Я проснулся с ощущением, будто меня похоронили заживо.
Сначала я не понял, что глаза уже открыты - такая вокруг стояла кромешная тьма. Я заморгал, провёл ладонью по лицу, и пальцы наткнулись на что-то липкое на виске. Засохшая кровь?
Пол подо мной был холодным и шершавым - бетон. Я медленно перевернулся на спину, и в этот момент где-то в темноте что-то щёлкнуло.
Свет.
Он появился внезапно - тусклый, мерцающий, будто от умирающей лампочки где-то под потолком. Я зажмурился от внезапной боли в глазах, и когда наконец смог разомкнуть веки, увидел...
Стены.
Голые бетонные стены, покрытые сеткой трещин. Ни окон, ни дверей. Потолок где-то терялся в полумраке. Воздух пах плесенью, пылью и чем-то ещё - сладковатым и тошнотворным.
"Где я?.." - мои губы шевельнулись сами собой. Голос прозвучал хрипло, будто я не пил воды несколько дней.
В груди что-то сжалось. Я поднялся на ноги, и в этот момент заметил его.
Таймер.
Он висел на стене напротив - цифровой дисплей с красными светящимися цифрами. На экране таймер длиною в месяц!
Сердце вдруг забилось так сильно, что я почувствовал его удары в висках.
"Эй! Кто-нибудь!" - я закричал, бросаясь к стене, стуча кулаками по холодному бетону. "Выпустите меня! Что это за место?!"
Ответом мне было только эхо моего собственного голоса, отражающееся от голых стен.
Я прижался спиной к стене и медленно сполз на пол. В голове крутились обрывки воспоминаний - уличные фонари, чей-то крик, резкая боль в затылке... Но чем больше я пытался собрать эти кусочки воедино, тем быстрее они ускользали.
А таймер тем временем тикал.
Я закрыл лицо руками. В горле стоял ком, а в груди разгоралась паника, как лесной пожар. Кто меня сюда запер? Почему именно месяц? Что будет, когда время выйдет?
И самое главное - какого чёрта я ничего не помню?
Я нашел их поздно.
Три пакета. Прозрачные, туго наполненные водой, лежали в углу, будто их кто-то осторожно положил туда, пока я был без сознания.
Я схватил первый, сжал в руках — прохладный, упругий. Зубами прокусил уголок. Вода хлынула в рот, и я пил, давясь, пока пакет не сморщился.
Когда опустошил первый, понял.
Три пакета.
Тридцать дней.
Больше воды здесь нет.
Я облизал губы, положил оставшиеся два пакета обратно в угол, подальше от себя. Если растянуть — может хватить.
Комната не изменилась. Все те же голые бетонные стены, потолок, сливающийся с серой мглой и этот проклятый таймер!
Воздух пах пылью и потом.
Я сел на пол, прислонился спиной к стене.
Жажда уже возвращалась.
Я закрыл глаза и попытался вспомнить, как выглядит дождь.
Я не сразу заметил пьедестал.
Сначала мне показалось, что это просто тень — нечеткий силуэт в центре комнаты, где сходились лучи тусклого света. Но когда зрение окончательно адаптировалось, я разглядел его:
Невысокий цилиндр из темного металла, вровень с моими коленями. На вершине — стеклянный купол, а под ним...
Красная кнопка.
Я подполз ближе, чувствуя, как бетон крошится под ладонями.
Стеклянный купол пьедестала был покрыт слоем пыли. Когда я провел по нему ладонью, буквы проступили сквозь мутную поверхность, словно проявляясь на фотобумаге:
"Выход только один: таймер или кнопка?"
Я замер, чувствуя, как по спине пробежал холодок.
Я медленно обвел взглядом комнату — голые бетонные стены, три пакета воды в углу и этот чертов пьедестал.
— Что значит "или"? — прошептал я, но стены не ответили.
Кнопка под стеклом казалась живой. Она не просто была красной — она пульсировала едва уловимым свечением, будто под пластиком текла настоящая кровь.
Я присел на корточки, вглядываясь в гравировку. Буквы были вырезаны неровно, словно их царапали в спешке.
"Таймер или кнопка"
Если ждать — что произойдет, когда время выйдет?
Если нажать — что случится?
Я прижал ладонь к стеклу. Оно было холодным, как лед.
— Кто вообще придумал эту игру? — мой голос сорвался на хрип.
Ответом мне было лишь тиканье таймера!
Я закрыл глаза.
Вспомнил последний глоток воды. Вспомнил, как бетон крошится под ногтями. И впервые подумал, что, возможно, выход — это не всегда спасение.
Мои пальцы скользят по стеклянному куполу, выискивая зазоры, выступы, хоть что-то. Ничего. Только идеально гладкая поверхность и эта чертова надпись: "Выход только один: таймер или кнопка?"
Я отползаю назад, озираюсь. В свете голубоватых панелей комната кажется стерильной - никаких щелей, никаких зацепок.
Я методично простукиваю каждый квадратный сантиметр стен. В правом углу, где стык пола и стены, мне кажется, звук чуть глуше. Я скребу бетон ногтями до крови, но под ним - только еще более плотный бетон.
Первый пакет воды почти пуст. Я разорвал его аккуратно, исследую на предмет скрытых символов. Ничего. Даже швы выглядят абсолютно обычными.
На потолке замечаю едва различимую неровность. Два часа прыгаю, пытаясь достать. Когда наконец касаюсь - это просто дефект бетона.
Я разбиваю нос, пытаясь пробить стену плечом. Кровь капает на пол, образуя странный узор. На мгновение мне кажется, что это символ... Но нет, просто бред от обезвоживания.
Последние капли из первого пакета. Я перевернул комнату вверх дном:
- Проверил температуру каждой стены - везде одинаково
- Искал магнитные аномалии с помощью застежки от брюк
- Кричал в углы, надеясь на акустические аномалии
- Даже пытался найти разницу в оттенках бетона
Ничего. Абсолютно ничего.
Кнопка под стеклом по-прежнему пульсирует. Таймер действует мне на нервы.
Я падаю на колени перед пьедесталом. Девять дней поисков. Девять дней надежд. И только теперь до меня доходит страшная правда - здесь действительно нет других вариантов.
Только таймер.
Только кнопка.
Только этот невозможный выбор.
День десятый!
Я открываю глаза от странного звука — мягкого шороха, которого раньше никогда не было в этой бетонной тишине.
Сначала мне кажется, что это галлюцинация. Девять дней одиночества сделали свое дело. Но когда я переворачиваюсь на бок, то вижу Ее.
Девушка.
Худенькая, в простой серой футболке и джинсах, она лежит без движения у противоположной стены. Ее темные волосы раскиданы по бетону, как чернильное пятно на грязном холсте.
Я застываю, боясь пошевелиться.
— Эй... — мой голос звучит хрипло после дней молчания.
Она не отвечает.
Я ползу к ней, каждый мускул напряжен. Ее грудь едва заметно поднимается — дышит. На лбу след от ушиба, тонкая царапина вдоль скулы.
Руки холодные, но пульс прощупывается.
Я оглядываю комнату. Ни новых дверей, ни отверстий. Она просто... появилась. Как будто материализовалась из воздуха.
Таймер на стене продолжает отсчёт!
Ровно двадцать дней осталось.
И теперь нас двое.
Я осторожно приподнимаю ее голову, смачиваю последними каплями воды из первого пакета ее пересохшие губы.
— Проснись, — шепчу я. — Пожалуйста, проснись и скажи мне, кто ты.
Но комната хранит молчание.
Только тиканье таймера нарушает тишину!
Её веки дрогнули, когда я смачивал ей виски. Я замер, наблюдая, как её зрачки под тонкой кожей век метались в паническом сне.
— Где... — первый звук, сорвавшийся с её пересохших губ, больше походил на стон.
Она резко открыла глаза.
Наши взгляды встретились, и я увидел в её тёмных зрачках то, чего не видел девять дней — живое, неискажённое страхом сознание.
Но через секунду её глаза округлились. Она рванулась назад, ударившись затылком о бетон.
— Не подходи! — её голос сорвался на визг. Она сжалась в комок, впиваясь ногтями в свои же плечи. — Кто ты? Где я? Что происходит?
Я медленно отполз на безопасное расстояние, показывая ладони.
— Я не знаю. Я здесь уже десять дней.
Она оглядела комнату диким взглядом, дыхание участилось до хрипов.
— Это что за подвал? — она схватилась за голову. — Почему я ничего не помню?
Я заметил, как её взгляд задержался на таймере.
— Что это за цифры? — её голос дрожал. — Это... это сколько нам осталось?
Я кивнул.
Она вдруг вскочила, зашаталась от слабости и начала бешено стучать по стенам.
— Эй! Выпустите нас! — её кулаки уже кровоточили, но она не останавливалась. — Что вы от нас хотите?!
Я молчал.
Она подбежала к пьедесталу, уставилась на кнопку.
— «Выход только один: таймер или кнопка»... — прочитала она вслух. Потом резко повернулась ко мне: — Ты пробовал ее нажать?
— Нет.
— Почему?!
— Потому что не знаю, что будет.
Она закусила губу. Ее глаза блестели — злость, страх, отчаяние.
— Надо что-то делать... — прошептала она.
Но делать было нечего.
Я протянул ей второй пакет с водой.
— Пей.
Она схватила его, жадно прижала к губам, но вдруг остановилась, посмотрела на меня.
— А ты?
— Я уже пил.
Ложь.
Она отпила глоток и протянула обратно.
— Оставь. На потом.
Мы сидели у противоположных стен, глядя друг на друга через всю комнату.
Таймер тикал.
Двадцать дней.
Двое.
И один невозможный выбор.
Тишину разорвало громкое урчание у нее в животе. Она смущенно сжалась, а я потупил взгляд.
— Ты... голодный? — спросила она тихо.
Я пожал плечами:
— Уже нет. Первые дни скручивало, но потом организм сдался.
Она сморщила нос:
— И как ты тут... ну, справлял нужду?
Я кивнул в дальний угол:
— Там. Бетон слегка впитывает.
Она скривилась, поджала губы:
— Боже, вот откуда этот запах.
— Ты думаешь, я рад? — я резко повернулся к ней. — Девять дней в бетонном ящике, а теперь еще и перед тобой оправдываюсь.
Она обхватила колени руками, притихла.
— Прости. — Потом добавила: — А вода?
— Три пакета. Один уже пустой.
— И всё?
— Всё.
Тишина.
— А зубы ты чистил? — вдруг спросила она.
Я фыркнул:
— Нет, забыл щетку в другом кармане смертельной ловушки.
К моему удивлению, она рассмеялась — коротко, нервно.
— Ладно, ладно, — она вытерла глаза. — Просто пытаюсь понять... всё.
Я вздохнул:
— Добро пожаловать в ад.
Она посмотрела на таймер:
— И что будет, когда время выйдет?
Я молчал.
— А кнопка? — она кивнула на пьедестал.
— Не знаю.
Она задумалась, потом спросила:
— А ты не пробовал...
— ВСЁ пробовал, — я ударил кулаком по полу. — Девять дней ломал голову, скреб стены, искал хоть что-то!
Она не испугалась, только смотрела на мои окровавленные ногти.
— Значит, — она глубоко вдохнула, — значит, мы просто ждем?
Я закрыл глаза:
— Да.
— Вместе?
Таймер тикнул!
— Вместе.
День одинадцатый!
Голубоватый свет в комнате постепенно потускнел, имитируя наступление ночи. Весь день она то и дело, что предлогал идеи как отсюда выбраться, но я всё это пробовал.
Мы лежали на холодном бетоне, спиной к спине, сохраняя эту неловкую дистанцию между нами.
— Мне холодно, — её голос прозвучал тише шепота.
Я не ответил.
Она повернулась, и я почувствовал, как её пальцы осторожно касаются моего плеча.
— Можно... можно ближе?
Я замер. Одинадцать дней одиночества сделали меня диким, отвыкшим от прикосновений. Но её рука дрожала — от холода, от страха, от всего этого безумия.
Я медленно перевернулся. Она сразу прижалась ко мне, как замёрзший птенец, зарывшись лицом в мою грудь.
— Спасибо, — прошептала она.
Я осторожно обнял её, чувствуя, как её рёбра поднимаются под тонкой тканью футболки. Она пахла потом, слегка затхло — мы оба пахли. Но под этим запахом было что-то тёплое, живое.
— Ты как... — я запнулся, — как тебя зовут?
Она задумалась.