Кляпа 3

Глава 1

Глава 1

Утро, как обычно, наступило исподтишка, без приглашения и без малейших признаков сочувствия. Валентина открыла один глаз, потом другой, потом снова закрыла оба, но, увы, реальность никуда не делась. Реальность сидела на груди тяжёлой, неотвязной кошкой, пахла вчерашней жареной картошкой и глухо гудела в висках, как старый пылесос на последнем издыхании. В голове шумело так, будто там всю ночь скакали маленькие, очень злобные мартышки в касках и со знаменами: "Позор! Позор! Позор!"

Тело ломило, словно вчера его старательно перебирали в руках три пьяные массажистки на спортивной ярмарке. Каждая мышца тихо подвывала о спасении, суставы хрустели при малейшем движении, а настроение вообще сбежало вон ещё до рассвета, хлопнув дверью и швырнув на прощание грязной тряпкой. Валя лежала на диване, закутавшись в плед до самого лба, как мумия, пережившая трёхдневную пьянку в компании оживших канцелярских папок.

Первые обрывочные мысли выползли на поверхность сознания, как стыдливые тараканы из—за плинтуса: воспоминания о вчерашнем офисном апокалипсисе. О да, это не забыть никогда. Ни—ко—гда. Ни через неделю, ни через год, ни даже через пятьдесят лет в доме престарелых, когда она, шурша подгузниками, будет рассказывать соседкам про самое эпичное увольнение бухгалтеров в истории цивилизации.

Картины вчерашнего позора вспыхивали перед глазами одна за другой, как яркие всполохи в огненном аду: визжащий Славик с застрявшей на голове коробкой для бумаг, самодовольная Люся, гордо расставившая ноги на столе, как будто рекламировала акции нового банка, обрушение стеллажей, еще раз обрушение стеллажей, визг Славика и самодовольная ухмылка Люси, которая, кажется, мечтала вручить себе орден за доблесть. Валя вспоминала всё это, с облегчением, что она успела удрать задолго до того, как в офис ввалились Сергей Валентинович и остальные сотрудники. Те даже не подозревали, что Валя была причастна к этому феерическому краху.

Сердце вяло хлюпнуло где—то в районе печени. Желание исчезнуть, стать плесенью на стене или хотя бы скатертью в каком—нибудь забытом подсобном уголке вновь накрыло Валю с головой. Но убежать было некуда. Она осталась здесь, среди разбросанных вещей, остывшего чая на столике и непонятного пятна на обоях, которое жутко смахивало на печать с надписью "Дно пробито".

Потом, из темных завитков полусна, где всё ещё слышались отголоски позора, поднялся голос. Весёлый, ехидный, с лёгкой хрипотцой, как будто в мозг прописалась весёлая торговка с центрального рынка.

— Валюша—а—а, — протянула Кляпа, растягивая гласные, словно кошка, потягивающаяся на тёплом полу. — Ну ты, конечно, жгла! Такого представления даже я не ожидала! Надо было продавать билеты! А лучше сразу трансляцию по всему офису — "Живое шоу имени Валентины Порывистой"!

Валя застонала, натягивая плед на голову до самых ушей, словно надеялась, что толстая шерстяная ткань сможет заглушить этот невыносимый внутренний комментаторский бред. Но Кляпу невозможно было заглушить. Она, как радостный таракан на вечеринке, шныряла по всем закоулкам сознания, шуршала, хихикала и вставляла свои ехидные пять копеек в каждую мельчайшую мысль.

— Это было восхитительно, — бормотала Кляпа с восторженным придыханием. — Я лично выписала бы тебе премию за вклад в развитие корпоративной морали! А за падение полок — отдельную медаль "За разрушение тылов противника"! Представляешь, какой эпический отчёт отправится наверх? "Причина увольнения Славика и Люси: разрушение офисной инфраструктуры в процессе сексуальной оргии третьего уровня".

Валя закатила глаза под пледом. Её трясло от бессилия и злости. Казалось, даже носки на ногах вибрируют от переизбытка внутреннего кипения. Так хотелось встать, схватить что—нибудь тяжёлое и запустить в стену, желательно туда, где у Кляпы условно находилась голова. Но, увы, в реальности было только остывшее тело и чувство, что её достоинство испарилось, как лужа под палящим солнцем.

"Хватит!" — вдруг ясно и чётко подумала Валя. Мысль была такая ясная, как удар мокрой тряпкой по лицу.

Она резко сбросила плед, так что он свалился с дивана тяжёлой кучей, и села, поджав под себя ноги. Волосы прилипли к щеке, одна прядь встала дыбом, словно антенна отчаяния ловила новые сигналы бедствия. Вале было всё равно. В глазах вспыхнуло что—то очень древнее, первобытное — возможно, то самое чувство, которое в своё время заставило первых женщин человечества сказать: "Да пошло оно всё!" — и изобрести орудия труда из кусков метеорита.

Кляпа не унималась.

— А ты представляешь заголовки новостей? "Сексуальный апокалипсис в бухгалтерии: версия инопланетян!" Или ещё лучше: "Заниматься любовью на рабочем месте — новая корпоративная практика?! Интервью с очевидцами и участниками!"

Валя глубоко вдохнула. Нос щекотало запахом вчерашнего чая и затхлой подушки. Вдохнула ещё раз. И ещё. Потом открыла рот и, чуть сипловато, но на удивление твёрдо произнесла в пустоту комнаты:

— С этого дня никаких твоих дурацких планов!

Кляпа сделала в голове драматическую паузу, как диджей на рейве перед выбросом баса.

— Лучше буду сумасшедшей, чем твоей марионеткой! — рявкнула Валя, вкладывая в каждую букву всю ту злость, всю ту безысходность, что копилась в ней недели, месяцы, может быть, всю жизнь.

На мгновение повисла тишина. Даже холодильник на кухне замер, перестав гудеть своим вечным песком отчаяния. Даже батарея перестала покашливать, и где—то во дворе словно почуяв происходящее замолчал соседский пес, известный своей любовью к бессмысленному лаю на голубей.

А потом в голове раздался знакомый смех. Заливистый, тягучий, как густой карамельный сироп, в который кто—то макнул всю её решимость. Кляпа ржала так, что, казалось, если бы у неё был физический рот, она бы уже захлебнулась собственным весельем.

— Ой, Валюша! — задыхаясь от хохота, простонала она. — Ну ты даёшь! Какая восхитительная истерика! Просто гранд—финал! Давай—давай, продолжай! Может, ты ещё флаг победы вышиваешь вязаным крючком? Или запишешь гимн свободы на плёнку из банановой кожуры?

Глава 2

Глава 2

Валентина очнулась ни свет ни заря, и первым, что пронзило её сознание, был тихий, аккуратный ужас — такой, каким накрывает человека, когда вдруг осознаёшь, что лежишь не на своей кровати, а где—то на холодном полу, да ещё и лицом вниз. Только в этот раз никакого пола не было. Была её кровать, родная и скрипучая, только она, к великому стыду, совершенно не подчинялась хозяйке. Ни пальцем пошевелить, ни шею повернуть, ни даже пискнуть. Лежала, как варёная сосиска без шансов на амнистию.

В голове закружились панические мысли, каждая нелепее другой. Может, паралич? Может, она теперь овощ? Может, это за вчерашний эксперимент с трёхслойной шавермой на ночь? Всё бы ничего, если бы не появившийся внутри знакомый, вкрадчивый голос — ласковый, как наждачка по сырому колену: "Расслабься, дорогуша. Сегодня рулю я."

Где—то в глубине сознания Валентина заныла и заплакала. Мысленно, конечно. Настоящими слезами она бы сейчас удавилась от собственного бессилия, но даже этого роскошного удовольствия тело ей не предоставило. В полной беспомощности она осталась без права даже моргнуть. Настоящая VIP—ложа в театре ужасов, где главный актёр — её собственная кожа.

Тем временем Кляпа, как заправская хозяйка нового холодильника, взялась за ревизию. Встав перед зеркалом, она осматривала Валентину с таким интересом, будто только что выловила её из корзины с уценёнными товарами. Провела пальцами по шее, подцепила ключицу, задумчиво надавила на скулу — и всякий раз вздыхала так, будто оценивает треснувшую фарфоровую куклу на блошином рынке.

Пальцы неспешно скользили по коже, нащупывая под ней слабую дрожь ужаса. Валентина ощущала каждое прикосновение с той же остротой, с какой кошка ощущает взгляд собаки через три стены и две закрытые двери. Наблюдая это странное шоу, она начинала понимать: хуже быть не может. Как бы не так.

Кляпа уже расправила плечи, выгнула бедро и оценила в зеркале результат своих стараний. Увиденное явно пришлось ей по душе. Проблема была только в том, что всё это время Валя орала внутри так, что её внутренняя вселенная дрожала от акустики.

Следующим шагом стала церемония перевоплощения, и если бы Валентина могла, она бы заорала: "Нет!" — так громко, что лопнуло бы зеркало. Но Кляпа лишь хмыкнула и с энтузиазмом вытянула из шкафа короткое чёрное платье, такое, в каком приличные девушки разве что на кастинг в фильм ужасов идут, и то в роли первой жертвы. Платье, вопреки законам скромности, было не просто коротким — оно скорее напоминало компромисс между кусочком ткани и чистой наготой.

На ноги были водружены алые туфли на таких каблуках, что Валя, ещё в здравом уме, с их помощью могла бы успешно забор перелезть, а потом, возможно, и шею свернуть. Но теперь выбора у неё не было. Всё происходило с беззастенчивой торжественностью, как будто Кляпа собиралась не в город, а на вручение премии за вклад в дело общественного соблазнения.

Макияж стал отдельным актом этого безумного спектакля. Кляпа шла по лицу Вали кисточками и карандашами так, словно перекрашивала старый фасад перед приездом комиссии. Щёки — румянец цвета "помидор после бани", глаза — угольно—чёрные, будто Валя готовилась к выступлению в группе "Кисс". Губы стали такими алыми и вызывающими, что ими можно было сигналить кораблям в тумане.

Когда преображение подошло к концу, Кляпа заставила Валентину долго и тщательно вертеться перед зеркалом. С разных ракурсов, с изгибом, с поворотом головы, с полуулыбкой. И каждый поворот добавлял градус ужаса в бедную душу заточённой наблюдательницы. Всё это выглядело так, как если бы монахиню внезапно назначили лицом рекламной кампании нижнего белья.

И, как ни странно, где—то в самом—самом глубоком, стыдливо закрытом ящике её сознания мелькнула предательская мысль: "А ничего... Так даже красиво..." Валя сама испугалась этой мысли больше, чем всего происходящего. Мир окончательно сошёл с ума.

Кляпа не торопилась. Она наслаждалась каждой секундой, каждым вздохом, каждым взглядом на своё новое, свежеотполированное владение. В движениях чувствовалась неспешная, но властная радость. И чем дольше длилось это странное утро, тем яснее становилось Валентине: день будет очень, очень длинным.

Особенно если учесть, что Кляпа, закрутившись у зеркала, вдруг решила устроить фотосессию. Селфи в полный рост, портреты с губками бантиком, фотографии с демонстративным выгибанием бёдер. И всё это — для чего? Конечно же, чтобы обновить профиль Валентины в тиндере и сопутствующих ресурсах сомнительного качества. При этом Кляпа издавала такие сладостные комментарии в стиле "О-о-о, да ты — огонь!", что Валя изнутри сжималась до размеров вяленой клюквы.

Процесс был настолько увлекательным, что в какой—то момент Кляпа даже начала петь, вполголоса фальшивя и при этом тряся задом перед зеркалом. Валентина, к счастью, была парализована, иначе точно бы захохотала или, на худой конец, расплакалась.

Взгляд на часы дал понять: на работу они и так опоздали. Что, впрочем, Кляпу только развеселило. "Лучше опоздать эффектно, чем прийти вовремя в костюме дохлой устрицы," — заявила она с достоинством настоящего стилиста—революционера.

Валентина понимала: возвращения назад уже нет. Сегодня она — ходячее воплощение всех своих ночных кошмаров, дополненных помадой цвета "кровь девственницы" и туфлями "сломай себе лодыжку сам".

А впереди маячила только неизвестность. И каблуки.

Валентина — вернее, её временная квартирантка Кляпа — вышагивала так, будто собиралась не на работу, а на открытие модного борделя в центре мегаполиса. Каждый каблук её туфель отпечатывал на асфальте не следы, а вызов обществу. Каждое движение бёдер казалось обращением к народам всех континентов: "Любуйтесь, недостойные!"

Тёплое майское утро, пропахшее цветущими каштанами и свежестью влажного асфальта, расступалось перед ней, как Красное море перед Моисеем. Прохожие останавливались, таксисты сворачивали шеи, дворники замирали с метлами в руках. Один дедушка на лавочке даже перекрестился, не в силах осознать, что весна внезапно обернулась катастрофой его привычного мира.