Клыки - книга первая

1 Часть

Грейвэнд. Имя, от которого у других мурашки по спине, а у меня — только теплая волна удовольствия. Как от первого глотка горячего какао в промозглое утро. Я шагала по тротуару, еще влажному от ночного тумана, и не могла сдержать глупой улыбки. Город только просыпался, окутанный привычной дымкой, превращавшей знакомые улочки в декорации к самой лучшей готической сказке.
В ушах бился зажигательный ритм новой поп-песни, а в такт ему стучало сердце. Я любила это место! Любила его древние, будто припорошенные вековой пылью кирпичные домики, не выше двух этажей, с потемневшими ставнями и тайнами за занавешенными окнами. Любила горы — этих угрюмых, покрытых хмурым лесом гигантов, что нависали над городом, словно стражники, ревниво прятавшие его от назойливого солнца. Любила даже этот вечный, пронизывающий до костей сырой воздух, пахнущий мхом, хвоей и чем-то... старым.

Все лето я провела не на пляжах (хотя пару вылазок с Беккой в горы, к солнцу, все же были!), а на кухне нашего просторного, слегка мрачноватого дома. Экспериментировала. Ингредиенты были моей магией: миндальная мука вместо обычной, капля редкого ванильного экстракта из лавки пекаря, темный шоколад с привкусом вишни. Каждый удавшийся торт, каждое рассыпчатое печенье было маленькой победой, волшебством, рожденным моими руками. Люциус, мой дядя, только качал головой, глядя на засыпанную мукой столешницу, но в его глазах читалось... одобрение? Или просто терпение?

Несмотря на ранний час, на лице у меня играла легкая улыбка. Сегодня в столовой должны подавать фирменное желе миссис Гловер! Это было нечто особенное — рубиново-красное, дрожащее, с едва уловимым ароматом лесных ягод, который она никому не раскрывала. И пончики. Надеюсь, с вишневой начинкой. Мысли о сладком завтраке смешивались с общей любовью к этому утру.

Грейвэнд просыпался. Туман, вечный спутник здешних осенних утр, еще цеплялся за крыши старинных домиков. Одни были сложены из темного, почти черного кирпича, вросшего в землю за века, другие — из почерневшего дерева, украшенного резьбой, стертой временем. Они казались не просто домами, а хранителями тайн. И я обожала эти тайны. Погружалась в книги о вампирах, местные легенды о пропавших в Темнолесье путниках и призраках на старом кладбище у реки. Для меня Грейвэнд был не мрачным, а... окутанным дымкой загадок. Живой готической сказкой.

Люди не бежали, а шли. Неторопливо. Бургомистр Элдер выгуливал своего старого бассета, кивая знакомым. Фелиция открывала ставни своего антикварного магазинчика, звякая связкой ключей. А потом появился он... Запах. Он ударил в нос, такой теплый, такой живой, такой невероятно реальный посреди древней прохлады. Свежеиспеченного хлеба. Настоящего, ржаного, с хрустящей корочкой. Он плыл из дверей пекарни «Каменный Очаг», смешиваясь с легкой сыростью и дымком из труб. Я закрыла глаза на секунду, глубоко вдохнув. Пахло домом. Пахло уютом. Пахло жизнью, которая, несмотря на готические декорации, здесь била ключом — просто своим, размеренным ритмом.
Новые наушники — подарок дяди на начало учебного года — идеально глушили мир, оставляя только музыку и мои мысли. Я обожала солнце. Ну, в горах, на редких вылазках с Беккой — да! Загорать на скалах, чувствуя, как лучи прогревают кожу до костей — это было блаженство. Но здесь... здесь моей стихией был дождь. Настоящий, затяжной ливень, превращающий улицы в блестящие зеркала. Купаться под ним, чувствуя, как капли стекают по лицу, как промокает насквозь одежда, а ты смеешься и кружишься посреди пустой площади — вот это было чистое, детское счастье. Ощущение свободы и единения с этим серым, мокрым миром.

Я шла, утопая в мечтах о предстоящем дне, о новых лицах, о старых друзьях, о тайнах, которые наш городок наверняка припрятал на это лето... И совершенно не заметила, как из-за угла пекарни вынырнула тень.

Холодные пальцы сжали мое запястье.
— А-а-ах! — Я взвизгнула, подпрыгнув на месте чуть ли не до неба. Сердце бешено заколотилось, едва не вырываясь из груди. Наушники я дернула так резко, что один наконечник больно стукнул по уху, прежде чем повиснуть на шее. Мир оглушительно вернулся — шуршание шин по мокрому асфальту, крик чайки где-то над крышами, голоса...
— Ты меня напугала! — выпалила я, все еще хватая ртом воздух и прижимая ладонь к груди, где сердце колотилось, как барабан на параде.

Передо мной стояла она. Бекки. Моя рыжеволосая, веснушчатая гроза и лучший друг. Её рыжие кудри, сегодня особенно яркие, вырывались из-под стильной кепки и развевались на ветру, который играл на ее белой рубашке и стильных брюках карандашах. Она стояла на каблучках — своих любимых, прибавлявших ей добрых пять сантиметров к и без того недетскому росту, — и смотрела на меня с преувеличенной обидой, подперши рукой бедро. Даже в это сонное утро она выглядела, как сошедшая со страниц журнала: легкий макияж подчеркивал ее большие зеленые глаза и скулы, хотя я знала — она и без него была огонь. Мальчишки в школе оборачивались ей вслед шеренгами. Сейчас ее взгляд говорил: «Ну вот, опять!»
— Не напугала бы, если бы ты не врубала музыку на всю округу! — фыркнула Бекки, ткнув пальцем в мои наушники. Ее голос звучал обиженно, но в уголках губ играла привычная усмешка. — Я ору тебе, Кэролин! Уже через весь парк от мэрии! — не унималась она.
Жар ударил в щеки.
— Прости! Я просто... задумалась! — засмеялась я, смущенно поправляя выбившуюся прядь волос. Улыбка снова вернулась на лицо. Бекки всегда умела выдернуть меня из моих грез.
— Задумалась? — Бекки приподняла бровь, и на ее лице появилось знакомое лукавое выражение.

Она медленно поднесла руку, ее пальцы с игривой угрозой потянулись к моему лицу. — Опять о тайнах нашего странного городишки? О призраках на кладбище? Или, может... — она понизила голос до шепота, имитируя жутковатый тон, — ...о клыкастых жителях особняка на холме?
Ее пальцы пощекотали кончик моего носа, и я фыркнула, отмахиваясь. Но в ее зеленых глазах, сквозь шутку, мелькнуло что-то знакомое. Легкая тень. Та самая, что появлялась, когда старики на лавочке замолкали при нашем приближении, обсуждая свежую пропажу. Тень, которая делала наш уютный, Грейвэнд по-настоящему загадочным. И от этого он становился еще роднее.
— Может быть, — загадочно улыбнулась я, ловя ее руку, чувствуя под пальцами гладкий лак. — А может, просто о том, что если мы сейчас не побежим, то все пончики с вишней достанутся Сэму Дженкинсу и его футбольной команде!
Я потянула ее за собой, оставив позади божественный запах «Каменного Очага», смех Бекки и утренний туман Грейвэнда.
Мы шли по тротуару, плечом к плечу, а Бекки, как всегда, несла потоком свою болтовню, от которой воздух вокруг будто искрился.
— Ни одного новенького, Кэр! — Она закатила глаза, закусив нижнюю губу так, что её яркая помада оставила след на безупречных зубах. — Ни-че-го. Только эти скучные старшеклассники, у которых в голове футбол и пиво. Опять придется развлекаться с теми, кто уже сто раз признавался мне в любви. — Она хихикнула, поправляя рыжий локон, выбившийся из-за уха.
Я улыбнулась, зная, что «развлекаться» для Бекки означало — флиртовать до головокружения, оставлять записки в шкафчиках, а потом смеяться, когда мальчишки начинали преследовать её взглядами. Её популярность была чем-то вроде школьной легенды. Даже учителя не могли устоять перед её обаянием — она умела говорить так, что самые строгие профессора не снижали ей баллы за опоздания.
А ещё... никто не смел её оскорбить. Не потому что боялись её отца (хотя должность в мэрии, конечно, добавляла веса), а потому что Бекки была как огонь — можно было обжечься, если подойдешь слишком близко с дурными намерениями.
Школа показалась из-за поворота — огромная, кирпичная, с острыми шпилями и витражными окнами, в которых играло утреннее солнце. «Грейвэнд» выглядела так, будто её перенесли прямиком из готического романа, даже несмотря на свежий ремонт. Новые двери, современные светильники в коридорах — но всё равно казалось, что в этих стенах живёт что-то древнее, чем сам город.
Позади здания раскинулась площадка, где уже толпились парни в спортивных костюмах, а по краям, как воробьи на проводах, сидели девчонки — кто-то смеялся громко, кто-то кокетливо поправлял волосы, бросая взгляды на поле.
— О, смотри, команда уже собралась! — Бекки подмигнула мне, закидывая сумку на плечо. — Может, сегодня кто-то наконец решится пригласить меня на свидание?
Я фыркнула, но не успела ответить — она уже махнула рукой кому-то из толпы, и несколько голов тут же повернулись в нашу сторону.

2 Часть

Весь первый урок я провела как во сне. Вернее, как в густом тумане, который иногда окутывал наш город по утрам. Слова учительницы литературы, обычно такие захватывающие, превратились в далекий, бессмысленный гул. Я сидела, уставившись в страницу учебника, но буквы плясали перед глазами, не складываясь в слова. Весь мир сузился до одного — до ощущения его взгляда у меня за спиной. Холодного, изучающего. Я чувствовала его на своей шее, между лопаток, будто ледяное лезвие. Алекс дышал тихо, почти неслышно, но его запах — пыльный пергамент, горький ладан и тот самый медный привкус — витал в воздухе, смешиваясь с запахом мела. Я была не здесь. Я была пойманной бабочкой, приколотой к доске под его нечеловеческим взглядом.

Звонок прозвучал как избавление. Я вскочила так резко, что стул скрипнул по полу. Бекки уже тащила меня за рукав в коридор, ее глаза сияли азартом.
— Ну что, Кэр? Видела, как он на тебя пялился? — она прошипела на ухо, пробираясь сквозь толпу. — На реку пойдешь? Команда Сэма будет, там всегда весело! Если откажешься — обижусь навеки! — Она сделала преувеличенно печальное лицо.

Меня передернуло. Река. После заката. Запрет Люциуса звучал в голове железным колоколом. Но Бекки смотрела на меня с таким вызовом, а ее слова «обижусь навеки» прозвучали как приговор.
— Ладно... — выдохнула я, чувствуя, как по спине снова побежали мурашки — на этот раз от собственной глупости. — Но если Люциус узнает... — Я посмотрела на подругу умоляюще.
— О, не волнуйся! — Бекки махнула рукой, ее лицо озарилось хитрой улыбкой. — Если твой мрачный рыцарь в сияющих доспехах что-то заподозрит — я тебя выведу сухой из воды! Охотно помогу выпутаться. — Она хлопнула себя по груди, закатив глаза к потолку. Ее энтузиазм был заразителен и одновременно пугал.

На втором уроке — математике — мой личный ад продолжился. И хуже того — он снова сел за мной. Не через ряд, не в другом конце класса. Прямо сзади. Его парта вплотную примыкала к моему стулу. Мне показалось, что он делает это нарочно. Преследует. Воздух вокруг сгустился, пропитанный его холодом и странным ароматом. Я сидела, вжавшись в спинку стула, стараясь дышать тише, двигаться меньше, стать невидимкой. Бесполезно. Я чувствовала каждое его движение, каждый вдох. Он был как хищник, терпеливо выжидающий в засаде.

Учитель что-то писал на доске, класс шуршал тетрадями. И вдруг — прикосновение. Легкое, осторожное, но от него я вздрогнула, будто меня ударили током. Холодные кончики пальцев коснулись моего плеча, чуть ниже шеи. Мурашки побежали по коже волной.
— Простите, — его голос прозвучал прямо у моего уха, тихо, без эмоций. — У меня сломался карандаш. Не могли бы вы одолжить? У вас же есть запасной.

Я обернулась. Его лицо было совсем близко. Бледное, скульптурное. Слишком идеальное. А глаза... Эти ледяные кварцевые глаза смотрели прямо на меня. В них не было ни капли смущения или просьбы — только холодный расчет. Или... любопытство? Мое сердце колотилось так громко, что, казалось, он его слышит.
— С-сейчас, — пролепетала, судорожно роясь в пенале. Где карандаши? Все острые грифели были сломаны — я нервно точила их весь первый урок, не в силах усидеть на месте. В отчаянии я рванула руку и выхватила ярко-розовый карандаш с блестками из пенала Бекки, которая наблюдала за сценой с открытым ртом и хитрой ухмылкой.
— Вот... — протянула я Алексу карандаш, стараясь не смотреть ему в глаза. Мои пальцы слегка дрожали.

Он взял его. Его пальцы, длинные и удивительно холодные, ненадолго коснулись моих. Затем его губы — тонкие, бледные — дрогнули. Не в улыбку. Это была скорее тень улыбки, быстрая и настолько неестественная, что казалась маской. Но в его глазах на миг мелькнуло что-то... заинтересованное. Как будто он увидел нечто любопытное.
— Благодарю, — произнес он ровным тоном, поворачиваясь к своей тетради.

Я резко отвернулась, чувствуя, как жар заливает лицо. Сердце бешено колотилось.
— Кажется, у вас налаживается контакт... — прошипела Бекки, едва сдерживая хихиканье. Ее зеленые глаза сверкали от восторга. — О, это просто сказка! Он тебе карандаш попросил! Первый шаг!
— Да тихо ты! — прошептала яростно, уткнувшись в учебник, стараясь не видеть розовый карандаш в его слишком бледных, слишком правильных пальцах. — Он просто... сломал свой!
— Да... да... конечно, — Бекки подняла руки в игривой сдаче, ее улыбка стала еще шире и хитрее. — Только не спугни такого красавчика своей букой, а? Он явно заинтересовался. Особняк на холме, говоришь? Ого, Кэр, ты, кажется, поймала настоящего вампира... и он твой.

Ее шепот звучал как обещание и предупреждение одновременно. Я украдкой взглянула на розовый карандаш в руке Алекса. Он держал его так, будто изучал артефакт. А потом, совсем незаметно, поднес к лицу и понюхал. Мимика его не изменилась, но в ледяных глазах на миг вспыхнул странный, нечитаемый огонек. Я резко отвернулась, чувствуя, как по спине снова пробежали ледяные мурашки. Сказка Грейвэнда становилась все страшнее и реальнее.

Третий урок прошел в тумане. Я механически записывала что-то в тетрадь, но мысли крутились вокруг одного — Алекса Вольских. Его неестественная бледность. Холодные пальцы. И этот взгляд — будто он видел меня насквозь, читал, как открытую книгу. Действительно ли он из того особняка?

Когда он вернул мне розовый карандаш, я невольно провела по нему пальцами. Дерево было гладким, но... холодным. Как будто его пальцы оставили на нем след — не просто температуру, а что-то глубже. Как морозный узор на стекле.
— Идем в столовую! Утром мы не зашли за пончиками, поэтому ты сейчас такая потерянная! — Бекки буркнула, хватая меня за плечо и вытаскивая из класса.

Столовая встретила нас волной тепла и сладкого аромата свежей выпечки. Мой желудок предательски заурчал, напоминая, что с завтрака прошло уже несколько часов. Мы уселись за дальний стол, и я с жадностью впилась зубами в пончик с вишневой начинкой. Сахарная пудра осталась на губах, но мне было плевать.

3 Часть

Я пришла домой поздно, еле волоча ноги, но с лицом, которое всё ещё болело от смеха. Мы так оторвались у реки, что я забыла обо всём на свете — о запретах Люциуса, о взгляде Алекса в школе, даже о завтрашнем первом рабочем дне. Пока не увидела экран телефона.

— «Пропущенные вызовы: Дядя Люциус (5).»

Сердце ёкнуло. Я не стала перезванивать — язык заплетался от сидра, да и голос выдал бы всё. Набрала дрожащими пальцами: «— Прости, я очень рано уснула. Завтра всё расскажу.»

Он прочитал моментально. Ответ пришёл лаконичный, как всегда: — Хорошо. Поговорим завтра. Спи.

Ни гнева, ни подозрений. Я улыбнулась, плюхнувшись на кровать. Спи... Ага, конечно. Я всё ещё чувствовала на своей коже тот пристальный взгляд, что преследовал меня на берегу. Но решила — это ребята. Или сидр. Или просто игра лунного света на воде.

Уснула, как убитая. Без снов. Без кошмаров. Без привычных видений кладбищенских туманов или вампирских клыков. Только тёплая, густая темнота.

А утром проснулась от щебета птиц за окном. Настроение — космическое. Даже голова не болела. Потянулась, улыбаясь потолку, и...

Увидела их.

На тумбочке, рядом с книгой о трансильванских замках, лежали таблетки. Мои верные спутницы — снотворное, которое Люциус выписал после того, как я три ночи подряд просыпалась с криком. Я ужаснулась. Не выпила их вчера. Совсем забыла!

Но потом осеклась. Я же спала? Да ещё как! Без пробуждений, без кошмаров, без этого липкого страха, который обычно остаётся после снов. Впервые за месяцы.

Почему?

Я впилась взглядом в таблетки, пытаясь вспомнить... хоть что-то. Тени? Шёпот? Знакомый запах ладана и старой бумаги? Ничего. Пустота. Только ощущение глубокого, тяжёлого покоя.

— Сидр? — пробормотала я, вставая и открывая шторы. Золотой свет хлынул в комнату. Или... я просто была так измотана, что мозг отключился?

Но что-то грызло изнутри. Почему не приснилось? Раньше стоило забыть таблетку — и ночь превращалась в кинозал ужасов. А вчера...

Я тряхнула головой, отгоняя паранойю. — Хватит, Кэр. Вечер был классным. Ребята — огонь. Бекки — лучшая. А загадочных взглядов на реке хватало и без Алекса.

На столе замигал телефон — напоминание: «Ночной цветок». Первый день после школы.
Отлично. Новый день. Новая жизнь. Без снов, без страхов. Я налила в стакан апельсинового сока, ловя себя на мысли: — Может, эти таблетки мне уже не нужны?

Но где-то в глубине души, под восторгом свободы, шевелилось сомнение. Слишком чистая ночь. Слишком тихая. Как будто кто-то накрыл моё сознание чёрным бархатом, чтобы я ничего не увидела.

Утро началось как обычно — если считать «обычным» ледяное дыхание Алекса у меня за спиной. Он сидел снова позади меня, его присутствие ощущалось физически — будто тень от облака, упавшая только на мою парту. Я старалась не оборачиваться, но каждый его вдох, каждый шорох страницы отзывался мурашками по коже. Знает. Чувствует. Наблюдает. Мысль крутилась навязчиво, как заезженная пластинка.

Рядом Бекки, сияя, строчила сообщения Сэму. Ее пальцы порхали над экраном, а губы расплывались в улыбке. Самое странное? Бекки, судя по всему, флиртовала с кем-то еще в параллельном чате — я мельком видела всплывающие имена. Но на лице Сэма в такие моменты, не было ни ревности, ни обиды. Только... понимание? Глубокое, спокойное, словно они оба прожили не семнадцать лет, а несколько веков и давно переросли человеческие слабости вроде собственничества. Они доверяли друг другу так, будто знали все тайны мира и друг друга — и это было одновременно восхитительно и пугающе. Словно они играли в какую-то свою, большую игру, правила которой были недоступны простым смертным вроде меня.

Большая часть уроков прошла, и я могла вздохнуть, ведь взгляд позади меня напрягал, будто сгущающая туча с грозой.

Мы уселись с подносами у окна. К нам тут же подвалила футбольная команда — шумная, пахнущая потом и энергией. Смех, толчки, шутки про вчерашнее купание — атмосфера была легкой, пока за стол не сел Марк, сын сержанта местной полиции. Его обычно веселое лицо было серьезным.

— Ребята, — он понизил голос, хотя гул столовой и так заглушал слова. — От отца слышал. В городе банда. Не местные. Пришлые. С стволами. Шныряют по темным переулкам после заката. Уже пару нападений было на окраинах. Полиция шифруется, чтобы паники не сеять. Все силы бросили на поиски этих... — он замялся, — ...засранцев.

Тишина за столом стала плотной, как вата. Веселье испарилось. Даже Бекки перестала жевать, ее вилка замерла в воздухе. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок. После заката. Темные переулки. Вчерашний вечер у реки внезапно представился в другом свете — не беззаботным весельем, а опасной глупостью.

И тут раздался голос. Тот самый. Низкий, ровный, как эхо из колодца. Алекс. Он сидел чуть поодаль, но его слова прозвучали отчетливо, будто он говорил прямо мне в ухо:

— В городе их гораздо больше, чем кажется полиции. Но все же... — он сделал паузу, и его ледяной кварцевый взгляд буквально пригвоздил меня к стулу, — ...милым дамам я бы не советовал ходить одним по ночам. Пускай это и ваш любимый Грейвэнд, где вы, казалось бы, знаете каждого в лицо.

В столовой грохотали тарелки, смеялись люди, но мне показалось, будто мир на секунду замер. Его слова висели в воздухе — не предупреждение, а угроза, завуалированная вежливостью. И адресованы они были явно мне. "Казалось бы, знаете каждого..." — разве это не намек? На то, что в городе появился кто-то новый? Кто-то вроде него?

— Ой, ну тебя, паникер! — фыркнула Бекки, ломая напряженную тишину за нашим столом. Она ткнула вилкой в салат. — У нас половина парней — футболисты, да и Сэм с Карлосом не дадут в обиду. Правда, Сэм? — Она подмигнула своему бойфренду через стол.

Сэм кивнул, но его улыбка показалась мне натянутой. Он перевел взгляд на Алекса, и в его глазах мелькнуло что-то... оценивающее. Настороженное.

Я же не могла оторвать глаз от Алекса. Он уже отвернулся, спокойно доедая свой безвкусный, наверное, школьный обед. Но его слова горели у меня в голове: "Их гораздо больше". Кого? Бандитов? Или... кого-то другого?

4 Часть

Дом встретил меня благословенной тишиной. Не мертвой — а теплой, уютной, как плед, наброшенный на усталые плечи. Я обожаю эти моменты: скрип половиц под босыми ногами, шелест занавески на ночном ветерке, собственное дыхание, наконец-то ровное. Никакой громкой музыки, никаких голосов — только я и покой. Скинула сумку, джинсы и тонкую кофточку, туфли — и сразу в душ.

Струи воды смыли остатки кофейной пыли, запах молока и легкую нервозность первого дня. Кожа задышала, мышцы расслабились.

Завернувшись в огромное, пушистое полотенце, я только потянулась к чайнику, как завибрировал телефон. Бекка. Улыбка сама расплылась по лицу.

— Ну что, звезда бариста? — ее голос звучал бодро, как всегда. — Выжила? Не сожгла кафе?
— Бек, это было потрясающе! — я плюхнулась на диван, подтянув ноги, и слова полились рекой. Про эспрессо-машину, похожую на космический корабль. Про первую пенку, которая стала похожа на облако. Про кассу и кнопку «Д1» для чизкейков. Про миссис Эвелин, которая оказалась золотым человеком. Про первые десять долларов в конверте — теплых, настоящих. — А завтра я снова с утра! Научусь варить их фирменный «Полуночный эликсир»! И кассу доверят! Представляешь?

Я делилась восторгами, а Бекка смеялась, вставляла шутки и восклицала: «Моя Кэр — взрослая труженица!» Этот разговор был как глоток горячего шоколада после долгого дня — сладкий, согревающий, наполняющий силами. Я уже представляла, как завтра угощу ее тем самым капучино с карамелью…

И тут на экране всплыло второе имя. Дядя Люциус. Сердце екнуло. Радостный поток слов замер. Пять пропущенных звонков вчера… Я не могла проигнорировать. Не хотела, чтобы он снова метался в тревоге.

— Бек, прости, это дядя, — быстро сказала я, чувствуя, как легкая тень накрывает настроение. — Я перезвоню позже?
— Конечно, дорогая! Спокойной ночи и удачи завтра! — Бекка легко откликнулась, не обидевшись.

Я перевела дух и приняла вызов.

— Кэролин. — Его голос был ровным, но в нем чувствовалась привычная напряженная струна. Ни «привет», ни «как дела». — Ты дома.

Это было не вопросом. Констатацией.

— Да, дядя. Только пришла. Первый день был… интересным. — Я старалась вложить в голос усталую бодрость.
— Расскажи. — Всего одно слово, но оно прозвучало как приказ.

Я сжала телефон. Энтузиазм, с которым только что делилась с Беккой, куда-то испарился. Остались сухие факты: научилась варить кофе, осваиваю кассу, хозяйка добрая, завтра снова на смену. Ни слова про десять долларов или планы на подарок. Не для его ушей.

Он слушал молча. Потом последовали вопросы. Четкие, как выстрелы:
— Кто еще работает, кроме хозяйки?
— Во сколько закрываетесь? Ты точно не будешь возвращаться одна по темным улицам?
— Нет, дядя, — ответила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Меня проводят друзья и Бекка.

Стоило ему услышать имя Бекка, он сразу успокаивался, будто доверял ей гораздо больше, чем мне! За последний месяц он стал очень дерганным, я списывала это на работу, но иногда это очень сильно раздражало.

Он положил трубку первым. Я сидела, глядя на потухший экран, ощущая, как приятная усталость сменилась тяжелой опустошенностью. Его звонок был как холодный душ. Напоминанием о бесконечном контроле, о стенах, которые он выстраивал вокруг меня, даже когда физически отсутствовал. Он не спросил, нравится ли мне работа. Не порадовался за меня. Он провел допрос.

Я погасила свет в гостиной и побрела в спальню. Тишина дома снова окружила меня, но теперь она казалась… иной. Не уютной пустой, а звенящей пустотой после его слов. Я потянулась к тумбочке, к баночке со снотворным. Пальцы дрогнули. Вчера я уснула без него. Прекрасно выспалась. Сегодня… Сегодня я боялась, что без таблетки в голову полезут не кошмары о вампирах, а его голос с бесконечными вопросами и ледяное предупреждение Алекса в столовой: «В городе их гораздо больше…»

Я резко отдернула руку. Нет. Не сегодня. Сегодня я заработала свои первые деньги. Сегодня я была взрослой. Сегодня я усну без его таблеток и без его страхов. Пусть даже это будет трудно.

Я легла, укрывшись одеялом с головой, как в детстве, пытаясь вернуть тот сладкий миг уюта до звонков. Завтра — новый день. Новые десять долларов. И я сама решу, что с ними делать. И как жить. Даже если за моей спиной дышит холод Алекса, а в телефонной трубке звучит неусыпный контроль дяди. Я зажмурилась, слушая стук собственного сердца — пока еще тревожного, но своего.

Я чуть не проспала — спала как убитая, но проснулась от сна. Не кошмара. Совсем наоборот. Алекс. Вернее, его бледный торс, рельефный, как у античной статуи… и розовые, на удивление нежные соски. Во сне я дотронулась до них, чувствуя под пальцами прохладную, гладкую кожу… Прикусила губу, отгоняя навязчивое видение, но жар в щеках и низу живота не стихал. Черт возьми, Кэролин, соберись!

Кофе, быстрый душ, легкое летнее платье цвета спелого персика — погода стояла редкой для Грейвэнда: безмятежной, солнечной, почти жаркой. Ни намёка на туман. Улыбка не сходила с лица. Казалось, весь мир сиял в унисон с моим настроением.

Кафе «Ночной цветок» встретило знакомым гомоном и ароматом свежего круассана. Миссис Эвелин сразу взяла меня в оборот. Сегодня было гораздо больше: я училась варить тот самый «Полуночный эликсир» — темный, густой, с терпкой ноткой черной смородины, который оставлял на языке ощущение тайны. Осваивала хитрости капучино-арта. Даже вела кассу самостоятельно целый час! Усталость была, но она тонула в море гордости и счастья. У меня получается!

Их появление было как солнечный зайчик. Бекка, сияющая, ворвалась с Сэмом под руку. Они смотрели друг на друга так… завидно. Так, словно весь мир для них — только они двое. В их улыбках, в легком прикосновении плеч читалось глубокое, спокойное понимание, от которого у меня внутри что-то сладко и больно ёкнуло. И снова — навязчивый образ: бледная кожа, розовые соски во сне. Я резко отвела глаза, чувствуя, как краска заливает шею.

5 Часть

Тишина. Густая, звенящая, пропитанная запахом развороченной земли и… медной крови? Или мне показалось? Я все еще дрожала, прижимая ладони к липкой от слез и грязи щеке. Глаза пекли адски — будто в них насыпали раскаленного песка. Каждый вздох давил на ребра, каждый стук сердца отдавался в висках тупой болью. Жива. Я жива. Мысль пробивалась сквозь панический туман, слабая, но упрямая.

И тут — голос.

Ласковый. Теплый, как плед в мороз, но с ледяной ноткой на дне. Словно шелк, обернутый вокруг стального клинка.

— Кажется, я тебя знаю?

Я вздрогнула, инстинктивно съежившись. Новый кошмар? Силуэт отделился от тьмы под дубом и плавно приблизился. Не спеша. Без угрозы. Высокий, невероятно… знакомый.

— Ты в порядке? — голос снова коснулся слуха, заботливый, но с едва уловимым напряжением. Как будто он боялся спугнуть.

Я заморгала, отчаянно пытаясь прогнать боль и слезы. Мир медленно проступал сквозь водяную пелену. Сначала — темные джинсы. Потом — черная водолазка, обтягивающая грудную клетку. Высокий лоб. Серебристые волосы, слегка растрепанные…

Вольских Алекс.

Я замерла, не веря глазам. Он стоял передо мной, весь — воплощение невозмутимой элегантности. Ни царапины. Ни пятнышка. Только на скуле — крошечная капля чего-то темного, почти черного в тусклом свете. Грязь?

Он мягко улыбнулся. Не оскалом, как на спортплощадке. А… по-человечески. Тревожно-доброй улыбкой.

— Извини, — его голос был шелковым, успокаивающим. — Я не помню, как тебя зовут. Мы учимся вместе, да? Одни уроки посещаем. — Он протянул руку. — Давай помогу подняться.

Его слова звучали так… естественно. Так искренне. Как будто он и правда был просто растерянным одноклассником. Но внутри меня все кричало. Он помнит. Он все прекрасно помнит! Он смотрел на меня с первого дня. Чувствовал мой страх. Слышал шепот с Бекки. Почему он здесь? Где те двое? Что он СДЕЛАЛ?

Но тело, измученное страхом, предательски потянулось к его руке. Его пальцы обхватили мою ладонь — ледяные. Всегда ледяные. Он легко поднял меня, будто я была пушинкой. Его вторая рука легла на мое плечо, осторожно, но властно притягивая ближе. Запах ударил в нос — старая бумага, горький ладан, и под ним — металл. Тот самый запах из класса. Из сна.

— А да… — я проглотила ком, подступивший к горлу. Голос сорвался на шепот, хриплый от слез и ужаса. — Меня… Кэролин. Можно просто Кэр.

Я облизала пересохшие, потрескавшиеся губы, не отрывая взгляда от его лица. От этих слишком светлых глаз, цвета зимнего рассвета. В них не было ни капли незнания. Только — глубокий, бездонный интерес. И что-то еще… Удовлетворение?

Он кивнул, его улыбка стала чуть шире, но не теплее.

— Кэр, — произнес он, будто пробуя имя на вкус. Звучало как заклинание. — Тебе очень повезло, что я прогуливался здесь. Парк после заката… не самое безопасное место. — Его взгляд скользнул в сторону, туда, где только что была тьма и хрипы борьбы. Теперь там была лишь пустота. Глубокая, зловещая.

Везение? Ледяная волна страха снова накрыла меня. Его пальцы на моем плече казались не опорой, а оковами. Он спас меня. Но от чего? От тех двоих? Или… от чего-то худшего? И кто он на самом деле — случайный прохожий или охотник, вышедший на ночную тропу?

Он стоял так близко. Его холодное дыхание касалось моего лба. А в глазах, таких спокойных и проницательных, читалось лишь одно: «Ты моя, Кэролин. И я только что доказал это».

Я оглянулась, впиваясь взглядом в темноту за спиной. Пусто. Только шелест листьев под внезапным порывом ветра и глубокая, зловещая тишина на месте недавней схватки. Силуэты… Их было больше… Куда они исчезли? Мысль пробилась сквозь шок, холодная и колючая. Но разум тут же захлестнула волна самоуспокоения: Кэр, успокойся. Ты в шоке. Тебе померещилось. Ты цела. Твой «манящий сон» только что спас тебя от худшего. Будь благодарна.

Его голос вернул меня к реальности, четкой и спокойной:
— Давай я провожу тебя до дома. — Алекс стоял рядом, его серебристые волосы отсвечивали в лунном свете. Улыбка была все той же — обволакивающе-ласковой, с оттенком неземного спокойствия. Манящей. Как свет маяка в шторм.

Я не могла отказать. Не хотела. Он был из школы. Знакомое лицо в этом кошмаре. Его присутствие, пугающее и необъяснимое, казалось куда безопаснее звенящей пустоты парка и призрачной памяти о горящих глазах в масках. Я кивнула, не в силах вымолвить слово.

Мы зашагали по тропинке, ведущей к моему дому. И тут, как удар хлыста, новая мысль: Дядя. Если он узнает о нападении… Его тревожные звонки, его допросы, его контроль — все это обрушилось бы на меня с удесятеренной силой. Он бы запер меня дома. Навсегда. Пожалуйста, пусть никто не видел, пусть никто не скажет… Новая волна страха, липкая и знакомая, накрыла с головой, заставив сжаться внутри. Я шла, ощущая себя зажатой между двумя безднами: ночным кошмаром и дядиной опекой.

Молчание между нами было глубоким, звенящим. Только наши шаги по старой брусчатке и мое неровное дыхание. Его рука лежала на моей талии — легкая, почти невесомая, но невероятно твердая. Холод его пальцев проникал сквозь тонкую ткань платья, странным образом успокаивая жар страха в моей крови. Я покусывала губы до боли, стараясь не дрогнуть, не сделать резкого движения, не выдать бурю внутри. Не глупи, Кэр. Не испорти этот момент.

Он мне нравился. Безумно, иррационально. Этот загадочный новичок с ледяными глазами, который пахнет древними книгами и опасностью. И вот он — мой рыцарь. Пусть зловещий. Пусть загадочный. Пусть появившийся из тьмы так же внезапно, как исчезли мои мучители. Он спас меня. От бандитов. От позора. От боли. Точно, как в моих детских мечтах о вампирах-защитниках из старых романов, где страх смешивался с пьянящим влечением.

Я рискнула взглянуть на него украдкой. Его профиль в лунном свете был безупречен и неестественно спокоен. Ни тени волнения, ни капли усталости после… после того, что произошло. Только уверенность. Сила. Власть. Его пальцы слегка сжали мой бок, будто направляя, и внизу живота снова пробежала та самая, сладкая и тревожная, искра. Страх не исчез. Он трансформировался. В нечто головокружительное, запретное. В желание прижаться к этому источнику ледяной силы и спросить: «Кто ты? Что ты сделал с ними? И что теперь будешь делать со мной?»
Мы приближались к дому. Окна были темными. Алекс замедлил шаг, его взгляд скользнул по фасаду, а потом вернулся ко мне. В его слишком светлых глазах что-то мелькнуло — знание? Предвкушение?
— Вот ты и дома, Кэр, — его голос был тихим шелком, завораживающим. — Будешь осторожнее?