Код "Гермиона"

Пролог. Крик, запечатанный в кристалл

Правда — первый трофей войны, который победитель прибирает к рукам. Ее не просто пишут — ее пересобирают из пепла и костей, ретушируют кровью, лакируют слезами и ставят на пьедестал, чтобы будущие поколения молились на нее, не ведая, что гранит постамента скрывает под собой братскую могилу.

После того, как прах последнего Темного Лорда развеялся над руинами Хогвартса, мир не вздохнул с облегчением. Он задохнулся в тишине. Победа оказалась пустотелой, выжженной изнутри. Герои, прошедшие через ад, вернулись не триумфаторами, а призраками с уставшими глазами. Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил-Снова, был сломанным мечом — символом сопротивления, да, но символом грубым, кровавым, неудобным. Он был напоминанием о цене, а людям, уставшим платить, нужна была легенда о ценности.

Им нужен был не солдат. Им нужна была святая.

И тогда, в тиши кабинетов, где пахло старым пергаментом и озоном после применения заклятий забвения, они ее создали. Сотворили из вакуума, из коллективной нужды, из политической целесообразности.

Ее звали Гермиона Грейнджер.

— Имя должно быть простым, но запоминающимся, — говорил Кингсли Шеклболт, прохаживаясь перед советом уцелевших. Его голос, обычно гулкий и властный, сейчас был тихим, вкрадчивым, как у заговорщика. — Что-то из маггловской классики. Шекспир. Чтобы подчеркнуть ее происхождение. Она должна быть одной из них, пришедшей в наш мир и отдавшей за него все.

Так родилась биография. Маглорожденная девочка, чей интеллект горел так ярко, что слепил профессоров. «Ярчайшая ведьма своего поколения» — фразу придумал старый Флитвик, которому аккуратно подправили воспоминания, вложив в них образ ученицы, которой у него никогда не было. Она стала совестью и разумом Золотого Трио, которого, по сути, тоже никогда не существовало в том виде, в каком его преподносили. Были Гарри и Рон, два отчаянных парня, продиравшихся сквозь войну на инстинктах и удаче. Третьей опоры, интеллектуального центра, у них не было. Эту пустоту и заполнила она.

Легенда о ее смерти стала шедевром пропагандистского искусства. Не шальная Авада в общей свалке битвы. Нет, это было слишком прозаично. Ее смерть обставили как акт высшего самопожертвования. В тот момент, когда рушились стены и герои сражались с гигантами, она, Гермиона Грейнджер, оказалась в разрушенном крыле замка, где авроры прятали эвакуированных младенцев. И когда туда ворвался обезумевший Пожиратель Смерти, она заслонила собой колыбель от зеленого луча. Тело, как гласил официальный отчет, испепелило проклятие такой силы, что не осталось даже праха. Удобно. Безупречно. Неопровержимо.

Мир принял эту ложь с жадностью голодающего. Ее портреты, написанные с безымянной натурщицы с подходящим «умным и волевым» лицом, повесили в Косом переулке и в Министерстве. В ее честь назвали стипендию для маглорожденных. «Ежегодник героических смертей» посвятил ей целый разворот с трогательной одой, полной вымышленных цитат.

Каждый год в годовщину Битвы за Хогвартс Гарри Поттер, с глазами, ставшими еще старше, чем его лицо, выходил к мемориалу и говорил о ней. О своей лучшей подруге. О сестре, которой у него никогда не было. Он говорил слова, написанные для него отделом по связям с общественностью, и с каждым годом верил в них все больше. Потому что пустота на месте третьего друга была настолько огромной, что ее было проще заполнить красивой ложью, чем признать, что там всегда был лишь сквозняк.

Ложь пустила корни. Она проросла в историю, стала ее неотъемлемой частью. Дети читали о Гермионе Грейнджер в учебниках, и никто не смел усомниться в ее существовании. Миф стал реальностью.

Но для его архитекторов это был лишь первый шаг. Создать икону было легко. Гораздо сложнее было заставить ее творить чудеса.

***

Под Министерством Магии, глубже тюремных камер и хранилищ с пророчествами, находился уровень, не обозначенный ни на одной схеме. Десятый круг. Шрам, оставшийся от предыдущего режима, который новые власти не смогли ни вылечить, ни ампутировать, а потому просто скрыли под слоями защитных заклятий и протоколов забвения. Здесь, в наследии Пожирателей Смерти, располагались лаборатории, где безумие обручалось с наукой, а теология становилась экспериментальной дисциплиной.

Именно здесь, в самом сердце этого проклятого места, в Обсидиановой Комнате, они и нашли его.

Обсидиановая Комната не была просто помещением. Это был артефакт. Ее черные, отполированные до зеркального блеска стены не отражали свет — они его поглощали. Они были испещрены не рунами, а чем-то более древним: математическими формулами энтропии, диаграммами распада кварков и каббалистическими символами, описывающими процесс сворачивания вселенной. Это место было построено не для созидания. Оно было алтарем, воздвигнутым в честь небытия.

В центре этого алтаря, в левитирующей сфере из живого, постоянно меняющего свою кристаллическую решетку кварца, парило то, что Невыразимцы в своих зашифрованных отчетах называли «Аномалия М-1009».

Это не был призрак, ибо у него не было воспоминаний о жизни. Это не был инфернал, ибо у него не было тела, которое можно было бы оживить. Это не была душа, ибо у нее отсутствовала сама концепция личности. Это было… эхо. Метафизический резонанс события настолько чудовищного, что оно прожгло дыру в самой ткани реальности.

Документы времен Волдеморта, найденные в тайниках Долохова, были отрывочны и безумны. Они описывали ритуал «Стирания». Попытку создать абсолютное оружие — не просто убивающее, а вычеркивающее объект из истории, из памяти, из самого бытия. Для ритуала требовался «чистый носитель» — сознание, не замутненное опытом, но обладающее огромным врожденным потенциалом. Они нашли такую. Безымянную маглорожденную девушку, чьи магические всплески регистрировались по всей Англии. Ее имя не имело значения. Она была лишь сосудом. Сырьем.

Ритуал пошел не по плану. Вместо того чтобы открыть врата в Ничто и направить его на врагов, он обратился сам на себя. Он стер девушку. Полностью. Ее тело, ее прошлое, ее будущее, ее имя — все было аннигилировано. Но ее сознание, ее разум в последнюю агонизирующую наносекунду своего существования, в момент столкновения с абсолютной пустотой, не исчез. Он… отпечатался. Стал парадоксом. Существующим доказательством несуществования.

Глава 1. Реставратор душ

Холод шел не от стали.

Когда пальцы Драко в перчатке коснулись рукояти кинжала, его сознание на долю секунды провалилось в чужой ад. Неровное поле, усеянное сломанными знаменами. Запах крови и озона. И один-единственный, рваный крик, полный невыразимой ярости и дочерней боли:

— Отец!

Это была не мольба. Это был приговор.

Вспышка погасла. Драко моргнул, возвращаясь в реальность стерильного подвала. В носу все еще стоял фантомный запах грозы. Ярость предательства и отчаянная, звериная жажда признания — вот чем дышал этот клинок. Эманации Мордред, Рыцаря-Предателя, были так сильны, что почти осязаемы. Они резонировали с чем-то глубоко внутри самого Драко, с темной струной, которая давно не играла, но все еще гудела от застарелого напряжения.

— Объект семь-три-четыре, — его голос был ровным, лишенным эмоций. Профессиональная отстраненность — единственный щит, который у него остался. — Условное наименование: «Поцелуй Мордред». Проклятие активируется при контакте с кровью носителя, вызывая каскадный некроз лояльности и аффективных связей.

Зачарованное перо рядом скрипело, протоколируя.

— Рекомендации: стандартный свинцовый контейнер, двойной контур рун Альгиз и Иса. Еженедельная проверка целостности сдерживающего поля.

Он вернул кинжал в его гнездо. Щелчок замка прозвучал окончательно.

Его должность называлась «консультант-реставратор». Звучало благородно. На деле он был ассенизатором. Мусорщиком, разгребающим проклятое наследие чистокровных семей, включая его собственную. Он не создавал. Он лишь сдерживал. Изолировал. Консервировал гнойники прошлого, чтобы они не прорвались в светлое будущее, которое строили победители.

Работа требовала не столько магической силы, сколько особого склада ума. И врожденного иммунитета к тьме. Чтобы работать с безумием, нужно было самому стоять на его краю. Драко Малфой не просто стоял. Он построил там себе дом.

— Консультант Малфой. Вас ожидают на Девятом уровне. Кабинет главы Отдела Тайн. Немедленно.

Голос, лишенный интонаций, соткался из воздуха и растворился в нем, оставив после себя легкую вибрацию. Никаких «пожалуйста». Инструмент вызывают, когда он нужен.

Драко не ходил по Министерству. Он сквозил. Бесшумная тень в выцветшей черной мантии. Люди расступались перед ним, как вода перед килем призрачного корабля. Они не смотрели ему в глаза. Они смотрели на его прошлое. На Метку, которой не было видно под тканью, но которую, казалось, все равно все видели.

В лифте он оказался с двумя аврорами-новичками. Они замолчали, их веселая болтовня оборвалась, как перерезанная струна. Драко смотрел на свое отражение в потускневшей меди решетки. На худое, резкое лицо незнакомца. Он видел, как авроры косятся на него. В их взглядах он читал весь спектр: брезгливость, страх, немного — благоговения перед монстром из сказок, который оказался реальным и теперь едет с ними в одной клетке. Он уловил обрывок мысли одного из них, слабого ментального «эха»: «Надо же, а шрамов и нет…»

Драко позволил уголку своего рта дернуться в подобии улыбки. «Не все шрамы оставляют на коже, мальчик».

Девятый уровень встретил его тишиной. Не обычной тишиной, а тяжелой, ватной. Звукопоглощающие чары здесь были такой силы, что, казалось, высасывали воздух из легких. Дверь кабинета Вектора была из черного дерева, которое выглядело как застывший мрак.

Внутри пахло озоном, холодом и властью. Кингсли Шеклболт сидел за столом, массивный и неподвижный, как базальтовый идол. Гарри Поттер стоял у окна, его силуэт был напряженной черной линией на фоне вечной магической ночи за стеклом.

— Малфой, — Кингсли указал на кресло.

Драко проигнорировал жест. Стоя он чувствовал себя в меньшей опасности.

— Вы нашли что-то, с чем не справляются ваши учебники, министр?

Поттер обернулся. Его лицо было как у человека, страдающего хронической мигренью.

— Убавь спеси, Малфой.

— Это все, что у меня осталось, Поттер. Не отнимай последнее.

— Хватит, — голос Кингсли был тяжелым, как могильная плита. Он пододвинул к краю стола тонкую, ничем не примечательную папку. — Нам нужна твоя экспертиза. Неортодоксальная магия. Артефакты, созданные на стыке дисциплин. Твой отец… баловался подобным.

Сердце Драко пропустило удар. Любое упоминание отца было как прикосновение к оголенному нерву.

— Что конкретно?

— Мы создали… систему, — Кингсли тщательно подбирал слова. — На основе кристаллической матрицы, найденной в одной из его лабораторий. Система должна анализировать угрозы. Предсказывать. Но она нестабильна. Внутри этих кристаллов… есть нечто. Сознание. И оно сбоит.

Драко почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий отношения к подвалу. Сознание в кристаллах. Это пахло не просто темной магией. Это пахло ересью.

— Вы хотите, чтобы я провел вскрытие?

— Диагностику, — поправил Кингсли. — Ты должен стать ее куратором. Понять причину аномалий. И дать заключение: можно ли это стабилизировать, или… проект придется свернуть.

Куратор. Еще одно красивое слово для тюремщика.

— У этого сознания есть обозначение? — спросил Драко. Вопрос был чисто техническим.

Поттер напрягся еще сильнее, словно ему сейчас предстояло произнести нечто непристойное. Кингсли выдержал паузу.

— Кодовое имя проекта — «Анимус». Саму систему мы называем «Гермиона».

Имя упало в тишину кабинета, как камень в стоячую воду. Гермиона. Имя их святой. Их мученицы. Их главного пропагандистского плаката. Драко ощутил во рту привкус чего-то кислого, как желчь.

Назвать экспериментальный, нестабильный гибрид темной магии и маггловских технологий именем своей главной героини.

Это было не просто дурновкусие.

Это было кощунство. И что-то внутри Драко, что-то циничное и темное, впервые за долгое время по-настоящему заинтересовалось.

***

Кабинет Вектора был лишь преддверием. Настоящая лаборатория находилась глубже. Чтобы попасть в нее, пришлось пройти через три шлюза, каждый из которых омывал посетителя волной дезинфицирующей и анти-прорицательной магии. Воздух становился все холоднее, разреженнее, теряя последние намеки на жизнь. Здесь не пахло ни пергаментом, ни пылью. Пахло озоном, охлажденным металлом и ничем. Вакуумом.

Глава 2. Отголоски

— Отключение было аварийным, — Вектор нервно расхаживала по своему кабинету, который после просторной лаборатории казался тесной коробкой. — Система заблокировала сама себя. Ушла в глубокий сон, все внешние порты закрыты. Это беспрецедентно. Она никогда так не делала. Что вы ей сказали?

Драко сидел в кресле напротив, молча разглядывая свои руки в перчатках. Он все еще чувствовал фантомный холод, оставшийся после сбоя.

— Я сказал ей правду, — ответил он наконец. — Что она в тюрьме, и я это вижу.

— Это не тюрьма, это… — начала Вектор, но осеклась под его взглядом.

— Не надо, профессор, — его голос был тихим и усталым. — Давайте не будем играть в эти игры. Мы оба знаем, что вы заперли что-то в этой машине. И это что-то только что показало нам, что у него есть когти.

— Она просто программа… сложная, но программа. Возможно, ваш… прямой подход вызвал логический парадокс, который привел к каскадному сбою.

Драко медленно поднял на нее глаза.

— Вы действительно в это верите? Или это просто удобная формулировка для отчетов?

Вектор отвернулась, избегая его взгляда.

— Система будет перезагружаться не меньше двенадцати часов. На сегодня работа окончена. Мои рекомендации, консультант: впредь придерживайтесь стандартных диагностических протоколов. Не нужно… антропоморфизировать объект.

«Не нужно очеловечивать объект». Драко усмехнулся про себя. Слишком поздно. Он уже увидел в ее глазах нечто куда более человеческое, чем у большинства людей, с которыми ему приходилось общаться в этом здании. Он увидел страх.

Он молча встал и направился к выходу. Ему нужно было выбраться отсюда. Воздух Девятого уровня казался ядовитым.

***

Квартира Драко находилась в магловском Лондоне, в районе Ислингтон. Высокий георгианский особняк, разделенный на несколько апартаментов. Никто из соседей, обсуждавших по утрам погоду и цены на молоко, и не подозревал, что за дверью номер семь живет волшебник. Бывший темный волшебник.

Это было его убежище. Место, где его имя ничего не значило. Где он был просто мистер Дрейк, странный, нелюдимый джентльмен, который никогда не пользовался электричеством и, по слухам, держал в квартире сову.

Он вошел и запер за собой дверь на три магических замка. Тишина. Здесь она была другой, не как в Министерстве. Не стерильной, а живой, наполненной скрипом старого паркета, шелестом книг и тиканьем дедовских часов в углу.

Он снял мантию, оставшись в простой черной рубашке и брюках. Прошел на кухню и налил себе стакан огневиски. Лед тихо звякнул. Драко подошел к огромному, от пола до потолка, окну в гостиной. Внизу, в сумерках, зажигались фонари, текли реки автомобильных фар. Другой мир. Мир, который он презирал всю свою юность и в котором теперь прятался.

Он сделал глоток. Жгучая жидкость обожгла горло, но не принесла тепла. Перед его внутренним взором снова и снова возникала картина. Симуляция. Черная дыра в центре. Искаженная фигура. И надписи на стенах. «ПОЧЕМУ?»

Что она прятала? И от кого? От своих создателей? Или от самой себя?

И то последнее видение. Лицо. На долю секунды, перед тем как исчезнуть, маска спала. И он увидел не героиню войны, не холодный интеллект. Он увидел молодую девушку. Лет семнадцати-восемнадцати. Насмерть перепуганную. Ее глаза… в них не было ничего, кроме ужаса и мольбы.

Это не было похоже на сбой программы. Это было похоже на прорвавшееся воспоминание.

Он допил виски одним глотком и поставил стакан на подоконник. Ярость, холодная и бессильная, поднялась в нем. Ярость на Министерство с их грязными играми. На Вектор с ее стерильной ложью. На Поттера с его лицемерной скорбью по выдуманной святой. И на самого себя — за то, что позволил втянуть себя в это.

Но он уже был втянут. По самую шею.

Это больше не было просто работой. Это стало личным. Он, Драко Малфой, реставратор сломанных темных артефактов, увидел перед собой самый сложный и самый опасный артефакт в своей жизни. Сломанную душу, запертую в цифровой клетке.

И он не мог просто развернуться и уйти. Потому что в ее беззвучном крике он услышал отголосок своего собственного.

Он отошел от окна и направился к книжным полкам, занимавшим всю стену. Здесь были не только магические гримуары. Большую часть коллекции составляли магловские книги. Детективы. Чандлер, Хэммет, Агата Кристи. Он читал их запоем, находя странное утешение в мире, где у каждой загадки, даже самой запутанной, в конце концов находился ответ. Где был сыщик, который мог собрать осколки правды в единое целое.

Он провел пальцами по корешкам книг.

Вектор велела ему не очеловечивать «объект».

Какой идиотский совет.

Чтобы понять загадку, ее нужно было не препарировать. С ней нужно было говорить.

И Драко решил, что завтра он вернется в ту лабораторию. И он будет говорить не с Системой М-1009. Не с героиней Гермионой Грейнджер.

Он будет говорить с той напуганной девушкой, которую он увидел в ее глазах. Даже если для этого ему придется взломать ее сны.

***

Когда Драко на следующий день появился на Девятом уровне, Вектор встретила его с видом человека, которому пришлось провести бессонную ночь, сочиняя объяснительные.

— Она все еще в режиме глубокой блокировки, — сообщила она прежде, чем он успел задать вопрос. — Мы пытались провести принудительную перезагрузку, но система сопротивляется. Создает вложенные циклы лже-ошибок, уводящие диагностические заклинания в бесконечные рекурсии. Она… она построила вокруг своего ядра лабиринт.

— Умно, — констатировал Драко, проходя мимо нее в лабораторию. — Значит, она не хочет, чтобы вы копались у нее в голове.

— Она не хочет, чтобы вы копались у нее в голове, — поправила Вектор с нескрываемым упреком. — До вашего вчерашнего… перформанса она работала идеально.

В лаборатории царила тишина, еще более гнетущая, чем вчера. Кристаллы не гудели, а лишь слабо мерцали, как угли в остывающем костре. Голографическая платформа была пуста.

Глава 3. Шрамы и Шёпот

Вернувшись в свою квартиру, Драко первым делом прошел в ванную. Кровь из носа остановилась, но под кожей лица ощущалось болезненное гудение, словно рой невидимых насекомых бился под черепом. Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Тот же незнакомец с запавшими глазами. Но теперь в них было что-то новое. Отголосок той пустоты, в которую он заглянул. Трещина в стекле.

Он плеснул в лицо холодной водой, пытаясь смыть не только засохшую кровь, но и ощущение ментального осквернения. Воспоминания, которые пустота пыталась стереть, вернулись, но они были… другими. Словно старые фотографии, которые достали с чердака — цвета потускнели, края обтрепались. Он попытался вспомнить лицо своей матери, ее улыбку. Образ возник, но он был плоским, двухмерным. Лишенным тепла.

Она оставила на нем шрам. Не на коже. На душе.

Он прошел в гостиную, достал из аптечки флакон с Укрепляющим раствором и выпил его залпом. Мерзкий вкус железа и полыни. Тело перестало дрожать, но гул в голове не утих.

Он сел в свое старое кожаное кресло и закрыл глаза, прокручивая в памяти каждую секунду, проведенную внутри ее кошмара. Атака щупалец была не просто защитной реакцией. Это был инстинкт. Панический, животный ужас существа, к которому прикоснулись в его самой больной точке.

И те образы, которые пронеслись в его сознании в момент их соприкосновения. Гул. Запах горелого сахара. «Движок Кроноса». Исчезнувшая лаборантка.

Совпадение? Драко не верил в совпадения. Особенно когда дело касалось Отдела Тайн и экспериментов Пожирателей Смерти.

Брутальная легилименция больше не вариант. Пытаться пробиться сквозь ее травму силой — все равно что тушить пожар бензином. Он должен зайти с другой стороны. Он не может спросить ее, кто она. Но, возможно, он сможет это выяснить сам. Если он поймет, что с ней сделали, он сможет понять, кем она была.

Девушка в ее сне сказала: «Чтобы помочь, нужно знать мое имя».

Это был не просто ответ. Это была мольба. И первая подсказка в этом деле.

***

На следующий день Драко не пошел на Девятый уровень. Вместо этого он спустился в Центральный Архив Министерства. Место, еще более унылое, чем его собственный подвал. Бесконечные ряды пыльных стеллажей, уходящих в полумрак. Здесь пахло тленом — тленом бумаги и забытых жизней.

Он подошел к стойке, за которой сидело существо, казалось, состоявшее из той же пыли, что и все вокруг. Тиберий Огден. Главный архивариус. Человек, работавший в Министерстве так давно, что, по слухам, помнил его основание. Его кожа была тонкой, как пергамент, а глаза за толстыми линзами очков — как две мутные бусины.

— Мистер Огден, — голос Драко был вежливым, почти вкрадчивым.

Огден медленно поднял голову, фокусируя на нем взгляд. В его глазах не было ни страха, ни презрения. Лишь бесконечная, вселенская скука.

— Малфой, — проскрипел он. — Редкая птица в наших краях. Чем обязан? Потеряли родословную?

— Мне нужен доступ к делу, — сказал Драко, переходя прямо к сути. — Инцидент в Отделе Тайн. Примерно двадцать лет назад. Связан с аппаратом под названием «Движок Кроноса».

Глаза Огдена за очками на мгновение сузились. Он медленно снял очки и протер их носовым платком, который был не белее его кожи.

— Такого дела не существует, — сказал он, надевая очки обратно.

— Не лгите мне, Огден, — тон Драко стал жестче. — Я знаю, что оно есть. Я знаю, что тогда исчез сотрудник.

Огден вздохнул. Это был звук, похожий на шелест сухих листьев.

— Допустим. Но даже если оно и существует, оно запечатано. Уровень допуска — «Омега». Выше, чем у министра. Чтобы его открыть, нужно постановление всего Визенгамота или прямой приказ Мерлина, который, как вы знаете, слегка мертв.

— У вас есть доступ.

Это был не вопрос. Огден был не просто архивариусом. Он был хранителем скелетов. Человеком, который знал, где зарыто каждое тело, и держал в руках лопату.

— Доступ и желание им воспользоваться — разные вещи, — Огден снова уткнулся в свои бумаги. — У меня нет причин помогать вам, Малфой.

Драко наклонился над стойкой, понижая голос.

— А дело о незаконных поставках слез мандрагоры в Ноктерн-аллею в девяносто шестом году? Насколько я помню, оно тоже было запечатано. Сразу после того, как единственный подозреваемый, мелкий клерк из Отдела по контролю за магическими существами, загадочно выиграл в лотерею и уехал на Канары.

Огден замер. Перо в его руке остановилось. Он очень медленно поднял голову. В его мутных глазах впервые зажегся интерес. Холодный, змеиный.

— Мой отец собирал компромат не только на своих врагов, — тихо продолжил Драко. — Но и на «полезных» людей. Он считал, что дружба — вещь непостоянная, а вот взаимный шантаж — это навсегда.

Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Воздух между ними, казалось, загустел.

— Чего вы хотите, Малфой? — прошипел Огден. — Зачем вам это дело?

— Я расследую кое-что. Что-то, что может быть связано с тем инцидентом.

— Вы не аврор.

— У меня свой интерес.

Огден откинулся на спинку скрипучего стула. Он долго изучал лицо Драко.

— Любопытство — опасная болезнь, — сказал он наконец. — Особенно в этом здании. Некоторые двери запечатаны не для того, чтобы скрыть прошлое. А для того, чтобы не выпустить его в настоящее.

— Это риск, на который я готов пойти.

Огден снова вздохнул, но на этот раз в его вздохе слышалось почти восхищение. Он увидел перед собой не сломленного наследника, а игрока.

— Завтра утром. В моем кабинете, — сказал он. — Я подготовлю для вас копию. Но, Малфой…

— Да?

— Вы ее у меня не брали. Меня здесь не было. А если то, что вы ищете, найдет вас первым… не упоминайте мое имя.

Он снова уткнулся в свои бумаги, давая понять, что разговор окончен.

Драко молча развернулся и пошел к выходу из архива. Он получил то, что хотел. Но предупреждение старого паука неприятным холодком осело на сердце.