подчиняешься.

Диана почувствовала, как сердце забилось быстрее. Она знала, что любое сопротивление — только повод для его забав. Но что значили эти слова? «Поиграть»? Она уже слишком хорошо знала, что его игры не похожи на детские. Его игры — это страх, боль, контроль.

Телевизор снова показывал её семью. Она хотела повернуть голову, закрыть глаза, но не могла. Каждый их взгляд, каждое слово шли прямо в сердце, пробуждали тоску и отчаяние.